Пульс (сборник) Барнс Джулиан

К его удовольствию, все рассмеялись. Даже Марта; она догадывалась, что отныне эта история войдет в его постоянный репертуар.

Окрыленный таким успехом, Кен решил зажечь садовые свечи — восковые столбы метровой высоты, смутно напоминавшие ему факелы римских триумфаторов. Улучив минуту, он перекрыл струю в водоеме, который про себя называл не иначе как лужей.

Теперь в воздухе было не просто свежо, а весьма прохладно. Кен подлил всем красного вина, Марта предложила перейти в дом, но гости из вежливости отказались.

— А что, глобальное потепление отменили? — бодро спросил Алекс.

Потом разговор перешел на уличные обогреватели (мощная штука, но такая неэкологичная, что покупка ее равносильна преступлению) и углеродный след, рынки сельскохозяйственной продукции, воспроизводство рыбных ресурсов, сравнительные характеристики электромобиля и биодизеля, ветровую и солнечную энергию. Возле самого уха Кена раздался угрожающий комариный писк; он решил не обращать внимания и даже не дрогнул, когда почувствовал укус. Просто сидел и втайне радовался своей правоте.

— А я получил огородный участок, — объявил он.

Известная уловка мужа-подкаблучника: сообщать о самовольных действиях в присутствии посторонних.

Однако Марта не выказала ни удивления, ни раздражения, а вместе со всеми подняла бокал за похвальное новое хобби Кена. Его засыпали вопросами насчет стоимости, местонахождения, типа почвы и будущих посадок.

— Ежевика, — выпалила Марта, не дав ему раскрыть рта, и одарила его ласковой улыбкой.

— Как ты угадала?

— Помнишь, я делала заказ по каталогу «Маршаллс».

Она еще попросила его проверить ее расчеты; конечно, ей было вполне по силам решить задачку на сложение, но список включал множество небольших сумм, оканчивающихся преимущественно на девяносто девять, и к тому же расчетами у них в семье обычно занимался Кен. Он же выписал чек, добавив к заказу еще пару наименований. И вернул заполненный бланк Марте, потому что у них в семье она была Хранительницей Почтовых Марок.

— Я уже тогда заметила, что ты заказал два куста ежевики. Сорт «Лох-Тэй», как сейчас помню, — сказала она.

— Ну и память, — отозвался он, глядя на нее в упор. — Прямо фотографическая.

Наступила короткая пауза, как будто он случайно выболтал интимную подробность.

— А знаешь, что мы можем посадить на этом участке? — начала Марта.

— Что значит «мы», Бледнолицая? — отозвался он, не дав ей закончить.

Эта семейная шутка бытовала у них много лет, но гости об этом не знали, а потому заподозрили начало ссоры. И он, кстати, тоже; в последнее время такие подозрения возникали у него довольно часто.

Молчание нарушила Мэрион:

— Я, конечно, извиняюсь, но меня мошкара заедает. — Одной рукой она чесала лодыжку.

— Нашим друзьям не нравится у нас в саду! — вскричал Кен, чтобы продемонстрировать семейное единение.

Но в его тоне сквозили истерические нотки, послужившие для гостей сигналом к выходу из-за стола, к отказу от чая-кофе и подготовке прощальных комплиментов.

Ближе к ночи он спросил, высунувшись из ванной:

— У нас, случайно, не осталось этой спиртовой настойки?

— Тебя искусали?

Он указал себе на шею.

— Господи, Кен, пять волдырей. Неужели ты ничего не почувствовал?

— Почувствовал, просто не хотел говорить. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь начал критиковать твой сад.

— Бедненький. Натерпелся. Тебя, наверное, потому искусали, что ты такой сладкий. Меня комарье не трогает.

В постели у них уже не было сил ни для чтения, ни для секса; лениво перебирая события минувшего вечера, каждый подводил другого к мысли, что прием удался.

— Тьфу, черт, — вырвалось у него. — Кажется, у меня кусок куры остался в этой глиняной посудине. Надо бы вытащить да перенести в дом.

— Не выдумывай, — сказала она.

В воскресенье ничто не мешало им выспаться; когда Кен отодвинул штору, чтобы посмотреть, какая на улице погода, ему в глаза бросился терракотовый бочонок, валявшийся на боку; крышка была расколота надвое.

— Лисицы, суки, — пробормотал он, не задумываясь, слышит ли его Марта. — Или кошки, суки. А может, белки, суки. Природа, япона мать.

Он застыл у окна, не решив, что делать дальше: лечь еще поспать или со скрипом начать новый день.

У Фила и Джоанны: 3

Где руки?

В кои-то веки погодные условия позволили накрыть ужин в саду, за дощатым столом, который, правда, слегка покоробился. Уличные свечи, зажженные к приходу гостей, оказались очень кстати. Мы уже обсудили первые сто с лишним дней Обамы, его запрет на применение пыток силовыми структурами, причастность Британии к экстрадициям, бонусы для банкиров и предполагаемые сроки всеобщих выборов. Попытались провести сравнение между надвигающимся свиным гриппом и птичьим гриппом, который до нас еще не дошел, но запутались в дебрях эпидемиологии. В разговоре наступила пауза.

— Я тут подумал… в прошлый раз, за этим дружеским столом…

— Ломившимся от яств….

— Которыми нас потчевал… быстренько, подскажите что-нибудь в тему…

— Хозяин мой.

— Прямо Тримальхион.

— И миссис Куикли.

— Нет, так не пойдет. Давайте прямо скажем: Фил и Джоанна, воплощение гостеприимства.

— Кстати, язык…

— Это был язык? Ты же сказала — говядина.

— Ну да. Чем тебе язык — не говядина? Язык говяжий, язык телячий.

— Но я… не ем язык. Он вырван из глотки мертвой коровы.

— В прошлый раз вы нам рассказывали, как посылали друг другу «валентинки»… сладкая парочка, голубки. И про вашу знакомую, которая хотела к приезду мужа сделать себе утяжку живота.

— Липосакцию.

— И кто-то еще спросил: это она из любви или из тщеславия?

— Еще такой был вариант: из-за женских комплексов.

— Мне для сведения. Этот план возник у нее до того, как ее муж сделал себе радикальную тестэктомию — так это называется?

— Задолго до того, естественно. Но потом она передумала.

— С чего это?

— По-моему, я рассказывала.

— Мы говорили про… как там Дик выразился?

— Про интромиссию через задний проход.

— Короче, она потом передумала. Конечно, я вам рассказывала.

— Вернемся к нашим баранам: еще был вопрос, кто из нас собирается потом дома заняться любовью?

— На этот вопрос ответов практически не было.

— Так вот куда ты нас завел, Дэвид, после своего сократовского предисловия?

— Нет. А может, да. Нет, не совсем так.

— «Веди, Макдуф».

— Это мне напоминает сценку, когда за столом, в присутствии мужчин, кто-то позволяет себе заметить, что размер причиндалов непосредственно связан… Дик, ты почему прячешь руки под стол?

— Потому что я знаю, чем заканчивается эта фраза. А если честно — просто хочу избавить присутствующих от сложных вычислений размера моих, как ты выражаешься, причиндалов.

— Сью, один вопрос. Мы тут прослушали лекцию насчет разницы между сравнением и метафорой. Скажи, какой лингвистический термин наиболее удачно описывает соотношение между размером рук мужчины и размером его причиндалов?

— А «выпендреж» — это лингвистический термин?

— Есть специальный термин для уподобления меньшего большему. Или части — целому. Литота? Гендиадис? Анаколуф?

— По мне — это больше похоже на греческие курорты.

— Разрешите вклиниться: мы совершенно не говорим о любви.

— …

— Я лично так считаю.

— Один мой знакомый как-то сказал, что счастье не может длиться более двух недель подряд.

— И кто же этот жалкий урод?

— Один мой знакомый.

— Это наводит на размышления.

— А что тут такого?

— Ну как же, «один мой знакомый» — кто-нибудь помнит Мэтью? Помните, нет? Это был величайший coureur de femmes[4].

— Переводчика, пожалуйста.

— В общем, он перетрахал всю Англию. Энергия — неуемная. И постоянная… готовность. Так вот, было время, когда… как бы это сказать… ну… женщины взяли моду во время секса стимулировать себя руками, пальцами.

— И какова же, по-твоему, точная датировка этого явления?

— Между снятием запрета на леди Чаттерлей и выходом первого диска «Битлов»?

— Нет, если уж тебе это так важно. Позднее. Наверное, где-то в семидесятых…

— И Мэтью в ходе своей обширной практической деятельности очень скоро выявил это… социально-мануальное новшество, а потом решил поделиться с одной своей знакомой — не с любовницей, не с бывшей, а просто с приятной собеседницей. С задушевной подругой. Выпили они по бокалу вина, и он ей, как бы между прочим: «Мой приятель заметил одну особенность: женщины во время секса стали больше ласкать себя руками». На что подруга ему и говорит: «А твой приятель, случайно, не заметил, что у него член с ноготок? Или он не умеет им пользоваться».

— Уже можно смеяться, да?

— Он потом умер. Довольно молодым. Опухоль мозга.

— А один мой знакомый…

— Просто знакомый или «Знакомый»?

— Уилл. Помнишь такого? У него был рак. Пил, как лошадь, дымил, как паровоз, ни одной юбки не пропускал. Как сейчас помню: к тому времени, как ему поставили диагноз, метастазы успели поразить печень, легкие, уретру.

— Для этого есть лингвистический термин: «идеальная справедливость».

— Вот ужас, да?

— Погоди, про Мэтью ты сказала: умер от опухоли мозга. Что-то тут не сходится, ты согласна?

— Вероятно, секс постоянно был у него на уме.

— Не самое подходящее место для секса, сказал мудрец.

— Любовь.

— Будь здорова. За тебя.

— Я читал, что у французов есть одно любопытное выражение: когда у мужчины расстегнута ширинка, ему вежливо говорят «Vive l’Empereur». Правда, сам я такого не слышал. Не понимаю, почему так говорится.

— Наверное, если у тебя выглядывает «палка», она смахивает на голову Наполеона.

— Говори за себя.

— Вернее, на треуголку, как рисуют на карикатурах.

— Терпеть не могу слово «палка». Есть еще более отвратительное выражение: «бросить палку». Фу.

— Любовь.

— …

— Отлично. Наконец-то достучалась. Мы же про это не говорим. Мы говорим про любовь.

— Тпру! Поберегись, прохожий. Сейчас лошади понесут.

— Ларри меня поддержит. Наш экспат.

— Знаете, когда я впервые сюда приехал, меня удивили два факта: во-первых, вы острите по поводу и без повода и, во-вторых, не стесняетесь употреблять слово на букву «п».

— А в Штатах это слово не употребляется?

— При женщинах — практически никогда.

— Надо же. Я, конечно, извиняюсь, но мне в этом видится некоторая ирония.

— Но, Ларри, ты как раз подтвердил мои слова. Мы шутим, вместо того чтобы говорить серьезно, а разговоры о любви подменяем разговорами о сексе.

— По-моему, шутка — неплохая оболочка для серьезного разговора. Зачастую — самая лучшая.

— Только англичанин может так думать. Или говорить.

— Прикажешь мне извиниться за то, что я англичанин, или как?

— Что ты въелся?

— Не в мой ли адрес ты сказал «пипец»?

— Мужчины говорят о сексе, а женщины — о любви.

— Фигня.

— А почему, интересно, у нас женщины давно не высказывались?

— У меня такой вопрос: размер женских ручек как-то влияет на интенсивность использования их в супружеской постели?

— Дик, заткнись, сделай одолжение.

— Мальчики. Тише. Соседи. По вечерам слышимость невероятная.

— Джоанна, выскажись.

— Почему именно я?

— Потому что я тебя прошу.

— Хорошо. Мне кажется, у нас никогда не бывало такого, по крайней мере, на моей памяти, чтобы в смешанной компании говорили о любви. Мы действительно больше говорим о сексе — вернее, слушаем, как вы с возрастающим энтузиазмом говорите о сексе. Кроме того — это уже почти банальность, — если бы женщины знали, что говорят в их адрес мужчины у них за спиной, они были бы не в восторге. А если бы мужчины знали, как отзываются о них женщины…

— У них бы в штанах все скукожилось.

— Женщина может притворяться, а мужчина — нет. Закон джунглей.

— Закон джунглей — это изнасилование, а не притворный оргазм.

— Хомо сапиенс — единственное существо, способное задуматься о своем существовании, представить себе уход из жизни и симулировать оргазм. Не зря же человека называют венцом творения.

— Мужчина вполне может симулировать оргазм.

— Вот это новость! Не поделишься секретом?

— Женщина не всегда способна определить, кончил мужчина или нет. То есть по внутренним ощущениям.

— Если он, фигурально говоря, спрячет руки под стол.

— Но эрекцию-то невозможно симулировать, правда?

— Член не лжет.

— «Время не ждет».

— При чем тут это?

— Ну как же: и то и другое звучит как заглавие книги. Но реальное — только одно.

— На самом деле член еще как лжет.

— Мы точно хотим ступить на эту территорию?

— Премьерная нервозность. Не в том дело, что мы этого не хотим, а в том, что член может нас подвести. Он известный обманщик.

— Любовь.

— У нас есть старая знакомая, в Нью-Йорке живет, она давным-давно занимается адвокатской практикой, а тут решила сменить профессию и поступила в киношколу. Причем было ей уже за пятьдесят. А вокруг — одни юнцы, лет на тридцать моложе. Она к ним прислушивалась, и вскоре они стали делиться с ней своими житейскими проблемами — и знаете, какой она сделала вывод? Им ничего не стоит перепихнуться с кем попало, но они до смерти боятся с кем-нибудь сблизиться.

— То есть?

— Они боятся любви. Их пугает, что можно… попасть в зависимость. Или поставить другого в зависимость от себя. А может, и первое и второе.

— Боятся страданий.

— Боятся всего, что может помешать их карьере. Сами понимаете, в Нью-Йорке…

— Возможно. Думаю, Сью права. Боятся страданий.

— В прошлый раз — а может, в позапрошлый — кто-то спрашивал, бывает ли рак сердца. Конечно бывает. И название ему — любовь.

— Я, кажется, слышу отдаленный тамтам и обезьяний клич?

— Сочувствую твоей жене.

— Довольно. Хватит трепаться. Не думайте о том, с кем вы в браке и кто сидит рядом с вами. Думайте о том, какую роль играет любовь в вашей жизни и в жизни других.

— И?

— О страданиях.

— Как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить.

— Мне приходилось видеть страдания, которые не были вознаграждены. На самом деле чаще всего именно так и бывает. «Страдание облагораживает» — не сомневаюсь, что это назидательная фальшь. Страдание принижает человека. Опускает.

— Вот вам пример: мне нанесли оскорбление, я сейчас страдаю, потому что в прошлый раз намекнул, очень деликатно, на домашний скриниг задницы с целью ранней диагностики рака…

— Помню, помню, эта процедура пришлась на День святого Валентина.

— И ни одна жопа, ни одна «п» из здесь присутствующих не подумала спросить о результатах.

— Дик, ты получил результаты?

— А как же, мне пришло письмо от человека, скрывшегося за неразборчивой подписью, под которой значилась его должность. Вы не поверите: «Директор проктологического узла».

— Мы туда не пойдем.

— И он сообщил, что у меня все в норме.

— Ага.

— Поздравляю, Дик.

— Но в письме говорилось — цитирую из головы, хотя откуда еще можно цитировать? — что скрининг-тест не дает стопроцентной точности результатов, а потому формулировка «в норме» не означает, что у вас нет и никогда не будет рака кишечника.

— То есть они не дают никаких гарантий?

— Чтобы их не засудили.

— Да, сейчас такое сутяжное время.

— Взять хотя бы брачный контракт… вернемся чуть-чуть назад. Ларри, как по-твоему, о чем свидетельствует брачный контракт — о любви или о сомнениях?

— Не могу сказать, у меня нет опыта. Видимо, он свидетельствует о том, что адвокату поручено сохранить фамильное состояние. Допускаю, что к чувствам это не имеет никакого отношения — просто социальная условность. Подобно тому как во время венчания нужно делать вид, будто принимаешь каждое слово за чистую монету.

— Я, например, не делала вид. Я верила каждому слову.

— «Телом своим славлю» и далее по тексту; да, вспомнил. Ой, Джоанна опять смотрит на меня с укором.

— Наша тема — рак сердца, а не задницы.

— По-твоему, «любовь — это страдание», так, Джоанна?

— Нет, я просто подумала, что некоторые… мужчины, да, определенно мужчины… никогда не страдали от любви. По большому счету они просто неспособны страдать от любви. Это они изобрели систему уклонения и управления, которая гарантирует, что страдание их не коснется.

— А что, в этом есть здравый смысл, разве нет? Эмоциональный эквивалент брачного контракта.

— Возможно, здравый смысл в этом есть, но это лишь подтверждает мою точку зрения. Есть мужчины, которые проходят все этапы: секс, женитьба, отцовство, братство — и ни на одном из них не испытывают страданий. Недовольство, замешательство, скука, злость… это пожалуйста. А страдание для них — это когда женщину ведешь в ресторан, а она потом не дает.

— Кто выдумал, что мужчины циничнее женщин?

— При чем тут цинизм? У каждого из нас есть на памяти два-три таких примера.

— Ты хочешь сказать, кто не страдает, тот не любит?

— Вовсе нет. Я хочу сказать… это как ревность. Любовь всегда оставляет место для ревности. Кому повезет, тот никогда не испытает этого чувства, но если для него нет места, нет возможности, то и любви нет. Страдание — то же самое.

— Значит, Дик не так уж не прав?

— ?..

— Ну, у него не нашли рак задницы, но сказали, что возможность остается.

— Вот спасибо. Реабилитировала. Я же знал, я знал, что дело говорю.

— Нахватался от директора проктологического узла.

— Это ты про Пита?

— Кто такой Пит? Директор проктологического узла?

— Нет, Пит — человек, не знающий страданий.

Страницы: