И всё-таки я люблю тебя! Том 1 Харькова Елена

– Эй, там, в сугробе, вы живой? – крикнула она и постучала для верности по багажнику.

Она услышала такой ответ, что лучше бы ей было заткнуть уши.

«Слава тебе господи, он живой!»

– Если вы будете ругаться матом, я уйду, и вы так до утра закопанный просидите, – нравоучительным тоном произнесла Вера.

– Вытащите меня отсюда! – взвыл водитель. – Я не могу двери открыть.

– А почему вы сами не выедете задним ходом?

– Машина, твою мать, сломалась, когда я, твою мать, забор носом пропахал из-за этой, твою мать, идиотки, – услышала она душещипательный рассказ.

– Ах, раз я идиотка, тогда сидите здесь весь Новый год до утра, – обиделась Вера и пошла к забору.

За спиной еле слышно водитель то ругался, то угрожал, то умолял его пожалеть. Последние слова о том, что до утра он замёрзнет, а дома его жена с детишками ждут за праздничным столом, разжалобили Веру. Она вернулась к сугробу.

– Хорошо, я вас вытащу. Только не знаю как. Вообще-то мне некогда. Я рожаю. Но раз я вас сюда затащила, значит, мне вас и вытаскивать придётся. Я сейчас, только поищу, чем можно снег копать.

Вера походила по стройке и нашла лопату. Пару раз у неё опять были схватки.

«Ох, успеть бы его откопать. А то рожу прямо на сугробе. В машине-то хоть теплее будет».

– Ты весь-то сугроб не копай, – подсказал водитель. – Откопай только дверь, чтобы мне вылезти.

Вера так и сделала. Откидывая снег лопатой, Вера думала: «Да уж, «хороший» Новый год. А ведь есть поговорка: как встретишь Новый год, так весь год и будешь жить. Видно, судьба у меня такая: весь год буду с лопатой дворничихой работать. И рядом со мной будут только случайные некультурные мужчины Эх!»

Откапывала она долго. Схватки стали учащаться. Вере приходилось прерывать работу и скулить от боли. Наконец-то дверь машины открылась, и из неё вылез коренастый мужичок.

Выйдя на свободу, он начал орать на Веру и чуть не побил её. Но, увидав её большой живот, лишь замахнулся да сплюнул от злости.

– Ну вот, никакой благодарности! – возмутилась Вера. – Я тут откапывала его, откапывала вместо того, чтобы идти рожать, а он ещё и ругается!

– Вот и шла бы, твою мать, по тротуару рожать. Какого хрена ты, твою мать, на дорогу прямо перед моей машиной выбежала? Тебе что, твою мать, жить надоело?

– Надоело, – честно призналась Вера.

– Ишь ты, ещё и огрызается! А ну пошла отсюда!

– Не пойду, – заупрямилась Вера, – я вот-вот рожу. Мне что, на снегу это делать? Я подожду, когда вы всю машину откопаете, и там рожать буду.

– Ещё чего! А это ты видела? – заорал шофёр и показал ей кукиш.

– Да как вам не стыдно! Я же спасла вас. Я же… Ой! Ой, мамочки, как больно!

Вера согнулась в три погибели и заскулила. Шофёр перепугался.

– Что, очень больно? – посочувствовал он. – Слышь, ты иди к дороге. Тебя там кто-нибудь подберёт и в больницу отвезёт. А мне некогда с тобой возиться. Меня жена уже час как домой ждёт. Она у меня ревнивая. Думает, наверное, что я с любовницей на празднике загулял. Ох и достанется мне! Она ни в жизнь не поверит, что я с беременной бабой из сугроба машину откапывал. Иди, родимая, иди. Новый год ты и так мне уже испортила.

Вера поплелась к дырке в заборе. Выйдя со стройки, она прислонилась к уцелевшему забору и стала ждать хоть какой-нибудь попутный транспорт. Но в этот праздничный час никто как назло не проезжал.

«Конечно, все нормальные люди в это время у телевизоров поедают всё вкусное, что они за целый день наготовили. Это только такая непутёвая женщина, как я, может Новый год справлять на стройке вместе со злым мужиком. Эх, что за жизнь!»

Шофёр тем временем откопал машину, залез под капот, что-то там подкрутил, что-то заменил, и машина завелась. Вера услышала, как машина стала медленно выезжать со стройки. Как только машина приблизилась к дырке в заборе, Вера выскочила и загородила путь.

– Твою мать! – заорал шофёр, нажав на тормоз. – Опять эта полоумная! Идиотка! Ты всё-таки хочешь, чтобы у меня на совести был труп?

– Если вы мне не поможете, у вас на совести будет два трупа: мой и моего ребёнка, – всхлипнула Вера. – Ну что же мне делать ночью здесь одной? Помогите!

– Ладно, залезай быстрее. Отвезу тебя в больницу. Правда, тебя надо не в роддом везти, а в дурдом. Свалилась ты на мою шею!

Вера проворно запрыгнула на заднее сиденье. Мужичок включил приёмник, настроил его на праздничный концерт и поехал. Машину огласил весёлый мужской баритон: «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним и отчаянно ворвёмся прямо в вешнюю зарю-у-у. У-у!..» Машина проехала два квартала, как Верочка запищала:

– Ой, мамочки, он лезет!

– Кто лезет?

– Ребёнок!

– Твою мать! Подожди, не рожай. Потерпи немного.

– Не могу! Не могу терпеть. Ой-ой-ой! Он лезет! А-а-а! Помогите!

– Твою мать! Вот напасть на мою голову! Не умею я роды принимать. Ты сама как-нибудь.

– А я тоже не умею! – заскулила Вера. – Ну вот, мой ребёночек сейчас помрёт, и я вместе с ним!

Мужчина испугался и тут же остановил машину, залез на заднее сиденье и постарался стащить с Веры одежду.

– Ох, твою мать, ща ты мне всю машину кровью испачкаешь! Жена ещё решит, что я девушку изнасиловал. Надо тебе что-нибудь подстелить.

– Да-да, подстелите, – деловито рассуждала Вера, – нельзя на грязное сиденье рожать. Это негигиенично.

Порывшись в багажнике и не найдя никакой чистой тряпки, мужчина достал пакет с новым платьем, купленным сегодня в подарок жене. Разорвав упаковку, он, грязно матерясь, подстелил его под Веру. И вовремя. Показалась головка ребёнка. В это время из приёмника послышался бой курантов.

– А-а-а! – заорала Вера.

– Твою мать! – заорал водитель.

Это были первые слова, которые услышала крошечная девочка, так не вовремя появившаяся в этом негостеприимном мире, где её никто не ждал.

– С Новым годом! С новым счастьем! – радовались в приёмнике.

Кое-как перерезав пуповину перочинным ножом, водитель завернул девочку в платье жены и вручил её непутёвой матери. А сам сел за руль и быстро погнал в больницу.

Всё, что было дальше, Вера помнила смутно. Какие-то люди в белых халатах с недовольными пьяными лицами забрали ребёнка, куда-то её повели, стали раздевать… А дальше темнота.

Очнулась она в больничной палате. От белого цвета неприятно резало глаза. Вера повернула голову налево. На соседней койке лежала дородная женщина. Судя по тому, что одна необъятная грудь её была высунута из ночнушки и упиралась в маленький свёрток, женщина кормила своего ребёнка.

«У меня тоже ведь есть ребёнок! – вспомнила Вера. – Я кого-то родила! Интересно кого? Мальчика или девочку? Я даже забыла у водителя спросить. Хотя какая разница? Кому он нужен, этот ребёнок? Отец о нём знать не хочет. А я? А что я? Как я смогу растить ребёнка, когда сама буду жить неизвестно где и как. Угол в общежитии да нищенская зарплата дворника – вот и всё, что у меня есть. Что же мне делать? Как мне жить дальше?!!»

– О, проснулась? Вот и хорошо. Сейчас тебе дочку принесу. Её кормить пора, – услышала Вера голос санитарки.

«Дочка… Дочка… Сейчас её принесут. Я увижу свою дочку… его дочку… Его дочку! Внучку Анны Брониславовны! Нет, не хочу. Я не хочу её видеть. Да-да, я не хочу её видеть!»

Последние слова Вера произнесла вслух. И когда санитарка принесла свёрток и протянула его, Вера отвернулась к стенке.

– Я не хочу её видеть. Унесите. Отдайте её кому-нибудь, кому она будет нужна. А мне она не нужна. Слышите, не нужна. Она мне не нужна!!! – закричала в истерике Вера.

У всех четырёх женщин в палате был шок. Они замерли, в ужасе уставившись в тот угол, где лежала Вера.

– Сука! – высказала общее мнение дородная соседка.

Вера бы сбежала из больницы, но из-за того, как ей потом объяснили, что при родах у неё было сильное кровотечение, у неё была такая слабость, что даже до туалета она шла держась за стену.

Женщины в палате относились к ней с презрением, называли её между собой не иначе, как Эта. С ней никто не разговаривал. Но Вера не была в обиде на них. Она сама к себе относилась с презрением, но иначе поступить не могла.

Только санитарка, старенькая сухонькая женщина, часто садилась на краешек её кровати и пыталась с ней поговорить по душам. Один раз она даже пошла на эксперимент. Как и всем, в час кормления санитарка принесла дочку Вере, положила её рядом на кровать и ушла. Вера спиной почувствовала тёплый свёрток, затем услышала тихие причмокивания. У неё всё сжалось внутри. Ей так захотелось обернуться и посмотреть на своё дитя, но она упрямо уткнулась лицом в стенку.

«Нельзя. Нельзя смотреть. Это не моё. Пусть её отдадут тому, с кем ей будет хорошо».

Не получив молока, ребёнок начал недовольно кряхтеть, а потом заплакал. Комнату огласило жалобное «уа-уа-уа!». Вера зажала уши, но не шелохнулась. Женщины в палате были поглощены не кормлением своих ненаглядных детишек, а тем, что происходит в правом углу. Каждой казалось, что Эта не выдержит, такое никакая мать не смогла бы выдержать, вот сейчас она повернётся и начнёт кормить. Но Вера, до крови прикусив губу, упрямо продолжала лежать спиной к своему надрывающемуся от плача ребёнку. Тогда не выдержала дородная соседка. Со словами «какая же ты дрянь бессердечная!» она взяла девочку и приложила к своей второй груди. Тут всех как прорвало. Такие в обычной жизни культурные женщины, они стали оскорблять Веру самыми последними словами, которые раньше и в уме-то произнести стеснялись. Но и это Вера выдержала. А потом в туалете, плача, Вера сцеживала в унитаз белую драгоценную влагу из набухшей груди.

Перед выпиской из больницы Веру пригласила в свой кабинет главврач роддома.

– Значит, гражданка Легушова, вы отказываетесь от своей дочери? – произнесла она с презрением.

– Да.

– Вы хорошо всё обдумали?

– Да.

– Не будете ли вы потом раскаиваться, что в молодости да по глупости бросили своего ребёнка?

– Нет.

Наступила пауза. Врач, которая на своём долгом веку повидала много отказниц, всё ещё надеялась, что, может, всё-таки эта милая на личико рыженькая женщина одумается. Но Вера была непоколебима. Не нужен ей ребёнок от предателя. Раз Вадим не хочет признавать эту дочь своей, раз он не хочет её видеть, то пусть тогда его ребёнка воспитывает кто-то другой. Да-да. А ей не нужна дочь предателя и внучка подлой мегеры.

– Ну что ж, раз вы так решили, тогда подпишите документы на отказ от ребёнка.

Вера взяла ручку и приготовилась писать.

– Пишите, что вы не будете потом предъявлять никаких прав на него, – продолжала главврач, – и передаёте все права по воспитанию и определению дальнейшей судьбы этого ребёнка государству.

– Как государству? – удивилась Вера.

– Раз вы отказываетесь, то вашего ребёнка будет воспитывать государство.

– Но я хочу отдать этого ребёнка не государству, а в какую-нибудь другую семью. Ну тому, кто сам не может родить.

– Есть такой порядок, что все отказные дети поступают сначала в дом малютки. А там, если есть на него заявка, этого ребёнка могут усыновить. А если заявки не будет, тогда ваша дочь будет воспитываться в детдоме, – терпеливо пояснила врач.

– В детдоме?!! – с ужасом прошептала Вера.

– Ну да, в детдоме.

Вера была в шоке. Перед её глазами пронеслись те полуголодные, полные унижений и несправедливости годы её собственного детства. Нет, такой участи она не хотела даже внучке этой подлой свекрови.

– В детдом я её не отдам! – замотала головой Вера.

– Что? – переспросила главврач, боясь, что ослышалась.

– В детдом я её не отдам, – чётко произнесла Вера. – Лучше тогда я её себе заберу.

Главврач заулыбалась.

– Милая моя, конечно, будет лучше, если ты её заберёшь.

Она тут же спрятала отказной лист в папку и, пока Вера не передумала, вывела её из своего кабинета.

– Будем вас с дочкой завтра выписывать. Позвоните, чтобы вам принесли пелёнки, одеяло, шапочку…

– Мне некому звонить, – испуганно произнесла Вера, всё ещё не пришедшая в себя от свалившихся на неё обязанностей. – У меня нет пелёнок.

– Нет? – задумалась врач. – Ну что ж, не переживайте, что-нибудь придумаем. Отдадим вам списанные пелёнки и одеяло.

В палате, как только узнали потрясающую новость, что Эта решила забрать ребёнка, наступил радостный переполох. Женщины обступили Веру и поздравляли её, хвалили, что она наконец-то одумалась.

– Принесите ей ребёнка! – потребовали все.

А одна даже побежала к медсестре. И хоть время кормления ещё не наступило, медсестра взяла девочку и поспешила в палату.

Вере на вытянутых руках, как приз, протянули драгоценный свёрток. Она боязливо, неумело взяла белый кокон в руки и взглянула на свою дочь. То, что она увидела, её не вдохновило. Из свёртка выглядывало маленькое сморщенное бордовое личико без бровей, без ресниц, зато с большим ртом.

– Какая страшненькая! – вздохнула Вера.

– Да ты что! Посмотри, какая она хорошенькая! – загалдели все. – Она просто у тебя недоношенная.

Тут девочка открыла глаза, и все ахнули.

– Ой, посмотрите, какие у неё глазки! Зелёные! Ну надо же! Такого красивого цвета глаз мы никогда не видели.

Вера недобро усмехнулась. Она-то такие глаза уже видела. И принадлежали они таким ненавистным ей теперь людям.

В день выписки Вера не находила себе места. Что же она наделала? Как она теперь будет жить и растить ребёнка? Одна! Но назад пути уже не было. Женщины в палате, которые раньше говорили ей всякие гадости, теперь готовы были её обнимать и целовать в щёки с утра до вечера. От их щебета даже разболелась голова. Зато они оказали ей большую помощь. Узнав, что у Веры ничего из приданого для ребёнка нет, они заставили своих родных принести в роддом кто пелёнки, кто распашонки, а кто игрушки для малышки. А одна даже подарила Вере детскую ванночку.

– Ой, как же я всё это дотащу? – растерялась Вера. – У меня ведь ещё и ребёнок на руках будет.

– А ты потом вернёшься сюда и заберёшь вещи. Пока всё пусть в больнице полежит.

Вера в тяжких раздумьях сидела на постели в ожидании десяти часов, когда после завтрака её вместе с ребёнком должны вывести на больничное крыльцо. Что ожидает её в той жизни? Как она со всем этим справится?

Дверь палаты распахнулась.

– Вера Легушова, за тобой пришли! – сообщила радостная санитарка.

– Пришли?!!

Вера готова была прямо в ночнушке выскочить из больницы.

«Он пришёл! Пришёл! Вадим одумался! Он понял, что был не прав. Он ко мне вернулся!!!»

Вера помчалась по больничному коридору в кабинет главврача.

– Я ухожу! – с ходу заявила Вера. – Отдавайте сейчас же моего ребёнка!

– Да, мы тебя сегодня выписываем. Ты позавтракаешь и пойдёшь домой.

– Не хочу я завтракать. Я сейчас ухожу. Отдайте мне скорее ребёнка! – чуть не плача от нетерпения, требовала Вера.

– К чему такая спешка?

– За мной пришли! – с гордостью ответила Верочка. – Муж!

– Вот как?! Тогда, конечно же, мы тебя задерживать не будем. Сейчас принесут твою одежду.

Вера подошла к зеркалу в холле, чтобы посмотреть, как она выглядит с ребёнком на руках. Замечательно! Так рисуют на картинках счастливых женщин. Вера подправила выбившийся из-под шапки рыжий локон и вышла на крыльцо.

Она сразу увидела белую «Волгу» Вадима и направилась к ней. Жаль, конечно, что Вадим не встречает её на крыльце с букетом цветов, но ничего, она не гордая, она простит ему. Всё-таки он на неё ещё в обиде.

Дверца машины распахнулась, и Вера увидела, как из машины вылезает Инна. Вера в растерянности остановилась и заглянула внутрь. Вадима не было!!!

– Ох, еле тебя нашли, – проворчала Инна, – столько роддомов обзвонили! Хоть бы сама мне звякнула.

– Извини, не могла.

– Видишь, какая шубка? – покрутилась Инна, проведя рукой по белоснежному меху. – Правда, хороша?

– А где Вадим? – с надеждой спросила Вера. Может, он отошёл куда-нибудь? Может, он её в больнице ищет?

– Вадим?! – подняла выщипанные бровки Инна. – Да забудь ты о нём. Он, подлец, даже слышать о тебе не хочет. Ты извини, Пупсик, что я так твоего друга называю. Но кто твой Вадим после этого? Подлец, да и только. Бросить жену с ребёнком!!! Ужас! Мой муж никогда бы так не поступил. Правда, Пупсик?

Пупсик молча кивнул.

– А машина? Это же «Волга» Вадима! У вас же были красные «Жигули».

– Нет. Это наша! Я заявила мужу, что не подобает племяннику самого Фёдора Николаевича, как простому директору магазина, ездить на красных «Жигулях». И раз мой Пупсик пока не дослужился до чёрной «Волги», пусть пока ездит на белой. Ой, ты не представляешь! Мы её еле достали. Пришлось даже нашего драгоценного дядечку подключать. Зато теперь вот она, полюбуйся. Такая же, как у твоего подлеца Вадима. Ну ладно, что мы всё болтаем. Ты лучше покажи, кого родила… Ой какая! – разочарованно произнесла Инна. – Неужели все младенцы такие страшненькие?

– Мне сказали, что она хорошенькая, – неуверенно произнесла Вера, хотя была согласна с подругой.

– Ну если уж эта хорошенькая, представляю, какие дети появляются у страшненьких родителей, – сказала задумчиво Инна и покосилась на своего Красавчика. – Ладно, Вер, скорее залезай и поехали, а то мне этот роддом напоминает о ребёночке, которого я потеряла, – театрально всхлипнула Инна. – Из-за твоей мамаши, Пупсик, между прочим! Да-да, век ей этого не прощу! Подумаешь, колье я её надела! А что ещё мне в ресторан прикажешь надевать, если собственный муж мне таких бриллиантов не дарит?

– Я же тебе подарил цепочку золотую с кулоном. Там было три бриллианта.

– Три бриллианта! – передразнила его Инна. – Нет, Вер, ты подумай! Он называет тот крошечный бисер бриллиантами! Постеснялся бы! К тому же я хочу не три, а тридцать три бриллианта, как у твоей мамаши. Тем более её старую морщинистую шею никакими бриллиантами не украсишь, а на мне они смотрелись великолепно.

– Но это же не твоё колье. Надо было сначала хотя бы спросить.

– Ах, ты её, значит, защищаешь! Я из-за этих побрякушек твоего ребёнка потеряла, а тебе хоть бы что! Ты ещё и кричишь на меня! Изверг бездушный!

Инна приложила платок к глазам, вытирая несуществующие слёзы.

– Инночка, я не кричу. Успокойся. Ну прости меня. Будут у тебя бриллианты, я тебе обещаю.

– Правда?

– Ну конечно, золотце.

– Ты моя птичка, ты мой пупсёночек! – заворковала Инна. – Дай я тебя поцелую.

Во время этой семейной сцены Вера сидела на заднем сиденье и украдкой смахивала слёзы. Как она могла надеяться, что жестокое сердце Вадима растаяло? Она со своей дочкой ему абсолютно безразлична! И теперь ей придётся научиться жить без него.

– Ну всё, поехали. А то мы с тобой, Пупсик, к Сергеевым опоздаем.

– Подождите, мне надо пелёнки и ванночку забрать. Они в холле стоят, – вспомнила Вера.

Пока Володя ходил за вещами, Инна сообщила заговорщицким голосом:

– Я разговаривала с твоим козлом. Высказала всё, что я о нём думаю. Сказала, что это бессовестно выгонять жену без копейки денег. Короче, я вытрясла из него такую офигенную сумму! Обал-деешь! Часть денег я уже потратила. Купила тебе потрясную коляску в «Берёзке»! Я себе точно такую же куплю, когда рожу. Правда, стоит она ужас сколько! И ещё я не удержалась и накупила много красивых костюмчиков для младенца. Так что теперь у тебя дочка будет как куколка. Не стыдно будет людям показывать.

– Кому показывать? – горько усмехнулась Верочка. – Сейчас же зима.

– Ну и что! В больницу будешь надевать или когда гости придут. Ох, Вера, вечно тебе не угодишь! Я стараюсь, стараюсь…

– Прости, Инночка. Я тебе благодарна за заботу. Правда, не надо было денег у него просить.

– Как это не надо?!! – возмутилась Инна. – А на что ты жить будешь? И что ты за рохля такая? Чего ты боишься? Пусть он теперь со своей мамашкой тебя боится. Ты ещё на алименты подашь да часть квартиры у них оттяпаешь. Ты же там прописана, значит, имеешь полное право на жилплощадь. А когда ты свою дочку туда пропишешь, а это не сомневайся, ты сможешь запросто сделать, тогда ты вообще на полквартиры претендовать сможешь! Так что, Верунь, всё будет чики-пуки! Ты себе такие хоромы сварганишь! А на его алименты ты и сама с дочкой жить будешь да ещё и любовничка сможешь прокормить. Так что позвони своему шофёру, пусть не унывает. Скоро всё будет чики-пуки.

– Ты о чём говоришь?!! При чём тут шофёр? Не собираюсь я с ним жить! Ты что, тоже думаешь, что он мой любовник?!! – закричала Вера. – Да как ты можешь? Ты же моя подруга! Почему ты мне не веришь?

– Да ладно, ладно, чего ты разоралась? Не хочешь с ним жить, найдёшь себе другого.

– Никого я не буду искать! Никто мне не нужен! И квартира их не нужна! И алименты не нужны! И деньги его паршивые не нужны!!!

– Значит, так, – разозлилась Инна, – раз тебе не нужна моя помощь, раз всё, что я для тебя делаю, тебе на фиг не нужно, что ж, выкарабкивайся сама. Я для тебя больше палец о палец не ударю!

В это время вернулся Володя. Он хотел положить ванночку в багажник, но мешала большая коробка с тортом.

– Инночка, давай торт поставим на сиденье.

– Да ты что! Он в тепле испортится! И что тогда? Мы приедем к Сергеевым с тухлым тортом? Да? Все мои труды насмарку? Я специально ездила заказывать торт в «Прагу», а ты хочешь, чтобы он прокис! Тебе плевать на меня? – сорвала Инна свою злость на муже. – Изверг бездушный!

Володя послушно захлопнул багажник и стал запихивать ванночку в салон.

– Аккуратнее! – закричала Инна. – Ты всю дверцу поцарапаешь. Растяпа!

Закинув остальные вещи, Володя сел за руль и повёз всех в общежитие. Там им сказали, что Веру перевели в семейное общежитие. Забрав нехитрые пожитки, которые Вера нажила за полгода, поехали искать указанный адрес.

Семейное общежитие произвело на всех удручающее впечатление. Это был длинный деревянный барак с облупленной штукатуркой снаружи и с прогнившими полами да запахом кислых щей и затхлости внутри.

– И ты променяешь свои хоромы на это? – с брезгливостью спросила Инна.

Вера ничего не ответила, а пошла по длинному коридору, отыскивая комнату под номером пятнадцать.

Инна с Володей проводили Веру до её нового жилья, занесли ванночку с пелёнками, передали ей большой пакет с красивыми костюмчиками и тут же распрощались. Перед уходом Инна положила на стол стопку купюр.

– Здесь семьсот двадцать рублей. Это остаток. Что хочешь с ними делай. Коляску я тебе на днях привезу.

Инна с Володей ушли, а Вера осталась в комнате одна. Вернее, не одна, а с этим вдруг пронзительно закричавшим свёртком. Не раздеваясь, а лишь быстро расстегнув шубку и блузку, Вера достала грудь и стала кормить ребёнка. Пока девочка усиленно чмокала, Вера огляделась.

Оглядывать, собственно, было нечего. Кровать, стол, табуретка да ниша с полками за кроватью, являющаяся одновременно и шкафом для белья, и буфетом для посуды, – вот и вся обстановка комнаты. Ветхие выцветшие обои были в нескольких местах оторваны, а кое-где исписаны озорными детишками всякой ерундой, включая и уравнения про любовь, и матерные слова. Кухня и туалет, как потом узнала Вера, были общими и находились в конце коридора.

Почмокав минуту, девочка отвернулась от груди и вновь заплакала. Вера не знала, что же дальше делать.

«Чего она ревёт? Может, описалась?»

Вера развернула пелёнки и обомлела. Если личико показалось ей крошечным и страшненьким, то на тельце было просто невозможно без ужаса смотреть: круглый, какой-то вспученный животик сине-бордового цвета с выпирающим узелком пупка да тоненькие ручки и ножки, дрыгающиеся как у лягушки.

«Лягушонок! Как есть лягушонок. Ох, стыдно даже кому-то показать. Да, если бы я не была уверена, что я Вадиму не изменяла, я бы тоже ни за что не поверила, что эта страшненькая девочка его дочь».

Вера нерешительно дотронулась до дочки. Тельце было влажное. Вера отдёрнула руку. Ребёнок заходился от плача.

«Как же её поднять-то? Я же её сломаю!»

Вера достала две чистые пелёнки, байковую и хлопчатобумажную, и положила на другом конце кровати. Потом взяла четырьмя пальцами под мышки девочку и с ужасом на лице переложила её на чистое. Но не успела она её завернуть, как из ребёнка со свистом вытекла светло-коричневая масса. Вера чуть не заплакала.

Скинув грязные пелёнки на пол, она на их месте расстелила ещё две чистые пелёнки. Но теперь так просто ребёнка не переложишь.

«Надо её подмыть. Но как? И где? И чего она всё орёт? И поела, и пописала, и покакала. Чего ей ещё-то надо?»

Вера вышла в коридор и стала искать душевую комнату. Но душа в бараке не оказалось. Был только один кран на кухне, да и то с холодной водой. Горячей воды здесь отродясь не было. Это повергло Веру в ещё большее уныние. Она вернулась в комнату и села рядом с плачущей дочкой.

«Как же мне её помыть? Холодной водой её мыть нельзя – простудится. А греть мне не на чем. Кастрюли я не купила. Ох, за что мне эти муки? Ну зачем я её забрала?! Надо было в роддоме оставить. Ничего, я росла в детдоме, и она бы там выросла. И пусть бы легушовская дочка по детдомам скиталась», – со злорадством подумала Вера.

Кое-как, сдерживая тошноту, она подтёрла попку дочери пелёнкой и перенесла её на чистое. Но только она начала пеленать, как под младенцем тут же появился мокрый круг.

– Ты что, издеваешься? – закричала на дочку Вера.

Ребёнок замолчал и, почмокав беззубым ртом, икнул. Обрадованная, что хоть не слышно больше этого противного «уа-уа-уа», Вера повторила процедуру переноса на чистые пелёнки, быстро кое-как завернула дочку и села рядом. Возле кровати лежала целая гора грязных пелёнок. Что с ними делать дальше, где их стирать, где сушить, Вера не знала. Ребёнок опять заплакал.

– Если ты даже обкакалась, больше я тебя пеленать не буду, – сказала Вера дочери и заплакала сама.

Никогда она не была настолько одинока и беспомощна. Всегда, с самого рождения, её окружало много людей. О ней всегда пусть плохо, но заботились. Ей всегда, даже у свекрови, было на кого рассчитывать в трудных ситуациях. А теперь она осталась одна. Да ладно бы одна, а то ещё с такой обузой на шее! И некому помочь, некому подсказать, некому даже хоть словом поддержать!

Внезапно входная дверь распахнулась, и на пороге появилась молодая женщина с нахальным, но довольно-таки симпатичным лицом и пережженными перекисью водорода белыми волосами. Одета она была в слишком короткий халат, который демонстрировал почти полностью её жилистые в синяках и царапинах ноги и еле сходился на её пышном бюсте, оставляя довольно большую брешь между двумя верхними пуговицами, стянутую английской булавкой, которая, казалось, вот-вот не выдержит напряжения и выстрелит кому-нибудь в глаз. Завершали её костюм мужские носки и дырявые тапки.

– Это долго будет продолжаться? – сразу закричала гостья. – Ты уймёшь наконец своего ребёнка? Мне, между прочим, выспаться надо!

– Ага, ей ночью на бл…ки идти, – заржали за стенкой.

Вера была поражена такой слышимостью.

«Ой, а я-то на дочку кричала. А они всё слышали! Стыд-то какой!»

Дело в том, что стены между комнатами были сделаны из листов фанеры, прибитых к деревянным стойкам, поэтому то, что говорилось в каждой комнате, слышало полбарака.

– Я не могу её угомонить, – оправдывалась Вера, – я не знаю, что ей надо.

– Ты её кормила?

– Кормила. А потом она пописала и покакала.

– Это я слышала. Ох, ёкарный мамай, ну и повезло с соседкой! Давай посмотрю хоть, кого ты в подоле принесла. Дочка?

– Дочь, – Вера нехотя протянула девочку женщине.

Женщина взяла свёрток и заглянула в личико девочке. Та на минуту прекратила плакать.

– Ух ты, какая хорошенькая! – вдруг засюсюкала женщина. – А глазки-то какие! А губки! Ну, мужики, держитесь за яйца, скоро она вам даст прикурить! – крикнула она соседям. – Знатная девка будет!

– Твоя конкурентка, – засмеялся женский голос.

– Ну, пока она вырастет, я ещё погуляю, – миролюбиво ответила женщина.

Вера с недоверием взглянула через плечо женщины на свою дочь.

«И чего там хорошенького? Может, я чего не понимаю? Или она просто смеётся надо мной?»

Девочка опять заплакала.

– Ути-пути, и чего это мы так плачем? А? Давай-ка мы тебя посмотрим, – сюсюкала женщина.

Она положила девочку на кровать и стала разворачивать пелёнки. К удивлению Веры, женщина не испугалась страшного тельца ребёнка.

– Ой, ну кто так заворачивает? Руки бы твоей мамаше пообрывать за такое. Так… Мы сухие, животик у нас мягонький. А чего же мы тогда плачем? А? Кушать, наверное, хочется, да? Сейчас мы тебя покормим. Ну-ка, мамаша, покорми ребёночка.

– Я её уже кормила. У меня там больше нет молока.