Память льда. Том 1 Эриксон Стивен

Посетитель иногда говорил с ним.

Они в ловушке, друг мой. Все кроме Т'лан Имасса, страшащегося одиночества. Иначе почему он не покидает их? Поглощены льдом. Беспомощные. Замерзшие. Сегуле — не надо их бояться. Никогда. Я просто играл. И женщина! Моя чудная ледяная статуя! Волк и пес пропали. Убежали. Да, твои родичи, братья твоего волчьего глаза… Убежали. С поджатыми хвостами, хи — хи.

И снова:

Твоя малазанская армия опоздала! Опоздала спасти Капустан! Город мой! Твои приятели — солдаты еще за неделю от него. Мы их встретим. Приветим так, как привыкли привечать всех врагов.

Я принесу тебе голову малазанского генерала. Принесу вареное мясцо, и мы однажды поужинаем, ты и я. Еще раз.

Сколько крови можно выдавить из одного мира? Ты когда-нибудь думал об этом, Тук Младший? Увидим? Вот и посмотрим. Ты и я, и дорогая Мамаша — о, я замечаю ужас в ее глазках? Кажется, в гнилых мозгах еще сохраняется некая здравость… как неудачно для нее.

Сегодня он вернулся после долгого отсутствия. Фальшивая кожа старика туго натянулась на нелюдском лице. Клыки просвечивали, словно через прозрачные ножны. Глаза горели, но сейчас не от веселья.

Обман! Это не смертные звери! Как смеют они штурмовать мои барьеры? Тут, у самых ворот! И Т'лан Имасс исчез — я нигде не могу найти его! Он тоже придет?

Да будет так. Они не найдут тебя. Мы уйдем, все трое. К северу, далеко, вне их досягаемости. Я приготовил для вас другое… гнездышко.

Беспокойство…

Но Тук его уже не слышал. Его разум унесло прочь. Он видел яркий, белый свет солнца, болезненное сияние от ледяных гор и долин, погребенных под реками льда. В небе кружат кондоры. А потом, ближе, разрушенные деревянные постройки, снесенные каменные стены. Бегущие, вопящие фигурки. Алый цвет снега, алые лужи на гравийной дороге.

Точка зрения — глаза, видящие все сквозь кровавую дымку — сместилась, повернулась. Серо — черный пес шагал, держа голову на уровне плеч, смотрел на тела в доспехах, которые только что растерзал с невероятной жестокостью. Тварь двигалась ко второй линии ворот, арке, входу в многобашенную крепость. Никто не мог сопротивляться ему, сдержать его натиск.

Над лопатками зверя вился серый прах. Вился. Кружился, формируя руки, ноги, сжимающие бока животного, увенчанную шлемом голову, развившиеся за спиной рваные меха. Воздетый вверх волнистый меч цвета старой крови.

Его кости в порядке, а вот плоть — нет. Моя плоть в порядке, а кости — нет. Мы братья?

Пес и всадник — кошмарное видение — ударились в высокие, окованные железом ворота.

Бревна словно взорвались. В сумраке проезда клубился в панике отряд сирдоминов.

Проламываясь в выбитые ворота, Тук волчьим зрением заметил в тенях фигуры больших рептилий, с двух сторон подходящих к псу и его неупокоенному всаднику.

Охотники К'эл подняли широкие лезвия.

Волк с ревом рванулся вперед. Он сосредоточился на воротах, их детали были острыми, словно битое стекло, тогда как все остальное слилось в мерцающее пятно. Всем своим весом он ударил Охотника К'эл, стоявшего слева от пса и всадника.

Тварь развернулась, опустив лезвие, чтобы прервать его бег.

Волк пронырнул под лезвием, дернулся вверх, широко раскрыв пасть. Горло заполнила жесткая кожа. Клыки глубоко вонзились в мертвую плоть на шее рептилии. Челюстные мышцы напряглись. Кости трещали и крошились, пока волк неумолимо смыкал захват. Сила его удара уронила Охотника на хвост, прижала к стене, задрожавшей от тяжкого прикосновения. Верхние и нижние клыки встретились. Задвигались коренные зубы, пережевывая сухие мышцы и твёрдые как дерево сухожилия.

Волк отрывал голову от тела.

К'чайн Че'малле дергался и бился под ним. Метнулось вперед лезвие, вонзившись в правую ляжку волка.

Тук и волк задрожали от боли, но не ослабили хватки.

Голова в резном шлеме оторвалась, покатилась, стуча по залитой грязью мостовой.

Выплевывая изо рта безжизненные куски, волк развернулся кругом. Пес скорчился в углу проезда. Из его спины лилась кровь. Одинокая борьба с ранами…

Неупокоенный мечник — брат мой — стоял на обтянутых кожей ногах, отражая кремневым клинком удары двух лезвий Охотника К'эл. Невероятная скорость. От К'чайн Че'малле летели куски. Предплечье с лезвием отделилось от локтя, взмыло вверх, упав около дрожащего пса.

Охотник К'эл дернулся, не выдержав этого напора. Голени с резким хрустом сломались. Громадное тело упало, разбрызгивая вокруг себя грязную слякоть.

Неупокоенный забрался на него, методично взмахивая мечом, расчленяя К'чайн Че'малле. Быстро выполненная задача.

Волк подошел к раненому псу. Животное заворчало, пытаясь встать…

Тук вдруг ослеп, оторвался от волчьего видения.

Его хлестнул жгучий ветер, но Матрона держала крепко. Они движутся. Быстро. Они странствуют по садку, по пути льда. Они убегают из Перспективы, понял он, из крепости, которая уже взята.

Баалджагг. Гарат и Тоол. Гарат… эти раны…

— Молчать! — завизжал голос.

Провидец был с ним, вел их по Омтозе Феллаку.

Ум Тука Младшего прояснился. Он хрипло захохотал. — Заткнись! — Весь садок содрогнулся от далекого грохота, от звука… льда, сходящего, лопающегося от магического удара.

Леди Зависть. Снова с нами…

Провидец закричал.

Руки рептилии стиснули Тука. Кости снова затрещали и захрустели. Боль метнула его в пропасть. Мой род, мои братья… Он потерял сознание.

С листьев непрерывно капало. Влажная почва наполняла воздух запахом плодородного гумуса. Кто-то кашлянул поблизости.

Капатан Паран вытащил кинжал и начал соскребать грязь с сапог. Он знал, чего ожидать от этого мига, от первого взгляда на город. Разведчики Хамбралла Тавра принесли вести днем ранее. Осада кончилась. Серые Мечи могли, конечно, просить за свои услуги 'императорский выкуп', однако обугленный, изгрызенный город не смог бы собрать его. Но, даже знавший, чего ожидать, капитан не смог избежать душевного трепета при виде умирающего города.

Будь на месте Серых Мечей Багряная Гвардия, представшая перед Параном сцена могла бы быть совершенно иной. На его взгляд, все эти наемные полки ничего не стоили, за исключением Отряда Избранных принца К'азза Д'Аворе. Крутые обещания и мало что больше.

Надеюсь, те дети Хамбралла Тавра преуспели больше. Хотя непохоже. Наверное, остались группы защитников. Небольшие скопления загнанных в угол солдат, знающих, что пощады не будет и готовых стоять до последнего. На улочках, в домах, в отдельных комнатах. Предсмертные судороги Капустана еще не закончились. Опять же, если бы Баргасты действительно шли двойным шагом, а не этим склочно — прогулочным, мы могли бы успеть и поучаствовать в решении его судеб.

Паран повернулся, заметив приближение своего нового командира, Ходунка.

Глаза громадного Баргаста блестели, изучая горящий город. — Дождь только слегка прибил пламя, — нахмурившись, проворчал он.

— Может быть, все не так уж плохо, — ответил Паран. — Я вижу едва пять больших пожаров. Могло быть хуже — я слышал рассказы о огненных бурях…

— Да. Однажды мы видели такую издалека. В Семиградье.

— Что говорит Тавр, Вождь? Ускорим шаг или подождем здесь?

Ходунок оскалил подпиленные зубы. — Он пошлет кланы Барахн и Акрата на юго-восток. Им поручено захватить причалы, наплавные мосты и баржи. Его Сенан и клан Гилк пойдут прямо в Капустан. Остальные захватят главный лагерь септарха, который между морем и городом.

— Все это очень хорошо, но мы-то тут плетемся…

— Хетан и Кафал, дети Тавра, целы и вне опасности. Так говорят кудесники. Мощи защищены странным колдовством. Странным, но весьма сильным. Это…

— Черт дери, Ходунок! Там люди умирают! Народ пожирают…

Баргаст широко ухмыльнулся. — Потому… мне разрешено направить мой клан куда сочту нужным. Капитан, вы готовы стать первым Белолицым в Капустане?

Паран глухо заворчал. Он чувствовал потребность вытянуть меч, нужду свершить отмщение, наконец — после всех этих недель — ударить по Паннион Домину. Быстрый Бен, в те моменты, когда его не лихорадило и сознание оставалось ясным, рассказал, что Домин таит ужасные секреты и в сердце его гнездится зло. Один пример Тенескоури убеждал капитана в его словах.

Но ему хотелось большего. Он жил с болью. Его желудок жгло как огнем. Его рвало кровью и кислой желчью — это он таил ото всех. Боль замыкала его в себе, и эти узы становились все крепче.

И другая истина, от которой я бегу. Она завладевает мной. Рыщет в моих мыслях. Но я не готов к ней. Не сейчас, не с этим горящим желудком…

Без сомнения, это было безумие — иллюзия — но капитан верил, что боль пройдет, навсегда, если он выпустит в мир замкнутую в нем жажду насилия. Глупость или нет, он прилепился к этой вере. Только тогда уйдет это напряжение. Только тогда.

Он был не готов к неудаче.

— Тогда созовем Сжигателей, — пробормотал Паран. — Мы подойдем к северным воротам через один звон.

Ходунок буркнул: — Все тридцать семь человек.

— Ну, будь я проклят, если мы не подадим Баргастам пример спешки…

— В этом ваша надежда?

Паран оглянулся. — Худ нас всех побери, Ходунок, именно вы просили Тавра о свободе действий. Вы думаете, что тридцать семь человек возьмут Капустан в одиночку? Да еще с бессознательным магом на буксире?

Баргаст сощурился, изучая город, качнул могучими плечами: — Быстрого Бена оставим здесь. Что до взятия города, я попытаюсь.

Спустя долгий миг капитан ухмыльнулся: — Рад это слышать.

Марш Белолицых Баргастов был медленным и мучительным. С самого начала, еще при пересечении северных плоскогорий, внезапно вспыхивавшие дуэли останавливали кланы по шесть раз на дню. Постепенно число ссор уменьшалось, а решение Хамбралла Тавра установить для каждого клана особую задачу в предстоящей битве должно было исключить самую их возможность. Хотя каждый вождь склонялся перед единой задачей — освободить племенных богов — давняя вражда продолжала существовать.

Новая роль Ходунка, отныне военного вождя Сжигателей, стала для Парана облегчением. Он ненавидел ответственность, налагаемую командирской дожностью. Давление забот о жизни и здоровье каждого солдата становилось все сильнее. А вот на заместителя командира эти обязанности давили куда слабее, и этого было достаточно. Менее приятной была потеря роли официального представителя Сжигателей. Ходунок взял на себя присутствие на военных советах, оставив капитана не у дел.

В узком смысле Паран оставался командиром Сжигателей. Однако рота стала племенем — по крайней мере Тавр и другие Баргасты с этим смирились. Племена избирают военных вождей, и эта роль предназначалась Ходунку.

Миновав покрытые вырубками холмы, Сжигатели мостов двинулись вдоль русла сезонных ручьев, текших к городу. Дым от горящего Капустана скрывал звезды над головой, шедшие несколько дней дожди размягчили почву, подарив ей молчаливость губки — все это дало возможность скрывать свое приближение. Доспехи прочно прилажены, оружие обмотано. Сжигатели крались в темноте совершенно беззвучно.

Паран шел сзади Ходунка, который выполнял роль проводника, привычную ему еще со времен командования Вискиджека. Позиция, не очень подходящая для командира, но вполне соответствующая роли племенного вождя. Капитану это не нравилось. Более того, все это показывало упрямство Ходунка. Неспособность приспосабливаться — тревожная черта для вожака.

Казалось, на его плече кто-то сидит — незримое присутствие, касание далекого, но родного разума. Паран скривился. Связь с Серебряной Лисой становилась все крепче. Она уже в третий раз на неделе достигала его. Слабый мазок сознания, словно касание кончиками пальцев. Его интересовало, способна ли она видеть его глазами, не читает ли она его мысли. Учитывая всё, скрываемое им от мира, Паран начинал инстинктивно сторониться таких контактов. Это были его тайны. Она не имеет права влезать в них, если она это делает. Даже тактическая необходимость не примиряла его рассудок с происходящим. Он хмурился, потому что присутствие продолжалось. Если это она. А что, если…

Ходунок замер, нагнулся, подняв одну руку. Дважды махнул.

Паран и шедший за ним солдат поспешили к воину — Баргасту.

Они достигли северных постов Панниона. Этот лагерь был беспорядочным, лишенным организации, плохо огороженным и еще хуже охраняемым. Личные вещи кучами валялись вдоль тропок, между рвов и траншей; на скорую руку сооруженные палатки стояли вкривь и вкось. Воздух смердел от неудачно расположенных выгребных ям.

Трое мужчин еще несколько секунд осматривали сцену, затем отступили к остальным. Взводные сержанты вышли вперед. Образовалась тесная группа.

Штырь, который ходил с Параном и Ходунком, начал первым. — База средней пехоты, — прошептал он. — Две роты небольшой численности, два знамени…

— Двести человек, — согласился Ходунок. — По большей части в палатках. Больные, раненые.

— Большей частью больные, посмею сказать, — заявил Штырь. — Судя по запаху, дизентерия. Эти паннионские офицеры не ценят фекалий. Кинули больных на произвол судьбы, раз они не могут сражаться. Думаю, остальные в городе.

— За воротами, — буркнул Ходунок.

Паран кивнул. — Перед входом масса тел. Тысяча трупов, может и больше. Не вижу ни заграждений, ни охраны. Самоуверенность победителей.

— Мы пройдем через пехоту, — пробурчал сержант Дергунчик. — Штырь, как у тебя и прочих саперов с морантскими припасами?

Коротышка ухмыльнулся: — Снова осмелел, Дергунчик?

Сержант скривился. — Это ж бой, а? Ответь на мой вопрос, солдат.

— У нас много всего. Хотя не отказался бы от тех металок, что делал Скрип.

Паран мигнул, вспоминая громадные самострелы, которые Скрипач и Еж использовали для увеличения дальности полета долбашек. — Разве у Ежа такой нет?

— Этот идиот ее сломал. Ну, долбашки мы используем, но только для засева. Сегодня ночь жульков. Горелки дадут слишком много света — враг увидит, как нас на самом деле мало. Жульки. Пойду соберу парней и подружек.

— Я думал, вы маг, — пробормотал Паран, когда солдат повернулся, уходя в сторону ожидающих взводов.

Штырь оглянулся. — Я и есть маг, капитан. И еще сапер. Смертельная комбинация, а?

— Смертельная… для нас, — хмыкнул Дергунчик. — Она и еще твоя клятая власяница…

— Э, а сгоревшие клочья волос снова отросли. Заметил?

— Иди к солдатам, — приказал Ходунок.

Штырь начал собирать саперный взвод.

— Итак, мы прорвемся через них, — сказал Паран. — С жульками это не проблема, но потом на нас насядут те, что с флангов…

Снова подошедший Штырь хмыкнул: — Для этого мы и посеем долбашки, капитан. Две капли на воск. Десять ударов сердца. Крикнем 'беги', и при этом крике вам лучше так и сделать. И быстро. Если вы будете к ним ближе тридцати шагов, станете шпигованной печенкой.

— Вы готовы? — спросил у Штыря Ходунок.

— Да. Нас девять, так что рассчитывайте на полосу шириной тридцать шагов.

— Оружие наизготовку, — приказал Баргаст. Подошел к Штырю, схватил его за власяницу, подтянул к себе. Оскалился. — Без ошибок.

— Без ошибок, — согласился тот, вздрогнув, когда Ходунок лязгнул заточенными зубами в дюйме от его глаза.

Миг спустя Штырь и восемь его товарищей — саперов двигались к вражеским порядкам, бесформенные в капюшонах и дождевиках.

Парана снова отвлекло чье-то присутствие. Он как мог старался убрать его из разума. В желудке забурлила кислота, обещая приступ боли. Он глубоко воздохнул, стараясь успокоиться. Когда зазвенят мечи… это будет мой первый раз. За все это время — первый бой…

Вражеские пехотинцы сгрудились кучками человек по двадцать у ряда костров, расположенных на единственном в их лагере возвышении — на чем-то вроде дорожной насыпи, шедшей вдоль городской стены. Паран решил, что полоса шириной в тридцать шагов снесет три таких кучки.

И более сотни паннионцев останутся способны ответить. Окажись у них толковые командиры, дела обернутся плохо. Но будь у них хоть один толковый офицер, взводы не сгрудились бы на одном месте…

Саперы слились с землей. Капитан их больше не видел. Сжимая рукоять меча, он оглянулся через плечо на оставшихся Сжигателей. Впереди стояла Хватка, с выражением страдания на лице. Он хотел спросить, что с ней не так, когда ночь озарили взрывы. Капитан резко развернулся.

В разметанных кострах корчились тела. Ходунок издал заливистый клич.

Сжигатели мостов ринулись вперед.

Взорвались еще жульки, теперь по сторонам прохода, роняя испуганных, столпившихся солдат в близлежащие костры.

Паран увидел темные силуэты саперов, направляющихся вперед, ползущих среди мертвых и умирающих паннионцев.

В руках дюжины Сжигателей — стрелков звякнули самострелы.

Им ответили вопли.

Сжигатели во главе с Ходунком вошли в выжженный проход, пробегая мимо саперов, согнувшихся над более массивными долбашками. По две капли кислоты на восковые печати в отверстиях глиняных гренад.

Хор тихих посвистываний.

— Беги!

Паран чертыхнулся. Десять ударов сердца вдруг показались совершенно ничтожным отрезком времени. Долбашки были самыми мощными из морантских припасов. Одна способна сделать непроходимым перекресток четырех улиц. Капитан побежал.

Сердце чуть не выскочило из груди, когда он посмотрел на ворота впереди. Тысячи тел зашевелились. О, проклятие! Они не мертвы. Спали. Ублюдки дрыхли!

— Ложись, ложись, ложись!

Слова были на малазанском, голос — Ежа.

Паран медлил, пока не увидел Штыря, Ежа и прочих саперов, спешащих с долбашками в руках. Прямо вперед. В гущу тенескоури, толпящихся между воротами и их отрядом. Затем они бросились на землю.

— О, Худ! — Капитан сам упал, пополз через жидкую грязь, отпуская меч и зажимая обеими руками уши.

Земля выбила из него дыхание, подбросила ноги к небу. Он упал в грязь уже спиной. Начал переворачиваться, когда рванули долбашки впереди. От силы удара он покатился назад. Сверху дождем посыпались кровавые ошметки.

Позади головы капитана шлепнулся тяжелый объект. Он замигал, прочищая глаза. Увидел человеческий таз — один таз, вогнутость, из которой выпали черные, липкие кишки. Бедра вырвало из суставов. Капитан не мог отвести взгляда.

В ушах звенело. Паран ощущал, что из носа сочится кровь. Ломило грудь. В ночи раздавались отдаленные вопли.

Чья-то рука схватила его за дождевик, подняла.

Колотун. Целитель подошел еще ближе, вложил в капитанову руку меч, закричал в ухо — Паран едва слышал его. — Идем! Они собираются вон там, Худ их побери! — Толчок послал капитана вперед. Он споткнулся.

Глаза видели, но ум отказывался осознать масштабы разрушений по обе стороны от коридора, по которому они бежали к северным воротам. Он чувствовал, что захлопывает себя, пробираясь между человеческих остатков, как было это однажды… он закрыл себя тогда, годы назад, на дороге в Итко Кан…

Не вечно холодна рука возмездия. Ничья душа, обладающая хоть каплей человечности, не способна смотреть спокойно на жестокость мести, не важно, сколь оправданной она прежде казалась. Белые лица мертвецов. Тела в позах, которые не способен принять человек с целыми костями. Уничтоженные жизни. Возмездие, зеркало жестокости, при которой рассуждения о правоте и неправоте мутнеют, теряют всякий смысл.

Справа и слева виднелись убегающие фигуры. Треснули несколько жульков, подстегнув исход.

Сжигатели мостов явили себя врагу.

Мы ровня им в расчетливой жестокости, думал на бегу капитан. Но это война нервов, в которой не побеждает никто.

Парана и его Сжигателей поглотила пустая тьма ворот. Заскрипели сапоги — солдаты замедляли бешеный порыв. Приседали. Перезаряжали самострелы. Никто не произнес ни слова.

Ходунок подтащил к себе Ежа. Бешено сотряс его и отшвырнул прочь. Его остановил вопль Штыря. Еж, в конце концов, имел при себе тюк со снарядами.

Его лицо все еще было в ссадинах от любезности Деторан. Еж выругался. — Попробуй еще, обезьянища!

Паран уже смог расслышать слова. Заметное улучшение. Он все еще не знал, кто в нем таится, но это сейчас было не важно. — Ходунок! — бросил он. — Что дальше? Если мы застрянем здесь…

— Внутрь города, тихо и осторожно, — буркнул Баргаст.

— В каком направлении? — спросил Дергунчик.

— К Треллу…

— Отлично. А что это?

— Светящаяся крепость, тупоголовый идиот.

Они выступили из темноты воротной арки, прошли на расположенную перед ним площадь. Шаги замедлились, потому что мерцающие факела явили им настоящий кошмар.

Тут было побоище, а потом и пир. Мостовая по колено в костях, некоторые сожжены, другие — сырые, красные, с кусками присохшей плоти и сухожилий. И добрых две трети останков, насколько капитан мог судить по форме, принадлежали захватчикам.

— Боги, — прошептал он, — паннионцы платили дорого. Думаю, мне нужно пересмотреть оценку Серых Мечей.

Штырь кивнул. — Но даже при этом все решило число.

— На день, на два дня раньше… — Это прошептал Колотун.

Никто не закончил его мысль. Всё было ясно.

— Что с тобой, Хватка? — спросил Дергунчик.

— Ничего! — отрезала капрал. — Ничего.

— Так это Трелл? — спросил Еж. — Тот мерцающий купол? Хотя этот дым…

— Идем, — сказал Ходунок.

Сжигатели мостов осторожно двигались вслед за Ходунком, через ужасающую площадь, на главный проспект, казалось, ведущий прямо к странно освещенному зданию. Стиль окружающих построек — тех, которые еще стояли — был на взгляд Парана отчетливо даруджистанским. Остальная часть города, насколько он мог судить по случайным взглядам вглубь поперечных улиц и аллей, на которых еще бушевали пожары, была совсем иной. Смутно чужой. И повсюду — тела.

Дальше по улице груды недвижных тел громоздились словно склон холма.

Сжигатели не издали ни звука, подходя к этому склону. Представшую перед ними истину было трудно понять. На этой улочке валялось не менее десяти тысяч трупов. Или больше. Влажные, уже раздувшиеся, бледные тела зияли источившими кровь ранами. Курганы у входа в здание, у ворот, в начале улиц, ступенчатые подходы к разоренным храмам. Лица и незрячие глаза блестели, отражая огни, создавая насмешливую иллюзию возвращения к жизни, движения.

Чтобы продвигаться по этой улице, Сжигателям нужно карабкаться по кучам тел.

Ходунок не заколебался.

Арьергард передал вести. Тенескоури прошли через ворота, молчаливыми привидениями крались вслед. Едва сотня, плохо вооруженные. Не проблема. Ходунок просто пожал плечами в ответ.

Они карабкались по пандусу, сложенному и наваленных тел. Не смотреть вниз. Не думать, что под ногами. Думать только о защитниках, которым пришлось драться. Думать о почти нечеловеческой смелости, превосходящей всякие пределы. Об этих Серых Мечах — недвижных, молчаливых телах в мундирах у дверей и на лицах. Биться и биться. Ни шага назад. Разрублены на куски там, где стояли. Эти солдаты посрамили нас всех. Урок… для Сжигателей мостов вокруг меня. Эта короткая, разрывающая сердца компания. Мы пришли на войну, не ведающую жалости.

Этот пандус сделан нарочно. Его сложили намеренно. Подход. К чему?

Он оканчивался беспорядочной грудой на высоте менее человеческого роста от крыши здания. Напротив стояло такое же здание, но пожар превратил его в груду дымящихся обломков.

Ходунок ступил на самый край насыпи. Остальные шли за ним, оглядывались, сгибались, смотря вниз, силясь понять значение всего увиденного. Рваный край открыл правду: под этим жутким сооружением не было строений. Это действительно плотные слои тел.

— Осадный пандус, — сказал Штырь спокойным, почти безразличным тоном. — Они хотели взять нечто…

— Нас, — прогудел голос сверху.

Арбалеты уставились в небо.

Паран поглядел на плоскую крышу здания. На краю виднелось двенадцать фигур. Их слабо освещали далекие огни.

— Они принесли лестницы, — продолжал голос, уже на дару. — Но мы все равно отбили их.

Эти воины не были из Серых Мечей. Они в доспехах, но это коллекция всякого рванья. У всех видимые части кожи покрыты полосами и зубцами. Словно тигры в человеческом обличье.

— Мне нравится раскраска, — крикнул вверх, тоже на дару, Еж. — Я обделаюсь от страху, эт точно.

Говоривший с ними человек, высокий и широкоплечий, с белоснежно — белыми саблями в руках, склонил голову набок. — Это не раскраска, малазанин.

Повисло молчание.

Потом он взмахнул саблей. — Поднимайтесь, если хотите.

С края крыши скользнули лестницы.

Ходунок колебался. Паран подошел ближе. — Думаю, нужно. С этим человеком и его сторонниками что-то…

Баргаст фыркнул: — Правда? — Он махнул Сжигателям, показывая на лестницу.

Паран наблюдал за восхождением, решив, что будет последним. Он увидел, что Хватка сгорбилась. — Проблемы, капрал?

Она вздрогнула, потерла правую руку.

— Вы больны, — сказал капитан, подходя и всматриваясь в ее бледное лицо. — Ранение? Идите к Колотуну.

— Он не поможет, капитан. Не заботьтесь об этом.

Я точно знаю, что ты чувствуешь. — Тогда вверх.

Капрал сделала шаг к ближайшей лестнице, словно к виселице.

Паран бросил взгляд к подножию пандуса. Там маячили смутно видимые фигуры. Слишком далеко для прицельного огня. Похоже, не горят желанием карабкаться вверх. Капитан не удивился. Полез наверх, борясь с уколами боли.

Крыша здания походила на небольшой лагерь беженцев. Навесы, палатки, курящиеся костерки, разожженные в щитах. Пакеты с едой, фляги с водой и вином. Ряд завернутых в покрывала — павшие, всего семеро. Паран видел в палатках и других лежащих людей, вероятно, раненых.

У ведущего на крышу люка реял флаг — ничто иное, как желтая детская туника, покрытая темными полосами.

Воины молча наблюдали, как Ходунок расставил часовых по углам крыши, чтобы наблюдать за соседними домами и обстановкой внизу.

Предводитель внезапно повернулся — текучее, ужасающе грациозное движение — и взглянул в лицо капралу Хватке. — У тебя есть кое-что для меня, — громыхнул он.

Ее глаза широко раскрылись: — Что?

Он вложил в ножны одну из сабель и подошел к ней. Паран и остальные смотрели, как этот человек схватил правую руку Хватки. Сжал закованный в кольчугу бицепс. Что-то тихо щелкнуло.

Хватка зашипела.

Через миг она бросила меч, звякнувший о просмоленную крышу, и начала резкими, торопливыми движениями срывать кольчугу. Ее речь походила на поток облегчения: — Хвала Беру! Не знаю, кто вы, господин, но клянусь Худом, они меня убивали. Все туже и туже. Боги, какая боль! Сказал, они никогда не снимутся. Сказал, это мне во благо. Даже Быстрый Бен сказал, не может иметь дел с Тричем. Летний Тигр безумен, болен…

— Мертв, — прервал ее дарудж.

Наполовину стащившая кольчугу Хватка замерла. — Что? — прошептала она. — Мертв? Трич мертв?

— Женщина, Летний Тигр возвысился. Трич — Трейк — теперь идет среди богов. Я возьму их, и благодарю за доставку на руки.

Она вытянула руку из кольчужного рукава. Костяные браслеты загремели, спускаясь на предплечье. — Вот! Ура! Прошу! Рада служить…

— Худ возьми твой язык, Хватка, — буркнул Дергунчик. — Ты всех удивляешь! Просто дай ему клятую штуку!

Капрал огляделась. — Дымка! Где, во имя Бездны, ты прячешься?

— Я здесь, — пробурчал голос позади Парана.

Он дернулся. Черт ее дери!

— Ха! — каркнула Хватка. — Слышишь меня, Дымка? Ха!

Дарудж закатал рваный рукав. Толстые, великолепно прорисованные мускулы покрывали полосы. Он надел три браслета на запястье, продвинул за локоть. Слоновая кость звякнула. Нечто сверкнуло янтарем в темноте под ободком его шлема.

Паран смотрел на него. В человеке жил зверь, древний, пробужденный дух. Вокруг даруджа бурлила сила, но капитан чувствовал, что она рождена не только зверем внутри него — зверем, предпочитающим одиночество — но и прирожденным даром повелевать людьми. Звериная сила была каким-то образом подчинена этим лидерским качествам. Единение, замечательный союз. Этот человек очень важен, тут не может быть ошибки. Здесь нечто готовится, и мое присутствие не случайно. — Я капитан Паран из Войска Однорукого.

— Вы как раз вовремя. Точно, малазанин?

Паран моргнул. — Господин, мы спешили как могли. В любом случае ваше освобождение произойдет ночью и утром при помощи кланов Белых Лиц.

— Отец Хетан и Кафала, Хамбралл Тавр. Хорошо. Пришло время повернуть прилив.

— Повернуть прилив? — взвился Дергунчик. — Звучит, словно тебе не нужна помощь в этом повороте!