Мальчик, идущий за дикой уткой Квирикадзе Ираклий

Фотография 25. 1973 год

– Вы не верите, что эта история произошла в действительности? Ваше право! Но я продолжаю рассказ о том, как королева Англии Елизавета приезжала к железнодорожнику Филимону Андреевичу Квирикадзе и провела ночь в его доме в городке Анаре, на улице Пастера, 33.

Корнелий сказал это и улыбнулся, посмотрел на микрофон и продолжил:

– Фраза “провела ночь” звучит крайне неприлично по отношению к королевской особе, поэтому поясню: провела ночь не только в обществе железнодорожника Филимона, но и его законной жены Лизы, а также бывшего президента Соединенных Штатов Америки Ричарда Никсона, совсем не симпатичного на вид человека.

Корнелий Квирикадзе – моложавый, узколицый мужчина, чем-то похожий на актера Тони Перкинса.

– Вы, наверное, думаете, что за королева? Что за президент? Что им, великим людям, делать в захолустной Анаре?.. Всякую историю надо рассказывать так, чтобы слушатель мог понять и разобраться в ней…

Начну с оврага.

Недалеко от городка Анары есть большой овраг.

Мой дядя Филимон имел привычку спускаться в этот овраг и метровой линейкой измерять его длину и ширину.

Работал он проводником поезда, было ему лет пятьдесят пять, был он крупнотел, глаза сверкали странным огнем.

Вы удивитесь, узнав, зачем он ходил по дну оврага с линейкой и метр за метром мерил длину, ширину – вычислял объем. Да, объем!

Стоит закрыть глаза, и я вижу его шепчущим “Тридцать четыре тысячи танков у Франции… Каждый танк длиной четыре метра, весом двадцать девять тонн… У Италии сорок девять тысяч танков… У Австрии… У Бельгии… У США…”

Дядя Филимон часами сидел в анарской городской библиотеке, читал газету “Красная звезда”, журнал “Советский воин” и еще подобные… Он черпал информацию о численности вооружений военных блоков НАТО, СЕАТО, Варшавского договора…

Я помню библиотеку, где в зале на стенах висели портреты писателей. Пушкин, Толстой, Руставели, Маяковский, Галактион Табидзе… Однажды библиотекарша заколола ножом своего возлюбленного Вахтанга Вовнянко, анарского милиционера. Дядя Филимон, находившийся в эти драматические минуты в читальном зале, выволок возлюбленного на улицу, но тому уже всё было безразлично; прошептав: “она не виновата”, – он испустил дух. Библиотеку закрыли на две недели, дядя изнывал без свежих газет и журналов.

Оставим Филимона в тиши вновь открытой библиотеки в обществе новой библиотекарши, которой было запрещено готовить в задней комнате обед. Прошлая библиотекарша подкармливала своего возлюбленного…

Пройдемся по городку Анаре.

На базаре за мясными рядами – кабинет звукозаписи. Знаете, да, что это такое? Вы говорите в микрофон: “Дорогая, скучаю по тебе, хочу спеть нашу любимую песню «Ландыши»”. Поете, я аккомпанирую. Звуковое письмо уходит к адресату… В этом кабинете я подыгрывал на аккордеоне желающим записать звуковое письмо. Однажды Ричард Никсон (это был именно он) заглянул сюда и пропел на английском языке песню. Я долго подбирал мелодию, президент нервничал, но в итоге остался доволен. Президент написал на бланке свой адрес. По этому адресу я послал рентгеновский снимок с его сиплым голосом в Соединенные Штаты. Адреса не помню, помню, что песня была сентиментальной.

Год спустя я, мой дядя Филимон, Ричард Никсон, который к тому времени погорел на уотергейтском скандале и уже не был президентом, плыли на пароходе времен Марка Твена по искусственной реке в Диснейленде. Меня и дядю удручало, что крокодилы в реке пластмассовые, индейцы, выскакивающие из прибрежных кустов с боевым кличем, пластмассовые. На палубе парохода Ричард Никсон вдруг запел ту самую песню, которую он пел в Анаре, в кабинете звукозаписи.

Был вечер в Диснейленде, где всё невероятно красиво, всё любопытно до чертиков, но всё пластмассовое; казалось, что и пурпурное солнце опускают в определенные часы с неба на невидимом стальном канате.

Никсон пел, на палубе стояли американцы, молодые и старые, и, несмотря на то что вся Америка была под впечатлением недавно разразившегося уотергейтского скандала, слушатели аплодировали экс-президенту…

Боже, куда меня занесло, вот что значит графомания!

Должен сознаться, что я никакой не писатель, я аккордеонист-культмассовик санатория “Заря Востока”.

Из окна санатория видны развалины старой анарской крепости. Рядом с крепостью бьет минеральный источник. Там же грязелечебница и рынок. Крепость строилась для защиты от нашествий монголов, персов, турок, не раз заливавших кровью Анару. В генах нашего рода Квирикадзе сидит маленький ген – ненависть ко всем войнам – прошлым, настоящим, будущим.

Может, поэтому дядя Филимон ходит по оврагу с метровой линейкой, вымеряет длину и ширину оврага, вычисляет его объем. Поэтому он выписывает из газет-журналов информацию о численности вооружений НАТО, СЕАТО и других военных блоков, поэтому вбил себе в голову Великую Идею: собрать все танки, пушки, минометы, гаубицы, ракеты, с ними гранаты, автоматы, все патроны, пули, скинуть их в овраг, именуемый Тартар (запомните: Тартар), засыпать землей, чтобы человечество на веки вечные забыло о кошмарах войны!

Филимон Андреевич Квирикадзе красивым почерком заполнял листы плотной бумаги, рисовал цветными карандашами диаграммы, сочинял текст в стихотворной форме и посылал бандероли в Вашингтон, Лондон, Париж, Токио, Брюссель, Москву… Он сообщал главам государств о своей Великой Идее.

Помню дядю Филимона склонившимся под зеленым абажуром и рисующим Папу Римского на фоне собора Святого Петра. Мимо Папы проезжали открытые товарные вагоны, на них – танки, ракетные установки…

Эшелоны направлялись к оврагу Тартар. В альбоме, адресованном японскому императору Хирохито, дядя нарисовал бомбу “Малыш”, ту самую, которая в одну минуту превратила Хиросиму в пепел.

Дядя писал императору, что всем подобным “Малышам” надо спеть колыбельную песню и усыпить их навеки на дне оврага Тартар.

Начальница анарского почтового отделения Мария Виссарионовна Пухаева недоумевала от количества посылок и бандеролей, адресуемых в необычные пункты назначения: Вашингтон, Белый дом; Лондон, Букингемский дворец; Париж, Елисейский дворец; Москва, Кремль.

Мария Виссарионовна отказалась посылать эти бандероли. Она крикнула басом:

– Кончай издеваться над правами моей почты!

Дядя Филимон ответил ей, что любой человек имеет право писать Папе Римскому, Ричарду Никсону и самой королеве Англии Елизавете.

Пухаева кричала: “Нет!”

Я помню ее странную фразу (простите за некоторое сквернословие): “Скорее на свою задницу поставлю штемпель, чем на твою бандероль”.

С того времени у дяди перестали принимать на анарской почте посылки и бандероли. Он стал отправлять их из городов, куда прибывали поезда, где он служил проводником.

Мария Виссарионовна Пухаева нарушила закон о тайне переписки. Вскрыв одну из бандеролей и ознакомившись с содержанием, она переслала ее в газету “Утро Анары”, выходящую два раза в неделю.

Газета любила описывать катастрофы, которые случались в недружественных нам капиталистических странах: “Токио вновь порадовал нас грандиозным пожаром! Столкнулись бензовоз с летним пассажирским поездом. Случилось это недалеко от пляжа. Японские отдыхающие увидели кошмар: с рельс прямо на них катились огненные цистерны. В мгновение смешались цистерны, люди, купальные костюмы, которые горели, как горят жирафы на полотнах сюрреалиста Сальвадора”.

Автор заметки ограничился именем испанского художника, не назвав его фамилии.

В редакции с интересом ознакомились с Величайшей Идеей проводника поезда Филимона Андреевича Квирикадзе.

Редактора все звали Радамес. Это было прозвище. Вернее, литературный псевдоним автора сатирических заметок. Радамесу принадлежит идея шутки, которую так удачно осуществила газета “Утро Анары” с моим дядей Филимоном.

Радамес велел своим коллегам устроить творческий вечер поэта-железнодорожника Филимона Квирикадзе.

Скучная жизнь газеты на короткое время оживилась, посыпались предложения на голову Филимона Квирикадзе водрузить лавровый венок. Лавровый лист продавали на городском рынке, и не представляло труда сплести этот высокий поэтический символ.

Радамес составил телеграммы, которые будут зачитаны на творческом вечере, от президентов, королей, императоров, премьер-министров. Шедевром его фантазии было громкое восклицание: “Я буду Ричардом Никсоном!”

Радамеса не поняли. Он полистал подшивку родной газеты, нашел фотографию Никсона и приставил типографский оттиск к своему лицу. Раздутые скулы, утиный нос. Казалось, Никсон и Радамес имели одного предка.

– Тогда я – королева Англии! – крикнула корректор Мальвина Барсук. Никто не знал, кто она по национальности, но никто так не владел корректорским искусством править рукописи.

Если бы Мальвина Барсук могла представить, что ей вскоре придется сесть в королевскую карету, стоящую у подъезда Букингемского дворца, если бы знал Радамес (он же Валерий Самсонадзе), что ему вскоре придется плыть на пароходе в Диснейленде, давать интервью в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке, то ни она, ни он не решились бы на эту безобидную игру с поэтом-железнодорожником Квирикадзе.

Мой дорогой дядя Филимон, я вижу тебя в резиновых сапогах, в резиновом плаще на дне оврага Тартар в хмурый дождливый день, когда над твоей головой сверкает молния, гремит гром, ты идешь по лужам, сапоги хлюпают в грязи, ты обуреваем своей Великой Идеей Всемирного Разоружения! Величайшей Идеей…

В руках твоих зажата метровая линейка. Ты еще не знаешь, какую шутку хотят сыграть с тобой работники редакции “Утро Анары”. Ты думаешь о спасении планеты, спасении человечества!

Стих гром, ослаб дождь. И ты увидел нечто странное. Из-за склона оврага выплыл огненный шар. Он приближался к тебе с тихим шипением, разбрасывая искры.

Не знаю, испугался ли ты, скорее всего, испугался! Ты понял, что это чудо природы, которое дано видеть не всем смертным. Ты понял, что это – шаровая молния! Ты хотел бежать, но ноги твои не слушались тебя. Ты смотрел на приближавшуюся смерть, но она была так прекрасна, что ты, завороженный ею, стоял и ждал.

Огненный шар столкнулся с твоим лбом. Да, именно лоб прикоснулся первым к смерти. Но чудо – не взрыв, не грохот, а тишина! Молния вошла в тебя, растворилась в теле и дала тебе то странное “нечто”, что потом заставило удивляться и недоумевать многих, в том числе и меня, и Радамеса, и Мальвину Барсук!

Сегодня, работая культмассовиком санатория “Заря Востока”, я дал читать свою рукопись одному отдыхающему.

Этот отдыхающий, известный московский кинорежиссер Сергей Соловьев, прочтя рукопись, сказал, что шаровая молния – аттракцион, клоунада моего воображения. Я не стал с ним спорить, так как реальность этого факта мне известна всей своей достоверностью.

Мама послала меня в тот день на капустное поле за капустой. Не будем уточнять, срезал ли я ее на нашем участке или воровал у соседей, но так или иначе, возвращаясь с капустным шаром в руках, я попал под дождь и видел дядю, на которого налетела, наткнулась, врезалась… не знаю, как сказать о шаровой молнии. Я видел эту молнию и был так изумлен увиденным, что зеленая капуста выпала из моих рук.

И не для санаторских отдыхающих пишу я историю дяди Филимона.

Сергей Соловьев сказал, что у него большое знакомство в мире кино и он считает, что феномен Филимона так и просится быть экранизируемым.

Это его, Соловьева, слова: “История Филимона – магическая реальность”. Я ходил с Соловьевым к минеральному источнику, мы пили пахнущую серой воду, и он учил меня, как из написанных мною трехсот страниц составить тридцать. “Либретто для кино – краткое описание всего, что произошло, словно бы составляешь телеграмму”.

Так вот, если кратко: в день, когда в дядю Филимона вошла шаровая молния, произошло несколько странностей.

Филимон встретил на автобусной станции жену Лизу, та уезжала в Кутаиси купить сыну школьную форму: приближался сентябрь, младший шел в первый класс. Филимон усадил жену в автобус, пробурчав: “Могла бы поехать со мной поездом”. Автобус отъехал. Филимон пошел домой.

Открывая дверь, он услышал голос жены за дверьми. От неожиданности Филимон стал поворачивать ключ не на открытие, а на закрытие.

Лиза с кем-то шепталась.

Филимон узнал голос соседа Коко Игнатова, утонувшего в реке три года назад. Вот он, эффект шаровой молнии: время начало путаться и менять местами прошлое, настоящее и будущее. Скоро это случится и с пространством. Ждите!

Игнатов был известен как развлекатель вдов, брошенных жен, заезжих туристок. Проводник, часто не ночевавший дома, слышал сплетни об Игнатове и собственной жене.

Сейчас утонувший три года назад уговаривал жену лечь с ним в постель, согреть его.

Когда Филимон отворил дверь, он увидел, как утопленник тянется к губам Лизы. Что было делать Филимону?

Он поступил неожиданно для себя: словно не заметив ни Лизы, ни Коко Игнатова, прошел мимо них на кухню. На сковороде лежала холодная курица.

Он стал выламывать курице ногу и слушать, что происходит с теми двумя.

Утопленник и Лиза шушукались.

Филимон грыз ногу курицы и думал, как может сосед Игнатов, три года назад утонувший, соблазнять его жену, которая, как он знал, в это время ехала на автобусе в Кутаиси покупать сыну школьную форму?

Отдыхающий, он же кинорежиссер Соловьев, отнял у меня авторучку и раздраженно сказал: “Про утопленников, совращающих женщин, испытывающих дефицит любви, объятий, ласк, читать неинтересно. В твоей истории главное – проект Всемирного Разоружения Филимона Квирикадзе и появление в Анаре королевы Елизаветы, президента США Ричарда Никсона и их с Филимоном кругосветное путешествие, чтобы донести миру филимоновскую идею разоружения. Над всеми над нами нависла угроза Третьей мировой, так что не тяни резину, хватай быка за рога”.

…В пятницу в редакции “Утро Анары” чествуют поэта-проводника Филимона Квирикадзе. Поэт в кителе железнодорожника сидит в кресле.

Блестят медные пуговицы с эмблемой Министерства путей сообщения.

Поэту только что водрузили на голову лавровый венок.

В комнате собраны все редакционные стулья. На них разместился редакционный состав, жена дяди Лиза в белом подвенечном платье, которое она не надевала уже лет двадцать. Чтобы скрыть, что платье свадебное (единственное у Лизы праздничное), сверху она надела бирюзовую атласную кофту. Выглядит очень привлекательно, и не только на вкус утопленников. Радамес, не отрывая от нее глаз, читает отрывки стихотворных посланий Филимона главам государств. Голос его торжествен.

Вот Радамес читает строки, в которых Филимон Квирикадзе призывает американского генерала Макартура вместе с девочкой Алисой влезть на дерево, сорвать девочке грушу, да и самому съесть грушу и, сидя на дереве, подумать о том, стоит ли сбрасывать бомбы на этот чудесный мир…

– А какие прекрасные иллюстрации к поэме!

Радамес показывает рисунок, где генерал Макартур и девочка Алиса сидят на вершине грушевого дерева.

Наступил момент оглашения прибывших со всего мира телеграмм.

Первая – от Римского Папы. Текст длинный, помню только фразу: “Дорогой Филимон, как и Вы, я мечтаю о земном рае”.

Вдруг под окном редакции завыл маневровый паровоз. Он выл и пускал черный дым. Радамес вышел ругаться с машинистом. За ним вышла Мальвина Барсук.

“Я хотел бы обладать столь же ясным видением мира, каким обладаете вы, господин Квирикадзе, будь моя воля, я отдал бы вам премию мира имени горячо любимого мною господина Нобеля”, – писал король Швеции.

В этот момент в комнату вошли королева Англии Елизавета и президент США Ричард Никсон.

Президент чуть задержался в дверях, пропустил королеву.

Я подумал, что это Радамес и Мальвина Барсук, чуть видоизмененные, но завотделом писем Вальтер Партугимов назвал их высокими именами, в которые я не поверил, не поверили бы и вы, но мой дядя Филимон – поверил. Он вскочил с кресла, подошел к королеве, взял ее руки в свои и сказал: “Как я вас жду, ваше величество”. Потом потянулся к президенту и сказал ему: “Господин Никсон, вы очень мне нужны, я должен сейчас же показать вам овраг”. Филимон вновь улыбнулся королеве: “И вам, мадам, надо увидеть овраг Тартар! Может, поедем прямо сейчас…”

Филимон оглядел присутствующих.

Огромные часы “Терек” показывали седьмой час. Филимон громко произнес, обращаясь к служащим редакции:

– Друзья, вечером я всех вас жду у себя дома. Спасибо за высокую оценку моих стихов. Могу прочесть новое… Но я не знаю, как у наших гостей со временем.

– Читайте, Филимон! – сказал Никсон.

Он с удивлением разглядывал авторучку, которую только что достал из внутреннего кармана пиджака. Ручка фирмы “Монблан” была богато инкрустированной, с золотым пером…

– Откуда она?.. – тихо спросил Никсон у королевы. Неожиданно для себя он заговорил по-английски. Королева ответила также по-английски:

– Почему вы считаете, что я должна знать о содержимом ваших карманов?..

– Извините, мадам. Но у меня никогда не было такой ценной ручки… А я к ним неравнодушен.

– Поздравляю вас!

– Спасибо, мадам… Это невероятно… Ручка “Монблан”.

Филимон читал:

Филимону аплодировали.

Президент писал на обложке журнала “Блокнот агитатора” слова: “Май нейм из Ричард. Ай эм президент оф Америка”.

Он не мог оторваться от чудесной авторучки.

– Поехали! – предложил Филимон.

– На моей машине, – предложила королева.

Редакция, изумленная, смотрела на старомодный, похожий на черного бегемота “роллс-ройс”, к которому шли королева Англии, президент Ричард Никсон, Филимон Квирикадзе и я, дядин племянник. Лиза от растерянности надела на голову лавровый венок мужа. Королева сказала шоферу, стоявшему в открытых дверях машины и державшему в руках фуражку с гербом, вышитым золотом:

– Саймон, свези нас к оврагу. Господин Квирикадзе покажет путь.

В “роллс-ройсе” было просторно даже для нашей многочисленной компании.

Когда на вокзальной площади машина остановилась у красного светофора, соседи-водители смотрели на нашу машину с вытаращенными глазами. Удивляла в основном фуражка Саймона.

Около дома на улице Гоголя королева попросила остановиться. “Я сейчас, подождите меня минуту”, – сказала она и вышла из машины.

Королева поднялась по бетонной лестнице на третий этаж хрущевской пятиэтажки, открыла ключом дверь и оказалась в пустой квартире.

Елизавета подошла к зеркальному шкафу и взглянула на себя внимательно и чуть удивленно. В зеркале был виден низкий потолок, пластиковая люстра, коврик с оленями, швейная машина, холодильник “ЗИС”, книги. Королева нашла в стопке книг английский учебник для десятого класса, раскрыла его и стала читать вслух с прекрасным английским произношением. Потом вновь чуть с удивлением посмотрела на себя в зеркало.

На газовой плите стояли две чугунные сковородки, накрытые тарелками; королева подняла одну из тарелок, под ней лежали холодные котлеты.

Королева взяла лист бумаги и начала писать. Вывела имя “Зураб”, дальше рука стала выводить английские слова.

Королева перестала писать, вышла на балкон, позвала:

– Ричард!

Из “роллс-ройса” выглянул президент США.

– Поднимитесь, у меня к вам небольшой разговор!

Ричард позвонил в квартиру, знакомую ему по редакционным вечеринкам. В дверях он увидел женщину, которая тихим голосом велела ему взять бумагу и писать под диктовку: “Зураб! Я приеду поздно. Согрей котлеты. Твоя Мальвина”.

Ричард писал:

– Я приеду поздно…

Слова “согрей котлеты” он написал по-английски.

– Пиши по-грузински! – попросила королева. – Мой муж не знает английского!

Но президент забыл грузинский шрифт. “Согрей котлеты” – вновь по-английски вывел он на бумаге.

– Что всё это значит, Радамес?

– Я – Ричард, мадам.

– Почему в моей прихожей стоит мужчина в огромной шапке из медвежьего меха, я видела таких на фотографиях в журнале “Огонек” – они охраняют Букингеймский дворец…

– Букингемский, мадам!

– Но почему он стоит в моей прихожей?

– Я не заметил его…

– Посмотри!

Никсон подошел к дверям и выглянул в прихожую, потом оглянулся:

– Стоит… странно.

“Роллс-ройс” едет по пыльной дороге. Стадо коров возвращается с пастбища.

Минут через десять “роллс-ройс” подъехал к оврагу.

В лучах заходящего солнца зияла глубина, темная, таинственная…

Внимание! Внимание! Внимание! Происходит смена повествователя!

Зазвонил телефон.

– Здравствуйте, мне нужен Ираклий Квирикадзе.

– Это я.

– Сценарист?

– Да… А кто это говорит?

– Я Корнелий Квирикадзе, ваш отец и мой папа имеют одного дедушку… Я работаю в санатории “Заря Востока”. Аккордеонист-массовик. Я написал повесть, может, роман. Хочу, чтобы вы прочли… О дяде Филимоне Квирикадзе. Вы же знаете проводника поезда Тбилиси – Батуми… Да?! Я волнуюсь… Он улетел на Луну…

– Куда? Не понял…

– Улетел на Луну…

– Филимон?!

– Да.

– Как улетел?

– Я обо всем этом пишу в… романе… Хочу вам выслать…

– Насчет Луны я не понял…

– Вышлю… Поймете…

В телефонной трубке раздался щелчок, прервался разговор.

Прошло две недели.

Неожиданно пришла бандероль. Сорвав сургучную печать, я увидел альбом для рисования, на обложке которого большими буквами выведены слова “Познав безумие, он стал поэтом”.

Пролистал цветные рисунки, схемы, диаграммы, инструкции о том, как скидывать в овраг танки, пушки, снаряды и т. д.

Рядом с альбомом обнаружил печатные страницы – стал читать, дошел до места, где “роллс-ройс” с королевой, президентом Никсоном, Филимоном и Корнелием подъехал к оврагу. Я остановил чтение, так как заметил пластинку “Звуковое письмо”. Стал разглядывать ее, рентгеновский снимок чьих-то ребер, потом сообразил, что надо пластинку положить на проигрыватель. И услышал голос:

– Пятнадцатого апреля исполнится год, как дядя Филимон улетел на Луну, улетел обиженный на человечество, которое не приняло всерьез его Идею Всемирного Разоружения. Улетел он в ночь своего шестидесятилетия, оставив записку: “Все, что было обещано, не сбылось”. Пятнадцатого апреля, в годовщину полета дяди, улетаю я, его племянник, единственный, кто верил ему абсолютно и в кого верил он… Я готовлюсь к полету, но мне хочется, чтобы ты, Ираклий, знал обо всем. Приезжай, но не позже названного дня.

После недолгой паузы вновь голос:

– Сергей Соловьев исчез с моими записями о Филимоне.

Странно было слышать голос племянника. Но еще более странным был смысл того, что он говорил. Этих Квирикадзе с улицы Пастера, 33 я как-то сторонился… Нет, не враждебно был настроен, а как-то прохладно, кивок головы на улице – и всё. А теперь вот, Чанчур, они улетели на Луну! Ты слышишь, Чанчур?! Один улетел, второй улетает пятнадцатого апреля!

Первая моя реакция: “Сумасшедшие, дядя и племянник”.

В бандероли фотография. Филимон Квирикадзе снят рядом с Никсоном на палубе парохода. А за спиной его в толпе американцев похожий на него племянник. Странно то, что, зная почти всех Квирикадзе – анарских, маффетских, лиойских, кутаисских, багдадских (маленькая деревня в Грузии, где родился Владимир Маяковский), мне почти незнакомы эти лица. Как они оказались на палубе “Марка Твена”? А Никсон, кто это? Радамес, редактор газеты “Утро Анары”, как можно догадаться по той части рукописи, что мне удалось прочесть, или же действительно Никсон, президент США?

Чушь собачья?! Нет, не чушь. Вопросов множество. История такая необычная, что даже близким не расскажешь. Засмеют. Ехать в Анару.

Голос пластинки сообщил адрес: санаторий “Заря Востока”, общежитие для обслуживающего персонала, комната № 14.

История дяди и племянника мне интересна, поеду!

Утро. Анара. Цветут акации. Подхожу к санаторию. Зайти в дирекцию, спросить, что за человек их культмассовик? Нет. Встречусь с ним, послушаю, разберусь… Я приехал вчера, мои близкие слышали о проводнике Филимоне Квирикадзе, но ничего не знают о его Великой Идее Всемирного Разоружения.

Двухэтажное общежитие. Комната № 14 на втором этаже. Вынесены и стоят в коридоре у стены шкаф, разбитое зеркало, фикус, кипа журналов. Я стучу. Открываю незапертую дверь. Попадаю в пустую комнату. Натянута бельевая веревка, на которой висят сорочки, майки. Фотография маршала Буденного с закрученными вверх усами – кнопками к синей стене.

Стол, на нем бутылка, в ней лед. Чувствую, что в комнате очень холодно.

На улице майское тепло, а здесь изо рта пар…

Оглядываюсь. Вижу вторую дверь. Толкаю ее – заперто. Из-за двери слышен гул. Словно там работает мощная морозильная установка.

– Эй!

– Кто там?

– Это я, Ираклий.

– Хорошо, что приехал.