Убить Бенду Жаков Лев
В это время придворные обычно уединялись с дамами или устраивали поздний ужин, так что Алиции по дороге никто, как она и рассчитывала, не встретился, кроме двух таких же, как она, дам в распущенных платьях без рукавов.
Сдерживая дыхание, девушка толкнула дверь. В этой башне было тихо, по-видимому, в ней жили немногие. И в коридорах мало факелов, и ковров нигде нет, и совсем холодно, и...
Женщины, оглядываясь, вошли в полутемную комнату.
– Сними с меня платье и ступай. – Алиция скинула кафтан.
Глора споро помогла госпоже вылезти из одежды, распустила ей волосы, подхватила свечу и выскользнула вон. Алиция осталась в чужой комнате, где она никогда не была, в тонкой сорочке и совершенно одна.
Девушка постояла, привыкая к темноте. В щель между приоткрытыми ставнями падал свет – наискосок к стене, желтоватый, похожий на свежеоструганную широкую доску. В дорожке последнего дневного света поблескивали пылинки, а кругом все скрывала мгла. Алиция медленным шагом пошла вдоль стен, вглядываясь в темноту. Скоро она стала различать предметы, серые, в густых тенях. Над небольшим сундуком на ковре висели, тускло отсвечивая, обнаженные клинки. Рядом, у окна, стоял стол, поверх которого были разложены латные рукавицы, поножи, почему-то один сапог, два забрала, но ни одного шлема, ремни, пряжки, шнурки, ножи для мяса, шило...
Над камином маячили две медвежьи шкуры и несколько пар оленьих рогов. На каминной полке кабанья морда щерилась желтыми зубами, глаза у нее поблескивали. Пятачок был похож на лицо молодого гнома. Алиция отшатнулась. Что за погань! Рядом лежало простенькое деревянное распятие.
За складками полога скрывалась постель. Алиция осторожно раздвинула тяжелую ткань, глубоко вдохнула. Да, здесь пахло мужчиной. Наклонившись, она провела рукой по постели. Под пологом было совершенно темно. На ощупь – потертая шкура. Удобно ли будет на ней?
Еще один сундук, рядом тяжелое кресло. Девушка присела. Здесь было прохладно и сыро. Поджав под себя озябшие ноги, Алиция обхватила плечи руками и задумалась. Даже если Канерва утратил мужскую силу и потерял интерес к женщинам, как утверждает гадкий Лисс, она вернет ему все. И любовь, и страсть. Как бы только расположиться выгоднее, чтобы он сразу захотел ее? Здесь, на кресле, или, может, сразу на кровати? Раскинуться, как будто она ждала и заснула, край сорочки приподнять, чтобы была видна ножка до щиколотки... или даже до колена... или чуть выше... Ах, в комнате так холодно, она замерзнет! Но можно обмотаться шкурой и тогда уже выставить ножку. А еще спустить сорочку с одного плеча. Точно, так и надо сделать.
Алиция вскочила, запустила руки под полог, вытащила шкуру, накинула на плечи. Не очень большая, до пят не достает, ну да ничего, как раз подойдет, чтобы обнажить колени. У Алиции такая белая маленькая ножка... Ни один мужчина не устоит. И Канерва тоже. Он зайдет, зажжет свечу... увидит, как она прикорнула на кресле... приблизится, чтобы перенести на кровать, заметит ножку... плечо... возьмет ее на руки, положит на постель... отойдет, вздохнув... начнет мерить шагами комнату, но взгляд его будет снова и снова возвращаться к той, что спряталась за плотной занавесью... наконец он не выдержит, приблизится, раздвинет складки полога... посмотрит долгим взглядом... наклонится... его дыхание коснется ее губ... ее ресницы дрогнут...
Ой, как холодно! Алиция встрепенулась и подвернула совершенно замерзшую ступню под бедро, чтобы согреть. Что же он не идет? Уже вечер! Девушка оглянулась на окно и убедилась, что уже даже не вечер, а ночь: сквозь щель между ставнями в комнату лился белый лунный свет. Заметно посвежело. И нет Глоры, чтобы развести огонь! Самой, что ли, попробовать?
Алиция быстро перебежала к камину, скинула шкуру на пол, чтобы встать на нее и не морозить босые ноги о каменный пол, и кочергой пошарила в золе, надеясь, что там найдется тлеющий уголек-другой – раздуть пламя. Но надежды ее не оправдались: зола была холодна, и угли давно потухли. Девушка вернулась в кресло, кутаясь в шкуру. У отца в замке раньше всегда горел камин, огонь словно играл в прятки, скакал по почерневшим дровам, сновал между веток, язычки исчезали и появлялись в другом месте, как будто выпрыгивали из дерева. Это было так здорово! Но потом дрова кончились, пришла злая осень, набежали кредиторы, и отец отправил детей сюда. Лисса отдал в оруженосцы, но пока он еще совсем молод, его определили в пажи при короле – вроде мальчика на побегушках. Алиция стала фрейлиной королевы. Но ее величество оказалась затворницей, и придворные дамы расползлись по кавалерам. Вот и Алиция...
Как было бы здорово бросить постылых мужчин, холодный дворец, вечно хихикающих и сплетничающих дам – и уехать куда-нибудь далеко, в свой собственный замок, чтобы под стенами рос виноград и колосилась пшеница, чтобы в камине плясало и пело пламя и чтобы в кресле она сидела рядышком с любимым мужем.
Кто теперь возьмет ее замуж? Она будет ублажать похотливых кавалеров, а потом состарится, потеряет привлекательность, так что ее сошлют на кухню чистить котлы.
Нет, не думать об этом!
Это все страх, глупый страх, на самом деле она не боится. Сейчас придет Канерва, увидит ее, заплачет, бросится перед ней на колени, она обнимет его – и они поженятся и уедут в его родовой замок. У него ведь есть родовой замок? А у нее есть драгоценности. Немного, правда, эти мужчины такие сквалыжники, такие скряги! Не одну ночь развлекаются в ее постели, а дарят какое-нибудь жалкое кольцо или тоненькую цепочку! Даже без подвески! А отрезы золотой и пурпурной ткани, а тяжелые рубиновые ожерелья, а унизать пальцы кольцами с драгоценными камнями, а золотой шнурок и шитый настоящими изумрудами рукав, а серебряное зеркало от пола до потолка?
Но что же Канервы все нет? Алиция продрогла. Разве можно встречать мужчину с красным носом и синими пальцами, лязгая зубами от холода? Как же она прижмется к нему ледяными ногами? Не долго думая, девушка нырнула за полог, под шкуры, свернулась клубочком и зашептала:
– Мы будем жить долго и счастливо. Он поклянется в вечной любви, и мы обвенчаемся в самом большом соборе, а гостей на свадьбу соберется больше тысячи, и всем мы раздадим богатые подарки. Жить будем у него. Замок у подножия холма, во дворе чистый ручей, кругом виноград и пшеница, у крестьян полным-полно скота, и в доме всегда есть сыр и масло, и свежий белый хлеб, и зажаренный над углями бычок, и вино всегда горячее с пряностями, а пироги – самые тяжелые и вкусные на всю округу. В моей комнате будет стоять заветный сундучок с самыми лучшими драгоценностями. А на каминной полке – такая же поганая кабанья морда...
Канерва с отрядом лучших стражников прочесал всю округу. Он чуть было не приказал спалить квартал, но одумался. Ломился в ворота монастыря, требуя выдать преступника, но монахи закрылись, пускать лорда Мельсона отказались, клялись в собственной невиновности и в неурочный час били в кампан. Так как на звон стал собираться народ с дубинами и камнями, Канерва отстал и от монастыря, но поставил около ворот трех стражников с наказом хватать каждого, кто хоть отдаленно похож на сбежавшего бандита.
Трактир напротив занимал старое одноэтажное строение, приземистое, почти без окон. Если бы Канерва не знал, что в этом районе никогда не жили благородные, так что некому здесь держать лошадей, он бы мог принять дом за конюшню. Лорд Мельсон кивнул, и двое стражников плечами вынесли дверь. Старые доски, с виду крепкие, а на самом деле иссохшие и местами подгнившие, всхлипнули, их плоть треснула там, где крепились петли и ручки. Стражники ввалились в помещение, взяв мечи на изготовку, за ними вошел Канерва и следом еще трое солдат с топорами.
– Всем сидеть и не двигаться! Хозяин, бегом сюда! – крикнул Канерва в полутьму, заполняющую низкое помещение. Внутри стояло несколько грубо сколоченных столов, каждый освещался одним огарком, воткнутым в разбитую кружку, а кое-где и вовсе чадила лучина. Из дыма за стойкой выступил крепкий мужчина в возрасте, с залысинами над покрасневшим лбом, с лицом, похожим на сгорающую со стыда луну.
– В чем дело? – угрюмо спросил он, подходя и вытирая руки о грязный фартук.
– Ищите! – приказал Канерва солдатам.
– Э, э! Погодите, че такое? – Хозяин загородил страже дорогу. – Сначала спросите меня, есть ли тута то, че вы ищете! Че вам надо? Я не разрешаю шарить по моей кухне всяким...
Канерва схватил его за грудки:
– Заткни пасть! Ты кто такой? Еще слово – и пойдешь в каталажку как член банды Кривого Пальца, которого завтра повесят со всей его шайкой, понял, недоумок?! Молчи, если тебе дорога жизнь!
Полное круглое лицо хозяина, розовое от жара очага, мокрое от пота, гладкое и лоснящееся от жира, враз собралось складками к центру – сдулось, как проткнутый мех с вином.
– Понял? – Канерва оттолкнул трактирщика, согнул правую руку в локте, с силой сжал и разжал пальцы перед лицом толстяка, громко хрустнув суставами. – Быдло.
Толстяк молча отошел в сторону. Из-за стен раздавался грохот двигаемой и переворачиваемой мебели, глухой стук, женский визг и затем сразу плач, звон посуды. Хозяин стоял, угрюмо уставившись под ноги и покачивая головой. Шея его налилась кровью.
Тщательный осмотр ничего не дал. Канерва с отрядом обыскал всю улицу, потратив на это оставшийся вечер, – нигде никого. Лорду казалось, что Кривой смеется над ним, широко раздвигая бледные тонкие губы и моргая выпученными глазами, именно из-за этой двери, и Канерва с новой яростью набрасывался на очередной дом, приводя в ужас ничего не понимающих обитателей. Одного чадолюбца, вставшего на защиту семьи и имущества, пришлось арестовать и взять с собой, что оказалось даже кстати: обмотанный веревками до самой шеи, тупо умоляющий: «Отпустите, я же не хотел», – этот тип отбивал у обывателей всякую охоту – если она и возникала – сопротивляться.
Во дворец Канерва вернулся за полночь. Подъезжая, он заметил полоску света, пробивающуюся из-за ставней королевского кабинета, и повернул коня. Еще никогда от Канервы не уходила дичь. Самому докладывать об этой крупнейшей неудаче королю – невозможно.
Почуявший стойло конь заржал, заартачился. Он заворачивал голову почти до плеча, то ли просто мешая Канерве управлять им, то ли стараясь укусить. Канерва вспылил, сильно хлестнул его по крупу. И тут же устыдился, направил коня к воротам. Мало ли унижений он, лорд Мельсон, видел за этот проклятый год? Что ему еще одно, пусть самое страшное? Бывший главный егерь упустил крупного зверя! Теперь уж точно каждая сопливая дура станет смеяться ему вслед! Герой станет посмешищем. Он, Канерва, станет. Дьявол!
Мрачнее пыточной башни поднимался Канерва по лестнице. Редкие факелы чадили сегодня больше обычного, огонь от сквозняка выплясывал как припадочный, и тени под ногами корчили рожи. Сначала умыться, съесть чего-нибудь... подготовить доклад, записать... Чего придумываешь, Канерва? Оттягиваешь казнь! Недостойно ведешь себя. Надо идти сразу. Король ждет.
Но лицо все равно умыть. Стереть пыль. И взять кинжал – заколоться, если что.
Заколоться! Не обманывай хотя бы себя. Год уже ты не можешь оборвать эту постылую жизнь! Пузырек с ядом покрылся пылью, кинжал затупился – ты слишком боишься смерти, ты не в силах умереть вновь, хотя, казалось бы, чего там...
Канерва снял со стены в коридоре факел и засветил у себя в комнате свечу. Отнес факел на место. Вернувшись, закрыл дверь, прошел к умывальному столику в углу, плеснул из кувшина воды на ладонь, обтер лицо и упал в кресло, не снимая сапог.
В комнате кто-то был. Тонкий слух бывшего егеря уловил чужое дыхание – совсем легкое, тихое, как мышиная возня, но чужое. Кто здесь?
Канерва обнажил меч. Двигаясь на звук, подошел к кровати, прислушался. Осторожно раздвинул полог клинком...
Спит. Она спит! В его постели! Небось думает, что он вернется и накинется на нее? Маленькая дура!
Разъярившись, Канерва хотел растолкать Алицию и выставить с позором, уже занес руку но тут к нему постучали.
Дверь приоткрылась, в щель просунулась рыжая голова пажа.
– Его величество велит лорду начальнику городской стражи быть у его величества в кабинете! – отбарабанил мальчишка, шагнув в комнату и жадно разглядывая Канерву
– Ах ты проныра! – Канерва одним прыжком очутился около входа и, схватив за ухо, вытолкал пажа в коридор. – Маленький мерзавец, негодяй!
– Эй, пустите! – Лисс извернулся, вцепившись обеими руками в крепкие пальцы, сжимающие его ухо. – Приказ короля!
– Я кому сказал не попадаться мне на глаза?! Еще раз увижу... – Лорд, примерившись, дал пажу такого пинка, что тот кубарем покатился к лестнице.
– Я сегодня дежурю, урод! – крикнул мальчишка, поднимаясь. – Все доложу его величеству!
Король приказал немедленно быть. Король ждет. Король не любит ждать.
Лорд Мельсон окинул комнату взглядом, задержавшись на полоске бледного лунного света, пробивающегося сквозь щель ставен. Герои умирают на рассвете... Или не умирают вовсе.
Канерва решительно подошел к кровати, осторожно, чтобы не разбудить – хотя спит крепко, даже перепалка с пажом ее не потревожила, – поднял девушку вместе с одеялом. Она оказалась не такой уж легкой. Голова спящей быстро отдавила лорду Мельсону плечо. Ноги ее выскользнули из-под одеяла, белые ступни покачивались в такт шагам.
Алиция проснулась, лишь когда Канерва подходил к королевским покоям.
– Канерва, милый... – прошептала она, чуть приоткрыв набухшие от сна веки и выглядывая из-под ресниц, как из-под вуали. – Куда ты меня несешь?
– Ш-ш-ш... – прошипел Канерва. – Подожди. Закрой глаза.
Девушка послушно зажмурилась, обняв его за шею.
При появлении лорда Мельсона в приемной двое пажей, резавшихся в карты на ковре перед камином, вскочили, уставившись на него во все глаза. Канерва, не обращая на них внимания, толкнул дверь королевской опочивальни.
– Э! – окликнул его Лисс. – Куда ты ее несешь?
Канерва уже был внутри. Он быстро положил девушку на королевскую кровать.
– Подожди минутку. Глаза не открывай. Я сейчас. – И вышел, плотно закрыв дверь.
Паж встретил его, расставив ноги и подняв сжатые кулаки:
– Куда ты понес мою сестру, урод?
– Тебя не спросили. – Лорд заглянул в королевский кабинет и сказал негромко: – Ваше величество, я вам шлюху принес. Она в вашей постели. Извольте воспользоваться.
Лисс окаменел.
Король, оставив бумаги, вышел в приемную, забыв о недовольстве, с каким ждал Канерву Пятна на его лице порозовели.
– С охоты принес? Ловок! Хорошенькая? Угодил старику! Получишь перстень. Мальчик, пойдем, разденешь меня.
Король, потирая руки, кивнул Лиссу и вошел в опочивальню. Лисс не шевельнулся.
– Иди ты, этого болвана хватил паралич. – Канерва толкнул второго пажа вслед королю, и юнец почти вкатился в дверной проем.
Лисс очнулся.
– Ваше величество! – бросился он в спальню, но лорд Мельсон перехватил мальчишку.
– Не смей мешать королю развлекаться, – наставительно произнес он.
– Отпусти меня, урод! – прошипел Лисс и крикнул: – Ваше величество, стойте, это не шлюха!..
Канерва зажал парню рот.
– Не кричи, горло надсадишь. Его величество не слышит. Ты слишком мал, чтобы понять почему, но когда подрастешь... Ай!
Лисс укусил бывшего егеря, и тот выпустил пажа.
– Я уже мужчина! А вот ты уже нет, урод!
Мальчишка кинулся к дверям. Побледневший Канерва успел подставить ногу. Лисс споткнулся, упал, ударившись лбом о ковер с глухим стуком. Лорд Мельсон наступил мальчишке на шею.
– Еще одно слово об этом – и ты покойник. Запомни.
Паж замычал.
– То-то. – Канерва поднял ногу и сильно пнул Лисса под ребра, раз, и другой, и третий. Схватил за волосы и поднял. Паж был красным, мокрым, лицо в шерстинках. Когда Канерва развернул его к себе, мальчишка плюнул в него.
– Ах ты поганец! – Лорд ударил пажа по щеке. На прозрачной, как у всех рыжих, коже тут же расплылось красное пятно. – Ты у меня научишься хорошим манерам! – Он потащил мальчишку к выходу, сопровождая каждый шаг затрещиной. Лисс извивался, стараясь вырваться, но Канерва держал крепко.
У дверей начальник стражи наградил мальчишку особо увесистым подзатыльником.
– Я тебя предупредил, поганец. – И выпустил.
Здесь, на площадке, оканчивались три коридора, вниз и вверх уходили широкие лестничные пролеты. У каждого дежурили дюжие невозмутимые стражники.
Паж отбежал на несколько шагов и крикнул во весь голос:
– Лорд Канерва – импотент!
Канерва, и так бледный, стал меловым. Он медленно потянул из ножен меч...
Лисс поднялся на несколько ступеней.
– Лорд Канерва – импотент! Слушайте все! Канерва бессилен! Он не мужчина!
Голос Лисса сорвался. Нож просвистел там, где только что находилось его горло. Мальчишка упал на ступеньки, резво вскочил и помчался вверх, оглашая высокие своды воплями: «Канерва бессилен!» Лорд Мельсон преследовал его, перепрыгивая через две ступени.
Хлопнула дверь. Алиция приспустила одеяло с груди, разгладила сорочку, чтобы выпуклости лучше обрисовались под тканью.
Складки полога раздвинулись. Алиция тихонько вздохнула, так, что грудь мягко поднялась и опустилась. Тепло зародилось в паху, поднялось к горлу. Ми-и-илый...
Тяжелое тело продавило кровать у ее ног. Не открывая глаз, девушка расслабилась, приготовившись к прикосновению горячих мужских ладоней. Таких любимых...
Он подвинулся ближе, наклонился над ней, упираясь одной рукой рядом с ее талией. Алиция вздрогнула. Это вовсе не его запах! Канерва пахнет мягко, чуть приторно, с привкусом пота, а тут на нее накатил резкий мускусный аромат, раздражающий, как сбившиеся в тугую сборочку складки на простыне!
Алиция отпрянула, привставая, распахнула глаза.
– Ваше величество!..
– Да, девочка, да, дорогая, спасибо, что пришла, – бормотал голый король, скидывая с нее одеяло. Он резко задрал сорочку вверх, упал на девушку, впившись сухими губами ей в грудь.
Алиция закричала.
Канерва сидел в кресле, пододвинув его к столу. На краю столешницы лежал обнаженный кинжал, рядом стояли два больших кувшина с вином. Один был почти пуст. Начальник городской стражи, бывший главный егерь, напивался, неотрывно глядя на клинок, иногда только переводя взгляд за окно, где под рассыпающийся птичий щебет солнце никак не поднималось из-за городской стены. Отсюда можно было видеть светло-желтую, как гроздья спелого винограда, зарю, которая расплывалась по небу словно пролитое белое вино. Канерва уже тоже не мог подняться, да и не пытался, он наполнял кубок и опрокидывал в себя раз за разом, дожидаясь того момента, когда сумеет взяться за оружие. Чтобы сделать в себе дырку. Целый год Канерва крутился и изворачивался, чтобы скрыть от осаждающих его женщин, что он больше не мужчина. И какой-то паршивец за полчаса растрезвонил об этом по всему дворцу. Люди даже если сразу не поверят – а многие охочи до слухов и сплетен! – то решат уточнить, спросить или сами сопоставят. А что долго думать? До той охоты он имел всех женщин дворца – кроме Алиции да последних судомоек. Зато после... ни одна не могла похвастаться, что побывала у него в постели. Солнце – как дырка в небе. Канерва сделает в себе такую же. Если сумеет. Жаль, что он так и не нашел Бенду не убил, не зарезал, не придушил собственными руками...
Когда Лисс осторожно заглянул в приемную, на улице уже было светло, хотя солнце еще не взошло. Здесь по-прежнему чадили факелы и пыльные тени заполняли углы. Огонь в камине давно погас. На полу у каминной решетки второй паж спал, лежа щекой на раскиданных по ковру картах.
Лисс осторожно, стараясь не разбудить приятеля, направился к креслу, чтобы отдохнуть. Полночи он бегал по дворцу от Канервы – и таки убежал. Ха-ха! Этот заносчивый хам у него еще попляшет!
Паж упал в кресло... и тут же вскочил. Дверь в королевскую опочивальню приоткрылась, оттуда выскользнула Алиция.
– Что?.. – начал Лисс, но мгновенно заткнулся. Сестра прижала палец к губам, кивнув в сторону выхода. Лисс оглянулся, чтобы убедиться, что приятель спит, и на цыпочках вышел за девушкой. На ней была одна сорочка, да поверх накинуто покрывало.
Алиция заговорила, только когда отвела брата на другой этаж, в какой-то темный угол. Несколько раз Лисс порывался задать вопрос о том, что случилось, но сестра хмурилась и сжимала губы, и паж смирился. Шли они быстро. Алиция была босой.
В темном углу девушка отпустила покрывало и сунула брату в руки что-то маленькое, размером с лесной орех.
– Беги в город, купи дом около дворца. На дежурство сегодня не возвращайся и завтра в ночь не вставай, а будь в своей комнате и жди меня.
– Но...
– Не перебивай! Позаботься, чтобы в доме была конюшня или сарай, приготовь лошадь с каретой. На всякий случай держи еще. – Она протянула ему небольшой, но увесистый мешочек. – Все понял?
– Ничего не понял, – честно сознался Лисс. – Ты спятила?
– Болван! Недоумок! Я ограбила короля. То, что я тебе дала, – из его шкатулки. Но тебя не заподозрят, скажешь, меня не видел, отлучился по нужде. А это, – Алиция зашуршала чем-то в темноте, – карта подземелья, где спрятаны королевские сокровища. И я немедленно убегаю отсюда. Они прямо под нами! Я их добуду и куплю себе наконец собственный замок. И буду отстреливать каждого, кто приблизится!
– Точно спятила. – Лисс отодвинулся от сестры. – Королевские сокровища? Это же просто... просто слова. Выражение такое.
– Мало тебя отец в детстве порол. – Алиция подняла покрывало и замоталась в него. – Я пошла. А ты делай что хочешь. Отдавай камень и золото, если не веришь, я сама все сделаю.
Лисс приоткрыл ладонь. В глаза ему ударил сноп разноцветных искр. Алмаз! Огромный! Паж крепко сжал пальцы.
– Понял. Ладно, я побежал.
– Стой! – Алиция вцепилась ему в плечо. – Дом. Лошади. Ждать во дворце. Ясно? Выход из подземелья должен быть где-то здесь, на нижних этажах, около кухни, а там же и твоя комната недалеко. Поможешь мне, ясно?
– Так, может, сейчас и?..
– Глупец! Здесь только выход, он изнутри открывается и на карте не отмечен! А вход – за городом. Так что я одеваюсь, беру лучшую лошадь – и скачу туда, а ты прикрывай свою спину и меня заодно. Не попадись. Ты меня не видел, тебя в приемной вообще не было, ясно?
Девушка выглянула в коридор, посмотрела в одну сторону, в другую, прислушалась – и побежала, шлепая голыми ступнями по холодному камню и придерживая покрывало.
Глава четвертая
А вот как вы, господин рыцарь, мыслите об N-ском вопросе? – говорил Юлий, поднимая факел над головой и освещая уходящий вдаль прямой коридор. Стены здесь были глиняные, неровные, своды покатые. С едва слышным шелестом скатилась с потолка струйка сухой глины. Рыцарь, пригибаясь, пробрался вслед за юношей через низкий лаз, ведя лошадей. – Направлять ли нам войска в N? Если подумать, подавление вечных восстаний там влетает нам в копеечку. Сюда заворачивайте... Податей с этого нищего королевства мы никаких, по сути, не получаем, а на снаряжение армии тратимся постоянно, там же что ни год – так бунт. Податного сборщика то со скалы спустят, то на дереве повесят... А? Как вы считаете?
Арчибальд скрипнул зубами и не ответил. Юлий продолжал болтать, идя на шаг впереди, порой он останавливался ненадолго, когда в стене появлялась очередная черная дыра, вытягивал руку с факелом, чтобы разглядеть новое ответвление. Неровные тени гуляли под ногами, огонь приплясывал на легком сквозняке. В подземелье было довольно прохладно.
– А вот каково ваше мнение о захвате Ольгердами Новакилийского престола? Понимаю, дело прошлое, полвека прошло, но все же интересно, что сейчас просвещенные люди думают? Ведь какая комбинация! Один мой знакомый старик-летописец посвятил этому случаю подробный рассказ. Помните, как дело было? Новакилийский колдун за некий артефакт подрядился убить своего короля, да так, чтобы Ольгерд его якобы пытался спасти, но, мол, опоздал. Опоил короля – а тот молодой был, глупый...
– Хватит молоть чепуху, – прервал его рыцарь.
– А вот и не чепуху, – обиделся Юлий. – Старик-монах был настоящий историк! Он-то точно все знал, а чего не знал, то я ему говорил. У него видели бы вы сколько книг! Целые кучи. А еще он всю монастырскую библиотеку выучил, а там вообще немеряно свитков, никто из монахов и не сосчитает никогда. Так что я всю правду как есть рассказываю. Молодой был король, совсем как я нынче, если не моложе...
– Короля с детства обучают так, что твоему тонзуроносцу и не снилось, монарх не может быть глупым, – снова оборвал нищего Арчибальд.
– А вот и да! – запальчиво крикнул Юлий. Голос у него был высокий. – Все было, как я сказал! Колдун его опоил и отправил на реку, что разделяла Ольгерды и Новакилию, сам одну девицу из Ольгердов очаровал и приказал новакилийца на переправе убить! А перевозчик на реке был слепой! И когда...
– Заткнись, – грубо велел рыцарь. Он прислушался. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Фыркнул вороной жеребец, нарушая молчание в подземелье.
– Что такое? – Юлий поднял факел, покрутил головой, вглядываясь в темноту.
Арчибальд потянул повод.
– Ничего. Идем.
Наверху наверняка давно стемнело. Факел чадил, искрил, шипел, огонь метался на сквозняке, как в пляске святого Витта. В этом неровном свете Юлий шел вдоль стены, спотыкаясь от усталости, и бормотал:
– Куда же оно... я же его где-то здесь... ненавижу Бенду... как оно могло...
– Все-таки кто такой этот Бенда? – поинтересовался рыцарь. Ведя в поводу обоих лошадей, он шел за нищим, который шарил светом факела по стенам. Лошади вяло перебирали копытами, опустив головы чуть не до земли, и дремали на ходу. – Ты стал поминать его через каждые два слова.
Юлий как раз изучал выступ стены на развилке. Коридор расширился, образовав почти целый зал, в дальнем конце которого темнели две черные дыры – другие ходы. Около них и стоял Юлий, елозя лицом по гладкой глине. Никаких знаков, отметин... Ничего!
– Да так, – пробормотал нищий, не придумав ничего лучше, чтобы соврать. – Один мой знакомый так говорил, когда сердился.
– И что это значит?
– Просто выражение, без всякого смысла. – Юлий принялся осматривать соседнюю стену.
– Зачем употреблять слова, которые не имеют смысла? – Рыцарь, остановившись посередине зала, спешился, наблюдая за спутником. Ближе к скрывающемуся во тьме потолку стены были покрыты росписью. Сквозь пыль проступали охристые фигуры с красными лицами. Задумчиво почесав шрам над бровью, Арчибальд беглым взглядом окинул рисунки, плохо видные в тусклом свете факела, едва достигающем стен. Полустертые силуэты напоминали женщину с младенцем на руках, рядом с ней стоял мужчина с ветвью в одной руке и жезлом, обвитым змеей, в другой. К плечу мужчины тянулась еще чья-то рука, но чья – уже невозможно было разобрать.
– Употребляют же люди разные выражения, не имеющие смысла, – процедил Юлий, тычась носом в основание свода. Голос его звучал гулко. – Вроде «королевского сокровища». Чего ты ждешь, говорят растяпе, королевского сокровища? Иногда добавляют: на золотом блюде? И здесь так же.
– И откуда ты такой образованный? – вздохнул рыцарь, закрывая глаза и прислоняясь к теплому боку коня.
Юлий, осмотрев все вокруг черных огромных зевов, понял тщетность своих поисков. И что он опять не знает, куда идти. То есть потерял направление. Иначе говоря, они заблудились.
Юноша вернулся к рыцарю.
– Я два года учился в монастырской школе. А у вас как говорят?
– Мальчик! – рявкнул Арчибальд. – Если ты и дальше собираешься оставаться со мной, соблюдай субординацию! Знаешь такое слово?
Нищий испуганно кивнул.
– Вот и чудно, – совершенно спокойно сказал рыцарь. – Распаковываемся.
– Как? Почему? Давайте еще пройдем! Осталось совсем немного, за тем поворотом уже начинается прямая дорога к выходу, надо только сейчас пойти по левому... то есть правому коридору, и скоро мы окажемся прямо...
Арчибальд посмотрел на него. Юноша, хотя стеснительность никогда не была ему свойственна, смешался и замолчал. Рыцарь с улыбкой, подчеркнувшей складки вокруг рта, произнес:
– Когда обращаешься ко мне, говори «господин». Когда врешь – молчи. Когда господин говорит, выполняй.
«Я мог бы догадаться», – сказал сам себе Юлий, отворачиваясь и пытаясь распутать ремень на сумке у седла оруженосца.
– Это делается так, – посмотрев на его мучения, снизошел до объяснений рыцарь. – Следи за мной.
«Кошельки резать намного легче», – думал Юлий, обдирая пальцы. Тугой узел не поддавался, пальцы соскальзывали с гладкой кожи. Пришлось пустить в ход зубы.
– Сломаешь. – Рука рыцаря отодвинула голову нищего. Загорелые пальцы взялись за ремень – и вмиг развязали узел, над которым Юлий бился несколько минут.
– Ненавижу Бенду! – отозвался молодой человек.
За городом вставало солнце, затапливая желтым светом улицы, окна, глаза. Оно пока только наполовину поднялось над городской стеной, черные дворцовые башни еще вырывали из золотого тела целые полосы, но в городе уже сквозь жмущиеся к земле и мостовой остатки ночной прохлады падали зерна близкой жары. Скоро горячие лучи зальют все городские щели, укроют маревом площади и пустыри, балконы и улицы, заставляя горожан и приезжих мучиться в одежде, как в испанском сапоге, спешить к воде, как к избавлению, хоть минутному, от застилающего лицо пота; но и вода нынче подведет, обманет, предаст: она тепла, как постель, с которой только что поднялась жена.
Половина улицы была черной, другую заливал нежный персиковый свет: крыши домов загораживали низкое солнце, и одна сторона целиком оставалась в ночи.
В тени двигались двое. Оба прихрамывали. Оба в хорошей, но грязной одежде. Один одет просто, другой выделяется аляповатым нарядом, он кажется экзотическим цветком на платье вдовы – откуда и взялся? Подарил ли любовник, проникший в сердце слишком быстро утешившейся женщины, не прошло и полугода со дня смерти супруга? Сама ли купила на рынке у заезжего торговца заморскими диковинами, чтобы сделать цветок средоточием своей боли и безутешной любви? Или ветер занес, жаркий душный ветер, что облетел всю землю, не отпуская разноцветный бокал лепестков, и кинул даме на балкон, устав носить яркое чудо или, на миг одухотворенный ею, склонился перед вдовой, одарив единственным, что было у него, – этим цветком?
– Три кинжала те в задницу! – Кривой ткнул товарища в бок. – Вишь, Сержик, не сняли пока осаду. Хочут выловить мине, хе-хе. Голуба, они бут ловить мине до конца своей глупой жизни! Но вот схорониться негде: перекрыли вход в подземелье.
– Да че там, пойдем да прибьем их! – ответил Сержик, которого можно было принять как за булочника, так и за громилу: хорошо сложен, одет обыкновенно, в лице трусость сочетается со злобой в самой распространенной пропорции: в зависимости от обстоятельств трусость легко обращается угодливостью, а злоба – агрессией.
– Знашь, пошто я тя взя с собой? – спросил Кривой, покосившись на товарища.
– Потому что я лучший? – Смазливое лицо расползлось в улыбке. Выбраться из устроенной начальником городской стражи бойни оказалось сложным делом. При воспоминании о побеге у Сержика липкая дрожь прокатывалась по позвоночнику.
– Почти угада, голуба. – Кривой остановился. В конце улицы, ведущей к площади, показалась форма стражника – темно-красная, почти бордовая, цвета густого вина, куртка с белыми шнурами. – Задем-кось сюда, перекусим.
– Классная идея, я здорово проголодался, – отозвался Сержик.
Стражники прошли мимо, не свернули на улицу и Кривой дернул за рукав громилу, который уже рванул к освещенной солнцем двери. Над ней красовалась вывеска, оповещающая прохожих, что здесь находится трактир, где господа могут поесть и выпить: свиная голова, обложенная овощами, за которой виднелось криво нарисованное горлышко кувшина.
Трактиром заведовала Мама Ло, давняя знакомая Кривого. Она давала приют и скидку на пиво его бандитам, принимала вещи в залог, сбывала краденое и неплохо готовила. Если б не близость к тюрьме, вокруг которой всегда несли службу отряды стражи, Кривой обосновался бы у Мамы Ло. Крепкое бревенчатое строение возвышалось над мостовой, второй этаж немного выступал над первым, и тень от выступа косой полосой пересекала белую от солнца стену рядом с дверью. Ставни наверху были распахнуты, внизу – заперты.
– Че такое? – дернулся Сержик в крепких пальцах главаря.
– Не зря, не зря я тя выбра. – Тонкие губы Кривого растянулись почти до ушей. – Погодь, однако-ся, чуток, голуба. Кто-то мог проболтаться. Кто-то из стражников знат о Маме Ло. Так что не бум спешить. Зашлем мальца, пусть глянет, нет ли там стражи, хучь и переодетых.
– Мальца? – Сержик поводил голубыми глазками. – Какого? Этого, че ль?
Кривой оглянулся. Стуча каблуками по мостовой, с площади несся встрепанный паж.
– Лябовную записульку тащит, голуба. – Кривой выставил ногу, и мальчишка кубарем полетел на землю.
Сержик схватил парня за шкирку.
– Че делать?
– Стукни.
Сержик стукнул. Мальчишка завопил, завертелся, пытаясь вырваться.
– Тихо! – велел Кривой. Говорил он негромко, но таким тоном, что мало кто осмеливался его ослушаться. А кто осмеливался – долго не жил.
– В чем дело, что вы меня хватаете, я исполняю приказ короля! – не затыкался мальчишка. Кудри над покрасневшим лицом взбились в пену, взгляд вытаращенных перепуганных глаз перебегал с Кривого на Сержика. Одной рукой паж пытался расцепить сжимавшие его ворот пальцы, крепко сжатый кулак другой держал у груди и все старался лягнуть Сержика в пах. И таки лягнул.
– Я не понял! – завопил Сержик, сгибаясь, но не выпустив мальчишку. – Аласт, я не понял, че такое!
– Тихо оба! – Кривой ударил Сержика по спине, чтобы тот разогнулся. – Не бей ребенка, идиот. А ты не боись, голуба. У нас к те один просьбец бу: глянь в тот трактир, нет ли стражи. Мы те монетку дадим, и ты побегнешь дальше по своему приказу. Вня? А не то мы сделам те больно.
Взгляд пажа метнулся к вывеске и обратно к лицу Кривого. Мальчишка замотал головой.
– А што так? – Кривой скривил длинный рот, изображая огорчение. – Всего-то приоткрой дверь, голуба, и все, и свободен.
– Я спешу! Пустите! Никуда я не пойду!
– Мальчик, лябовь подождет, а ты бушь при монетке, – сказал бандит. – Што не так? Не помре.
Мальчишка извивался, как будто за шиворот ему кинули холодную мокрую лягушку.
– Давай еще одного найдем, че нам этот? – Сержик с несчастным лицом старался удержать парня.
– Действительно. – Нахмурившись, Кривой смотрел на пажа, который не уставал крутиться и вырываться. – Тока, голуба, глянь: улица пустая, никого нету. Где другого раздобум? Заткни же ж его! Не дай бо кто услышить, сбежится.
Паж, которому Сержик споро прикрыл рот ладонью, подогнул ноги, повиснув у бандита на руках, – рассчитывал, что тот быстро устанет и выпустит его. Однако силы у Сержика было не занимать, он только крякнул, когда мальчишка обвис мешком.
– Че за гнида? – пробормотал он, рывком приподнимая обмякшее тощее тело.
Поняв, что маневр не удался, мальчишка принялся кусаться, не оставляя попыток вырваться. Сержик, отдернув руку, на которой остались следы укуса, коротко ударил парня по зубам. Голова того мотнулась в сторону, но мальчишка, извернувшись, снова укусил Сержика, на этот раз не за ладонь, а за запястье. Бандит чуть не выпустил пленника.
– Паж, который не хочеть монетку? – Кривой подошел ближе и запустил руки пажу под камзол. – Богатый, что ль, голуба?
Паж, взвизгнув, извернулся, пихнул Кривого ногами в живот. Сержик пошатнулся и едва не упал. Парень снова задергался, вырываясь.
– Положь гниду на землю, штоб не рыпался, – приказал Кривой, отряхиваясь. От неожиданности он не удержал равновесие. – Личиком вниз. Руки держи, ноги тож.
Когда Сержик уложил пажа и уселся сверху, Кривой обшарил мальчишку.
– Смотри-ка, какова лябовь! Записулька, а? – Бандит показал Сержику раскрытую ладонь, на которой сверкнули несколько разноцветных капель. Мальчишка дернулся.
– Че такое? Камушки! – Сержик протянул руку чтобы потрогать прозрачные самоцветы, переливающие свет, как воду, – и с воплем полетел на Кривого: паж, сложив ногу в колене, пнул громилу в спину. Сержик выставил ладони, чтобы не свалиться лицом на камень, и выпустил запястья пажа. Мальчишка вывернулся из-под Сержика, вскочил и дал стрекача.
Кривой отпихнул товарища:
– Слазь, голуба, не время! Я чуток не рассыпа!
Громила уже хромал вслед несущемуся во весь дух мальчишке.
– Стой! Подь сюды, брось его! Камушки-то у нас!
Сержик вернулся. Паж, крепко сжимая спасенный алмаз, скрылся за поворотом. Кривой разглядывал, передвигал на ладони камни, любовался игрой света.
– Смотри-ка, экая лябовь, голуба, – заметил он приятелю. – Это нам кстати. Однако мальца надоть другого. Бушь ты им. Идь глянь, как там у Ло.
– Ты че, Аласт? А ну как там стража?
– Без разговоров! А не то... Стой! Бежи!
С площади на улицу завернул конный отряд стражи. Кривой с Сержиком, не сговариваясь, кинулись к двери под вывеской.
Читать бесплатно другие книги:
