Далеко от Земли Комарницкий Павел

– Папа, можно я уже пойду? – почтеннейшая Сайма стояла в дверях с видом закоренелой пай-девочки, трогательно и беззащитно надув губки и очаровательно хлопая длинными ресницами. – Ну паа-па… ну все же меня одну ждут!

Папа тяжко вздохнул, разглядывая дочуру. Наряд девушки в данный момент состоял практически из одних ювелирных украшений – серёжки до плеч, браслеты на руках и ногах, связка амулетов на груди – это, естественно, всевозможные полезные приборы… На талии дочуры виднелся поясок в виде золотой цепочки, перехваченной алмазной застёжкой пониже пупка. Свободный конец пояска-цепочки, украшенный талантливо стилизованной человеческой кистью с вытянутым указательным пальцем, болтался возле самого лобка, и указующий перст недвусмысленно указывал на псевдотату, весьма талантливо на том лобке нарисованное – роскошный цветок в обрамлении надписи «возьми меня сейчас»

– Ладно… – папа сделал слабый неопределённый жест рукой. – После побеседуем насчёт. Иди уже!

– Спасибо, папуля! – доча не заставила себя упрашивать, крутанулась на пятках и исчезла из поля зрения.

– Трудный возраст, – вежливо констатировал Инмун.

– Очень трудный, – безропотно согласился хозяин дома.

– Вот раньше, помнится, картинок не было…

– Это ты уже стареешь, – усмехнулся Нинэтэр. – Верно, картинки были не в моде. Но что-то я не припомню, носила ли на вечеринках твоя благоверная что-либо, кроме браслетов?

– Клевета. Она всегда приходила в переднике. Длинном таком, до колен. Потом, правда, я наловчился от него избавляться. Под предлогом, что мешает танцевать.

– Да, стащить с девушки передник, притом так, чтобы она не рассердилась, – высокое искусство!

Посмеялись.

– Однако перейдём к делу, – оборвал веселье хозяин дома. – Я слушаю, излагай.

Выбрав из связки кулонов один, Инмун поднял его на уровень шеи, придавил пальцем – в воздухе вспыхнуло голографическое изображение.

– Первая попытка достичь нашей планеты была предпринята аборигенами четвёртого февраля тысяча девятьсот шестьдесят первого года… прошу прощения, это рабочий документ, исчисление дано по календарю аборигенов Иннуру. Нужно сейчас переводить?..

– Не нужно, у меня тут автопереводчик, – Нинэтэр коснулся пальцем клипсы в ухе. – Продолжай.

– Кодовое аборигенное название миссии – «Спутник-7». Стараниями нашей Службы Контроля аппарат остался на низкой орбите. – Инмун сменил кадр, некоторое время гость и хозяин рассматривали изображение примитивного космического апарата. – Следующая попытка, однако, не заставила себя ждать. Двенадцатого числа того же месяца того же года…

– Прокол, Инмун. Утрата контроля.

– Признаюсь, мы расслабились. Не ожидали, что вот так вот подряд… Впрочем, я бы не стал так уж драматизировать. Всё равно ведь погремушку перехватили вскоре после выхода на траекторию. Мимо Иноме пролетела уже болванка. Да и спешное повторение одного и того же сценария может рано или поздно натолкнуть аборигенов на мысль…

– Вероятно, ты прав.

– Кодовое название миссии – «Венера-1».

– Дальше.

Следующий кадр – уже другой аппарат совершенно иной конструкции.

– Миссия «Маринер-1». Запуск этой погремушки был проведён из другой страны. Дата – двадцать седьмое июля шестьдесят второго года. Но мы всё равно успели принять меры. Отклонение от курса на старте, аппарат на траекторию не вышел. Авария.

– Хорошо, хорошо… Дальше.

Ещё кадр.

– Снова прежняя страна, миссия «Спутник-19». Запуск двадцать пятого августа того же шестьдесят второго года. Аппарат накрылся на опорной орбите.

– Хорошо, очень хорошо… – хозяин дома рассматривал изображение неуклюжего изделия аборигенов соседней планеты. – Дальше.

Смена кадра.

– Очередная попытка прорваться к нашей прекрасной Иноме произошла всего через два дня… ну то есть тамошних дня, конечно. Двадцать седьмое августа шестьдесят второго года по календарю аборигенов. Снова вторая страна. Миссия имела название «Маринер-2».

Мужчины разглядывали висящее в воздухе объёмное изображение.

– Это была и наша первая попытка не просто уничтожить аппарат, а осуществить подмену.

– Я и сейчас считаю эту акцию неоправданной, – Нинэтэр движениями пальцев подправил ракурс картинки. – Но вашему любимому шефу удалось убедить и Совет, и самого Хасехема.

– Прошу прощения, многоуважаемый Нинэтэр, но тут ты не прав. Погремушки шли густым косяком. Конечно, мы старались максимально разнообразить поток отказов, но поиск диверсантов уже шёл вовсю. Нельзя было и далее валить всё без просвета.

– Можно. Непрерывный поток отказов уже вскоре привёл бы аборигенов к мысли, что нынешний уровень их техники принципиально не позволяет осуществлять межпланетные перелёты. Мы уже работали над незаметным вбросом этой версии с последующим распространением среди специалистов. Вы же дали им окно, вселили надежду.

– Я не согласен с этим умозаключением.

– Ладно, оставим. Что сделано, то сделано. Дальше, пожалуйста.

Новый кадр.

– Это опять первая страна. Первое сентября того же года, то есть всего четыре дня спустя. Миссия «Спутник-20».

– Ох, и упорные ребята.

– Не то слово. Отказ на орбите.

Пауза – хозяин дома внимательно рассматривал голограмму, поворачивая так и этак.

– Дальше.

Ещё кадр.

– Двенадцатое сентября того же года. Миссия «Спутник-21». Это была последняя погремушка в том косяке. Авария при запуске.

Пауза.

– Дальше.

– Дальше наступила небольшая передышка. Все заготовленные погремушки оказались истрачены, нужно было осознать горький опыт, сделать выводы… В общем, следующая попытка прорыва блокады произошла лишь одиннадцатого ноября следующего года. Миссия «Космос-21». Кстати, при подготовке сей погремушки впервые прямо привлекали аборигенные спецслужбы. Очень остроумная ловушка получилась, на мой взгляд, позволявшая резко сузить круг поиска подозреваемых.

– Да-да, я помню, как вы тогда не менее остроумно ускользнули из поля внимания аборигенской службы безопасности, – хозяин дома улыбнулся.

– Удача плюс осторожность, великое дело… Отказ на орбите, на траекторию межпланетного перелёта аппарат не вышел.

– Дальше.

Смена кадра.

– Миссия «Венера 1964А», старт был назначен на девятнадцатое февраля шестьдесят четвёртого года. Отказ при запуске.

– Дальше.

Ещё кадр.

– Миссия «Венера 1964В», старт первого марта того же года. Отказ при запуске.

– Повторяетесь.

– Что делать… Десять дней всего разницы по дате старта, когда бы мы успели переработать и внедрить новый сценарий?

– Ладно, что сделано, то сделано. Дальше.

Новый кадр.

– Миссия «Космос-27», запуск двадцать седьмого марта. Отказ на орбите. А что делать?

– М-да… действительно. Либо отказ при запуске, либо на опорной орбите. Дальше.

Смена кадра.

– Миссия «Зонд-1», запуск второго апреля того же шестьдесят четвёртого года. Поскольку дальнейшее использование пары типовых причин становилось уже прямо опасным, для разнообразия сценарий был изменён. Погремушка пролетела на совершенно безопасном расстоянии от Иноме, почти десять диаметров. Информационная ценность миссии практически нулевая.

– Гм… – Нинэтэр в раздумье почесал нос. – Ну, допустим. Дальше.

Снова смена кадра.

– Миссия «Венера-2», запуск двенадцатого ноября следующего, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Погремушка ликвидирована на траектории межпланетного перелёта.

– Серьёзный разрыв по времени. Такая пауза… нет ощущения, что они выдыхаются?

– Отнюдь. Да вот, пожалуйста…

Новый кадр.

– Следующая миссия «Венера-3», старт шестнадцатого ноября того же года. Всего четыре тамошних дня, как видим. Чтобы сбить со следа уже довольно близко подобравшиеся службы безопасности аборигенов, сценарий ликвидации был подвергнут коренной переработке. По легенде, погремушка якобы достигла нашей Иноме, но уже в процессе спуска произошёл отказ. Так что информации у аборигенов Иннуру по-прежнему с кончик мизинца.

Пауза.

– Дальше.

Новый кадр.

– Миссия «Космос-96», запуск двадцать третьего ноября шестьдесят пятого года. Авария на орбите.

– Опять…

– А что делать?

– Ладно… Дальше.

Ещё кадр.

– А дальше совсем интересно. Миссия «Венера 1965А»[1], старт двадцать третьего ноября того же года. Авария при запуске.

– Подожди… вот так, практически одновременно?!

– Абсолютно точно. Нам удалось и в этот раз обезвредить погремушки, но капкан почти сработал. Пришлось эвакуировать Кунжада, над внедрением которого работали столь долго и кропотливо. Но что ещё хуже, подозрения тамошних особистов подошли к самой грани. Собственно, они бы уже должны были решить задачку, но инерция мышления не позволяет им, как они говорят, «опираться на сказочные версии» Сумасшедший псих, диверсант из страны-конкурента, маниакальный противник космонавтики – словом, всё что угодно, лишь бы не вмешательство инопланетного разума.

Пауза.

– Пойми, Нинэтэр. Дальнейшая работа в таком ключе становится невозможной. Шестнадцать попыток, две страны и куча различных аппаратов. И всё безуспешно. Ну чего мы добиваемся – чтобы аборигены Иннуру сделали наконец правильные и притом однозначные выводы?

Хозяин дома молча и внимательно изучал висящую в воздухе голограмму – корявый аппарат, сработанный полудикими аборигенами планеты Иннуру.

– Мы очень рассчитываем на тебя, многоуважаемый Нинэтэр. Твой голос, как начальника Службы Неба…

– Конкретнее, пожалуйста.

– Куда уж конкретнее. Надо перестать тупо истреблять эти погремушки. Пора внедрять устойчивую легенду, однозначную для всех последующих аппаратов. Анализ грунта? Панорамы видео? Они их получат на радость учёным аборигенам Иннуру.

Пауза.

– Так можем мы на тебя рассчитывать?

Начальник Службы Неба задумчиво теребил собственный нос.

– Ты вот что, сбрось мне весь этот материальчик. Я должен хорошенько всё продумать.

– С возвращением, герой!

– Ну ладно уже, пап! Ну чего теперь, из-за одной игрухи неудачной мне всю жизнь кругом попрекать?

Отец разглядывал меня, слегка перекладывая голову с боку на бок, точно видел впервые. Или что-то новое на мне наросло…

– Ладно, не будем. Раздевайся, обустраивайся понемногу.

Скинув куртку и ботинки, я направился в свою комнату, на ходу стаскивая свитер. Стопка учебников и тетрадок лежала, как была оставлена, но на поверхности письменного стола уже успел скопиться тонкий слой пыли. Я провёл пальцем, поднёс к носу. Чихнул. Да, тут мои родители молодцы. Что бы я на столе ни начудил, никто в моё хозяйство не лезет. Ну разве что Ленка по малолетству…

– Ленка где, в садике?

– Ну где же ещё.

– Как она?

– Вечером увидишь, насладишься общением с родной сестрой. Вчера реветь вдруг удумала, кстати, – где Тоша, верните немедленно Тошу…

Я широко улыбался. Как ни крути, славная она растёт, Ленка. Люблю я её, вот что. И маму, и папу. Всех вас люблю, родные мои, вот так вот. А что не видно сразу, так переходный возраст у меня…

– Разговор один к тебе есть, Антон, – папа торчал в дверях с непривычно серьёзным видом.

– М?

– Вот это что, по-твоему?

Некоторое время я с нарастающим изумлением и интересом разглядывал девчоночью ночнушку. Мамина? Ни фига. На маму если эту тряпочку и получится натянуть и не порвётся она, то, пардон, ничего прикрыть не удастся. Ни сверху, ни снизу. Да что я, свою маму не знаю, что ли! Большой уже, не совсем дурак… мама такого фасона сорочку не наденет ни в жизнь, даже если бы у бати хватило смелости ей такое задарить. «Я вам не стриптизёрша в борделе, Эдуард Николаич!»

– Па, откуда это?

– Так это я тебя спрашиваю. Как эта вещь оказалась у нас в доме?

Я поднял глаза, честные, как у ангела.

– Па, я правда не знаю. То есть ничего про эту… гм… рубашку?

Некоторое время отец молча изучал моё лицо.

– Ну хорошо, – он со вздохом убрал куда-то с глаз долой подозрительную тряпицу. – Тогда второй вопрос.

Передо мной на стол легла фотка. Я вгляделся и вздрогнул. Голая, то есть совершенно голая девчонка лет двенадцати позирует перед объективом, закинув руки и слегка изогнувшись. Стройные длинные ноги, безупречно стройные на зависть тощим угловатым сверстницам, острые конические холмики не развитых ещё до конца грудей… чёрная густая шевелюра… тут даже подойдёт эпитет «буйная», вон какая копна на голове… И глаза. Совершенно невозможные глаза.

– Па… кто это?!

– Ну хватит, Антон. ЭТО было у нас в аппарате. Пока ты лежал в больнице, я тут решил перемотать и проявить плёнку, там пара нужных мне кадров оказалась. Проявил, просмотрел… Обрати внимание на интерьер. Или ты осмелишься утверждать, что это снято не в нашей квартире?

Отец резко поднял мне голову, держа пальцами за подбородок.

– Будем ещё отпираться? Кто она? Что вы курили?

Я не сделал ни единого лишнего движения.

– Пап… Ты можешь мне не верить. Потому что мне нечем доказать… Но я прошу мне поверить. Я действительно не знаю, кто она. То есть не помню её. Совсем.

Пауза.

– И я ничего не курю. Абсолютно. Один раз твои сигареты попробовал, только… и бросил. И водку тоже.

Вздохнув, отец отпустил мой подбородок.

– Приходится верить… Если ты так гениально притворяешься, право, из тебя вырастет великий артист.

Я чуть улыбнулся, и язык мой вдруг извлёк откуда-то из недр памяти, самостоятельно выдав:

– Кто знает? Может быть…

Горячий дождь рушился с небес водопадом, грозя смыть всё живое. Стеклянные струи мерцали призрачным голубым огнём, почти не угасавшим, раскаты грома сливались в сплошную канонаду. За прозрачной завесой рушащейся с небес воды гнулся к земле сад – деревья свернули листья, втянув уязвимую зелень в псевдопочки, но даже голые ветви с видимым напряжением выдерживали неистовый напор. Ручеёк, протекавший за садовой оградой, превратился в полноводную реку, кипящую под ударами мириад тяжёлых, как пули, дождевых капель. Время Ливней – самый неуютный сезон на прекрасной Иноме. Даже сейчас, когда Служба Спасения может прийти на помощь в любой момент, несчастные случаи случаются не так уж редко. В древние же времена участь путника, застигнутого в дороге Сезоном Ливней, была незавидна…

Вздохнув, Иллеа отвернулась от прозрачной стены, щупая всё ещё влажные волосы. В углу валялся комком мокрого тряпья иннурианский наряд – «брючный костюм», это ужасное сочетание штанов и жакета, сброшенный впопыхах. Десяти шагов от места высадки из пузыря-гравилёта до двери хватило, чтобы промокнуть до нитки.

– Ну, так и будем молчать?

Вейла, сжавшись в гравикресле в комочек, угрюмо молчала. Непросохшие волосы тяжёлыми прядями падали на плечи, обрамляя бледное личико с плотно сжатыми губами. В груди у матери даже защемило от наплыва чувств.

– Так получается, что это я уже хожу в виноватых?

Дочь вскинула на маму глаза, блестящие от слёз.

– Зачем было в него стрелять, мама?

Иллеа вздохнула.

– Потому что у тебя хватило соображения показать ему тинно. Ты можешь обижаться сколько угодно, Вейла. Но на месте Ноллана я поступила бы так же. И потом, ему ничего не грозит. Наши помощники под видом… ну, не важно… организовали вызов тамошней Службы Спасения. Сейчас твой дружок уже пришёл в себя, я специально наводила справки.

– Дружок… – Вейла сглотнула слёзы. – Ты забыла сказать «бывший», мама. Он же меня забудет! Совсем забудет! Уже забыл!

Вздохнув ещё тяжелее, мать опустилась в мягкие объятия гравикресла рядом с дочкой.

– Подвинься…

Вейла молча уткнулась маме в грудь. Обняв дочь, Иллеа медленно перебирала её роскошные густые волосы.

– У него действительно остался твой портрет?

– Да… и платье…

Она вновь вскинула голову.

– И картинку у него тоже заберёте, да?

– Да успокойся, – Иллеа притянула голову дочери обратно к себе на грудь, и девочка притихла. – Не станет никто с этим возиться. Это же не тинно.

Воцарилось зыбкое молчание, нарушаемое лишь плеском дождя и перекатывающимся по небу грохотом грозовых разрядов.

– Хорошо, что папа сегодня не дома, – Вейла, вздохнув, прижалась к матери поплотнее.

– Кому-то хорошо, – чуть улыбнулась Иллеа, – а кому-то не очень. Мне нужно возвращаться на Иннуру.

– Тебе здорово влетит за меня, да?

– Уже влетело, – тихо засмеялась женщина. – Шеф был вне себя, что пришлось вызывать оперативную группу. Боюсь, теперь за ключом от тинно мне придётся каждый раз бегать по инстанции… не дадут домой… Твой папа, кстати, сторонник перехода на беспарольные ключи с системой опознания владельца…

– Вот видишь, мама. Хорошо, что я успела.

Они встретились глазами и разом прыснули смехом.

– Слушай, зачем ты крутилась там голышом? И снимок тоже. У аборигенов Иннуру это почитается неприличным, сниматься девушке обнажённой.

– Ну ты скажешь, мама. Какой же это портрет на память? Ещё не хватало, чтобы я выглядывала из этого жуткого мешка с рукавами!

Вейла вновь подняла на мать глаза.

– А может, он вспомнит?..

Иллеа чуть улыбнулась.

– Кто знает. Может быть… Тебе этого хочется?

Пауза.

– Да.

– Не думаю, что тебе удастся повторить свой сногсшибательный вояж.

Пауза.

– Ты не права, ма… – девочка смотрела в стену ливня, озаряемую трепещущим грозовым заревом. – Я обязательно вернусь туда.

– Хм?

– Я вырасту и тоже буду работать в Службе. Как ты, мама.

Жёлтые листья ковром устилали землю, блестя, точно лакированные. Нудный мелкий дождик моросил с серого неба, точно через сито, намокший капюшон болоньевой куртки ощутимо давил на голову. Генерал – а может, и граф – взирал на меня с барельефа хмуро и укоризненно: что, парень, проворонил своё счастье?

Вздохнув, я присел, осторожно разгрёб руками мокрое покрывало палых листьев. Нет, конечно… Даже следов от Борькиных растоптанных кедов не осталось. Откуда-то из глубины памяти всплыло киношное – «и дождь смывает все следы»… Ну вот, сталбыть. Смывает. И теперь уже не определить, видели тут ребята что-то, или поблазнилось им, или вообще решили меня разыграть, и только.

Меня вдруг пронзил дикий ужас. Я сунул руку в карман, вытащил из-за пазухи небольшую – девять на двенадцать – фотку, запакованную в прозрачную плёнку и судорожно перевёл дух. Уф… не поблазнилось. Нет, не растаяла бесследно та девчонка. Не бред… Но кто же она? Что делала в нашей квартире? Кто её снял-то в таком виде – неужто я сам? Отец? Отец, во всяком случае, не стал бы так зверски меня разыгрывать. Да и потом, среди наших знакомых этой вот девчонки не числится, точно вам говорю. И представить, что мой папа приводит какую-то девчонку-малолетку с улицы, раздевает догола, фотографирует… ночнушка эта ещё… нет, это круче любого бреда!

Я чуть улыбнулся. Спасибо тебе, папа. Как ты мудро скрыл от мамы и ту тряпицу, и это фото… И правильно. Не хватает ещё, чтобы мама извелась в диких догадках.

Я стёр с карточки водяную морось, неустанно сыпавшую с небес. Девочка с фото смотрела на меня улыбаясь, однако в глазах её плавала нездешняя грусть. Кто ты, знакомая незнакомка? Увижу ли я тебя вновь, хоть когда-нибудь?

И вновь откуда-то из недр покалеченной памяти всплыло:

«Ктоо знаайет. Моожет биить…»

Солнце, едва высунувшее из-за горизонта ослепительно-огненный краешек, превратило небеса в сияющий золотой купол. Среди цветов, умытых предутренней росой туманов, сновали стайки радужно расцвеченных птичек, оживлённо щебеча. Большущая, как тарелка, бабочка, споря с маленькими летуньями яркостью расцветки, порхала от цветка к цветку. Не спеша присела на край одного, вытянула хоботок, добираясь до сладкого нектара. Ярко-голубая, режущая глаз люминесцентным сиянием пчела с недовольным жужжанием кружилась подле, раздосадованная обилием конкурентов – им бы только пузо наполнить, а ей работать надо! До полуденного зноя не так уж много времени, надо успеть наполнить медовые соты…

Время Восхода – самый лучший сезон на прекрасной Иноме.

– Почтенная Иллеа, все собрались и ждут тебя!

– Иду!

Оторвавшись от созерцания рассветного сада, Иллеа ткнула пальцем в нужный сегмент ожерелья, быстро оглядела себя в возникшей рядом зеркальной стене. Строгое деловое платье нежно-зелёного цвета, плотно облегающее стан, бретели, сходящиеся на солнечном сплетении, длинный до колен передник, прикрывающий лобок… Длинные стройные ноги с сильными бёдрами, великолепные округлые плечи, роскошные высоко стоящие груди с торчащими сосками, обведёнными розовой люминесцентной краской… Да, не та уже девчонка смотрит оттуда, из-за зеркальной грани, совсем не та… И не надо говорить, кстати, что на учёной конференции внешний облик докладчицы не особо важен. Красота – это страшная сила, и нужно умело её использовать. Ну, вперёд!

Зал был полон на редкость. Четыреста голов обоего пола, не меньше. Возрос, заметно возрос интерес обитателей прекрасной Иноме к своей суровой соседке.

– Уважаемые коллеги! Я рада приветствовать вас здесь. Возможно, не все имели время ознакомиться с тезисами сегодняшней конференции, поэтому позволю себе напомнить вкратце – сегодня речь пойдёт о дальнейших перспективах деятельности Службы Контроля Иннуру.

В воздухе вспыхнула голограмма.

– Прежде всего следует отметить, что интерес аборигенов Иннуру к нашей прекрасной Иломе, несомненно, выдыхается. Аппараты, ещё не так давно запускаемые буквально косяками, отправляются к нашей планете всё реже. Совершенно прекратились дистанционные исследования в длинноволновом диапазоне, как пассивные, так и радиолокационные. Поскольку на нашей Иноме иннурийцы уже всё изучили, и состав облаков, и атмосферы, и почвы. И панорамы…

Смех в зале.

– А между прочим, совершенно напрасен ваш смех, уважаемые коллеги. Если кто не помнит – в первой миссии, имевшей целью передачу панорамных изображений, наша многоуважаемая Служба Неба решила не заморачиваться с созданием имитатора и просто использовать иннурийский аппарат. Аппарат, естественно, передал то, что в него ввели, и отключился. Гасящее поле, естественно, не применялось – зачем, если сам аппарат передаёт легенду?

И каково же было удивление наших сотрудников, когда среди переданных видеолегенд мы обнаружили ВОТ ЭТО.

Изображение на виртуальном экране поменялось – с плоского чёрно-белого снимка, очень грубого, почти схематичного, хитро таращил глаз попрыгай. Самый обыкновенный, каких держат в своих домах миллионы иномейцев.

– Вот до чего доводит дешёвая экономия. Очень хотелось бы услышать многоуважаемого шефа Службы Неба Нинэтэра.

Многоуважаемый Нинэтэр встал, имея непривычно пунцовый окрас лица, обычно бесстрастно-задумчивого.

– Это невероятный прокол, не отрицаю. Мы провели внутреннее расследование инцидента. Да, в помещение, где был размещён аппарат, проник попрыгай. Очевидно, заинтересовавшись объектом непривычного вида, он принялся долбить его клювом… Контакты примитивного механического реле замкнулись, и аппарат произвёл съёмку-передачу изображения – энергия в аккумуляторах была не исчерпана… Да что говорить! – махнув рукой, начальник Службы Неба сел.

– Самое скверное, что снимок растиражирован и рассован по множеству мест, достать откуда и исправить уже невозможно, – соски Иллеа осуждающе колыхнулись. – Наша Служба Контроля старается, конечно, но… Тамошний учёный, Ксанфомалити, – длинное иностранное имя Иллеа выговорила чётко, раздельно впечатывая слоги, – уже выдвинул предположение, что это снимок живого существа. Правда, его сослуживцы подняли на смех, но тем не менее… Прошу задавать предварительные вопросы, коллеги.

– Прошу слова! – поднялся один из сидевших в первом ряду. – Не отрицая вины нашей Службы Неба, всё же хочу заметить, что мир этот не таблица умножения, и место чуду в нём всегда имеется. Под чудом я подразумеваю цепь событий, каждое из которых маловероятно. И не все чудеса бывают со знаком плюс, к сожалению. Да вот, зачем далеко искать пример – не у тебя ли, многоуважаемая Иллеа, дочка стащила ключ от тинно, дабы попутешествовать по чужой планете?

– На этом конференцию позвольте считать закрытой!

Стукнув молоточком по бронзовому гонгу, председатель встал, и публика в зале разом зашевелилась. Иллеа, помедлив, тоже двинулась к выходу.

Снаружи по-прежнему царило дивное раннее утро. Солнце, кажется, и не подумывало выбираться из-за горизонта. Иллеа чуть усмехнулась, вспоминая восходы на Иннуру – чуть зажмурился, и вот он, уже полдень…

У самой гравилётной площадки стоял мужчина, приветливо махая рукой.

– Привет тебе, о прекраснейшая Иллеа!

– Да ну тебя в самом деле, Инмун! Полный зал сегодня, а родной муж не соизволил явиться!

– Ну видишь же, явился, – Инмун лучезарно улыбнулся.

– Когда?! Ну ладно доклад, но хоть на прения-то ты мог успеть? – Иллеа демонстративно отвернулась.

– Ну не смог, ну никак…

– Как там написал этот древний поэт-иннуриец: «И жалкий лепет оправданья».

– Ну ладно, не дуйся, – Инмун опустился рядом с женой на колени, обхватил её ноги, прижался щекой к бедру. – Прости нахального мальчишку, м?

– Пусти!

– Ну вот ещё. Никуда я тебя не отпущу, до края жизни. Ты же моя жена.