Маджонг Никитин Алексей

Глава без номера

Его не съели кормосы! Его зовут Кара Гэргэн!

Лошадь шла по редколесью осторожно. Под копытами шуршала трава, слабо трещали сухие ветки. Сумерки охватили унылые пространства, окружавшие Женю. Шел слабый снег, но ветра не было, и он не чувствовал холода. Серые сумерки заполнили его душу. Он не помнил, давно ли едет, и не знал, долго ли ему ехать еще. Он не представлял, где он находится и куда направляется лошадь — сперва она шла полями, потом появились редкие, невысокие деревья.

Женя не спрашивал себя, как и откуда попал в эти безжизненные места, он не помнил, что было с ним до того, как очутился верхом на этом спокойном и знающем свое дело животном. Но он вполне осознавал себя, и ничто его не тревожило.

Женя ехал в тишине, и, если не считать легкого похрапывания лошади и звука ее шагов, тишина была полной, глухой и всеохватывающей. Впрочем, с какого-то момента Женя понял, что слышит слабый звук. Звук напоминал писк комара. Сложно было даже сказать, не слышал ли он его с самого начала; возможно, так и было, а Женя просто не обращал внимания на едва различимое и далекое жужжание.

Вскоре после того, как появилось жужжание, Женя почувствовал, что он уже не один — его сопровождали. Спутник не проявлял себя ничем: не шумел, не прикасался к Жене, не пытался заставить его лошадь двигаться быстрее или, наоборот, остановить ее. Он просто был, существовал в одном пространстве с Женей. Потом их стало больше, может быть, двое, может быть, несколько.

Женя по-прежнему не видел никого в густых, серых сумерках, только звук стал громче и уже не был похож ни на писк комара, ни на жужжание. Казалось, где-то неподалеку летит стайка металлических стрекоз. Все происходящее не беспокоило Женю и не интересовало его; он отмечал изменения, но не искал им объяснений и не пытался делать выводы.

Лошадь вышла к реке и, видимо, свернула, потому что теперь Женя ехал вдоль берега, то приближаясь к воде, то удаляясь от нее. Это была серая и тихая река, такая же серая и такая же тихая, как и все вокруг. Звук, доносившийся до Жени, постепенно делался громче, стал различим неровный, рваный ритм. Теперь это было похоже на полет стаи небольших, сумасшедших металлических птиц. Стая то неслась изо всех сил, то вдруг замирала в воздухе, металась из стороны в сторону, взлетая и срываясь вниз. Лошадь уверенно везла Женю к источнику звука.

На излучине реки дорога пошла круто вверх, деревья стали выше и гуще. Теперь они пробирались по настоящему лесу. С трудом минуя старые буреломы, лошадь вывела Женю на широкую поляну. С трех сторон ее окружали деревья, а еще с одной она резко обрывалась к реке, оставшейся далеко внизу. За рекой кое-как угадывались поля. На поляне горел огонь, странный огонь, не дававший света. И где-то, уже совсем поблизости, был источник необычного металлического звука, не оставлявшего Женю.

Лошадь замерла неподалеку от огня, и рядом с ней встали те, кто сопровождал Женю в пути. Теперь он смог разглядеть их: волка, змею, ворона, сокола, лося, медведя и лису. Женя спустился с лошади, и она тут же отошла в сторону. Звери сомкнулись вокруг Жени плотным кольцом; огонь, и без того тусклый, потемнел еще, сумерки стали гуще, а металлический звук, прерываемый ритмичными ударами, — громче.

За мгновение до того, как тьма накрыла Женю, он понял, что слышит бубен. Это была единственная мысль, сумевшая прорваться сквозь мрак за все время. Она же стала последней.

Евгений Львов исчез навсегда.

— «…пуст и мутен взгляд русского человека, когда барин или исправник честит его в хвост и в гриву», — смакуя слово за словом, медленно произнес низкий бархатный голос. — «Иностранец или кто другой может подумать, что погрузился он в глубокий сон или в зимнюю спячку.» Это что еще за «другой»? Кто этот «другой»? Иностранец или кто другой. Откуда тут взялся «другой»?

А вот еще, послушай: «Ноздрев назвал Чичикова «остюком». Остюк — слово неприличное для мужчины. Происходит от «Фиты», буквы, почитаемой неприличной». Где он, скажи мне на милость, взял этот «остюк». Где откопал?

Голосу никто не ответил, и на мгновение восстановилась было черная тишина, но ее тут же прервал марш с хриплой, заезженной пластинки: «Будет людям счастье, счастье на века, у советской власти сила ве… сила ве… сила ве.»

— Эй, в радиоузле! У вас пластинку заело — не слышите?! — донеслось издалека.

Запахло весной, первой зеленью, прелыми прошлогодними листьями.

И тут понеслось без пауз и перерывов, хрипло и визгливо, женскими, детскими и совершенно нечеловеческими голосами:

— Водка-казенка — четыре семьдесят, колбаса докторская — два восемьдесят, батон — двадцать две копейки… Что-то еще? Быстрее соображайте, очередь ждет.

— Моя должность — командир рвоты. Второй раз представляться не буду.

— Птица-секретарь — совсем не то же, что птичка-секретарша.

— Могильный телефон — один из обязательных элементов могильной связи.

— Аккуратнее с этим списком. Там что не фамилия, то имя.

— …и не мешайте нам самовырождаться.

— Как вы можете смеяться, когда звучит имя Ленина?!..

— …пахнет мандаринами и елкой, с пушками, хлопушками.

— …на лису надо выходить с рассветом, когда она еще кормится.

— А мы его же салом — по его же шкуре.

— …лось во время гона сам идет на охотника, услышав шум ломающихся веток.

— Да ты сам-то не самка?

— …мой муж, мой молодой кам, сядем за небесным столом.

— Шаман сказал ему: не ходи туда — умрешь. А он пошел. Посмеялся над шаманом и пошел. Жена просила: не ходи, а если пойдешь, то хоть собаку вместо себя убей и в воду брось. Так он ей: я собаку люблю, убивать не стану. Жена плакала: зачем тебе собака, если сам умрешь. А он пошел.

Посмеялся над женой и пошел. Там он гусей стрелял, в карты играл. И через год пропал. Никто его не видел.

— …подо мной конь, вокруг желтая степь. Эту степь и сорока не перелетит, а мы проезжаем ее с песней!

— Те, у кого есть перья, не могут долететь сюда. Те, у кого есть когти, не могут добраться сюда. Ты, черный, вонючий жук, откуда ты взялся?

— Его чуть не съели кормосы.

— Все мое тело одни лишь глаза. Загляните в них, не бойтесь! Я гляжу во все стороны!

— Его не съели кормосы! Его зовут Кара Гэргэн! — торжественно объявил лось.

В окна большой комнаты вливался холодный ясный свет зимнего алтайского неба. Дом стоял на склоне сопки, и из окна были видны бесконечные степные пространства, уходящие на запад, леса и равнина, заваленные снегом.

— А-а, дружище, Кара Гэргэн, — старый шаман поднялся из-за невысокого стола. — Садись, поешь со мной. У меня все просто, чай и каша, — он кивнул на разорванную наискосок упаковку «Геркулеса». — Как ты себя чувствуешь?

— Как карта памяти после быстрого форматирования, — неуверенно пошутил Женя, садясь за стол напротив старика. — Спасибо. Кай Данх.

— Вот тебе чай, — шаман подвинул ему пиалу, — вот каша, мед, ешь.

Стол был застелен скатертью с рисунками из жизни медведей. Медведи спали, медведи увлеченно ели малину, медведи ловко карабкались по деревьям и разоряли пасеки, медведи стремительно гнали по лесу испуганного охотника. В комнате тоже недостатка в медведях не было: плюшевые мишки, белые и бурые, очковые и панды сидели и лениво валялись на полках, на диване и просто на полу. На стенах висели фотографии медвежонка Кнута из Берлинского зоопарка, постеры с изображением панды По из мульфильма «Кунг-фу Панда», группы «Маша и Медведи», картины художника Шишкина «Утро в сосновом лесу», знаменитой своими четырьмя медведями кисти художника Савицкого, и просто фотографии безымянных медведей.

— Это младшая дочка собирает, — Кай Данх заметил заинтересованный взгляд Львова. — А я не против, свой тотемный зверь в доме никому не повредит. Но о моих делах мы поговорим позже, а сейчас — о твоих.

— Да, это очень кстати, а то в своих делах я что-то ничего понять не могу. Одни вопросы в голове.

— Конечно, — тихо засмеялся Кай Данх, — у тебя много вопросов. Хотя все ответы на них тебе известны. У тебя сейчас такое время, когда ты уже все знаешь, но еще ничего не умеешь. Ты даже не знаешь, что ты знаешь. Тебе просто нужно открыть этот ящик и… быстро разобраться с тем, чему научили тебя духи. Очень быстро нужно разобраться.

— Духи. — хотел удивиться Женя, но вспомнил темную поляну на высоком обрывистом берегу темной реки и смыкающийся вокруг него круг зверей: медведь, лиса, лось. — Значит, духи.

— Понимаешь, вылечить тебя я мог бы и сам, но задача стояла другая и ты здесь не для этого.

— А для чего?

— Нет, это замечательно, — еще раз так же тихо засмеялся шаман. — Мне не приходилось говорить с молодыми камами сразу после инициации, но я вспоминаю себя. Наверное, я выглядел так же беспомощно. И так же забавно. А может быть, еще забавнее. Я ведь раньше был вторым секретарем райкома комсомола. С тех пор прошло двадцать пять лет. Даже больше.

— Чернобыльского райкома? — неожиданно для себя догадался Львов.

— Скоро мы начнем понимать друг друга без лишних слов, — улыбнулся Кай Данх. — Верно, Чернобыльского. И это была обычная командировка. Как всегда, много водки. Дорога. Ночь. Авария.

— Лось?

— Да нет, медведь, конечно. Ты же сам все видишь.

— Да, действительно, — согласился Женя.

— Итак: тебя зовут Кара Гэргэн, как многих шаманов многие тысячи лет. Духи научили тебя всему, что знали шаманы, твои духовные предки. И ты уже не человек. Новое знание и новая природа убили бы любого, оказавшегося здесь по ошибке. Но ты выжил и стал камом, а это значит, что ты здесь не случайно… Вообще-то, мне следует все это петь с захода солнца до восхода. Я должен обучать тебя целую ночь, а ты должен встретить рассвет совершенно очумевший и пораженный глубиной открывшихся бездн. Но, во-первых, все, что я скажу, ты и так уже знаешь, а во-вторых, у нас очень мало времени. Поэтому слушай внимательно: на самом деле ничего еще не решено. Тебя здесь еще нет. Ты еще не встречался с духами. Ты еще не Кара Гэргэн. Ты должен все это подготовить и провести. Сам. Понимаешь? Ты должен наложить хэн тамган на те события, которые привели тебя сюда.

— Я уже Кара Гэргэн, и я здесь, но одновременно я еще не Кара Гэргэн, и меня здесь нет?

— Не одновременно, — поправил его Кай Данх.

— Не одновременно, — повторил Кара Гэргэн.

Хоть слабо и смутно, но он начал понимать, о чем речь.

— Не теряй времени, начинай сегодня. Но и не спеши. Просто пойми, что ты можешь, и почувствуй, как это работает. Отправляйся в лес, походи, посмотри вокруг.

— Но что именно я должен делать?..

— Да ничего. Сам все поймешь. Ты ведь кам, а не ряженый дурак с пионерским барабаном. Да, кстати, если вдруг понадобится бубен — можешь пока брать мой. У нас многие и без бубна обходятся, но мне он помогает. И не пугайся попусту, мы все начинали с того, что проводили себя в камы. Сейчас я бы сделал это иначе, но и тогда получилось неплохо. А у тебя все впереди, и я тебе даже завидую, честное слово.

Кара Гэргэн аккуратно доел кашу. Со дна тарелки на него смотрел лось, вопросительно подняв голову с мощными рогами.

Он вышел из дома, так толком и не поняв, чем должен заниматься в лесу. Походить, посмотреть. Хорошо, он походит, посмотрит.

Время шло к полудню. День стоял светлый, и светлый стоял лес после первых осенних снегопадов. Остро пахло хвоей, морозным воздухом. Кара Гэргэн шел сперва по узкой лесной дороге, потом свернул и начал медленно подниматься к вершине сопки. Путь ему пересекали следы коротких птичьих перебежек, легких беличьих прыжков и широкие петли, выписанные лисой в поисках мышиных нор. Лисьи следы сперва были повсюду, но вскоре привели к низко склонившейся, широкой еловой лапе и там пропали.

Было тихо и отчего-то не холодно. Снег соскальзывал с ветвей елей и кедров и легкой пеленой, подсвеченной косыми лучами солнца, повисал между деревьями, медленно сползая к земле. Кара Гэргэн еще не чувствовал себя своим в этом лесу, и его одолевало беспокойство, но он знал, что время пройдет и лес его примет.

«Когда я вот так в последний раз ходил по лесу? — попытался вспомнить он и не смог. — Летом — да, а зимой?.. Только в детстве, может быть». Но и в детских воспоминаниях ничего похожего отыскать он не смог — одну лишь грязь и вечную слякоть городских тротуаров. Возможно, то, что место города в его жизни теперь займет этот заснеженный лес, было не самой важной переменой, но сейчас он был уверен, что это перемена к лучшему.

На вершине Кара Гэргэн отыскал широкую поляну и, устроившись на поваленном стволе старой сосны, взялся разглядывать череду сопок под ясно-голубым небом с редкими сероватыми облаками. Тени облаков быстро скользили по неровной земле, и казалось, что сопки, словно волны зимнего моря, спешат к невидимому берегу, чтобы исчезнуть, обрушив на сушу снег с обломками льда. Гигантские волны шли бесконечной чередой, и бесконечно долго он мог наблюдать за ними. Он слышал их далекий шум, и этот звук был похож на гул огромной массы людей на площади вечернего города.

Однажды, еще студентом, ему пришлось читать стихи перед праздничной, гуляющей толпой. Дурацкая была затея, и, разумеется, ничего из нее не вышло. Заканчивался май, собирался дождь, толпа желала пива и неизвестно чего еще; она желала, чтоб ей делали хорошо, а вместо этого в программе вечера были близкий дождь и какие-то стихи с невысокого, наспех сколоченного помоста. Стихов, конечно же, никто не слушал, но, удивительно, от того вечера осталось не чувство провала, досадной неудачи, а лишь непривычное и пугающее ощущение соседства глухой массы людей, колышущейся в опасной близости, перекатывающейся, подчиняющейся непонятным законам и гудящей глухо и враждебно.

Их было несколько, и после выступления они собрались дома у кого-то. Неожиданно в памяти Кара Гэргэна отчетливо проступили необычные обстоятельства того вечера, и легкий озноб прошел по позвоночнику. Удивительно, но никогда прежде он не вспоминал о них. Никогда не вспоминал.

Почему-то они тогда долго стояли в длинном коридоре, змеящемся между дверями старой коммуналки. Стены коридора до потолка были увешаны полками с пыльной рухлядью, накопленной несколькими поколениями обитателей квартиры. В доме стоял обычный запах старого жилья, запах дымоходов, забитых сажей давно и надежно, потолков, посеревших от жирной копоти, и деревянных полов, которые уже никогда не отмыть. Они чего-то ждали, почему-то не могли войти в комнату и, чтобы скоротать время ожидания, начали придумывать истории вещей на полках, разглядеть которые им с трудом удавалось в тусклом, мерцающем свете лампы, кое-как освещавшей коридор. С ними была девушка, и, выдумывая невероятное, все старались в первую очередь ради нее, ради минуты ее благосклонного внимания, ради мгновений легкого ее смеха. Сейчас Кара Гэргэн никак не мог вспомнить ни одной из тех историй, хотя, как мог, старался и понимал, что это важно. И все это время шум праздничной толпы стоял у него в ушах.

Потом им наконец открыли дверь одной из комнат, и это была странная комната. Она походила на зал небольшого ресторана, нет, если уж точно, она была похожа на бар в киевском Доме кино, где столики стоят вдоль стен, отделенные друг от друга застекленными перегородками. Так же была устроена и эта комната, только под потолком к перегородкам тянулись черные резиновые трубы. На конце каждой из них крепилась небольшая и не очень яркая лампа. Эти трубы были щупальцами огромного кальмара, длинная и узкая голова которого висела под потолком, выступая из полумрака комнаты.

Они собрались возле кальмара, обсуждая его вид и размеры, огромные щупальца, раскинутые по всей комнате, и только тут Кара Гэргэн заметил, что столики за перегородками — шахматные и на них уже расставлены фигуры.

— Интересно? — спросил хозяин комнаты, подходя к ближайшему столику со стороны черных и приглашая его сесть напротив.

Кара Гэргэн охотно занял предложенное место. Остальные продолжали говорить о гигантских кальмарах, вспоминали какие-то случаи из долгой и непростой истории отношений людей и кальмаров, а хозяин уже предложил ему сделать первый ход.

Только тут Кара Гэргэн увидел, что перед ним не обычные шахматы. Рядом с привычными конями, слонами и пешками несколько клеток были заняты небольшими разноцветными перьями, косточками слив и абрикосов, а посредине лежали игральные кости.

Не зная, как себя повести, он решил, что значение имеют только фигуры, и начал Испанскую партию, двинув королевскую пешку на привычное е4.

Противник в ответ бросил кости, после чего снял с доски очищенный лесной орешек, легко бросил его в рот, прожевал и проглотил. Это и был его ход.

Кара Гэргэн не знал правил, он совершенно не понимал, что делать, что можно и чего нельзя в этой игре. Он продолжил Испанскую партию и, игнорируя косточки и перья, вывел слона на с4. Противник сдул с доски все его перья.

«Даже кости не бросил, — возмутился Кара Гэргэн. — Сейчас снесу к чертям все на пол, что он тогда скажет?»

Но, даже думая так, он знал, что ничего похожего не сделает, — это значило бы, что он сдался. А сдаваться он не собирался.

«Как же играть?» — растерянно оглянулся он и увидел, что на остальных столиках нет даже шахмат. На одном были натянуты какие-то веревки, а между ними разбросаны стеклянные шарики, на другом стояли вырезанные из темного и светлого дерева слоны и носороги, еще на одном вместо клеток были сделаны небольшие углубления, заполненные небольшими разноцветными камнями.

— Послушай, — не выдержал Кара Гэргэн, — у этой игры есть правила? Как в нее играть?..

— Правила есть, — ответил хозяин комнаты. Лицо его все время было в тени, и только теперь он подался к доске и свет из щупальца кальмара лег на его лицо. — Только это не игра.

— Да что же это так шумит? — оглянулся Кара Гэргэн. Гул, преследовавший его все это время, стал громче и продолжал стремительно нарастать.

— Это вертолеты.

Это действительно были вертолеты. Две машины, черные в лучах противостоящего солнца, медленно поднялись над сопкой и зависли на несколько мгновений, отбрасывая такие же черные тени, прежде чем, набрав скорость, понестись на Кара Гэргэна. Растерявшись, он бессильно замер, следя за их стремительным, хищным полетом. Вертолеты промчались в нескольких десятках метров от него, и он отчетливо разглядел людей в камуфляже с карабинами. Уже провожая их взглядом, он с удивлением понял, что эти вертолеты, и охотники, и сама возможность встречи с ними вызвали у него совершенно невозможный, нечеловеческий, звериный ужас.

Спустя всего минуту вертолеты исчезли из виду, и еще через минуту стих звук винтов.

«Удивительно, — подумал Кара Гэргэн, — я ведь слышал их долго. Все время, пока они летели сюда, я слышал их, я спал и слышал их. И это было. Сколько же это длилось? Час? Два?»

Но ни солнце, висевшее там же, где он видел его, когда только поднялся на сопку, ни часы, хотя нарочно время он не замечал, не подтверждали это его предположение. По всему выходило, что спал он не больше нескольких минут.

— Очень хорошо, — выслушав вечером его рассказ, сказал Кай Данх. — Только это был не сон. Это проявилась твоя новая природа, включился инстинкт кама. Цепь событий, которые привели тебя сюда и сделали шаманом, уже начала выстраиваться. Ты не в силах остановить этот процесс, но можешь его направить.

В доме старого шамана было тихо. Они сидели вдвоем в той же заполненной медведями комнате, что и утром.

— Но там не было ничего такого, — пожал плечами Кара Гэргэн. — Я просто вспомнил давний случай. Хотя, конечно, как-то странно вспомнил. Да нет же, это был сон. Вот, послушай.

— Стоп! — Кай Данх остановил его быстрым жестом. — Никогда никому не рассказывай своих видений. Можешь считать их снами, можешь — божественным откровением, чем угодно, ты сам потом решишь, как к ним относиться. Но никогда никому не рассказывай, что ты видел на самом деле.

— Хорошо, — не стал спорить Кара Гэргэн. — А что же вертолеты?

— Это охотники. Здесь заповедник, но им плевать. Летают, стреляют.

— И ты не можешь ничего сделать? — Кара Гэргэн взял в руки плюшевого медведя, валявшегося на диване. У зверя были большие глаза ребенка и хищно оскаленная пасть.

— А что я могу? Привезти сюда зенитную установку и сбивать их? Кроме того. Ладно, оставим на время этот разговор. С охотниками мне самому пока не все ясно. Там много странного. Но в твоем рассказе была еще одна интересная деталь. Скажи, ты ведь не брал с собой бубен?

— Нет, ничего не брал.

— Думаю, это шум подлетающих вертолетов помог тебе так быстро войти в транс.

— Вертолеты в роли бубуна, — засмеялся Кара Гэргэн.

— Да запросто. У меня зять собственное мычание записал. Когда ему надо поработать, он включает плеер, надевает наушники и впадает в транс.

— Зять у тебя тоже шаман?

— Перуанский, — насмешливо дернул губой Кай Данх. — Чего смеешься?.. Как-то старшая дочка сообщила мне: «Папа, я видела во сне своего мужа. Он скоро за мной приедет». Ну, что тут скажешь?.. Ждем, — говорю, — пусть приезжает.

И через месяц пожаловал. Маленький, темненький, глаза как два перфоратора, взгляд — выдержать невозможно. Грибы свои привез, кактусы сушеные. А я эти грибы видеть не могу. Кактусы — ничего еще, а грибы мне нельзя.

— Что, врачи не велят? — засмеялся Кара Гэргэн.

— Вроде того. Как-то раз попробовал, едва жив остался.

— И что же твой зять — здесь теперь живет?

— Нет. Два месяца у нас покрутился и уехал с моей дочкой в свои Анды. Так о чем мы?..

— О бубнах.

— Да. Бубен мы тебе сделаем, но и ты времени не теряй. Отрабатывай собственную технику. Не всегда же под рукой окажутся вертолеты.

— Хорошо. Тогда я действительно возьму на время твой.

Огромный бубен с обтянутыми кожей, выпирающими концами распорок, был похож на штурвал небольшого парусника.

— Как они с ним управляются?

Бубен был в две трети его роста. Бить в него, танцуя, казалось полным безумием. Кара Гэргэн не представлял, как он станет это делать, если даже просто поднять и удерживать на весу эту махину у него едва получалось.

Он устроился на стуле и кое-как поставил бубен между ногами. Кажется, так ставят виолончель?.. Или ее ставят перпендикулярно?.. Удерживая бубен левой рукой, правой он попробовал слегка постукивать по туго натянутой коже, и тихонько затянул первое, что пришло в голову, «Черного ворона». Со стороны, конечно, это выглядело странно, и чувствовал он себя довольно дико, но если уж так надо, то он готов был к этому привыкнуть.

Кара Гэргэн не собирался немедленно накладывать хэн тамган. Он и не знал, что и как делать. Хотя уже понимал, зачем это нужно. События прошлого, особенно недавнего прошлого, не скрепленные волей шамана, могут быть изменены в любой момент кем угодно, хоть бы и другим шаманом. Последствия этого могут быть сокрушительными. Он просто исчезнет и из этого мира, и из памяти людей. Поэтому действительно надо спешить. Но займется он этим не сегодня. Все, что он хотел сделать сейчас, и все, что мог, — это хоть как-то привести в порядок собственные мысли. Ему надо было заново составить представление об окружающем мире. Старое уже никуда не годилось.

Для начала он решил разобраться с аварией. Теперь Кара Гэргэн вовсе не был уверен, что история про Ваську Гомоляку, который стал лосем, прозвучала той ночью на самом деле. Откуда вообще она взялась? Он попытался разложить всю поездку на самые мелкие эпизоды, начиная с того момента, когда из всех таксистов, собравшихся возле семипалатинского рынка, они выбрали именно рыжего Колю. Был вечер, ветер дул сухой и пыльный, и далекая грозовая туча поднималась над горизонтом.

«Черный ворон» был исполнен десять, если не двенадцать раз, и теперь Кара Гэргэн тихо мычал детский шансон, давнюю песенку, начала и конца которой он не помнил, а возможно, никогда и не знал. Ладонь сама выбивала на бубне какой-то быстрый ритм, а он, закрыв глаза, едва заметно раскачивался на стуле.

Ему нужно было вернуться в тот вечер. Он вспоминал его в деталях, отыскивая путь в близкое прошлое, но не мог найти, и только вязкая темно-коричневая пустота окружала Кара Гэргэна. Эта пустота не была бесконечной, в ней не было льда непостижимых и недоступных пространств. Казалось, достаточно развести руки, чтобы коснуться невидимых стен, но он не мог сделать и этого. Теперь он бил в бубен яростно и исступленно, словно от силы и скорости его ладоней зависело, найдет ли он когда-нибудь хоть какой-то выход из узкой, тесной и темной ловушки, в которую он сам загнал себя этим бубном. Он оглядывался по сторонам, понимая, что выход должен быть. Конечно, выход есть, его только надо найти.

То, что искал, Кара Гэргэн увидел, случайно глянув вверх. Там, над самой его головой, медленно парил огромный, иссиня-черный ворон. Космический, обжигающий холод, исходивший от птицы, Кара Гэргэн почувствовал немедленно, едва скользнул по нему взглядом. Дважды Кара Гэргэн пытался задержать взгляд на птице, и оба раза ворон ускользал, окатывая его леденящей волной. «Я должен стать таким, как он, — понял Кара Гэргэн. — Сколько у них там, минус двести семьдесят три? Значит, минус двести пятьдесят хотя бы. Кто знает, зачем же во мне столько воды?..»

Наконец он смог удержать птицу взглядом и тут же забыл о времени ожидания и поисков. Ворон сорвался с места, и Кара Гэргэн вновь оказался под проливным дождем на дороге из Семипалатинска в Барнаул.

«О, Гарри, Гарри, Гарри, ты не наш, ты не наш, — раз за разом повторял он, — о, Гарри, Гарри, ты не с океана.»

На обочинах стояло несколько машин, суетились люди, случайно оказавшиеся этой ночью на дороге. Женю Львова укладывали на заднее сиденье микроавтобуса, а возле разбитой «Волги» рыжий таксист Коля объяснял Регаме, рвавшемуся ехать с Женей, что это не нужно и даже вредно, что если возможно еще сделать хоть что-нибудь, то все будет сделано, а у Регаме и без того разбито колено и ушиблены ребра, поэтому ему сейчас надо немедленно пересесть в одну из машин, идущих на север, и отправляться в Барнаул.

Одновременно с этой, обычной, картинкой Кара Гэргэн видел другую, словно наложившуюся поверх первой. Каждый участник сцены на дороге был еще и источником возбуждения окружающего пространства. Это было похоже на рябь, на круги на воде. Подавляя других, подавляя и Регаме, жестко и настойчиво таксист Коля навязывал всем свою волю. Пространство вокруг него буквально штормило, захлестывая мощной и крутой волной, заливая слабые протесты Регаме.

Послушно набросив плащ, сильно хромая, Регаме перебрался в одну из машин, и минуту спустя его уже увозили в сторону границы с Россией. Следом за этой ушла еще одна машина. Микроавтобус с Женей свернул на грунтовую дорогу, уводившую в лес. За ним в разбитой и залитой дождем «Волге» уехал рыжий Коля.

И только теперь, когда на дороге не осталось никого, Кара Гэргэн увидел, что все это время и случайные участники ночной сцены, и ключевые игроки не были самостоятельны. Чья-то мощная воля, искажая огромные пространства, подчиняла себе всех, кто только что был здесь.

Игра IX