Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи Песков Василий
Между тем жизнь на острове Узедом текла прежним руслом. Часто взлетали ракеты, чаще, чем прежде, прорывались к базе английские самолеты. Собак-овчарок из охраны забрали, их теперь натаскивали для борьбы с танками. Но режим строгости не уменьшился. Провинность пленных каралась смертью, причем в машине уничтоженья людей был изощренный прием: обреченному оставляли «десять дней жизни». В эти дни его избивали, лишали пищи, охрана с ним делала, что хотела. Десять дней агонии никто не выдерживал. К «десяти дням жизни» приговорен был земляк Девятаева татарин Федор Фатых. «Вернувшись однажды с работы, я застал его умирающим. Протянув пайку хлеба, Федор сказал: «Миша, возьми, подкрепись. Я верю: вы улетите». Ночью он умер.
А через несколько дней приговор «десять дней жизни» получил и «учитель из Дарницы Никитенко». «Сдали нервы, сцепился с бандитом и циником по кличке Костя-моряк. Комендант лагеря в моих действиях усмотрел «политический акт», и все услышали: «Десять дней жизни!» В тот же вечер приговоренного жестоко избила охрана, которой помогал еще Костя с дружками. «Мои друзья сделали все, что могли: прятали меня в прачечной, в момент построения становились так, чтобы не все удары меня достигали, восполняли отнятые пайки хлеба. Но десять дней я бы не протянул. 7 февраля решили: побег завтра или никогда».
День 8 февраля 1945 года начался на острове, как обычно. «Ночью взлетали ракеты. Я не мог заснуть от рева и от крайнего возбужденья. Рано утром до построенья я сказал Соколову Володе, возглавлявшему аэродромную команду: «Сегодня! И где хочешь достань сигареты. Смертельно хочу курить». Володя снял с себя свитер и выменял на него у француза пять сигарет».
Построение… Отбор команд. Задача Соколова: сделать так, чтобы в аэродромную группу попало сегодня не более десяти человек, чтобы все были советскими и обязательно все посвященные в планы побега. Все удалось.
Засыпали воронки от бомб. Охранником был эсэсовец. Обычно он требовал, чтобы в обед в капонире, где было затишье, для него разводили костер. Работу провели так, чтобы к 12 часам оказаться у нужного капонира.
«В 12 ноль-ноль техники от самолетов потянулись в столовую. Вот горит уже костерок в капонире, и рыжий вахтман, посадив винтовку между колен, греет над огнем руки. До «нашего «Хейнкеля» двести шагов. Толкаю Володю: «Медлить нельзя!» А он вдруг заколебался: «Может, завтра?» Я показал кулак и крепко сжатые зубы».
Решительным оказался Иван Кривоногов.
Удар железякою сзади — и вахтман валится прямо в костер. Смотрю на ребят. Из нас только четверо знают, в чем дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас: убийство вахтмана — это виселица. В двух словах объясняю, в чем дело, и вижу: смертельный испуг сменяет решительность действовать».
Михаил Петрович Девятаев. 1985 год.
С этой минуты пути к прежнему у десяти человек уже не было — гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана из кармана, показывали 12 часов 15 минут. Действовать! Дорога каждая секунда.
Самый высокий Петр Кутергин надевает шинель охранника, шапочку с козырьком. С винтовкой он поведет «пленных» в направлении самолета. «Но, не теряя времени, я и Володя Соколов были уже у «Хейнкеля». У хвостовой двери ударом заранее припасенного стержня пробиваю дыру. Просовываю руку, изнутри открываю запор.
Внутренность «Хейнкеля» мне, привыкшему к тесной кабине истребителя, показалась ангаром. Сделав ребятам знак: «В самолет!», спешу забраться в кресло пилота. Парашютное гнездо пусто, и я сижу в нем, как тощий котенок. На лицах расположившихся сзади — лихорадочное напряжение: скорее!»
Владимир Соколов и Иван Кривоногов расчехляют моторы, снимают с закрылков струбцинки… Ключ зажиганья на месте. Теперь скорее тележку с аккумуляторами. Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движенье ноги — и один мотор оживает. Еще минута — закрутились винты другого мотора. Прибавляется газ. Оба мотора ревут. С боковой стоянки «Хейнкель» рулит на взлетную полосу. Никакой заметной тревоги на летном поле не видно — все привыкли: «Густав Антон» летает много и часто. Пожалуй, только дежурный с флажками на старте в некотором замешательстве — о взлете ему не сообщали.
«Точка старта. Достиг ее с громадным напряжением сил — самолетом с двумя винтами управлять с непривычки сложнее, чем истребителем. Но все в порядке. Показания главных приборов, кажется, понимаю. Газ… Самолет понесся по наклонной линии к морю. Полный газ…
Должен быть взлет, но «Хейнкель» почему-то бежит, не взлетая, хвост от бетона не отрывается… В последний момент почти у моря резко торможу и делаю разворот без надежды, что самолет уцелеет. Мрак… Подумал, что загорелись. Но это была только пыль. Когда она чуть улеглась, увидел круги от винтов. Целы! Но за спиной паника — крики, удары прикладом в спину: «Мишка, почему не взлетаем?!»
И оживает аэродром — все, кто был на поле, бегут к самолету. Выбегают летчики и механики из столовой. Даю газ. Разметаю всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ… В воспаленном мозгу искрой вспыхнуло слово «триммер». Триммер — подвижная, с ладонь шириною плоскость на рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении «посадка». Но как в три-четыре секунды найти механизм управления триммером? Изо всех сил жму на себя ручку — оторвать хвост от земли. Кричу что есть силы ребятам: «Помогайте!» Втроем наваливаемся на рычаг, и «Хейнкель» почти у самой воды отрывается от бетона… Летим!!!»
Управление триммером отыскалось, когда самолет, нырнув в облака, стал набирать высоту. И сразу машина стала послушной и легкой.
«В этот момент я почувствовал: спасены! И подумал: что там творится сейчас на базе! Посмотрел на часы, было 12 часов 36 минут — все уместилось в двадцать одну минуту».
Летели на север над морем, понимали: над сушей будут перехвачены истребителями. Потом летели над морем на юго-восток. Внизу увидели караван кораблей. И увидели самолеты, его охранявшие. Один «Мессершмитт» отвернул и рядом с «Хейнкелем» сделал петлю. «Я видел недоуменный взгляд летчика: мы летели с выпущенными шасси».
Высота была около двух тысяч метров. От холода и громадного пережитого возбужденья пилот и его пассажиры в полосатой одежде не попадали зуб на зуб. Но радость переполнила сердце. «Я крикнул: «Ребята, горючего в баках — хоть до Москвы!» Всем захотелось прямо до Москвы и лететь. Но я понимал: такой полет невозможен — станем добычей своих истребителей и зениток».
Когда показалась земля, беглецы поняли: скоро увидят линию фронта. «В лагере каким-то образом все военные новости становились известными без опозданий. Уже после войны я узнал: в прачечной лагеря в груде грязной одежды хранился приемник. Кто и как в тех страшных условиях мог его пронести, для меня до сих пор остается загадкой».
О приближении фронта догадались по бесконечным обозам, по колоннам машин и танков.
И вот показались дымы, вспышки разрывов…
Опять колонны людей и машин. Но теперь при виде летящего «Хейнкеля» люди с дороги бегут и ложатся. «Наши!» Эту радость неожиданно подкрепил плотный зенитный огонь. Два снаряда «Хейнкель» настигли. Слышу крик: «Ранены!»
И вижу, дымится правый мотор. Резко бросаю самолет в боковое скольженье. Дым исчезает. Но надо садиться. Садиться немедленно… Внизу раскисшая, в пятнах снега земля: дорога, опушка леса, и за ней — приемлемо ровное поле. Резко снижаюсь. Неубранные шасси в земле увязнут. Надо их срезать в момент посадки скольжением в сторону…»
Артиллеристы 61-й армии с дороги, ведущей к линии фронта, видели, как на поле, подломив колеса, юзом сел «Хейнкель». Опушкой, опасаясь стрельбы, солдаты бросились к самолету.
«А мы в «Хейнкеле» не вполне уверены были, что сели среди своих. Плексигласовый нос самолета был поврежден. В кабину набился снег с грязью. Я выбрался кое-как… Тишина. Винты погнуты, от моторов поднимается пар.
«Хейнкель», пропахавший по полю глубокую борозду, казался сейчас неуклюжим толстым китом, лежащим на животе. Не верилось, что два часа назад машина стояла на секретнейшей базе фашистов».
Первое, что предприняли прилетевшие, — попытались скрыться в лесу. Захватив винтовку убитого вахтмана и пулемет с «Хейнкеля», поддерживая раненых, они пробежали сотню шагов по полю, но повернули назад — сил не было. Приготовив оружие в самолете, решили выждать, что будет.
«На обороте полетной карты я написал, кто мы, откуда бежали, где до войны жили. Перечислил фамилии: Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Владимир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков».
— Фрицы! Хенде хох! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки! — послышались крики с опушки леса.
Для сидевших в самолете это были очень дорогие слова.
— Мы не фрицы! Мы свои, братцы! Из плена. Свои!
Люди с автоматами, в полушубках, подбежав к самолету, были ошеломлены. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя одно только слово: «Братцы, братцы…»
В расположение артиллерийского дивизиона их понесли на руках, как детей, — каждый весил менее сорока килограммов.
Было это почти день в день сорок лет назад, 8 февраля 1945 года.
Сорок лет — немалое время. Из десяти дерзких и смелых людей время лишь двух пощадило — Михаила Петровича Девятаева и живущего сейчас в Горьком Ивана Павловича Кривоногова. Два волгаря встречаются иногда, вспоминают…
Жизнь Девятаева после войны была накрепко связана с Волгой. Испытывал тут сейчас привычную всем «Ракету», водил между волжскими городами несколько лет «Метеор». Сейчас на пенсии. Но бодрый — водит автомобиль и, кажется, мог бы и самолет. Шестьдесят семь человеку. Окружен внуками. Два сына — врачи, дочь — музыкант. Выросли дети небалованными. Всего в жизни достигли трудолюбием и упорством так же, как и их отец, пятьдесят лет назад босиком появившийся тут, в Казани.
В мордовском его Торбееве сейчас — музей. Главные экспонаты в нем: летный шлем, лагерная полосатая роба, фотографии земляка, фотографии самолета. «Лагерную одежду вместе с деревянными башмаками я долго хранил в узелке. Но стало тесновато в квартире — отвез матери. Она хранила».
Не тянуло ли бывшего узника побывать в Пенемюнде? «Тянуло! И очень обрадовался, когда правительство ГДР пригласило меня вместе с семьей погостить… Все показал сыновьям: где были наши бараки, откуда пускались ракеты, где стоял самолет.
Прошел с сыновьями весь путь по рулежной дорожке и взлетной полосе к морю. Что сказал им тогда?..
Сказал, что на этом, окруженном морем клочке земли постоянно думал о Родине, и это давало мне силы. Сказал еще: из любого, даже самого трудного положения в жизни есть выход. Главное — не отчаиваться, не потерять в себе человека».
Фото из архива В. Пескова. 7 февраля 1985 г.
«Летающие тарелки»… Пожалуйста!
(Окно в природу)
Природа с седых времен поражает воображение человека. Затмения Луны и Солнца, кометы, радуги, смерчи, шаровые молнии. Полярные сияния, миражи, огни Эльма… Сколько суеверия, страха, предположений вызывали они у людей. Сегодня, в век компьютеров, спутников, ядерных реакторов, телевидения, чем может поразить природа воображение человека?
Любителям всего необычного, непривычного стоит внимательно рассмотреть фотографию… Ну как не подумать о том, что вот они, пришельцы других миров, явились и опускаются на отходящую ко сну Землю. Однако эти «летающие тарелки» — всего лишь скопления облаков. Правда, необычных, нечасто возникающих над Землей. Они относятся к типу облаков «стоячей волны». Эта абсолютно подлинная фотография, воспроизведенная в последнем номере журнала «Курьер ЮНЕСКО», сделана в Бразилии в 1969 году.
Фото из архива В. Пескова. 10 февраля 1985 г.
Бабушкина зима
(Окно в природу)
Зима-то, как в старину…» — покрякивают две старушки у деревенского дома. Внучка одной из них съезжает по сугробу на санках аж с крыши сарая. К колодцу в снегу прорыта траншея. Снег белыми канделябрами висит на кистях рябины.
Черный пес с наслаждением валяется перед домом, а это значит: быть еще снегу. «Бела зима — зелено лето», — говорит одна из старушек. «Да уж верно: много снега — много хлеба», — слышу в ответ.
Зима классическая. Сугробы, морозы, метели — все, как полагается быть. И на громадных пространствах. «Франция мерзнет…»
«В Гамбурге — невиданное дело — толстым льдом покрылось городское озеро». «В Японии — до четырех метров заносы снега». «Три дня не могу выехать — заносы на железной дороге», — звонил мне кишиневский друг в январе.
Снег клянут дорожники и городские коммунальные службы. Снегу радуются лыжники и агрономы.
А что в лесах? Охотники из Талдома сообщают: «Для лосей подсекаем осины, кабанам отвозим подкормку».
Проезжая неделю назад по Литве, видел: в полях для зайцев устроены кормушки, куропаткам — шалаши для ночлега. Кабанам в лес возят картошку и отходы зерна.
С егерем Эдвардсом Турбой на тракторе мы поехали в лес.
Обычно звери направляются к корму, когда все утихнет. В эту зиму бегут на шум трактора. Подходят вплотную, хватают подкормку прямо с лопаты. Эдвардс рукой чешет за ухом одного поросенка. Я с крыши трактора снимаю все стадо.
Мягкие, малоснежные зимы приучили к оседлости некоторых лебедей, уток, грачей, скворцов. В этом году не улетевшим на юг «экспериментаторам» зима учинила суровый экзамен.
На Черном море людям пришлось выручать голодающих лебедей. Та же картина в Литве — на маленькой незамерзающей в черте города Капсукаса речке Шешупе пищу птицы берут из рук.
Грачам и скворцам, уже несколько лет остающимся зимовать в Подмосковье, тоже приходится нелегко. Грач у меня во дворе постоянно дежурит на ветке против ящика с пищевыми отбросами. В компании у него три скворца. Так и держатся в стороне от ворон, голубей, воробьев и синиц.
Синицы сейчас доверчиво льнут к человеку. Откроешь форточку — не боясь, залетают в жилье.
Все нипочем — воронам! В морозные тихие дни сидят на ветках, распушив оперенье, как большие шары. Еду эти птицы находят легко. Снег их, кажется, только радует. В нем вороны купаются, как в воде. Оглянется серая бестия — нет ли опасности — и пашет, пашет белый рассыпчатый снег: чистит перья.
От самолета в небе снежно-белая борозда. В иную зиму бы говорили: летают… вот погода и развинтилась. В этом году для таких разговоров повода нет — на дворе стоит «бабушкина зима».
Фото автора. 16 февраля 1985 г.
А щуку бросили в воду…
(Окно в природу)
Именно так. Вот этих громадных, как поросята, карпов Ёнас Алишауцкас отнес в кошелку с уловом, а щук отправил к цистерне с водой. Их сразу же увезли и через час живыми и невредимыми не бросили, а осторожно опустили в прудовую воду…
Было время — щуке не везде радовались. На Дону, например, казаки брезгливо, наравне с лягушками, выкидывали щук из сетей. Но золотое время чистой воды и богатых речных и озерных уловов давным-давно миновало. Сегодня щука — добыча желанная. А кое-где рыбаки (особенно спиннингисты) любой добыче предпочитают именно щук — «спортивная рыба!».
В Литве, мне сказали, три тысячи больших и малых озер. Тут промышляют рыбу, но так, чтобы большая часть ее рыболовам-любителям. Из них большинство — спиннингисты. Как увеличить в озерах численность щук? Способ найден.
В городе Капсукасе мне показали пруд, в который пустили попавших в сети на озере Майне щук. Пруд небольшой. В нем обитает полтысячи щук. Чтобы рыбам жилось неголодно и чтобы не было каннибализма (щуки этим грешат), в пруд на корм пускают годовалых карасиков.
А приходит весна, щук ловят и отправляют в построенный возле пруда инкубатор. Тут по всем существующим правилам у рыб берут икру и молоку. (Для любознательных: в одном литре — миллион двести тысяч щучьих икринок.)
Родителей-щук после «икрометания» выпускают, а из икры в инкубаторе через десять дней появляется туча тонких иголочек размером менее сантиметра. Это будущие озерные щуки. Мальков развозят и выпускают в разных местах. Растут они быстро и к осени достигают размеров карандаша. А лет через пять, кому повезет, может поймать примерно пятикилограммовую щуку, рожденную в инкубаторе.
Стоит ли свеч такого рода игра с природой?
Щучий инкубатор в Капсукасе существует с 1981 года. И спиннингисты уже отмечают: щук в озерах прибавилось. Так и должно быть.
Методика повышения продуктивности вод для спортивного рыболовства, заимствованная литовцами в Чехословакии, хорошо отработана. Она основана на том, что в природе много щучьей икры погибает, инкубатор же эти потери сводит до минимума — в воду идут уже готовые к жизни мальки.
Карпы пойдут на уху! А щукам повезло — отпустили их.
Фото автора. 24 февраля 1985 г.
Кроткая птица
(Окно в природу)
В январе, проезжая литовскими перелесками, возле самой дороги мы несколько раз видели непривычные стайки птиц. Птицы клевали что-то на обнаженных ветром гривах сухой травы, разгребали лапами снег. Когда я с камерой выскакивал из машины на обочину, птицы не спешили взлетать, а долго бежали, делая в снегу борозды. Серые куропатки.
Последний раз я видел их лет двадцать назад у дороги в Челябинской области. С тех пор только в книжках попадалась мне эта скромно одетая птица наших равнин. Люди старшего поколения уверяют: она была, как голуби, многочисленна и столь же доверчива. Стайки куропаток копались в соломе возле ометов, риг, токов и сараев — всюду, где можно было найти случайное зернышко. В суровые зимы, голодая, птицы совершенно переставали бояться людей и забегали в открытые сени. Для беззастенчивого охотника это была сверхдоступная дичь. Выраженье — «перестреляли, как куропаток» — красноречиво. Но охотников было немного, а крестьянин любил эту кроткую птицу, спутницу его деятельности на земле. Летом поле наполнено было криком перепелов, а зимой там и сям бегали и взлетали стайки доверчивых куропаток. Весной пахарь мог наблюдать азартные драки куропачей. Позже на глаза иногда попадалась сидящая на гнезде куропатка. А летом отец приносил в картузе ребятишкам пятнистого малыша — куропатки хорошо переносят неволю и, не в пример курам, проявляют привязанность к человеку.
Житье в природе у этой птицы всегда было нелегким. Громадное количество пернатых врагов и суровые зимы могли бы извести куропатку. Но хорошая плодовитость (девять — семнадцать яичек в гнезде) была гарантией выживания.
И вот почти повсеместно серая куропатка исчезла. Причин тому несколько и серьезных.
Сплошные распашки под монокультуры лишили птицу убежищ и мест гнездований. Взрослые птицы отравляются протравленными семенами, малыши лишены обязательного для них корма — насекомых, погибающих тоже от химикатов. Еще не умеющий летать молодняк попадает под режущие детали уборочных машин. Все это вместе скоро и повсеместно извело куропаток. Лишь кое-где теплятся малые их очажки.
Помочь птице трудно. Делаются попытки так же, как фазанов, выводить куропаток в инкубаторе и выпускать в природу, уберегая хотя бы от режущих механизмов машин. Но это пока эксперименты. Поэтому так приятно было увидеть на перелесках Литвы стайки милых доверчивых птиц. Мне сказали: численность их в последние годы и тут сократилась примерно вдвое. Причины те же. И все-таки мозаичное чередование в здешних местах полей, рощиц и малых лесков сохранило для куропаток убежища и корма, не тронутые химикатами.
Немалую роль играет обилие в здешних местах воды. (Куропатки нуждаются в водопоях. И, как ни странно, способны плавать.) Не последнее дело — и помощь людей. Охотники куропаток не трогают. Больше того, именно руками охотников повсюду сделаны убежища и кормушки.
Проезжая, видишь в поле шалашик из елового лапника. В нем птицы находят пищу и могут укрыться от хищника. Иногда такие шалашики видишь прямо в саду у дома. Вытянув шеи, погружаясь в снег, подобно пловцам, куропатки спешат на обед, приготовленный человеком.
Фото из архива В. Пескова. 10 марта 1985 г.
Орлиный пир
(Окно в природу)
На земле есть места, где по разным причинам временами скапливаются массы животных. Например, поражает воображение шествие антилоп в Африке — многотысячная лента животных тянется от горизонта до горизонта. Поднялся на самолете — по-прежнему конца и начала у этой ленты не видно. Во время осеннего перелета группируются, накапливаются в Подмосковье для дальнейшего маршрута серые журавли. Над Куршской косою осенью пролетают тысячи мелких и крупных птиц. Громадное количество птиц пролетает через щербину в горах Средней Азии (Чаткальский перевал). Вблизи Стамбула осенью видят тысячи парящих в небе аистов и орлов — они пролетают на юг над кромкою суши, огибая Черное море. Громадные массы диких оленей в переходах до океана можно наблюдать летом в тундре. Это пути сезонных миграций животных.
Есть территории, которые можно назвать родильными домами. Издалека по океану, непонятно как ориентируясь, приплывают на острова черепахи — отложить в песок яйца.
На остров Врангеля с большого участка Арктики собираются рожать белые медведицы. Небольшие реки Камчатки каждую осень вскипают от рыбы: на нерест приходят лососи. На тихие уединенные острова произвести потомство собираются котики и моржи.
Скопление одного вида животных привлекает других.
По следам антилоп идут львы и шакалы. На Аляске есть место, где во время рунного хода лососей на рыбалку собираются десятки медведей. За оленями в тундре движутся волки. Косяки сельди преследуют киты…
И много раз на глаза попадались мне снимки: масса белоголовых орлов на деревьях.
Белоголовый орел в Америке стал птицей редкой. Откуда же столько орлов в одном месте?
Оказалось, каждую зиму такое свидание царственных птиц проходит в очень холодном месте — на одной из речушек Аляски.
Белоголовый орел (точнее, орлан) — активный хищник, живущий обычно вблизи воды. Жертвой его становятся утки, лебеди, гуси. Может справиться он и с лисицей. Подобно грифу, не брезгует падалью — туша моржа, кита собирает много орлов. Есть у орла и особая слабость — любитель рыбы. Не брезгует рыбой снулой, но может охотиться, подобно скопе, нападая и на живую, погружает в воду свое громадное тело.
Рыба и собирает зимой на Аляску громадную массу орлов. На юго-востоке полуострова есть небольшая незамерзающая от подземного тепла речка Челкат. Лососи заходят в нее на нерест, когда все кругом сковано льдом и усыпано снегом. Тысячи лет об этом зимнем ходе лососей знают орлы. С громадной территории запада Северной Америки собираются они на речушку и тут пируют. Там и сям восседают на деревьях после обеда орлы. «С одной точки можно увидеть сразу две тысячи птиц». Всего же тут собирается около четырех тысяч орлов. Это больше, чем можно насчитать в это же время на территории всех остальных штатов Америки.
Нигде в мире такого скопления орлов не бывает. Величественные собранья птиц с 1982 года охраняет закон — место объявлено заповедником. Лишь ученые и туристы, соблюдая строгие правила, могут наблюдать «зимний совет орлов».
Фото из архива В. Пескова. 16 марта 1985 г.
Заячьи догонялки
(Окно в природу)
Заяц — бегун отменный. В решительную минуту скорость его — 80 километров в час. Заяц умеет хитрить — прежде чем лечь, делает множество петель, и пока тот, кто взялся его выслеживать, разбирается в петлях, заяц уже уносится прочь — задние ноги обгоняют передние. Уши и ноги — им доверяется заяц больше всего. Быстрый бег — первое доказательство жизнеспособности.
И когда наступает время заячьих свадеб, благосклонность свою зайчиха дарит лучшему бегуну.
Чаще всего мы видим только следы турниров: истоптанный снег, орешки помета, клочья выдранной шерсти. Но иногда удается увидеть и само состязание. Семь-восемь зайцев, при-влеченных пахучим следом зайчихи, ведут себя, как помешанные: прыгают друг через друга, встав на задние лапы, колотят передними так, что из соперника клочьями разлетается шерсть.
И начинается бег. Зайчиха бежит впереди, а за нею, перегоняя друг друга, несутся ушастые кавалеры. Так природа проверяет выносливых.
Беговые турниры происходят у всех, кого ноги кормят или спасают. На волчьих свадьбах бега по кругу и агрессивные схватки соперников — непременная часть ритуала. В догонялки играют захмелевшие от любви страусы.
У зайцев бега бывают три раза в год. В конце зимы — по снегу, весной — по зелени и в конце лета. А через шесть недель зайчиха приносит потомство. Первые — один-два зайчонка — появляются на проталинах среди снега; летний приплод — самый многочисленный: три — пять зайчат; а под осень рождаются еще два-три будущих бегуна — зайчики-листопадники. Плодовитость важна для зайцев. Очень много их гибнет еще в младенческом возрасте от непогоды, от лис, ворон, сорок, ястребов. У взрослого зайца тоже врагов немало. Все хотят выследить и догнать бегуна. Но зайца ноги спасают не только в беге. В критический момент бегун опрокидывается на спину, и крепкие задние ноги превращаются в оружие, весьма опасное для нападающего. Ястреб отпрянет, увидев косого в такой обороне. Известны случаи: раненый заяц распарывал у охотников полушубок.
Ноги у зайца должны быть сильными. Потому и проводит природа заячьи смотры на скорость бега и на выносливость.
Фото автора. 23 марта 1985 г.
Терем на перекрестке
(Окно в природу)
В Литве на перекрестке дорог у поселка дразнящее глаз любопытных, — высокая мачта Меркине стоит вот это странное сооружение, и сказочный терем. Многие полагают, что это экзотический ресторан. И непременно притормозят, чтобы в него заглянуть. Но это не ресторан…
В апреле, когда сходят снега, в лесах сразу же возникает пожароопасная обстановка. Лесная служба в апреле подновляет упреждающие пожары надписи и аншлаги, дежурит на наблюдательных вышках. И все же пожары случаются.
В Друскининайском лесхозе с апреля до осенних дождей каждый год леса загорались 20–25 раз. Леса тут сосновые главным образом, и каждое загоранье — это немалые хлопоты и убытки. А причина пожаров — неосторожность людей: огонек сигареты, костер. Запретить посещение леса совсем?
Не лучший выход. Да и как? Какую заставу поставишь, если машины потоком идут через лес? А надписи на щитах примелькались, суть сердитых предупреждений не достигает сознания. Размышляя об этом, лесничий Альгирдас Валавичус решил на въезде в леса построить этот вот терем и вышку. Вышка с винтовой лестницей внутри и кабиной для наблюдения наверху сварена из труб.
На вышке в пожароопасное время сидит наблюдатель с биноклем и телефоном. А терем — умно задуманная приманка. Проезжающий мимо непременно остановит машину полюбоваться и проходит к постройке — поближе ее разглядеть. У терема он убеждается: не ресторан. Но надпись приглашает: «Добро пожаловать!» Зашел — и на десять минут остается в лесном музее, где в яркой впечатляющей форме показано, что такое лесной пожар.
На прощание гость получает листовку «Добро пожаловать в лес!» с перечнем грибов и ягод, растущих в здешних местах, но тут же строчка и о пожаре — «С огнем осторожно!». Каждое лето в терем заглядывают 20–30 тысяч проезжающих по дороге. И сократились пожары!
Так прописная истина — «Осторожно в лесу с огнем!» — приемом разумным и ненавязчивым находит путь к сознанию человека.
Зимою снег возле терема истоптан следами зайцев и обувкою любопытных. А в середине апреля над дверью этого агитпункта лесничий Валавичус повесит подновленную надпись: «Добро пожаловать!»
Фото автора. 30 марта 1985 г.
Язык мой — друг мой
(Окно в природу)
На этом снимке под большим увеличением — поверхность языка человека. Мы видим вкусовые сосочки. Они определяют, что суп пересолен, чай несладок, лекарство горькое, а яблоко слишком кислое. Или, напротив, язык сигнализирует в мозг: «вкусно», «в пище — в меру всего».
Есть еще назначения языка. Вспомним загадку: деревяшка несет, костяшка сечет, мокрый Мартын подворачивает. При еде без «мокрого Мартына» не обойтись. При разговоре — тоже.
Язык — активный и важный речевой механизм. Лишенные языка — лишаются речи. Словом, язык обозначает много разных очень широких понятий. Говоря: французский, русский, английский язык, мы вовсе не имеем в виду «мокрого Мартына».
У животных специализация, приспособленность к разным условиям жизни специализировала и язык. Жирафы могут захватывать высоко расположенные побеги деревьев. Язык у этих животных длинный, черный цвет его предохраняет от ожогов африканского солнца.
Порхающая над цветами австралийская летучая мышь языком, покрытым ресничками, собирает нектар и переносит пыльцу. Он служит ей осязательным органом.
Птицы имеют ороговевший язык. Исключение — попугаи: язык имеют широкий, мясистый, очень подвижный. Не этим ли объясняется разговорчивость попугаев? Интересно устроен язык у дятла. Наблюдая работу лесного хирурга, мы полагаем, что прямым клювом-пинцетом извлекает птица из древесины личинок. Нет, личинка упрятана в лабиринты ходов. Достает ее дятел длинным и гибким языком, на конце которого есть гарпунчик — ороговевшая часть с зазубринами. Есть дятлы, питающиеся исключительно древесным соком. У этих язык волосатый, похожий на щетку для чистки ламповых стекол.
Искусно извлекают из расщелин земли добычу свою муравьеды. Их тонкий липкий язык достигает почти полметра. Языком накрывают добычу лягушки. Но виртуозом стрельбы языком является хамелеон. Это древнейшее на земле существо неторопливо. Заметив добычу, хамелеон вращает глазами, они у него, как перископы, выступают над головой на двух башенках и могут независимо один от другого поворачиваться назад, вперед, в сторону. Убедившись в безопасности и точно определив расстояние до своей жертвы, хамелеон выстреливает языком. Вот он, выстрел, запечатленный на снимке… В спокойном состоянии язык хамелеона свернут во рту спиралью. Мощный и под большим давлением приток крови его распрямляет и направляет в нужную точку. А на конце языка — булава, утолщение, обволакивающее жертву.
Как резинка, уже с добычей, язык мгновенно убирается в рот. Двадцатую долю секунды длится вся операция. Максимальное расстояние стрельбы — полметра… Как тут не скажешь: язык мой-друг мой.
Фото из архива В. Пескова. 6 апреля 1985 г.
* * *
Редактор Андрей Дятлов
Редактор-составитель Дмитрий Песков
Дизайн-макет Александр Кулаков
Корректоры Любовь Семенова, Людмила Тавушева
Верстка Галина Чернецова
Подписано в печать 11.12.2014.
Формат издания 60x84/8. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 10. Заказ № 107570.
Издательский дом «Комсомольская правда».
125993, Москва, Старый Петровско-Разумовский проезд, д. 1/23.
Адрес для писем: [email protected]
Отпечатано в типографии «PNB Print», Латвия
