Скандал с Модильяни. Бумажные деньги Фоллетт Кен

Глава вторая

Саманта поигрывала своей фарфоровой кофейной чашкой и наблюдала, как лорд Кардуэлл с изяществом поглощает кусочек крекера, густо намазанный сыром стилтон с голубой плесенью. Помимо воли ей нравился этот человек: высокий, седовласый, с удлиненной формы носом и с морщинками, словно оставленными в уголках глаз улыбками. За ужином он то и дело задавал ей вполне разумные вопросы о сути работы актрисы и казался искренне заинтересованным, хотя порой и шокированным теми историями, которые она рассказывала в ответ.

Том сидел напротив нее. Джулиан расположился в дальнем конце стола. Они оставались вчетвером, если не считать дворецкого, и Саманта мельком подумала, где Сара и почему не приехала. Джулиан хранил по этому поводу молчание. Зато с огромным энтузиазмом рассказывал о приобретенной им картине. Его глаза просто сияли, а руки порхали в воздухе. Вероятно, именно эта картина и послужила причиной происшедшей с ним трансформации.

– Модильяни просто подарил свою работу! – говорил он. – Передал ее раввину в Ливорно. А когда тот удалился на покой в заброшенную итальянскую деревушку, то взял полотно с собой. Там оно и пробыло все это время. Провисело на стене простой крестьянской хижины.

– Вы уверены в ее подлинности? – спросила Саманта.

– Абсолютно. Узнаваема характерная манера класть мазки, картина подписана автором, а ее история доподлинно установлена. Невозможно требовать большего. Кроме того, по моей просьбе ее скоро осмотрит один из ведущих экспертов.

– Уж лучше бы ей оказаться подлинником, – вмешался лорд Кардуэлл. Он отправил последний кусочек крекера с сыром в рот и откинулся на высокую спинку кресла в столовой. Саманта наблюдала, как дворецкий беззвучно скользнул к хозяину и убрал его тарелку. – Картина обошлась нам в крупную сумму.

– Нам? – с любопытством переспросила Саманта.

– Мой уважаемый тесть профинансировал сделку, – поспешно пояснил Джулиан.

– Занятно. Одна из моих подруг тоже говорила о потерянной картине Модильяни, – сказала Саманта. Она наморщила лоб в усилии вернуть воспоминание – в последнее время память стала порой подводить ее. – Кажется, она что-то писала мне об этом. Ее зовут Ди Слейн.

– Должно быть, речь шла о другом произведении, – сказал Джулиан.

Лорд Кардуэлл потягивал кофе.

– А знаете, Джулиану ни за что не удалось бы добиться подобного успеха без моего своевременного и мудрого совета. Ты же не будешь возражать, Джулиан, если я расскажу, как все было?

По выражению лица Джулиана Саманта поняла, что он как раз возражал бы против этого, но Кардуэлл продолжал, не дождавшись его ответа:

– Он пришел ко мне просить денег на покупку картин. Я же заявил ему, что исповедую деловой подход ко всему, и если он хочет получить мои деньги, ему придется сначала показать, какую выгоду я смогу извлечь из своих инвестиций. Иди, сказал я ему, и сделай подлинное открытие. Тогда я, быть может, рискну вложить в него свои средства. И он сделал именно это.

Улыбка Джулиана, адресованная Саманте, как бы говорила: «Пусть старый дурень мелет языком и дальше».

– Как получилось, что вы стали крупным бизнесменом? – спросил Том.

Кардуэлл улыбнулся.

– Эта история восходит к эпохе моей бурной юности. К тому времени, когда мне исполнился двадцать один год, я уже попробовал почти все: совершил кругосветное путешествие, был изгнан из колледжа, участвовал в скачках и в гонках на аэропланах. Не говоря уже об обычных увлечениях молодости – вино, женщины, музыка.

Он ненадолго прервался, устремив невидящий взор внутрь своей кофейной чашки, а потом продолжил рассказ:

– Когда же мне стукнул двадцать один год, я унаследовал семейное состояние, а кроме того, женился. Не успел оглянуться, как у меня уже должен был появиться первый ребенок – не Сара, конечно. Она родилась значительно позже. И внезапно я осознал, что с баловством и забавами пора заканчивать, поскольку они не могут принести зрелому мужчине подлинного удовлетворения. Но в то же время у меня не было желания управлять имениями, как и работать в фирме под началом отца. И я явился со своими деньгами в Сити, где скоро обнаружил, насколько там мало людей, которые бы разбирались в финансовых вопросах лучше меня. Как раз в тот момент случился крупный обвал биржевых котировок, в мире ценных бумаг воцарился хаос. Биржевые дельцы находились в шоковом состоянии. Я же сумел скупить несколько компаний, на которые, насколько я мог судить, биржевой кризис не должен был сильно повлиять. И оказался прав. Когда мир вновь встал с головы на ноги, я оказался в четыре раза богаче, чем в начальный период. Разумеется, потом прогресс в моих делах стал более замедленным и постепенным.

Саманта кивнула. Она примерно догадывалась, как добился успеха хозяин дома.

– А сейчас вы довольны, что в свое время занялись бизнесом? – спросила она.

– Не могу с уверенностью ничего утверждать, – в голосе старика зазвучали печальные нотки. – Знаете, ведь когда-то я мечтал изменить весь мир подобно многим из вас – молодых людей. Я считал, что смогу с помощью своего богатства принести людям много добра. Но вот только так получается, что, как только погружаешься в мир бизнеса, где все время стоит вопрос о выживании, о способности удержать свои компании, удовлетворяя аппетиты владельцев акций, то незаметно теряешь интерес к великим прожектам и былым великодушным устремлениям.

Воцарилось молчание.

– И вообще, так ли плох этот мир, пока в нем есть мои прекрасные сигары? – закончил он с усталой улыбкой.

– А еще картины, подобные тем, что вы собрали, – вставила реплику Саманта.

– Вы покажете Сэмми и Тому свою коллекцию? – обратился к тестю Джулиан.

– Разумеется. – Пожилой аристократ поднялся из-за стола. – Воспользуюсь шансом похвалиться, пока вещи еще здесь.

Дворецкий услужливо отодвинул кресло Саманты, чтобы ей легче было встать. Она последовала за Кардуэллом сначала из столовой в холл, а потом по двум пролетам широкой лестницы на второй этаж.

На верхней площадке Кардуэлл приподнял большую китайскую вазу, из-под которой достал ключ. Саманта искоса бросила взгляд на Тома и заметила, как жадно он запоминает все детали – его глаза непрерывно блуждали по сторонам. Его особое внимание привлекло нечто, расположенное в нижней части дверного косяка.

Между тем Кардуэлл открыл массивную дверь и пригласил их войти. Картинная галерея занимала угловую комнату, служившую, вероятно, прежде гостиной, подумала Саманта. Стекла в окнах были укреплены вплавленной в них проволочной сеткой.

Кардуэлл получал явное удовольствие, проводя актрису мимо ряда полотен, кратко рассказывая историю приобретения каждого.

– Вы всегда были любителем живописи? – спросила она.

Он кивнул.

– Эту любовь прививает человеку классическое образование. Хотя оно многое обходит вниманием – например, искусство кинематографа.

Они остановились перед картиной Модильяни. На ней была изображена обнаженная женщина, преклонившая колени на полу. Очень реально написанная женщина, как показалось Саманте, с простоватым лицом, с неопрятно встрепанной прической, с угловато выпиравшими костями и с небезупречной кожей. Ей все это очень нравилось.

Кардуэлл оказался настолько обходительным, милым и полным своеобразного шарма человеком, что план ограбить его вызывал у нее теперь чувство вины. Но ведь он, так или иначе, собирался расстаться со своей коллекцией, а страховка покроет все возможные убытки. А кроме того, шериф Ноттингемский[19] тоже, возможно, обладал незаурядным обаянием.

Порой она задумывалась: уж не сошли ли они с Томом с ума? Быть может, Том заразил ее своим безумием как инфекцией, передававшейся через сексуальные контакты? Она подавила ухмылку. Боже, она не чувствовала такого прилива сил уже много лет.

На выходе из галереи она сказала:

– Не могу не выразить удивления вашей готовностью продать картины. Вы кажетесь настолько влюбленным в них.

Кардуэлл печально улыбнулся.

– Верно. Но против горькой необходимости нет иного средства. Приходится идти на жертвы.

– Мне понятны ваши чувства, – кивнула Саманта.

Глава третья

– Это на редкость дерьмовое решение с вашей стороны, Уиллоу, – сказал Чарльз Лампет.

Он посчитал употребление бранных слов в данный момент вполне оправданным. В понедельник утром он вернулся в свой кабинет после выходных дней, проведенных в загородном доме без телефона и без всяких забот, чтобы застать галерею в разгар неслыханного скандала.

Уиллоу стоял, вытянувшись в струнку, напротив письменного стола Лампета. Только что он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и буквально уронил его на край стола.

– Мое заявление об уходе.

– В этом нет совершенно никакой необходимости, – решительно заявил Лампет. – Одураченными оказались все крупнейшие салоны Лондона. Господи! Да я сам видел картину и тоже повелся на обман.

– Репутации галереи может пойти на пользу моя добровольная отставка, – упорствовал Уиллоу.

– Нонсенс! А теперь считайте, что сделали благородный жест, но я вашего заявления не принял. И забудем об этом. Садитесь. Вот так, отлично! А теперь расскажите мне в точности о том, что произошло.

– Там есть все подробности, – сказал Уиллоу, указывая в сторону газет, лежавших на столе Лампета. – Статья о подделках во вчерашнем номере, а выдвинутые условия – в сегодняшнем.

Присев, он сразу закурил тонкую сигару.

– Расскажите своими словами.

– Это случилось, пока вы находились в Корнуолле. Мне позвонил этот тип по фамилии Реналь, сказав, что остановился в «Хилтоне». Сообщил о картине Писарро, которая могла бы нас заинтересовать. Я, разумеется, знал, что Писсаро у нас никогда прежде не продавался, и потому предложение показалось мне заманчивым. После обеда он привез картину.

– Но, как я думал, все холсты доставляла в галереи какая-то женщина, – вмешался Лампет.

– У нас получилось иначе. Он приехал сам.

– Занятно… Быть может, на то имелась особая причина? – задумчиво спросил как бы сам себя Лампет. – Но продолжайте, прошу вас.

– Что еще добавить? Вещь выглядела прекрасно. Типичный Писарро вплоть до подписи. И сертификат, заверенный «Менье». Я сразу оценил его в восемьдесят пять тысяч фунтов. Продавец просил всего шестьдесят девять. Как было не ухватиться за такую возможность? Он сказал, что представляет художественное агентство в Нанси, а потому недооценка им стоимости произведения выглядела естественной. Он просто не привык иметь дело с действительно великими картинами – подумал я. Через пару дней вернулись вы и одобрили приобретение, а мы выставили полотно в демонстрационном зале.

– Хвала всевышнему, мы не успели его продать, – с горячностью сказал Лампет. – Вы, конечно, уже убрали картину с глаз долой?

– Как только пришел на работу сегодня утром.

– А что с продолжением этой истории?

– Вы имеете в виду выкуп? Мы получили возможность вернуть большую часть потраченных денег. Это унизительно, но ничто в сравнении с позором оказаться в роли обманутых экспертов. А их идея с дешевыми мастерскими для молодых художников выглядит весьма похвальной инициативой.

– Какова ваша точка зрения? Что нам следует предпринять?

– Думаю, в качестве первого шага надо организовать встречу всех владельцев крупнейших галерей.

– Хорошо.

– Мы могли бы провести ее у нас?

– Не вижу, почему бы и нет. Только проделайте все как можно быстрее. Шумиха в прессе наносит большой урон.

– Она станет еще громче, прежде чем утихнуть. Полиция прибудет к нам позже утром.

– Тогда нам лучше успеть заняться работой до их приезда. – Лампет протянул руку, снял трубку телефона и сказал: – Принесите, пожалуйста, кофе, Мэвис, – потом расстегнул пуговицы пиджака и сунул в зубы сигару. – У нас все готово для выставки Модильяни?

– Да. Думаю, она пройдет с успехом.

– Что конкретно мы покажем?

– Три вещи лорда Кардуэлла, разумеется.

– Конечно! Причем их купят уже через несколько дней.

– Еще есть рисунки, которые я купил. Мы их с вами обсуждали. Они уже благополучно доставлены.

– Как насчет картин от других торговцев?

– Здесь у нас тоже полный порядок. Диксон одолжит нам два портрета, у Маги есть несколько скульптур. Кроме того, я заручился у «Десайдз» парой ню, выполненных карандашами и маслом.

– Какую комиссию потребовал Диксон?

– Он просил двадцать пять процентов, но я сбил его комиссионные до двадцати.

– Меня вообще удивляет, что он тратит на нас время, – проворчал Лампет. – Теперь нас будут считать лавчонкой в Челси, а не ведущей галереей Лондона.

Уиллоу улыбнулся.

– Не надо преувеличивать. Мы всегда удачно сотрудничали с ним.

– Это верно.

– Вы говорили, у вас есть на примете что-то еще.

– Ах, да! – Лампет посмотрел на часы. – Неизвестная работа. Мне придется отправиться и заняться ею тоже этим утром. Но любые дела подождут, пока я выпью свой кофе.

Такси медленно прокладывало себе путь через Вест-Энд в сторону Сити, а Лампет предавался размышлениям о неизвестном фальсификаторе. Этот человек был, безусловно, чокнутым, но руководствовался альтруистическими мотивами. Впрочем, легко быть филантропом за чужой счет.

Несомненно, разумнее всего было уступить его требованиям. Просто Лампет ненавидел, когда его шантажировали.

Кеб заехал под портик агентства, и Лампет вошел в здание. Секретарь помог ему снять плащ, который пришлось надеть из-за пронизывавшего ветра, обычного для начала сентября.

Липси встретил его в кабинете: привычный бокал хереса уже ждал на столе. Лампет поместил свое грузное тело в кресло и отпил крепленого вина, чтобы согреться.

– Итак, вы его раздобыли?

Липси кивнул. Он повернулся к стене и отодвинул в сторону секцию книжных полок, за которой скрывался сейф. Ключом, прикрепленным к брючному ремню тонкой цепочкой, он отпер стальную дверь.

– Хорошо, что мой сейф достаточно вместителен, – сказал он.

Вытянув обе руки, он достал оформленное в раму полотно размерами примерно четыре фута на три и поставил на стол, чтобы Лампет смог рассмотреть его, а сам встал позади, удерживая картину на месте.

Лампет с минуту вглядывался издали, потом отодвинул бокал, поднялся и подошел ближе. Достал из кармана увеличительное стекло и принялся изучать каждый мазок в отдельности. Снова сделав шаг назад, бросил еще один взгляд на картину.

– Сколько вам пришлось заплатить? – спросил он.

– Я раскошелился на пятьдесят тысяч фунтов.

– Хорошо. Она стоит вдвое дороже.

Липси переместил полотно на пол и смог снова сесть.

– Мне эта вещь кажется отвратительной, – сказал он.

– Я придерживаюсь того же мнения. Но она абсолютно уникальна. Это потрясающе. Нет сомнений, что это Модильяни, но никто и никогда прежде не видел его работ, выполненных в таком стиле.

– Рад, что вы удовлетворены, – сказал Липси. Его тон явно подразумевал желание перевести разговор на более деловые рельсы.

– Вы, должно быть, поручили это задание очень опытному человеку? – предположил Лампет.

– Лучшему из лучших, – Липси подавил усмешку. – Ему пришлось посетить Париж, Ливорно, Римини…

– И опередить мою племянницу в гонке.

– Не совсем так. На самом деле…

– Мне ни к чему знать все подробности, – отрезал Лампет. – Вы подготовили для меня счет? Я хотел бы расплатиться с вами незамедлительно.

– Разумеется. – Липси вышел в приемную и поговорил с секретарем. Вернулся он с листком в руке.

Лампет ознакомился со счетом. Помимо 50 тысяч, уплаченных за картину, с него причиталось еще 1 904 фунта. Он достал персональную чековую книжку и выписал чек на необходимую сумму.

– Вы сможете выделить бронированный грузовик для доставки?

– Непременно, – сказал Липси. – Эта услуга заранее включена в счет. Всем остальным вы остались довольны?

Лампет вырвал чек из книжки и протянул детективу.

– Доволен ли я? Думаю, что провернул очень выгодную сделку.

Новый зал закрыли для доступа публики, а в центре установили длинный стол для заседаний.

По всем четырем стенам были вывешены темные и мрачные пейзажи Викторианской эпохи. Они как нельзя лучше соответствовали безрадостному настроению собравшихся здесь мужчин.

Присутствовали представители еще девяти художественных галерей. Они заняли места за столом, а их помощники, советники и юристы разместились на стоявших вразброс стульях чуть в стороне. Во главе стола сидел Уиллоу с Лампетом по правую руку от себя. Дождь упрямо барабанил в стекла высоких и узких окон в одной из стен. В воздухе витал густой дым от сигар.

– Джентльмены, – начал Уиллоу, – мы потеряли крупные суммы и были выставлены в достаточно глупом виде. Урон, нанесенный репутации, непоправим, а потому цель нашего совещания – обсудить возможности возврата денег.

– Всегда опасно платить выкуп шантажистам, – высокий голос с шотландским акцентом принадлежал Рамзи Кроуфорту. Он оттянул свои подтяжки и посмотрел поверх оправы очков на Уиллоу. – Если мы пойдем на поводу у этих людей, то они – или же кто-то другой – могут попытаться повторить свой трюк.

Ему ответил мягким и ровным тоном Джон Диксон:

– Мне так не кажется, Рамзи. Мы теперь станем гораздо более осторожны и бдительны. Особенно в том, что касается сертификатов подлинности и описаний происхождения картин. Это мошенническая проделка, которую нельзя провернуть снова.

– Я согласен с Диксоном, – раздался третий голос. Уиллоу посмотрел в конец стола, где сидел Пол Робертс, самый старый из участников встречи, который говорил, не выпуская изо рта мундштука трубки. Он продолжил: – Не думаю, что фальсификатор хоть чем-то рискует. Судя по сообщениям в прессе, он так надежно замел за собой следы, что у полиции почти или вовсе нет надежды найти его, независимо от того, попросим мы прекратить расследование или нет. Если мы откажемся сотрудничать с ним, то злодей попросту присвоит себе полмиллиона фунтов.

Уиллоу кивнул. Робертс считался наиболее уважаемым торговцем живописью в Лондоне. Его мнение имело немалое значение.

– Джентльмены, – снова взял слово Уиллоу, – я позволил себе набросать примерный план действий на тот случай, если мы решим принять условия вымогателя. Чтобы все проделать в кратчайшие сроки, – он вынул из портфеля, стоявшего рядом с ним на полу, кипу картонных папок для бумаг, – я поручил нашему юристу, присутствующему здесь мистеру Дженкерсу, составить предварительные документы для создания трастового фонда.

Он взял себе верхнюю папку из стопки, а остальные передал вдоль стола всем участникам совещания.

– Вам будет, как я надеюсь, интересно ознакомиться с этим. Важнейший параграф вы найдете на третьей странице. Он гласит, что средства фонда не начнут расходоваться до тех пор, пока на его счета не поступят от мсье Реналя приблизительно пятьсот тысяч фунтов. По получении средств девяносто процентов из них будут переведены десяти галереям в качестве компенсации и в соответствии с заявленными суммами убытков от приобретения подделок. Полагаю, вы сочтете указанные здесь цифры соответствующими положению дел.

– Кто-то должен возглавить деятельность фонда, – заметил Кроуфорт.

– Я взял на себя смелость предпринять некоторые шаги и в этом направлении, – сказал Уиллоу. – Но, естественно, они нуждаются прежде всего в вашем одобрении. Могу сообщить, что директор художественного колледжа Западного Лондона мистер Ричард Пинкман дал согласие стать председателем фонда, если мы обратимся к нему с подобной просьбой. Как я считаю, вице-председателем должен стать один из нас. Вероятно, наиболее подходящая кандидатура – мистер Робертс.

– Каждый из нас, – продолжал Уиллоу, – подпишет формальный отказ от других претензий на денежную компенсацию, помимо той, что будет получена через трастовый фонд. И по общей договоренности мы обратимся в полицию, отзывая нашу жалобу на действия мсье Реналя и его сообщников.

Кроуфорт сказал:

– Я хочу, чтобы мой юридический советник изучил эти документы, прежде чем я что-либо подпишу.

– Разумеется, это ваше право, – кивнул Уиллоу.

Вмешался Робертс:

– Мне понятна осторожность, но все же нам всем хотелось бы покончить с этим делом как можно скорее. Не могли бы мы достичь принципиальной договоренности уже сегодня? Остальные формальности наши юристы завершат в течение ближайшего дня или двух, если только не возникнет непредвиденных препятствий.

– Отличная идея, – поддержал его Уиллоу. – Я предлагаю, чтобы работу адвокатов координировал мистер Дженкерс.

Дженкерс наклоном головы подтвердил свою готовность к работе.