Футболономика: Почему Англия проигрывает, Германия и Бразилия выигрывают, а США, Япония, Австралия, Турция и даже Ирак выходят на первый план Купер Саймон

7. ГАЗЕТНЫЕ КИОСКИ В ПРИГОРОДАХ

Зарисовка с натуры: VIP-зал на Олимпийском стадионе в Афинах за пару часов до начала финального матча Лиги чемпионов 2007 г., где сойдутся «Милан» и «Ливерпуль». Среди гостей фланируют Мишель Платини и Франц Беккенбауэр. На каждом шагу их останавливают, чтобы поболтать, ухоженные, как сами футболисты, мужчины средних лет в дорогих костюмах. Столпотворение у буфета и такое же — у противоположной стены зала, где на возвышении поблескивает серебряными боками главный трофей дня, до боли знакомый кубок с «большими ушами». Каждый из тех, кто выстроился здесь в очередь, подходит к возвышению и, приняв героическую позу возле Кубка европейских чемпионов, широко улыбается — фотография на память. Чуть поодаль очаровательные девушки из штата УЕФА ловко помещают снимок в рамку.

Один из высоких футбольных начальников, англичанин, со стороны наблюдая эту картину, рассказывает нам, что давным-давно, лет 30 тому назад, ему самому довелось увидеть кубок так же близко. Да где же? — интересуемся мы. В Брамкоте, слышали про такой? Это пригород Ноттингема. Один из братьев Брайана Клафа работал управляющим в местном почтовом отделении, где заодно был и газетный киоск. Сам Клаф частенько там появлялся и иногда даже собственноручно обслуживал клиентов. Случалось, что он просто стоял за прилавком и читал газеты. Одним воскресным утром наш собеседник, еще мальчишкой, зашел на почту вместе со своим дедом. Случилось это вскоре после победы клуба «Форест» в Кубке европейских чемпионов. Вот там-то, на почте, глазам мальчика и предстал кубок, небрежно брошенный на стопку местной газеты Nottingham Evening Post. Рядом по ту сторону прилавка возвышался Клаф, погруженный в чтение газеты. Он не двинулся с места и не опустил газеты, из-за которой не мог видеть вошедших, но и без того знал, что эта картина навеки запечатлеется в памяти мальчика. Так оно и было: «Тогда я был еще очень юн и робок и не решился заговорить с этим человеком, — рассказывал наш собеседник. — О чем до сих пор жалею».

Как это, наверное, странно — видеть главный трофей клубного футбола в такой дыре, как Брамкот (с населением всего 7138 человек.) Тем не менее ничего странного или исключительного в этом нет. Провинциальные города вроде Ноттингема, Глазго, Дортмунда, Бирмингема или Роттердама становились обладателями Кубка европейских чемпионов, тогда как семь крупнейших центров Европы — Стамбул, Париж, Москва, Лондон, Санкт-Петербург, Берлин и Афины — никогда. Это указывает на довольно причудливую связь между размерами города, столичным статусом и успехами его футбольных клубов. Ниже мы объясняем, почему «Арсенал» и «Челси» еще ни разу не побеждали в Лиге чемпионов (но в недалеком будущем имеют шанс).

Лучшим индикатором успеха клубного футбола послужит обычный список, где перечислены названия клубов, выигрывавших Кубок европейских чемпионов начиная с 1956 г., когда этот турнир впервые начали проводить. Если приглядеться повнимательнее, станет ясно, что история Кубка европейских чемпионов подразделяется на три периода.

На протяжении первого, с 1956 г. и по конец 1960-х гг., в клубном футболе явно доминировали столичные клубы государств с фашистскими режимами. Из 11 первых турниров Кубка европейских чемпионов в восьми победителями выходили либо «Реал» Мадрид (любимый клуб Франко), либо «Бенфика» (столичный португальский клуб времен диктатора Салазара). В первых 16 финалах семерыми проигравшими были тоже столичные клубы из стран, где к власти пришли фашисты: те же «Реал» и «Бенфика», а в 1971 г. — афинский «Панатинаикос» времен, когда в Греции правила хунта «черных полковников».

С начала 1970-х столицы фашистских режимов начали постепенно сдавать господствующие позиции в клубном футболе. Фашистские диктатуры редко переживают своих лидеров, и с кончиной Салазара в 1970 г. его режим начал ослабевать. Со дня на день подобного же события ожидали и во франкистской Испании.

Но даже после того как фашистские режимы исчезли с политической карты Европы, сохранившиеся диктатуры продолжали вкушать плоды побед своих столичных клубов. Бухарестский клуб «Стяуа», где президентствовал сын румынского диктатора Николае Чаушеску, завоевал Кубок европейских чемпионов в 1986 г. Белградская «Црвена Звезда» добилась триумфа в 1991 г., когда Югославия в буквальном смысле разваливалась на куски. В странах с коммунистическими режимами наблюдался такой же футбольный феномен, как и в фашистских государствах. Обладая всей полнотой власти, каждый диктатор сосредоточивал все ресурсы в своей столице, поскольку именно здесь находились бюрократический аппарат, армия, тайная полиция. Кроме того, любой диктатор кровно заинтересован, чтобы в его столице не было и намека на возможность народного восстания. И потому не жалея денег всячески благоустраивал главный город страны, заботился о процветании его экономики и поддерживал столичные футбольные клубы. Таков тоталитарный футбол.

Окажись Британия под властью коммунистов, это стало бы манной небесной для таких клубов, как «Арсенал». Вспомните-ка успехи берлинского «Динамо», клуба, который был создан в бывшей Восточной Германии единственно ради того, чтобы обеспечить столице первенство в национальном футбольном чемпионате. Бессменным президентом «Динамо» до самого дня падения Берлинской стены был 80-летний Эрих Мильке, зловещий шеф тайной полиции Штази. Мильке любил и опекал «Динамо». Его радениями в составе клубной команды играли самые блестящие футболисты Восточной Германии. Помимо того Мильке проводил беседы с арбитрами, благодаря чему клуб регулярно выигрывал матчи за счет пенальти на 95-й минуте. С 1979 по 1988 г. берлинское «Динамо» ежегодно завоевывало титул чемпиона Восточной Германии. Надо полагать, это самый вопиющий случай бесчестного политиканства в европейском футболе.

«Динамо» не удавалось отметиться видными успехами в Кубке европейских чемпионов, зато в этом преуспел любимый клуб генерала Франко. Диктатор взял за привычку слушать трансляции матчей с участием «Реала» по радио и если отправлялся пострелять куропаток, не забывал прихватить с собой транзисторный радиоприемник, как пишет Джимми Бернс в своей книге «Когда Бекхэм отправился в Испанию» (When Beckham Went to Spain). He то чтобы Франко договаривался с арбитрами или впрямую снабжал «Реал» деньгами. Скорее он протежировал клубу опосредованно, за счет того что централизовал власть и национальные ресурсы. И еще он искренне верил, что добытые «Реалом» титулы победителя Кубка европейских чемпионов поддерживают его режим. Фернандо Мария де Кастиэлья, министр иностранных дел в правительстве Франко, называл «Реал Мадрид» «лучшим посольством из всех, какие у нас когда-либо были».

Столицы тоталитарных режимов взяли великолепный старт в Кубке европейских чемпионов. Что до столиц демократических государств Европы, то на протяжении 41 года с начала проведения турнира им было совершенно нечем похвастать.

Правда, есть одна оговорка: четырежды в Кубке европейских чемпионов побеждал амстердамский «Аякс», столичный клуб Нидерландов. Но, в сущности, Амстердам лишь номинально является столицей. Правительство Нидерландов, королева Беатрикс и посольства иностранных государств находятся не в Амстердаме, а в Гааге, городе, чья футбольная команда отнюдь не блещет успехами, — нередко бывало, что она даже не добывала себе места в Высшем дивизионе Нидерландов. Гаага имеет единственный профессиональный футбольный клуб, «АДО Ден Хааг», и его матчи собирают не более пары тысяч зрителей, по большей части городских футбольных психов. На поле не случается ничего выдающегося, разве что кто-то бросит дымовую шашку или от нашествия кроликов пострадает газон. Такова в демократической стране расплата за столичный статус.

В отличие от западноевропейских столиц, провинциальные города Западной Европы лидируют в клубном футболе. Провинциальные власти кое-что да значат даже в странах с самой жесткой централизацией. Так, команды пяти провинциальных городов Британии выигрывали Кубок европейских чемпионов, а лондонские — ни разу. «Олимпик Марсель» в 1993 г. завоевал Кубок, а парижский «Пари Сен-Жермен» — ни разу. После установления в Портуталии демократического режима «Порту» дважды становился обладателем Кубка, а лиссабонские клубы с 1962 г. оставались без трофея. Клубы Милана и Турина не успевают считать победы, а клубы Рима прозябают. Мюнхенским и гамбургским клубам Кубок давался, а берлинским и боннским — никогда. Более того, многие годы футбольные команды обеих столиц Германии не могли даже пробиться в Бундеслигу. Единственный заметный берлинский клуб столицы «Герта» не выигрывал национального первенства аж со времен Веймарской республики.

Для европейских столиц — в особенности это касается Лондона, Парижа и Москвы — характерна гигантская по масштабам концентрация национальных ресурсов. Остается только диву даваться, насколько скверно выступают их футбольные клубы. Давайте же поразмыслим, почему так происходит. Представляется, однако, что самая главная причина неуспехов столичных клубов носит чисто психологический характер. В сумасшедшем водовороте жизни крупных столиц ни один футбольный клуб не может играть сколько-нибудь существенной роли. Показательна в этом смысле сценка, происходившая в конце 1990-х гг. в Лондоне, куда прибыла группа болельщиков провинциального футбольного клуба. Маршируя по знаменитой Бейкер-стрит, они с чувством декламировали, если не сказать, орали, в лицо ошарашенным прохожим свои фирменные клубные кричалки.

Наивные, они вообразили, что на сутки «покорив» Лондон и устраивая весь этот шум-гам, они бесчестят жителей столицы. Не тут-то было — прохожие на улицах, среди которых, кстати, было много иностранцев, не обратили ни малейшего внимания на крикунов или вообще не понимали, к чему весь этот демарш.

А все дело в том, что в отличие от провинциальных городов столицам нет нужды постоянно доказывать свою состоятельность. Им и без того хватает чем гордиться. Не побегут же лондонцы на улицу распевать песни о своем любимом городе, и вряд ли им придет в голову, что футбольный трофей «Арсенала» или «Челси» способен еще выше поднять статус Лондона. Пусть Роман Абрамович и Дэвид Дэйн осчастливили Лондон футбольными наградами, все равно никто не выдвинет их кандидатур на пост столичного мэра. Парижу до футбола еще меньше дела — можно прожить в этом городе всю жизнь, оставаясь в блаженном неведении о существовании футбола вообще. Клубу «Пари Сен-Жермен», домашний стадион которого располагается вне пределов Парижской окружной дороги Периферик, вряд ли грозит стать главным предметом гордости парижан.

Словом, Лондону, Парижу и Москве нет надобности выигрывать Лигу чемпионов. Футбольный клуб способен стать средоточием и смыслом жизни в городах совсем другого типа, а именно — в провинциальных промышленных.

Именно эти города столкнули столицы фашистских режимов с пьедестала европейского футбола.

В 1878 г. футбольный клуб возник именно при железной дороге, только что подведенной к Манчестеру, по инициативе рабочих-железнодорожников. Клуб получил название «Ньютон Хит», поскольку так назывался местный вагоностроительный завод компании Lancashire and Yorkshire Railway Company, где и трудились его игроки. На поле они выходили в спецовках, чтобы сразиться с другими командами заводских пролетариев.

«Ньютон Хит» прошел долгий путь, чтобы стать нынешним знаменитым «Манчестер Юнайтед». Но сейчас нас больше интересует происхождение клуба, о чем замечательно рассказано в книге Джима Уайта «Манчестер Юнайтед: Биография» (Manchester United: The Biorgahpy). Уайт описывает, как на завод рабочих «сгоняли со всей страны для обслуживания растущих потребностей в локомотивах и вагонах». Жизнь в Манчестере тех времен не сулила ни радости, ни долголетия, пишет автор. «В середине XIX в. ожидаемая продолжительность жизни мужчин в Маленькой Ирландии, как назывался печально известный район Манчестера... составляла всего-то 17 лет». Это был все тот же безжалостно перемалывающий жизни Манчестер, что и за несколько десятилетий до того, когда сподвижник Карла Маркса Фридрих Энгельс управлял здесь отцовским заводом, — суровый промышленный город, уокасы которого породили идеи коммунизма.

Ни один индустриальный центр мира не пережил такого бурного роста, как Манчестер. В 1800 г. это было тихое захолустье с населением в 84 000 человек, столь малозначащее, что до 1832 г. оно даже не имело представительства в парламенте. С началом промышленной революции положение в корне изменилось. В Манчестер отовсюду стекалась рабочая сила — из деревень, городов и весей по всей стране, из Ирландии и прочих государств с чахлой экономикой. К 1900 г. Манчестер стал шестым по численности населения городом Европы с населением 1,25 млн жителей — больше, чем в Москве того времени. Понятно, что большинство так называемых манчестерцев по сути были оторваны от своих корней. Неприкаянность на новом месте заставила многих прибиться к сообществу болельщиков местных футбольных клубов. Должно быть, футбол давал им чувство общности, по которому они истосковались, утратив связи со своими сельскими общинами.

То же самое происходило и в других нарождающихся индустриальных центрах Британии: мигранты-рабочие зажигались страстью к местным футбольным клубам и болели за них с одержимостью, невиданной в городах с уже сложившейся жизнью, которых не затронули быстрые перемены. В 1888 г. была основана Английская футбольная лига, и шестеро из ее основателей происходили из промышленного Ланкашира, а другие шесть — из индустриального Мидленда. Как в тот год писал Монтегю Шерман для издания The Badminton Library, «не найдется слов, чтобы описать во всей полноте популярность (футбола), которая, будучи небывалой по силе в Лондоне, поистине безгранична в больших провинциальных городах... На севере и в центральных графствах нередко бывает, что 10 000 человек платят за право посмотреть рядовую клубную игру, а в полтора раза больше народу собирается на кубковый матч». Популярности футбола способствовало и то, что в 1890-х гг. рабочим текстильной промышленности на северо-западе стали предоставлять субботний выходной — роскошь, о которой рабочий люд в других частях Британии мог только мечтать.

Все 28 существовавших на 1892 г. профессиональных футбольных клубов были родом с севера или из центральных графств. Футбол был такой же «северной» игрой, как регби. В викторианскую эпоху национальными чемпионами становились клубы из промышленных городов севера, таких как Престон, Шеффилд или Сандерленд, в то время самых богатых мест в мире. Впоследствии, когда эти города слишком одряхлели, чтобы поддерживать успешные клубы, титул чемпиона национальной лиги перешел к клубам из более крупных городов севера.

И по сей день наследие промышленной революции влияет на облик английских болельщиков. Современное население районов Большого Мерсисайда, Большого Манчестера и графства Ланкашир в совокупности составляет менее 5,5 млн человек, т.е. чуть больше 10% населения страны, тем не менее по состоянию на сезон 2009-2010 гг. в этом регионе базируются 40% всех клубов, входящих в состав Премьер-лиги. Их преимущество в том, что свои футбольные бренды они выстраивают более века. Скорее всего, репутацией самого популярного клуба в мире «Манчестер Юнайтед» во многом обязан именно тому, что этот город стал первым в мире промышленным центром. «МЮ» — единственный крупнейший местный футбольный клуб, сохранившийся со времен промышленной революции. Благодаря 43 другим профессиональным клубам, которые базируются в пределах 90-мильной зоны вокруг Манчестера, эта территория, по всей видимости, представляет собой район с самой большой концентрацией футбольных клубов в мире.

Чуть ли не все ведущие футбольные города Европы имеют схожий с Манчестером анамнез. В свое время все они пошли в рост как новые промышленные центры и интенсивно всасывали не находившее себе применения сельское население. Попадая в чуждую для себя городскую среду, бывшие деревенские жители жаждали обратить на что-нибудь свою потребность в принадлежности к социуму и избирали ее объектом футбол. Поддерживая местный футбольный клуб, они обретали на новом месте почву под ногами. Поэтому клубы в провинциальных городах значили для своих поклонников много больше и, соответственно, росли быстрее, чем столичные клубы или клубы старинных городов с давно сложившейся иерархией.

Начиная с 1994 г. компания по изучению рынка Sport+Markt исследует феномен футбольных болельщиков. В 2008 г. она обратилась к 9600 поклонникам футбола из 16 европейских стран с просьбой назвать свой любимый клуб. Первая двадцатка клубов представлена в таблице 7.1.

Таблица 7.1

Самые любимые клубы в Европе

Не стоит рассматривать полученные результаты как точное отражение реальной картины. Эти цифры существенно отличаются от данных опроса, проведенного Sport+Markt годом ранее. В тот год клуб «Челси», например, предположительно имел почти 6 млн болельщиков. Огромное количество людей на вопрос «Какая ваша любимая команда?» отвечали по-разному в зависимости от того, какой клуб победил в своей лиге или в каком на тот момент играл Дэвид Бекхэм. И все же кое-что полезное из опроса почерпнуть можно. Мало кто не согласится, что в топ-20 вошли европейские клубы, пользующиеся наибольшей поддержкой болельщиков. И вот еще что в этом списке примечательно: самые именитые клубы расположены не в самых крупных городах, а в бывших промышленных центрах.

Конечно, некоторые столичные клубы пользуются большой поддержкой болельщиков. Так оно и должно быть, коль скоро Лондон, Париж, Рим и Москва — на данный момент самые крупные города в своих странах. Столичные клубы рекрутируют болельщиков из аудитории, не имеющей себе равных по массовости, а местные клубы, хотя и пользуются большой популярностью, не могут сравниться с ними по этому показателю. При этом ни в одной из семи крупнейших европейских стран, где проводились опросы, столичный клуб не может похвастать самой массовой поддержкой. Вот каковы, по данным Sport +Markt, самые любимые клубы в этих семи странах (табл. 7.2).

Таблица 7.2

Команды — национальные фавориты

Итак, в шести странах из семи команда номер один происходит из провинциального города с внушительной историей промышленного развития. Единственное исключение здесь — Франция. Лион — город провинциальный, но по большей части обойденный промышленной революцией. Мы уже видели, как его популярность взмыла, начиная не далее как с 2002 г. благодаря блестящей работе с трансферным рынком, вдохновителем которой стал нынешний президент клуба Жан-Мишель Оляс.

Вместе взятые, провинциальные промышленные города из топ-двадцатки Sport+Markt однозначно доминируют в европейском футболе. Так, из 47 турниров за Кубок европейских чемпионов, проходивших с 1963 по 2009 г., эти клубы разыграли между собой 27 финалов. Промышленные города поменьше и портовые города — Глазго, Ноттингем, Бирмингем, Порту, Дортмунд, Эйндховен и Роттердам — девять раз становились победителями. Истории становления этих городов как промышленных центров во многом схожи с историей Манчестера, хотя их бурный экономический рост начался позднее. Как и в Манчестер, в эти города стали прибывать сельские жители, чтобы пополнить армию промышленных и портовых рабочих. Оторванные от прежних социальных связей, они жаждали обрести что-то, что связывало бы их с новым местом, и вливались в ряды болельщиков городских футбольных клубов. Поэтому-то в развивающихся промышленных центрах следом за заводами и фабриками почти сразу же возникали футбольные клубы.

Большинство городов, чьи клубы фигурируют в рейтинге Sport+Markt, в конце XIX в. пережили массовый приток промышленных мигрантов. Если в 1852 г. население Мюнхена составляло 100 000 человек, то к 1901 г. оно возросло впятеро. Численность жителей Барселоны за тот же период достигла 533 000 человек. В Турине, столетиями дремавшем городке Пьемонта, в 1870-х гг. началось строительство промышленных предприятий. Следом за воссоединением Италии новые железные дороги протянулись и к Милану.

С промышленным развитием городов богатели местные коммерсанты; благодаря торгово-промышленным связям с Англией они открывали для себя футбол и создавали свои футбольные клубы: в 1897 г. образовался «Ювентус», спустя два года — «Барселона» и «Милан», а в 1900 г. — мюнхенская «Бавария». В дальнейшем футбольные клубы росли вместе со своими городами. Милан, получивший новый импульс промышленного развития, притягивал такое неимоверное количество трудовых мигрантов, что их хватило на массовую поддержку двух из трех самых популярных футбольных команд Италии.

Вторая стадия футбольного бума в континентальных промышленных городах стартовала после Второй мировой войны. Период 1950-1960-х гг. ознаменовался «экономическим чудом» Италии, когда толпы бедных крестьян Южной Италии в массовом порядке грузились в Палермо на экспресс Treno del sole, уносивший их на север, к новой жизни. Многие из них в конечном итоге осели в Турине, найдя себе применение на автозаводе Fiat. Вот что пишет об этом историк Пол Гинсбург: «Таким огромным и неиссякаемым был этот приток с юга, что к концу 1960-х гг. Турин стал третьим крупнейшим "южным" городом Италии вслед за Неаполем и Палермо». Работу на севере мигранты находили, но вот школ, больниц и жилья на всех не хватало. Они ютились в такой тесноте, что зачастую приходилось спать по очереди. В условиях такой бытовой неустроенности значение футбола как объекта пристрастия многократно возрастало. Исследователь феномена иммиграции южан периода 1960-х гг. в Турин Гоффредо Фоли отмечал, что «на матчах "Ювентус" — "Палермо" множество фанатов-иммигрантов страстно болели за сицилийцев, а сегодня их сыновья, как все уважающие себя рабочие завода Fiat, поддерживают домашнюю команду».

По счастливой случайности, на которую подчас расщедривается история, массовая иммиграция в Турин началась вскоре после трагедии 1949 г., когда в авиакатастрофе почти в полном составе погибла любимая команда туринцев «Торино». Самолет, на котором летели футболисты, врезался крылом в базилику Суперга, возвышающуюся на холме над Турином. Своей поддержкой мигранты помогли клубу «Ювентус», зарекомендовавшему себя новым футбольным лидером города, подняться в разряд лидеров мирового уровня. Началось с того, что южане-иммигранты заразили страстью к «Ювентусу» своих оставшихся на юге родичей.

Примерно в те же времена, что и Турин, промышленный взлет переживала и Барселона. Между 1950 и 1960 г., пожалуй, не менее 1,5 млн испанцев переселились в окрестности Барселоны. Массовая миграция почти опустошила деревни во внутренних районах страны. Зато на пустырях вокруг Барселоны, как грибы после дождя, вырастали стихийные поселения (вроде тех, что сегодня облепили со всех сторон Джакарту), где обосновались бывшие крестьяне, распростившиеся со всем, что они знали и любили в прошлой жизни. Многие были неграмотны, и лишь единицы умели объясниться на местном каталонском диалекте. Большинство влились в ряды болельщиков «Барсы» — в испанском «новом Манчестере» это был самый доступный способ удовлетворить тягу к социальной принадлежности.

Связь между индустриализацией и футболом — явление почти универсальное для Европы. Так, в сезоне 2008-2009 гг. самая высокая средняя посещаемость в континентальной Европе отмечалась на матчах дортмундской «Боруссии» (в среднем 72 400 человека), одного из множества футбольных клубов промышленного района Рура. И во Франции исторически сложилось так, что именно промышленные города больше всего любят свои местные команды. Среди немногочисленных традиционных очагов футбола во Франции можно назвать угледобывающие Сент-Этьенн и Ланс, а также портовый Марсель.

Все упомянутые индустриальные центры были продуктом конкретной исторической эпохи, эпохи индустриализации. Конец породившей эти города промышленной революции отразился на их судьбе, зачастую довольно болезненно. Индустриализация оставила им в наследство не только пустующие доки и обезлюдившие цеха предприятий, но и горячо любимые футбольные клубы. Прихоть конкретной исторической эпохи наградила «Манчестер Юнайтед», «Барселону», «Ювентус», «Баварию» и «Милан» такой огромной массой болельщиков, что это позволило им занять господствующие позиции сначала в национальном, а потом и в европейском футболе.

Если компания Sport+Markt возьмется исследовать популярность футбольных клубов Турции, обнаружится тот же универсальный принцип. Футбольной столицей Турции является вовсе не ее официальная столица Анкара, а новый локомотив индустриализации, промышленно развивающийся Стамбул. Этот город дал жизнь трем самым популярным турецким клубам — «Галатасараю», «Фенербахче» и «Бешикташу».

Спору нет, в былые времена Стамбул, как и Санкт-Петербург, имел столичный статус, но оба города утратили его восемь десятилетий назад, задолго до того как футбол превратился в нечто значимое в их странах. До недавних пор, а именно до 1950-х гг., Стамбул оставался сонным провинциальным городом, население которого едва дотягивало до 1 млн человек. Позже он, видимо, стал последним из крупных европейских городов, переживших промышленную революцию. Со всей Анатолии на предприятия Стамбула хлынули трудовые мигранты. Только за 1980-1985 гг. население города удвоилось. На сегодняшний день Стамбул — крупнейший город Европы, где проживают 12 млн человек. Как водится, в стремлении побыстрее заполнить вакуум после разрыва прежних социальных уз вновь прибывающие пополняли ряды футбольных болельщиков, благо в Стамбуле на выбор имелось целых три клуба. Для многих из них любовь к «своему» клубу стала самой сильной привязанностью из всех, что у них появились в Стамбуле.

Допускаем, что индустриализация так или иначе затронула практически все европейские города. Но лишь немногие испытали столь же мощное ее влияние, как Манчестер, Турин, Милан, Стамбул или Барселона. Именно в эти города в массовом порядке хлынули мигранты, именно для них менее всего были характерны устоявшиеся иерархические отношения и именно здесь социальные связи между людьми и местом их проживания были самыми слабыми. Словом, имелся эмоциональный вакуум, который требовал заполнения. Это становится тем более очевидным, когда сравниваешь промышленные центры со старинными городами, где традиционно селились представители высших слоев общества. В Англии к таковым относятся Оксфорд, Кембридж, Челтнем, Кентербери, Йорк и Бат — это города приличного размера с населением 100 000-180 000 человек. По контрасту с ними в индустриальных центрах такого же и даже меньшего размера — Мидлсбро, Рединг, Ипсвич, Блэкберн, Уотфорд, Бернли — сложились достаточно сильные футбольные традиции. Между тем среди вышеупомянутой плеяды старинных английских городов только один на сегодняшний день представлен в Футбольной Лиге Англии, да и то лишь с 1999 г. — это «Челтнхем таун». Дело в том, что такие города, как Оксфорд, Кембридж, Кентербери, Йорк и Бат, где исторически сложились устойчивые социальные иерархии и доля пришлого населения всегда была невелика, предлагали иные возможности вписаться в местный социум, и чтобы пустить здесь корни, новоприбывшим не было острой нужны становиться футбольными болельщиками.

Если лицо Оксфорда в мире определяет его университет, то лицо индустриального города — безусловно, местный футбольный клуб. «Барселона» (или «Барса»), «Марсель» и «Ньюкасл» (даже сейчас) были и остаются предметом гордости своих городов, что позволяет им несколько свысока взирать на Лондон. Когда «Барса» одерживает очередную победу, президент Каталонии по традиции выскакивает на балкон своего дворца на Пласа де Сан-Жауме и кричит бурлящей внизу толпе: «Барса побеждает, Каталония побеждает!»

У этих провинциальных клубов есть все: внушительная армия болельщиков, игроки, преданные клубу до последней капли крови, и серьезная поддержка местной плутократии. Так, Бернар Тапи вкладывает деньги в «Олимпик» Марсель, семейство Аньелли поддерживает «Ювентус», сэр Джон Холл — «Ньюкасл», прежде всего, чтобы прослыть благодетелями и королями своего города. Местные болельщики и спонсоры не жалеют сил и денег для своего клуба, не в последнюю очередь потому, что для них это дело гражданской чести. В Средние века во славу своего города они возводили бы на собственные деньги кафедральные соборы.

В таких провинциальных городах обычно есть один ведущий клуб, всеобщий любимец, и нередко это — единственное, благодаря чему имя города стало известно миллионам людей за пределами страны. Взять, например, «Манчестер Юнайтед» — наверняка тысячи фанатов по всему миру и знать не знают, что Манчестер — это такой город в Англии. В то же время у многих городов имеется два клуба, соперничающих за местное лидерство. В том же Манчестере это «МЮ» и «Манчестер Сити», в Милане — «Интер» и «Милан», в Турине — «Торино» и «Ювентус», в Шеффилде — «Юнайтед» и «Уэнсдей», в Глазго — «Селтик» и «Рейнджере», в Ноттингеме — «Форест» и «Каунти»; есть еще «Эвертон» и «Ливерпуль», «Бавария» и «Мюнхен-1860», «Барса» и «Эспаньол» (Барселона). Причем во многих случаях это соперничество подогревается политическими или религиозными противоречиями, а то и тем и другим вместе. Один из двоих, как правило, обречен на тяжкие испытания. Скажем, «Манчестер Сити», «Торино» и «Мюнхен-1860» немало времени на своем веку прозябали в низших дивизионах. «Эвертон» в последний раз выиграл национальный чемпионат в 1987 г. ФК «Амстердам» и вовсе прекратил свое существование[20]. Провинциальным городам среднего уровня попросту не хватает ресурсов, чтобы длительное время тянуть два крупных клуба. И в конечном итоге вперед прорывается кто-то один.

Провинциальные промышленные города завоевали господствующие позиции в Кубке европейских чемпионов в конце 1960-х гг. В их доминировании можно выделить два четко обозначенных периода. Первый, с 1970 по 1981 г. является эрой малых городов — обладателями Кубка европейских чемпионов неизменно становились клубы из очень скромных мест. Их триумф отражают данные таблицы 7.3; там же приводится численность населения не собственно городов, а городских агломераций в целом, т.е. с учетом пригородного населения.

Таблица 7.3

Победители Кубка европейских чемпионов

Обратите внимание, что мы не поскупились, определяя размеры городов, и почти везде учли население далеко за пределами собственно городской черты.

Что касается Ливерпуля, то здесь показатель учитывает все население Мерсисайда.

Превосходство малых по населению городов проступит еще явственнее, если посмотреть, какие команды в этот период проигрывали финал Кубка. Был такой примечательный отрезок времени с 1976 по 1979 г., когда в финал выходили команды таких городов, как Сент-Этьенн, Менхенгладбах, Брюгге и Мальме (табл. 7.4).

Таблица 7.4

Города-победители

Наверное, самой показательной командой для малых футбольных городов, лидировавших в 1970-е, является «Боруссия» из Менхенгладбаха — ее взлет, а затем падение, как в капле воды, отражают судьбу клубов всех названных городов.

В 1970-е гг. «Гладбах» завоевал пять чемпионских титулов Германии и четырежды выходил в финал европейских турниров. Городской стадион «Бекельберг», примостившийся на вершине холма, возвышающегося посреди садов с симпатичными особнячками, был свидетелем лучших футбольных лет Гюнтера Нетцера, Райнера Бонхофа и Алана Симонсена. Сюда, на стадион, стекались не только городские фанаты «Боруссии», но и ее преданные болельщики из соседних Нидерландов и Бельгии, а также из казарм расквартированной в городе британской военной части. Пройдут десятилетия, и одна германская маркетинговая компания продемонстрирует, что до сих пор, заслышав слово контратака, футбольные фанаты страны почти рефлекторно ожидают услышать продолжение: «Гладбаха»; для них «контратака Гладбаха» — устоявшееся клише.

Это был маленький уютный клуб: на протяжении всей своей карьеры здесь играл Берти Фогте, а другая местная знаменитость, Нетцер, когда уже играл в Цюрихе, частенько навещал «Гладбах», чтобы высмотреть хороших игроков для испанских клубов[21]. а бывало, что просто ради того чтобы полакомиться сосисками в клубной столовой.

Подобно американской поп-звезде Дэвиду Кэссиди, «Гладбаху» тоже пророчили небывалый успех, но, взяв мощный разбег, он погорел на взлете. В 1980 г. «Боруссия» не сумела повторить прошлогодний успех и проиграла финал Кубка УЕФА «Айнтрахту» из Франкфурта-на-Майне. В последующие десятилетия ее постоянно преследовали неудачи. В 1998 г., например, не иначе как по вине злого рока «Боруссия» потерпела крупный провал. «Мы можем стать только лучше», — провозгласил ее тренер Фридель Рауш как раз накануне матча с леверкузенским «Байером», проигранного с разгромным счетом 2:8. «Думаю, я смогу решить наши проблемы», — заявил потом Рауш. Однако когда «Боруссия» проиграла и следующую встречу, уже с «Вольфсбургом», со счетом 1:7, Рауш был уволен. А команда почти на протяжении всего того десятилетия обреталась во втором дивизионе.

Это особенно удручает образованных немцев в возрасте за 40 и с левыми взглядами — до сих пор они имеют зуб на «Баварию», боготворят социалиста Нетцера и каждый понедельник первым делом проверяют, как дела у их любимого «Гладбаха». Но поезд уже ушел. Золотые деньки назад не воротишь, поскольку сама современная эпоха поставила крест на будущем «Гладбаха».

Выражаясь словами Нормана Бейтса из хичкоковского «Психо», «они перенесли автостраду». В 1970-е гг. тренеру «Гладбаха» Хеннесу Вайсвайлеру удалось сколотить крепкую молодую команду из местных. Бонхоф, наполовину голландец, был родом из близлежащего Эммериха, Фогтc воспитывался в сиротском приюте Бюттгена, а Херберт Виммер, выполнявший для Нетцера всю черновую работу, по завершении карьеры несколько десятков лет управлял принадлежавшим его родителям магазином канцтоваров в Ахене, тоже невдалеке от Менхенгладбаха.

Эти бесспорные звезды футбола многие годы не покидали «Гладбах», во-первых, по той причине, что тогдашний футбол не мог предложить существенно более высоких заработков, поскольку большинству богатых клубов дозволялось иметь максимум двух иностранных футболистов, а кроме того, их собственный клуб имел действенные рычаги, способные удержать игроков от дезертирства. Одним словом, в те времена существовали рыночные ограничения. Именно это позволило таким клубам, как «Гладбах», «Нотингем Форест», «Брюгге» и «Сент-Этьенн» благоденствовать в 1970-х гг. Крупные города и тогда располагали куда большими ресурсами, но у них были связаны руки, а может, попросту недоставало желания использовать эти возможности на благо футбола.

Начало закату триумфа малых городов положил февральский день 1979 г., когда Тревор Фрэнсис стал первым в истории футбола «человеком за миллион фунтов». На самом деле Клаф согласился уплатить не миллион, а 999 999 (что тогда составляло порядка $2 млн) за то, чтобы перетащить Фрэнсиса из «Бирмингема» в «Форест», но надо ведь учитывать и налоги. Через три месяца Фрэнсис забил гол в ворота «Мальме» и принес «Форесту» Кубок европейских чемпионов. Однако набухание мыльного пузыря футбольной экономики, свидетельством чего стал случай Фрэнсиса, в конечном итоге и похоронило созданные в маленьких городах клубы вроде «Фореста».

С 1980-е гг. началась эпоха крупных контрактов с телевидением на трансляцию матчей, а Италия открыла двери для иностранцев. Вскоре европейские футбольные клубы взялись за модернизацию домашних стадионов, благодаря чему те, у кого было много болельщиков, могли зарабатывать больше денег. С тех пор как в 1995 г. Европейский суд создал прецедент и стало действовать так называемое правило Босмана[22]. Крупным клубам ничто больше не мешало подписывать лучших игроков из любой страны Европейского союза. Примерно в то же время клубы с самой массовой поддержкой начали зарабатывать огромные деньги от продажи прав на телевизионную трансляцию своих матчей. Это еще больше обогащало ведущие клубы. Мюнхенская «Бавария», в прошлом принципиальный соперник «Гладбаха», завоевала широкую известность, за что получила прозвище «ФК "Голливуд"».

В изменившихся обстоятельствах клубы калибра «Боруссии» («Гладбах») больше не могли удерживать лучших игроков. Лотар Маттеус, дебютировавший за «Die Fohlen» («жеребцов», как называют «Боруссию») на излете золотого века клуба, уже в 23 года перешел в «Баварию». Себастьяна Дайслера — другое юное дарование из местных, с которым «Боруссия» связывала большие надежды, переманили в берлинскую «Герту» уже в 19-летнем возрасте, едва проявилось его спортивное сходство с великим Нетцером. В силу слабого финансового обеспечения мелким городам стал не по карману новый футбол.

Если прогуляться по Флоренции, все еще можно понять, почему ее считали центром мироздания. Этот эффект создают величественные кафедральные соборы, бесчисленные шедевры Микеланджело и все эти толпы туристов, готовых выложить за стакан апельсинового сока $10. Если бы кто-то из Медичи, прежних владык города, восстал из мертвых, как на одной из многочисленных здешних картин с изображением Судного дня, он бы вообразил, что его Флоренция все же восторжествовала в борьбе за престиж над другими городами-государствами Европы.

И был бы неправ. В наши дни европейские города средней величины сохраняют статус не столько благодаря великолепию своих соборов, сколько славе своих футбольных клубов. Вот с этим-то и оплошали города размерами с Флоренцию (600 000 жителей вместе с пригородами).

«Фиорентина» в последний раз наделала шума в 1999 г., одолев «Арсенал» в матче Лиги чемпионов на стадионе «Уэмбли». Победу команде принес гол Габриэля Батистуты, а на капитанском мостике «Фиорентины» тогда стоял Джованни Трапаттони. В те дни самые крупные проблемы «Трапа» заключались в том, что его подопечные упорно отказывались пешочком прогуляться те 130 с небольшим метров, что отделяли раздевалку от места тренировок (они настаивали, чтобы их возил автобус), да еще в недисциплинированности бразильца Эдмундо, повадившегося вечно опаздывать в клуб после очередного карнавала в Рио. Эти добрые времена ушли безвозвратно. Сегодня клубам средних городов уже ничего не светит в Лиге чемпионов.

Концом «Фиорентины» можно считать июльский день 2001 г., когда итальянская полиция произвела обыск в доме владельца клуба, итальянского киномагната Витторио Чекки Гори. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего не произошло, а случилось ровно то, чего и следует ожидать, когда полиция вламывается с обыском в дом киношного барона — такое впечатление, будто Чекки Гори впрок начитался романов Джеки Коллинз.

Итак, полицейские ворвались на римскую виллу Боргезе, где обитал Гори, но вот найти самого хозяина им удалось только часа через полтора. И не нашли бы вовсе, если бы служанка-филиппинка не показала дверь в спальню магната, замаскированную в зеркальной стене. Чекки Гори мирно почивал со своей подружкой Валерией Марини, той еще особой, которая называла себя певицей и актрисой, хотя на деле ни той ни другой не была.

Полиция велела Чекки Гори предъявить содержимое находившегося в спальне сейфа. Прикрыв наготу богатым шелковым халатом, он подчинился. Когда же полицейские обратили внимание на припрятанный в сейфе пакетик кокаина, Чекки Гори не поведя бровью бесстрастно заметил: «Кокаин? Какой там кокаин, это шафран!»

В то время его империя начала уже разваливаться. Надо отметить, что она досталась ему по наследству от отца Марио, скончавшегося в 1993 г. Незадолго до смерти он наказал своему деловому партнеру Сильвио Берлускони: «Присмотри за Витторио, он такой импульсивный и наивный».

Больше всего жизньВитторио отравляла зависть к лаврам Берлускони. Он жаждал такого же успеха. Чего он только ни делал: приобрел коммерческие телеканалы (провал), вкачивал гигантские деньги в свою футбольную команду (никаких значительных призов), ударился в политику (но выше сенатора не поднялся). И все же жить бы ему припеваючи, если бы Витторио не начал бракоразводный процесс, который обещал стать таким дорогостоящим, что этих денег с лихвой хватило бы на содержание «Фиорентины» на много лет вперед. Но даже эти напасти вопреки ожиданиям не лишили его оптимизма; как и прежде, проезжая по Виа Венето, он не изменял своему обычаю, высунувшись из окна шикарного мерседесовского лимузина, приветствовать приятелей радостным: «Ля дольче вита!».

В хитросплетениях империи Чекки Гори было не понять, какая из ее структур задолжала другим, причем каким именно и сколько. Ясно одно — Витторио позаимствовал из кассы клуба десятки миллионов долларов. Когда же все окончательно пошло наперекосяк и требовались экстренные меры по спасению клуба, Витторио попытался было прибегнуть к традиционному итальянскому рецепту — свалить ответственность на плечи своей 82-летней матери. Но и она не смогла спасти «Фиорентину». Факс из колумбийского банка с предложением оплатить все долги клуба на поверку оказался банальной липой.

В 2002 г. «Фиорентина» обанкротилась и перешла в четвертый дивизион, где ее уделом были матчи с деревенскими командами Тосканы, многие игроки которых были ее фанатами. Место в Серии А «Фиорентина» все же себе вернула, но не возвратятся золотые времена Трапа, Батистуты и «Скотины» Эдмундо. Для новых подвигов на поле у команды слишком мало силенок.

Судьба «Фиорентины» типична. Европейские города среднего размера (от 150 000 до 1 млн жителей), некогда радовавшие успехами своих клубов, все как один исчезли с карты европейского футбола. У них слишком мало денег, чтобы конкурировать с клубами из более крупных городов. В начале 2004 г. пришел печальный черед «Пармы»: ее владелец, молочная компания Parmalat, неизвестно куда задевала €10 млрд клубных денег. В английском футболе самый яркий пример — «Лидс Юнайтед». Похожая история произошла и в Испании, где команда «Депортиво Ла-Корунья», краса и гордость Галисии, города средних размеров, внезапно обнаружила, что ее долг достиг невообразимой суммы в €178 млн. Спустя два года подобное же случилось с «Валенсией». Истоки финансовых бед этих клубов в том, что они практически не имеют поддержки извне. Аналогично, хотя и не под фанфары, пошли ко дну клубы прочих средних городов — таких как Глазго, Амстердам, Ноттингем. Им тоже пришлось проглотить горькую пилюлю истины, что отныне и вовек им не быть чемпионами Европы. Даже «Ньюкасл», и тот постепенно перестает это отрицать.

Третий период Кубка европейских чемпионов начался в 1982 г. и длится по сей день. Он называется «главенство сильных провинциальных городов». Даже в этот период отмечались случаи, когда чемпионами становились клубы из городов поменьше — из Порту и Ливерпуля (каждый по два раза), из Эйндховена, Марселя и Дортмунда. Но и эти города к середнячкам не отнесешь. Четыре из них в границах городской агломерации имеют население в 1,2 млн человек или больше. Лишь Эйнховен на их фоне действительно невелик со своими 210 000 жителей, а если брать с учетом пригородов, и то очень щедро, — то его население составляет 750 000 человек. В целом же сегодня европейскими чемпионами становятся клубы из городов покрупнее. В наше время приз в гонке достается богатым.

Футбольная экономика неудержимо разрастается (что выражается в росте стоимости контрактов на телетрансляции, в строительстве и реконструкции стадионов, большей свободе переходов футболистов и т.п.), и это благоприятствует только самым популярным клубам. Так уж исторически сложилось, что к этой категории относятся клубы крупных провинциальных городов. Нескончаемой спиралью они сменяли друг друга на пьедестале Лиги чемпионов: начиная с 1998 г. каждый, кто завоевал Кубок, хотя бы один раз уже был его обладателем. А большинство и не однажды. Не пресытились ли успехом их фанаты? Когда празднуешь девятую победу, блеск новизны немного тускнеет, не правда ли?

В новой плеяде лидеров клубы совсем не из мегаполисов вроде Москвы, Лондона, Парижа или Стамбула. Скорее, это городские агломерации с населением от 2 до 4 млн жителей: Милан, Манчестер, Мюнхен и Мадрид. Эти четыре «М» достаточно крупны и потому способны обеспечить требуемую фанатскую базу, но при этом довольно провинциальны, и потому их соблазняет перспектива мирового признания.

Как ни странно, одна из «М» — столица демократической страны (понятно, мы говорим о Мадриде). Что же позволило «Реалу» попрать золотое правило Лиги чемпионов и завоевать Кубок в 1998, 2000 и 2002 гг.? Отвечаем: строительство гигантского стадиона, бренд клуба и мощная поддержка во времена, когда Мадрид числился столицей диктаторского режима. Пусть Испания пошла по пути социал-демократии, но игроки «Реала» и по сей день выходят на газон «Сантьяго Бернабеу» все в тех же беленьких, как меренги, футболках, что и в 1955 г. Так что статус «Реала» как клуба мирового уровня есть прощальный дар франкистского режима.

Джордж Кингсли Зипф — профессор лингвистики из Гарварда, ныне почти забытый. Он родился в 1902 г., а умер в 1950 г., буквально на пороге славы. Сейчас его имя ассоциируется разве что с формулировкой универсального закона, объясняющего любые явления на свете. Среди прочего закон Зипфа (или Ципфа) говорит нам, что Лондон или Москва вскоре должны выйти в победители Лиги чемпионов.

Давайте подумаем вот о чем: если ранжировать все города Америки по числу жителей, то разница в населении между двумя следующими друг за другом городами —это просто-напросто соотношение их рангов. Так что если сравнить город под номером 1 с городом под номером 2, это означает, что последний имеет половину (1/2) населения первого. Если сопоставлять город № 2 с городом № 3, то город № 3 будет иметь население в 2/3 населения города № 2. Следуя этой логике и дальше, получим, что город № 100 имеет 99/100 населения города № 99 и т.д. до конца списка. С точки зрения статистики данное соотношение почти идеально соответствует действительности — настолько, насколько это вообще возможно.

Этот очень красивый пример взаимосвязи между явлениями известен как закон Зипфа, и применим он в гораздо более широком спектре, нежели соотношение размеров городов. Например, закон Зипфа в той же мере приложим к частоте употребления слов в английском языке. Самое часто употребляемое слово — определенный артикль the, второе по употребимости — предлог of, таким образом, of употребляется вполовину (1/2) реже, чем the. Как бы там ни было, а закон Зипфа называют, возможно, «самой точной закономерностью в экономической науке».

Он работает и в отношении европейских городов, хотя и с меньшей аккуратностью. Размеры их населения при ранжировании создают более кучную последовательность в том смысле, что третий в рейтинге гораздо ближе по населению ко второму, чем в случае США, и т.д.

Почему так могло быть? Закон Зипфа должен иметь какое-то отношение к миграции населения. Люди имеют обыкновение переселяться в те места, где есть деньги. В Соединенных Штатах с их открытыми рынками и высокой мобильностью труда так оно и происходит. В Европе же политические и культурные барьеры ограничивали миграцию населения. Этим, видимо, и объясняется тот факт, что европейские города дают более спрессованный ряд, если их ранжировать по величине населения. Тем не менее Квок Тонг Су из Лондонской школы экономики доказал, что если ранжировать не собственно европейские города, а города в границах муниципальных районов, закон Зипфа прекрасно срабатывает в случае восьми из девяти государств Европы (это Дания, Франция, Германия, Греция, Нидерланды, Норвегия, Швейцария и Великобритания).

Долгое время никто не мог понять, почему закон Зипфа должен срабатывать в отношении такого множества разнообразных явлений. Сейчас ученые приступили к созданию моделей роста, в которых естественный результат процесса есть распределение, подчиняющееся закону Зипфа. Не так давно экономист из МГГ Хавьер Габа предложил объяснение, почему этот закон срабатывает в отношении размера городов. Габа утверждает, что он вступает в силу, когда все города растут примерно равными темпами, независимо от их размера и прошлого опыта, но при этом подвержены случайным изменениям. Это предполагает, что рост городов в пределах страны происходит под влиянием общих факторов, а различия в развитии вызываются к жизни серией случайных событий (экономисты называют их «шоками»). К разряду случайных событий относится, например, бомбардировка города в период войны, что в принципе может случиться где угодно. Такого простого аргумента достаточно, чтобы объяснить размеры городов, спрогнозированные законом Зипфа.

Для футбола критически важны два следствия этого закона. Во-первых, гиганты — будь то города-гиганты, или клубы-гиганты или еще какие-нибудь гиганты — это редкость. Причина в том, что развиться в гиганта можно только при условии длинной последовательности позитивных шоков — это как если 50 раз подбросить монетку и все 50 она ляжет «орлом» вверх. Такое возможно, но крайне редко. Во-вторых, став однажды гигантом, город вряд ли ужмется до размера середняка, разве что на него обрушится длинная череда напастей (фигурально выражаясь, если монетка все 50 раз ляжет решкой). По контрасту с большими городами малым вряд ли светит войти в число гигантов. Иными словами, иерархия городов, которая складывалась столетиями, в обозримом будущем вряд ли изменится.

Данный «закон пропорционального роста» имеет и еще кое-какие следствия. То, что справедливо в отношении размера городов, так же справедливо и в отношении целого ряда прочих социальных явлений. Предположим, если ваше чадо отстает в учебе, волноваться нет причин — он/она непременно нагонит остальных, поскольку все дети обучаются примерно одинаковыми темпами. Аналогично этому, если ваш шестилетний сын проявляет себя как блестящий футболист, обещая стать очередным Руни или Бекхэмом, не надейтесь. Вероятнее всего, в раннем детстве на него повлияли несколько позитивных шоков, которые будут нейтрализованы другими шоками. Руни и Бекхэм в этом смысле раритеты, игроки такого уровня появляются лишь изредка. Таким образом, распределение талантов в чем-то схоже с распределением размеров городов: горстка великих, вроде Марадоны или Роналдиньо, на вершине рейтинга, а когда опускаешься ниже, различия между его участниками постепенно сглаживаются.

Это соображение отсылает нас обратно к европейским городам: есть всего несколько гигантов, прежде всего — Москва, Стамбул, Париж и Лондон. Можно было бы подумать, что эти города создали величайшие клубы, но — нет, ни один из них никогда еще не поднялся на пьедестал Лиги чемпионов.

Но вскоре это может случиться. Футбол меняется. Он все больше приобретает свойства свободного рынка, поскольку над ним больше не довлеют фашистские диктатуры с их порядками, а лучшие игроки сегодня вольны менять клуб практически по собственному желанию. Они постепенно переходят на более крупные рынки, как это происходит в высшей бейсбольной лиге. Поэтому логично ожидать, что и в европейском футболе эстафета лидерства перейдет в новые руки: после доминирования столиц диктаторских режимов, затем провинциальных городов среднего уровня, которых сменили крупные провинциальные города, дело может наконец дойти до Лондона, а вероятно, и до Москвы и Парижа.

У Москвы хорошие шансы. Ресурсы в России концентрируются в центре, а ее запасы нефти и газа очень значительны. Париж тоже мог бы стать лидером, учитывая 12-миллионное население и всего один футбольный клуб в высшем дивизионе, «Пари Сен-Жермен», — не век же ему страдать от скверного руководства; когда-нибудь ситуация должна выправиться.

На победу в Лиге чемпионов может рассчитывать и Лондон, потому что даже после финансового кризиса он все равно располагает самой крупной местной экономикой в Европе. Лондон уже под держивает два крупнейших европейских клуба и вполне мог бы, наверное, потянуть и еще один-другой. Это указывает на произошедшие изменения. В начале 1990-х гг. Лондон скорее напоминал Москву времен 1973 г. Те же усталые люди, сплошь одетые убого и мрачно, толпились на платформах подземки, где яблоку негде упасть, чтобы взять штурмом допотопные вагоны конструкции 1950-х гг. Кофе считался напитком едва ли не экзотическим, и добыть хороший представлялось большим везением. Еда на улицах была под запретом. Центр города казался нежилым и к 11 вечера практически вымирал. Лондонцев не оставляло ощущение непрекращающегося упадка.

В общем-то, и футбольной столицей Британии Лондон никогда не был. Лишь в 1931 г. клуб из южной части страны, «Арсенал», впервые стал победителем в лиге. Но даже после этого чемпионами по большей части становились клубы северной Англии.

1990-е гг. изменили облик Лондона. Благодаря удешевлению авиаперелетов и пяти аэропортам лондонцы смогли летать по всей Европе, а тут еще пустили поезда до Парижа и Брюсселя. Сегодня в тот же Брюссель доберешься быстрее, чем в хиреющие северные города Ливерпуль и Манчестер, да и культурный шок по прибытии куда меньший. Сегодняшний Лондон — истинно европейский город, стоящий особняком от остальной страны. Географ Даниэль Дорлинг отметил, что Британия начала напоминать город-государство. Более того, сам город снова пошел в рост. Население Большого Лондона со времен Второй мировой войны и по самые 1980-е гг. постоянно сокращалось, но начавшийся бум переломил эту тенденцию.

С конца 1990-х и вплоть до 2008 г. Лондон расцветился многообразием красок — особый колорит его облику придали толпы горластых юнцов со всего мира в самых несусветных одеяниях, какие только могла навеять им молодежная культура, и озабоченных тем только, чтобы перещеголять друг друга. Поезда в подземке приняли современный вид и перестали напоминать реликты прошлых веков. В городе отчетливо ощущался запах денег, и немалых. Все это благоприятствовало возвышению Лондона на футбольном небосклоне.

По мере того как он все более превращался в интернациональный город, то же самое происходило и с рынком футболистов. Лучшие получили возможность играть там, где хочется. Многие — вслед за инвесторами и киноартистами — избрали Лондон своим пристанищем.

Темнокожим футболистам, равно как и игрокам-иностранцам, нравилось жить в городе, где 95% жителей готовы подписаться под утверждением «Здорово, что Британия стала мультикультурным обществом». Тьерри Анри, проведя лучшие годы в «Арсенале», сказал: «Люблю этот открытый, космополитический город. К какой бы расе ты ни принадлежал, можешь быть уверен, что никто не будет тебя пристально разглядывать». Образовался добродетельный крут, когда иностранцы привлекают на место новых иностранцев. Француз Жак Сантини, едва получил пост тренера «Тоттенхэма», тут же выразил желание переселиться в Лондон, где уже обосновался его сын Себастьян, — классический пример цепной миграции.

Справедливо и то, что даже в условиях нынешнего экономического кризиса в Лондоне футболист всегда может заработать себе на жизнь. У столичных клубов нет проблем с деньгами. Во-первых, их поклонники все еще могут позволить себе оплачивать самые дорогостоящие в мировом футболе билеты на матчи. «Арсенал», например, за самый дешевый сезонный абонемент берет $1700, что намного дороже самого дорогого абонемента на матчи «Барселоны». И все же лондонцы с такой готовностью раскошеливались, что «Арсеналу» хватило этих денег, чтобы построить новый стадион на 60 000 мест и распродавать на них все билеты. В истории Лондона «Арсенал» стал рекордсменом по массовости посещения матчей. Консалтинговая фирма Deloitte по итогам сезона 2007-2008 гг. включила «Арсенал» наряду с «Челси» в рейтинг шести самых богатых футбольных клубов мира.

Даже сегодня инвесторов в Лондоне больше, чем в любом другом европейском городе. Когда Роман Абрамович озвучил решение приобрести футбольный клуб, всем было ясно, что он остановит выбор на «Челси», а не каком-нибудь, скажем, «Блэкберне». Ходили слухи, что его выбор пал на «Челси» лишь потому, что он ближайший к его особняку на Итон-сквер. Мохаммед аль-Файед, который живет на Парк-Лейн, по тем же соображениям прикупил «Фулхэм». Даже «Куинз Парк Рейнджере» и тот попал в руки индийского миллиардера Лакшми Миттала, занимающего пятое место в мире по размерам богатства, потому что новый владелец проживает в районе Кенсингтона. Спору нет, нарасхват шли и другие английские клубы, те же «Манчестер Сити» и «Астон Вилла», но и это не умаляет особой притягательности Лондона для миллиардеров.

Небольшая группа клубов из крупных провинциальных городов — «Манчестер Юнайтед», «Ливерпуль», «Бавария», «Барса» и два миланца — выстроили столь мощные бренды, что это и в дальнейшем обеспечит им позиции на вершине европейского футбола. Не исключено, однако, что первенство у них будут оспаривать не другие провинциальные клубы, а столичные, из Лондона, Москвы или, возможно, Парижа.

В конце концов, гигантский столичный город как место базирования уже сам по себе становится ценным активом для футбольного клуба. Когда в 2004 г. «Арсенал» и «Челси» заняли два высших места в Премьер-лиге, это был первый случай в истории, когда Лондон праздновал триумф сразу двух своих клубов. В 2005 г. успех повторился. С 2006 по 2008 г. названные клубы фигурировали в двух из трех финалов Лиги чемпионов. Не исключено, что вскоре один из них станет первым лондонским клубом, завоевавшим европейский Кубок. Вот тогда-то Лондон будет доминировать по всем аспектам британской жизни.

8. ФУТБОЛ ПРОТИВ ФУТБОЛА

Подростком Нельсона Мандела, происходивший из Транскея, автономного региона Южной Африки, был отправлен на обучение в школу-интернат псевдобританского типа. Институт Кларкбери действительно обучал чернокожих студентов, но управлял им, конечно же, белый, преподобный С. Харрис. В автобиографической книге «Нет легкого пути к свободе»[23] Мандела вспоминает, что «сама школа помещалась в паре десятков или около того строений в симпатичном колониальном стиле. Для меня она стала первым пристанищем, где жизнь была устроена по западному, а не по африканскому укладу, и я осознавал, что вступаю в новый для себя мир, чьи правила были мне не до конца ясны».

В старании копировать во всем настоящие викторианские школы Британии Институт Кларкбери, созданный по их образу и подобию, имел целью сделать своих воспитанников джентльменами в духе христианства. В представлении викторианцев джентльменом мог считаться тот, кто умеет говорить по-английски и играть в английские игры. Вот как Мандела описывает свои школьные будни: «Я посвящал спорту и играм каждую свободную минуту, но иначе, как посредственными, мои успехи не назовешь... Мы играли в лаун-теннис самодельными деревянными ракетками, а в футбол — босиком на пыльном пустыре».

Так состоялось первое знакомство Манделы с Британской империей. Посылая в XIX в. своих колониальных чиновников, коммерсантов и моряков во все уголки мира, Британская империя ставила себе целью не только эксплуатировать аборигенов далеких стран, но и насаждать цивилизацию. Ее посланцы старались привить местным народам уважение к британским ценностям. В случае Манделы они более чем преуспели: еще в младшей школе тот обзавелся новым именем Нельсон (в честь героя морских сражений адмирала Нельсона), а после стал образчиком благовоспитанного британского джентльмена. И все же история Манделы как в капле воды отражает судьбу миллионов жителей как официальных британских колоний, так и ее «неформальной империи» — стран, для которых Британия не была официальной метрополией и, по общему мнению, там НЕ правила.

Примерно с 1917 и по 1947 г. британцы постепенно выпускали из рук бразды правления миром, а потом и вовсе передали их американцам. Их империя была не в пример менее амбициозной, чем британская. Едва ли американцы всерьез ставили перед собой задачу специально насаждать ценности своей страны. Самый популярный национальный вид спорта, американской футбол, так и не получил широкого распространения за пределами США. Да вот пример: однажды американские войска в Афганистане, желая расположить к себе местных жителей, не придумали ничего лучше, чем раздать им в виде презентов футбольные мячи. (Фокус не удался: афганцы углядели, что на мячах пропечатано имя Аллаха, и сочли это неприемлемым кощунством для предмета, предназначенного, чтобы его пинали ногами.)

Тут мы подошли к моменту, когда нам надо договориться, что начиная с этих строк мы будем называть футболом английский футбол (soccer), а любимую игру американцев — американским футболом (football). Многие в Америке и Европе воображают, что soccer — американский термин, изобретенный в конце XX в. специально, чтобы подчеркнуть принципиальное различие между европейской игрой и гридироном[24]. Естественно, многие европейцы не одобряют употребление этого слова. Они видят в нем экспансию американского империализма. Такая позиция представляется глупой. С 1890-х по 1970-е гг. британцы широко употребляли слово soccer имея в виду футбол; это было очень расхожее название. Насколько можно судить, когда Североамериканская футбольная лига в 1970-х гг. начала массово знакомить американцев с футболом, те по вполне понятным резонам взяли на вооружение английское название soccer, а британцы, в свою очередь, перестали его употреблять, вернувшись к старому football. Мы их сравним, и читателю сразу станет понятно, о чем идет речь.

Далее последует история про две игры и две империи. Футбол распространился по миру, а американский футбол — нет, во многом потому, что британцы в душе были колониалистами, тогда как современные американцы таковыми не являются. Но сейчас впервые за все время обе империи идут ноздря в ноздрю, совсем как в детской компьютерной игре. Сегодня править миром хотят обе, и Премьер-лига, и НФЛ. Это борьба между двумя типами империй: Британской (которая, вопреки расхожему мнению, все еще существует) и Американской (которая, вопреки расхожему мнению, может, больше и не существует). Как и водится, в борьбе выковывается новая порода спортивных болельщиков.

В 1884 г. девятилетний мальчуган по имени Чарльз Миллер взошел на борт океанского судна Elbe, чтобы отплыть из Бразилии в Англию. Его отец эмигрировал из Англии в Бразилию, где нашел себе работу в железнодорожной компании Сан-Паулу. Чарльзу же теперь предстояло совершить обратный маршрут, чтобы поступить в английскую школу-интернат. Как Мандела в Кларкбери, юный Миллер учился в Банистер-Корт разным спортивным играм. «Как школяр в нежном возрасте внимает своему учителю, так и я, как зачарованный, смотрел первый в моей жизни футбольный матч», — позднее напишет Миллер.

В 1894 г. Миллер вернулся в Бразилию, имея в багаже кожаный мяч и свод правил игры. Он основал первую бразильскую футбольную лигу и прожил достаточно долгую жизнь, чтобы застать то время, когда Бразилия принимала чемпионат мира 1950 г. и дошла до финала. Помимо футбола Миллер пытался познакомить бразильцев с регби, но с куда меньшим успехом. Умер он в 1953 г.

История Миллера типична для пионеров футбола во многих странах. Во-первых, он был из состоятельной семьи, по крайней мере настолько, чтобы его отец мог позволить себе обучать сына в закрытой школе в Англии. (Вопреки укоренившемуся мифу, далеко не одни только английские моряки распространяли футбол по миру. По сравнению с ними высшие слои общества обладали куда более значительными возможностями, так сказать, «мягкой силой».) Во-вторых, типичность Миллера в том, что он распространял футбол в стране, не подчиненной британской короне. В английских колониях, таких, как Индия и Австралия, британские правители больше обучали местных игре в крикет и регби. Футбол же лучше всего прививался в неофициальной империи, так сказать, в «не-колониях»: в большинстве европейских стран, в Латинской Америке и кое-где в Азии. Может статься, для футбола как раз стало благом, что в представлении местного населения он не ассоциировался с колониальным режимом. В «неофициальной» империи британцы, как считается, ограничивались ролью бизнесменов, даже при том, что благодаря их коммерческому влиянию британский премьер-министр имел мощный рычаг политического давления на многие страны, вроде бы не зависевшие впрямую от Британии.

Начиная с 1850 г. и вплоть до Первой мировой войны она была единственной экономической супердержавой мира. Еще в 1914 г. на нее приходилось 42% мировых иностранных инвестиций. Британские экспатрианты, обосновавшиеся в не-колониях, представляли собой экономическую силу империи. Как правило, англичане работали на местных железных дорогах (как отец Чарльза Миллера), на производстве (как братья Чарноки, организаторы первого в России футбольного клуба для рабочих мануфактуры в Подмосковье) или в сфере образования (школьными учителями, как, например, Александр Уотсон Хаттон, шотландец, в начале 1880-х гг. познакомивший с футболом Аргентину).

У этой категории людей имелась только «мягкая сила»: состоятельность и престиж истых английских джентльменов. Этого было достаточно, чтобы продвигать в массы английскую спортивную игру. Такие популяризаторы футбола, как Хаттон, прививали иностранцам представление о спорте как о занятии аристократов, что придавало ему в глазах рабочих особую привлекательность, поскольку давало возможность приобщиться к жизни высших слоев общества. Будь вы, подобно Манделе, юнцом, жаждущим стать настоящим английским джентльменом, вы бы прилежно изучали игру в футбол, зная, что это самое что ни на есть джентльменское занятие. Именно по этой причине первые адепты футбола среди населения неофициальной Британской империи, как правило, были людьми состоятельными и имевшими непосредственные контакты с британскими джентльменами. Пим Мюлиер, например, тот самый, что открыл голландцам спорт во всех имевшихся тогда разновидностях, сам впервые познакомился с футболом, обучаясь в школе-интернате, где несколько его однокашников были англичанами. В 1879 г., когда Мюлиеру было 14, он основал первый в истории Голландии футбольный клуб.

Наверное, футбол так быстро покорил весь мир потому, что английские джентльмены являли собой очень привлекательный идеал для подражания. Народившийся спустя столетие новый британский архетип хулигана, видимо, тоже добавил лоска образу футбола.

В начале 1930-х гг., когда Мандела начинал учебу в Кларкбери, мощь Британской империи пошла на убыль, но зато сохранились сформировавшиеся под ее эгидой многочисленные глобальные сети социальных связей. Пожалуй, самым важным было то, что английский язык и в постколониальное время остался языком межнационального общения, даже если главная заслуга в этом принадлежит американцам. Знание английского языка давало народам мира возможность напрямую контактировать с Британией. Американский футбольный болельщик Стивен Старк, преподаватель риторики, известный тем, что в свое время писал речи для президента Картера, вопрошает: «Разве английский язык — не лучшее из всего, чем славна Премьер-лига? Я в том смысле, что если бы во Франции все знали английский, а в Англии — французский, мы бы все болели за Французскую лигу. В международной экономике английский язык, бесспорно, побивает конкурентов».

Значительная часть жителей бывших британских колоний с детства впитывали симпатии к британскому футболу, воспитываясь на британских медиаисточниках, кстати, тоже переживших саму империю. Питер Дрейпер в бытность маркетинговым директором «Манчестер Юнайтед» отмечал, что английский футбол десятилетиями транслируется по телевидению во многих азиатских странах. Это сформировало лояльность. Как сказал нам Дрейпер, у мадридского «Реала» «нет платформы, испанское телевидение в Азии отсутствует напрочь. Говорите, это лучшая команда 1950-х? Извините, что-то я не припомню, чтобы ее матчи показывали в Азии».

Майк Абрахамс, гангстер, перековавшийся в интеллектуала, вырос в бедном черном городишке Кейп-Флетс под Кейптауном. Он рассказывает, что мальчишкой просиживал в местной библиотеке, листая английские журналы для мальчиков, такие, как Shoot и Tiger и готов признать, что во многом его мировоззрение сформировалось под влиянием классического британского футбольного комикса «Волшебные бутсы Билли» (Billy’s Magic Boots).

Абрахамс придерживается левых убеждений, и футбол в его понимании — единственный продукт белых капиталистов и империалистов Британии, близкий ему по духу. «Народ у нас в Кейпе, — говорит Абрахамс, — серьезно увлекается английским футболом. Один из моих друзей дал своему старшему сыну имя Шенкли (в честь бывшего тренера «Ливерпуля» Билла Шенкли). А ведь он у нас активист! Так у нас заведено: в пятницу вечером вы всячески поносите Англию, а в субботу после обеда топаете в спорт-бар смотреть английский футбол».

Часто слышишь сетования, что-де американская культура заполонила весь мир. На самом деле куда больше доминирует скорее культура британская. Подумать только, хиреющий остров весьма скромных размеров каким-то непостижимым образом все еще держит цепкой хваткой воображение человечества. А ведь британцы экспортируют не только свой спорт. За последние 100 лет самыми продаваемыми в мире бестселлерами стали шесть романов английских авторов: четыре сочинения про Гарри Поттера, один роман Агаты Кристи и еще один — Дж. Толкиена. А самая продаваемая в мире рок-группа — разве не Beatles? А к какой спортивной лиге прикован пристальный интерес миллионов людей в мире? Правильно, к английский Премьер-лиге. Англия дала футболу не слишком много выдающихся игроков, но разве есть до этого дело толпам футбольных фанатов в Соуэто или Шанхае, спешащим субботним вечером в бары, чтобы застать начало трансляции матча именно на «Уайт Харт Лейн» (домашний стадион «Тоттенхэм Хотспур») а не где-то там в Германии?

Уж они-то точно не смотрят игры НФЛ. В сущности, у Соединенных Штатов редко когда возникает желание широко распространять свою культуру. США не раз вели войны, но всегда по возможности избегали долгосрочной колонизации, отмечает профессор Лондонской школы экономики Джон Грей. Например, во Вьетнаме и Ираке американцы ставили перед собой чисто прагматическую цель: «вторгнуться, сделать дело и — по домам». В отличие от британцев, американцы, как правило, никогда не вдохновлялись имперской идеей. У нас есть знакомый американец, он юрист по специальности и в качестве такового проработал несколько месяцев в Ираке по контракту с английским правительством. В так называемой Зеленой зоне Багдада он имел возможность заметить разницу в том, как действовали представители британской и американской администраций. Если американцам что-то нужно было от какого-нибудь иракца, ему обычно велели явиться в «Зеленую зону» и, если требовалось, «делали втык». Бывало, что эта стратегия срабатывала. А бывало, что нет. Суть в том, что американцы соприкасались с иракцами только по необходимости, когда им от них что-то было нужно. Совсем иначе действовала британская администрация, рассказывает наш знакомый. У британцев было принято приглашать иракцев на всякие культурные мероприятия, вечеринки или просто так, перекинуться парой слов, даже когда у них не было никакого конкретного дела. Именно таким образом англичане всегда действовали и в колониях, и в «неофициальной империи» — они строили долгосрочные связи, на перспективу. Возможно, преподобный Харрис на директорском посту в Кларкбери, сам того не осознавая, по сути, играл роль британского «агента», ответственного за воспитание Манделы в британском духе.

В отличие от англичан, мало кому из американских «Харрисов» когда-нибудь приходило в голову сыграть на интересе к американскому футболу или бейсболу, чтобы завоевать дружбу иностранных правителей. Впрочем, и среди американцев встречаются видные колониалисты, но слишком редко, чтобы от них что-то зависело. Генерал Дуглас Макартур как главнокомандующий оккупационными войсками многие годы фактически правил Японией. Голливуд снимает свои блокбастеры, ориентируясь на глобальный кинорынок в целом. Но в том, что касается спорта, единственный, кто заслуживает упоминания, — комиссар НБА Дэвид Стерн, четверть века пропагандировавший за рубежом баскетбол. Большинство же спортивных магнатов Америки, как и американские продюсеры в массе своей, вполне довольны возможностями гигантского внутреннего рынка. Последнее зарубежное турне бейсболистов состоялось в 1913-1914 г., а с того времени и до начала 1990-х гг. американцы практически не пытались распространять по миру любимые национальные игры, бейсбол и американский футбол.

Излюбленные спортивные игры американской империи так и не стали проводниками политики «культурного империализма». Об этом красноречиво говорит один-единственный статистический показатель: по данным медиаагентства Futures Sport & Entertainment, из 93 млн телезрителей, смотревших в 2005 г. прямую трансляцию Суперкубка[25], лишь 3 млн проживают за пределами Северной Америки.

Вслед за временами, когда викторианская Британия активно насаждала в мире свои игры, для спорта наступило столетие относительной стабильности. Индийцы играли в крикет, американцы отвергали футбол, а изолированный от мира Мельбурн радовал себя футболом по австралийским правилам — диковине, о какой едва ли слыхивали не то что в других странах, но даже и в других районах Австралии. В 1980-х начался бум телевизионных каналов — бесплатных, кабельных, спутниковых. Они появлялись повсеместно и взвалили на себя заботу о пропаганде спорта по всему миру. Например, созданный в 1982 г. британский канал Channel 4 начал трансляции матчей НФЛ. Они стали хитом. Вдруг выяснилось, что в каком-нибудь Норвиче или Манчестере есть множество фанатов американского футбольного клуба «Сан-Франциско 49». Культовым героем британцев становится гигант-нападающий из команды «Чикагские медведи» Уильям «Рефрижератор» Перри. Управляющий директор НФЛ по Британии Алистер Кирквуд охотно вспоминает, что в 1980-х в течение года или двух рейтинг матча на Суперкубок был выше, чем у горячо любимой англичанами футбольной программы «Матч дня» (Match of the Day), когда обе передачи транслировались в один и тот же уик-энд.

Но долго это не продлилось. Английский футбол мобилизовался, вычистил свои стадионы, вышвырнул вон хулиганов, запродал права на трансляции Sky Television и возродился в блеске. Канал Channel 4 в конце концов забросил трансляцию НФЛ. Словом, вялое вторжение американского футбола — хотя и при пособничестве самого британского телевидения — было с честью отбито.

А тем временем за океаном футбол тихой сапой проникал во все поры американской жизни. Даже при том что в США уже процветали четыре популярных командных вида спорта и в пятом надобности вроде бы не было, в 1970-х гг. футбол, можно сказать, с места в карьер совершенно покорил американскую детвору. Оказывается, на американском спортивном рынке зиял провал. Американский футбол, самый популярный национальный вид спорта, на деле слишком опасный, слишком брутальный и слишком дорогостоящий, чтобы стать массовым увлечением. К тому же полная экипировка для юного спортсмена тянула на три-четыре сотни долларов, что, согласитесь, деньги немалые, особенно если вашему мальчику спустя неделю-другую вдруг надоест, что его мутузят на поле почем зря. На сегодняшний день в мире едва ли наберется миллион любителей играть в американский футбол, зато в «наш» футбол, европейский, играют 265 млн (если верить данным ФИФА).

Британцам викторианской эпохи футбол виделся как «игра мужчин». А вот в глазах американцев это был мягкий вид спорта, безопасный не то что для мальчиков, но даже для девчонок. В итоге футбол в Америке получил поддержку оттуда, откуда меньше всего мог ожидать — от движения феминисток. Мало того, немалую пользу развитию футбола принес еще один социальный тренд, появившийся после 1960-х гг., — массовая иммиграция мексиканцев. По оценкам, в США ныне проживают 43 млн латиноамериканцев (втрое больше, чем в 1980-х гг.), что превышает население Испании.

Полупилось, что значительно больше американцев моложе 12 лет играют в футбол, чем в бейсбол, американский футбол и хоккей вместе взятые. С 1980-х гг. существует причудливое равновесие по-американски, когда дети вовсю играют в классический футбол, но при этом болеют за американский.

Вопреки распространенному мнению, футбол в Америке всегда пользовался успехом. Когда Дэвид Бекхэм перешел в «Лос-Анджелес Гэлакси», на страницах прессы гуляло клише, что-де миссия Бекхэма — «нанести футбол на карту» Америки. Миссия в принципе не выполнимая, поскольку футбол уже и так давно «присутствовал на карте» Америки. В стране сложилась мощная футбольная культура. Просто она сильно отличается от футбольной культуры других стран. В частности, американская не предполагает необходимости существования сильной отечественной мужской профессиональной футбольной лиги.

Major League Soccer (MLS, Главная лига футбола) не есть средоточие футбола Америки. Это всего лишь крохотный кусочек большой футбольной мозаики. MLS просто теряется на фоне детского футбола, университетского футбола, футбола в закрытых помещениях, а также мексиканского, английского и испанского футбола, Лиги чемпионов и мундиаля. Вот лишь один пример в подтверждение: почти 17 млн американцев смотрели финал Чемпионата мира по футболу 2006 г., что на 4 млн больше, чем собрали финалы НБА, и примерно столько же зрителей, сколько в среднем смотрело матчи World Series[26] 2006 г. Более того, футбол проник чуть ли не во все отрасли американской индустрии развлечений — от сериала «Клан Сопрано» до событий в рамках президентских выборов, где «футбольные мамаши»[27] считаются опорным электоратом.

Футбольная общественность Америки часто жалуется, что MLS вытеснена на обочину спортивной жизни. Как отмечает Дэйв Эггерс, «репортажи о матчах газеты суют на задворки спортивных разделов, в один ряд с авторекламой и сводками новостей о биатлоне». Телевизионные рейтинги матчей MLS «болтаются на том же уровне — а бывает, и еще ниже, — что и соревнования тракторов-тягачей и состязания по ловле окучгя», — пишет Андрей Марковиц, профессор политологии из Мичиганского университета. Игроки MLS самой низшей категории зарабатывают гроши — каких-то $15 000 в год.

Между тем жалобщики неверно понимают причины, по которым огромное множество американских семейств из пригородов обожают футбол. А все просто: игра завоевала такую гигантскую популярность в качестве досуга отпрысков состоятельных родителей именно потому, что в США отсутствует такой феномен, как большой футбол. Немало мамаш только рады, что футбол, которым занимается их ребенок, не относится к категории большого профессионального спорта, каким в Америке являются баскетбол и американский футбол. Как и многие в Америке, мамаши юных спортсменов предубеждены против американского большого спорта, чьи звезды позволяют себе непристойные, а порой даже жестокие выходки — например, могут пристрелить шофера своего лимузина.

В противовес безобразиям, которые ассоциируются с большим спортом, футбол в глазах мамаш представляется занятием невинным и свободным от ряда негативных аспектов американской жизни: он чужд насилия, не проникнут духом чистогана и не слишком «черен». Подавляющее большинство игроков MLS — это учащиеся колледжей и университетов, почти сплошь белые. Фигур калибра великого баскетболиста и забияки Чарльза Баркли в футболе Америки не было и нет.

Между тем понятно, что Национальная футбольная лига двигается в правильном направлении. Ниже мы приводим данные о посещаемости спортивных игр с мячом (самые популярные в мире лиги):

1. НФЛ                                                                      68 241 (регулярный сезон. 2008 г.)

2. Немецкий футбол, Бундеслига                          41 446 (сезон 2008-2009 гг.)

3. Австралийская футбольная лига                       36 996 (сезон 2008 г.)

(австралийский футбол)                                        

4. Английская Премьер-лига                                 35 341 (сезон 2008-2009 гг.)

Если учесть, что население Англии составляет одну шестуто населения США, то Премьер-лига явно опережает НФЛ по популярности на душу населения. Однако в абсолютных показателях ни одна из футбольных лиг и близко не подходит к популярности НФЛ. Когда американцы берутся объяснять причины такого гигантского интереса к ней, в ход идет знаменитый девиз «В любое воскресенье любая из команд нашей лиги может одолеть любую другую». Премьер-лига не рискнет подписаться под этим хвастливым девизом. В английском футболе царит чудовищный дисбаланс сил, и команды «большой четверки» подавляют своим превосходством остальных, закрепившись в лидерах чуть не навечно, тогда как НФЛ провозглашает себя лигой равных.

И действительно, НФЛ часто называют «социалистической лигой». Доходы от телетрансляций равномерно распределяются между ее клубами, и 40% выручки от входных билетов поступают в кассу гостевой команды. Этот настрой на равноправие — вообще характерная черта американского спорта. Бейсбольные и баскетбольные клубы США, а также участники MLS делятся друг с другом куда большей частью своих доходов, чем это принято в европейском футболе. Взять хотя бы такой ходовой товар, как фирменная бейсболка «Нью-Йорк Янкиз» — а ведь за любую, проданную за пределами Нью-Йорка, клуб получает всего-то 1/30 часть ее стоимости, столько же, сколько и все прочие, в том числе и не такие именитые бейсбольные клубы. Вот уж действительно разительный контраст с европейским футболом — вряд ли «МЮ» когда-нибудь придет в голову поделиться толикой доходов с продаж своих футболок с каким-нибудь «Болтоном» или «Уиганом».

В европейском футболе, а в английском особенно, многие начинают всерьез завидовать НФЛ. Английские болельщики часто жалуются на скуку, потому что известные клубы вечно выигрывают, и игре недостает интриги. А ведь «большая четверка» — «Манчестер Юнайтед», «Челси», «Ливерпуль» и «Арсенал» — доминируют не только в Премьер-лиге, но и в Лиге чемпионов. Из всех континентальных клубов поспорить с ними на равных способна только «Барселона». Даже спортивный директор маленького отважного мадридского «Реала» Эмилио Бутрагеньо как-то сказал на ВВС: «Неизвестность, вот что должно быть сердцевиной любого соревнования... В конце концов, нам следовало бы учредить у себя нечто подобное принятой в США системе (потолка заработка), чтобы дать шанс каждому клубу».

Предостережения прозвучали в 2008 г. и из уст министра культуры Британии Энди Бернхэма, отметившего, что хотя Премьер-лига и являет собой пример «самого успешного в мире отечественного спортивного состязания», оно рискует вскоре сделаться «слишком предсказуемым». И добавил: «Я все время привожу в пример НФЛ, где доходы распределяются поровну... В США с их самым свободным в мире рынком хорошо понимают, что равноправие при распределении денег рождает подлинную конкуренцию».

Похоже, с этим согласен президент европейской футбольной ассоциации УЕФА Мишель Платини. В поисках идей, которые помогли бы переломить ситуацию в европейском футболе и уравнять шансы клубов, Платини весной 2009 г. снарядил в США делегацию функционеров УЕФА — не найдется ли за океаном чего-нибудь, что полезно было бы скопировать?

Люди с подобными представлениями склонны верить в две банальные истины: в НФЛ возможности участников уравнены в большей степени, чем в европейском футболе. А спортивные болельщики, как известно, любят, когда соревнуются равные. К сожалению, оба трюизма далеки от истины. Во-первых, НФЛ устроена далеко не так справедливо, как заявляет. Во-вторых, мы располагаем данными, доказывающими, что по большому счету болельщики отдают предпочтение лигам с дисбалансом сил, а не наоборот.

На первый взгляд, извинительно верить, будто в НФЛ много больше равенства, чем в Премьер-лиге. За 2000-2009 гг. Супер Боул[28] выигрывали семь разных команд. В Премьер-лиге за тот же период побеждали лишь три клуба, причем «Манчестер Юнайтед» подозрительно часто — целых шесть раз. В любое воскресенье (или в субботний полдень, или во вторник вечером, день недели тут роли не играет) «Болтон» или «Блэкберн» вполне способны одолеть «МЮ», но факт в том, что обычно этого не происходит.

Так что же, справедливее НФЛ, чем Премьер-лига, или нет? Равномернее ли распределяются победы в национальной лиге американского футбола? Измерить степень равенства участников в обеих лигах не так-то просто, во-первых, потому, что в НФЛ в принципе не бывает ничейных результатов, а во-вторых, потому, что регулярный сезон НФЛ включает 16 матчей для каждой команды, а в Премьер-лиге их за сезон проводится 38. Таким образом, в любом сезоне у слабой английской команды всегда больше шансов, что ей повезет.

Радостно, что нашелся способ внести в наши расчеты поправку на эти различия и на строго научной основе сопоставить две лиги на предмет равенства участников. Мы сейчас займемся этим и для удобства сконструируем третью, гипотетическую лиг)г, все участники которой имеют абсолютно равные шансы победить в любом из матчей. Эта лига тотальной справедливости будет у нас лигой по подбрасыванию монетки (проще говоря, по игре в орлянку). Очевидно, что в лиге по орлянке резонно ожидать, что каждая команда в среднем выиграет 50% матчей. Но даже при этом исход серии, состоящей из 16 или 38 последовательных матчей, покажет кое-какие случайные неравенства сил. Трудно ожидать, что какая-то команда в лиге по орлянке победит ровно в половине матчей. Скорее процент выигрышей за сезон будет представлять собой случайный разброс результатов вокруг 50%-ной отметки. Тогда ставим вопрос: которая из лиг, НФЛ или Премьер-лига, больше соответствует тотальной справедливости в распределении шансов, какую мы имеем в нашей гипотетической лиге?

Чтобы внести ясность в этот вопрос, нам придется вычислить, насколько случайна дисперсия (т.е. отклонение от среднего) побед в каждой их трех лиг. Единицей измерения дисперсии считается стандартное отклонение. Давайте рассчитаем его для нашей лиги с монеткой, а затем для НФЛ и Премьер-лиги. (Те, на кого математические расчеты наводят скуку, вольны пропустить несколько следующих абзацев.)

Расчет стандартного отклонения процента выигрыша для каждой лиги производится так. Сначала надо определить разность между процентом побед команды и 50% (разница будет положительной, если сезон у команды выдался выигрышный, и отрицательной, если команда выступала плохо). Затем полученную разницу возводим в квадрат, чтобы исключить влияние плюсов и минусов. Теперь суммируем цифры, отражающие разницу, по каждой из команд лиги, и из полученной суммы извлекаем квадратный корень. Получится число, сопоставимое со средним процентом выигрышей.

Вот теперь можно вычислить требуемый показатель, т.е. стандартное отклонение, или дисперсию процента выигрышей. Если средний показатель выигрыша у нас 50%, то стандартное отклонение в единицу будет означать, что почти все команды близки к среднему уровню. Если же стандартное отклонение будет равно 20, это укажет на достаточно большие отклонения от среднего. В лиге с монеткой мы знаем, каким должно быть стандартное отклонение: близким к половине величины, обратной квадратному корню из числа сыгранных матчей. Расчет прост: если вы сыграли 16 матчей, квадратный корень из 16 равен 4, а обратное число — 1/4; его половина — 1/8, т.е. 12,5%.

Таким должно быть стандартное отклонение процента выигрышей в НФЛ, если в любое произвольно выбранное воскресенье любая команда в составе лиги действительно имеет шансы 50:50 одолеть любого из своих соперников. Ну да, НФЛ — это вам не лига по игре в орлянку. В текущем столетии стандартное отклонение в соотношении побед и поражений колеблется в пределах от 16 до 21%, а в среднем составляет 20%. А это куда как больше 12,5%-ной отметки, которую мы вывели для нашей гипотетической лиги.