Ох уж эта Люся Булатова Татьяна

– О-о-о-чень, – не смущаясь, врала Петрова.

– Обед в столовой. Ладненько, обжора? – ласково запрашивала отпуск кухарка.

– Разумеется.

Если с утренними кулинарными потугами заботливой соседки Люся еще как-то смирилась, то со сном дело обстояло гораздо хуже. Соня постановила спать дважды, а в летнее время – тем более.

– Полноценный сон – здоровый ребенок, – декларировала Левина. – Хочешь – не хочешь, а двенадцать часов сна – твоя святая обязанность.

Если бы Петрова хоть на минуту в тот момент могла представить ритм своей будущей жизни, она бы ни минуты не пререкалась, а с удовольствием подчинилась нелепому, как ей тогда казалось, Сониному требованию.

Дневной сон – куда ни шло: Люся просто валялась на кровати и поедала в неограниченном количестве яблоки, благо был август. А вот вечером… Время отбоя было определено Левиной как единственно верное – двадцать два ноль-ноль. И ее не смущало, что даже из-за закрытых окон до Петровой доносились смех и голоса студентов, потихоньку возвращавшихся к излету сезона в родной вуз. За то, что происходило на улице, Соня отвечать не могла. Но внутреннее пространство общежития, пограничное двести седьмой комнате, находилось под ее неусыпным наблюдением.

– Ба-а-а-и-ньки, – сюсюкала она с беременной подругой. – Спать. Спать. Спать.

– Сонь, я не хочу спать.

– Надо. Надо. Надо.

– Тогда ты тоже ложись.

– Ты же знаешь, я так рано не ложусь.

– Я ведь тоже, – пробовала отстоять свое право на выбор Петрова.

– Теперь это не имеет никакого значения. Теперь твое время – двадцать два ноль-ноль, – категорично заявляла Левина и, захватив сигареты, выметалась прочь.

Люся долго ворочалась, прислушивалась. Она знала, что шаги за дверью – Сонькины. Туда-сюда, туда-сюда. Левина, как часовой у кремлевской стены, несла свою нелегкую службу. И стоило только раздаться незапланированному гомону, как Соня бросалась к источнику звуков и расправлялась с ним на месте, издавая такое количество встречного шума, что задремавшая было Петрова вздрагивала. Левина просто распахивала дверь соседней комнаты (комнат) и, подбоченившись, вставала в дверях. Ошеломленные жильцы не сразу догадывались уточнить, какова цель визита, и это было Соне на руку.

– Чего шумим? – ехидно спрашивала она не на шутку разошедшихся девиц.

– Сонь, – отвечала наиболее смелая. – У нас праздник.

– У нас – тоже.

– Присоединяйся.

– С удовольствием, – отзывалась Левина и обещала привести коменданта тетю Шуру для ознакомления вверенного ей состава с уставом общежития, где, обещала Соня, «черным по белому прописано: отход ко сну – в двадцать два ноль-ноль. В противном случае – вплоть до выселения».

Студентки младших курсов еще не утратили уважения к комендантше, а пропахшую табаком Левину почитали, как мать родную, а потому затихали довольно быстро, сначала перейдя на шепот, а потом – на красноречивое молчание. В тишине Соня каждую одаривала сигаретой и, утвердительно мотнув головой, сообщала:

– Петрова беременна. Что делать?

И, пожав плечами, удалялась.

Люся о содержании разговоров Левиной с соседями по этажу по объективным причинам не догадывалась, благо особо любопытной не была. Но когда Сонька не пустила в двести седьмую после отбоя законных жиличек, терпению Петровой пришел конец.

– Что ты о себе возомнила? – зашипела Люся, распахнув дверь и обнаружив в коридоре препиравшихся девчонок.

– Петрова, ты не спишь! – радостно заорали нарушительницы спокойствия и бросились в дверной проем, опасаясь, что первой его займет Левина.

– Уснешь тут с вами, – улыбаясь, посетовала Люся. – Одна басит, как пономарь, другие…

– Люська, дурочка дорогая! – ласково мурлыкала Женька. – Как хорошо, что ты вернулась. Сейчас отметим. Почирикаем, как в старые добрые времена.

– Да я-то уже здесь месяц, если не два. А вы где бродите? Загорелые какие, аж завидно!

– Как обычно, – подмигнула хмельная Любаша и зашуршала невиданной красоты заграничным пакетом.

– Понятно, – догадливо протянула Петрова. – Своих проводили?

– Капитан, капитан… – запели красавицы и, покачиваясь в такт, начали с похабным выражением лица расстегивать свои умопомрачительные кофточки.

– Ведь улыбка – это флаг корабля, – азартно подпела Люся.

– Капитан, капитан… – красноречиво взяли паузу две соблазнительницы, – под-тя-ни-тесь…

– Ну вас, бесстыдницы! – хохотала Петрова и в такт покачивалась на панцирной сетке.

– Пет-ро-ва, мы тебя обожаем! Давай выпьем уже.

– Наливайте, – засуетилась Люся и стала выставлять на стол разномастные емкости: граненый стакан, бокал с отколотой ручкой и две алюминиевые кружки. – Мне чуть-чуть.

– А где наша мама Соня? – полюбопытствовала Женька, обнаружив бесхозный бокал.

– Дымит, наша мама. Дымит, как паровоз.

Петрова обвела глазами хмельные лица подруг и догадалась:

– Девчонки, Сонька ж обиделась!

– На нас?

– Да при чем тут вы? На меня!

– А на тебя чего ж обижаться? Ты ж беременная.

Люся, как ошпаренная, вырвалась из комнаты и обнаружила абсолютно пустой коридор (что было и понятно – ночь). Запахивая на ходу халат, Петрова подалась в сторону душевой, из которой в этот неурочный час раздавался шум воды. Дернув дверь на себя, Люся пришла к выводу, что заперто изнутри. Постучала. Не дождавшись ответа, постучала еще раз. С третьей попытки Петрова начала колотить в дверь ногами.

– Соня… Левина… открой. Сонь, ну открой. Сонька, не дури! Открой, в конце концов!

Левина не отвечала, вода по-прежнему шумела, а Люся то скреблась в дверь, то пинала ногами – и уговаривала, уговаривала, как заведенная.

– Петрова, – крикнули Женя с Любой, – тебе помочь?

– Девчонки, не открывает, не отзывается! – паниковала Люся.

Возмутительницы спокойствия в двести седьмой комнате зачем-то на цыпочках, перебежками достигли душевой и с необыкновенным усердием стали помогать беременной подруге.

– Она что? Над нами издевается? – подняла брови Люба.

– Девочки, что-то случилось! – металась Люся.

– Чего с ней случилось? – запротестовала Женька. – Что могло случиться с нашим комиссаром? Душевая – это не фронт. Это даже не комитет комсомола.

– Все, – выдохнула Люба. – Надоело. Давай дверь ломать.

Цель была поставлена. Девочки выдвинулись на исходную позицию, вздохнули воздуха, дабы удар был потяжелее и… И шум воды утих. А из-за двери послышалось немелодичное пение в басовых интонациях.

– Тише, – взвизгнула Петрова.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Левина, распаренная и румяная, как матрешка. Увидев соседок, Соня искренне удивилась:

– А вы чего?

– Левина, ты все-таки сволочь, – процедила Женька. – Ты чего там делала?

– Чего это я сволочь?! – возмутилась Соня.

– Конечно, сволочь, – поддержала напарницу Люба. – У тебя тут под дверью беременная Люська, как белка, скачет. Сонечку свою зовет: «Открой, Сонечка! Что с тобой, Сонечка? Выйди, Сонечка…»

– Да что случилось-то? – озверела Левина.

– Да ничего не случилось, мы так и думали, – с издевкой продолжала Люба. – Просто Петрова кипиш подняла. Видите ли, Соня обиделась.

– Да ни на кого я не обиделась, – отбивалась Левина. – Я душ принимала.

– Соня! Ка-ко-о-ой душ ночью? Ка-кой ду-у-уш? – наступала Люся.

– Горячий. Воды ж с утра не было! А тут такая возможность – никто на пятки не наступает и в дверь не ломится. Да чего вы дергаетесь-то?

– Сонь, – всхлипнула Петрова. – Я так тебя люблю…

– Люсь, да что с тобой? – заволновалась Левина. – Ты чего плачешь-то?

– Не плачу, не плачу. Уже не плачу.

– Ну как же не плачешь-то? Говорила я этим дурам: «Не будите». Не будите! – прикрикнула Соня и замахнулась кулаком на соседок.

– Мам Сонь, ты не запирай меня больше… Ладно? Я лучше…

– Я сама знаю, что лучше. Пойдем уже, – баском скомандовала Левина и поправила тапку на ноге.

– Не слушай ее, Петрова. Гинеколог наш – враг наш, – язвили Женька с Любой.

Соня приняла вызов и в ответ пообещала прибить «этих дур, не понимающих, како-о-ое это счастье материнство»!

Не спали до утра. А в обед принесли телеграмму на имя Петровой: «Буду субботу. Павел».

– Какой сегодня день недели? – растерянно спросила Люся сонных соседок.

– Зачем тебе? – буркнула Левина.

– Павел приезжает.

– Зачем? – не отрывая головы от подушки, простонала Женя.

– Откуда я знаю зачем?

– Муж соскучился по жене, ничего удивительного, – попыталась завершить мучительный разговор Соня.

– Удивительного – ничего, – выдавила из себя Женька. – Просто странно: был Жебет и нет Жебета, теперь, получается, опять есть.

– Жень, ну что ты несешь?! – обиделась Петрова.

– Ну, тогда скажи, что ты соскучилась, – подала голос Люба. – Соскучилась? А, Люсь?

– Нет, – призналась Петрова в ответ и уставилась в грязное после ливня окно.

– Чего ж тогда? – не унималась Люба.

– Да ничего. Спрашиваю, какой сегодня день.

– Да какая тебе разница, Петрова? Какой хочешь, такой и будет, – предложила Женька.

– Если сегодня суббота, – рассуждала Люся, – то значит…

– Не-а, – протянула Левина. – Не суббота сегодня. Пятница сегодня.

– Девочки, – жалостно обратилась к соседкам Петрова, – как же я его встречать буду?

– А зачем тебе его встречать? – резонно уточнила Люба. – Ты беременная. Сиди в общаге. Он что, дороги не знает?

– Я не про то.

– А про что?

– Я же комнату в семейном сдала.

– Ну и ладно, – отмахнулась Женька.

– Ну как ладно? Куда я его приведу?

– Сюда и приведешь, – резюмировала Левина.

– Как ты себе это представляешь? Нас здесь и так четверо.

– Было четверо, – хихикнула Женька. – Будет пятеро. Мы тебе не помешаем, подруга.

– Мне-то вы, естественно, не помешаете. Просто…

– Люся, – успокоила ее Люба. – Все на самом деле просто. Мы с Женькой найдем, где переночевать.

– А я? – засомневалась Соня.

– А ты, Левина, воткнешь в уши беруши, – предложили наконец-то очнувшиеся ото сна красавицы.

– Сами вы себе беруши втыкайте.

– Сонь, да они шутят! – успокоила ее Петрова.

– Я же не маленькая! – засопротивлялась Левина. – Сама могу догадаться – семейное дело.

– Ну, раз ты такая догадливая, – предложила Люба. – Переночуй в красном уголке.

– Дура! – расщедрилась в ответ Соня.

– Сама ты дура! – не поскупилась Люба и швырнула в соседку подушкой.

Подушка была поймана на лету и отправлена по обратному адресу.

– С нами пойдешь, – приказала Женька.

– Куда-а-а? – Левина выкатила глаза.

– На передовую, Сонечка. На передовую.

– На-а пози-и-ицию де-э-вушка про-ва-жа-а-ала бойца… – запела Люба.

– Я не боец, – зашипела Левина.

– Ты? Ты не боец. Ты бойца! – декларировала Женька.

– Да ладно, девчонки! Оставьте Соньку в покое, – попросила хихикающая Петрова.

– В приемном… – балагурила Женька. – В приемном покое оставим бойца. Бойца без конца.

– Бойца-молодца, – подхватила Люба. – Не печалься, Левина, мы тебя удочерим и в люди выведем.

– Очень надо, – пыхтела Соня, но в глазах ее уже появились смешливые искорки. – Очень мне надо в ваши люди. У соседей переночую. В тылу.

– Спасибо, девочки, – растрогалась Люся.

– Па-жа-ласта, – с готовностью замотали головами лохматые соседки.

До вечера комната взрывалась хохотом, а потом опустела, и Петровой стало грустно. Она попыталась сосредоточиться на завтрашней встрече с Павликом, но ничего, кроме гулкой пустоты, внутри себя не обнаружила. «Где радость?» – подумала Люся и поправила сползшие на нос очки. «Нету», – ответила сама себе и поморщилась.

На вокзал Петрова не пошла, как и в магазин, как и в парикмахерскую. Утром сидела на кровати, тупо уставившись в одну точку – на косточку, валявшуюся на полу. В голове тренькал мотивчик: «Где мой муж? Грозный муж…» Откуда он взялся, Люся не знала, песни такой никогда не слышала. «Грозный муж… Страшный муж… Муж объелся груш», – про себя произнесла Петрова, и мотивчик исчез.

Зато раздался стук в дверь. Люся повернула в его сторону голову, но с места не встала. Стук повторился, и Петрова еле слышно произнесла:

– Можно.

Стоявший за дверью Люсиных слов не слышал, поэтому стучал все настойчивее.

– Да войдите же! – крикнула Петрова, и дверь распахнулась.

В проеме стояла тетка, облаченная в темно-синюю форму с фуражкой на голове.

– Чо-о? Открыть трудно? Битый час тут стучу, как прокаженная, – пробурчала она и потянулась к истрепанной кожаной сумке. – Петрова ты?

– Я.

– Телеграмму прими.

– Какую?

– Откуда я знаю какую? «Молнию». И не одну. Может, помер кто?

У Люси затряслись руки, и перехватило дыхание.

– Дава-а-айте, – протянула она, почему-то не двигаясь с места.

– Чего тебе давать? Это ты мне давай!

– Деньги? – уточнила Петрова.

– Зачем деньги? – удивилась почтальонша. – Паспорт давай.

– Зачем? – продолжала бессмысленный диалог Люся, почти беззвучно шевеля губами.

– Затем, что так положено.

Петрова медленно встала, наощупь нашла свою сумочку. Перед глазами все плыло, и голова очень кружилась. Протянула.

– Ты мне зачем сумку-то суешь? – начала раздражаться почтальонша.

– Там паспорт.

– Вот паспорт-то и давай.

– Сами возьмите. Мне как-то очень плохо. Я ничего не вижу, – прошелестела Люся и медленно опустилась на кровать. Легла.

– Эй, девка, ты чего? Вправду, что ль, плохо? Может, позвать кого?

– Никого не надо звать. Возьмите паспорт и прочитайте мне, что в телеграммах.

– Не положено, девушка, – колебалась почтальонша.

– А вы все равно прочитайте. Кто умер?

Женщина выставила сумку на стол и распечатала телеграммы:

– «Субботу не жди Павел», «Срочно приезжай Павла женщина Мама». Вроде не умер никто.

– Хорошо, – медленно выдавила Петрова и закрыла глаза.

– Слушай, ты распишись. Так положено.

Люся ткнула предложенной ручкой в означенное место и замерла.

– Ну, я пойду? – почему-то шепотом спросила почтальонша. – А то смотри, может, соседей позвать?

– Не надо.

– Ну не надо, так не надо, – прокряхтела письмоносица и выкатилась за дверь.

Петрова, не меняя позы, пролежала на кровати до вечера. С незапертой дверью. С пустым желудком и звонкой головой. До того самого момента, пока мимо родной двери не прошла коренная жительница двести седьмой Левина. Соня направлялась в соседский лагерь, временно предоставивший ей убежище в виде подростковой раскладушки. Увидев неподвижную Петрову, Левина уменьшила интенсивность движения и сделала необходимый маневр. Она зашла в комнату и нависла над беременной подругой.

– Люсь, ты чего? Не приехал, что ли?

Петрова молчала, с силой зажмурив глаза.

– Люсь, ну, правда, что случилось-то? Поругались?

– С кем? – прохрипела сраженная двумя «молниями».

– В смысле? – опешила мама Соня. – С Жебетом.

– Он не приехал.

– Почему?

– Занят.

– Чем?

– В телеграмме написано.

Соня наконец-то увидела две бумажки. «Субботу не жди Павел», «Срочно приезжай Павла женщина Мама». Левина содрогнулась, но чтобы не подать вида, активно засуетилась.

– Люся, – наставительно проговорила она. – Это банально. Такое часто бывает. Кстати, особенно часто это происходит в момент, когда женщина, как ты, беременна. Физиологически мужчина так устроен, что…

– Соня, – тоскливо попросила Петрова, – по-мол-чи.

И отвернулась лицом к стене.

– Люсь, не расстраивайся, – Левина готовила новый стратегический поворот. – Хочешь, я поеду и с ним переговорю? Я объясню ему…

– Что?

– Что это временно. Что есть более важные ценности. Например, семья, ребенок, долг, совесть, наконец.

– Соня, – так же тоскливо, но достаточно твердо повторила Петрова, – по-мол-чи.

– Хорошо, – согласилась терявшая на глазах энтузиазм Левина. – Я помолчу. Если так надо, то я помолчу.

И она действительно молчала почти час, сидя в темноте рядом с Люсиной кроватью. Потом не выдержала и шепотом спросила:

– Ты спишь?

– Нет.

– Может, чаю выпьешь? Или съешь что-нибудь?

– Со-о-о-ня, – застонала Петрова.

– Хорошо-хорошо, – с готовностью затараторила Левина. – Не хочешь – не надо.

Повисло долгое молчание. Соня стала придремывать на стуле. Голова падала на грудь, от чего Левина просыпалась и старательно прислушивалась к дыханию Петровой. Дыхание было ровным и грустным. Так, во всяком случае, казалось подруге. На самом деле оно было просто ровным, потому что Люся спала крепким глубоким сном, в котором не было места напрасным ожиданиям и неожиданным известиям.

Проснулась Петрова не столько от света, бившего в глаза, сколько от зычного храпа утомленной ночным бдением подруги. Левина разражалась басовыми руладами, подобно мотору, набирающему обороты.

– Со-онь…

– А? – встрепенулась та и открыла глаза.

– Не храпи.

– Не буду, – заверила Левина и снова засопела.

«Как же, не будешь», – подумала Петрова и рассвирепела:

– Левина, не храпи!

– Я не храплю, – Сонька вынырнула из забытья и заныла: – Да что же это, в конце концов? Человек спит. Отдыхает. Воскресенье. А его наглым образом будят по такому ничтожному поводу.

Петровой стало стыдно, и она накрылась подушкой. Хватило Люси, правда, ненадолго. Дышать было неудобно и трудно. Она освободилась и, судорожно хватнув воздуха, сбросила с себя покрывало и с удовольствием потянулась.

Левина выполнила обещание: громкая фаза сна сменилась на тихую. Петрова хихикнула и встала. Из коридора доносились звуки встревоженного человеческого улья. Его обитатели хлопали дверями, занимали очередь в уборную, гремели посудой и лениво переругивались. В общежитии началось утро.

А к вечеру в двести седьмой комнате состоялся военный совет под руководством генералиссимуса в ситцевом халате и стоптанных тапочках на босу ногу. Левина строевым шагом измеряла периметр комнаты и шумно дышала, ощущая важность момента.

– Что будем делать? – обратилась Соня к членам ставки в лице растерянных Женьки и Любы.

Младшая по званию Петрова в обсуждении участия не принимала и сосредоточенно грызла яблоко, следя глазами за порывистыми движениями озабоченного генералиссимуса.

– А что нужно делать? – вяло реагировали на призыв красавицы.