Дети Силаны. Паук из Башни Крымов Илья

– Об этом ходят легенды… мрачные городские легенды.

– Где майор л’Файенфас?

– Господин маг? Он попросил в свое распоряжение один из административных кабинетов для сбора и отладки своего агрегата.

– Агрегата? Вот как? Я думал, он использует что-то алхимическое.

Я прошелся среди экипирующихся солдат, вылавливая офицеров-тэнкрисов, которые соизволили отозваться на мои письма. Я выжал из каждого все, что только смог, все до последней крупицы информации о том, что творилось там, куда мои нити не дотягиваются. Высший двор. Правда состояла в том, что Император пригласил благородных сородичей под сень своего дворца, дабы все желающие могли переждать внезапную бурю. Он не приказывал им прийти. Кто, в конце концов, может запретить благородному тану проявлять храбрость, когда ему только вздумается? Никто, даже сам Император! Поэтому множество женщин и детей тэнкрисов были перевезены во дворец, но мужчин там собралось не так много. Видимо, благородные таны решили впервые за долгие годы напомнить младшим видам, за что их следует бояться.

– Как тебе это нравится?

Голос моего друга показался мне неуместно радостным. Он шел, держа в руках нечто, в чем я, как военный, не мог не признать оружие. Гротескное, собранное из множества деталей оружие, блестящее медью, никелем, с мигающими мелкими лампочками, вкрученными в корпус, и пучками изолированных проводов, тянущихся от самого оружия к наспинному ранцу-генератору. Да, я узнал в этой штуке генератор по характерному гудению и разрядам электричества, пробегающим меж двух торчащих из него антенн. Трудно представить, насколько же этот генератор, наверное, тяжел! Тем не менее он просто крошечный в сравнении с обычными махинами, весящими тонны!

– Как тебе моя электропушка, а?

– Эта штука похожа на ручную антенну с лампочками.

– В принципе… В принципе так и есть!

– Ты ее опробовал?

– Я собираюсь!

– А хребет не трещит? Это же генератор у тебя за спиной?

Инч поводил плечами.

– Да, тяжеловат, но не сомневайся, когда я доработаю конструкцию, она будет размером с перчатку! Представляешь?! Перчатка, которая будет метать молнии!

– Я не назову тебя сумасшедшим лишь потому, что ты мой друг, а я стараюсь поддерживать своих друзей.

Он громогласно расхохотался и обвел бурлящий зал взглядом:

– Ты только посмотри на них! Я чувствую себя как в те времена, когда мы бились с малдизцами в их клятых джунглях! Только теперь мы на своей территории и нет этой тошнотворной шеймалаяновой вони и горящих селений… И слава Луне!

Это правда. За время ведения боев в Малдизе приятный в общем-то запах шеймалаяна стал невыносим для каждого мескийского солдата, так как всегда был смешан с запахами душной тропической прелости, разлагающейся плоти, пороха и вообще близкой смерти. Он вызывает тревогу, а порой и приступы паники у отставных солдат даже на родине и готовность отразить опасность, если ее и нет. К тому же не всякому ветерану с солидной пенсией по карману духи с шеймалаяном, ведь чтобы их изготовить, алхимик-парфюмер должен очень тщательно стабилизировать цветочное масло, ибо оно очень быстро испаряется и… Меня словно кнутом стегануло. Ноги подкосились. К счастью, Себастина всегда рядом!

– Хозяин, что с вами?

– Я в порядке.

– Бри!

– Я в полном порядке! Просто…

– У тебя кровь носом идет!

– Не ори, – прошипел я. – Солдатам этого знать не обязательно.

– Тебе плохо? Как ты…

– О, нет, мне хорошо! Инч, какова скорость испарения шеймалаянового масла?

– Что-что?!

– Ты же алхимик, и память у тебя ничуть не хуже, чем у меня! Какова скорость испарения экстракта из лепестков шеймалаяна?

– А… У… Ну, в зависимости от площади поверхности… ингредиентов…

– Чистого масла!

– Чистого? О… Ну, если грубо, то около двадцати пяти молекулярных слоев в секунду, то есть в четыре-пять раз быстрее чистого спирта, и это…

– Это делает шеймалаяновое масло очень дорогим ингредиентом в парфюмерии. Как долго сохраняется запах паров этого масла?

– Да откуда я знаю?! Я никогда не занимался парфюмерией!

– Просто вспомни, они разрушаются быстрее, чем пары спирта?

– По логике вещей они должны очень быстро терять запах, а теперь ты мне скажи, как…

– Нет времени! Мне нужно срочно уходить!

– Постой, куда?! – возмутился Инчиваль.

– Потом! Все потом! Себастина, за мной! И цигенхаф прихвати!

– Иду, хозяин!

Мы вырвались под открытое небо, и я к своему мимолетному удивлению обнаружил, что вновь пошел снег. Чистый, белый снег.

– Себастина, нам нужно попасть в Квартал Теней.

– Хозяин?

– Ты знаешь, что этот способ мне ничуть не нравится, но сейчас он единственный!

– Я поняла вас, хозяин. Держитесь.

Моя горничная схватила меня, перекинула себе на спину, присела и совершила головокружительный прыжок, перемахнув через улицу и приземлившись на крыше четырехэтажного здания. Без паузы она прыгнула снова. Так, огромной сюрреалистичной блохой мы понеслись по городу, перепрыгивая с крыши на крышу, минуя пустые, блокированные Скоальт-Ярдом или забитые возмущенным народом улицы. При желании Себастина смогла бы пропрыгать так через весь город, и получалось гораздо быстрее, чем на самом быстром стимере, но я практически никогда не пользовался этой ее возможностью, ибо к роли изгоя привык давно, а вот посмешищем становиться не собирался. Самым трудным стало перебраться через Эстру, так далеко Себастина прыгать не умеет. Инсигния открыла путь, хотя я понял, что ош-зан-кай на взводе и в их головы начинают приходить мысли вроде: «Ночная Стража? Разве она не расформирована официальным указом?» Вторым серьезным препятствием стали стены Квартала Теней. Мы добрались туда уже на восходе, когда солнце поднималось над всем миром, а столбы дыма от начинающихся пожаров – только над Старкраром.

Преодолеть тот мост не представлялось возможным, ош-зан-кай, поставленные охранять зону карантина, на блеск инсигнии не купятся. Как правило, Морк ставит на этом посту не только самых подготовленных, но и самых въедливых стражей. Верховный дознаватель мог бы приказать им открыть, но вот беда, он уже некоторое время как официально мертв. Опять же солнце встало, и приказ на открытие ворот может дать только Император лично.

– Это будет трудно.

– Я не подведу вас, хозяин.

– Конечно, не подведешь. Вперед!

Она ринулась на мост, игнорируя предупреждающие выкрики. Ош-зан-кай открыли огонь, у них с этим проблем никогда не было. Скорость бега Себастины могла быть такой, что обычные люди и даже люпсы не обладали нужной реакцией для прицельной стрельбы. Продвижение зигзагами спасало до тех пор, пока на воротах не послышался громкий шипящий звук нагнетания пара. Загавкали «Маскиллы». Меня трижды разорвало взрывами жуткой боли, плечо, грудь, живот, прежде чем моя горничная оказалась в слепой зоне, прямо у створок. Там она устроила короткий, жестокий бой с профессиональными солдатами, стараясь при этом не перебить их как котят. Какими бы ни были воины мира, если они не обладали силой и выносливостью полубогов, с Себастиной им не равняться. Расправившись со стражами, она проворным паучком вскарабкалась на надвратные укрепления и устроила взбучку парометным расчетам. «Маскиллы» замолчали. Вот так, силами одной дракулины осуществился прорыв усиленно обороняемого стратегического объекта. Страшно подумать, что бы творилось, если бы в подлунном мире таких существ, как она, было больше!

И вот я уже со всех ног бегу по улицам проклятого района в его самое сердце, на площадь перед ратушей, где в первый свой визит обнаружил оружейный склад. Уродливые тени, шатающиеся вокруг, провожают меня пустыми взглядами и исторгают душераздирающие вопли мне вслед. Некоторые даже какое-то время преследовали меня, но потом отставали.

– Хозяин?

– Держи ухо востро! – Я обнажил саблю и взвел курок револьвера.

Окинув взглядом старинное грязное здание с высокой башней без часового механизма, я прикрыл глаза и распалил свой Голос. Ничего, кроме боли древних магов, не ощутил. Тогда я распалил Голос до предела, настолько сильно, что все тело бросило в жар, и я испытал серьезную слабость. Именно так чувствуют себя таны, чей Голос относится к разряду энергоемких, распалять его тяжело, а порой и больно. Но наградой мне стали слабенькие источники эмоций глубоко под землей!

– Все сложилось, Себастина.

– Хозяин?

– Выдернул заусенец и обрел мир. Ты знаешь, что я лучший сыщик в империи?

– Это неоспоримый факт, хозяин.

– Но порой я чувствую себя таким никчемным, что хочется сунуть в рот дуло револьвера и нажать на крючок. Я помню каждую секунду своей жизни с того дня, как осознал себя личностью. Мне было три года, был теплый осенний день, родители повели меня в парк, и я смотрел на танец медленно опадающих золотистых кленовых листьев. С тех пор я помню все, что видел, слышал, ощущал. Кроме разве что ночи, когда погибла мать и исчез отец. Запоминая все и вся, я, однако, не умею в полной мере пользоваться бесконечными потоками информации. И вот когда моих мыслительных способностей не хватает, получаются эти злосчастные заусенцы. Я почувствовал на скрытом арсенале запах шеймалаяна. Когда выяснилось, где были произведены гранады, я подумал, что источником запаха были они, но Инчиваль сказал, что это не может быть правдой. Гранады полностью герметичны. Тогда я решил, что запах шеймалаяна есть не более чем дополнение к комплексу боевых инстинктов. В джунглях Малдиза приходилось действовать на пределе всех чувств, я запомнил и воплотил все те навыки в бою, но вместе с ними во мне остался след этого сладкого запаха смерти. Я решил, что, когда гомункул пытался убить меня, мне пришлось вернуться обратно в Малдиз, в бой, и всколыхнуть память о боевых навыках, а вместе с ними пришел иллюзорный запах малдизского пороха… Какой же я идиот! Я стал строить сложные схемы взаимосвязей, вместо того чтобы прийти к простейшему, а значит, наиболее вероятному выводу – убийца действительно пах шеймалаяном! Судя по концентрации запаха… и по здравой логике, он не мог просто взять и надушиться дорогими женскими духами. Нет, от него пахло маслом из лепестков, маслом, которое очень быстро испаряется и теряет запах. Следовательно, он пришел оттуда, где можно было найти этот дорогостоящий ингредиент, например, из алхимической лаборатории. Пришел быстро, раньше, чем успел улетучиться запах. Лаборатория рядом. Буквально в двух шагах. Под зданием старой ратуши, вместе со штабом основной террористической ячейки. И я понял это только сейчас.

– Тан л’Файенфас помог вам избавиться от заусенца?

– Да… просто случайно сказав нужное слово в нужное время. Если бы я… Если бы я мог управлять этим, Себастина, я был бы могущественнейшим таном в мире. Но я как тупая обезьяна, сидящая перед великим механизмом – заставляю его работать методом тычка, случайно. Жалкое зрелище… Вперед! Если удастся их удивить, перебьем верхушку. Мы с тобой. В основном ты, конечно.

Я взошел по выщербленным ступеням и ступил в холодный полумрак холла ратуши. Мы пошли по снегу, устилавшему скрипучие, местами прогнившие полы, заглядывая в различные помещения. Одна из сохранившихся дверей рассыпалась трухой, как только моя горничная попыталась ее открыть. На бугристых стенах явственно виднелись черные разводы ядовитой плесени, а портреты, которые на них висели, давно выцвели и краска с них осыпалась. Когда произошел катаклизм, похоронивший это место, никто, разумеется, не явился, чтобы прибраться. Все оставлено на тех же местах гнить и разваливаться под влиянием неумолимого времени. Долго считалось, что вещи из Квартала Теней несут вредоносный отпечаток, как и само пребывание в нем, пока маги не доказали обратное.

Мы осторожно добрались до главного зала заседаний и обошли U-образный стол, на котором лежал крысиный скелетик.

– Идем вперед.

– Да, хозяин…

– Постой! – быстро сказал я.

Мы прошли бы искать дальше, если бы я не заметил, как шелохнулся подол платья моей горничной, когда она рассматривала старинные полки с истлевшими книгами протоколов заседаний. Не сохранись в окнах стекла, грязные, мутные, но целые, я бы подумал, что слабенький зимний ветерок дует с улицы. Но стекла целы, да, полностью, а выход из комнаты только один, стены тоже целы, без трещин.

– Себастина, отодвинь стол.

Она выполнила приказ легким движением руки, и, услышав жужжание металлической лески, я понял, что еще долго буду идиотом. Леска, примотанная к ножке стола, натянулась, и где-то глубоко под землей вспыхнули десятки источников сильной тревоги, гнева.

– Внезапной атаки не выйдет! – Я посмотрел на квадратный отрезок пола, набранный из более свежих, крепких досок. Малдизские крысы отлично окопались! – На улицу! Будем прятаться и бить их по одному, по двое! И быст…

Мне вдруг стало очень, очень плохо! Такой ударной волны концентрированной ненависти и всепожирающей ярости, которая накатила на меня из глубин, я не испытывал с того самого дня, когда мы столкнулись с… Ужас вцепился когтями мне в потроха!

– Бежим!

Мы пробежали через три зала и два длинных коридора, прежде чем сзади послышался треск ломаемой древесины, и звериный рык заставил волосы на моем затылке встать дыбом! Ветхое строение несколько раз ощутимо вздрогнуло, и я понял почему, когда громадная туша вырвалась прямо из стены в двадцати шагах перед нами. По-звериному стряхнув с себя пыль, гигант привстал с четверенек на ноги, при этом перекрыв коридор от пола до потолка, и расхохотался тем самым звериным смехом, с которым намеревался прикончить меня у дома Инчиваля.

– Хозяин, я задержу его!

В этом был смысл, ведь мы находились в довольно тесном пространстве, где размеры скорее мешали. С другой стороны чудовище ломало каменные стены, как листы низкосортной фанеры. Я понял, что, если попытаюсь сбежать, закрывшись Себастиной, я навсегда потеряю ее. Зачем жить, если от твоей души осталась кровоточащая половинка?

– Нет! Цигенхаф!

Она быстро перехватила трехствольное ружье из-за спины, но не успела сделать и выстрела, когда у нас под ногами что-то взорвалось. Все заволокло желтым дымом, и я почувствовал, как мир покачнулся. Выронив оружие, я рухнул на грязный, почерневший от времени пол и с трудом удержал мутнеющее сознание, норовящее ускользнуть в темноту. Перед моим лицом на пол опустилась чья-то ступня в зимнем ботинке, а потом мою голову повернули, и я увидел хозяина ступни. Увидел уродливую дыхательную маску вроде тех, что использовали наши солдаты во время эксперимента с отравляющим газом в боевых условиях.

– Очень хорошо. Омар, Сеид, Виджай, тащите их вниз! – Он стянул с лица маску. – Спасибо, что пришли к нам сами, тан л’Мориа. Вы не представляете, насколько облегчили нашу работу!

Последним, что я увидел перед потерей сознания, было блестящее от пота лицо Мирэжа Зинкара.

Когда пришел в себя, оказалось, что меня подвесили вверх ногами на металлической цепи. Вторая цепь с подвешенным на ней грузилом килограммов в сорок – пятьдесят обвита вокруг моих запястий, тонкая, прочная цепочка. Все скручено туго, до боли.

Интересно, служа в Малдизе, я не раз и не два находил трупы наших солдат в таком, хм, подвешенном состоянии. Порой их головы находились в мешках с детенышами кобры, а порой в их брюшных полостях были небольшие надрезы, аккуратно вытащены кишки и обвиты вокруг шей. Не знаю, насколько были искусны малдизские палачи, но в воображении отказать им никак нельзя. Помню также, что я очень не хотел оказаться на месте вот таких подвешенных… Кто же знал, что мои страхи сбудутся, когда я вернусь домой, в сердце империи!

– Зинкара… вы мерзкий ублюдок, вы знаете об этом?

– Вы тоже, тан л’Мориа, вы тоже, – ответил малдизец, стоящий внизу с заложенными за спину руками.

– О себе-то я знаю… Где моя горничная?

– Вы хотели сказать, где ваше чудовище? Поверните голову направо. О, простите, от вас она слева.

Себастина оказалась подвешенной над полом и скованной некими кристаллическими оковами, испускающими тусклый фиолетовый свет. Я не большой знаток в области магии, но периодически появляющиеся искорки и летающие вокруг Себастины магические знаки, сотканные из света, явственно говорили о том, что она заколдована. Ее голова лежала на груди, а глаза прикрыты.

– Что вы с ней сделали?

– Я? Ничего. Но на основе образца ее крови и некоторых магических субстанций, подаренных мне моим соратником, я смог создать хрупкое алхимическое соединение, которое в равной степени негативно действует как на обычных живых существ, так и на…

Он прервался и подошел к моей горничной, чем заставил меня напрячься еще больше. Хотя казалось бы, куда уж больше в моем положении? Малдизец приподнял ее челку, открывая тусклому свету рожки.

– …демонических отродий из Темноты. Газ сохраняет свои свойства всего около десяти – пятнадцати секунд при соприкосновении с кислородом, а потом распадается.

– Ты не немой.

– Поразительная догадливость для главного контрразведчика этой огромной страны, – хмыкнул Зинкара.

– Магия?

– Алхимия! Когда же вы, тупицы, поймете, что алхимия может открыть столько же дорог, сколько и магия, если не больше!

Малдизец широко раскрыл рот, являя моему взору нечто черное, блестящее, похожее на мерзкую разбухшую пиявку, присосавшуюся к ротовой полости человека. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы узнать в этом язык.

– Живая алхимическая материя?

– Браво, тан л’Мориа!

Меня стеганул кнут его презрения. Мерзкое чувство.

Позади раздался скрип ржавых петель, и я ощутил, как что-то огромное проникло в каменную комнатку. На меня пахнуло запахом вина и лука, а потом в поле моего зрения грузно вторглась туша Махтара Али, затянутая в безразмерный китель тарцарского пехотного офицера. Он наклонился к уху Зинкара и что-то быстро сказал на малдизском. Я расслышал лишь «иатх яханхэ» – он уже здесь.

– Хм, он расторопен. Похоже, весть о вашей поимке привлекла его внимание, хотя как я знаю, у него сейчас очень много забот. Вашими стараниями?

– Не понимаю.

– Старкрар пожирает огонь. Не то чтобы мне это не нравилось, но внезапный перенос главного действа перепутал все его планы. Это ведь вы натворили, тан л’Мориа? Вы подняли народное восстание против Императора на день раньше?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Разумеется! – Малдизец подошел к настенной вешалке и снял с нее мой алый мундир. – Поэтому вы носитесь по Старкрару в форме колониального палача.

– Не вижу, как эти две вещи могут быть связаны между собой.

Малдизец нахмурился.

– У нас… будет время. Не сейчас, сейчас мне предстоит переговорить со своим соратником, а потом он уйдет. Я уверен в этом. А когда он уйдет, мы будем говорить уже с вами. Долго. Не могу не признать, что вы… изрядно помучили меня там, в Черепе-На-Костях. – Зинкара приблизился вплотную. – Сейчас вы наверняка знаете, что ощущает пыточных дел мастер, оказавшись в руках своей жертвы. Мне было тяжело пережить то, что вы сделали. Это было больно. Очень больно. Ужасная мучительная агония продолжалась для меня вечность. Я сходил с ума от боли и от всего того, что вы мне внушали. Я хотел умереть. Кто-то должен ответить за это! И, можете поверить, не в традициях малдизцев оставаться в долгу. Но знаете, что меня злит даже больше, чем память о перенесенной боли? Я буквально закипаю от гнева потому, что вы до сих пор не можете меня вспомнить!

Дверные петли скрипнули снова.

– Зинкара, вы действительно поймали его. Поздравляю. – Голос ледяной, как воды Полярных океанов, фразы отрывистые.

– Он сам к нам пришел. Все-таки он сыщик, хотя его заторможенный разум так и не смог принести Мескии пользу в борьбе с нами.

Малдизец скрылся из моего поля зрения, а когда я попытался извернуться, чтобы посмотреть назад, огромная лапища Али схватила меня за сорочку и дернула, возвращая в прежнее положение.

– Я повторюсь: с вашим пленником ничего не должно случиться. Вы понимаете меня?

Говорит на универсале без какого-либо заметного акцента. Чисто. Даже обладая абсолютной памятью, я не могу вспомнить, где слышал этот голос, но, клянусь всем, что для меня свято, я его слышал! Когда-то очень, очень давно! Эти интонации, этот тембр! Я слышал этот голос. Быть может, десятки лет назад! Несомненно, это Темный, но кто же он?

– У меня нет языка, но уши на месте, друг мой.

– Это не ответ. Мирэж, должен ли я напоминать, какие будут последствия, если вы меня ослушаетесь?

Громкий усталый вздох.

– Угрозы. Вы всегда переходите на угрозы, будто не знаете других способов убеждения.

– Я не знаю более действенных способов.

– Что вы намерены делать с творящимся наверху? Мои люди на местах и уже начали исполнять ваши указания.

– Со своей стороны я тоже делаю все возможное, чтобы повернуть ситуацию в нашу пользу. Все, что можно было предпринять, уже предпринято, а теперь я должен удалиться к себе, чтобы собраться с силами перед выдвижением к дворцу.

– Там и встретимся, – заключил алхимик.

– И я еще раз вас пред…

– В этом нет никакой необходимости, – перебил собеседника Зинкара.

Несколько секунд молчания.

– Вы заварили кровавую кашу, тан л’Мориа. С одной стороны я крайне недоволен вашими отчаянными попытками ставить нам палки в колеса. С другой, я искренне восхищен тем, как хладнокровно вы выбираете методы, отбрасывая в сторону понятия о чести, порядочности и моральных принципах. Вы великий тэнкрис. Что вы чувствовали, убивая живых и думающих существ, словно свиней на скотобойне? Их предсмертные визги не будут преследовать вас всю жизнь?

Он не стал дожидаться ответа. Он не нуждается в ответе. Поэтому я изо всех сил рванулся, чтобы развернуться, и под оглушительный треск ткани своей сорочки увидел спину высокого мужчины в цилиндре и пальто с высоким воротником, которого сопровождала женщина в черном платье с большим чепцом. Я не увидел их лиц, но перед моими глазами встали удаляющиеся по коридорам «Розового бутона» спины неизвестных мне личностей в тот день и час, когда я примчался к Кименрии, чтобы найти в ее грешной обители своего полумертвого друга.

– Сука… проклятая сука!

Малдизец удивленно посмотрел на меня, и, судя по тому, как шевельнулись усы, я понял, что он улыбнулся.

– Да, это правда. Редкостная сука, как и все ваши женщины. Но об этом вы успеете подумать в последние секунды жизни, как и о многом другом.

– Мне казалось, что вам было ясно сказано…

– Это прелести равноправного партнерства. Он может яриться, сколько хочет, но я сам решаю… Вообще-то он может убить меня, как убил многих моих соратников, когда их цели начали расходиться с его. Я продержался дольше всех, потому что у меня была цель. Высшая цель. Добраться до твоего горла, Горлохват. Когда я с тобой закончу, чувство глубокого удовлетворения и долгожданного успокоения перевесит неудобство от необходимости прятаться всю жизнь. Я уверен в этом.

– Вот как?

Я мельком взглянул на небольшой столик, где на металлическом подносе поблескивал набор хирургических и не только хирургических инструментов.

– Скажи, алхимик, за что ты меня так ненавидишь? Помимо того, что моя страна изнасиловала твою, а потом долгое время грабила ее, обращаясь с твоим народом как с недолюдьми. За что ты ненавидишь лично меня?

– Ох… сам ты не вспомнишь. Для меня тот день был самым ужасным кошмаром за всю мою жизнь. Большим даже, чем твои пытки в тюрьме. Но для тебя я был одним из тысяч недолюдей, над которыми ты вел дознание в течение колониальной войны. Ты не запомнил меня.

Он стянул с рук перчатки и закатал рукава, показывая предплечья, испещренные длинными волнистыми шрамами, придающими коже схожесть с рисунком древесной коры. Увидев их и посмотрев в черные, полные ненависти глаза, я вспомнил все. В мельчайших подробностях.

Штурм обходился нам очень дорого. Ударную часть полка выпало вести мне. Усиленные огнеметами, алые мундиры рвались вперед по коридорам дрожащего дворца и сходились в штыковой схватке с хашшамирскими гвардейцами. Те вгрызались в землю, полные решимости завалить захватчиков трупами, лишь бы максимально затруднить каждый шаг нашего продвижения. На стратегически важных местах были установлены устаревшие, но оттого не менее смертоносные парометы системы «Циссер», и когда гвардейцы махараджи прижимали нас к полу, звучала команда «газы», и вперед летели наполненные боевым газом склянки, а солдаты натягивали на головы дыхательные маски. Проверенный Опустошителями более десяти раз, этот новый боевой снаряд показал себя крайне эффективным средством против пехоты противника.

Там, где пули были бесполезны, в ход шли огнеметы. Горящий пирритий слизывал плоть с костей за считаные секунды, открывая дорогу воинам его Императорского величества. Трехчасовой штурм завершился полной победой алых мундиров. Все представители высшей касты были убиты сразу же, без жалости и промедления, ибо являли слишком большую угрозу. Остальных, слуг, бессознательных солдат и, конечно, членов правящей династии, взяли в плен. Ненадолго.

К тому моменту, как я закончил распределение солдат по дворцу для установления полного контроля над территорией, а также организовал транспортировку раненых в захваченную нами больницу, единственную из семи столичных больниц, которая относительно уцелела, Ганцарос уже вел допросы в покоях, совсем недавно принадлежавших принцу.

– Ганцарос!

Он стоял ко мне спиной в окружении Опустошителей. В сторонке его же солдаты заворачивали в бесценные ковры тела.

– Кузен? – Ганцарос распрямился и обернулся в мою сторону. – Рад видеть тебя живым и невредимым, кузен. Луна хранит тебя.

Его руки до середины предплечий были покрыты темно-красными, практически черными потеками крови. Тускло блестел нож для срезания кожи.

– Ты… убил махараджу?

Мой кузен беззаботно улыбнулся и пожал плечами:

– Как и было приказано.

– А эти?

Я указал на три тела, лежащих слева. Ими никто не занимался, а руки мертвецов были истерзаны, и они, кажется, уже потеряли слишком много крови, чтобы можно было верить в возможность спасения.

– Ближайшие слуги. Видишь ли, дорогой кузен, я перерезал глотки этому жирному дураку, его уродливой жене и трем их безмозглым дочкам. Но мальчишки-наследника нет. Нигде. Опустошители прочесали весь этот дворец, перетаскали сотни трупов. Нигде, ни среди живых, ни среди мертвых. Командованию не понравится такой доклад.

– И ты решил начать пытки, вместо того чтобы позвать меня? Чем ты думаешь, кузен, задницей?!

Он простодушно усмехнулся и пожал плечами. А потом почесал нос, оставив на нем красное пятно. Тошнотворное зрелище. Его солдат такое обращение к Ганцу разъярило, они уважали и боялись полуполковника л’Мориа и готовы были сами броситься на меня, в то время как их любимый командир принимал мои оскорбления, словно мягкие добрые укоры. Будь на его месте другой тан, я был бы вызван на дуэль. Но Ганцарос всегда меня любил, хотя природу этого его отношения я никогда до конца не понимал.

– Они всего лишь животные, – сказал он искренне и совсем беззлобно, – которые пошли против священной воли Императора. Их следует уничтожить. Всех до единого. А потом сжечь их тела, их жилища, их книги и храмы, чтобы придать забвению все, говорящее об их существовании. И так со всеми, кто пытается стоять против мескийского владычества.

– Бывают убийства необходимые, нужные и ненужные. На первые мы должны быть готовы всегда, вторые мы должны совершать, если нет иного пути. Но мы никогда не должны опускаться до третьих, полуполковник! Я снял перчатки: – Отойди.

– Пожалуйста, кузен, прошу. Если твой Голос нам здесь не поможет, то, пожалуй, уже ничто не поможет. Эта обезьяна не сказала ни слова, с тех пор как я начал. Только скулила. Я влил в него, пожалуй, литр умственного расслабителя. Без толку.

На стуле, привязанный к нему веревками, сидел мужчина неопределенного возраста, с гладко выбритым черепом, растрепанными усами и короткой, слипшейся от влаги бородой. По его морщинистому лицу стекали капли пота и крови, в прикрытых глазах царила туманная пелена муки. Кожу на лбу пересекала длинная резаная рана, кровь из которой залила все лицо.

– Это тоже твоя работа?

– Нет. Он был таким, когда мы его нашли. А вот все остальное – я.

Похоже, что Ганцарос гордился собой. Предплечья несчастного малдизца были густо покрыты кровоточащими ранами. Ганцарос не делится ни с кем соображениями, которыми руководствовался, творя такие зверства над пленными. И ни у кого не находилось достаточно храбрости, чтобы задавать ему вопросы.

– Вызовите медика.

– Кузен, наши медики нужны нашим солдатам.

– Это приказ!

– Слушаюсь, тан полковник! – вытянулся он по струнке.

И снова я не ощутил никакой агрессии. Даже в бою он был невозмутим, как скала, и оттого страшен. Убийцы, не испытывающие эмоций, – самые беспощадные.

– Твои мучения окончены. Твоя верность оценена, – сказал я по-малдизски, – но она нам мешает. Твоя совесть будет чиста, не сопротивляйся.

Я положил руку ему на череп, второй обхватил горло. Несильно, важен контакт.

– А…

– Тихо…

– Горлохват! – Малдизец вскинул голову, посмотрел мне в лицо и закричал: – Нет! Нет-нет-нет! Уйди от меня! Отойди! Отпусти меня!

– Да успокойся же ты!

– Нет! Ни за что!

Он дернулся так резко, что рухнул на пол вместе со стулом и захрипел, забулькал.

– Поставить на место!

– Мой тан, – растерянно обратился ко мне один из Опустошителей, – он откусил себе язык!

По бороде пленника текла густая черная кровь, и окровавленный кусочек блестящей плоти вывалился наружу.

– Головой вниз! Не дайте ему захлебнуться! Ваты! Спирта!

Я достал револьвер, опустошил барабан в окно, а затем, ломая зубы, затолкал раскаленный ствол в рот малдизцу. Вой, переходящий в визг, шипение и запах жарящейся плоти. Рану я прижег, кровотечение остановилось.

– Ты… ты… Кровь скрыла глаз Санкаришмы на лбу, и Ганц не убил тебя сразу… Ты не был слугой…

– В тот же день вы пришли ко мне и провели-таки свой допрос. Каково было мне, когда я понял, что для этого вам не нужно получать вербальные ответы! Я был в ужасе! Я зря откусил себе язык! Мне рассказывали о вас, тан л’Мориа. О Горлохвате, который может вытягивать ответы даже из самых верных! Потуги того живодера были смехотворны, я был уверен, что умру прежде, чем он сможет достаточно меня измотать! Я был счастлив!

Он говорит правду. Более того, каждое его слово – это страшный удар по мне. Эмоциональная экспрессия этого человека зашкаливает, что свидетельствует о серьезных психических проблемах.

– Это было ужасно. Оказалось, что достаточно просто знать правду, чтобы стать предателем. А я знал.

– Я спас тебе жизнь.

– Спас жизнь?! – Он вцепился в мою голову и приблизился так, что мой нос уперся в его мокрый от пота лоб, а глаза оказались на одном уровне. – Ты спас меня?! Спас?! Ты меня уничтожил! Ты превратил мою жизнь в одну сплошную муку, проклятый тэнкрис! Мерзкая кровожадная тварь! Ты! Ты… ты заставил меня предать моего господина! Мразь! Я Мирэж Зинкара! Я величайший алхимик Малдиза! Я был призван учить принца алхимии! Великая честь! Я нашел судьбу, предназначенную мне Санкаришмой! А потом пришли вы! Жадные, уродливые, беспощадные преступники! Пришли со своими железными кораблями и дирижаблями, полными оружия! Мясники, воры, грязные кровожадные ублюдки! Убийцы женщин и детей! Кровососы, выкачивающие силы из всего мира, чтобы наполнять брюхо ненасытного монстра Мескии! Вы, как пауки-жнецы, никогда не бываете сыты, жрете, жрете и жрете! А что вы жрете? Жизни и судьбы чужих стран, чужих народов, и сколько бы вы ни сожрали, вам никогда не хватит! Меския превыше всего! Так вы говорите?! И что, это значит, что можно убивать будущее остального мира?! Стравливать молодые страны, подкашивать их силы, лишать их надежд, отравлять их вредоносными идеями?!

– Да, – ответил я, чем заставил поток его сознания прерваться. Еще чуть-чуть, и я потерял бы сознание снова. Океан ненависти плескался в душе этого человека, безбрежный океан боли, ненависти и обиды, той самой, от которой выли монстры Квартала Теней. – Довольно, Зинкара! Все твои побуждения продиктованы тем, что твоя отсталая страна оказалась слабее и стала жертвой! Таков закон, утвержденный нами в незапамятные времена! Сильный ест слабого! У кого власть, тот устанавливает правила! Жестокость во имя высшего блага необходима! А высшее благо это Меския! Поменяй нас местами и спроси себя, на что бы ты пошел, чтобы твоя родина оставалась могущественнейшей державой в мире, преисполненной величия и уверенности в будущем?! Тебя бы мучила совесть за все труды, которые ты посвятил ей?! Нет! Потому что ты был бы победителем, ты был бы верным и самоотверженным сыном своей страны, отдавшим ей жизнь! В вопросах мировой политики совесть и честь не имеют места! Они меньше, чем ничто! А монстр Мескии всегда алчет крови! Крови врагов и патриотов! И мы поим его! И будем поить! Потому что когда что-то касается родины, правила и законы перестают существовать! Поэтому плевать я хотел на твои страдания, и, если понадобится, я снова вернусь в Малдиз с огнем и мечом, восстанавливая власть империи! Ибо она важна! Моя страна! А судьбы жалких бессильных букашек не идут в расчет! Никогда! Так что хватит изводить меня этим тошнотворным нытьем, оно само по себе пытка!

Меня буквально вырвало ненавистью, и я сказал многое, чего говорить не хотел. Многое, что не должен был говорить даже самому себе. И особенно отвратительно это было еще и потому, что я говорил правду. Нет смысла стыдить Мескию, она не проронит слез раскаяния, ибо так устроен мир, сильный диктует, слабый подчиняется. Это неправильно, неправильно потому, что в мире слишком мало сильных и слишком много слабых, но порочный круг боли, мести и ненависти неразрушим, а мы, мескийские таны, должны хранить величие величайшей из держав. Меския превыше всего, даже если все мы в итоге конченые мерзавцы и подлецы. Таков наш… военный империализм.

– Самодовольный лицемер, – тихо сказал Зинкара. – Урод. Ты… ты узнаешь. Я был учителем прежде, я стану им и сейчас. Для вас. Только учить я буду не алхимии, а состраданию. Вы предложили мне представить нас на месте друг друга? Что ж, я не просто заставлю представить, я заставлю пережить! Этой ночью вы увидите, как умирает ваша любимая империя. Вы узнаете, каково это, когда все твои мечты рушатся, а все, кто был тебе дорог, горят в пирритиевом огне братской могилы. Вы встанете на мое место, а я получу покой! Но пока, пока еще слишком рано, я немного возмещу ту телесную боль, которая была мне причинена. Это сущая мелочь, но долги должны быть оплачены.

Он навис над металлическим подносом.

– Я изучал вас, и мне было приятно узнать, что вы, тан л’Мориа, являетесь признанным экспертом в области восточных культур. В частности, моей родной. Скажите, – он выбрал обычный хирургический нож и посмотрел на меня, – вы слышали когда-нибудь о традициях древнего малдизского театрального искусства?

Я хотел бы сказать, что не слышал. И я хотел бы сказать, что он не посмеет, но я слышал, и я знаю, что его рука не дрогнет. Я знаю, что для малдизцев театр – это не развлечение, а священное действо. Я знаю, что малдизский театр не ставит пьес, а лишь показывает сцены из Махатриптхаты. Я знаю, что каждый признанный актер, прошедший храмовую школу, становится вне каст и до самой смерти исполняет одну-единственную роль. Я знаю, что маска этого актера вырезается на его лице костяной пластинкой. Я знаю, что ближайшие несколько часов моей жизни превратятся в страшные мучения.

– Махтар, будь добр, держи его.

С устрашающей легкостью телохранитель малдизца переместился мне за спину, и я почувствовал, как мою голову сдавили тиски – ни вырваться, ни шелохнуться.

Поразительно, как боль растягивает время! Минуты превращаются в часы, а часы перетекают из одной вечности в другую! Не знаю, сколько он вспарывал мое лицо острой сталью и сколько я орал и выл, сколько раз он сжигал мое лицо порциями дезинфектора, не желая, наверное, чтобы я получил заражение крови за несколько часов до того, как он меня убьет.

Когда все это закончилось, меня, совершенно бессильного, протащили по длинным коридорам и швырнули куда-то. Мои глаза были залиты кровью, уже несколько подсохшей, из-за чего я почти ослеп, но в нос ударил сильный запах железа и раздался плеск холодной лужи, в которую я упал. Некоторое время не хватало сил пошевелиться, даже несмотря на то, что меня преодолевали смутные сомнения. Потом я все же нашел силы и поднес к лицу мокрую ладонь. Запах железа оказался невыносим. К нему примешивались и другие, еще менее приятные запахи. Моча, кал, метан. Я сел на полу и подтянул колени к подбородку. Страх овладевал мной, и, понимая это лишь крошечной частью сознания, я боролся. Контроль должен быть возвращен, иначе я труп! Страх не может захватить меня! Не меня! Он мое оружие, а не мой убийца! Никогда! Пусть я в руках безжалостных врагов, ненавидящих меня, пусть мое лицо превращено в один сплошной пульсирующий сгусток горячей боли, пусть моя защитница больше не может мне помочь! Я не испугаюсь! Кто угодно, только не я!

Во рту пересохло, и я даже не смог поплевать на свои ладони, но среди других неприятных запахов я ощущал и запах сырости, несвежей влаги. Поэтому я поднялся и громко топнул каблуком. Последовал всплеск, затем эхо разнеслось вокруг, подтверждая, что я нахожусь в большом помещении. Топнув еще несколько раз, я медленно побрел в сторону, в которой, как я полагал, находилась ближайшая стена. Я споткнулся и упал на что-то мягкое. Потребовалось несколько секунд, чтобы нащупать мертвое человеческое тело. А рядом лежало еще одно, мохнатое тело люпса. Быстро поднявшись, я лихорадочно вытер руки об офицерские форменные брюки и осторожно пошел дальше, по телам. Дважды едва не упав, я добрался до стены и долго шарил пальцами по камням, пока не нащупал долгожданный влажный мох. Мокрыми пальцами я протер глаза, выдирая слипшиеся ресницы, пока не поднял тяжелые веки. Острая боль терзала лицо, но я не мог отвлекаться на такую ерунду.

Темень не стала преградой, и я увидел обширную комнату, сплошь заваленную телами людей и люпсов. Не знаю, почему это зрелище не тронуло меня. Быть может, потому что я навидался достаточно трупов за прошлую ночь? А быть может, потому, что я чудовище? Неважно! Тщательно обследовав несколько тел, я установил причиной смерти воздействие БОВ[19]. Нетрудно представить, что за пакость может смешать квалифицированный алхимик, тем более такой, как Зинкара. Учитель принца Малдиза…

По-настоящему я испугался лишь, когда узнал в одном из люпсов Онро Рогельта, майора из ош-зан-кай. Все быстро прояснилось, в частности то, что вокруг лишь человеческие и люпсовские трупы, именно представители этих видов составляют костяк отрядов специального назначения. Авиаки недостаточно выносливы по природе, дахорачи не могут преодолеть страх темноты, для тэнкрисов это слишком унизительно, а больше эту работу выполнять некому, лишь люди и люпсы. Пятьдесят два трупа… целый взвод!

Я сломал пять рук и ног, прежде чем добился нужного мне открытого перелома. Пройдя через десяток военных конфликтов, можно научиться доставать оружие откуда угодно, как бы трудно или мерзко это ни было. Я каблуком выбил у одного из люпсов клык и, используя его как нож, смог, хоть и с огромным трудом, отчистить острую лучевую кость от мяса. У меня появился костяной кинжал. С ним я лег среди трупов и привалил себя сравнительно субтильным человеческим телом. Не знаю, что из этого выйдет, но я собираюсь хотя бы попытаться вырваться из заточения!

Чувство времени я потерял, еще когда из моего лица делали памятник восточному искусству, поэтому я не знаю, сколько мне пришлось пролежать под безымянным трупом. Пока я лежал на холодном полу, мне приходилось постоянно сокращать мышцы, разгоняя кровь, не давая членам затечь, расслабиться. Если мне понадобится быстрый рывок, а я не смогу его совершить, я буду обречен.

Лязгнул замок, дверь открылась, впуская во мрак высокий темный силуэт. Белая чалма, черный китель и белоснежные брюки. Нетрудно узнать мундир хашшамирского гвардейца, даже в темноте. Он сжимает в руке револьвер и осторожно ступает по полосе света. Прошел мимо меня. Я напрягся, как можно тише переваливая прикрывающее меня тело в сторону и медленно, очень медленно поднялся. Едва не ступив в полосу света, я замер – стоит появиться моей тени, хашшамирец развернется, а в бою револьвера и острого осколка кости победит, к сожалению, револьвер. Ступая по телам, я медленно приблизился к остановившемуся врагу, который внимательно вглядывался в кучи трупов, выискивая, возможно, меня. Как только он решит, что я исчез из заточения, он ринется бить тревогу, надо спешить! Но как, если подо мной гибкие, расслабленные, не успевшие закоченеть тела, на которых так просто поскользнуться?! Он развернулся в тот миг, когда я бросился. Хашшамирец молниеносно вскинул руку, блокируя мое оружие предплечьем, а я схватил его запястье с револьвером и изо всех сил дернул, стремясь вывихнуть сустав, молясь при этом, чтобы он не успел выстрелить!

– Л’Мориа!.. – прошипел он. – Отпустите!