Телохранительница Его Темнейшества (сборник) Арьяр Ирмата

Глава 12

Лика и таинственный гость

В захламленной каморке кастелянши на первом этаже Башни трех принцесс было пусто. Удивительно. Бабка Кикируся обычно не покидала насиженного места. Может, она поднялась на крышу кормить горгулий? Но корзины, которые ведьма поднимала наверх заклинанием, стояли в углу пустые.

И тут я заметила, что люк в подвал открыт и там мерцает свет.

– Госпожа Кикерис, – позвала я, склонившись, но не решаясь спуститься. Очень уж старуха не любила, когда кто-то суется в ее тайны. А тут – святая святых.

Снизу раздался тихий стон.

От того, чтобы бросаться одной сломя голову в темные ямы, меня давно и жестоко отучили в храме Лойт, где подобные ямы со стонущими голосами подруг были наполнены змеями. Нас, видите ли, учили различать ловушки. Голос был настоящий.

«Шурш!» – призвала я мысленно, доставая из ботфорта тонкий кинжал.

С драконом у нас давно выработана система призывов: чем короче зов, тем быстрее, тише и незаметнее он должен явиться. Дракончик нарисовался мгновенно зыбким дымчатым контуром. Принюхался к люку, да как сверзился вниз, на лету обретя вес и сокрушив ступени. Свет внизу погас.

– Р-рва-а-а-у-ур, – донесся жалобный драконий стон.

И хриплое:

– Ты-то зачем сунулся, малыш? Кикируся нас порвет. Теперь вытаскивать придется двоих.

– Кто тут? – спросила я в темноту.

– Только не это! – ответ был более чем странным.

Здесь толку не будет, поняла я, и потянулась мысленно к дракону: «Шурш, в кого или во что ты вляпался?»

«Нинаю! – всхлипнул на языке династии Шарх жуткий по определению дракон смерти. – Ловуш-ш-шка. Темно. Липко. Страш-ш-шно!!!»

Срочно нужен свет. По идее, со светом у темных вечные проблемы. Он им не особо и нужен, и вообще противопоказан, и заклинания огня адепты изучают на последнем курсе боевой магии, когда уже назубок заучат способы защиты от него и научатся гасить. Вот что-что, а как гасить, тушить и затемнять – это у нас в совершенстве знает даже дракошик. Знать заклинания света мне не полагалось, но к демонам маскировку, надо Шурша вытаскивать.

Едва я затеплила огонечек в ладонях, снизу донеслось:

– Не суйся сюда, девочка. Здесь «язык хамелеона» поставлен.

Голос явно не мальчишеский, скорее старческий, с характерным брюзгливым дребезжанием.

Огонек разгорелся, и я подвесила его над люком. «Язык хамелеона» – очень неприятное заклинание. Его обнаружишь только тогда, когда вляпаешься по уши. Ловушка раскрывается при приближении жертвы, выстреливает липкую магическую сеть и утягивает, спеленав по рукам и ногам. И срабатывает, пока не кончится резерв влитой в ловушку силы. Если она утянула даже дракона смерти, то резерв был большой. Кончился ли он на Шурше, проверять не хотелось.

– И как же ее обезвредить, Шурш? – спросила я, вглядываясь в еле видимые плетения, выглядевшие, как струи прозрачного горячего воздуха, дрожавшие над люком.

– Нинаю, – шмыгнул носом расстроенный дракончик.

– Найди начало плетения, – посоветовал голос незнакомца. – Оно выглядит как более темная и толстая нить-основа. Из нее вытягиваются остальные…

Инструктировал он так понятно, что я заподозрила в нем магистра. Начало плетения я нашла не сразу, зато потом, когда осторожно потянула за «ниточку», заклинание распалось быстро и без побочных эффектов.

Путь свободен, но деревянная лестница была уже сломана Шуршем. Запустив огонек в подземелье, я легла на живот и присмотрелась. Густо оплетенный паутиной Шурш лежал прямо под люком. Если я спрыгну ему на шип – мало не покажется. За драконом просматривалась еще одна спеленутая в кокон мумия.

Еще четверть часа ушло на распутывание жертв под руководством первой из них. Чем дольше говорил гость, тем знакомее казался голос, но, когда пелена спала, передо мной оказался старый слепой горбун, выглядевший под стать ведьме Кикирусе – с клочковатыми седыми волосами, морщинистым лицом, узловатыми руками и белесыми бельмами на глазах.

– Вы кто?

– Внучатый племянник мадам Кикерис, кха-кха… – горбун закашлялся, прикрыв рот кулаком. – В гости зашел, да хозяйки дома не оказалось, а я вот решил наливочки вишневой по старой памяти… кха… да о ловушке-то и забыл.

Едва он, пытаясь встать, отвел ладонь от лица, ноги у меня подкосились, и я шлепнулась на пол. Когда, вот скажи мне, богиня любви, когда я умудрилась поцеловать и этого слепого горбатого старикашку?! Неужели в той же таверне на празднике братания? Убей – не помню! Все ли в порядке с моим рассудком? Здравым его явно не назвать.

Положив пальцы на изменчивый селенис, я прищурилась: показалось или нет, что контуры человеческого тела слегка дрожат, как горячий воздух над огнем? Сегодняшний смотр одаренных моим поцелуем сельо и последовавшее снятие масок показали две важных вещи: у личин наблюдался именно такой эффект. Теперь я была в этом уверена. Его не было у Шана, когда он вышел с тренировки, но появился, когда он вошел под личиной принца. Его не было у Ирека до последнего занятия и появился, когда маску Ирека надел принц. И у горбуна он явно присутствовал.

Не будь на моей груди магического камня, словно рожденного специально для магии сельо (потому богиня его и любила), я бы до сих пор ничего не замечала.

– Помоги немощному старику подняться, экая ты бессердечная девица! – с упреком пробурчал горбун, протягивая руку.

Я сложила руки на груди, качнула головой:

– Сначала иллюзию сними, погляжу, кто таков.

– Внучатый племянник… – затянул старик старую песню, но резко оборвал и усмехнулся щербатым ртом. – Догадайся, Лика.

– Ирек и принц сейчас заняты важным делом. «Тени»… не вижу смысла для них маскироваться под такую внешность. А вот для того, кто вынужден прятать обломок крыла на спине и отсутствие одного глаза, такой образ вполне подходящ, владыка.

Он вздохнул, сбрасывая с себя личину, сверкнул яркой синевой уцелевшего глаза.

– Умница, девочка. Но без этого камушка на твоей прекрасной шейке ты бы вряд ли догадалась. Идем, пожалуй, наверх. Кикируся вот-вот подойдет и будет очень недовольна, – владыка, прихватив с полки бутылку из темного непроницаемого стекла, задумчиво огляделся. – М-да… будь у меня прежняя сила, в ловушку бы не попал, и лестница не была бы проблемой. И через тень не уйти, паутина высосала из меня последнее. Никак не могу привыкнуть… к ограниченному ресурсу.

– Ничего, у нас где-то тут был Шурш, – бодро сказала я.

Дракончик, после освобождения обежавший и обнюхавший просторное подземелье, шебуршал чем-то в дальнем, самом темном углу, но, услышав имя, заявился с запечатанным тюком в зубах и долго не хотел отдавать добычу.

– Никогда не видел дракона смерти, которому бы так нравился запах свежего белья, – удивился Сатарф.

– А может, он копит простыни на саваны для своих будущих жертв?

– Тогда он решил угробить полмира, судя по количеству украденного. Положи на место! – строго глянул владыка на драконыша. – И отнеси нас на чердак.

– Плотивные жадины! – обзываясь на языке династии Холь, дракончик бросил тюк и вынес нас наверх.

На чердаке оказался вполне жилой, но скудно обставленный старинной резной мебелью зал с двумя закрытыми арочными дверями и крохотными оконцами под стрехой. Балки под крышей переплетались в сложный узор, с них свисали увязанные в душистые веники травы и ветки. Даже целое засушенное деревце с серебристыми листьями висело вниз кроной вместо люстры.

– Кикируся утверждает, что это был отросток древа жизни, – серьезно сообщил владыка.

Верхушка древа показывала в центр большого круглого стола с инкрустацией на столешнице в виде карты мира. По кругу стояли резные стулья с низкими, по поясницу, спинками – чтобы крыльям ничто не мешало.

Сатарф вынул из углового шкафчика два кубка, выбил пробку из бутылки, разлил. Одуряюще запахло вишней.

– Ну, за спасение! – поднял он тост.

– А вы знаете, владыка, что ваши сыновья вас ищут даже с помощью поисковых заклятий? – я пригубила вино и отставила кубок. Хватит с меня той вечеринки на всю оставшуюся жизнь.

– Знаю, – вздохнул он. – Ирек как раз Кикирусю на помощь позвал, и наша бессмертная няня не смогла отказать. Думаю, она еще их за нос поводит. Видишь ли, я решил не сообщать никому, кроме мадам Кикерис, о моем временном пристанище. Правда, не рассчитал, что одна юная сельо, вооруженная любопытством и весьма мощным селенисом, имеет привычку соваться именно туда, где ее не ждут. К слову, о селенисе. Откуда у тебя это колье?

Я загадочно промолчала.

Владыка попытался побарабанить изуродованными пальцами по столу, но болезненно поморщился, сжал ладони в кулак.

– Лика, я ведь узнал эту вещь, – без угроз, мирным тоном, но так, что озноб пробежал по позвоночнику. – Не бойся, никому ничего не будет, слово владыки. Мне просто интересно, как она к тебе попала.

– Колье случайно свалилось к нам в повозку, когда мы разворотили базарную площадь, Ирек его нашел и…

– Случайно? – хохотнул Сатарф. – Прицельно, я бы сказал. Значит, это Ирек похитил из нашей сокровищницы камень, который хранился в глубочайшей тайне несколько веков, и подарил тебе за красивые глазки. Камень действительно очень идет к твоим глазам. Я понимаю мальчишку и не хочу думать, что дело здесь в приворотной магии сельо.

– Нам нет нужды заниматься приворотной магией! – я обиделась. Столько дурных сказок ходит о лунных девах – зубы сточишь опровергать. Но чтобы в них верил владыка Тьмы и Теней? Я попыталась снять злосчастное колье и вернуть хозяину, но замочек не поддавался. – Заберите его, мне чужого не надо.

– Помочь? – участливо спросил Сатарф, но с места не сдвинулся.

– Не расстегивается.

– Еще бы, – по-мальчишески ухмыльнулся главный демон Тархареша.

А у Дьяра, оказывается, фамильная отцовская мимика, заметила я про себя. И вредность. Ясно, с кого противный принц брал дурной пример.

– Даже не пытайся, – рассмеялся темный на мои отчаянные попытки сорвать с себя чужое сокровище, чуть шею себе не отпилила цепочкой. – Я его заговорил ночью, когда накладывал на колье заклинание невидимости перед тем, как уйти. Или ты думаешь, оно само по себе стало невидимым?

А ведь принц говорил о том, что узнал магию Темного Трона. А я, занятая разоблачением заговора «теней», внимания не обратила.

– Я думала, богиня помогла, – буркнула я.

– Она его уже не видела. И даже не потому, что незряча. Я наложил заклинание, когда поцеловал тебя, – по его губам пробежала лукавая и одновременно блаженная улыбка. Дивное сочетание. – Готов поспорить, что Лойт ломает сейчас голову, как у тебя получилось создать «лунный мост» и вызвать ее.

– Но почему вы не забрали его у меня сразу?

– Когда-то я хотел подарить это колье твоей матери. Не получилось. Мой сын оказался решительнее. Значит, так тому и быть.

– А почему не получилось?

Он помрачнел, плеснул себе вина в кубок, но пить не стал – крутил в руках, прищурив глаз на густую, кроваво-красную жидкость.

– Ты действительно хочешь это знать, Лика? Скользкая тема, – усмехнулся он. – И не глупо ли – говорить о таких вещах с невинной семнадцатилетней девочкой? Что ты можешь понимать в любви? Еще ничего.

– Если вы о том, откуда берутся дети, то я знаю.

– Не сомневаюсь. Особенно если учесть, что ты не только жрица богини любви, но и побывала во всех постелях Темного Трона, включая моего бастарда.

Меня обдало таким жаром, что цвет кожи наверняка затмил вишневую наливку.

– Не по своей воле.

Впрочем, в общежитие к Иреку я прокралась сама. Но меня вынудили! Хитростью и коварством!

– Вот в том-то и вопрос, – кивнул Сатарф. – Своя ли воля говорит в тех, кто полюбил сельо, или это ваша адова магия, девочка? По своей ли воле любят лунные девы? Или по приказу богини? Или, что еще гаже, за вас любит древняя старуха Лойт, используя ваши сердца, как ты используешь селенис? Любовь – дело двоих. Третья и незваная в этом процессе – это уже разврат. Если мне его захочется, то честнее и чище будет посетить бордель. Я снял пояс целомудрия с Эльды, но не взял ее. А она не стала ни о чем спрашивать. Ушла и тут же, почти на моих глазах, отдала себя первому встречному, который и стал твоим отцом, – владыка залпом опустошил бокал, и тут же налил снова.

Я съежилась на стуле. Даже мне сейчас стало плохо от его слов. Холодно и страшно. А каково было ей? Если бы мама была просто женщиной, темной или светлой, ничего такого не произошло бы. Но она была лунной девой, жрицей. Спасти отвергнутую сельо могло только чудо.

– Что с тобой, девочка? Ты шокирована?

– Нет, – я подняла на него полные слез глаза. – Такое случается. Не часто. Вы слышали о хиссах, лунных тварях?

– Не только слышал, но и убивал эту мерзость. Хиссы – другое название тех же сельо, только безумных.

– Уже не тех. Тварями становятся те девушки, кто по какой-то причине не смог умереть вместе с любимым. Обычно это происходит во сне, когда сельо видит смерть возлюбленного и попадает в ловушку его смерти. Ее душа и сердце умирают, а тело и разум продолжают жить. Она становится вечно голодной жутью, устрашающей даже демонов. Хиссы пьют чужие сердца и души, высасывают жертв до сухих оболочек, послушных их воле, но никогда не насытятся, потому что уже мертвы.

– Зачем ты это рассказываешь?

Я потеребила на шее невидимую цепочку колье. Камень внезапно потяжелел, словно запрещая раскрывать наши тайны. Но этот мужчина должен знать, что он сотворил с моей матерью.

– Для того, чтобы вы поняли, что такое лунные девы, владыка. Вы, наверное, знаете, что сельо изменяется душой и телом для любимого в момент первого соединения с ним, – прошептала я, опять краснея до слез от смущения.

Владыка кивнул, подвинув мне наполненный кубок, но хлестнул словом:

– Я знаю, что вы превращаете мужчин в тряпки.

– Неправда! – От такой несправедливости вся робость исчезла. – Все не так. Камень в воду не превратить, но вода может стать твердой. Сельо, изменяясь, становится такой, какой должна быть только для него, единственного, чтобы создать идеальную пару, звучать гармонично, как струнный лад. Это взрыв чувств и всего ее существа. Огонь и свет, в которых она плавится, чтобы принять новую форму. Но лунная дева, отвергнутая в момент ее полного раскрытия, испытывает такой ужас и отчаяние, что милосерднее ее убить! И безопаснее. Отвергнутая не может остановить изменения тела и души, но из нее уже вырвали сердце. И она перерождается в худшее чудовище, чем хисса. В гинью. И, говорят, это такая боль, от которой несчастная теряет разум.

– Гинья – это уже совсем миф.

– Если бы! Просто подобное еще реже случается, чем перерождение в хиссу.

– Предположим. Но трудно представить, как неразумная тварь может быть хуже разумной. Умный хищник всегда опаснее.

– Гинья способна, как зеркало, отражать чужой разум, пользоваться им. А пластичность нашего тела сельо в ней достигает совершенства. Это уже иное существо. Она может быть женщиной, мужчиной или даже ребенком. Жертва видит в ней отражение потаенной мечты, вожделений, страстей. Видит самое дорогое: возлюбленного, лучшего друга, сына или дочь. Гинья – идеальная убийца, и начинает она с того, кто заставил ее измениться. А потом она изменяется для каждой новой жертвы. Но чем больше она убивает, тем сильнее ее мука и жажда. Вот что было бы с моей матерью.

Побледневший до костяной желтизны Сатарф стиснул в руке серебряный кубок так, что металл погнулся. Отшвырнул испорченную вещь и, схватив бутылку, отпил из горлышка. Скривился, словно пил уксус.

– И все эти ужасы могли произойти лишь оттого, что я ее не… гхм… – он закашлялся, сделав вид, что поперхнулся вином. – Не рассказывай мне страшные сказки, дитя. Эльда не стала чудовищем, благополучно родила тебя и сейчас вполне здорова, как я убедился собственными глазами.

– Лишь потому, что ее спасло чудо. Зная мамин характер, могу предположить, что тогда она ушла, чтобы убить себя, пока еще была в состоянии сделать хотя бы это. Но тот, кто стал моим отцом, ее остановил. Потому что любил не менее сильно, чем вы. А может быть, и более, если смог удержать ее и от самоубийства, и от перерождения в чудовище, – я вскинула взгляд на растерянное лицо владыки. – Но беда в том, что мама не ответила ему взаимностью. Она лишь приняла его любовь и выжила. Уже бескрылая, как вы сейчас. И остановленное перерождение в лунную тварь не прошло бесследно.

Если я ожидала, что Сатарф проникнется сочувствием и пониманием совершенной им ошибки, то жестоко заблуждалась. Он процедил:

– Так она теперь полутварь? Заметно. Если зная это все, Эльда отдала единственную дочь в храм паршивки Лойт!

Перед кем я тут распинаюсь? – прикусила я губу. Темного ничто не проймет.

– Это было правильное решение. Как я теперь понимаю, она долго боялась, что все-таки переродится. За меня боялась. Гиньи начинают охоту на тех, кого больше всего любили, их тянет к ним… воссоединиться… чудовищным и единственно доступным им способом. А в храме есть кому меня защитить.

Сатарф иронично скривил губы, но промолчал, а я сочла момент подходящим, чтобы перейти от прошлого к настоящему.

– Тогда вернемся к моему заданию. Владыка, я выполнила ваше условие.

Он недоуменно поднял бровь, и я уточнила:

– Я знаю, под какой личиной скрывается в Академии ваш наследник.

– Ах, это, – мужчина расслабился. Наверняка подумал, мол, где уж нам, таким юным и необразованным магичкам, раскусить самую искусную иллюзию Темного Трона. – И под какой же?

– Здесь его знают как Ронара.

– Почему ты так решила?

– Селенис помог обнаружить само заклинание изменения, мне оставалось только вычислить, кто именно прячется под иллюзией.

– Камень обладает такими удивительными свойствами? – синий глаз вперился в мое невидимое колье.

Я кивнула:

– Это же камень изменчивой богини, он откликается и помогает ее жрицам.

– А Ирек, получается, знал об этом, паршивец! – владыка поднялся, достал еще один кубок взамен испорченного, наполнил. – И решил сорвать бесчестную игру Дьяра. Ладно, с этим я разберусь. Но почему ты решила, что у Дьяра одна личина?

Так и знала. Что будет теперь отпираться и юлить.

– Я понимаю, что ваш наследник в течение суток может примерить несколько личин, но Ронар – основная. И кто-то об этом знает точно, если уж он сдает экзамены. Ведь так? – прищурилась я на собеседника.

Он отпил из бокала, задумчиво провел изувеченным пальцем по ободку. Когти у него уже начали отрастать и походили на тонкое дымчатое стекло.

– Экзамены у него принимает во дворце комиссия, – сказал Сатарф. – Официально считается, что Дьяр на домашнем обучении. Что ж, молодец, сельо. И раз мое условие выполнено, хотя и не совсем самостоятельно, подумаю над просьбой Лойт. Правда, не понимаю, какой может быть телохранитель из такой хрупкой и необученной девчушки?

– А давайте посмотрим какой, – скромно потупила я глазки. – Ведь моя задача не вступать в драку, а вовремя почувствовать опасность и вызвать помощь. И нужно-то вам пойти на компромисс с богиней всего лишь до тех пор, пока не будет найден убийца. И мои услуги телохранителя ничего не будут стоить Темному Трону.

Сатарф поперхнулся глотком вина и рассмеялся. Смех у него заразительный, мягкий, красиво вибрирующий на низких нотах, и мне опять стало горько даже не за маму, а за любовь, которую он предал так пагубно для их судеб.

– Хорошо, – сказал он. – Хуже не будет, заодно и за тобой легче присматривать.

Еще полчаса мы утрясали формулировки договора.

Наконец договорились, и владыка вытащил из воздуха два листа бумаги и перо. Я написала под его диктовку. Причем на втором листе, положенном под первый, письмена проявились столь же ярко, как в оригинале.

Скрепили оба экземпляра подписями. Из невидимой воздушной щели Сатарф извлек печать, поставил оттиски. Печать исчезла, затем растаял и экземпляр Темного Трона.

Я свой тоже припрятала за пазуху, поближе к телу. Владыка отчего-то закашлялся, судорожно схватил бокал и опрокинул залпом. Сурово прищурилась: а не с подвохом ли те багрово-черные, как засохшая кровь, чернила? От этих темных всего можно ожидать.

Потом мы выпили за скорейшую поимку убийцы.

И за успешную сдачу будущей сессии.

Я пожаловалась Сатарфу на хеммо, сожравших чернила с тетрадей, но владыка отмахнулся:

– Кому они нужны, эти записи? Их никто не проверяет. Устаревшая метода. Попроси у Дьяра записывающие кристаллы за третий курс.

– А почему мне их не выдали? – возмутилась я.

– Так заговор же, – напомнил повелитель.

И поднял тост за мое благополучное возвращение домой.

Да, Ирек, у тебя действительно хороший друг, подумалось. А ведь он и правда мог стать моим отцом, и были бы мы с бастардом брат и сестра. И с Заргой. Бр-р-р. И с Дьяром…

Последняя мысль мне особенно не понравилась.

– Лика, а можно ли управлять лунными тварями? – с чего-то вдруг озарило Сатарфа.

– Нет. Никогда о таком не слышала. У хиссы уже абсолютно измененный разум. А гинья… Можно ли управлять бешеным животным?

И в тот же миг алкоголь испарился из моей затуманенной головы. Я вспомнила единственную хиссу, виденную мной совсем близко. Вспомнила яростное лицо Зарги, ее бой с тварью и хруст позвоночника под ногой демоницы. А если та хисса не умерла и Зарга ее не добила, а спрятала? Магией можно и позвоночник восстановить. А пока длится исцеление, попробовать приручить сломанную и связанную тварь. Нет ничего невозможного. Приручили же мы драконов смерти.

– Почему вас это интересует, владыка?

– Если сначала я думал, что женщина, за которой я погнался, безумно похожа на повзрослевшую за столько лет Эльду, то теперь, когда увидел царицу в зеркале, понял: мне подсунули почти идеальную копию. Те же черты, взгляд, улыбка, поворот головы. Эльда всегда так откидывала косу, словно это змея, – он улыбнулся, прикрыв здоровый глаз. Вспоминал. И лицо его озарилось нежностью. – Иллюзию я бы раскусил сразу. А если не иллюзия и не Эльда, тогда кто?

Я пожала плечами – знать бы. Не понадобилось бы нам связываться с демонами. Хотя учиться в Темной Академии мне пока нравилось. Столько приключений у меня в храмовой школе не было и за десять лет.

– По твоим рассказам, Лика, – продолжил Сатарф, – гиньи могут принимать для жертвы облик, не отличимый от оригинала, но я не следил за личной жизнью твоей матери. Из моей памяти гинья могла взять только облик юной Эльды. Это значит, кто-то, кто хорошо знает царицу Холмов, «настроил» тварь перед охотой на меня и выпустил приманкой. Кто-то, кто не мог знать о том, что я более не встречался с твоей матерью. Это исключает Заргу.

Договорить мы не успели. В зале внезапно потемнело, а уши заложило, словно на меня опустили ватное облако.

Сатарф резко поднялся, опрокинув стул – грохот донесся как издалека, но тут «облако» лопнуло. Я услышала щелканье замка, дверь, запертая еще и на засов, отошла вместе с засовом.

Я ойкнула. На пороге нарисовалась разгневанная Кикируся со спицами в руках. Одна из них была согнута на кончике, как отмычка. Над плечом ведьмы виновато моргал… предатель Шурш!

– Пьянствуешь! – ведьма ворвалась на наш уютный чердак, а владыка Тьмы и Теней судорожно спрятал бутылку за ножкой стола. – Погреб мой разграбил, ворюга! Малолетних девиц спаиваешь! А я-то, дура старая, ему еще и помогаю прятаться от собственных сыновей, со следа мальчиков сбиваю! И ради кого? Пропойца!

Владыка убрал руку с кубком за спину.

– Ради моего душевного спокойствия, нянюшка. И не убудет от твоего погреба. Я возмещу ущерб.

– Ты себе ущерб возмести, калека! – сыпанула искрами разъяренная Кикируся. – Да боюсь, не все, что потерял, вернуть можно. Совесть ты уже точно не вернешь. А вот если и сына потеряешь… Да знаешь ли ты, куда с перепугу твой ненаглядный Дьяр помчался тебя искать? И скажи спасибо, что я еще твоего драгоценного Ирека успела перехватить, а то туда же намылился, пострел!

Сатарф, ничуть не смущенный, вопросительно поднял бровь. Старуха выпалила:

– В Серые Пределы полетел наш Дьярушка!

– Что-о? – побледнел владыка.

– То! А там у них хисса голодненькая появилась. Это если еще злую-презлую Эльду не считать. Да от нашего мальчика там скоро и косточек не останется! Можешь начинать пить за упокой.

В комнате резко потемнело: так помрачнело лицо Сатарфа.

– Лика, ты побудь здесь, никуда не высовывайся. Я разберусь, – сказал он.

И тут я увидела, как рождается Тьма. Жуткое зрелище. Если кто-то надеялся, что достаточно вырвать крылья и когти, чтобы лишить сил владыку Тьмы и Теней, тот глубоко заблуждался. Сатарф был еще очень силен.

Глава 13

Краткая

Эта глава появляется по пятницам тринадцатого числа в тринадцатый год каждого тринадцатого столетия. Все остальное время она невидима.

Глава 14

Принц Дьяр, хисса и прочие красавицы болотные

Когда болотная вода всколыхнулась от магического удара, хисса спала на островке, спрятавшись от дневного жара между корягами. Тварь мгновенно проснулась, выползла из убежища и принюхалась, подняв морду к небу, где слабо розовел терявшийся в лучах солнца лунный диск.

Луна в Серых Холмах всегда в зените, днем и ночью. Она висит в самом центре небесного купола, неподвижно, как приколоченная богами при сотворении мира.

Ночью на нее падает земная тень, и при ясном звездном небе виден огромный темно-багровый диск, окаймленный слабым ореолом. Днем, в солнечных лучах, луна становится совсем бледной. А в полной красе небесное воплощение богини Лойт являет нежно-розовый или кроваво-алый лик лишь в рассветных или закатных сумерках.

Впрочем, в Серых Пределах, как еще называют гряду сумрачных холмов, пролегшую нейтральной полосой между Тьмой и Светом, не бывает ни полной ночи, ни полного дня. Свет и тьма здесь так смешались, что породили неизбывную серую хмарь, то светлеющую до жемчужной нежности, то темнеющую до цвета грозовой тучи.

В полдень магия сельо минимальна, как и у демонов, потому многие маги считают, что сельо произошли от темных. Лунные девы лишь посмеиваются над учеными лбами: что бы те знали о сотворении мира.

И все-таки полдень – не лучшее время для их охоты.

К счастью, слабеют и лунные твари – и те, что никогда не имели ничего человеческого, и те, что переродились из лунных дев и жен, которым крупно не повезло.

Чаще всего перерождение происходит либо от сильнейшего нервного потрясения, либо во сне. Магини, увы, смертны и должны когда-то спать. И их возлюбленные, которым они отдают всю себя, тоже смертны. И если избранник погибнет во время сна сельо и она не успеет проснуться и осознать его гибель, то в мире появится полуразумная, вечно тоскующая и всегда голодная тварь.

Хиссы – обратная сторона безоглядной, обожествляющей любви лунных дев. После превращения в них остаются лишь освобожденный от человека хищник и магия. Изменившаяся, убийственная магия монстров.

Это и случилось с юной женой охотника, прикорнувшей у колыбели сына в тот момент, когда ее муж не справился с медведицей. Сельо так и не проснулась в человеческую жизнь.

Хисса не теряет разум, в отличие от гиньи, и хищник в ней еще связан рассудком – хитрым, изощренным, уже нечеловеческим. А обрывочная память и даже речь, оставшаяся от времени, когда тварь была человеком, делают ее еще опаснее. Но все же не настолько, как гинья, меняющая облик, подстраиваясь под воспоминания и вожделения жертвы.

Принюхавшись, молоденькая хисса вычленила шесть новых запахов, раскиданных по болоту, где она пряталась. Вкусные запахи шести молодых и сильных мужчин.

Особенно привлекательным ей показался запах, несомненно, принадлежавший высшему демону. От него разило особой магической силой, и это было опасно. Но и возбуждающе. С клыков твари закапала слюна. Если она выпьет эту силу, то ее жажда надолго утихнет, а магия вырастет многократно…

А на пути к самому вкусному самцу можно сделать небольшой крюк и перекусить куда более слабым демоном, тогда она точно справится и с тем, другим.

Хисса поправила заляпанное тиной, но еще не успевшее истрепаться платье, и легко, как лунный луч, заскользила по зыбким болотным кочкам.

Ей повезло с первой жертвой.

Оглушенный демон упал в самое «окно» и не утонул лишь благодаря тому, что раскинул серые крылья и старался не шевелиться. Даже его попытка отстегнуть меч едва не закончилась гибелью. Крылья намокли так, что уже не поднять. Он не мог уйти и тенями: на болоте просто нечему отбрасывать тени. Ни одной в пределах досягаемости.

Хисса вышла на него с подветренной стороны, спряталась на плоском островке за стволом полузатонувшей сосны, почти неотличимая от ржавой воды. И с минуту приглядывалась, оценивая состояние пищи.

Демон почуял чужой жадный взгляд, повернул блеклое грязное лицо. Тварь смутно припомнила, что таких сероволосых и сероглазых называют «тенями», но что это означает, уже забылось.

Поняв, что ее заметили, она поднялась, с трудом удержавшись от голодного рычания. В миг просветления, когда зверь в ее душе обращался к человеческим воспоминаниям, ее изуродованная превращением морда менялась, становясь миловидным девичьим личиком. Демон, попытавшийся сплести магический щит, расслабился – экономил силы.

– Не подходи, девушка, – предупредил он. – Тут самая топь. Утонешь.

Хисса вздрогнула. Из горла вырвался всхлип. Девушка… Когда это было? Было ли?

– Только не реви, и без того тошно, – вздохнул парень. – Ты как тут оказалась? Заблудилась? Если сможешь, сдвинь ко мне вон ту корягу. Только не оступись.

Хисса кивнула, взялась за полузатонувший ствол, без труда развернув его в сторону тонущего.

По этой легкости демон и заподозрил что-то. Вскрикнув, дернулся прочь, но хлюпнувшая трясина мгновенно засосала его по плечи. Хисса невесомо ступила на дерево, вытянулась вся. Ее руки, только что бывшие совсем человеческими, удлинились и сомкнулись на крыле жертвы, подтаскивая и разрывая кожу когтями. Демон судорожно забился, тварь свалилась с шаткой опоры в трясину, но извернулась в воздухе и упала на его спину, погрузив тело демона с головой в жижу.

Это было плохо. У мертвого не взять силу. А она нужна, чтобы подобраться к тому яркому и сладкому источнику высшей магии. Хисса, с легкостью пуха державшаяся на поверхности болота, подсунула корягу под захлебнувшегося демона. Срезала когтем с его пояса тяжелый меч, тянувший на дно. Подняла жертву на поверхность. Затем подтащила к островку, привела в чувство и, улыбнувшись, когда парень открыл глаза, присосалась к его губам, вытягивая дыхание, силу и жизнь.

Дьяр ругал себя последними словами: надо же быть таким дураком! Совсем голову потерял от страха за отца. Слишком жутким оказалось то, что с ним уже сделали. С владыкой Тьмы и Теней! Какие-то две проклятых железяки лишили сил и даже крыльев высшего мага! Уму непостижимо. Ну хорошо, древние кинжалы – не простые железяки. Но все-таки легкость, с какой неизвестный маньяк (попадись он только! Тысячу лет мучений Дьяр ему обеспечит!) расправился с Сатарфом, пугала даже демона.

И когда отец снова пропал, а Лика рассказала, какое зрелище эта их мерзкая богиня показала Сатарфу… Ее мать с каким-то мужчиной! И пусть девчонка не призналась, кто ее мать, но тут несложно догадаться. Если речь идет о Лойт, если отец впал в гнев из-за женщины, если он сразу исчез куда-то, никому ничего не сказав, то эта женщина – его несбывшаяся любовь. Эльда Интаресс, царица Серых Холмов. Такого, конечно, отец выдержать не смог, взбесился от ревности.