Дети Силаны. Паук из Башни Крымов Илья
Я улыбнулся:
– Влиятельный человек без влиятельных друзей означает двойную опасность. Он добился положения сам, значит, много сильнее обычной рыбешки, плавающей в этом море, и у него нет друзей, значит, никто не защищен от его власти, никто не имеет на него влияния. В наших кругах это неприемлемо, все благородные дома переплетены родственными узами, которые невозможно игнорировать. Я был исключен из этой… паутины, и потому, став Пауком, сплел собственную. Тогда я еще не боялся огня, которого бояться стоит, а потому обжегся. Мною двигали исключительно благие побуждения, скажу вам искренне, я не знал, во что превратится мой поступок. Однажды, на приеме, рассматривая окружающих с помощью Голоса, я увидел странные чувства. Это было сложное сочетание эмоций, но в основе его была тоска, такая тяжелая и злая, что мне захотелось наложить на себя руки. Я запомнил ее навсегда. Это была Балитвейнэ, сиятельная тани, прекрасная, как утро ранней осени, благородная, гордая, недостижимая. И несчастная. Такой концентрации тоски я еще не встречал, а ведь я был в Гаантарани, лагере для малдизских военнопленных, и уж там, поверьте, безысходность была настоящим божеством, правящим умами тысяч… Рискуя быть опозоренным и осмеянным в любой момент, я приблизился к ней и заговорил. Видимо, ей было так плохо, что она не обратила внимания на то, с кем говорит. Знаете, когда тебе очень плохо или очень хорошо, твои приоритеты на время меняются. Очень осторожно я коснулся ее эмоций и чуть подправил их, а потом все пошло на лад. Она очнулась, встрепенулась, вновь видя мир в цвете, и упорхнула. Много позже она призналась мне, что в день нашей первой встречи обдумывала недопустимое.
Впоследствии мы стали видеться чаще, и я поймал себя на мысли, что появляюсь в свете лишь ради того, чтобы увидеть тани л’Зорназа. Было так странно не ощущать брезгливого отвращения от прекрасной тани. Я открыл ей правду о том, что делаю с ее чувствами, и она молча дала мне позволение исправлять эти изъяны, которые, появляясь, причиняли ей такие страдания. Она знала, что больна, и к чему ведет ее болезнь, она тоже знала. Волей Луны, я единственный был способен замедлить и обратить болезнь вспять, заставив Бали забыть о нестерпимых головных болях, депрессии, паранойе, боязни яркого света. Мы старались не быть замеченными, проводить сеансы… наверное, это можно назвать терапией, наедине, чтобы не скомпрометировать ее. Я и сам не заметил, как притяжение стало слишком сильным.
– Завязался роман?
– Именно роман. Как там пишут наши криворукие беллетристы, Себастина? Их захлестнул водоворот страсти?
– Не знаю, хозяин, я читаю лишь поварские книги и трактаты о первой медицинской помощи.
– Как-то так, да. Она была прекрасна, милая Бали, добра и великодушна. В конце концов, она сама все рассказала мужу и потребовала развода. Он никогда не обижал ее, и с точки зрения общества они были безупречной парой, но Бали постоянно страдала от черной тоски, запертая в серебряном саркофаге жизни благородной тани, и это убивало ее. Бросив все, она освободилась от брачных уз, вернулась в прежнюю семью, где ее приняли, и теперь она, кажется, путешествует. Я получаю письма, в которых она восторженно говорит о разных уголках света и о том, как она счастлива. В последнем письме она сообщила мне, что нашла тана, которого полюбила. Представляете? Где-то далеко на севере, за границами Мескии, в Раххии он жил, не зная о ней, а она увядала здесь. И так живут тысячи из нас, не ища единственную истинную любовь, назначенную нам богиней. – Я покрутил в пальцах наполовину пустую чашку и поставил ее на блюдце. Достаточно с меня сладкого на сегодня. – Да, вот так тан л’Мориа спас чью-то жизнь. И попал, как всегда, в крайне двусмысленную ситуацию. Никогда и ничто в моей жизни не получалось идеально, всегда что-то да и шло наперекосяк.
Боясь того, что могу увидеть, я посмотрел на Аноис, выискивая стыд, презрение, страх, все, к чему привык и что понимал очень хорошо, но вместо них лишь спокойствие, симпатия, смущение и что-то теплое, обволакивающее и успокаивающее. Понимание? Аноис понимает меня? Такое возможно?
– Вы подарили мне прекрасный день, Бриан. Я многое увидела, многое узнала, много смеялась, и все это бесценно. Но знаете, за что я особенно благодарна вам? За желание обнять вас.
– За желание?
– Да, я хочу обнять вас, Бриан, и нахожу это желание прекрасным. Вы позволите мне?
– Сочту за честь.
И тогда она обняла меня, положив голову мне на грудь, а я, не думая о том, как это выглядит со стороны, приобнял ее, и ко мне пришел покой, и растаяли видения искалеченных тел, и отступила паранойя, и я вдруг подумал, что какие бы враги ни угрожали империи, я для каждого найду дерево и веревку. Понимая, что это чувство умиротворения не продлится долго, я насладился каждым мгновением, прежде чем Аноис отпустила меня.
– Пойдем домой? Начинает темнеть.
Она согласно кивнула, и мы отправились обратно в Олдорн. Дома нас уже дожидался накрытый и сервированный стол, почти не побитый чайный сервиз, отменный ужин. Потом мы переместились в библиотеку и долго проговорили у камина. Беседы не коснулись ничего важного, зато вышли легкими и приятными. Перед тем как отправиться к себе, Аноис мягко взяла меня за руку и посмотрела в глаза:
– С днем Звезды, Бриан.
– Так вы знали?
– Тани л’Вэйн сказала мне. «Он не празднует свой день Звезды», – сказала она. А я пообещала ей, что в этот день не позволю вам просидеть взаперти. К сожалению, я не знала, что вам подарить.
– Никто не знает, – улыбнулся я. – Ни Ив, ни Инч не знают, чего я хочу, и давно меня этим попрекают. Будто я сам знаю. Но вы угадали. Спасибо за подарок.
– Вы хотели погулять по городу? – рассмеялась она.
Нет, я хотел чуточку покоя, и я это получил.
– Спокойной ночи.
Желая ей этого, я уже знал, что спать не буду. Ведь сам я не забыл о своем дне Звезды – пришла та самая ночь.
– Себастина?
– Все сделано, хозяин. Все двери и окна заперты, Луи и Мелинда настороже. Никто не потревожит вас.
– Увидимся утром.
Я запер кабинет изнутри и положил ключ на стол. Затем прошел через гостевую комнату, через комнату с моей коллекцией оружия – в библиотеку. Цилиндрической формы комната, высотой в три этажа, в которой все стены – один огромный книжный шкаф. Камин, широкий стол и несколько кресел, ковры и картины. Все книжные полки связаны лестницами, помостами, коваными перилами. Около тысячи старинных фолиантов, купленных и свезенных в одно место моим отцом, являются сокровищем этой библиотеки, на которое не раз уже покушались. В свое время я прочел все, что смог. Часть книг написана на языках столь давно и безнадежно умерших, что мне не удалось найти переводчиков или хотя бы учителей. Зато, исследуя стеллажи, я нашел неприметный кованый завиток, открывающий путь к потайной лестнице. Поднявшись на второй ярус, я прошелся вдоль полок, мягко надавал на рычажок – фрагмент стены отъехал в сторону. Оказавшись на винтовой лестнице, сработанной из простого камня, я начал спуск под землю во тьме, освещаемой лишь моими часами. На последней ступени я остановился, глубоко вздохнул, набираясь храбрости, и сошел в зал правильной восьмиугольной формы.
Вокруг лишь голый камень, никакой мебели, никаких украшений. В плитах пола навечно запечатлен обугленными линиями магический рисунок кар-аккарала. Что это? Не знаю. Я изучал магические трактаты и перечни со всего мира, а когда нашел похожий чертеж, рядом значилось лишь наполовину стершееся название на кисеммийском, языке таком же мертвом, как и все его исконные носители. Пройдя в центр зала, я встал у каменной тумбы и раскрыл одиноко лежащую на ней книгу, затем усилием воли зажег вечные факелы на стенах. Магия… Время близится, и я чувствую, как эта сила наполняет меня. Это удивительное чувство для того, кто не владеет ею постоянно. Вот как чувствует себя Инчиваль, Алфина, они все время живут с ощущением такой власти! Время настало – я маг.
Пролистав страницы до закладки, я нашел заклинание, перед которым остановился в прошлом году, и начал его читать. Магическая сила витает вокруг пьянящим круговоротом, но вот последняя строчка прочтена вслух, ничего не происходит. Дав глазам небольшой отдых, я перехожу к следующему заклинанию. Новая неудача. Затем следующая, и еще одна, и еще. Я читаю все заклинания подряд, в лучшем случае смутно понимая их назначение, и не добиваюсь никакого результата. Ощущение небывалой силы начинает меня покидать, и я понимаю, что провел за своим занятием всю ночь. Распрощавшись с последними крупицами этой силы, я закрываю книгу и надолго замираю, опираясь на тумбу.
Вернувшись в библиотеку, я закрыл проход на лестницу, опустился в одно из кресел и прикрыл глаза. Усталости нет. Ее никогда не было после ночи, проведенной за занятиями магией. Тело мое оставалось полным сил, но в душе я жалел о новой неудаче. Теперь придется ждать целый год до новой попытки.
Старая кобра говорит, что моя мать была необычной магессой. Такие, как Монрай л’Мориа, рождаются не каждое тысячелетие, обожает повторять Алфина. Незамужняя и бездетная, старуха души не чаяла в Монрай и пророчила ей будущее великой волшебницы. Пока не появился Крогас ди’Аншвар, выкормыш Темноты, позор и проклятье рода л’Мориа. И хотя почти каждое слово Алфины, сказанное о моем отце, является проклятьем, несколько раз я все же слышал от нее, что «этот ублюдок был на редкость сильным черноязычником». Так получилось, что у пары тэнкрисов, редкостно одаренных в плане магии, уродился отпрыск, совершенно нечувствительный к магическому искусству. Еще одно громадное разочарование для Алфины. Но есть ночь, одна-единственная ночь, когда в одном-единственном месте во мне просыпается нечто. Я не знаю, откуда это берется и куда уходит, но на одну ночь в году я становлюсь магом. Жалкой тенью мага, если быть объективным. И каждый раз я спускаюсь вниз и читаю все заклинания из книги подряд, как бы глупо это ни было. Почему я делаю это? Потому что я точно не знаю, что делаю. Потому что раз в год я спускаюсь в комнату, в которой погибла моя мать, и пытаюсь вспомнить, что произошло в ней тогда.
Пятьдесят пять, это мой возраст, сущая ерунда для нашего вида. Большую часть независимой жизни я провел на южных и восточных фронтах, участвуя то в одном конфликте, то в другом. Потом возвращение домой и снова служба. Видит Силана, я многое повидал и пережил, многое, что не смогу забыть до самой смерти, но есть одна вещь, которую я не могу вспомнить. Как умерла моя мать? Куда исчез мой отец? Почему я так уверен, что был там пятьдесят лет назад, внизу, в экранированном зале идеальной восьмиугольной формы, но не помню, что там произошло? Огонь… да, там было много огня, камень опален во многих местах, но и только. Голоса, какие-то звуки, все приглушенно, словно сквозь слой ваты, а перед глазами огонь и размытые пятна…
Инчиваль по достоинству оценил подземный зал, сказав, что это отменное место для проведения ритуалов, экранированное помещение с функцией концентрации и накопления силы. К книге он прикасаться не стал. Она из Темноты, сказал он, сожги ее. Но я не послушался, ведь эта книга – наследие отца, и она тоже была там в ту ночь.
Мне было около пяти лет, когда это произошло. Первое, что я помню, это плачущая Ив. И боль. Да, боль ела мои кости, пока я валялся в кровати, а рядом рыдала Ив. Она сказала, что позаботится обо мне. Теперь она будет моей матерью. Еще ребенком, я подумал, что это звучит нелепо. А потом я подумал, что у меня больше нет родителей. На похоронах матери я видел старую кобру плачущей в первый и последний раз в жизни. А потом я спросил у нее, что случилось с моими родителями.
– Чудовище погубило ее, – прошептал я ее слова, – чудовище погубило ее. Чудовище.
Вернувшись в кабинет, я отпер дверь. Снаружи ждала Себастина. Она караулила дверь всю ночь.
– Какие-то успехи, хозяин?
– Никаких.
– В следующем году что-нибудь получится.
– Конечно.
– Приказать подать завтрак?
– Нет, пусть Луи немного отдохнет. Он же еще не ложился?
– И не ляжет в ближайшее время. Думаю, для него эта нагрузка не станет роковой, как и для Мелинды.
– Если он спалит дом, я буду винить в этом тебя.
– Я отвечаю за него, хозяин.
– Подготовь мою одежду. Поедем к Инчивалю, он сожрет меня, если мы вместе не позавтракаем сегодня.
– Слушаюсь, хозяин.
А еще я хотел отдать ему осколок камня Акара. Я выждал положенное время, чтобы, если люпсы хватятся, они пришли ко мне. Теперь можно привлечь к делу Инчиваля. Посылать камень с курьером я не намерен, небезопасно, а отдавать его магам Ковена я не буду тем более. Нет уж, пусть идут и обворовывают люпсов сами, как сделал это я!
Мы выехали затемно в холодное зимнее утро. Поймать извозчика оказалось делом непростым, но выполнимым, и за двойную цену он согласился отвезти нас через весь город. Старкрар замирает в это время, будто напуганный скорым возрождением солнца малодиус. Цокот копыт раздавался особенно громко на почти пустых улицах величайшего из городов мира. Дорогу нам вновь преградил дышащий паром червь железнодорожного состава, шипящий и грохочущий монстр прогресса.
– Ты видела это, Себастина?
– Локус, хозяин.
– Это не просто локус! Это «Беспощадный Марк»! Ты что, не узнала его очертания?!
Моя горничная всегда была совершенно безразлична к локусам в отличие от меня. Она также не питала никакого интереса к дирижаблям, пороховому оружию, эсминцам… обычно ей хватало пары ножей страшного вида.
«Беспощадный Марк», бронелокус, который не раз и не два перевозил солдат моей дивизии через Мескию на фронт и одним видом своего ощетинившегося пушками корпуса приводил врагов в трепет. Стальное чудовище пронеслось по столичным путям с востока на запад, оставляя за собой густой черный след из дыма и копоти.
– Он едет к башне КГМ. Человек, к башне!
Это заняло много времени. Когда мы добрались до вокзала КГМ, выгрузка солдат колониальной армии уже завершилась, и отборные батальоны практически полностью разместились в грузовых стимерах. В это же время «Беспощадный Марк», лишенный вагонов, отбыл в сторону Острова хинопсов.
– Что здесь происходит, любезный? – спросил я работника станции, который тоже следил за громадной тушей бронелокуса.
– А вы кто, простите? – проявил бдительность он.
Представившись, я узнал, что солдаты, привезенные «Беспощадным Марком», есть не кто иные, как отличившиеся части, воевавшие под командованием героя империи генерала Стаббса. Они прибыли в Старкрар для репетиции грядущего парада. Что до бронелокуса, то он отправился в материнское депо для полного технического осмотра. «Беспощадный Марк» не был в столице уже почти двадцать лет.
– Это интересно.
– Что интересно, хозяин?
– Пока не знаю, Себастина, но это зацепило мое внимание. Значит, это не может не быть интересным. Найди нам новую карету!
Мы отправились в Блакхолл, но при этом огибая Остров хинопсов не с востока, а с запада, через весь Бескли и Простор, обширные северные предместья Старкрара. Так мы прибыли на улицу Черного флюгера. Приказав извозчику обождать, я сошел на тротуар перед домом Инча и сразу заподозрил неладное. Калитка распахнута настежь, а входная дверь в дом Инчиваля приоткрыта.
– Себастина.
– Здесь.
Горничная резвой лисой проскользнула к дому, жестом опытного иллюзиониста извлекла словно из воздуха два устрашающих мясных тесака и легонько толкнула дверь. Я к этому моменту встал с револьвером наперевес, чуть дальше и правее дверного проема, чтобы не попасть под шальную пулю. Извозчик резко тронул лошадей, решив не ждать ни оплаты, ни развязки происходящего. Дверь открылась, и ничего больше не произошло.
– Инчиваль! Если ты дома, то лучше сообщи нам об этом, иначе тебя либо могут случайно пристрелить, либо разделают, как свиную тушу!
Снова ничего. Искусно избегая появляться на моей линии огня, Себастина скользнула внутрь. Я выждал минуту, не услышал ни выстрелов, ни криков агонизирующих жертв и вошел следом.
Это может показаться глупостью, вот так врываться в дом друга посреди бела дня, лишь только потому, что он не закрыл дверь. Но не для меня! Я вижу смысл в каждом своем поступке, потому что всегда руководствуюсь выводами чистого разума и инстинктами солдата. Инчиваль был ветреной личностью, но в некоторых ситуациях он придерживался определенного порядка и ни на шаг от него не отступал. Например, он никогда не оставлял открытые двери, включенные водопроводные краны, книги с помятыми страницами или освещение, это было недопустимо для тана л’Файенфаса. А еще он присобачил к своей двери самодельный механизм, автоматически задвигающий засов.
– Хозяин, дом пуст. Посмотрите на это.
Заглянув в алхимическую лабораторию и походя отметив, какой в ней учинили разгром, я увидел располовиненное тело, валяющееся практически у двери. Оно принадлежало человеку и было разрезано от левого плеча до печенки. Идеальная линия разреза наводила на мысль лишь об одном известном мне оружии, способном наносить такие раны, – Голосе Инчиваля.
– Ты узнаешь это лицо, Себастина?
– Нет, хозяин.
– А я узнаю. Не помню его имени, но он несомненно служил в «Сангуашлосс». Инчиваля нет?
– Наверху еще три тела, но тана л’Файенфаса среди них нет.
– Осмотримся.
Надо держать себя в руках. Дав волю эмоциям, я могу потерять шанс на удачный исход дела, и хотя в голове бьет колокол тревоги, я заставляю себя быть профессионалом. Профессионалы не носятся по месту преступления, топча улики и жалобно выкрикивая имя возможной жертвы.
На втором этаже дома Инчиваля словно произошло масштабное сражение и вместе с тем пожар. От мебели остались обгоревшие воспоминания, потолок и стены закопчены, всюду виднеются следы гари, трещины, вмятины. Три пропеченных трупа в разных частях этажа, из них два человеческих и один люпса. Обширные жженые раны и повреждения железными осколками, засевшими в плоти. У люпса туловище перерезано пополам все тем же идеальным образом. У магической лаборатории я обнаружил широкую лужу черной вязкой жижи неизвестного мне происхождения с резким запахом реактивов. В луже плавают кусочки металла и обломки деревянного предмета, в котором с трудом, но можно узнать огненный жезл. Фрагменты украшений в виде кобр уцелели, но сфера разбита. Сама лаборатория почти не пострадала, ее не затронул огонь, но часть предметов магического обихода валяется на полу, а вдоль одной из стен протянулся блестящий след серебряной крови тэнкриса. Это может означать, что Инчиваль ранен. Либо что нападавших было больше, чем четыре, и один из них тоже был тэнкрисом. Эта гипотеза в свою очередь ведет еще к одному неприятному следствию – откуда тэнкрис? У меня не осталось и тени сомнений, что все нападавшие являлись солдатами исчезнувшего батальона, но в нем не было ни одного тэнкриса.
– Либо он похищен, либо ему удалось сбежать. Сможешь взять след, Себастина?
Она провела по кровавой полосе пальцами, поднесла ее к носу, шумно вдохнула, после чего выметнулась в коридор, перепрыгнув через черную лужу. Я последовал за ней вниз, на улицу, и постарался не отставать, пока моя горничная неслась через пять улиц на восток. Там она остановилась возле ничем не примечательного двухэтажного дома.
– Он здесь?
– Не знаю, хозяин. На этом месте запах крови тана л’Файенфаса слабо уловим.
Я без промедления поднялся по каменному крыльцу и постучал дверным молотком. Открыли почти сразу. На пороге показался невысокий плотный человек среднего возраста в приличной одежде, но с повышенным, судя по цвету лица, кровяным давлением. Складки на переносице и общий эмоциональный ореол говорили о том, что он испытывает сильное неудобство и переживает стресс. В пухлой руке блюдце с дымящейся чашкой чая.
– Чем могу служить, тан?
– Бриан л’Мориа, верховный дознаватель Ночной Стражи.
Он охнул и дернулся так, что чашка подпрыгнула на блюдце.
– Ночная Стража?! Помилуйте, оно же того не стоит! Это же сущая мелочь, хотя модель была совсем новой!
Не понимая, что он имеет в виду, я заглянул поверх его лысины в прилично обставленную прихожую и прислушался к Голосу, пытаясь почувствовать тревогу или страх.
– У вас все в порядке, господин Грачек? – спросил молодой мужчина в униформе констебля, выходя из смежной комнаты. В руке он держал точно такую же чашку, а на усах я приметил крошки от печенья.
При виде меня лицо констебля вытянулось, и он замер на полушаге.
– Констебль тысяча сто один, Джон Гранди, доложите по форме, что вы здесь делаете?
– А…
– Поставьте чашку на стенной столик, – подсказал я.
Он отдал честь и коротко доложил, что послан для составления протокола.
– У господина Грачека сегодня утром угнали стимер, митан.
– Вот как? Слушайте меня внимательно, констебль, немедленно отправляйтесь в Скоальт-Ярд и возвращайтесь с отрядом магов-криминалистов. Через несколько улиц к западу стоит пустой дом тана Инчиваля л’Файенфаса, в котором произошла бойня. Я могу на вас рассчитывать?
– Конечно, митан!
– А я пока расспрошу господина Грачека вместо вас. Не медлите!
Следующие полтора часа я просидел как на иголках, попивая чай в гостиной четы Грачеков. Я пытался сопоставлять факты и улики, но мне все сильнее стало казаться, что если я к чему-то и выйду по этим следам, то это может оказаться труп в сточной канаве. От этих мыслей меня отвлекло тихое постукивание чашек о блюдца в руках хозяев дома. Не знаю, что такого они увидели, смотря на меня, но это им явно не нравилось.
Появился констебль и доложил, что следственная группа начала изучение дома. Попрощавшись с четой Грачеков, я отправился к дому Инчиваля. Возле него чернели несколько паровых фургонов и по улице носились констебли в утепленной форме.
– Инспектор Аберлейн.
– Мой тан!
– Иногда у меня возникает такое чувство, что в Скоальт-Ярде только один инспектор. Вы. Остальные либо прячутся от меня, либо передохли.
– Диттер и Вольфельд…
– Не будем о грустном! Итак, все произошло затемно, ранним утром, примерно в начале восьмого часа. Разбуженные соседи наверняка подтвердят это. Нападавших было не меньше четырех, не больше шести. Они не вламывались, дверь им открыли. Возможно, среди них был кто-то, кого знал тан л’Файенфас, возможно, он просто сглупил, открыв дверь не глядя. Тан л’Файенфас имел привычку делать это через переговорные трубы, чтобы не отвлекаться от работы. Пройдемте.
Мы вошли в дом и прошли к алхимической лаборатории.
– Этот человек умер первым, – предположил Аберлейн, – или последним. Если он стоял на страже, то, услышав, что происходит в доме…
– Он шел первым, – оборвал его я, – первым и погиб. Инчиваль спустился навстречу своим гостям, а в него начали стрелять. Вон там у лестницы дырка. Убийца промахнулся, а хозяин дома промахиваться не стал. У него были ножницы.
– Огнестрельного оружия не обнаружено.
– Посмотрите под креслами, скорее всего, револьвер отлетел в сторону, хотя это и неважно. Обратите внимание на книги, валяющиеся у двери, и их переплеты, перепачканные кровью тэнкриса. Скорее всего, раненый тан л’Файенфас задел полку, когда в спешке покидал дом. Можно было бы также предположить, что это кровь одного из нападавших, если он был тэнкрисом, но теория не терпит критики. Будь он ранен в рукопашной, то колотой раной не отделался бы, тут наверняка нашлась бы отрезанная рука в луже благородной крови. Огнестрельным оружием хозяин дома пренебрегал. Наверх! У меня еще много дел запланировано на сегодня!
Мы поднялись на второй этаж.
– Когда хозяин жилища понял, что произошло, то отступил на второй этаж, а остальные нападающие последовали за ним. Посмотрите вот на этот участок стены. Если прочертить прямые траектории полета пуль от верхних ступеней лестницы в этом направлении, то мы увидим, что он не продырявлен ни разу. Это потому, что на пути пуль стояла преграда. Хозяин дома воздвиг магический барьер и отбивался, закрывая себя и часть стены именно в этом месте. Затем люпс совершил ошибку, воспользовался природной силой и скоростью, прыгнул на стену, вот следы когтей, совершил второй прыжок, уходя от магической атаки, и третий, напав на тана л’Файенфаса сбоку, стремясь реализовать преимущество в ближнем бою. Люпсы часто забывают, что тэнкрисы все же быстрее их. Тан л’Файенфас успел убить его. Фактических подтверждений нет, но я думаю, что эта атака выбила его из колеи, из ритма боя, и его сломили. Тану л’Файенфасу пришлось отступать к своей магической лаборатории, а стрелки шли следом, не переставая поливать его свинцовым дождем.
Мы остановились над черной лужей. Аберлейн ждал, а я ничего не говорил, потому что понятия не имел, что это и откуда оно взялось.
– Мой тан, правильно ли я понимаю, что среди нападавших был маг?
– Не будь среди них мага, хозяин дома размазал бы их по стенам еще в прихожей. Он военный маг с боевым опытом, это вам не декокты от мозолей варить.
– Я так и подумал.
– Тумс здесь?
– К сожалению, нет, вместо него приехал Стинс, но он не менее…
– Верю. Пусть наберет этих черных соплей для экспертизы, а маги-криминалисты пускай обратят внимание на эту вот штуку. Это оружие, которым убили семейство угольщиков, кстати.
– Вы уверены?
– Им пытались убить и меня в ту пору, когда оно еще не было разбито. Кстати, соседей опросили?
Аберлейн коротко переговорил с несколькими констеблями.
– Соседи слышали взрывы, выстрелы, крики, но вот что странно, никто…
– Ничего странного. И да, я люблю вас перебивать, инспектор. Соседи нисколько не обеспокоились происходящим, потому что в этом доме постоянно что-то взрывается, горит, трещит и грохочет. У хозяина дома лицензия алхимика-экспериментатора и у него есть деньги, чтобы постоянно покупать новые реактивы. Соседи просто привыкли. Вот что значит репутация.
Я развернулся и пошел прочь.
– Мой тан, но откуда осколки? Стрелки буквально изрешечены ими.
– Понятия не имею, – солгал я. – Попробуйте найти ответ сами, юноша, если хотите когда-нибудь стать комиссаром!
Себастина нашла мне экипаж, который помчался в Ламблет, к Башне.
– Что теперь мы собираемся делать, хозяин?
– Следовать совету моей дорогой бабушки – использовать клыки.
И я действительно собрался пользоваться «клыками». У меня их много, много клыков в черных плащах и с огнестрельным оружием наперевес. Собрав офицеров в реконструированном штабе Ночной Стражи, я произвел короткий боевой инструктаж и приказал агентам грузиться по фургонам.
– Все готовы, митан! – сообщил Торш, двигая плечами. Ему неудобно, потому что под плащ он надел сегментарную кирасу, которая входит в стандартную экипировку штурмовых бригад моей организации.
– Тогда в Танда-Тлун. И прихватите отчеты по наблюдениям за господином Зинкара. Те данные, которые были переданы мне, устарели.
Получив документы у своего секретаря, я всю дорогу посвятил изучению их, в душе проклиная себя за то, что столько дней не уделял работе должного внимания! К моему удивлению, агентам не удалось обнаружить ничего, что бы указывало на причастность Мирэжа Зинкара или Махтара Али к убийствам Кожевенника хотя бы косвенно. Во всех случаях у этих людей было нерушимое алиби. Теория о том, что Али и черный гигант, с которым я схлестнулся в Квартале Теней, одно и то же лицо, рушилась, а ведь я не оставлял ее, несмотря на то, что один раз Себастина порвала эту тварь на моих глазах. Тайный обыск резиденции малдизского посла также ничего не дал, разве что агенты обнаружили и скопировали несколько писем в конвертах без имени адресата.
– Мы отдали их специалистам по языкам, – сказал Торш, – и они заключили, что это…
– Это отрывки из Махатриптхаты, Торш.
– Именно, мой тан. Вы знаете малдизский.
– И я читал этот эпос в подлиннике.
– Обратите внимание, что некоторые глифы в тексах прописные, даже посреди слов. Между предложениями встречаются посторонние значки, а на полях имеются столбцы цифр непонятного назначения. Наши специалисты начали попытки взлома кода, полагаясь на скрытое значение цифр…
– Это глупость какая-то.
– Простите?
– Не будьте идиотом, Торш, – поморщился я. – Только идиоты прилагают к шифру ключ, это же буквально подарок для… для нас, контрразведчиков. Я допускаю, что заглавные буквы являются элементом кода, а знаки между предложениями обозначают место, с которого, допустим, код нужно читать задом наперед. Цифры же, если они имеют хоть какое-то отношение к кодировке, не являются ключом ни в коем случае. Они – часть кода.
– Да, мой тан, но только в том случае, если Зинкара действительно собирался отправлять эти письма. Возможно, он хранил их в конвертах лишь временно, а потом намеревался переслать копии без ключа.
– Бред. Если вы окажетесь правы, я съем свой цилиндр. Адресата установить не удалось?
– Увы. Посол ни с кем не общался, ни лично, ни с помощью писем.
Я вернулся к протоколам слежки, благо времени пока достаточно.
Путь неблизкий, сначала в Эрценвик, затем Олдорн, Оуквэйл, Дно, из Дна в Доки Зэфса по Астурбскому мосту. Опасное местечко на окраинах огромной территории, полностью отданной под древесные насаждения, – Пустой лес.
Да, к столице прилегает еще один неофициальный район, засаженный древними деревьями, в котором запрещается заготавливать древесину, разжигать огонь, жить и вообще находиться. Пустой лес принадлежит оок, а оок любят уединение. За эту привилегию они платят Мескии сполна, так что имеют полное право уничтожать любого незваного гостя. В сравнении с ними люпсы с Волчьего кажутся радушными хозяевами. Передвигаться рядом с Пустым лесом можно только вдоль берега канала по каменной дороге. И все это лишь для того, чтобы достичь Танда-Тлуна незамеченными.
В наше время это гетто населяют потомки первых малдизских рабов, привезенных с Востока. Из поколения в поколение эти люди рождаются, живут, трудятся и умирают на земле Мескии. Любые другие люди давно стали бы подданными, но у малдизцев такого права нет, не было и в ближайшие десятилетия не будет. Рабами они быть перестали, но и права быть одними из нас они не получили. Высший статус, которого может достичь выходец из их среды, – жалованный имперец, за особые заслуги перед Мескией. Такой человек получает все привилегии подданного и передает их детям. На него больше не действуют ограничения в выборе работы, он не обязан платить налог на вероисповедание, он может открыто появляться в общественных местах, в которые путь обычным людям второго сорта закрыт, и начинать собственное дело. Надо ли говорить, что жителям Танда-Тлуна от такого положения вещей нерадостно? Надо ли говорить, что владыкам Мескии на их мнение наплевать?
Мы остановились у ограды посольства Малдиза, практически единственного здания в гетто, которое нельзя назвать халупой.
– Оцепить и осветить периметр! Штурмовой отряд за мной! Мне нужно два мага, не меньше! Торш, распоряжайтесь!
– Слушаюсь!
Сформировав ударную группу из восьми вооруженных боевиков, двух магов и нас с Себастиной, я дал команду на штурм. Маги вынесли входную дверь, и под их прикрытием мы ворвались в увешанный коврами холл.
– Рассредоточиться, проверить все помещения, при любом признаке сопротивления открывать огонь! Разошлись!
Агенты начали заполнять холл и небольшими группами растеклись по коридорам посольства, словно яд по артериям. Мы двинулись в глубь этого восточного особняка, не встречая никакого сопротивления. Слуги и охрана покорно отступили, едва завидев инсигнии дознавателей. Объекты моего интереса находились в жилых покоях, в одной комнате. Махтар Али, в шароварах, подвязанных поясом-кушаком, расположился на полу возле огромного камина, он точил кинжал. Посол Зинкара в восточном халате восседал на горе из подушек и пуфов. В одной руке – сборник стихов, в другой – кальянный чубук, инкрустированный керамикой и рубинами. При нашем появлении гигант проворно вскочил, занимая боевую стойку, а Зинкара лишь поднял глаза от книги. Закрыв томик, он легонько шевельнул кистью, и из Махтара Али словно ушла вся сила. Он опустил плечи и вложил кинжал в ножны.
– По какому праву вы нарушаете границы суверенного государства Малдиз? – спросил он.
– Не существует такого государства, – отрезал я. – Существует колония Малдиз, и точка. Мирэж Зинкара, Махтар Али, именем Императора вы арестованы по подозрению в делах, направленных против Мескийской Империи и ее союзников. Окажете сопротивление, и вас убьют. Попытаетесь бежать, и вас убьют. Я еще придумаю несколько условий, при исполнении которых вас убьют, но пока остановимся на двух. Капитан, вы же укомплектованы заговоренными цепями?
– Да, митан, – ответил один из магов.
– Надевайте.
– На кого?
– На господина с раздвоенной бородой, на кого еще!
– Но зачем? Он же не маг.
Вот так рушится одна гипотеза за… Нет, это не гипотеза, я был уверен в том, что Зинкара маг, как и в том, что он причастен к делам Кожевенника. А Кожевенник – это черный гигант, имеющий власть над огнем, способность исчезать и появляться, а также способность возвращаться после того, как его разорвали на части. Не владеет магией?
– Не смешите меня!
– Я не чувствую в нем магической силы, мой тан. Но если хотите, цепи мы все-таки наденем.
– Этот фарс смешон, как и вы сами, л’Мориа, – проговорил Али. – Подозрения в делах, направленных против империи? Такие обвинения по жалким подозрениям не предъявляются!
– А мне вот смешным кажется здоровенный увалень, который должен служить не только мускулами, но и голосом своего господина, однако при этом, – я посмотрел на Зинкара, – руки господина неподвижны. Кто из вас слуга? Кто господин? Кто из вас только делает вид, что говорит, а кто говорит по-настоящему? Хватит! Фарсом это станет, если я потрачу на вас еще хоть одно слово! Торш, если эта горилла начнет брыкаться, стреляйте в голову! Не думаю, что он выдержит такое.
– Вы ответите за это, л’Мориа!
– Поговорим об этом позже.
Зинкара просто позволил заковать себя. Али тяжело дышал, похрипывал, его громадное тело угрожающе вздымалось, что пугало моих людей, но и его в конце концов опутали якорными цепями.
– Теперь я хочу, чтобы вы вскрыли это здание, как устрицу, я хочу, чтобы все стены были проломлены, все тайники найдены! Приступайте, господа, не мне вас учить, как вскрывать подноготную врагов империи!
Я покинул посольство, чтобы проследить погрузку заключенных в фургоны.
– Дайте нам пару минут, Торш.
– Вы уверены, мой тан?
– Не волнуйтесь, никуда они не убегут.
– Вообще-то я…
– Идите, Торш.
Дождавшись, пока он отойдет, я поставил одну ногу на пол фургона и, опершись на колено, посмотрел немтырю в глаза:
– Знаете, Зинкара, меня не покидает чувство, что я видел вас когда-то. Возможно, вы, как и прочие дворцовые слуги, жались к стенам, умоляя о пощаде, когда я вел солдат по коридорам, чтобы закончить наконец эти глупые брыкания вашей недостраны, которые вы называли борьбой за суверенитет. Возможно, что это плод моего воображения и мы с вами не знакомы, хотя вы меня точно знаете. Как бы то ни было, я не могу отделаться от этого глупого чувства. И не могу вспомнить вашей жуткой рожи. Зато я точно знаю, что вы кость в горле моей страны, и я сгною вас в тюрьме.
Безъязыкий малдизец степенно огладил бороду, держа мой взгляд, и я готов поклясться, что услышал его чистую и внятную речь:
– Санкаришма рассудит нас, тан л’Мориа, его кара неотвратима. Вы посеяли ветер, а выросший ураган поглотит все, что вам дорого. Клянусь.
Звать кого-то в свидетели и заставлять посла говорить я не стал. Он лишь вновь покажет всем желающим обрубок языка и начнет отвратительно мычать.
– Везите их к Эстре! Переправимся на пароме!
– Вы будете сопровождать арестованных до самого Скоальт-Ярда?
– Я буду сопровождать их до Черепа-На-Костях, Торш! Пусть наши маги свяжутся с кем-нибудь в тюрьме, и пусть господин Шанкарди приготовит свою самую глубокую яму!
Последний мост действительно является последним из шести великих мостов, соединяющих северо-западную часть Старкрара с юго-восточной. Но Последний мост ведет только в Квартал Теней, и хотя у меня есть власть провести свой отряд через это маленькое пристанище ночных кошмаров, я не стал этого делать. Ведь есть еще паром из Маленького Дзанкога в Копошилку. Ночью он не работает, но я всегда могу взмахнуть инсигнией и заставить маленьких людей пугливо копошиться, исполняя мою волю. Почему я не воспользовался паромом, чтобы не делать громадный крюк по пути в Танда-Тлун? Просто с наступлением темноты паром перегоняют на южный берег, в Маленький Дзанког, и дозваться его с северного берега не смог бы даже сам Император. К тому же любые отступления от обычной работы парома становятся известны хозяину Маленького Дзанкога, а я не хотел тревожить Нефритового Скорпиона, старость сделала его нервным и непредсказуемым.
Перекручивая толстую цепь, механизм из нескольких огромных шестерней тащил широкое судно к берегу Копошилки. Оттуда по набережной Эстры мы прямым ходом направились к главной имперской тюрьме. Да, к самой главной тюрьме во всей Мескийской Империи. Изначально Череп-На-Костях был одной из двух прибрежных крепостей, которые блокировали речной путь через столицу еще в те времена, когда на тысячу километров вокруг существовали враждебные государства, владеющие речными и морскими флотами. Позже крепость перестраивалась и разрасталась, меняясь под влиянием времени для разных нужд. Она долгое время была имперским казначейством, потом музеем военной истории, а когда музей получил новое здание пару веков назад, Череп-На-Костях превратили в тюрьму строжайшего режима. Тогда же крепость получила свое нынешнее название.
Мрачная серая громада с твердыми острыми очертаниями встретила нас дулами тяжелых стационарных парометов и стволами крупнокалиберных орудий, торчащих из вершин крепостных башен. Внешний периметр стен являет собой образец классической мескийской фортификационной традиции: толщина семь метров, укрепления из стальных балок и железных перекрытий. Парометы держат под прицелом небо и могут вести смертоносный перекрестный огонь по любому летучему нарушителю, а артиллерийские орудия способны стрелять даже по городу, у них есть законное разрешение. Казалось бы, что за абсурд, стрелять по столице? Но после того как шестьдесят лет назад тюрьму пытались взять штурмом орды обезумевшего отребья из Черни, Копошилки и прочих «грязных» районов, надзиратели Черепа приобрели статус самостоятельного военного формирования со своим уставом и привилегиями. Это было необходимо, ведь внутри жутких стен есть действительно опасные индивиды и отделение буйных сумасшедших, совершавших преступления против жизни.
Железные ворота, установленные хинопсами и снабженные гидравликой, приоткрылись с шипением, пропуская нас во внутренний двор. Парометные расчеты временно переключили свое внимание на гостей, так что я с некоторым холодком в груди ощутил себя бессильной мишенью. Из дверей главного корпуса к нам выдвинулась встречающая делегация из надзирателей, местных магов и самого коменданта.
– Мы получили ваше сообщение, тан л’Мориа! – каркнул Лизмерт Шанкарди, приветственно кивая. – И мы рады приветствовать вас в наших гостеприимных хоромах!
Шанкарди – авиак из рода коракси, настоящий черный ворон. За время его управления тюрьмой заключенные покидали ее лишь после полного отбывания своего срока, либо с путевкой через Последний мост… либо уже мертвыми. Авиак превратил просто жуткую тюрьму в образцовое исправительное учреждение, чем по праву гордился, и именно на репутацию Лизмерта я намеревался положиться в ближайшее время.
– Я и мои люди некоторое время будем злоупотреблять вашим гостеприимством, господин Шанкарди. Вы уж не обессудьте, служба.
– Не берите в голову. Все наши ресурсы в вашем полном распоряжении. Могу уверить, что уж в моем заведении с вашими свидетелями или обвиняемыми ничего не случится! Готов дать крыло на отсечение!
Стоит пояснить, что авиаки традиционно редко занимают хоть сколько-нибудь значительные места в нашем обществе, эти существа больше торговцы и работники, нежели политики или воины. Но тщеславие не чуждо и им! Поэтому если какой-нибудь пернатый подданный добивается значительного успеха в жизни, для него это особый повод гордиться! Вспомнилось старое противостояние Марцеллуса Морка и Лизмерта Шанкарди. Оба занимают весьма высокие должности, имеют большой штат и полномочия, оба управляют стратегическими объектами, и оба желают иметь негласный титул самого успешного авиака в Старкраре. Репутация Морка несколько пострадала после штурма Скоальт-Ярда, и Шанкарди не может устоять перед удовольствием сплясать на костях соперника.
– Мне нужны оборудованные камеры, инструментарий и несколько часов приватности. Присутствовать будут только мои люди.
– Все уже готово, митан.
– Большого приковать к стенам. Как я уже говорил своим агентам – стреляйте в голову, если начнет бузить.
Мы опустились в гостеприимную утробу тюрьмы, в изолированную и хорошо защищенную камеру, где Зинкара усадили на железный стул. Начался допрос. Младшие дознаватели отработали по системе низших уровней, то есть никакого насилия, лишь ментальное воздействие. Этот способ ничего не дал, он вообще действует лишь на слабых, запуганных личностей, лишенных силы воли или прочных убеждений. А Мирэж Зинкара не оказался ни слабым, ни испуганным человеком. Голоса профессиональных дознавателей будто бы и не достигали его разума, малдизец безразлично смотрел в стену и молчал. Таким образом, после двух часов, потерянных впустую, перед нами встала необходимость перейти на несколько уровней выше, минуя допрос с банальным избиением и сразу переходя к допросу с использованием пыточных инструментов. Но поскольку при этом присутствую я, процедура немного меняется.
– Поздно играть в немого, – сказал я. – Ведь ты уже подал голос один раз, и теперь тебе не отвертеться. Эти блестящие ножи, щипцы и рамы не пугают тебя? Нет? Что ж, тогда мы пойдем иными путями. Ты вроде знаешь, кто и за что назвал меня Горлохватом?
Я стянул с правой руки перчатку и сжал пальцы на горле Зинкара. Голос распалился во мне, и я начал вмешательство. Смешивая оттенки разных чувств, будто алхимик, я варил в его душе зелье страха. Манипуляция чужими чувствами является верхом того, на что способен мой Голос, и я пользуюсь этой способностью крайне редко, но вот настал именно такой случай! Я как никто знаю, что существуют разные виды чувств, от простейших, таких как гнев или страх, до высших, таких как ревность. Но даже простейшие чувства нужно создавать с великим трудом, подбирать крошечные частицы эмоций, нагнетать напряжение, внедрять свое творение глубоко в разум жертвы. Я заставил его бояться! Не прошло и получаса, как лысина Зинкара вспотела, его ощутимо затрясло, а глаза в ужасе заметались из стороны в сторону! Он испугался меня, он пришел в ужас от этих стен, он стал бояться всего в мире благодаря страху, который я ему подарил! Переведя дух, я начал творить отчаяние, я затмил им ослабленный страхом ум малдизца, я шептал ему, что все кончено, никаких надежд, никакого шанса на победу! Никогда!