Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи Песков Василий
У крупных животных запахи регулируют сложное поведение каждой особи. Тут мы тоже встречаем «приказы». Все семейство кошачьих (домашние кошки, рыси, львы, тигры) теряют голову, почуяв запах валерьянки. Но чаще запах у крупных животных — «информация к размышлению», к анализу ситуации. Запах помогает обнаружить опасность, отыскать пищу и оценить ее качество, по запаху самец находит самку.
Запах является «пропуском» в группе себе подобных. Зрительной информации тут недостаточно. Если бы пудель или левретка доверились только глазам, они никогда не признали бы в догах или овчарках представителей своего вида, но достаточно им обнюхать друг друга и все становится на место — «мы одной крови, мы собаки».
Опознание друг друга по запаху — лишь первое слово в богатой информации, которой животные обмениваются друг с другом. При смотритесь к бегущей рядом собаке. Около кустиков, стеблей, кочек, поднимая заднюю ногу, она оставляет метки. Зачем? Ну в первую очередь — показать всем остальным: я тут была, это моя территория, прошу с этим считаться.
Для самой собаки это заметка: обследовано, ничего опасного нет! На меченой территории животному легче потом ориентироваться, легче найти, например, дорогу домой.
Но метки животных — это не только пограничные знаки и вешки для собственной ориентации. Животные одного вида по отметкам могут узнать, кто тут бежал, самец или самка, какой силы и возраста, был ли зверь сыт или голоден, был ли чем-то взволнован, давно ли он пробежал, стоит ли с ним встречаться или лучше уйти восвояси. Так возле какого-нибудь камушка или столбика животные, как на доске объявлений, узнают много важного и ведут себя в соответствии с полученной информацией.
Чувствительность животных, их способность выделять из тысячи запахов нужный поражают воображение. Считают, если в Ладожское озеро уронить каплю пахучего вещества, некоторые виды рыб это почувствуют. Самец бабочки непарного шелкопряда обнаруживает по запаху самку более чем за три километра. Самка морского котика, вернувшись из многодневного путешествия в океан, по запаху находит своего детеныша среди тысяч ему подобных.
Из хорошо знакомых нам животных рекордсменом по обонянию являются псовые, причем волки, замечено, уступают особо чутким породам собак.
Некоторые животные запахом защищаются. Землероек, кротов и выхухолей большинство хищников не трогает. Хорек, скунс, росомаха в момент опасности пускают в ход запахи такой силы и столь нетерпимые, что, однажды их испытав, никто уже со скунсом, например, связываться не захочет.
Способов оставить после себя запах у животных много. У крупных — это моча, кал и специальные железы. Пахучие железы находят почти у всех. У зайца их обнаружили на подбородке, у медведя — на лапах, у барсука — под хвостом, у оленя — весь хвост пахучая железа, у верблюда железа на затылке, у лося — на локтевых суставах, у слонов — по бокам головы.
У сайгака пахучих железок на коже обнаружено более двадцати.
Животные обитают в сложном ароматическом мире. Запахи во многом определяют и регулируют их поведение. Но вот что интересно. Все животные с острым обонянием вообще любят запахи, ищут их, исследуют без видимой практической для себя пользы. И, как замечено, испытывают при этом явное удовольствие. Самые разные ароматы их привлекают: запах старого сала, надушенного платка, селедочной шкурки, крошек черного хлеба, керосина, тухлой рыбы, апельсиновых корок, валерианы, лука, чеснока, запах крови, дыма, сигаретных окурков, муравьиной кислоты — все немыслимо перечислить. И зверь не просто что-то понюхал и пошел себе мимо. Он начинает валяться на пахучем предмете. (Зоологи поведение это называют тергоровой реакцией. Она наблюдается у всех хищников — собак, медведей, лисиц, львов, барсов, тигров.) Зачем валялся? Сообщить другим «там есть еда»? Но множество привлекающих зверей запахов пищевой информации не несет. Однако звери стараются заполучить их на свое тело. Они испытывают явное удовольствие от их вдыхания. (Зоолог Г. Шубин рассказывал мне: ручные лоси в Печерском питомнике подходили к костру и явно наслаждались запахом табачного дыма.)
Напрашивается мысль: коль скоро запахи имеют такое большое значение в жизни животных, то не следует ли предположить, что они играют для них, кроме информационной, такую же роль, что и музыка для людей? Изначально звуки ведь тоже несли только информацию, но постепенно гармоничное их сочетание стало для нас удовольствием. Не является ли запах, который животное нанесло на свою шерсть, некоей долго звучащей «пахучей мелодией»?
Запахи в жизни животных человека занимают давно. Но интересовались этим главным образом скотоводы и звероловы. Охотники знают, какая приманка потянет зверя к ловушке. Известно, например, что волки приходят на запахи крови и падали, селедочного рассола, зайца же привлекают петрушка, отвар малины, запах конской мочи. Лось обожает запахи лука и чеснока. Куница, медведь и соболь теряют всякую осторожность при запахе меда. Лисицу, как видим, прельщает сыр. Умело пользуясь ароматами, опытный зверолов в два-три раза может увеличить свою добычу.
Последние годы запахами в жизни животных серьезно заинтересовались ученые.
Разгадка «ароматных кодов» дает зоологам средства управлять поведением животных. Можно будет, например, заманивать в ловушки насекомых-вредителей, обходясь без нынешних ядов. Можно с помощью запахов собрать в одно место крупных животных, нужным образом регулировать их отношения в группе.
Готовя эти заметки, я с большим интересом прочел книжку Сергея Александровича Корытина «Запахи в жизни зверей». Книжка вышла шесть лет назад и успела стать редкостью. Полезно было б ее переиздать: молодая наука о запахах накопила множество новых любопытных открытий и наблюдений.
Фото В. Николаенко (из архива В. Пескова).
19 февраля 1984 г.
Ревность
(Окно в природу)
— Бабушка — моя! — кричит девчурка, подбегая к скамейке, где сидит бабушка.
— Нет, бабушка — моя! — подает из песочницы голос трехлетняя Надя, сестра девчурки.
Перекличка на том бы и кончилась. Но бабушка гладит голову внучки, поправляет ей бант. Этого Надя уже не выдерживает.
— Бабушка — моя! — кричит она на весь двор и, бросив в песке игрушки, бежит к скамейке.
Ревность!
У бабушки две руки и много мудрости. Гладит волосы двух своих внучек — поровну делит ласку. Потершись головами о шерстяную бабушкину кофту, двойняшки мирно уходят играть.
В человеческом мире ревность — чувство распространенное. У детей оно на виду. Взрослые ревность стараются спрятать и страдают глубже, чем дети.
Любопытно, что это же чувство наблюдаем и у животных. Особо заметной бывает она у животных, привязанных к человеку. Многие наблюдали картину. К хозяину на колени прыгнула кошка, и он погладил ее. Этого бывает довольно, чтобы привести спокойно дремавшую у порога собаку в ревнивое возбуждение.
Другой случай. В дом пришел гость. И хозяин, оказывая ему знаки дружелюбия, забыл о собаке. Собака не закричит «Бабушка моя!», но у нее есть свои средства проявить ревность. Если хозяин этого не замечает и, пуще того, оттолкнет пса — «Тобик, да не вертись ты тут под ногами!» — пес, если он очень привязан к хозяину, отойдет, испытывая обиду.
Сцену занятной ревности я наблюдал однажды между лошадью и собакой. Одиноко живший хозяин-возчик имел двух любимцев: пса Дыма и лошадь Дымку. Эта троица была неразлучна. Любимое место собаки было в конюшне, на примятой охапке соломы. Если Дым по собачьим своим делам вечером куда-нибудь отлучался, Дымку отсутствие пса беспокоило.
Дым тоже не находил себе места, когда подругу его на неделю забирали в другую деревню пахать огороды.
Хозяин не чаял души в обоих. В кармане его засаленной куртки всегда находился гостинец тому и другому. Но больше гостинца ценили собака и лошадь ласку Степана-возчика. Поскребет он шершавыми пальцами между ушей Дыма, и тот от счастья седлом выгибает спину.
Свивает свой хвост кольцом, а лошадь, чуть тронет Степан ее холку, начинает тереться мордой о куртку. И очень ревниво следили оба любимца Степана за его лаской.
— Погляди-ка, что будет… — сказал мне возчик и тихо окликнул Дыма
Благодарный пес распластался у ног хозяина и преданно заскулил. Сейчас же послышался скрип телеги — лошадь, жевавшая сено, развернулась и быстрым шагом пошла к хозяину.
— Ревнуешь. Понимаю, ревнуешь…
Дым вскочил, признавая равенство отношений.
— Вы оба мне дороги, оба…
Для меня специально Степан повторил этот опыт. Когда пес увлекся обследованием кротовых куч, он подошел к лошади и дал ей с ладони сахар. Дымка преданно стала тереться о руку хозяина. И в то же мгновение Дым позабыл о кротах — пулей примчался и тоже потребовал ласки…
Два существа соперничали в преданности человеку. И каждому небезразлично было, как ценит эту преданность человек.
Фото автора. 17 марта 1984 г.
Вечер в Шварцвальде
Стороннему глазу с дороги беда незаметна. Земля, несмотря на густоту населения, ухожена, не видишь на ней оскорбляющих глаз случайных свалок, забытых карьеров и не зарытых канав. Дерево в поле, пейзаж без которого поскучнел бы, оставлено, хотя, возможно, пахоту этот дуб слегка осложняет.
На треть бегущая мимо земля покрыта лесами. Они стоят молчаливые, по-осеннему темно-бурые, с островами хвойных деревьев.
Иногда из машины видишь грибы. Их никто не сорвет — на скоростной дороге остановки запрещены, да и гриб, поди, окажется ядовитым не по природе своей, а потому, что вырос в автомобильном чаду. Лес эти выдохи транспорта поглощает как будто без вреда для себя — ни валежины, ни сухостоя в этом лесу.
Но вот на бампере идущего впереди «Опеля» видишь наклейку: «Лес умирает сегодня! Мы умрем завтра?» Вот такая же надпись и череп на плакате у въезда в город. Плакаты в штабе партии «зеленых» в Бонне, на груди демонстрантов, на елке, растущей у входа в парк.
В городе Фрайбурге этот плакат мы увидели в кузове грузовика — перед зданием ратуши готовился митинг. За четверть часа центральная площадь древнего Фрайбурга была заполнена до краев. В кузов автомобиля, обрамленный тощими елками, подымались ораторы в свитерах, поношенных куртках. В коротких взволнованных выступлениях речь шла о многом: о загрязненной воде, о ядовитых отходах заводов, о слишком больших скоростях, убивающих все живое на автобанах, о шуме. И все обязательно говорили о лесе — «Он умирает!»
Менее всего мы ожидали это услышать в чинном и чистом туристском Фрайбурге. Наверное, это «зеленые» «охватывают мероприятием» приальпийскую зону? Но вот молодых, ершистых ребят у микрофона сменил уже пожилой человек. Он был в мешковатом зеленом пальто, и мы приняли его за пастора. Но он сказал: «Я здешний лесопромышленник. И, поверьте, я знаю, о чем говорю, лес действительно болен». В отличие от горячившихся молодых этот человек говорил спокойно, каждое слово было взвешено.
Мы протиснулись к говорившему, когда его, слегка взволнованного, поздравляли: «Гут, Георг! Гут!» Мы представились и задали Георгу три-четыре вопроса. Он поднял брови: «О, да вы, я вижу, серьезно интересуетесь. Тогда вот что, поедемте ко мне в горы. На месте подробно все расскажу». На визитных карточках, нам врученных, два гнома пилили бревно. «Моя фамилия Кох. Георг Кох. А рисунок все объясняет — владею лесом и небольшой лесопилкой…
Сделаем так: я поеду вперед, а жена пересядет в вашу машину — по дороге будет вас занимать.
Могу поручиться: лучшего гида по этим местам не найти».
Белый «Мерседес» Коха замелькал впереди, и дорога повела нас в горы и в лес.
* * *
— Слово «Шварцвальд» вам, конечно, знакомо. Так вот, это наши родные места — «Черный лес».
Фрау Кох оказалась на редкость общительным человеком, понимала, что может приезжих интересовать, угадывала почти все наши вопросы.
— Видели в городском магазине резные часы с кукушкой? Чудо, не правда ли? Промысел этот древний. Но существует поныне. Зимними вечерами что делать в здешних лесных деревнях?
Кто часы мастерит, кто доски режет для украшения домов, кто ложки.
Через час пути мы уже знали, что снег в этих местах лежит «немыслимо долго» — с января до апреля, что Дунай берет начало тут, в Шварцвальде, что водка — «шварцвальдская вишневая вода» — имеет крепость 45 градусов и что все свиные окорока в мире уступают по вкусу шварцвальдским.
— В каждой деревне есть специалист по грибам. Это очень почетно — разбираться в грибах. Летом специалисты устраивают семинары. Плата — 20 марок…
Фрау Кох сказала, что она имеет «грибной диплом», но, чтобы не рисковать, берет только лисички, белые и луговые опята. Мы узнали, что любимая птица в этих местах — кукушка.
Весной ее ждут и о сроках прилета так говорят: «8 апреля прилететь может. 12 апреля — должна, 15 апреля — обязана».
— Сказки, пословицы, поговорки, весь быт у местного человека связан с лесами. Гномы?
Здешние жители вас убедят, что они действительно существуют… А вот посмотрите — старинный дом. На такие постройки уходило 300 кубометров леса. Зато все под крышей: сеновал, коровник, свинарник, кухня, коптильня, жилье…
Следом за «Мерседесом» забираемся выше и выше в горы. Внизу, в дымно-туманных долинах — деревни с маленькими церквами.
На светлых луговых склонах без пастухов ходят коровы и свиньи. И царствует кругом лес, мрачноватый Шварцвальд — сосны и ели. «Красный лес» — называли в России такие могучие древостой, имея в виду их ценность. Услышав это, фрау Кох достала книжечку и пометила: — «Красный лес». В этом смысле лес для здешнего человека очень красный — это кормилец, скуповатый, зато надежный. И, представьте, каково теперь вдруг узнать: лес болен!
— Ну вот, я привез вас в невероятную по германским понятиям глушь, — сказал Георг Кох, вылезая из машины. — Медведя не обещаю, но кабана и оленя увидеть вполне возможно.
Мы прошлись по еловникам столетнего примерно возраста. Все похоже было на наши леса. Тот же хруст хвои под ногами, тот же стук дятла.
Синицы перед ночлегом попискивают. Большой муравейник. Малинник возле ручья…
— Я хозяин этого леса, — остановился наш провожатый. — Пятьдесят гектаров. Это не очень много. Это, если все сразу срубить, на неделю работы моей лесопилке. Но мы тут веками приучены бережливо лелеять каждое дерево.
Пятьдесят гектаров лесных угодий приобрел в прошлом веке Абрахам Кох — прадед нынешнего владельца.
— В этих местах делом чести считается — передать сыну лес в лучшем состоянии, чем получил от отца. Это не у всех получается. У меня получилось. Я рос с этим лесом. Знаю лично каждую елку и каждую сосну с детства, с одного взгляда могу сказать, сколько какое дерево даст древесины. Лес для меня — не просто кормилец, это вся моя жизнь. Иногда мне казалось даже: слышу, как он растет.
— Георг, ты уж слишком разволновался, — сказала фрау Кох.
— Да, я волнуюсь. Но все это надо было сказать, чтобы гости наши поняли причину большого и очень серьезного беспокойства. С первого взгляда ничего особо заметного в лесу не было.
— А вы взгляните на эту вот крайнюю ель — на фоне неба хорошо видно, как поредела ее хвоя… И у этой вот, посмотрите… А вот пеньки. Пришлось спилить — прироста уже никакого. Из каждых двух елей одна нездорова. Особенно плохи дела на западных, обращенных к Франции склонах…
Быстро темнело, и было на высоте холодно. Супруги Кох предложили спуститься в деревню и уже там обо всем как следует побеседовать.
Дом Кохов и лесопилка расположены рядом. Но производство не захламило усадьбы. Аккуратными штабелями лежали доски и брус, собранные из кольев звенья решетчатой изгороди, ящичная дощечка, рукоятки для инструмента, заготовки для метел, лопат, граблей, громадных катушек для кабеля. Аккуратно был сложен привезенный сегодня свежесрубленный лес.
— Со всей округи везут — только работай! А радости нет. Это ведь как на бойне в годы бескормицы…
Чайный стол накрыли в комнате с охотничьими трофеями и книжками по лесоводству.
Тут и продолжен был разговор.
* * *
Беда к германским лесам подкралась недавно. Семь лет назад одному из нас довелось познакомиться с этой проблемой в Норвегии. Речь там шла, правда, больше о рыбе, погибавшей в озерах от «кислых дождей». О лесах говорили предположительно, что они тоже чахнут, и искали механизм поврежденья деревьев.
Повреждали лес и озера дожди, приходившие в Норвегию с юга и юго-запада — из Англии и ФРГ. «Кислыми» дожди становились от газа SО2, выходящего из труб заводов и теплостанций при сжигании угля и нефти. Сернистый газ (SО2) плюс влага (Н2О), и на землю выпадает уже кислота. У рыб в воде она нарушает солевой баланс, и они погибают. («Из 150 обследованных озер 145 оказались уже без рыбы», — сокрушались норвежцы.) Что делает кислота с лесом, тогда еще было не ясно. Но голова болела от этого главным образом у норвежцев.
Немцы и англичане, желая как можно дальше отправить свой SО2, построили очень высокие трубы (до четырехсот с лишним метров!). Но в космос эти выбросы не уходят, где-то выпасть они должны. Норвегия, таким образом, оказалась жертвой экспорта загрязнений.
Но теперь вот и немцы у себя дома узнали эту проблему. К своему SО2 тут прибавляется также и «импортный» — Франция тоже построила очень высокие трубы. И вдруг обнаружилось: лес в ФРГ повсеместно болеет. Причем лиственные породы деревьев оказались более стойкими к загрязнению. Умирают леса наиболее ценные — хвойные. В наихудшем положении — ель, в иных местах ФРГ на пять деревьев одно больное, а тут, в Шварцвальде (близость французского газа), из двух елей одна умирает.
Теперь известен и механизм разрушения дерева кислотой. Георг Кох хорошо его знает:
— У каждой еловой иголки полтысячи мелких дыхательных пор, испаряющих воду. Кислота тончайший процесс нарушает-дерево начинает терять много воды. Чтобы восстановить равновесие, оно сбрасывает иглы. И все — прекращается прирост древесины, слабеют защитные силы… Гляньте на цифры — это убытки уже немалые, а сколько их впереди! И дело не в экономике только. Лес — это кислород. Это наше убежище от нечистого воздуха, это здоровье воды. И мы, германцы, ведь люди лесные. Треть территории ФРГ — лес. Лес — это наша история, наши предания, наша поэзия. Само представленье о жизни у немца связано с лесом. Вот вам ответ, почему так много повсюду страшноватых плакатов. Вот почему горячатся «зеленые», вот почему я сегодня поехал во Фрайбург.
— А выход?
— Признаться, пока лишь только шумим и бьем себя в грудь. Но что-то делать придется.
Предупреждение: «Лес умирает сегодня! Мы умрем завтра?» — может быть, слишком уж драматично, но звуки набата всегда резковаты.
И этот колокол, я думаю, звучит не только для немцев. История с «кислыми дождями» — свидетельство очень наглядное: земля не такая громадная, как казалось еще недавно. Все на ней взаимосвязано и уязвимо.
* * *
У Кохов, в деревеньке Фольфак, мы просидели весь вечер. Много было вопросов, расспросов, взаимного интереса. Хозяйка принесла на стол банки с вареньями из лесных ягод. Отведали гости местных грибов.
Поднялись, когда кукушка на резных шварцвальдских часах прокуковала десять. Фрау Кох и Георг вышли нас проводить.
— Минуточку… — вспомнил что-то хозяин. — Загляните сюда…
В гараже рядом с осанистым «Мерседесом» стояла вишневого цвета «Нива».
— Узнаете?.. Да, я доволен машиной. Но что за название, объясните?..
Светила луна. Дорога с часок покрутила нас в молчаливых темных горах и вывела к автобану. Скоростная дорога в памяти мало что оставляет. Но где-то около Хайдельберга, помним, навстречу долго тянулась колонна черных военных грузовиков. На боку одного белел дерзко приклеенный кем-то знакомый плакат: «Лес умирает сегодня! Мы умрем завтра?»
Фото В. Пескова. В. Песков, В. Соколов.
18 марта 1984 г.
Ожидают скворцов в Елабуге…
(Окно в природу)
Много лет я коллекционирую снимки скворечников. И люблю их разглядывать. Они удивительно напоминают человеческие лица. У нас с приятелем есть на прогулках даже игра. «Это кто!» И надо ответить… Это — разиня, это — старушка, солдат-новобранец, некто себе на уме, романтик, бобыль, два близнеца, юродивый, хохотушка, мальчик-подросток… Присмотритесь, и вы увидите: у каждого из скворечников свой характер. Образы эти разрушаются, как только обычный скворечник сделают необычным.
Всякие теремки, замки, дома с крылечками из нашей игры выпадают, хотя разглядывать их тоже интересно.
В Московском музее «Коломенское» наряду с сундуками, замками, посудой и рублеными постройками хранится старинный скворечник — горизонтальный дощатый короб с двумя летками. В Новгородской области я наблюдал скворечники двухэтажные. Занятный скворечник сохранился в Мелихове. Очень возможно, что пернатых жильцов его слушал и наблюдал Чехов. В Америке я видел скворечники, напоминающие громадный многоэтажный дом на сотню жильцов. На Украине птичьи домики делают из жесткой тыквенной оболочки. Есть птичьи дома из глины. Но настоящие фантазеры по этой части живут в Елабуге, в старинном городке близ Камы. Вот полюбуйтесь: под скворечник приспособленный самовар, вот дом с мезонином, домик с резьбой, вот скворечник, напоминающий братьев-разбойников… Скворцы это буйство фантазии оценить не умеют. Им подавай что попроще. Нарасхват такое жилье только у воробьев. Но это не смущает нисколько елабужан.
— Что же, мода такая?
— А шут ее знает, мода или не мода. Ставят вроде как для потехи. Ну вот и я тоже самовар приспособил, — отозвался мне со скамейки у дома рыжебородый дед. — У человека в жизни должна иметься какая-нибудь забава. Вот и стараемся друг перед другом.
В зеленой Елабуге много, конечно, и самых обычных скворечников. В нынешней, скоротекущей жизни городок не утратил что-то милое, деревенское. С приходом тепла звенит он множеством голосов птиц.
…А скворцы между тем вот-вот уже прилетят. Самое время отыскать пару досок, взять в руки пилку, молоток, гвозди и, лукаво не мудрствуя, сколотить простой птичий домик. Сама работа — приятная! И хороша минута, когда у дома защелкает, засвистит птица, привыкшая делить с человеком радость прихода весны.
Фото автора. 24 марта 1984 г.
Мюнхгаузен и другие
В долине Неандерталь
Надпись у въезда в маленький городок ошарашивала: «Неандертальцы приветствуют дисциплинированных водителей!» Мы почтительно сбавили скорость и, глянув на карту, уверились: да, едем долиной Неандерталь. Именно тут в 1856 году откопаны были останки давнего нашего предка, уже ушедшего от обезьяны, но до облика Аполлона недотянувшего, — неандертальца!
Дорожная надпись предполагала, что здешние потомки общего нашего предка-люди, юмора не лишенные, и мы решили это проверить. А как? Неандертальцы еще не спали, но музейчик и все заведения, кроме ресторана «Неандертальский двор» и парикмахерской, были закрыты. Мы стали поджидать жертву. К ресторану подъехал черный, как ночь, «Мерседес».
Из него вышли дама в шуршащем платье до пят и почтенный мужчина раза в два старше своей подруги. Эти шутку могли не понять.
Но вот появился индивидуум попроще и стал поправлять меню, висевшее на двери.
— Скажите, не могли бы мы здесь увидеть кого-нибудь из неандертальцев?
— Он перед вами. Чем могу служить?
Мы посмеялись вместе и познакомились.
— Заходите, — сказал Манфред Штайнебах, — сегодня отличная заячья спинка.
Украдкой взглянув на цены в меню, мы честно сказали неандертальцу, что сегодня на ужин предпочитаем скушать не заячью спинку, а сосиски или яичницу. Неандерталец оценил откровенность и задержался с нами минут на десять, объяснив, что местечко живет туризмом, что все тут действительно дорого, рассказал, где именно были отрыты знаменитые кости, и что мы могли бы увидеть в музее.
Перед музеем стояла скульптура из алебастра, окрашенная серебристой краской. Невысокого роста дебил держал в правой руке дубинку, а в левой — камень.
— Неужели при столь высокой стоимости заячьей спинки нельзя создать что-нибудь более приближенное к оригиналу?
— Вы правы. Этот никуда не годится.
Скульптуру поставили, когда сюда только-только зазывали туристов. Изуродовали человека! Несомненно, он был не таким неприятным.
Манфред Штайнебах заверил нас, что уже через год не только скульптура будет другая, но и весь музей тоже. «Сорок миллионов будет затрачено. Вы понимаете — сорок!»
В новом музее неандертальца предполагают одеть в современный костюм — показать: он был совсем недалек от современных мужчин-неандертальцев.
Мы прошлись по поселку. Было тепло и тихо. В кустах журчала речка Неандерталь. Лаяла где-то незлобно собака, и плакал, возражая что-то матери, неандерталец лет трех-четырех. Все окна в домах светились голубым светом — потомки древнего человека смотрели футбол.
В поисках впечатлений заглянули мы в почему-то открытую парикмахерскую. Цирюльник-неандерталец кинулся к нам, как бросается долго ждавший паук на муху, залетевшую в паутину. Плата за стрижку равнялась плате за спинку зайчика в ресторане. Но мы покорились судьбе и, расставшись со скудным излишком волос, обогатились тремя историями, одна из которых к истории древнего человека отношения не имеет, но объясняет, почему одеколон называют одеколоном и почему немецкая знаменитая фирма душистых снадобий имеет цифровое название «47/11».
Так вот, одеколон по-французски означает: «вода из Кельна». А названием фирма обязана Наполеону. Это он, заняв Кельн, приказал для порядка пронумеровать все дома. Постройка, где делали духовитую воду, получила номер 47/11.
— Чего только не было у людей со времен, когда жили неандертальцы! — сказал парикмахер.
Он с увлечением рассказал нам все, что написано о нашем предке в энциклопедии.
А о здешних местах сказал так: «Да у нас, если только как следует покопать, этих неандертальцев не сосчитаешь!»
Улыбка города
«Пойду-ка я в город Бремен и стану там уличным музыкантом», — подумал осел, когда хозяин выгнал его из дома.
При слове Бремен что каждый из нас вспоминает? Старинную сказку! Хорошо ли знаем географию или плохо, с детства мы помним, что есть где-то Бремен… Бремен лежал у нас на пути.
Делать в городе было нечего. Но в путевой книжечке мы прочли: «Есть памятник сказочным музыкантам». И решили заехать.
В середине города хода машинам нет. Только пешком. И это делало древний немаленький Бремен уютным и привлекательным. На самом почетном месте на людной площади город дерзнул поставить монумент свинопасу — пастух с рожком, а рядом — собака и десяток свиней с поросятами. Взрослые улыбались. Ребятишки визжали от удовольствия, залезая на бронзовых хрюшек.
В поисках сказочных музыкантов мы завернули за угол и вдруг увидели музыканта живого. У палаток, где продавались шары, открытки и сладости, играл шарманщик. Он был во фраке, в белых перчатках, с галстуком бабочкой и в котелке. Одежда предупреждала: не принимайте меня за нищего — я на работе. Инструмент его, походивший на сундучок, поставленный на попа, внизу снабжен был колесами. И музыкант легко менял место на площади. Сбоку шарманки на стульчике сидела тряпичная обезьянка-завхоз.
Когда в железную кружку залетала монетка, обезьянка благодарно салютовала.
Бременские музыканты.
Множество ребятишек желало увидеть это приветствие. Подходили и взрослые. Шарманщик всем кивал, улыбаясь, и, смотря по тому, какая группа туристов тут появлялась, играл то «Дунайские волны», то «Марсельезу». Был он очень уместен на этой старинной площади. Казалось, он тут и родился в какую-нибудь новогоднюю ночь сразу с усами, с бородкою клином, с озорною улыбкой.
Мы украдкою сняли его, не зная, как относится он к фотографии. Но он подмигнул: «Чего там, валяйте! У каждого свое дело». И мы подошли познакомиться.
— Я известен, как органист Франц. Но когда я снимаю этот наряд и надеваю свитер и джинсы, то становлюсь Бернтом Францем Фишером.
Мне тридцать восемь… Вы, я вижу, газетчики, и наперед знаю все ваши вопросы. Инструмент у меня не старинный. Сделали по моему заказу. Исполняет тридцать разных мелодий.
— Среди них нет ли, скажем, «Катюши»?
— О, да вы из Москвы! Занятно…
В короткой дружелюбной беседе мы узнали, что органист Франц со своим инструментом побывал на фестивалях народной музыки во Флоренции, Вене, в Берлине.
— Говорят, что бродягой-шарманщиком надо родиться. Скорее всего, я им родился. Но двадцать лет потерял — служил коммивояжером, продавал знаменитый одеколон. Осточертело всем подносить к носу флакон: понюхайте, что за запах! Случалось, меня прогоняли взашей. А тут я нужен. Я это чувствую.
Мы подарили Францу московский гостинец и попросили: нельзя ли нам снять его возле скульптуры?
— A-а, с коллегами рядом… Конечно! Все газетчики обязательно просят об этом. Я даже могу угадать, как будет названа ваша заметка. «Улыбка города» — так ведь?
Мы засмеялись, потому что именно эти два слова уже подчеркнули в блокноте.
На ходу, передвигая тележку с шарманкой, Франц показал нам оправленные в целлофан вырезки из газет — парижской, лондонской, мюнхенской, пражской, — целый альбом.
— Все про меня. И обратите внимание — заголовок, как будто все сговорились.
Мы проводили Франца до «сцены» возле палатки с шарами.
— Вообще-то, — сказал он серьезно, — я в Бремене пришлый. Езжу из Кельна. Вы понимаете, почему…
Вот он на снимке — веселый народный артист старинного города Бремена. А рядом — знакомые персонажи из сказки. В Бремене есть большой знаменитый оркестр. Но было бы просто странным не увидеть в Бремене уличных музыкантов.
Тут жил Мюнхгаузен
И еще одна строчка из детства: «Я выехал в Россию верхом на коне…» — так начинается знаменитая книга, герою которой суждена вечная жизнь наряду с Робинзоном, Дон Кихотом и Гулливером. Ну помните: герой летал на ядре в неприятельский лагерь, и потом еще лошадь его никак не могла напиться, потому что была разрублена пополам и вода из нее вытекала… Да, конечно, речь идет о бароне Мюнхгаузене! Но вот что занятно: барон, оказывается, был реальным лицом. Известно место, где жил Мюнхгаузен, даже дом сохранился.
И вот мы стоим перед этим старинным немецким домом. В сквере напротив журчит вода.
Э-э, да ведь это ж та самая лошадь, ставшая тут фонтаном.
Название городка Боденвердер. Провинция — глуше некуда! На главной улице ребятишки играют в футбол. Местные ухажеры через окошко харчевни любезничают с буфетчицей.
Завсегдатаи харчевни играют в карты. Один из них, рыжий и тучный от пива, продолжает, как видно, лучшую из традиций Боденвердера — «заливает».
История городка людьми великими небогата, и поэтому царствует тут Мюнхгаузен: дом Мюнхгаузена, кино «Мюнхгаузен», музей Мюнхгаузена, аптека имени Мюнхгаузена.
— Туристов много?
— Тем и живем, — отвечает хозяин харчевни, поджаривая для нас сосиски.
В музее — старинные ружья, пистоли, шпаги, гравюры, охотничья сумка, рожок, пожелтевшие книги. Ну и, конечно, портрет знаменитости.
На посетителей смотрит красивый осанистый человек лет тридцати. Кираса. На боку шпага.
Пудреный парик в духе времени. Иероним Карл Фридрих Мюнхгаузен. Родился тут, в Боденвердере, 11 мая 1720 года. Восемнадцати лет выехал в послепетровскую Россию на службу к императрице Анне Иоанновне. Служил в гарнизонах Петербурга и Риги. В двадцать лет получил звание лейтенанта, а потом ротмистра. О последнем чине сохранилось свидетельство — указ императрицы Елизаветы. «Известно и ведомо будет каждому, что Еронимус Мюнхгаузен, который Нам верно служил, для его оказанной нашей ревности и прилежности в наши ротмистры всемилостивейши произведен 20 февраля 1750 года».
В этом чине, женившись на некой Якобине, дочери обедневшего прибалтийского дворянина, барон Мюнхгаузен вернулся на родину в свой маленький Боденвердер. Вел хозяйство, охотился.
И от скуки рассказывал о службе и приключениях. Надо полагать, привирал и, наверное, искусно, с лукавством — «не любо, не слушай, а врать не мешай». Боденвердерцы утверждают: «Послушать барона приезжали из разных мест».
Никому неизвестно, как далеко заходил в фантазиях сам Мюнхгаузен. Летал ли он за топориком на Луну, пас ли пчел при дворе у султана? Если так, то реальный Мюнхгаузен был пародистом, забавлявшим слушателей лукавой насмешкой над старейшей из человеческих слабостей. Но, скорее всего, служака-барон всего лишь дал повод талантливым людям остроумно, изобретательно посмеяться и позабавиться. Говорят, в остроумии этом изощрялись многие из владевших пером. Но автором книги «Приключения барона Мюнхгаузена» является немец Рудольф Эрих Распе. В недавно вышедшей у нас этой книжке иллюстратор Майофис сделал, нам кажется, роковую ошибку: набрал для рисунков сказочный стиль. И все погибло: сказка есть сказка. Не превзойден в понимании жанра лукавой усмешки классик Доре. Его тщедушный старик Мюнхгаузен при всех фантазиях остается для нас как бы реальной фигурой. В этом — магия вечной книги.
Вернемся, однако, еще на десять минут в Боденвердер. Покинув музей, заглянули мы в аптеку имени барона Мюнхгаузена. Аптекарь был один, и мы рискнули шутить.
— Здравствуйте! Прямо из Москвы к вам, в Боденвердер, приехали за лекарством.
Аптекарь замешкался лишь на секунду:
— А, конечно! «Я выехал в Россию верхом на коне…»
Обе стороны засмеялись. Но когда аптекарь узнал, что мы действительно из Москвы, он вдруг забегал, как молодой петушок, полный большого расположения к гостям.
— Что вам угодно?
Мы честно сказали, зачем пришли.
— Понимаю. Но, может быть, все-таки чем-то могу быть полезным?
Мы, признаться, подумали, что полагается что-то купить, поскольку побеспокоили человека и сказали: ну, может, от насморка что-нибудь…
Надо было видеть, с каким старанием провизор составлял носовой эликсир. В изящный флакончик он капал не менее чем из восьми, а может, и десяти коричневых сосудов со стеклянными пробками. Довольный работой, он вручил нам лекарство, рассказал, как надо им врачеваться, но отказался от платы.
— ?
— Понимаете… — сказал аптекарь. — Нет, это нельзя рассказывать так вот, стоя. Заходите сюда!
И мы услышали рассказ о том, как аптекарь из города Боденвердера Ганс-Герт Дизинг выехал в прошлом году в Россию. Выехал, разумеется, не верхом на коне, а на машине, на желтом прекрасном «Порше». Все было у него хорошо до окрестностей Новгорода. А там не поделил дорогу аптекарь с каким-то нашим грузовиком.
Сам — ничего: был привязан. А желтый «Порше» путешествовать уже не годился.
Десяток цветных фотографий, сделанных Гансом на месте и разложенных теперь перед нами, можно было для устрашения шоферов вывешивать на щитах у пунктов ГАИ. «Я подумал: «Ну все, пропал!» И можно представить, как испугался аптекарь из Боденвердера в то злосчастное утро под Новгородом: чужая страна, чужие люди, о которых чего он только не слышал! Но какой-то милиционер, какая-то медсестра, какой-то «начальник района» сердечно вошли в положение немца, ободрили, обогрели и приютили. «Я даже получил полную страховку за «Порше»!»
Вернувшись домой, аптекарь Ганс-Герт Дизинг рассказал землякам о своих приключениях. Качали головами и улыбались: мол, знаем мы этих рассказчиков. «Но я так же вот разложил фотографии — смотрите! Вот этот милиционер, вот медсестра, вот еще один человек. Поверили!»
Новгородцы, читая эти заметки, вспомнят, наверное, историю с немцем из Боденвердера. Как видим, их сердечная доброта и участие не забыты.
По случайности теплый дождь благодарности пролился на наши головы. Ганс-Герт Дизинг не знал, куда и как гостей посадить. Пригласил нас поужинать. Но мы спешили. Тогда он достал две изящные фарфоровые емкости с лечебным бальзамом из семнадцати трав — «обидите, если откажетесь». На сосудах была изображена эмблема аптеки — человек в треуголке, летящий на пушечном ядре. С такой же эмблемой были визитные карточки Ганса и календарики на 1984 год.
…Покидали мы Боденвердер, когда городок уже спал. Тихо журчал фонтан-лошадь. Сонно тек Везер. В черте города на придорожной траве беззаботно играли два кролика. Никто бы не знал, что есть на земле Боденвердер, если бы не Иероним Карл Фридрих Мюнхгаузен.
Фото автора. 25 марта 1984 г.
Верхолазы
(Окно в природу)
Рассмотрите внимательно снимок. Перед вами один из самых замечательных верхолазов.
Толстый и ровный ствол дерева, ни сучка, ни наклона. Непросто одолеть высоту. Но как мастерски ловко одолел ее леопард! Для гибкого тела, для сильных кошачьих лап довольно шероховатой коры, чтобы взять высоту.
Мало этого! После охоты остаток еды, нередко весящий больше, чем сам леопард, зверь для сохранности прячет на дереве. Вот так, подтягиваясь на лапах, он лезет вверх, а ношу держит в зубах.
В африканской саванне мы, помню, увидели леопарда, дремавшего на дереве возле самой дороги. Стали его снимать. Но зверь решил, что мы имеем виды на запасы его еды. Он потянулся, зевнул, взял зубами висевшую на суку антилопу, тихонько спустился на нижние ветки, прыгнул, не выпуская из зубов ношу, и по сухой траве понес ее в сторону от дороги.
Дерево, выбранное им для нового укрытия, было не очень толстое, ствол имело слегка наклоненный, и все равно удивительно было увидеть умение желтой пятнистой кошки с немалой ношей одолевать высоту.
У кошек лишь тигр, обитая в лесах, не искушает себя лазаньем по деревьям.
Львы же такому искушению поддаются.
Читать бесплатно другие книги:
