Пророчество орла Скэрроу Саймон

Глава двадцать вторая

— Твои приказы.

Вителлий вручил Катону пергамент с печатью. Они стояли на берегу, и лодка уже дожидалась молодого центуриона, чтобы доставить его на борт «Спартанца», стоявшего в отдалении на якоре. Отсюда, с суши, очертания триремы лишь угадывались в первых лучах поднимавшегося над горными вершинами солнца.

— По прибытии в Равенну ты будешь иметь полномочия действовать от моего имени. Делай все, что необходимо, без промедления. Если кто-то из местных попытается тебе воспрепятствовать, будь безжалостен. Особые обстоятельства требуют особой решительности, понял?

— Так точно, командир.

— Прекрасно. — Вителлий вручил Катону маленький запечатанный пакет и, понизив голос, сказал: — Это мой доклад. Проследи, чтобы он был отправлен в Рим как можно скорее.

Катон принял пакет и спрятал его в свой вещмешок.

— Так, хорошо. Вроде бы все? — пробормотал Вителлий, кивнув сам себе. — Надеюсь увидеть тебя через несколько дней вместе с подкреплением. Тебе следует доставить его сюда при первой же возможности, не затягивая. Имей в виду: за любую неоправданную задержку с тебя будет спрошено.

— Я понял, командир, — отозвался Катон с холодным презрением.

— Да уж надеюсь, центурион. Было бы жаль вот так взять и положить конец нашей долгой неприязни. Впрочем, уверен, у меня скоро нашлись бы новые недруги.

Губы Катона тронула легкая улыбка.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, командир.

Вителлий напоследок смерил его долгим взглядом, потом повернулся и зашагал прочь. Как только префект исчез среди палаток, к Катону подошел Макрон. Двое командиров крепко пожали друг другу предплечья.

— Счастливого плавания, — ухмыльнулся Макрон. — Учитывая наш недавний опыт морских путешествий, тебе может потребоваться вся удача, какая только возможна.

— Думаешь, я этого не знаю? — улыбнулся в ответ Катон. — Макрон, коли нам вообще удастся пережить эту историю, можешь из меня дух вышибить, если я до конца жизни взгляну с одобрением хоть на какой-нибудь корабль.

— Да уж будь спокоен, не премину.

Катон улыбнулся. В этом капризном, переменчивом мире постоянство Макрона служило обнадеживающим фактором. Катон похлопал друга по плечу и повернулся к поджидавшей лодке. Он перебрался через транец, и матросы направили суденышко сквозь линию мягкого, шипевшего и пенившегося прибоя. Вытолкав лодку за черту прибоя, они забрались внутрь, взялись за весла и стали грести в направлении к темневшему в отдалении корпусу «Спартанца».

Обернувшись, чтобы бросить прощальный взгляд на друга, Катон увидел, что Макрон помахал рукой, повернулся и зашагал назад, туда, где между побережьем и темневшим массивом вала теснились палатки.

К тому времени, когда солнце взошло над горами, трирема уже вышла из залива и устремилась в открытое море. Небо над головой затягивали тучи, серые, со стальным отливом волны тяжело вздымались и опадали. Устойчивый ветер дул вдоль побережья, и, чтобы уловить его, моряки поставили главный парус под углом. Стоя на палубе, Катон приметил, что команда поглядывает на горизонт с опаской, как будто боясь, что едва трирема окажется в отдалении от основных сил римского флота, как в погоню за ней тут же устремятся пираты. Повернувшись, он медленно прошел к Альбину, выглядевшему столь же обеспокоенным, как и его люди. Видя это, Катон попытался изобразить то бесстрашное спокойствие, которое часто восхищало его в Макроне.

— Думаешь, они все еще там?

Альбин кивнул.

— Должны быть. Они наверняка оставили несколько судов следить за нами.

— Нам грозит опасность?

Альбин смерил его взглядом.

— В море всегда грозит опасность. И со стороны пиратов, и со стороны богов, и со стороны стихии.

Катон слабо улыбнулся.

— Я имел в виду врага.

— Да, знаю. Но море нынче неспокойное, а при такой волне мы, пожалуй, можем чувствовать себя увереннее, чем они. — Альбин взглянул на свинцовые тучи над головой. — Сейчас меня больше беспокоит погода. Есть опасение, что мы угодим в поддув.

— Угодим в поддув? — Катон поднял брови. — Это, похоже, какое-то флотское выражение, мне незнакомое.

На сей раз улыбнулся Альбин.

— Ладно, объясню. Дело пахнет бурей. Штормовой ветер, вздымающиеся волны. Жуть, да и только.

— Коли так, пусть лучше будет «поддув», — хмыкнул Катон, оглянувшись через плечо в сторону Иллирийского побережья, и обнаружил, что оно уже фактически пропало из виду; лишь линия гор еще окаймляла горизонт.

— Вижу парус!

Все взоры вскинулись к мачте, а потом переместились в направлении, куда указывала рука наблюдателя.

— Два… нет, три паруса!

Альбин сложил ладони у рта и прокричал:

— Куда они направляются?

После недолгой паузы наблюдатель с фатализмом, очевидным для всех на палубе, ответил:

— Наперехват нам, командир. Теперь они уже достаточно различимы: это те самые пираты.

— Ладно. Сообщай обо всех их маневрах! — Триерарх Альбин опустил руки, крепко сжал кулаки, а потом убрал их за спину, чтобы те не выдавали его состояние никому, кроме Катона и рулевого.

— Их три, — пробормотал Катон. — Этого достаточно, чтобы с нами справиться?

— Более чем, если ими хорошо управляют. Они поймают ветер и попытаются подойти к нам под углом.

— А мы можем от них уйти?

Альбин поджал губы, сопоставляя скорость своего корабля и пиратских судов.

— Нет, если только погода не ухудшится. Если этого не случится, они настигнут нас к полудню. Преимущество в числе и скорости на их стороне. Но им придется попробовать взять нас на абордаж: пытаться протаранить при таких условиях было бы опасно. «Спартанец» — корабль крепкий, борта имеет прочные, из отличного мореного дерева. — Триерарх горделиво кивнул. — Нет, им нас не продырявить.

Почувствовав в этих словах не просто браваду, но и некую толику уверенности, Катон, слегка успокоившись, перешел к борту и вместе с другими моряками стал всматриваться в даль, высматривая на горизонте пиратские паруса.

Не прошло и часа, как те появились: три маленьких темных треугольника, то возникающих, то пропадающих из виду в зависимости от того, поднимался или опадал на волнах боевой корабль.

Альбин озабоченно наблюдал за вражеским продвижением и, когда пиратские паруса оказались полностью в поле зрения, отдал приказ:

— Наверх! Развернуть два последних рифа!

В команде нашлись такие, кто уставился на него с недоумением, что, однако, не помешало им взобраться наверх, к главной рее, распределиться по ней поперек палубы и начать распускать узлы рифов. Парус, натянутый туго, как барабан, вырвал из их рук тяжелые, кожаные концы, а когда отвязанное полотнище заплескалось и захлопало на ветру, матросы подхватили их, подтянули и прикрепили к деревянным палубным клиньям. Напор был таков, что трирема сильно накренилась в наветренную сторону; Катон схватился руками за бортовое ограждение, глядя на пенящуюся всего в нескольких локтях внизу, чуть ли не заплескиваясь в весельные порты, морскую воду. Скорость заметно возросла, и через некоторое время Катон заметил, что расстояние между «Спартанцем» и пиратскими парусами, до сих пор неуклонно сокращавшееся, стало медленно увеличиваться. Он двинулся по наклонной палубе к триерарху, смахивая с лица брызги от рассекаемых корабельным носом волн.

— Это не опасно?

Альбин похлопал по корабельному борту.

— «Спартанец» выдержит, если только ветер не усилится. Тогда нам придется убрать эти рифы, если мы не хотим лишиться мачты.

Катон лишь хмыкнул, глядя на дрожащие от напряжения, туго натянутые ловившим в себя каждую крупицу северного ветра главным парусом снасти. Затем он снова оглянулся на пиратские корабли и хлопнул ладонью по борту, издав торжествующий возглас:

— Мы уходим от них!

Альбин кивнул:

— Да, но если маневр может проделать кто-то один, значит, сможет и кто-то другой. Смотри!

Он указал на пиратские корабли, и Катон различил крохотные фигурки, устремившиеся наверх, откреплять рифы от парусов. Вскоре после этого противник вновь начал сокращать дистанцию

Катон повернулся к Альбину.

— И что теперь?

— Продолжим гонку. Пойдем по ветру и будем надеяться, что наш корабль лучше. — Он повернулся к рулевому: — Разверни по ветру!

— Есть, командир!

Пока нос корабля разворачивался в указанном направлении, Альбин выкрикивал приказы матросам, управлявшимся с парусом так, чтобы, когда ветер стал дуть прямо в корму, полотнище улавливало его целиком. Теперь, когда корабль шел прямо по ветру, на палубе его дуновение почти не ощущалось, зато то, как летела по волнам, то взбегая, то устремляясь вниз, трирема, вызвало у Катона радостное возбуждение. В кои-то веки ему удалось до известной степени понять, какие ощущения дарит море людям вроде Альбина и его команды. Потом он бросил взгляд за корму и увидел, что пиратские корабли тоже сменили курс и идут теперь прямо за «Спартанцем», отставая не больше чем на милю, и непроизвольно схватился за рукоять меча.

— Как скоро они нас нагонят?

Альбин прищурился, глядя на преследователей, и спустя мгновение ответил:

— Часа через четыре, если нам повезет. А уж до сумерек, это в любом случае.

В то время как корабли продолжали нестись по серой, с шапками пены, поверхности моря, ветер неуклонно усиливался, и скоро снасти уже буквально гудели от напряжения. Пройдя вперед, Альбин прикоснулся рукой к полотнищу, обеспокоенно присматриваясь к прочным парусным швам. Затем вернулся на кормовую палубу и взглянул на пиратов. Было очевидно, что те догоняют, а возможности для нового маневра с рифом в нынешней ситуации не было. А вот горизонт сзади пиратов затягивало серой пеленой, и небо над ним быстро темнело.

— Что там? — спросил Катон. — Собирается шторм?

— Скорее шквал. Дождь, ветер и все такое. Погоди…

Неожиданно лицо триерарха сосредоточенно напряглось: оценив дистанцию между «Спартанцем» и пиратами, он устремил взгляд дальше, туда, где позади преследователей быстро сгущался мрак, потом повернулся к Катону и ухмыльнулся:

— Возможно, нам повезет. Как только шквал нас настигнет, я сменю курс. В темноте наши приятели потеряют корабль из виду, так что появится возможность оторваться от них и уйти.

Вскоре завеса дождя догнала, а затем и поглотила пиратов, так что с борта триремы их больше не было видно. Команда разошлась по местам, готовая действовать, как только прозвучит приказ триерарха. За миг до того, как их настигла серая пелена, Катон ощутил мгновенное усиление, а потом перемену ветра. Главный парус затрепетал, издал громкий хлопок, но спустя мгновение ветер снова выровнялся, и натянувшиеся снасти снова загудели от напряжения.

Почти внезапно обрушился дождь: капли забарабанили по палубе, мигом образовав под ногами матросов поблескивающий ковер из брызг. Катон быстро запахнул плащ и набросил на голову капюшон, свободной рукой держась за бортовой поручень.

— Отпустить полотнища! — проревел Альбин, перекрывая шум шквала. — Рулевой! Поворачивай!

Трирема накренилась, снова беря курс на берег Италии. Главный парус затрепетал и захлопал, словно крылья огромной птицы.

— Наверх! Выбрать рифы!

Катон с тревогой смотрел, как матросы взбираются по канатам и расходятся в стороны, распределяясь по рее. Корабль раскачивался из стороны в сторону, и ему казалось, что в следующий миг моряков сбросит в бурлящее море. Как только все заняли свои места, триерарх проревел приказ, и матросы принялись подтягивать парус, пока не добрались до рифовых концов, ухватив которые быстро обмотали вокруг реи, закрепили и, вернувшись к мачте, стремительно соскользнули вниз, тяжело дыша от напряжения и возбуждения.

— Отличная работа, ребята! Теперь главное — оторваться как следует от этих ублюдков!

Под углом к шквалистому ветру трирема шла, раскачиваясь и кренясь, так что Катона снова замутило. Он бросился к борту.

— Не на ту сторону! — крикнул ему Альбин, указывая рукой в противоположном направлении. — По ветру!

Катон развернулся, прикрывая рот рукой, скользя, пересек палубу и успел подскочить к левому борту прежде, чем его начало выворачивать. Казалось, это продолжалось целую вечность: он стоял, изо всех сил вцепившись обеими руками в шершавое дерево и снова и снова извергая за борт содержимое желудка, который словно выворачивало наружу. Все это время его немилосердно поливало дождем, так что и плащ, и туника под ним промокли, и в конечном счете его, вдобавок ко всем радостям, стало еще и пробирать холодом.

По прошествии некоторого времени Катон заметил, что вокруг вроде бы посветлело, и дождь, хоть и не прекратился, уже не хлещет по его плечам с прежним неистовством. Подняв голову, центурион Катон огляделся по сторонам и увидел, что серый саван шквала уходит — а потом исчез, словно его и не было; умчался на юг столь же стремительно, как и обрушился на них. Дождь прекратился, и над морем воцарилась казавшаяся после недавнего буйства ветра и ливня неестественной тишина. Луч солнца, пробившись сквозь облака, высветил участок моря, по которому шел «Спартанец», и капли воды, стекавшей с оснастки, засверкали, словно алмазы. Утерев едкую слюну с уголка рта, Катон повернулся к Альбину.

— Ну как, удалось? Мы ушли от них?

Альбин пожал плечами:

— Пока не могу сказать. Подожди немного.

Оба командира перешли к ахтерштевню, внимательно озирая расчистившееся после ухода шквала море. Никаких признаков пиратов видно не было, и через некоторое время триерарх испустил глубокий, облегченный вздох, удовлетворенно кивнул, а потом взглянул на Катона с нервической улыбкой.

— Похоже, мы…

— Эй, на палубе! Вижу вражеские паруса!

Триерарх с центурионом повернулись к корме как раз в тот момент, когда из-за серой пелены уходящего шквала, примерно в миле позади, появились поблескивающие паруса пиратов. Морская болезнь Катона временно отступила, ей на смену пришла горечь отчаяния.

— Дерьмо! — Альбин стукнул кулаком по ахтерштевню. — Ублюдки угадали наш маневр. Кто бы там у них ни командовал, этот мерзавец умен и не совершает ошибок.

— Надо подготовиться к встрече, — промолвил Катон, чувствуя себя еще слишком плохо для того, чтобы самому принять командование. — Отдай пока нужные приказы. А я сейчас, только приду в себя.

Альбин кивнул и, повернувшись к команде, приказал морякам вооружаться и готовиться отбивать нападение. Катон продолжал следить за догоняющим «Спартанца» под полными ветра парусами врагом. Казалось, что пиратские корабли движутся быстрее, чем когда бы то ни было. А потом центурион заметил, что у них не подобран ни один риф, и мысленно проклял медлительность Альбина. Почему триерарх не посылает людей наверх, управляться с широким главным парусом «Спартанца»?

Альбин тем временем вернулся к нему, опасливо взирая на неуклонно догоняющих свою добычу хищников. На передних палубах пиратских судов уже теснились люди, и светившее с расчистившегося от туч неба солнце сверкало на их оружии и доспехах. Пираты держались вместе и, лишь когда подошли к противнику на максимальное расстояние выстрела из катапульты, раскрыли свой план атаки. Два корабля стали заходить триреме с правого борта, а один — с левого, чтобы взять ее в клещи и атаковать с двух сторон одновременно. Это означало, что защитникам придется разделить свои силы.

— Боевая тревога! Боевая тревога! — призывал Альбин, в то время как матросы торопливо вооружались, доставая из рундуков под передней палубой щиты и шлемы. Младшие командиры выстраивали своих людей вдоль обоих бортов триремы, но Катон понимал, что для успешного отражения атаки их слишком мало. Конечно, будь они подготовлены и обучены, как корабельная пехота, у них имелся бы шанс, но эти люди были в первую очередь матросами, а бойцами — даже не во вторую. Единственное, что играло на их стороне в предстоящей схватке, — это отчаянное желание выжить. Отступив от борта, Катон почувствовал, как что-то натянуло на шее, и раздраженно сбросил на палубу тяжелый, намокший плащ, крикнув ближайшему матросу, чтобы тот принес из каюты его шлем и щит. А сам повернулся к Альбину.

— Если со мной что-то случится, но «Спартанец» все же выиграет схватку, проследи за тем, чтобы депеши были отправлены в Рим. — Он похлопал по висевшему на боку вещмешку. — Если я почувствую, что наша гибель неминуема, то сам о них позабочусь. Но в любом случае они не должны попасть в руки врага.

— Я понял. Давай сделаем все, чтобы до этого не дошло.

Катон улыбнулся.

— Можешь не сомневаться, я заберу с собой столько врагов, сколько смогу.

— Можешь не сомневаться и насчет всех них, — молвил Альбин, кивая на своих моряков. — Они знают, что пощады от врага ждать не приходится.

— Ладно.

Говорить больше было не о чем, и триерарх с центурионом молча стояли бок о бок, в то время как пиратские корабли подходили все ближе и море оглашалось криками толпившихся на их палубах, уже готовых к абордажному бою разбойников.

Посланный в каюту матрос вернулся со щитом и шлемом. Катон спокойно надел и застегнул шлем и, взяв щит, перехватил его несколько раз, чтобы держать поудобнее.

— Ну ладно, сделаем все, чтобы они никогда не забыли людей со «Спартанца»…

Он еще не успел закончить фразу, как вдруг услышал на расстоянии громкий треск. Повернувшись на звук, к ближайшему из пиратских кораблей, Катон вдруг увидел, как его мачта содрогнулась, а потом выгнулась дугой. Парус и снасти были сорваны в сторону, словно их схватила невидимая рука великана. Обломки дерева, обрывки канатов и клочья парусины упали в море, а корабль резко развернуло так, что он встал бортом поперек дороги второму, полным ходом следовавшему за ним. Сворачивать в сторону было уже поздно: корабль, шедший сзади, с разгону налетел на передний и протаранил его. Толчок сбил с ног людей на обеих палубах.

Альбин оглушительно расхохотался и хлопнул Катона по спине.

— Видел ты когда-нибудь такое, а? Тупые ублюдки! Ох, да ты только посмотри!

Мачта второго корабля закачалась, а потом завалилась назад и рухнула прямо на валявшихся на палубе людей, породив новую волну криков и воплей.

Физиономия Альбина светилась радостью.

— Так им и надо, подонкам!

Катон, понимавший лишь то, что ситуация внезапно коренным образом изменилась, недоуменно спросил:

— Что случилось?

— Да то, что всегда случается, если набираешь в паруса слишком много ветра. Мачта не выдержала напора!

Третий корабль некоторое время шел прежним курсом, но вскоре его триерарх понял, что в одиночку трирему ему не захватить. Он сбросил скорость и развернул судно, направившись на помощь товарищам.

Альбин с нескрываемой радостью потирал руки.

— Думаю, сейчас самое время с ними покончить.

— Нет!

Альбин повернулся к Катону с удивленным видом.

— Прости, не понял?

— Оставь их.

— Оставить их? Но они не заслуживают пощады. Нам только и нужно, что повернуть и обрушиться на них. Да ты только представь, что с ними будет, когда они увидят, что мы идем на них!

Катон прекрасно понимал Альбина: после всего, что довелось пережить в предыдущий день, сокрушительное мщение виделось особенно сладким. Триерарх подался ближе и понизил голос:

— Послушай, центурион, мы ничем не рискуем. Слово даю… Жизнью своей могу поклясться.

Но Катон был неумолим.

— Нет. Мы не вправе испытывать судьбу. Я получил приказ отправиться в Равенну за подкреплением и не допущу ни малейшего риска без крайней необходимости. Наши товарищи рассчитывают на нас. — Чувствуя, что триерарха его слова не убедили, он попробовал прибегнуть к иным доводам: — Послушай, положим, мы развернемся и налетим на них, а они — у них ведь все равно не будет другого выхода — прорвутся к нам на борт. Их ведь больше, чем нас. А если мы погибнем, что будет с Вителлием и остальными?

Альбин перевел взгляд с Катона на пиратские корабли, с каждым мигом остававшиеся все дальше позади, и его лицо исказило горькое сожаление. На миг Катону показалось, что ему придется использовать власть. Внутренне напрягшись, он набрал воздуху, но, прежде чем успел заговорить, Альбин повернулся и крикнул своим матросам:

— Отбой боевой тревоги! Отбой!

Возбужденные, восторженные крики на палубе стихли, сменившись разочарованным ворчанием повернувшихся к своему триерарху матросов.

— Отбой! Вернуть оружие в рундуки! Все по местам! Живо! Шевелитесь, шевелитесь!

Приказы были подхвачены младшими командирами, и спустя несколько мгновений все, свободные от вахты, скрылись внизу, а палубная команда заняла свои места, ожидая дальнейших приказаний.

Альбин повернулся к Катону.

— Ну? Теперь доволен?

Центурион воздержался от резкого ответа и лишь молча смотрел триерарху в глаза, пока тот не отвел взгляд, снова обернувшись туда, где, теперь уже вдалеке, покачивались на волнах пиратские корабли.

— Альбин, — тихо промолвил Катон, — мы получили приказ. Наш долг выполнить его без малейшего промедления.

— Да знаю я, будь оно проклято… Мне просто хотелось задать жару этим подонкам.

— Еще задашь. Не сейчас, но скоро. Посмакуй эту мысль.

Альбин ответил ему коротким кивком, повернулся и молча зашагал по палубе, распугивая сердитым взглядом попадавшихся по пути матросов. Катон испустил легкий вздох облегчения, радуясь тому, что, как бы то ни было, но моряка удалось урезонить. Но в другой раз он его сдерживать не будет, и когда Альбин снова дорвется до пиратов, то пусть те просят пощады у богов, потому что от триерарха, жаждущего посчитаться с ними за товарищей, им ничего подобного не дождаться.

Неожиданный порыв ветра заставил Катона зябко поежиться: он насквозь промок, а теперь, когда возбуждение спало, понял, что еще и продрог. Затем его ударила страшная мысль: он торопливо сунул руку за спину и перетянул вещевой мешок вперед. Мешок потемнел от морской воды, а замерзающим пальцам пришлось изрядно повозиться с завязками, прежде чем он открыл клапан и заглянул внутрь. Свиток с приказами находился на месте, в кожаном футляре и, надо думать, остался достаточно сухим, а вот пакет с докладом Вителлия промок насквозь. Когда Катон потянул его из вещмешка, печать отвалилась и обертка чуточку приоткрылась. Внутри были видны восковые таблички с текстом донесения.

На миг он замер: первым его побуждением было сделать то, чего, как он знал, ему делать не следовало. Это было достаточно просто. Катон мог подождать до их возвращения в Равенну, а затем, пока оставшиеся биремы принимают на борт людей и припасы, улучить момент, чтобы прочитать донесение, вернуть печать префекта на место и отправить его Нарциссу в Рим. Так просто — и он сможет узнать, что на уме у Вителлия. А возможно, в тексте найдется и что-нибудь насчет свитков, что-нибудь, способное помочь ему понять, почему они ценятся выше стольких человеческих жизней. Правда, внутренний голос тут же напомнил Катону, что поступить таким образом — значит подорвать оказанное доверие, не говоря уж о том, что если факт прочтения им тайной государственной депеши откроется, это может быть чревато весьма печальными последствиями.

Но ведь, в конце концов, он имеет дело с Вителлием…

Тихонько выругавшись, Катон снова застегнул клапан, решив, что прочтет доклад, как только доберется до Равенны.

Глава двадцать третья

Население Равенны пребывало в ярости. У ворот морской базы собралась толпа, и люди в гневе осыпали злобными оскорблениями стоявших на караульных башнях над входом часовых. Сами ворота были закрыты, тяжелые задвижки в скобах. Катон благоразумно решил, что от толпы лучше отгородиться и избегать каких-либо контактов. Людей, которым не нравилась сложившаяся ситуация, можно было понять, но поделать с этим он все равно ничего не мог, поэтому действовал в соответствии с полученными приказами. На территории базы центурионы корабельной пехоты и триерархи остававшихся здесь бирем руководили спешными работами по погрузке провизии и снаряжения и скорейшей подготовке к отплытию.

Катон намеревался вернуться в Иллирию как можно скорее, невзирая на мольбы городского совета. Прибывшая к нему депутация потребовала объяснений в связи с тем, что город остается без защиты. Выслушав выступившего от имени местных властей высокомерного и самонадеянного, как все провинциальные чиновники, человека по имени Руф Поллон, Катон вежливо пояснил, что связан полученными приказами и ослушаться их не имеет права.

Новость быстро разлетелась по городу и порту, и скоро множество бездельников и завсегдатаев питейных заведений собралось у гавани, понося людей за закрытыми воротами многокрасочной бранью. Скоро к ним присоединились любопытные ребятишки, и, прежде чем настал вечер того дня, когда «Спартанец» доставил центуриона в Равенну, все широкое пространство между гаванью и складами было набито разъяренными горожанами.

— Может, мне взять центурию и разогнать их? — спросил центурион Метелл, стоя рядом с Катоном и глядя через зубчатый парапет стены на бушующую толпу. Катон обдумал предложение и покачал головой.

— В этом нет необходимости. Они скоро сами разойдутся, как только уразумеют, что попусту теряют время. Какой смысл вызывать в них еще большее озлобление, чем уже имеется?

— Звучит разумно, командир, — промолвил Метелл, стараясь скрыть разочарование. — Но, с другой стороны, надо бы преподать им урок. Они ведут себя непозволительно. С тех пор как появились эти пираты, они только и знают, что поносить да оскорблять нас.

— Пусть кто-нибудь другой преподаст им урок, — устало проворчал Катон. — Но не мы и не сейчас. Мы слишком заняты.

Метелл пожал плечами.

— Если ты так считаешь, командир…

— Я так считаю! — отрезал Катон. — Проследи, чтобы никто из твоих людей не вздумал провоцировать горожан. Наши бойцы находятся здесь, чтобы охранять ворота. Это все. Понятно? Я пошел к себе. Если обстановка изменится, немедленно меня извести.

— Есть, командир.

Центурионы отсалютовали друг другу, и Катон, повернувшись, спустился по узкой лестнице на мостовую позади ворот и, шагая через плац, бросил взгляд на военную гавань. Четыре биремы были пришвартованы к пристани; еще две стояли на якорях, ожидая своей очереди на погрузку. Поток людей, подгоняемых резкими криками командиров, беспрерывно двигался между кораблями и портовыми складами. При таком темпе погрузку удастся завершить к ночи, а стало быть, на рассвете корабли смогут отплыть в море. Северный ветер унялся, но дул равномерно, и если он продержится достаточно времени, Катон с подкреплением сможет вернуться к Вителлию через пять дней после отплытия «Спартанца» из Иллирии.

Но перед этим Катон собирался кое о чем позаботиться. Мысли его вернулись к докладу префекта, лежавшему сейчас на рабочем столе в здании его резиденции. Отдав необходимые распоряжения гарнизонным командирам, Катон вернулся в кабинет Вителлия и открыл распечатанный пакет, не забыв о том, чтобы сохранить в целости и сохранности льняную обертку и печать. Текст на табличках не пострадал от воды, и Катон, разложив их по порядку, приступил к чтению. Увы, текст оказался полной бессмыслицей. Слова не складывались во фразы да и сами представляли собой ничего не значащий набор букв. То есть, как сообразил он тут же, на самом деле очень даже значащий. Послание было зашифровано, что не вызывало удивления, учитывая возможность того, что по пути в Равенну оно будет перехвачено врагом.

Поняв, что имеет дело с шифром, Катон припомнил, что агенты императорского дворца предпочитают использовать так называемый код Августа — перестановку букв в алфавите согласно оговоренному ключу. Метод простой, но достаточно эффективный, чтобы уберечься от тех, кто с ним незнаком и не настолько сообразителен, чтобы подобрать ключ. Впрочем, последнее оказалось делом непростым: Катон потратил большую часть утра, пробуя различные способы однозначной взаимозаменяемости букв, и все впустую. Кодировка оказалась сложнее. Однако, уразумев это, он уже после полудня выявил-таки ключевые цифры: четыре, два и пять. Дальше дело пошло: с помощью торопливо набросанной копии алфавита центурион уже успел расшифровать все таблички, кроме последней.

В самом начале доклада префект, смекнувший, что городские власти не преминут обратиться в Рим с протестом, пояснял, что был вынужден оставить город и порт без военной защиты, поскольку только такие меры позволяли рассчитывать на скорую и решительную победу над пиратами. О состоявшемся морском сражении Вителлий докладывал кратко и утверждал, что пираты были отбиты с тяжелыми потерями для обеих сторон; это место Катон прочел с горькой усмешкой. Далее префект сообщал об имеющихся в его распоряжении силах и своих намерениях, но тут Катону пришлось оторваться от документов, поскольку Метелл послал за ним в связи с собравшейся у главных ворот толпой. Результаты недавней стычки с пиратами в докладе вульгарно искажались, а планы на будущее грешили избыточным оптимизмом, но решительно ничего зловещего там, во всяком случае, пока не обнаружилось. И к сожалению, ничего, способного пролить свет на тайну свитков, из-за которых уже пролилось столько крови.

Сейчас Катону не терпелось вернуться и закончить расшифровку, а потом он собирался предпринять рискованную вылазку в порт, чтобы разобраться с еще одним обременявшим его вопросом.

Войдя в здание резиденции, центурион поспешил по лестнице к личным покоям префекта. За столами в прихожей работала лишь горстка писцов, корпевших над описями всего того, что загружалось на биремы. Катон проследовал мимо них, нащупал в кошеле ключ, достал его, вставил в замок, отпер дверь, но с порога оглянулся и сказал:

— Я буду занят. Без крайней необходимости не беспокоить!

— Есть, командир!

Закрыв за собой дверь, Катон уселся за украшенный изысканной резьбой письменный стол префекта. В чаше еще оставалось налитое им ранее, разбавленное водой вино: молодой центурион отпил глоток перед тем, как взять стилос и приступить к работе над последней табличкой. Каждая буква в докладе соответствовала другой букве алфавита, и в процессе дешифровки Катон наносил новый, уже понятный текст на чистую табличку, которую для такого случая извлек из рабочего ящика префекта. Когда ему стала ясна суть последнего раздела доклада, первым его чувством был леденящий страх, постепенно уступивший место гневу и жажде мщения. Доведя расшифровку до конца, он отложил стилос и перечитал текст.

В завершение считаю себя вправе указать, что достигнутому нашими силами к настоящему времени некоторому успеху мы не в последнюю очередь обязаны тщательности и усердию, проявленным мною при планировании подготовки и проведении операции. С тем большим сожалением я вынужден отметить, что решение поставленных перед нами задач по ликвидации пиратской угрозы и возвращению Дельфийских свитков было осложнено несанкционированными действиями центуриона Катона, имевшими место в ходе морского столкновения, о коем докладывалось выше.

В решающий момент битвы, когда флагман пиратской флотилии отступал под натиском «Гора» и эскадры трирем, Катон самовольно приказал триерарху своего корабля прекратить преследование и атаковать легкие вражеские суда, сражавшиеся на фланге с нашими биремами.

Впоследствии центурион объяснил свой поступок «благородным» стремлением прийти на помощь оказавшимся в тот момент в несколько затруднительном положении товарищам. Однако представляется вероятным, что на самом деле им двигало стремление к личной славе, честолюбие, заставившее его забыть о долге и необходимости повиноваться приказам. Нельзя исключить и возможности того, что названный центурион просто предпочел иметь дело с более слабыми вражескими судами, нежели с их гораздо более мощным флагманом. Так или иначе, он самовольно разорвал строй, и несколько трирем, командиры которых оказались сбиты с толку, последовали за ним. Это нарушило план боя, лишило меня сил, достаточных для окончательного разгрома врага, и вынудило прекратить преследование.

Итог плачевен: из-за безрассудства центуриона Катона операция продлится значительно дольше, нежели мною предполагалось. В связи с изложенным я прошу вывести названного центуриона из-под моего командования и отозвать в Рим для дисциплинарного расследования.

Учитывая особый характер миссии, возложенной тобой на меня, а также центурионов Макрона и Катона, я вынужден заявить, что не могу рассчитывать на ее успешное завершение, будучи обременен присутствием человека, не обладающего ни опытом, ни отвагой, необходимой для такого рода работы. Мне больно писать тебе об этом, Нарцисс, ибо я знаю, что ты придерживаешься иного мнения о способностях обсуждаемой личности, однако ставки слишком высоки, а потому, уверен, ты поймешь мою глубокую обеспокоенность и дашь согласие как можно скорее тем или иным способом избавить меня от этой обузы.

Вителлий.

Катон положил табличку и глубоко вздохнул. По сути, этот доклад был для него чем-то вроде смертного приговора, и первой его реакцией на завершающие строки письма Вителлия был сковавший внутренности леденящий страх. И, конечно, горькое озлобление. Заключение, к которому подводил этот доклад, не имело даже отдаленного отношения к справедливости. Эта лживая, своекорыстная попытка оправдать собственный провал, переложив вину за неудачное морское сражение на Катона, по сути, выдавала намерение префекта добиться смерти молодого центуриона. Для Катона было очевидно, что при определенном стечении обстоятельств Вителлий, возможно, даже не станет дожидаться разрешения от императорского секретаря.

Катон снова налил себе вина, но разбавлять его водой на сей раз не стал. Прежде чем попытаться сообразить, что лучше предпринять в связи с обнаружившейся угрозой, желательно понять, почему префект вдруг захотел его смерти. Возможно, это было как-то связно со свитками. Дельфийскими свитками… Неужели и вправду Дельфийскими?

Как бы то ни было, императорский секретарь считал их настолько важными, что готов был рискнуть ради них немалым числом и кораблей, и человеческих жизней. Судя по всему, их чрезвычайная важность очевидна и для Вителлия, который, надо думать, вознамерился избавиться от Катона, чтобы никто не помешал ему самому прибрать свитки к рукам.

Центурион понимал, что оказался в отчаянном положении, из которого необходимо найти выход. Он мог, конечно, написать собственный доклад и отослать его в Рим вместе с докладом Вителлия. Мог попытаться объяснить, что именно произошло на море и каковы были истинные мотивы его действий. Мог также поделиться сомнениями относительно того, можно ли доверять Вителлию в деле возвращения свитков Нарциссу. Но едва эти мысли промелькнули в его сознании, он сразу же понял, что любая его попытка открыть правду будет обречена на провал. Вителлий являлся любимцем Клавдия, считавшего, что во время визита императора в Британию тот спас его от клинка убийцы. Кроме того, он являлся одним из наиболее доверенных агентов Нарцисса. Что может значить слово простого центуриона против свидетельства аристократа? Скорее всего, любые обвинения в адрес Вителлия сочтут в лучшем случае наветом завистника, а в худшем — злонамеренной клеветой истинного виновника. Кроме того, далеко не факт, что все это вообще дойдет до разбирательства: по ходу дела Катон может просто тихо пропасть со сцены. Еще один анонимный труп будет выловлен в Тибре, брошен в общую могилу и предан забвению.