Белые искры снега Джейн Анна

Я не без труда погасила эти оба голоса в себе и выжидательно уставилась на родственника, который сразу понял, что и кого я имею в виду.

– Это только моя инициатива, дорогая племянница, – насмешливо ответил дядя Тим, сразу все поняв. – Не бойся, я тебя не на встречу к моему брату везу. Я не мальчик на побегушках. Да и сама подумай, Настенька. Если бы он захотел, сам бы все организовал, не прибегая к моей помощи. У него достаточно ресурсов, поверь.

Я включила логику в себе и, почти мигом успокоившись, поняла, что дядя прав. И чего только разнервничалась? Совсем с психикой нелады, видимо.

– А что ты хочешь от меня? – прямо спросила я.

– Я же сказал, что хочу пообщаться со своей самостоятельной гордой племянницей, – уголки его губ чуть приподнялись в улыбке. – Которая очень любит пасту и, кажется, не очень любит присутствие своего дяди.

– О чем-то конкретном пообщаться? – спросила я. Он невозмутимо приподнял широкие плечи. Почему-то совсем некстати вспомнилось, как Алена мне говорила, что ей нравятся высокие статные мужчины с широкими плечами. При мысли, что у подруги и у дяди Тима что-то есть, меня передернуло, и он это заметил.

– Что с тобой?

– Ничего, – не спешила я говорить правду и сняла с волос шапку – стало жарко. – Так о чем ты хотел поговорить?

– Когда приедем, тогда и поговорим. Мы почти на месте. Тебе идет твоя прическа, – тут же заметил дядя Тим. – Тебе вообще идет быть взрослой, Настя. Ты с детства отличалась своим взрослым образом.

– Да? Что значит взрослый образ в детстве? – стало любопытно мне.

– Ты всегда была тихой, неразговорчивой, серьезной и ответственной. Много хмурилась, не показывала своих эмоций – я даже не помню, что ты плакала. Странно, не находишь? Яна и Олеся плакали часто. Очень часто – а это раздражает. А тебя со слезами я не припомню, хотя, признаю, что не так много времени проводил со своими племянниками. Ты не плакала. А ведь рыдал даже этот кретин, просиживающий штаны в Лос-Анджелесе. – Это дядя Тим так отзывался о моем двоюродном брате Юрке, о том еще шалопае и раздолбае, который, тем не менее, был единственным из всех членов семьи, которого я любила.

В это время «Мерседес» плавно притормозил около крепкого пятиэтажного здания темно-серого цвета, построенного в середине прошлого века. Такие дома, невысокие, но крепко сбитые, нарядные, с колонами и арками, построенные в соответствии с основными принципами неоклассицизма, украшали несколько центральных улиц, лишь изредка деля городское пространство с огромными башнями современных торговых и бизнес-центров и высоченным зданием городской администрации. Почти во всех таких домах на первых этажах и в подвальных помещениях располагались магазины, почта, бутики, кафе, бары и рестораны – как и ресторан «Освальд», в который мы ехали. Неброский вход с кованой вывеской названия заведения с козырьком над ним, большие окна с темными рамами, аккуратные ступеньки и два фонаря, словно из девятнадцатого столетия – вот что я увидела, выйдя из машины – дверь мне услужливо распахнул молчаливый водитель. Почему он не распахнул дверь перед моим дядей – загадка. В свете фонаря, рассекающем темноту зимнего вечера, его черные глаза на бледном лице выглядели пугающе.

После он подошел к вылезшему из «Мерседеса» Тимофею, и тот тихим голосом стал что-то говорить ему, явно своим беспристрастным голосом давая какие-то наставления и указания. Я в ожидании принялась оглядываться по сторонам. Спокойная улица с архитектурно-художественной подсветкой горделивых домов и белыми из-за падающего снега тротуарами, освещенными ярким электричеством дружного ряда фонарей, казалась уютной и совершенно безопасной. Машин тут было немного, несмотря на то, что это был центр, а вот людей, и спешащих куда-то по своим делам, и прогуливающихся неторопливой походкой, было в достатке. Мой взгляд задержался на довольно милой паре начинающих взрослеть подростков, идущих за руку. Девочка в яркой красной шапке с кокетливым помпончиком ловила ртом снежинки, а парень с таким же алым шарфом пытался фотографировать ее, шутя и смеясь. Глядя на них, хотелось улыбнуться, чего я, впрочем, все равно не сделала.

– Настя, нам сюда, прошу, – сказал мне родственник, кивком головы показывая на вход в ресторан, как будто бы я и сама не понимала, куда нам еще идти. Совершенно внезапный холодный порыв ветра грубо хлестнул меня по лицу, заставляя волосы развеваться в воздухе. Пришлось прижать их ладонью к вороту пуховика. Водителя же дяди Тимы мои растрепанные волосы явно позабавили – он даже улыбнулся мне, прямо, как и дядюшка, уголками тонких бескровных губ. Я взглянула на него чуть ли не с угрозой, мол, чего пялишься, никогда не видел, что у девушки растрепались из-за ветра волосы?

– Езжай, – велел Тимофей водителю, застывшему около «Мерседеса». – Сделай все, что я сказал. Через час жду тебя тут.

Брюнет слегка склонил голову в знак согласия и сел в автомобиль, однако не уехал до тех пор, пока я и дядя не оказались в ресторане «Освальд».

Сжимая в одной руке шапку и ручку сумки, а другой удерживая норовящие побыть импровизированным флагом волосы, я вслед за Тимофеем зашагала по ступенькам к тяжелой двери, за которой, в расслабляющей полутьме, нас встретил администратор – импозантный мужчина в смокинге с намертво приклеенной к симпатичному лицу широкой улыбкой, которую я сначала прияла за искреннюю, но поняла, что ошиблась, когда администратор признал Тимофея – тогда он улыбнулся по-настоящему тепло.

– Здравствуйте! Добро пожаловать в ресторан «Освальд». Если позволите, я провожу вас. О, Тимофей Петрович, добрый вечер! – поприветствовал он дядю. – Вы снова у нас! Прошу вас и вашу очаровательную спутницу пройти к гардеробу.

Он помог сначала мне, а затем и дяде избавиться от верхней одежды и передал ее седому старичку-гардеробщику добродушного вида.

– Как всегда, кабинет, Тимофей Петрович? – спросил администратор.

– Да, – коротко сказал дядя. А я находилась в некотором недоумении – ни от того, что оказалась в шикарном месте с живой качественной музыкой, звуки которой были слышны в холле, а от того, что администратор так живо и тепло улыбался дяде Тиму, человеку жесткому и, в общем-то, сволочному. И ему люди искренне улыбаются? Он что, дает большие чаевые? Я была удивлена, но не из-за роскоши этого места, а из-за отношения администратора к дяде. Тогда я еще ничего не знала ни о своем дяде, ни о том, что он делает, ни об этом ресторане, ни о странном водителе, вообще ни о чем.

– Прошу вас, следуйте за мной. – Администратор провел нас через арку в просторный зал, оформленный в коричнево-красных тонах, в котором было много натурального дерева, кожи и хрусталя. Кирпичные шероховатые стены, приглушенное освещение, массивность мебели, придающая ей не громоздкость, а налет европейского шика позапрошлого столетия, импровизированная сцена, на которой исполнялась, кажется, 2-я часть струнного квартета № 1 Чайковского, – все это производило впечатление. Таким как дядя Тим было положено бывать в подобных заведениях.

Проходя неподалеку от невысокий сцены, я повернулась к музыкантам – четырем мужчинам в строгих смокингах с двумя скрипками, альтом и виолончелью. Играли они очень даже хорошо и профессионально – на сцене филармонии смотрелись бы так же хорошо. Казалось, они полностью поглощены миром струн и нот – лица их были умиротворенные и спокойные. Однако когда я поравнялась с белокудрым виолончелистом – самым, наверное, молодым в этой компании – чьи волнистые волосы цвета топленого молока кончиками касались плеч, он повернул голову в мою сторону, и мы встретились взглядами. Музыкант улыбнулся, не переставая водить смычком по виолончели, извлекая чудесные звуки, и подмигнул. Я не ответила ему улыбкой, а пошла следом за дядей.

Пройдя через этот зал с гостями, а потом и через еще один, чуть поменьше – в них не было ни одного свободного столика, – мы оказались перед дверью, которую администратор, не прекращающий ненавязчиво болтать что-то о блюде дня и новом шеф-поваре из Италии, ловко открыл перед нами и почтительно придерживал до тех пор, пока мы не оказались внутри небольшого, но уютного кабинета с двумя кожаными диванчиками, между которыми стоял прямоугольный дубовый стол с безукоризненно белой плотной скатертью.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сиял улыбками администратор. Подобострастности я в нем так и не почувствовала.

Мы сели за стол с хрустальными и серебряными сервировочными приборами, накрытый на двоих, друг напротив друга. Слева и позади меня висели зимние натюрморты в массивных золотисто-коричневых рамах, напротив располагались полки с книгами в темных обложках с золотым тиснением, а справа, посредине стены, находилось большое окно с темными рамами из какого-то благородного дерева, которое при первом взгляде казалось самым настоящим, однако на деле было лишь элементом декора. Правда, даже несмотря на то, что оно было ненастоящим, приятно было глядеть на предпраздничный заснеженный город со старинными домами и каретами. Это окно поистине было окном в прошлое.

– Сегодня у нас… – хотел было что-то сказать администратор, но его перебил голос – женский, негромкий, очень мне знакомый, но не ровный, как всегда, а, напротив, с нотками раздражения и даже какой-то колкий.

– Не могла не зайти, Тима, и не поздороваться, увидев тебя здесь с новой пассией. А ведь тебе повезло, милый. Твоя законная супруга совсем недавно покинула это место. Представляешь, что бы было, если бы Ирина увидела тебя с твоей… – И тут она употребила совсем нецензурное некрасивое, но крайне эмоциональное слово, синонимичное с фразой «падшая женщина» или «ночная бабочка», кому как больше нравится.

У администратора на лбу появились страдальческие морщины. Он совершенно верно почуял конфликт между двумя уважаемыми гостями.

В глаза мне словно напускали мыльных пузырей – я заморгала. Мне никогда прежде не приходилось слышать, чтобы моя крестная Матильда говорила вслух матерные слова, но сейчас она именно это и сделала, обозвав, между прочим, меня, не признав – я сидела спиной к двери. Ничего себе поворотец – крестная и дядя знакомы. Крестная и тетя Ира тоже знают друг друга. Надо же. Неожиданно. Хотя… Это не удивительно – они крутятся почти в одних и тех же кругах.

– И тебе здравствуй, – совершенно равнодушно ответил дядя Тим, даже и не глядя на вновь пришедшую. – Рад тебя видеть. Как и всегда, ты прекрасна. – Комплименты, произнесенные таким голосом, настораживали. – Но, думаю, тебе не стоит оскорблять мою племянницу.

Я хмыкнула про себя – в глаголе, который использовал в своем последнем предложении дядюшка, как раз-таки содержалось то самое непристойное выражение. А после обернулась, чтобы увидеть Матильду, как всегда, в безупречном костюме, с ниткой жемчуга на изящной шее, с идеальной прической. Кажется, ее удивление было куда больше, чем мое.

– О, господи, – она потерла ладонью шею, во все глаза уставившись на меня. Крестная совершенно не ожидала меня увидеть в этом месте, да еще и с Тимофеем вместе. Я, впрочем, совершенно разделяла ее недоумение.

– Здравствуйте. – Я хотела сказать ей что-то еще, однако крестная едва заметно покачала головой, явно давая понять, что мы незнакомы. Я прикрыла глаза, говоря, что понимаю, и заметила, как она едва слышно вздохнула.

– Здравствуйте. Я… прошу прощения – я вас оскорбила. Я не думала, что вы – племянница Тима. Я знаю только двух его племянниц. – Матильда было очень хорошей актрисой – почти тут же взяла себя в руки, оставаясь все такой же невозмутимой, как и всегда. – А вас я не встречала.

– Настя предпочитает жить отдельной жизнью, – ответил скучным голосом дядя Тим, впервые взглянув на Матильду взглядом сдерживающегося людоеда, и я заметила, как та слегка закусила ярко-красную нижнюю губу, но быстро взяла себя в руки. – Извини, мы заняты. И, пожалуйста, плотно закрой за собой дверь. Приятного вечера. – с этими вежливыми словами, произнесенными не менее вежливым тоном, которые, тем не менее, выгоняли Матильду прочь из кабинета, Тимофей отвернулся. Женщина плотно сомкнула челюсти – на ее лице появились желваки.

– Я проводу вас до вашего столика, – ослепительно улыбнулся администратор крестной, на которую я старалась не смотреть – во мне сразу же возникало желание подойти к ней и этот вечер провести с ней, а не с этим человеком.

– Хорошо, – разрешила ему сделать это женщина и с презрением глянула на Тимофея, для которого больше не существовало никакой Матильды.

Как только администратор, пожелав нам приятного вечера, удалился вместе с Матильдой, к нам пришла официантка – молодая стройная женщина с короткими черными как уголь волосами и бледной кожей. Ее темные выразительные глаза с густыми ресницами напомнили мне водителя дяди Тимы. Они оба были чем-то похожи: одинаково мраморно-белая кожа, иссиня-черные прямые волосы, жгучие темные, чуть ближе, чем нужно, посаженные глаза. Только вот странный водитель был более утончен в чертах и линиях лица, которые могли похвастаться своей почти идеальной пропорциональностью, а официантка же имела неклассические черты – удлиненное худощавое лицо с высоким лбом и узким подбородком, тонкий орлиный нос, большой рот и ямочки на щеках, которые, тем не менее, делали ее яркой и симпатичной, и очень похожей на итальянку.

Почему-то стало холоднее, и я поежилась.

Официантка поздоровалась с нами низким приятным голосом, представилась, сказав, что ее зовут Арина и что она будет обслуживать нас сегодня. Положив перед нами меню в кроваво-красной обложке, она мельком глянула на дядю Тима, словно любуясь им, и только потом удалилась. Перед тем, как покинуть кабинет, она еще раз быстро посмотрела на дядю, и это вновь меня удивило. В моей голове промелькнула мысль, что, возможно, она состоит в почетном списке соблазненных дядей.

Мой телефон, поставленный на вибрацию, засигналил, что пришло смс – Матильда впервые отправила мне текстовое сообщение, а не позвонила. И ее сообщение звучало так:

«Настя, Т. не должен знать. Мы незнакомы».

«Хорошо, я поняла», – набрала я в ответ. Наверняка она боится из-за отца. Боится, что дядя Тим расскажет ему о том, что она помогает мне.

А в кабинете повисло молчание, прерываемое только лишь почти беззвучным шелестом плотных страниц с блюдами. Меню тут мне очень даже понравилось, хотя большинство блюд названия имели сложные и для обычного уха странные.

– Давай же сделаем заказ, моя дорогая племянница, – сказал Тимофей, даже и не притрагиваясь к меню, когда же я, наоборот, листала его. Раз притащил меня в это место, пусть угощает ужином, как и обещал. А я сэкономлю – когда приеду к девчонкам, закажу себе только напиток и десерт.

– Давайте. Я готова, – тут же согласилась я, желая побыстрее поесть и убраться подальше, к подругам, которые уже были на месте встречи и, судя по эсэмэс, втроем ждали меня.

– Паста? – спросил дядя, прежде чем позвонить в специальный колокольчик, нужный для того, чтобы звать официантов в кабинет.

– Нет, блинная лазанья, – ответила я почти со злорадством, которое было явно не в тему. – И овощной суп минестроне.

– А ты любишь итальянскую кухню, да?

– Ну да.

– А как тебе сама страна? Не хотела бы съездить в Италию? – продолжал совершенно нейтральным голосом дядя, но я все равно почувствовала в его словах подвох.

Конечно, хотела. Когда-то я проводила там летние каникулы – очень давно, словно в прошлой жизни, совсем не похожей на нынешнюю. Наверное, те летние дни остались самыми счастливыми в моей прошлой глупой детской жизни. Ну а пока что новая поездка в Италию была лишь у меня в долгосрочных планах.

– Хотела бы. Попозже, – ответила я дяде. Черноволосая официантка, извинившись, вошла в кабинет и спросила все тем же глубоким голосом, больше подходящим певице, нежели работнице ресторана:

– Что бы вы хотели заказать?

Мне показалось, что в кабинете вновь стало холоднее.

– Мне как обычно, – сказал дядя. – И бутылку красного – вы знаете какого. Принести вместе с заказом.

Интересно, он что, начал пить? Куда ему одному бутылка красного вина?

– Хорошо, Тимофей Петрович, – улыбнулась ему Арина и своими черными немигающими глазами уставилась на меня. Взгляд у девушки был пристальный, ледяной, у меня по спине поползли мурашки, и я инстинктивно отодвинулась подальше – внимательный Тимофей заметил это. Я хотела открыть рот, чтобы сказать, что хотела бы заказать, но что-то словно случилось с моим дыханием – я вдохнула воздух, но выпустить его из своей груди не могла. Да и к тому же показалось, что на лоб вдруг кто-то положил холодную, как снег на улицах, влажную руку.

– Настя, ты готова сделать заказ? – спросил дядя Тим у меня. – Дорогая племянница, тут все на высшем уровне, так что не бойся.

Он словно специально сказал вслух, что я – его племянница. Дыхание тут же стало нормальным, а ощущение холода на лбу, которое уже переползло на щеки, прошло. Я, резко выдохнув, обхватила себя руками, не понимая, что со мной происходило последние десять секунд.

– Настя? – коснулся моего плеча дядя. – Ты в порядке?

– А? Да, просто что-то голова внезапно заболела, но уже прошла, – ответила я, не без некоторого страха посмотрев на официантку. Ледяные прежде глаза казались дружелюбными и, кажется, чуть-чуть извиняющимися.

Так, что со мной творится? с нервами непорядок, что ли? Или с сердечно-сосудистой системой? Или с дыхательной?

Я глотнула из хрустального бокала воды, показавшейся мне вкусной, словно она была родниковой, прочистила горло и сделала, наконец, заказ.

– Кофе сразу, одновременно с основными блюдами или попозже? – уточнила девушка.

– Продолжим? – предложил Тимофей. – Ты бы хотела в Италию?

– Да, хотела бы. Но поеду туда позже.

Когда заработаю денег, мысленно добавила я, почему-то не сомневаясь, что заработаю. Я ведь буду отличным журналистом, почему бы и не заработать? Может быть не сразу, но со временем точно буду высокооплачиваемым специалистом. И это не мечты, а моя цель.

– Почему же позже?

– Так сложились обстоятельства.

– Денег нет, – сообщил мне дядя Тим то, что я и так знала. Вот же сноб. Еще и веселится при этом.

– Ну да, и что? Для чего ты вообще позвал меня сюда? Пять лет не интересовался, а случайно встретил и решил вместе поужинать.

– Знаешь, почему?

– Знаю, – фыркнула я, помня его слова на улице. – Потому что кровь гуще воды.

– Это да, – подтвердил Тимофей, снимая пиджак и оставаясь в одной рубашке с длинными рукавами. – Настя. – Он поставил оба локтя на стол и подался чуть вперед, смотря мне в глаза своим стальным взглядом.

– Что?

– Ты знаешь, что объединяет Юрия, Яну, Олесю, Павла и Андрея? – назвал он имена моих братьев и сестер, которые были моими ровесниками, плюс-минус три-четыре года.

– Что же? Кровь?

– Кроме.

– Не знаю.

Что за глупые вопросы? Все они совершенно разные – разная внешность, характеры, фамилии. Ничего общего, кроме родственных отношений. И все из них, за исключением Юрки, мне неинтересны, как, впрочем, и я им. Я бы даже сказала больше – Яна и Олеся меня ненавидят, а Паше и Андрею до меня нет никакого дела. По крайней мере, так было раньше, но сомневаюсь, что их чувства по отношению ко мне по прошествии пяти лет изменились.

– Подумай, – сказал дядя и прикрыл рукой рот – то ли зевнул, то ли улыбнулся.

– Ты меня для этого позвал? – нахмурилась я. – Откуда я знаю. Этими людьми я не интересуюсь.

– Кроме Юрия, – заметил дядя Тим, который, оказывается, был в курсе наших отношений. – Это странно, хотя, признаюсь, некоторых людей мне тоже жаль, и поэтому я с ними добр.

Это, наверное, он про жену говорит, тут же подумалось мне, но я привычно не стала озвучивать своих мыслей, помня, что иногда язык мой – враг мой.

– Я не могу ответить на твой вопрос. Их объединяют родственные отношения, – сердито сказала я. А дядюшка не зря вино заказал. Пить, небось, стал, вот с головой и случаются конфузы.

– Тогда поставим вопрос по-другому, – внимательно глядя на меня из-под стекол брендовых очков-хамелеонов, ответил спокойно Тимофей. – Что отличает тебя от них?

– Да много чего.

– Что первым тебе приходит на ум? – вкрадчиво спросил Тимофей.

– Они богатые, и могут поехать в Италию, когда им захочется, а я – нет, – отозвалась я, вспомнив его недавний вопрос.

– Ты бы тоже могла быть обеспеченной, дорогая племянница. Если бы не выкидывала свои фортели. Осталась бы дома, поступила туда, куда сказал тебе отец. Сейчас бы ты была счастливой обладательницей диплома из Оксфорда, Гарварда или Кембриджа. Тебя бы устроили на престижную работу. Ты бы жила в прекрасных условиях, путешествовала, покупала то, что хочется. Жила бы беззаботно.

– И без цели в жизни, – упрямо сказала я, сглотнув, и вовсе не из-за того, что хотела есть, а потому что в горле образовался ком. – Тратила бы чужие деньги, ничем бы не занималась и постепенно деградировала.

– Ты все же озвучила настоящее отличие от других моих племянников, Настя, – поднял палец кверху дядя вдруг.

– Что?

– Цель в жизни. Желание что-то делать. Желание добиваться. Желание идти вперед. Вот чем ты отличаешься от своих сестер и братьев, девочка моя. Ты одна из них, кто может решать, достигать и получать. Решать, что и как делать ради цели, достигать намеченного и получать отличный результат.

Я не слышала, чтобы дядя Тим так кого-то раньше хвалил. Только свою жену перед журналистами, чтобы показать, какая у них классная и гармоничная семья.

– Думаешь, я тебя хвалю? – не стали загадкой мои мысли для Тимофея. – Нет, я констатирую факты. Они совершенно бесполезны – и я говорю не только о бизнесе. Но если говорить о нем – не хочешь ли работать со мной?

– Еще раз? Работать с тобой? – вот же славный вечер открытий.

– Да, со мной. Именно со мной, а не с твоим отцом.

В это время в кабинет вошла официантка с подносом, на котором стояли наши напитки, в том числе и бутылка вина, а также закуску – что-о вроде подарка от ресторана. Она, извинившись, с легкой улыбкой осторожно, но очень ловко расставила все перед нами, а чуть позже вернулась и с горячими блюдами, действуя почти неслышно, стараясь не отвлечь от разговора. Льда в ее глазах я больше не видела, а позже вообще стала считать, что мне показалось.

– Как тебе мое предложение? Ты умная девочка, быстро поймешь, что и как делать. И быстро сможешь занять неплохую должность в моей компании. Для начала будешь постоянно находиться рядом со мной – начнешь сопровождать меня в поездках, присутствовать на собраниях, во время рабочих моментов и так далее. Это все обсудим позже. Одновременно будешь изучать юриспруденцию, экономику и маркетинг.

Я в глубоком изумлении посмотрела на дядю Тима, напрочь забыв о своем супе. Мне по голове словно ударили огромной поварешкой – так я была удивлена.

– Это серьезно?

– Ты же знаешь, что я редко шучу, – он сделал глоток красного вина.

– Для меня это неожиданность, – призналась я. – И я не совсем понимаю ситуации. Ты случайно увидел меня на улице, и к тебе в голову пришла такая идея?

– Она пришла мне в голову некоторое время назад, когда Яна рассказывала о тебе на семейном празднике, на котором я был вынужден присутствовать, потому что это был день рождения отца.

Я кивнула. Этот день из года в год праздновался в семье, хотя самого дедушки уже много лет не было в живых – почти уже двадцать. Зато собиралась, как правило, вся семья. И все делали вид, что друг друга любят и уважают.

– И что же обо мне рассказывала Яна? – осторожно спросила я.

– Ничего особенного. Что встретила тебя в каком-то местном клубе. С совершенно невнятными людьми. Думаю, она имела в виду твоих друзей, к которым ты так рвешься сегодня. Увы, долго о тебе не слушали – Рита не любит упоминаний о тебе.

Рита – мать Яны. Упоминаний о ней я тоже не люблю. Как только я вспомнила об этой женщине, мое настроение тут же заметно испортилось. Да и неожиданное предложение дяди, как и встреча с ним, оптимизма не добавили. Я сколько времени бежала от того, что дядя Тим мне предлагает, сколько времени бежала прочь от этих людей, так хотела все и всех забыть и жить хоть и одиноко, но так, как я хочу, что слова Тимофея меня не только пугали, но и отталкивали.

– Вернемся к разговору. Мне нужен помощник. Кто-то из тех, у кого со мной общая кровь. Но, увы, в бизнесе им делать нечего. Богатенькие детки, которые не знают, что такое работа, мне не нужны.

Я молчала. И это молчание затягивалось, но не потому что я взвешивала все «за» и «против» – в своем ответе я была уверена, а потому что не знала, как отделаться от дяди Тима, привыкшего все за всех решать.

– Как тебе мое предложение? – поинтересовался родственник, спокойно разрезая ножом кусок симпатичного с виду запеченного мяса с соусом и зеленью.

– Я не готова принять его, – произнеся это, я старалась сделать так, чтобы мой голос был предельно тверд. То, что предлагал Тимофей, было привлекательным, очень привлекательным и перспективным. Но… но было тысяча «но». Хотя главным из них было одно – я не хочу. Я не желаю. Мне это не нужно.

– Ты уверена? Твои финансовые возможности сейчас не самые лучшие.

Надеюсь, он не знает про Матильду и ее помощь мне. Его брат, приходящийся мне отцом, не должен узнать про подругу моей мамы, которую, мне кажется, он ненавидел. В отличие от дяди Тима, спокойного, как робот, и лишь иногда выходящего из себя, мой папочка весьма бывает эмоционален. Однажды, когда я пыталась спросить у него что-то про маму, он совершено неожиданно из спокойного и сосредоточенного человека превратился в дракона, и хотя эта вспышка ярости длилась недолго – моя няня быстро прибежала на крик и увела меня, но испугалась я сильно и плакала весь день, не понимая, почему отец так со мной поступает.

Впрочем, неважно.

– Я уверена, – тихо, но твердо сказала я.

– Ты из тех, кто не отступает от принятого решения? – дядя ухмыльнулся. Вот же блин. Он теперь что, решит меня сломать?

– Ну не то чтобы я такая принципиальная, но да.

– Не принципиальная? А что же тогда тобой движет?

– Честность, – чуть подумав, сказала я.

– Честность? – удивился он.

– Ну да. Что-то вроде честности по отношению к себе. Я честно хочу делать то, что по-настоящему хочу, – попыталась объяснить я. – Ты хочешь рисовать картины? – спросила я вдруг.

– Картины? – дядя Тим явно удивился такому вопросу, но виду, как обычно, не подал. – Нет, рисовать – это не для меня.

– А если бы тебе сказали, что ты должен рисовать картины, а не заниматься бизнесом, ты бы согласился?

– Смотря какие условия были бы мне предоставлены, – дядя понял, что я имею в виду. – Но, думаю, художник из меня получился бы плохой. А даже если бы и хороший, что это за занятие для мужчины – рисовать картины?

– Думаешь, это женское занятие?

– Не знаю. Может быть.

– Что это за занятие для женщины – заниматься бизнесом? – точно таким же тоном постаралась сказать и я. – Это не женское дело.

– Все выдающиеся художники – это мужчины, – тут же сообщил дядя Тим, который, по-моему, развлекался по полной программе. – Так что и среди женщин есть много отличных бизнесменов. Бизнес-леди, – поправил он сам себя и привел в пример несколько громких женских имен, часто встречающихся на страницах журнала «Форбс».

– Все равно я не хочу. И не могу.

И не буду, добавила я про себя. Нашел себе бизнес-леди.

Тимофей неопределенно покачал головой – я не поняла этот жест. Разозленным он не выглядел, хотя, бывало, приходил в тихую, почти незаметную ярость, когда у него что-либо не получалось. Я бы сказала, что его серые, как асфальт, глаза за стеклами очков оставались спокойными, и было в них что-то довольное. Как у ученого, который только что экспериментом подтвердил свою гипотезу.

– Что ж, мне понятен твой ответ, – просто сказал он. – Давай примемся за еду. Через пятнадцать минут подъедет Меркурий.

– Какой еще Меркурий? – не веря, что меня больше не прессуют и не заставляют делать то, что я не хочу, спросила я, а потом с тоской подумала, что это только начало.

– Мой водитель, – пояснил дядя. А я подумала – ну и имя у парня. Почти как у Меркуцио из «Ромео и Джульетты». – Он увезет тебя туда, куда ты ему прикажешь.

Если честно, ужинать мне больше не хотелось, но я заставляла себя есть, чтобы не показать, как я нервничаю. Ну почему эти люди не могут оставить меня в покое? Почему они вечно приносят мне неприятности?

– Может быть, вина? – спросил Тимофей, видя, что я допила свой кофе. – Рекомендую – «Chateau Beychevelle» 1996 года.

Я согласилась – черная элегантная бутылка с белой этикеткой казалась мне очень заманчивой – скорее всего, это что-то дорогое и удачного урожая. Почему бы и не попробовать немного?

Плохое вино этот человек пить не будет – как-то, когда я училась в старшей школе, я услышала от этого человека интересную фразу: «Плохое вино и хорошая вода часто стоят одинаково. Но я лучше выпью хорошую воду, чем куплю плохое вино».

Дядя аккуратно налил мне в бокал бордовый ароматный напиток, и я, погрев бокал в руке, втянула носом чуть терпкий сладкий аромат и сделала маленький глоток, пытаясь распробовать его. В вине я разбиралась не слишком хорошо, да и особыми обонятельными и вкусовыми качествами не была наделена, а потому весь букет вина и отдельные его нотки уловить не смогла, но все же насладилась вкусом. Чудесный напиток. Совсем не похож на то, что продают в местных магазинах. А может быть, дядя прав, говоря о плохом вине?

– Кстати, – вдруг взял дядя Тим с дивана лежащий рядом дипломат и поставил его на колени перед собой. – Встречу с тобой я уже планировал некоторое время и даже приобрел тебе подарок. Это удивительно, что мы встретились именно сегодня. Вообще-то я хотел заявиться с визитом к тебе домой, – доверительно сообщил мне Тимофей. Я чуть не подавилась вином, но смолчала. Представляю, что бы было, если бы дядюшка заявился ко мне домой, когда у меня в гостях, например, находилась Алена.

– Не хочешь узнать, что именно я хочу подарить тебе? – почти весело спросил родственник, доставая из дипломата бархатную синюю коробочку.

– Понятия не имею, – настороженно следила я за его действиями. Дядя Тим дарит подарок?! Мне? Что с ним? Во всем виновато действие вина?

– А на что тебе фантазия? Ты же журналист. А журналистика – творческая профессия. Подумай, что там может быть. Протяни руку, – велел он мне без перехода.

– Зачем? – всегда отличалась я некоторой подозрительностью.

– Твои вопросы начинают надоедать, дорогая племянница. Протяни руку, – приказали мне вновь мягким голосом.

Я сделала еще один большой глоток вина, вновь подивившись, какое же оно приятное, и с большой неохотой подчинилась и протянула руку вперед, ладонью вверх, не понимая, что этот человек опять задумал. Надеюсь, более мы не встретимся, или он будет меня преследовать со своим предложением работать вместе с ним?

– Как думаешь, что это? – спросил Тимофей.

– Украшение?

– Именно.

Миг – и на моей левой руке оказался браслет. Моя кожа даже не почувствовала прикосновений пальцев Тимофея. Я резко поднесла запястье к своему лицу, разглядывая неожиданно свалившийся на меня подарок. Ничего необычного – тонкий браслет из платины или белого золота, без камней или вставок, похожий на стальную полосу шириной около сантиметра, с лаконичным геометрическим узором по краям. Пальцем правой руки я осторожно провела по холодному металлу, украшающему теперь мою руку. Странно, но дядя Тим угадал с моим вкусом – я люблю простые вещи без особых излишеств, украшений и прибамбасов. Четкие линии, аккуратный дизайн, гармоничность и простота – вот что я ценю.

– Ну как тебе, Настя? – дядя, не отрываясь, смотрел на мою руку, словно видел браслет в первый раз.

– Нравится, – правдиво сказала я, глядя на запястье. Честно говоря, мне безумно понравилось, но попыталась тут же снять украшение. Голова вдруг слабо закружилась, но я списала это на эффект от вина. Я сделала всего лишь несколько глотков, но все равно, алкоголь есть алкоголь. – Спасибо, конечно, но я не возьму.

– Тебе же нравится, – удивился родственник, глядя, как я пытаюсь стянуть с руки браслет – это получалось крайне плохо. Застежек на нем не было, а сниматься через ладонь он никак не желал. И как его только этот умник мне его на руку натянул-то?

– Не снимай, – почему-то сдвинул брови к высокой переносице дядя. – Он твой.

– Да мне не нужен подарок от тебя! – я почему-то занервничала, чувствуя, как сильнее начинает кружиться голова. В глазах появилось напряжение, заставляющее их закрыться, но я силой воли не позволила векам сомкнуться.

– Почему же? – осведомился дядя Тим.

– Потому… – Договорить я не смогла. Слабость, завладевшая мной, стала такой сильной, что я начала заваливаться на бок.

Мне показалось, что я больше не сижу, а как будто бы парю.

– Настя! Настя, что с тобой? – говорил мне голос дяди сквозь какую-то непонятную пелену, застилавшую глаза. Я пыталась не потерять сознание и боролась до последнего, но все-таки не смогла бороться с чернотой, пришедшей на смену болезненной пелене, и упала лицом на диван.

Я не знаю, подхватил ли он меня или нет.

Мне снился удивительный сон, который легко можно было перепутать с явью. Я находилась все в том же ресторане, все в том же кабинете и все около того же человека, с которым пришла сюда. Я неподвижно лежала на диване, с ногами, касаясь щекой кожаного подлокотника, словно меня кто-то заботливо уложил на него, но чувствовала себя так, словно я лечу, не имея крыльев за спиной, а имея лишь одно желание. И лечу не вверх, а вниз, а когда мне кажется, что сейчас столкнусь с препятствием, делаю резкое пике, взмываю вверх и опять на всей скорости мчусь вниз.

Это было далеко не единственной странностью сна.

Я как будто бы оказалась в другом измерении с давящей тишиной, в которой время от времени слышались приглушенные удары колоколов, а в воздухе витал смешанный аромат вина, смолы и каких-то пряных трав. Эти же травы весело шептали мне на ухо, легонько касаясь моих щек и лба своими длинными тонкими зелеными листьями цвета неяркого, зализанного солнцем, малахита:

– Настя, Настя, хозяйка, Настя, хозяйка, Настя…

Цвета вокруг стали более яркими, насыщенными, а контуры предметов – более размытыми, как будто бы я смотрела на мир сквозь особую линзу, дающую сказочную яркость, но ставшую почему-то мутной. Или как будто бы я попала в измерение, живущее по законам эффекта какой-то графической программы.

Кожаный диван стал ярко-бордовым, стены – пылающе-красными, пол – затягивающе-черным. Замысловатые рамы картин сияли, как золото на полуденном солнце. Белая скатерть казалась горным снегом, от которого слепило глаза. Хрусталь сиял и переливался всеми цветами радуги.

– Настя, хозяйка, – все так же слышала я сквозь замедленные удары колоколов шепот высоких трав. – Настя…

К этим звукам присоединилось ясное цоканье копыт и детский радостный смех.

Я с трудом перевела взгляд вверх, откуда исходил звук, и увидела, что за окном, которое раньше казалось мне ненастоящим, шел снег, мягкими хлопьями ложась на старинную частично расчищенную улицу, по широкой мощеной дороге которой неспешно ехали кареты, запряженные лошадьми. Стук копыт смешивался со скрипом колес, глухим шумом города девятнадцатого столетия и звонким криком мальчишки-газетчика о свежих новостях.

Я лежала, падала и зачарованно смотрела на снег за окном то ли несколько секунд, то ли целую вечность. Мне казалось, что я – это снег, который падает вниз, на землю.

Невероятно чудной сон.

– Настя, Настя, Настя, – трижды, каждый раз чуть более повышая голос, позвал меня кто-то по имени, и я отвлеклась от созерцания своей чудной картины и странного чувства, что я – снег. С трудом повернув голову направо, откуда исходил звук, я увидела дядю Тима, стоявшего с опущенными руками позади дивана, около самой двери и смотрящего на меня спокойным, но странным сосредоточенным взглядом. Пиджака на нем не было – только лишь антрацитового цвета жилет.

– Настя, – вновь повторил дядя мое имя и чуть склонился вперед. Мои губы сами собой приоткрылись от удивления – не только цвета и предметы стали странными. Тимофей в этом сне тоже был необычным. От него исходило странное спокойное светло-стального цвета сияние, в котором иногда мелькали всполохи то ярко-красного, то зловещего бордового, то мелькали тонкие четкие прямые линии сапфирового цвета, устремляющиеся вверх и пропадающие, а потом вновь появляющиеся. Сияние повторяло контуры его тела.

– Ты меня слышишь?

Я прикрыла ресницы, говоря «да».

– Это сон, Настя. Просто красивый странный сон.

Тимофей едва слышно вздохнул, посмотрел на часы, удовлетворенно кивнув чему-то, обошел стол, засунув руки в карманы брюк, подошел ко мне и присел около дивана, все так же глядя на меня. А я во все глаза рассматривала сияние, исходящее от него. Электрический свет тоже стал неестественным – медленно пульсирующим, с голубоватыми прожилками. Казалось, что лампа становится то ярче, то тусклее. Иногда по воздуху прокатывалась радужная рябь, и это тоже было очень необычным, но одновременно завораживающим.

– Ты подаришь мне кое-что, – медленно сказал Тимофей.

А я, продолжая лететь, не понимала, что он имеет в виду.

– Час своего времени, – пояснил родственник. Сапфировые линии резвыми стрелами пронеслись по его ореолу. – Я украду его у тебя. Хорошо? – голос его стал чуть более ласковым. – Я украду час твоей жизни и твоих воспоминаний. Но взамен я оставлю тебе его, – он кивнул на мою руку, наполовину свешенную с дивана.

Оказывается, от моей руки тоже исходил свет. Я медленно, с огромным трудом – во сне ведь часто нелегко даются даже простые движения, приподняла руку. Браслет на ее запястье светился ровным мягким серебряным светом. Мне показалось, что на моей коже сомкнут не металл, а кусочек месяца, висящего сейчас на зимнем темном вечернем небе в компании звезд, которых почти не видно из-за туч и легкого снега.

– Не бойся, Настя, ничего плохого не случится, – донесся до меня голос дяди. – Просто насладись тем, что ты сейчас видишь, слышишь и чувствуешь.

Дядя Тим внезапно крепко взял меня за плечи и, как куклу, усадил на диван, прижав мою спину к спинке дивана – чтобы я не падала от слабости, все еще владеющей моим летящим телом.

– Нужно допить вино, – ласково сказал мне дядя и поднес к моим губам недопитое мною вино, которое сейчас пело в радужном бокале. – Пей, – велел мне все тем же теплым голосом Тимофей, – пей, Настя, до конца.

Он принялась поить меня вином, и с каждым глотком мне казалось, что я лечу все быстрее и быстрее, и уже не падаю вниз, а устремляюсь вверх. Я послушно делала глоток за глотком, глотая не вино, а свободу.

Почти вечность я допивала вино, и только когда в бокале осталось всего несколько капель, дядя вернул его на стол.

– Тебе нравится браслет, Настя? – спросил он меня, поднеся мою светящуюся руку к моим же глазам.

– Да, – разлепила я губы, чувствуя на них привкус вина, казавшегося мне божественным нектаром. Скорость моего полета увеличилась.

– Согласна отдать за него час своей жизни и воспоминаний? – голос дяди стал кошачьим. Он сел рядом на диван, продолжая меня придерживать. – Всего час – это ведь так мало, да, Настя?

– Да, – снова ответила я. Лунный браслет мне очень нравился. Да и все вокруг мне нравилось тоже, например, очередная винная полупрозрачная радуга, исходящая от хрустального бокала. Я попыталась коснуться ее слабым пальцем, но радуга тут же сбежала от меня, устроившись на плече Тимофея.

– В этом состоянии она на все ответит вам «Да», командор. Это ведь я делала напиток. Напиток жидких чар. «Перунов цвет». На тысячи километров вокруг только наша семья владеет его секретом, – услышала я насмешливый женский голос, эхом отдававшийся в моих ушах – в кабинет вошли официантка Арина, а следом за ней меланхоличный водитель дяди и тот самый белокудрый виолончелист в черном костюме, которого я видела на сцене зала ресторана.

Что же за сон! Эти трое показались мне живыми сокровищами. Ведь у каждого из них так же, как и у дяди Тима, была полупрозрачная сияющая оболочка – темно-синяя, как грозовое небо над неспокойным южным гордым морем. Я любила этот цвет – цвет берлинской лазури, величественный и неброский.

Мой дядя и эти трое разговаривали, а я смотрела на них, не отрывая взора, но не слышала ни слова и не понимала, что они делают тут вместе с Тимофеем.

В персональном сиянии белокудрого музыканта, окутывающем высокое, стройное по-девичьи тело, сверкали сапфировые и платиновые звезды, и то и дело мелькали падающие метеориты. Казалось, его окружает королевская ночь августа месяца, одна из тех, когда небосклон транслирует всему миру прелесть и великолепие Млечного Пути. Белокурый послал мне улыбку, и она прохладным, как сухой лед, солнечным зайчиком коснулась моей щеки, почти около самого уголка губ, заставляя улыбаться в ответ.

После ко мне подошла, окутанная своим сиянием, Арина. Ее удивление, сменившее улыбку, ударило по мне веткой молодой, набирающей силы крапивы, как только она увидела лунный браслет на моей руке. Миг – и Арина оказалась около меня, став на одно колено, цепко схватив за запястье и близко наклонившись, стала рассматривать лунный браслет, не смея притрагиваться к нему. В ее темно-синем сиянии, повторяющем контуры тела, взрывались бомбы, и тысячи осколков разлетались от кончиков черных волос до кончиков аккуратных, покрытых прозрачным лаком ногтей.

Меркурий мгновенно оказался за ее спиной, глядя на меня своими черными глазами, как на чудо. Его сияние было похожим на гладкий бархат, по которому то и дело серебряной строчкой пробегали то прямые линии, то такого же цвета зигзаги, то медленно появлялись фиолетовые треугольники, обведенные золотом, и так же медленно исчезали.