Неподобающая Мара Дайер Ходкин Мишель

32

Я попыталась открыть глаза. Они были влажными и опухшими, и мир теперь казался темным, выполненным в голубовато-черных тонах. Я видела лишь фрагменты его. Мне было очень тепло, но я почему-то свернулась клубком.

— Мара? — спросил Ной.

Его лицо находилось всего в дюймах от моего. Голова моя лежала у него на плече, в ложбинке у шеи. Он нес меня на руках. Не в психушке. И не в Конвеншн-центре.

— Ной, — прошептала я.

— Я здесь.

Он усадил меня на пассажирское сиденье и, наклонившись, смахнул с моего лица несколько прядей. Он не сразу убрал руку.

— Что случилось? — спросила я, хотя сама это знала.

Я потеряла сознание, увидев прошлое. И теперь дрожала.

— Ты упала в обморок во время моего великолепного представления.

Ной говорил легкомысленным тоном, но явно был потрясен.

— Низкий уровень сахара в крови, — солгала я.

— Ты вопила.

И меня поймали на лжи.

Я откинулась на спинку пассажирского сиденья.

— Прости, мне жаль, — прошептала я.

Мне и вправду было жаль. Я не могла даже выбраться на свидание, не рассыпавшись на кусочки. Я чувствовала себя полной дурой.

— Тут не за что извиняться. Не за что.

Я улыбнулась, но улыбка получилась неубедительной.

— Признайся, это было странно.

Ной промолчал.

— Я могу все объяснить, — сказала я, когда туман в голове немного рассеялся.

Я могла объяснить. С меня причиталось.

— Не надо, — тихо сказал он.

Я резко рассмеялась.

— Спасибо, но мне бы не хотелось, чтобы ты подумал, будто это моя обычная реакция на выставки искусства.

— Я так и не думаю.

Я вздохнула и с закрытыми глазами спросила:

— Тогда что думаешь?

— Ничего, — ровным тоном ответил он.

Необъяснимо! Почему Ной так беспечно относится к тому, что я тут устроила? Я открыла глаза, чтобы посмотреть на него.

— Тебе совершенно не любопытно? — с легкой подозрительностью спросила я.

— Нет.

Ной смотрел прямо перед собой, все еще стоя у машины. Это было очень подозрительно.

— Почему?

Мое сердце стучало как бешеное, пока я ждала ответа. Я понятия не имела, что скажет Ной.

— Потому что, по-моему, я и так знаю, — ответил он и посмотрел на меня сверху вниз. — Даниэль.

Я потерла лоб, сомневаясь, что правильно расслышала.

— Что? Какое он имеет отношение к…

— Даниэль мне рассказал.

— Рассказал тебе что? Вы же только что познакомились…

Ох. Ох.

Меня заложили.

Вот почему Ной никогда не спрашивал о моей старой школе. О моих старых друзьях. Ни единого вопроса о переезде, хотя он в Майами тоже был относительным новичком. Он даже не спросил о моей руке. Теперь я поняла почему: Даниэль ему все рассказал. Мой брат намеренно не причинил бы мне боль, но он уже не в первый раз действовал как маленький мамин прихвостень. Может, он считал, что мне нужен новый друг, и сомневался, что я сама с кем-нибудь подружусь. Самоуверенный поганец.

Ной закрыл пассажирскую дверцу и занял сиденье водителя, но не завел машину. И он, и я долгое время молчали.

Когда я вновь обрела голос, я спросила:

— Сколько ты знаешь?

— Достаточно.

— Что это за ответ?

Ной закрыл глаза, и на долю секунды я почувствовала себя виноватой. Отбросив вину, я посмотрела через окно на чернильно-черное небо, лишь бы не смотреть ему в лицо. Ной мне солгал. Это он должен был чувствовать себя виноватым.

— Я знаю о… О твоих друзьях. Мне жаль.

— Почему ты просто мне не рассказал? — тихо спросила я. — Почему солгал?

— Наверное, думал, что ты сама об этом упомянешь, когда будешь готова.

Хоть я и не собиралась на него смотреть, все-таки я посмотрела. Ной вяло вытянул ноги и похрустывал костяшками пальцев, совершенно безмятежный. Интересно, почему его вообще все это заботит?

— Чем Даниэль тебя подкупил, чтобы ты пригласил меня на свидание?

Ной недоверчиво повернулся ко мне:

— Ты что, сумасшедшая?

У меня не было хорошего ответа на этот вопрос.

— Мара, я расспросил Даниэля.

Я заморгала. Что?

— Я расспросил его. Про тебя. Когда ты отругала меня после урока английского. Я запомнил тебя по… Я выяснил, что у тебя есть брат, поговорил с ним и…

— Я ценю твои попытки, — перебила я, — но ты не обязан прикрывать Даниэля.

Лицо Ноя ожесточилось. Уличный фонарь над нами отбросил на его щеки тень от ресниц.

— Я не прикрываю. Ты не разговаривала со мной, и я не знал…

Ной умолк, не сводя с меня глаз.

— Я не знал, что делать, понимаешь? Я должен был узнать тебя поближе.

Не успело с губ моих сорваться: «Почему?», как Ной ринулся дальше:

— Помнишь, когда мы были в туалете?

Он продолжал, не дожидаясь моего ответа:

— Тогда я решил, что заполучил тебя.

Лукавая улыбка появилась лишь на долю секунды.

— Но потом ты сказала, что слышала… Кое-что… Обо мне, и вошли те девчонки. Я не хотел, чтобы они распускали о тебе грязные сплетни. Христа ради, ведь это была твоя первая неделя в школе. Ты не должна была с таким столкнуться, тем более когда тебя еще никто не знал.

Я лишилась дара речи.

— А потом я увидел тебя в Саут-Бич. В том платье. И просто решил — да пошло все к чертям собачьим, я все равно эгоистичный ублюдок. Кэти дразнила меня, что я всю неделю хмурюсь, а я рассказал, что это из-за тебя. А потом ты просто… убежала. Поэтому нет, я не прикрываю Даниэля. Я не знаю, что делаю, но только не это.

Он уставился вперед, в темноту.

Туалет. Клуб. Я насчет всего ошибалась.

Или… Ошибалась ли? Это могло быть просто очередной игрой. Было так трудно понять, что же реально.

Ной прислонился затылком к подголовнику, его темные взлохмаченные волосы торчали во все стороны.

— Что ж, кажется, я идиотка.

— Может быть.

Он криво ухмыльнулся с закрытыми глазами.

— Но могло бы быть намного хуже. Ты мог бы быть сломлен, как я.

Я не хотела говорить этого вслух.

— Ты не сломлена, — твердо сказал Ной.

Во мне что-то начало рваться.

— Ты этого не знаешь.

Я велела себе остановиться, заткнуться. Но у меня ничего не вышло.

— Ты меня не знаешь. Ты знаешь только то, что рассказал тебе Даниэль, а я не позволяю ему заметить. Со мной что-то не так.

Голос мой сорвался, горло перехватило. Оно сжалось от рвущегося наружу всхлипывания. Проклятье.

— Ты прошла через…

Тут я утратила самообладание.

— Ты не знаешь, через что я прошла, — сказала я, и две горячие слезы вытекли из моих глаз. — Даниэль не знает. Если бы он знал, доложил бы матери, и я бы очутилась в больнице для умалишенных. Поэтому, пожалуйста, пожалуйста, не спорь, когда я говорю, что со мной что-то очень не так!

Слова вырвались сами собой, но, только я их произнесла, тут же почувствовала, насколько они были правдивы. Я могла принимать лекарства, проходить курс лечения — все что угодно. Но я знала достаточно, чтобы понимать: психически больного человека нельзя вылечить, ему можно только помочь справляться с жизнью. И внезапно безнадежность ситуации стала слишком огромной, чтобы выдержать ее.

— Никто и никак не может этого исправить, — сказала я тихо.

Категорично.

Но тут Ной повернулся ко мне. Его лицо было непривычно открытым и честным, но, когда он встретился со мной взглядом, в глазах его читался вызов. Сердце мое самовольно помчалось галопом.

— Позволь мне попытаться.

33

После того как малость психанула, я представила себе различные сценарии развития событий.

Ной, возводящий глаза к небу и смеющийся надо мной. Ной, отпускающий остроумные комментарии, отвозящий меня домой и бросающий у дверей.

На самом деле он не сделал ни того, ни другого.

Его вопрос повис в воздухе. «Позволь мне попытаться». Попытаться сделать что? Я не знала ответа, потому что не поняла вопроса. Но Ной выжидательно глядел на меня, с крошечным намеком на улыбку, и мне нужно было как-то отвечать.

Я кивнула. Похоже, этого оказалось достаточно.

Подвезя меня к дому, Ной вылез из машины и быстро зашагал к пассажирской дверце, чтобы открыть ее для меня. Я посмотрела на него, но он заговорил первым:

— Мне нравится делать это для тебя. Попытайся запомнить, чтобы мне не приходилось каждый раз бежать сломя голову.

Каждый раз. Я чувствовала себя странно, когда мы шли по кирпичной дорожке к передней двери. Что-то между нами изменилось.

— Я заеду за тобой завтра утром, — сказал Ной, откинув прядь волос с моего лба и заложив ее за ухо.

Его прикосновение было таким родным.

Я сильно заморгала и потрясла головой, чтобы прояснить мысли.

— Но тебе не по пути.

— И?

— И Даниэль в любом случае должен ехать в школу.

— И что же?

— Так поче…

Ной приложил палец к моим губам.

— Не надо. Не спрашивай почему. Это раздражает. Я хочу, вот так-то. И все. Поэтому позволь мне так поступить.

Лицо Ноя было так близко. Так близко.

«Сосредоточься, Мара».

— Все решат, что мы с тобой вместе.

— И пусть решат, — ответил он.

Глаза его изучали мое лицо.

— Но…

— Никаких «но». Я хочу, чтобы они так решили.

Я подумала обо всем, что это подразумевало. Поскольку речь шла о Ное, люди не просто решат, что мы ходим вместе. Они решат, что мы вместе — в смысле вместе.

— Я плохая актриса, — сказала я в порядке объяснения.

Ной, едва касаясь, провел пальцами по моей руке и поднес ее к губам. Губы его, невероятно мягкие, мазнули по костяшкам моих пальцев. Он посмотрел мне в глаза и убил меня.

— Тогда не играй. Увидимся в восемь.

Ной выпустил мою руку и пошел обратно к машине.

Я стояла на пороге, не дыша, пока он уезжал. И мысленно повторяла его слова.

«Позволь мне попытаться». «Я хочу, чтобы они так решили». «Не играй».

Что-то между нами начиналось. Но если это закончится, я не переживу. Когда закончится, а это случится скоро, если верить Джейми.

Ошеломленная, я вошла в дом, прислонилась изнутри к двери и закрыла глаза.

— Добро пожаловать домой.

Я услышала в голосе Даниэля глупую ухмылку, хотя и не видела его лица. Я попыталась вернуть себе самообладание, потому что брат по уши влез в это дело, и я не собиралась спускать ему все с рук только потому, что мои внутренности дрожали мелкой дрожью.

— Ты должен объяснить… ся, — вот все, что я ухитрилась сказать.

— Виновен, — отозвался Даниэль. Но вид у него не был виноватым. — Хорошо провела время?

Я покачала головой.

— Не могу поверить, что ты так со мной поступил.

— Хорошо. Провела. Время?

— Дело. Не. В. Этом, — парировала я.

Даниэль ухмыльнулся шире.

— Он мне нравится.

— Какое это имеет отношение к делу? Как ты мог ему рассказать, Даниэль?

— Ладно, погоди-ка секундочку. Во-первых, все, что я рассказал — это что мы переехали из Лорелтона. Произошел несчастный случай, твои друзья погибли, и мы переехали сюда, чтобы начать все сызнова. У тебя нет монополии на объяснения, так что расслабься.

Я открыла рот, чтобы запротестовать, но Даниэль продолжал:

— Во-вторых, он хороший парень.

Я была с ним согласна, хоть и не хотела того.

— Другие так не думают, — сказала я.

— Другие обычно ошибаются.

Я сердито уставилась на брата.

— Давай уж дальше. Расскажи, что произошло. Без утайки.

— После нашего первого дня в школе я отправился обсудить с учителем свои самостоятельные занятия музыкой, и там был Ной. Между прочим, он пишет музыку, и чертовски хорошую. Софи рассказала, что в прошлом году она несколько вечеров с ним выступала.

Я подумала об очаровательной маленькой светловолосой Софи и ощутила внезапное желание пнуть ее в голень и убежать.

— Как бы то ни было, когда он выяснил мою фамилию, он спросил про тебя.

Я порылась в воспоминаниях.

— Но я не встречалась с ним до второго дня в школе.

Даниэль пожал плечами.

— Он почему-то тебя знал.

Я медленно покачала головой.

— К чему эта ложь, Даниэль? Зачем ты притворялся нынче утром, что вы с ним незнакомы?

— Потому что я подозревал — и, если позволишь добавить, правильно подозревал, — что ты выйдешь из себя. Но вообще-то, Мара, ты слишком остро реагируешь. В нашем разговоре ты почти не упоминалась. Мы большую часть времени обсуждали связь Кафки с Ницше и пародийные сонеты в «Дон Кихоте».

— Не пытайся отвлечь меня умными речами. Ты не должен был выпрашивать, чтобы со мной дружили. Я не такая жалкая.

— Да я этого и не делал! Но даже если бы так, ты что, уже превысила квоту друзей в Майами? Я что-то упустил?

Я напряглась.

— Подло было так говорить, — негромко сказала я.

— Ты права. Но ты всегда настаиваешь на том, чтобы все обращались с тобой нормально, поэтому ответь на вопрос. С тех пор, как мы сюда переехали, ты завела других друзей?

Я смерила его убийственным взглядом.

— Вообще-то да.

— Кого? Мне нужно имя.

— Джейми Рот.

— Мальчик с Эболой? Я слышал, что он слегка неуравновешенный.

— Это был всего один случай.

— А я слышал другое.