Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами Примаков Евгений

Как возник и сложился феномен Саддама Хусейна? Ответ на этот вопрос составляет значительную часть анализа положения на Ближнем Востоке за последние 30 лет XX и начала XXI века.

Возвышение Саддама Хусейна в Ираке в первую очередь связано с его личными качествами. После прихода к власти в Багдаде в 1968 году новых лидеров во главе с президентом Бакром мало кто мог предположить, что обозначенный под номером пять в опубликованном списке из семи человек руководства Ирака — Высшего революционного совета — буквально через пару лет будет признанным лидером, а затем уберет от власти своего родственника, президента Бакра, и займет его место.

Сначала гораздо выше котировались Аммаш, некоторые другие. Саддам Хусейн смог их отстранить. Одни ушли из жизни, другие из руководства, а сам он стал ближе всех к Бакру. Сказались такие качества его характера, как напористость, целеустремленность, смелость и, конечно, отсутствие, мягко говоря, сентиментальных чувств, особенно когда расправлялся со своими коллегами. В формировании того Саддама Хусейна, каким он стал и для иракского народа, и для Ближнего Востока, и для всего мирового сообщества, большую роль сыграли Советский Союз и Соединенные Штаты. Первый объективно способствовал его выдвижению в качестве лидера Ирака, вторые — тоже объективно — в формировании его мировоззрения, которое во многом легло в основу внешней политики Саддама.

СССР: ставка на «раннего» Саддама

Начну с того, что в Москве сначала сдержанно отнеслись к перевороту, осуществленному иракскими баасистами 17 июля 1968 года. У всех на памяти был первый кровавый переворот, тоже осуществленный баасистами, в результате которого был свергнут Касем. Присматривались к происходящему в Ираке после вторичного прихода к власти иракских баасистов и в нашем посольстве в Багдаде. В то время исполнял обязанности советского посла тогда еще советник-посланник Феликс Николаевич Федотов — светлый человек и профессионал, обладавший аналитическим складом ума. Мы с ним в Багдаде, куда я приехал, немало часов проговорили о ситуации, складывающейся в стране при новом президенте Ахмаде Хасане аль-Бакре.

Когда группа из военного крыла иракской партии «Баас», опираясь на сотрудничество нескольких «независимых» офицеров, в ночь на 17 июля взяла власть в свои руки, население Багдада оставалось индифферентным к событиям. Свержение президента Арефа[63] произошло как-то келейно. Главной действующей силой переворота стала президентская охрана, возглавляемая подполковником Даудом. Важной фигурой в конспиративной подготовке выступления был заместитель начальника военной разведки Найеф. В тот момент, когда танки из батальона охраны направили свои башенные орудия на президентский дворец, руководитель операции генерал Бакр связался по телефону с Арефом и предложил ему сдаться. Президент сразу же согласился, был тут же препровожден на багдадский аэродром и немедленно выслан из Ирака.

Багдадцы не проявляли бурной реакции в отношении нового переворота. Страна и народ вообще устали от переворотов. Выжидательной среди широких слоев населения оставалась и реакция в отношении людей, совершивших переворот. В немалой степени этому способствовал тот факт, что многие из них были членами первого баасистского правительства Ирака, которое, захватив власть в феврале 1963 года, обрушило на левых деятелей град жестоких репрессий. Поэтому бросилось в глаза, что руководители переворота 17 июля хотели во что бы то ни стало избежать всяких аналогий с первым баасистским режимом в Ираке. Президент Бакр заявил, что 17 июля — прямое продолжение революции 14 июля 1958 года, не повторяющее по своей сути ни одну из последовавших затем замен власти.

Значительная часть разговоров с Феликсом Николаевичем касалась расстановки сил в новом иракском руководстве. Дауд и Найеф к этому времени из руководства уже были убраны. Собранные сведения, да и интуиция, подсказывали — этой же идеи придерживался принимавший участие в нашем товарищеском обмене мнениями резидент советской внешней разведки, работавший под крышей посольства, — тоже умный, опытный и образованный человек, — что основное соперничество идет между двумя членами Высшего революционного совета Ирака — Саддамом Хусейном и министром внутренних дел Салихом Махди Аммашем.

В пользу Хусейна, которого мы между собой называли ЧП (сокращенное «чрезвычайное происшествие»), может быть, потому, что это определение в большей степени отвечало его характеру, назывался ряд аргументов. Саддам, как и Аммаш, обладал серьезными позициями в баасистской партии. Но в пользу Саддама, несомненно, было расположение к нему основателя и генерального секретаря партии «Баас» Мишеля Афляка. Может быть, такое отношение к Саддаму, которое сохранилось вплоть до смерти Афляка, было вызвано его смелым обличительным выступлением на VI общеарабском съезде партии, проходившем в Дамаске в октябре 1963 года, против генерального секретаря иракского отделения партии Ас-Саади.

По рекомендации этого общеарабского съезда региональный съезд иракских баасистов освободил Ас-Саади от занимаемой должности. Еще больше привлекло к себе внимание, что при освобождении Ас-Саади ему в вину был поставлен кровавый разгул в Ираке во время первого девятимесячного нахождения у власти баасистов в этой стране. Мы с Федотовым связывали имя Саддама с неприятием кровавого террора против коммунистов, и для этого в то время были основания.

После свержения первого баасистского правительства в Ираке генералом Арефом Саддам в подполье продолжал упорно работать над совершенствованием партийного аппарата для подготовки нового прихода к власти. И не случайно, что через три месяца после его ухода в подполье он был по рекомендации Афляка включен в новое иракское руководство ПАСВ, состоявшее из пяти человек. Но что самое главное — он создал и возглавил секретную партийную спецслужбу, состоящую из особо доверенных лиц.

Штрихи к портрету Саддама добавили и мое знакомство, и беседы с ним и его близким человеком Тариком Азизом, в то время главным редактором партийной газеты «Ас-Саура».

Постоянный контакт с Саддамом Хусейном и Тариком Азизом возник во время моей миссии, направленной на сближение позиций и установление мира между Багдадом и курдским севером Ирака, о чем я дальше пишу в этой книге. Саддам был назначен багдадским руководством представлять его в трудном деле сближения с курдами. Несомненно, что успех в этом, достигнутый в немалой степени при посреднических усилиях Советского Союза, оказал немаловажное воздействие на выдвижение Саддама Хусейна сначала как лидера, находящегося в тени, а затем президента Ирака, Верховного главнокомандующего и генерального секретаря иракской региональной баа-систской партии.

Нужно сказать, что деятельность Саддама практически до 1975 года оправдывала ту ставку на него, которую сделали сначала советское посольство в Багдаде, а затем и Москва. 10 марта 1970 года было подписано соглашение с курдами, включающее в себя положение о правах курдов на автономию в рамках Ирака. Саддам Хусейн, несомненно, сыграл положительную роль и в создании Народного патриотического фронта (НПФ). По инициативе Саддама Хусейна Коммунистической партии Ирака было предложено вступить в создаваемый фронт при выполнении следующих условий: «признания прогрессивного характера революции 17 июля 1968 года», а также «признания руководящей роли ПАСВ в правительстве, массовых организациях и во фронте». К этому времени КПИ фактически раскололась на две части: центральное командование во главе с Азизом аль-Хаджем начало борьбу против ПАСВ, а Центральный комитет во главе с Азизом Мухаммедом занял позицию примирения с новыми властями. Не без помощи Центрального комитета КПСС КПИ преодолевала «левацкий уклон», и в июле 1973 года генеральным секретарем ПАСВ Бакром и первым секретарем ЦК КПИ А.А. Мухаммедом была подписана Хартия национального действия, предусматривающая присоединение коммунистов к фронту. Во время пребывания в Иракском Курдистане я чувствовал, что многие в руководстве Демократической партии Курдистана (ДПК) хотели бы тоже присоединиться к фронту, но победил курс на отказ от этого, а в условиях, когда уже было подписано соглашение о праве курдов на создание автономии, произошел раскол в курдском национальном движении, ряд членов ДПК вышли из партии.

В 1975 году в Алжире при посредничестве президента Алжира Хуари Бумедьена Саддамом Хусейном было подписано соглашение с шахом Ирана Мухаммедом Реза Пехлеви о границах в районе реки Шатт-эль-Араб. По этому соглашению была восстановлена граница по тальвегу (линия, соединяющая более пониженные точки русла реки), чего добивался Иран многие десятилетия. За этим последовало подписание Договора о границах и добрососедских отношениях между Ираком и Ираном. В Москве с удовлетворением отнеслись к нормализации отношений двух стран, с каждой из которых СССР развивал многосторонние связи.

Я думаю, мало кто мог сомневаться, что линия, избранная Ираком, не приходит в противоречие с теми политико-идеологическими принципами, которые в то время исповедовал и защищал Советский Союз. И эта линия непосредственно связывалась с Саддамом Хусейном. Из моей записной книжки:

22 января 1973 года в восемь часов вечера я встретился с Саддамом в республиканском дворце в Багдаде. Нас было четверо — он, я, В.В. Посувалюк и Тарик Азиз. Саддам в самом начале сказал, что специально назначил встречу на вечерний час и я могу располагать любым временем. Он изменился с нашей последней встречи — за три года стал солиднее, сдержаннее. Касаясь внутриполитического положения в стране, подчеркнул, что «сбросить режим изнутри сейчас уже очень трудно» (не невозможно, а трудно. — Е. П.). Вместе с тем, по его словам, в арабском мире наблюдается поправение, особенно в Египте. Небезынтересна его характеристика Садата: «Насер ему никогда не давал особых прерогатив. После смерти Насера он мог стать лидером, если бы продолжил внутренние социально-экономические преобразования, но поставил на демократизацию, пользуясь тем, что не только буржуазия, но и широкие народные массы испытывали недовольство многими теневыми, полицейскими проявлениями при Насере. После ареста студентов и зажима их инициативы Садат потерял и этот последний козырь. Он начал с эксплуатации исламских лозунгов и в результате породил к жизни такие тайные силы, с которыми ему самому же будет трудно бороться».

Согласитесь, что это зрелое рассуждение, которое абсолютно не соответствует утверждениям о примитивизме «раннего» Саддама. Тогда он был ни капельки не похож на человека, стоящего на трибуне и приветствовавшего парад бесконечными выстрелами в небо из винтовки, упертой в колено, — этот снимок действительно примитивного Саддама обошел все телевизионные экраны в 2003 году. Но «ранний» Саддам был другим, и Москва не без основания считала его перспективным лидером. В том же разговоре со мной он далеко не примитивно объяснял, почему Ирак тянется к особым отношениям с СССР. «Дело не в дополнительной помощи нам, — сказал Саддам, — Ирак богатое государство. Но нужно, чтобы вы помогли нам по-научному строить страну. Доверительные политические консультации необходимы».

Ирак принял решение о национализации не какой-нибудь второстепенной, а главной иностранной нефтяной монополии — «Ирак петролеум компани» (ИПК). Национализация ИПК имела для Ирака такое же значение, как национализация Компании Суэцкого канала для Египта, ставшая вехой в жизни египетского народа.

Некоторые западные обозреватели пророчили, что революционное иракское руководство ждет судьба правительства Мосаддыка, национализировавшего в 1951 году нефтедобывающую промышленность в Иране, но оказавшегося бессильным вырваться из объятий нефтяного спрута. После национализации в Ираке в 1972 году «Ирак петролеум компани», так же как в свое время и «Англо-иранская нефтяная компания» (АИНК), пригрозила судом тем, кто осмелится закупать якобы незаконно отчужденную у нее иракскую нефть. Однако никакой аналогии с тем, что произошло в Иране в начале 70-х годов, быть не могло. С помощью СССР Ираку уже удалось создать национальную нефтедобывающую промышленность в Северной Румейле и заключить контракты, предусматривающие поставки иракской нефти в Советский Союз, ГДР, Болгарию, Венгрию, Польшу, Чехословакию, а также Францию и Италию.

Позиции Ирака усилила поддержка Сирии, которая синхронно национализировала имущество ИПК на своей территории и подписала соглашение с Ираком о транспортировке иракской нефти к Средиземному морю. С ИПК было подписано соглашение, не ограничивавшееся компенсацией за национализацию. Две дочерние компании ИПК — «Мосул петролеум компани» и «Басра петролеум компани» — обязались выплатить крупную сумму задолженности Ираку. По соглашению первая из этих компаний перешла с 31 марта 1973 года в собственность Ирака без всякой компенсации, а вторая увеличила свои выплаты иракскому правительству.

Все это, естественно, тоже располагало Советский Союз к иракскому руководству, в котором все большую роль играл Саддам Хусейн.

Разносторонние советско-иракские связи в экономической и военно-технической областях укрепились после заключения Договора о дружбе и сотрудничестве между Ираком и СССР.

В июле 1975 года Ирак подписал соглашение о сотрудничестве с Советом экономической взаимопомощи (СЭВ), в который входили только социалистические государства.

Однако внутренняя политика Ирака в середине 70-х годов стала быстро меняться к худшему. Произошла сплошная баасизация армии, исполнительных органов власти. Вспыхнули бои с курдами. Из Иракского Курдистана было насильственно переселено около 350 тысяч человек, сожжено 250 курдских сел, вдоль границы с Ираном создавался «арабский пояс» шириной 25 километров — туда переселялось иракское арабское население. С помощью армии подавлялись шииты на юге страны. В мае 1978 года в полную силу развернулась антикоммунистическая кампания. Были арестованы почти все представители Иракской компартии в Народном патриотическом фронте, запрещены все печатные издания КПИ, 31 коммунист, обвиненный в создании партийных ячеек в армии, был казнен. Саддам Хусейн назвал их «иностранными агентами». А во время встреч с советскими представителями он продолжал оправдывать внутреннюю политику Ирака тем, что, дескать, ведется нелегкая борьба ПАСВ за создание народно-демократического государства и острие этой борьбы направлено против действующих по указке шаха Ирана курдских и шиитских повстанцев и тех коммунистов, которые ставят своей целью свержение баасистского режима. Саддам всячески подчеркивал, что руководство Ирака установило и поддерживает тесные отношения с теми курдами, шиитами и коммунистами, которые взяли курс на сотрудничество с режимом.

Помню, как, находясь в Москве в апреле 1975 года, Саддам пригласил меня к себе рано утром в особняк на Ленинских горах, куда в девять утра приехал А.Н. Косыгин, чтобы проводить его на аэродром.

Видно имея в виду те замечания, которые высказывались во время его встреч в Москве, Саддам, обращаясь к Косыгину, сказал: «Если у советских друзей появились сомнения в нашей политике, направьте в Ирак группу наблюдателей, я допущу их повсюду, даже в армейские парторганизации ПАСВ. Пусть они на месте, а не по информации, исходящей от наших противников, убедятся в том, что мы не сворачиваем со своего пути. Хорошо бы, чтобы эту группу возглавил Примаков», — добавил Саддам, очевидно отдавая должное тем отношениям, которые у меня установились с ним лично в течение переговоров с курдами. Косыгин в ответ промолчал.

Тот факт, что высшим советским руководителем, который принимал С. Хусейна, был председатель Совета министров, отвечавший за экономические дела, показателен. К этому времени в СССР уже сложилось отношение к саддамовскому Ираку главным образом как к партнеру в области экономических и военно-технических отношений. В Ираке были тысячи советских гражданских и военных специалистов. СССР не мог пренебрегать отношениями с Ираком в экономической и военно-технической области, особенно в результате того, что вслед за небольшим по времени сближением с Египтом во время войны 1973 года при Садате снова стали ослабевать советские позиции в этой стране. Это приходилось принимать во внимание — все еще продолжалась холодная война.

К тому же Саддам Хусейн умел нравиться советским собеседникам — своей вдумчивой манерой говорить, нередко соглашаясь с приводимыми ему доводами. Конечно, такие разговоры на советском верху не отягощались прямой критикой в адрес действий Саддама, о негативных процессах говорилось безадресно. Но все же нужно признать, что даже критика в такой косвенной форме воспринималась им спокойно, а попробовал бы ему сказать нечто подобное кто-нибудь из его иракских коллег!

В годовщину «баасистской революции» в Ираке 17 июля 1979 года Бакр был лишен всех постов и взят под домашний арест. По официальной версии, он заболел и подал в отставку. Фактический руководитель Ирака Саддам Хусейн стал и юридическим руководителем государства и партии. К этому времени у него уже не было конкурентов. Как только в 1976 году Бакр назначил Салиха Аммаша и генерала Хардана Тикрити вице-президентами страны, их участь была решена. Через несколько месяцев генерал Тикрити, а потом и Аммаш были освобождены от всех занимаемых должностей. Генералу Тикрити сообщили об этом, когда он находился за рубежом, и предложили пост посла. Он с негодованием отказался и вскоре в Кувейте был убит неизвестными лицами. Аммаш принял назначение послом в Финляндию. К этому времени Саддам уже полностью контролировал армию, партию и, что очень важно, на него непосредственно выходила партийная разведка, другие секретные службы.

Оседлав положение в Ираке, Саддам начал дистанцироваться от Советского Союза. Особую роль в этом сыграла иракоиранская война.

В сентябре 1980 года, даже не поставив в известность Советский Союз, С. Хусейн начал широкомасштабные военные действия против Ирана. Это произошло буквально через несколько дней после того, как Саддам заверил советского посла А. Барковского, что в «ближайшее время никаких крупных военных операций против Ирана не будет». Барковский, как он и должен был сделать, незамедлительно сообщил об этом в Москву. Такая дезинформация усилила серьезное недовольство Кремля. Было решено приостановить поставки вооружений в Ирак. Чтобы как-то разрядить обстановку, в Москву был направлен Тарик Азиз. Во время встречи с ним секретарь ЦК КПСС Б.Н. Пономарев предложил немедленно прекратить боевые действия. Встретился с Тариком Азизом и я. На мой вопрос, почему Багдад не информировал своего союзника по договору СССР о начале им войны, вторгнувшись на иранскую территорию, Т. Азиз пытался представить, будто войну начали иранцы и у Багдада, мол, не оставалось иного выхода, как ударить по иранской армии.

Об уровне недовольства советского руководства действиями Саддама Хусейна свидетельствует и тот факт, что послу СССР в Тегеране было поручено предложить иранскому премьер-министру военную помощь. Иран отверг это предложение. Тогда Москва решила занять позицию нейтралитета. Через некоторое время, но после того, как иранская сторона перехватила инициативу и иранские войска, несмотря на огромные потери в живой силе, стали приближаться к Багдаду, Советский Союз возобновил поставки вооружений Ираку.

Первоначальная остро негативная, но не публично декларируемая реакция СССР была вызвана не неожиданностью иракского удара по Ирану — в Москве предполагали возможность такого варианта. Скорее нежелание Ирака проконсультироваться с советским руководством было расценено как стремление Саддама Хусейна втянуть нашу страну в свою авантюру в расчете на автоматизм в поддержке любых его действий со стороны СССР. Это отнюдь не входило в планы Советского Союза.

Как только в Иране к власти пришел Хомейни, в Москве был проведен «ситуационный анализ» — одна из «мозговых атак» (за разработку методики и проверку на практике ее результативности возглавляемая мною группа научных сотрудников к тому времени уже получила Государственную премию СССР). В ситуационном анализе, посвященном прогнозу изменений в регионе Ближнего Востока в результате победы исламской революции в Иране, приняли участие помимо ученых практические работники из ряда ведомств. Один из выводов обсуждения заключался в том, что и по объективным, и по субъективным причинам Иран и Ирак вскоре начнут войну друг против друга. Что касается Ирана, то к его заявленному стремлению экспортировать исламскую революцию, особенно в соседние страны, явно приобщилось субъективное обстоятельство. Хомейни ненавидел Саддама, которого считал основным виновником, что в 1978 году так унизительно закончилось его многолетнее эмигрантское пребывание в Ираке. По требованию правительства иранского шаха вначале Хомейни был посажен под домашний арест, иракский мухабарат (госбезопасность) окружил своими агентами его дом в Наджефе. Затем его выдворили из страны, буквально вытолкнув через границу в Кувейт, который тоже отказался его принять, и он в конце концов вынужден был искать приют во Франции.

Что касается Саддама Хусейна, то мы спрогнозировали его попытку воспользоваться ослаблением иранской армии после свержения шахского режима — она сократилась с 240 до 180 тысяч, 250 генералов были заменены неопытными «стражами исламской революции» — и изменить в свою пользу границу с Ираном. Бельмом в глазу Саддама Хусейна было заключенное им соглашение с шахом Ирана об изменении границы по Шатт-эль-Арабу — он вынужденно тогда отказался от границы по иранскому берегу реки. А ведь до этого соглашения с 3 1973 года вся река считалась территориальными водами Ирака.

С. Хусейн нацеливался также на то, чтобы заставить Иран отвести войска с захваченных в 1971 году трех островов в Ормудском проливе — Абу-Муса, Большой и Малый Томб — и отобрать у Ирана богатую нефтью провинцию Хузистан, населенную арабами. Победа в войне против Ирана могла привести к закрытию иранской границы с Иракским Курдистаном, без чего Саддам не мог, как показала жизнь, подавить курдских повстанцев. Беспокойство Багдада вызвала и активизация иракских шиитов после установления шиитского исламского режима в Иране.

Прогнозы в отношении войны сбылись. В это время проявилась в полной мере еще и такая черта характера С. Хусейна, как мимикрия, способность приспосабливаться к обстановке. Понимая, что его потенциальным сторонником в антииранских действиях окажется суннитский режим Саудовской Аравии, он сделал упор на свою религиозность. Когда Саддам Хусейн появлялся на заседании суда в Багдаде в качестве обвиняемого постоянно с Кораном в руках, это выглядело естественно. Не исключаю, что, потерпев крутое поражение в карьере, он ударился в религию. Но у «раннего» Саддама этого не было. Конечно, он не отступал от внедрившихся в обиход, в жизнь религиозных правил, но он никогда не афишировал свою религиозность. Однако накануне начала войны с исламским режимом Хомейни Саддам, посетив священный для шиитов город Наджеф, продемонстрировал — и это было широко освещено в иракских СМИ — свое генеалогическое древо. «Оказалось», что родословная Саддама Хусейна возводится чуть ли не прямо от пророка Мухаммеда. А в августе 1980 года, то есть прямо накануне войны с Ираном, Саддам совершил хадж в Мекку. Саддама Хусейна показывали по телевидению на весь арабский мир, когда он, облаченный в белое одеяние, в сопровождении наследного принца Саудовской Аравии, будущего короля Фахда, совершал обход Каабы[64].

За десять дней до начала войны С. Хусейн объявил на экстренном заседании иракского парламента об аннулировании алжирского соглашения и провозгласил суверенитет арабов и иракцев над рекой Шатт-эль-Араб.

Жизнь показала, что не оправдались первоначальные расчеты двух сторон. Ирак сделал ставку на то, что в иранской провинции Хузистан, населенной арабами, поднимется восстание. Иран уповал на помощь со стороны иракских шиитов. Обе стороны рассчитывали на серьезную поддержку курдов: Иран — на тех, кто населял Северный Ирак и постоянно конфликтовал с Багдадом, Ирак — на курдов, проживающих в Иранском государстве и находящихся во враждебных отношениях с Тегераном. Ничего такого не произошло. Война, стоившая огромных жертв, затянулась. Я даже не представлял масштабы тех разрушений, которые увидел воочию, когда проезжал в 1991 году во время кувейтского кризиса в Багдад по иранской территории, примыкавшей к иракской границе. По обе стороны дороги на много километров было безжизненное поле, сровненные с землей населенные пункты, остовы сожженных танков.

Война шла с переменным успехом и закончилась мирным соглашением.

США помогают «позднему» Саддаму

Готовясь к войне с Ираном, Саддам Хусейн не мог не делать ставку на поддержку Соединенных Штатов, особенно в связи с антиамериканскими действиями нового иранского режима.

Вашингтон, в свою очередь, рассматривал эту войну как подаренный судьбой шанс свести счеты или, во всяком случае, резко ослабить послешахский Иран. Американская администрация решила поддержать Ирак. Это означало прямую поддержку и помощь Саддаму Хусейну.

Ни С. Хусейн, ни Тарик Азиз никогда не информировали советскую сторону о контактах иракского руководства с администрацией США, тем более по вопросу о поставках вооружений. Вот тот максимум информации, которую я получил в чисто абстрактном виде во время моей продолжительной встречи с Тариком Азизом в Багдаде 28 марта 1981 года: «Мы решили вопрос источников вооружений для Ирака. Но сейчас наступил такой момент, когда надо ответить на вопрос: будут ли ограниченные поставки из СССР служить дополнением к другому источнику, или наоборот? Следует отметить, — добавил Тарик Азиз, — что критической ситуации даже при прекращении ваших поставок не было». В этой же беседе Тарик упрекнул советское руководство за то, что оно не считает теперь Саддама Хусейна лучшей фигурой в качестве лидера Ирака.

После начала ирако-иранской войны явно наблюдалась переориентация Саддама Хусейна на преимущественные отношения с США. Этому целенаправленно способствовала политика Соединенных Штатов. Мы знали, что поставки в Ирак американского оружия были начаты по распоряжению президента Рейгана после совместного обсуждения, проведенного им с госсекретарем Шульцем, министром обороны Уайнбергером и директором ЦРУ Кейси. ЦРУ регулярно передавало иракскому руководству данные по дислокации иранских войск, полученные американскими самолетами дальнего радиолокационного обнаружения (АВАКС), которые были размещены в Саудовской Аравии. Знаменательно, что поставки американского вооружения Ираку и передача ему важных данных о дислокации иранских войск не прекратились в связи с налетом израильской авиации и разрушением иракского ядерного реактора «Озирак». Более того, США присоединились к хору тех, кто протестовал против этого пиратского набега. Непосвященному человеку можно было подумать, что у американской разведки не было доступа к информации о готовившейся операции, осуществленной с использованием поставленных Израилю американских самолетов F-16 и F-15, и поэтому США не удалось ее предотвратить.

«Игра» США с Саддамом Хусейном развивалась. 20 декабря 1983 года в будущем министр обороны США Дональд Рамсфельд, в ту пору американский спецпредставитель на Ближнем Востоке, встретился в Багдаде с Саддамом Хусейном и передал ему личное послание президента Рейгана. Длительная беседа, как, очевидно, и послание, была посвящена проблеме восстановления дипломатических отношений между двумя странами, разорванных Ираком в 1967 году. Рамсфельд подчеркнул, что у США и Ирака общие враги — Иран и Сирия, поддерживаемые Советским Союзом. Министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз, провожая Рамсфельда, по поручению Саддама Хусейна сказал ему, что президент Ирака чрезвычайно доволен беседой.

В этом же году администрация Рейгана демонстративно исключила Ирак из списков «террористических режимов». 5 июня 1984 года саудовские истребители при помощи американских самолетов с системой АВАКС сбили два иранских военных самолета. В этом же году США восстановили дипломатические отношения с Ираком.

США, естественно, не могли во всем поддерживать Багдад в его войне с Ираном. Когда Совет Безопасности ООН обсуждал применение Ираком химического оружия, американский представитель публично выступил с резким осуждением этого. Однако вслед за таким осуждением, вызвавшим нескрываемое недовольство иракского руководства, в марте 1984 года последовал еще один визит Рамсфельда в иракскую столицу. Саддам Хусейн его не принял, но свою «сглаживающую обстановку» миссию Рамсфельд выполнил: он обещал помочь Ираку получить кредиты Экспортно-импортного банка США и закупить в Соединенных Штатах технику двойного назначения. Вскоре Министерству земледелия (?!) Ирака были проданы тяжелые грузовики и вертолеты «Белл» фирмы «Текстрон».

В 80-х годах тесно сотрудничали с Ираком и американские фирмы. Позже, в 1991 году, руководитель подкомитета палаты представителей Самюэль Гедженсон подписал отчет, в котором говорилось, что Саддам при помощи этих фирм приступил к созданию оружия массового поражения.

Саддам Хусейн получал сигналы из Соединенных Штатов о благоприятном к нему отношении американского истеблишмента и после окончания войны с Ираном. Так, в апреле 1990 года, то есть за считаные месяцы до начала оккупации иракской армией Кувейта, в Багдад прибыла весьма представительная делегация американских сенаторов. При встрече с Саддамом они заверили его, что иракский режим «благосклонно воспринимается официальным Вашингтоном».

Поведение США во время и после ирако-иранской войны, вплоть до кувейтского кризиса, несомненно, оказало влияние на убеждения, взгляды Саддама Хусейна. Но этим не ограничилось американское воздействие на его психологию и поведение.

Психология, навеянная американской политикой

Известно, что Саддам Хусейн — я об этом уже писал — во время покушения на Касема, по сути, работал непосредственно с операторами из Центрального разведывательного управления США. Нет никаких данных, что он был завербован в качестве агента ЦРУ. Мало в это верится, так как в момент, когда он превратился в ненавистную и абсолютно неприемлемую фигуру для официального Вашингтона, такой «компромат» на него выплеснули бы с большим удовольствием. Этого не произошло.

Но Соединенные Штаты тем не менее оказали серьезное влияние на формирование психологического облика Саддама. Думаю, что не только потому, что он понимал значение США как сверхмощной державы, с которой следует считаться. Саддам Хусейн, очевидно, исходил одновременно из того, что эта сверхмощная держава может даже дожимать его до определенного предела, если он поплывет против ее курса, но не будет топить окончательно, так как она заинтересована в балансировании различных сил в богатейшей нефтью зоне Персидского залива. Основное звено в этой конструкции — не дать возможности подняться послешахскому Ирану до уровня господствующего в регионе государства, а основной механизм для решения этой задачи — «сбалансировать» Иран Ираком. События подкрепили Саддама Хусейна в этом выводе, когда Соединенные Штаты решительно поддержали его в войне с Ираном. Он исходил из того, что, пока существует враждебный США исламский режим в Иране, Вашингтон не допустит резкого ослабления Ирака. А поскольку он ассоциировал Ирак только с установленной им системой власти, то уверовал в то, что США будут терпеть его выходки, если, конечно, он не нацелится непосредственно на американские интересы. Так или иначе, но США, хотели они этого или нет, помогли ему поверить в свою «звезду».

Формирование мировоззрения Саддама Хусейна произошло не без влияния стран Персидского залива. Хорошо понимая, что Ирак противодействует экспансионистским устремлениям Ирана в этом регионе, они поддерживали Саддама Хусейна не только морально, но и материально. Особенно такая поддержка стала чувствительной во время ирако-иранской войны. Нужно сказать, что Саддам воспринимал ее как должное. Во время оккупации иракскими войсками Кувейта у меня произошла встреча в Саудовской Аравии с покинувшим свою страну эмиром Кувейта шейхом Джабером ас-Сабахом. Он жаловался на «фантастическую неблагодарность» Саддама — Кувейт не только материально помогал во время войны, но и предоставил свой порт для переброски вооружений в Ирак. Упрекал Саддама «за неблагодарность» и король Саудовской Аравии Фахд, тоже в беседе со мной и тоже во время кувейтского кризиса.

Само начало этого кризиса часто освещается скользя по поверхности — Саддам, мол, решил присоединить к Ираку Кувейт и оккупировал эту страну. Все это действительно произошло. Но при этом нельзя абстрагироваться от «нефтяной подоплеки», ни в коем случае не оправдывая действия Саддама, проходить мимо нефтяной составляющей мотивов, которые привели к его действиям. Саддам связывал свою судьбу с нефтяным богатством Ирака. Он считал, что, основываясь на этом, сможет не только укрепить свой режим в стране, но и стать общеарабским лидером. Между тем, пытаясь оправдать свою интервенцию в Кувейт, Саддам прямо сказал мне: «Я не мог молчать, когда Кувейт по договоренности с Саудовской Аравией под нажимом Соединенных Штатов решил резко понизить мировую цену на нефть». После окончания войны с Ираном Саддам обратился к Саудовской Аравии, Кувейту и Абу-Даби с просьбой предоставить ему займы и удерживать квоты на добычу нефти по линии ОПЕК, чтобы мировые цены на нефть держались на высоком уровне. Кувейт ответил, что, так как больше не существует иранской угрозы, нет необходимости продолжать финансовую помощь Ираку. Одновременно Кувейт и Абу-Даби увеличили свою квоту добычи нефти, и цена на нее резко упала с 19 до 11 долларов за баррель. По словам Саддама, Ирак в такой ситуации превратился бы в государство-банкрот. А вместе с Кувейтом, самостоятельность которого никогда, даже при монархии, не признавал Багдад, Ирак будет самым главным нефтяным центром, от которого в первую очередь будут зависеть мировые цены на нефть.

Но считал ли он, что США будут добиваться этого ценой полной ликвидации иракского противовеса Ирану, даже если иракские войска оккупируют Кувейт? Перед началом операции по захвату Кувейта на встрече с американским послом в Ираке Эйприл Глэспи Саддам спросил ее, как США отреагируют на стремление Ирака решить с Кувейтом территориальный спор. Глэспи ответила, что это «внутриарабское дело». С. Хусейн хотел узнать реакцию именно США, а не какой-либо другой страны. Советскому Союзу, с которым Ирак был в договорных отношениях, Саддам даже не намекнул о плане аннексировать Кувейт. Высказанная ему «нейтральная» позиция Соединенных Штатов не могла не подкрепить его мнения, что США пошумят, но в конце концов проглотят его операцию против Кувейта.

Я виделся с Саддамом Хусейном трижды во время кувейтского кризиса, и каждый раз возникала мысль, что он верит: все уладится. Сначала он прямо говорил, что жесткая американская реакция — это не больше чем блеф, так как США не захотят в сложившейся ситуации применять в полном объеме свои вооруженные силы против Ирака. Потом, когда уже начались бомбардировки, Саддам верил, что этим дело ограничится, так как США «не пойдут на наземную операцию». Но затем, когда все-таки Соединенные Штаты разгромили иракскую армию в Кувейте, Саддама еще больше укрепило в его предположениях решение президента Дж. Буша-старшего не идти на Багдад с целью свержения его режима.

Безусловно, Саддам верил в судьбу, которая столько лет подряд покровительствовала ему, выводя из тяжелейших ситуаций. Однако наряду с этим, я думаю, он просчитывал — конечно, на основе своей логики, — как поведут себя в той или иной ситуации США. Может быть, в этой «логике» его укрепляло воспоминание о безоговорочном заявлении того же президента Дж. Буша-старшего во время наибольшего успеха иранской армии, продвинувшейся к Басре, что «победа Ирана полностью дестабилизирует обстановку в Персидском заливе».

Так или иначе, но США, локализовав свою военную операцию ирако-кувейтскими границами, проявили сдержанность, и это оказалось правильным решением, в чем еще раз убедили результаты действий президента Дж. Буша-младшего в 2003 году.

Но в данном случае нас интересует психологический настрой не того или иного американского руководителя, а Саддама Хусейна.

Когда я перебираю в памяти все три встречи с ним во время кувейтского кризиса, то выглядит все более отчетливо, что каждый раз он лишь приближался к решению, которое могло бы не допустить войны, во всяком случае сухопутной операции коалиционных сил против Ирака. Он все время на что-то надеялся…

Такая надежда, что все обойдется, руководила им и после войны в зоне Персидского залива — в то время, когда он многократно «прижимал» Спецкомиссию, созданную ООН для обнаружения признаков обладания Ираком средствами массового поражения. Справедливости ради следует сказать, что эта комиссия при руководстве ею Батлером — а тогда и зазвучали иракские заявления с требованием не дать ей осматривать дворцы Саддама Хусейна, заменить состав и так далее — не была объективной, выполняла функции, чуждые полученному ей мандату. В книге Скотта Риттера «Иракский секрет: пересказанная история заговора американской разведки», изданной в 2005 году, говорится, что в 1996–1997 годах ЦРУ использовало международную инспекцию ООН в целях подготовки свержения Саддама Хусейна. По словам Риттера, с помощью ряда инспекторов ЦРУ стремилось выяснить силы, средства и местонахождение личной гвардии Саддама, внутреннее расположение комнат в президентских дворцах. Скотт Риттер — это не просто один из авторов, описывающий события. Он был заместителем руководителя этой самой Спецкомиссии, о деятельности которой пишет. Следует сказать, что Саддам Хусейн открыто, даже напоказ действовал против Спецкомиссии ООН еще и потому, что хотел уверить Иран в существовании ядерного оружия у Ирака. Он сказал об этом следователям — содержание допросов С. Хусейна стало известно после его смерти.

Россия использовала все свои возможности, чтобы отвести Саддама от опасной черты, побудить его отказаться от ультимативной формы поведения в отношении Спецкомиссии ООН и одновременно внести серьезные поправки к деятельности и составу комиссии. Отнюдь не преуменьшая влияния России, все-таки нужно сказать: Саддам продолжал верить в свою «звезду», в Провидение, наконец, в Аллаха, которые выведут его из-под удара.

Все это проявилось и в 1997 году, когда из-за отказа иракцев допускать американских участников Спецкомиссии на объекты ее работа была заморожена. Саддам Хусейн, во всяком случае на людях, не терял самообладания ни в связи с единогласно принятой резолюцией Совета Безопасности ООН с осуждением Ирака, ни с демонстративно начавшимися военными приготовлениями США. Более того, он ужесточил позицию, потребовав немедленно выслать из Ирака инспекторов-американцев. Саддам Хусейн уже не раз занимался своеобразной политикой «качелей» — сначала дерзкое заявление или даже действие, а затем откат назад. Но когда становилось ясно, что он уже слишком наступает на мозоль американцам, с Хусейна слетала спесь. Я был участником событий, о которых расскажу подробнее.

Во время выкрутасов Саддама со Спецкомиссией нам доподлинно стало известно, что американцы готовы не ограничиться демонстрацией силы. По рекомендации министра иностранных дел РФ, которым я был в то время, президент Ельцин 17 ноября 1997 года направил Саддаму Хусейну послание. Привожу выдержки из этого послания. «Я решил обратиться к Вам лично в этот критический момент. Практически от Вас зависит — я это хорошо понимаю, — как пойдет дальше развитие событий вокруг Вашей страны. Мы делаем все от нас зависящее, чтобы не было нанесено удара по Ираку. Сегодня в 10.00 я еще раз по телефону говорил об этом с президентом Б. Клинтоном… Просил бы Вас не только публично подтвердить, что Ирак не отказывается от сотрудничества со Спецкомиссией, но и предложить инспекторам Спецкомиссии вернуться в Ирак для нормального продолжения их работы. Естественно, при этом имелось бы в виду возвращение их в прежнем составе. Просил бы Вас очень серьезно отнестись к этому моему посланию».

Саддам Хусейн отнесся к нему серьезно. Тут же в Москву вылетел Тарик Азиз, с которым 18–19 ноября состоялись переговоры о конкретных политических и дипломатических шагах по выходу из возникшей острокризисной ситуации. В документе, подписанном мною и Т. Азизом, было зафиксировано, что Спецкомиссия возвращается в Ирак в полном составе для нормального продолжения работы. Иракское руководство приняло решение об этом 20 ноября, то есть на следующий день после наших переговоров в Москве. Конечно, учитывая специфические моменты в работе комиссии, о которых упоминалось выше, а также для сохранения лица Ирака, в документе было отмечено, что Россия будет настаивать на придании составу Спецкомиссии более сбалансированного характера. Россия обязалась на предстоящей сессии Спецкомиссии добиваться, чтобы президентские резиденции в Ираке не подлежали инспекциям и до пересмотра состава Спецкомиссии самолет У(разведывательный американский самолет) не осуществлял полеты над Ираком севернее 32-й параллели. Одновременно мы рекомендовали не предпринимать никаких действий против этих самолетов.

Узнав о решении Ирака вернуть Спецкомиссию в тот момент, когда уже был взведен курок американской военной машины, госсекретарь США Мадлен Олбрайт связалась со мной по телефону из Индии, где она находилась с визитом, и настойчиво предложила встречу министров иностранных дел пятерки постоянных членов Совета Безопасности ООН. «Учитывая исключительную серьезность обстановки, — сказала Олбрайт, — я готова прервать свой визит». В ночь на 20 ноября в Женеве состоялась встреча министров иностранных дел Великобритании, Российской Федерации, США, Франции и представителя министра иностранных дел КНР.

Едва увидев меня, Олбрайт сразу же спросила: «Евгений, что ты обещал Саддаму?» Успокоил ее, ответив, что все обещания были в рамках обращения России в ООН. Очевидно, в Вашингтоне опасались, как бы неожиданное решение С. Хусейна не было достигнуто за счет не согласованных с Советом Безопасности ООН уступок Ираку. В совместном заявлении, принятом на женевской встрече, говорилось, что ее участники «приветствовали дипломатическую инициативу, предпринятую Россией в контакте со всеми остальными постоянными членами Совета Безопасности» и поддержали намерение Специальной комиссии Совета Безопасности ООН провести встречу 21 ноября в Нью-Йорке в целях обсуждения и выработки рекомендаций о путях повышения эффективности ее работы. Подчеркивалось, что рекомендации этой сессии будут представлены на одобрение СБ ООН.

Вот в таком плотном графике усилиями России был в тот момент предотвращен удар по Ираку.

Однако вскоре С. Хусейн опять вернулся к политике «качелей».

31 октября 1998 года иракское руководство объявило о полном прекращении деятельности Спецкомиссии ООН. Огромными усилиями России, Франции, Генерального секретаря Кофи Аннана тогда снова были сдержаны военные меры против Ирака. 18 ноября Ирак принял решение «возобновить сотрудничество со Спецкомиссией и разрешить ей нормальную деятельность», но при этом был выставлен ряд условий. После того как президент Клинтон заявил, что он не удовлетворен таким иракским решением, последовали официальные разъяснения Багдада, что это были не условия, а пожелания, которые не связаны с «ясным и безусловным решением» Ирака возобновить сотрудничество с ЮНСКОМ (Спецкомиссией ООН) и МАГАТЭ. Это уже не помогло, и по Ираку был нанесен удар.

Ретроспективно оценивая эту опасную игру Саддама Хусейна, который (как стало ясно после военной операции США в 2003 году) отлично понимал, что Спецкомиссия ничего и не могла обнаружить, так как Ирак не обладал и не производил к тому времени оружие массового поражения, можно прийти 3 к выводу: С. Хусейн нарочито каждый раз накалял обстановку в расчете на то, что обменяет ее смягчение на отмену санкции ООН против Ирака. Но он мог это делать только потому, что исключал американскую сухопутную операцию, — как явствовало из слов Тарика Азиза, удары с воздуха им не были особенно страшны. Опять та же вера Саддама в свою судьбу, а также импонировавшие ему постоянные признания со стороны окружения в его «стратегической и тактической гениальности» и уверенность, что такая «игра» со Спецкомиссией не закончится операцией США по его свержению.

Фиаско и финал

Я встретился с Саддамом Хусейном за три недели до начала американской операции против Ирака в 2003 году, когда США пошли до конца и свергли его режим. Я вылетел в Багдад после ночного разговора с президентом В.В. Путиным, который поручил мне незамедлительно и лично передать его устное послание С. Хусейну. Смысл послания заключался в призыве уйти с поста президента и обратиться к иракскому парламенту с предложением провести демократические выборы. Опасаясь вероятности того, что уход Саддама может вызвать внутреннюю дестабилизацию в Ираке, Путин поручил сказать Саддаму Хусейну, что тот может, например, сохранить свой пост в партии. Прибыв в Багдад, я отказался вначале встретиться с Тариком Азизом, понимая, что он попытается разузнать о содержании моей миссии, а, как было обговорено с В.В. Путиным, его предложение должно быть адресованным лично Саддаму Хусейну и к тому же предоставить ему возможность как бы принять решение по собственной инициативе. Путин сказал, поручая мне эту миссию, что, возможно, это — последний шанс предотвратить начало вооруженных действий США против Ирака.

Встреча с Саддамом, как я и просил, состоялась один на один. Был только наш мидовский переводчик, который прилетел со мной. С. Хусейн записывал в блокнот сказанное мною, у меня даже появилась надежда, что он примет предложение Путина. Потом Саддам спросил: могу ли я все это повторить в присутствии Тарика Азиза и председателя иракского парламента, находившихся в соседней комнате? При них я еще раз изложил устное послание президента России. Ответ Саддама сводился к обвинениям в адрес нашей страны в том, что мы опять, как и во время войны в зоне Персидского залива, его обманываем: дескать, говорили тогда, что, если он согласится вывести войска из Кувейта, не будет наземной операции против иракской армии. Я не менее горячо сказал, что он сам медлил с решением вывести войска, вплоть до американского ультиматума, а тогда уже было поздно. Выслушав это, Саддам молча похлопал меня по плечу и ушел. А вслед уходящему Саддаму Тарик Азиз громко, чтобы тот слышал, произнес: «Через десять лет посмотрим, кто оказался прав, наш любимый президент или Примаков».

Это была моя последняя встреча с Саддамом Хусейном. Он выглядел спокойным, какую-то уверенность вперед «на десять лет», возможно, создавал не только его сложившийся менталитет, но и влияние окружения. Это влияние могло быть очень большим — ведь еще одной чертой характера Саддама было то, что он не стремился к получению объективной информации. В беседах с ним я многократно в этом убеждался. При первой встрече в разгар кувейтского кризиса он меня уверял — и я думаю, он искренне в это верил, — что повсеместно арабские массы приветствуют ввод иракских войск в Кувейт, а палестинцы чуть ли не познали теперь близость своей победы. Дело в том, что, страшась возможной опалы, окружение информировало его преимущественно о тех событиях, процессах, тенденциях, которые подчеркивали «прозорливость, дальновидность, гениальность» вождя, и явно избегало давать негативную, но правдивую информацию. Во время кувейтского кризиса, наверное, он имел возможность ознакомиться с реальной картиной только при личных встречах с иностранными, в первую очередь с советскими представителями, а таких встреч было очень мало.

Я не исключаю, что перед американской операцией 2003 года через кого-то из близких с Саддамом людей ему передавались «обнадеживающие сигналы» от тех же американских секретных служб. Если это так, то было осуществлено классическое активное мероприятие. Во всяком случае, остается много вопросов, отсутствие ответов на которые может свидетельствовать в пользу этой версии: почему не были взорваны мосты, по которым американские танки устремились в Багдад? почему в одночасье было прекращено сопротивление не только иракской армии, но и весьма боеспособной, по оценке американских специалистов, национальной гвардии? кто отдал приказ о прекращении огня?

Наконец, задержание Саддама абсолютно не соответствовало публичной версии об извлечении из ямы скрывающегося иракского лидера, обросшего большой, чуть ли не до груди, бородой. Что-то во всем этом было не так…

Характерно, что, даже будучи свергнутым и находясь в тюрьме, Саддам Хусейн считал, что он «необходим Соединенным Штатам». Об этом он заявил в беседе со своим адвокатом Халилем ад-Дулаими. Адвокат пересказал слова Хусейна, что тот — «единственный лидер, способный справиться с растущим влиянием Ирана и радикальных шиитов, и США должны осознать „тяжелую реальность“ в регионе: Иран — враг арабов и США, и единственный, кто может победить Иран, — Саддам Хусейн».

По словам адвоката, просьбу прокуратуры о смертном приговоре его подзащитный рассматривает как попытку давления со стороны американцев, которые таким образом пытаются добиться помощи Саддама Хусейна.

Неужто жизнь так его ничему и не научила?

30 декабря 2006 года в 6.05 Саддам Хусейн был повешен. Приведение приговора в исполнение лишь по первой части обвинений для преобладающего большинства было неожиданным. Только что началась вторая часть процесса, во время которой Саддаму были предъявлены обвинения в применении газа, в результате чего погибли тысячи курдов. Однако, не дождавшись вердикта по этой части заседания суда, Саддама Хусейна лишили жизни. Что привело к такой поспешности? Может быть, когда-нибудь это станет ясно. Но пока можно лишь предполагать, искать объяснение путем логического осмысления событий.

Казалось бы, осуждение Саддама не только за смерть шиитов, но и за применение газа с целью массового истребления курдов было выгодно администрации Буша. Это в какой-то степени могло смягчить критику со стороны тех, кто особенно остро отреагировал на обнаружившееся отсутствие связи американской операции в Ираке с утверждениями, что Саддам Хусейн владел ядерным оружием.

Казалось, что администрацию США, стремящуюся создать условия для того, чтобы выйти из «иракского тупика», мало устраивало легкопрогнозируемое вслед за казнью Саддама усиление борьбы между суннитами и шиитами в Ираке. А такое можно было надежно предположить, что и произошло в действительности. Судя по всему, обстоятельства и вне Ирака не благоприятствовали спешной казни Саддама — против приведения приговора в исполнение выступали практически все европейские партнеры США, включая даже такого близкого союзника, как премьер-министр Великобритании Блэр. Хуже не придумаешь и время, выбранное для спешного приведения в исполнение приговора над Саддамом, — в день начала главного мусульманского праздника Ид аль-Адха и накануне Нового года.

Неожиданное для самого Саддама приведение приговора в исполнение до завершения над ним судебного процесса, возможно, было вызвано стремлением не дать ему произнести последнее слово, к которому он, несомненно, готовился. Все его высказывания на заседаниях суда были «промежуточными», связанными с теми или иными конкретными замечаниями обвинения или судьи. А в заключительном, последнем слове он мог бы сказать о многом. Возможно, именно этого хотели избежать те, кто оказался менее наивным, чем диктатор, веровавший в то, что он контролирует политическую игру…

Иллюзии направляли действия не только Саддама Хусейна.

В 2003 году Ирак стал объектом подпитываемой иллюзиями политики США. Стержнем внешней политики при Дж. Буше-младшем стала доктрина унилатерализма. Иными словами, Соединенные Штаты взяли на себя миссию самостоятельно определять, какое государство представляет собой угрозу международной безопасности, и без решения Совета Безопасности ООН и даже в одиночку и превентивно применять против такого государства свои вооруженные силы. Эта доктрина была выработана американскими неоконсерваторами, которые после трагических событий 11 сентября 2001 года стали оказывать преимущественное и непосредственное влияние — идеологическое и практическое — на определение и осуществление внешнеполитического курса США. О «ближневосточном кредо» неоконсерваторов свидетельствует хотя бы такой пример: один из их видных представителей, Р. Перл, излагая коллегам в Пентагоне свои взгляды на ближневосточную стратегию США, оперировал картой, на которой вся Палестина была названа Израилем, а Иордания — Палестиной.

Это было во время президентства Буша-младшего, при котором Перл был главой Совета по оборонной политике США. А другой видный неоконсерватор — заместитель министра обороны США с 2001 по 2005 год П. Вулфовиц заявлял о необходимости свержения существовавшего в Ираке режима, так как следует превратить Ирак в «первую арабскую демократию». Он потребовал ударить по Ираку в качестве ответа на теракт 11 сентября 2001 года, однако в американском руководстве победило мнение тех, кто объектом удара выбрал не Ирак, а Афганистан.

Провал с мотивировкой

Вопреки здравому смыслу, в 2003 году началась американская атака на Ирак. Вскоре рассеялись те мотивы, которые были названы США для оправдания своих действий. Умолкли громогласные заявления американских официальных лиц о том, что именно теперь, после оккупации Ирака, военные специалисты США, безусловно, найдут доказательства того, что Ирак либо уже обладал, либо был близок к обладанию ядерным оружием, а также производил другие виды оружия массового уничтожения — химическое, биологическое. На смену таким голосам пришли официальные заявления, что ничего из оружия массового поражения в Ираке не обнаружено, а созданная для их обнаружения комиссия из американских военных экспертов ликвидирована.

Можно считать, что все возможности американской разведки были задействованы для того, чтобы подтвердить другое обвинение против Ирака, которое тоже служило оправданием военной операции США, — «связи Багдада с международным терроризмом». Официальные лица США заявляли во всеуслышание о тесных связях, которые, мол, установил Багдад с «Аль-Каидой». Эти, понятно, уже не абстрактные, а конкретные обвинения тоже не выдержали соприкосновения с действительностью. Не кто иной, как директор ЦРУ США, выступая на слушаниях в американском конгрессе, заявил, что у Ирака не было никаких связей с бен Ладеном и его организацией. Иными словами, оказался мыльным пузырем и другой мотив американского вторжения в Ирак.

Между тем американская операция сама объективно способствовала расширению террористической активности. Ситуация, сложившаяся в Ираке после его оккупации, создала благоприятную почву для превращения этой страны в опорный пункт «Аль-Каиды», которая одновременно активизировалась против некоторых арабских и неарабских режимов — Саудовской Аравии, Турции, Кувейта. Международный терроризм всегда действует на основе «сообщающихся сосудов» — Афганистан, Балканы, Чечня, а на этот раз его плацдармом стал Ирак, куда просочились тысячи боевиков из зоны племен между Афганистаном и Пакистаном.

Потерпев провал с версиями тайного выхода Ирака на обладание оружием массового поражения и его связей с «Аль-Каидой», США стали все больше мотивировать свои действия стремлением распространить демократию не только на эту страну, но и вообще на весь Большой Ближний Восток. При этом подразумевается американская модель демократии, не имеющая по большому счету ничего общего ни с историческими, ни с религиозными традициями, ни с нынешним социально-экономическим положением, ни со сложившимся менталитетом арабских народов. Конечно, Ближний Восток не отделен стеной от остального мира. Естественно, он стал объектом и технико-технологического прогресса, он подвергается влиянию общедемократических мировых веяний. Все это так. Но это не имеет ничего общего со стремлением «причесать» Ближний Восток, да и другие части мира, под американскую «демократическую гребенку». Кстати, со стороны видны промахи самой американской демократии, ее абсолютная непригодность для универсального внедрения, как, очевидно, и демократических моделей других стран.

Мир столкнулся с феноменом, когда одно государство обвиняет другое в том, что в нем установлен антидемократический режим, и не просто обвиняет, а единолично вмешивается силой оружия во внутреннюю ситуацию и свергает этот режим, не пришедшийся «ко двору».

Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан создал в 2004 году так называемую «группу мудрецов», призванную выработать рекомендации по противодействию угрозам, в том числе исходящим и от внутристрановых ситуаций. Я был включен в эту группу, состоящую из 16 человек, подобранных Генеральным секретарем. Члены «группы мудрецов» пришли к единодушному мнению о необходимости противодействовать таким негативным процессам, как массовые убийства гражданского населения, форсированное приближение к обладанию ядерным оружием, возможная перспектива его передачи террористическим организациям, предоставление правящим режимом своей территории для базирования международной террористической организации. Однако существование именно такой внутристрановой угрозы должно выявляться не одним каким-либо государством, а коллективно через Совет Безопасности ООН.

И именно Совет Безопасности ООН должен определять систему мер по нейтрализации этой угрозы.

Следует отделить зерна от плевел. Рассмотрение внутристрановой ситуации с точки зрения ее угрозы миру и безопасности — это одно. А попытки навязать другим странам те или иные модели государственного или общественного устройства — это совсем другое.

Широко известно, что троцкисты в свое время считали не только возможным, но и необходимым экспортировать революцию в любую страну, вне зависимости от того, есть ли там благоприятные условия для развития революционного процесса или эти условия отсутствуют. А в настоящее время наподобие троцкистов действуют те, кто полагает, что можно экспортировать демократию в любую страну, вне зависимости от тех условий, которые существуют в этой стране, — ее истории, традиций, образа мыслей, мировоззрения, образа жизни.

Результаты операции

Что на самом деле было привнесено в Ирак, показали почти девять лет американской оккупации. Шиитско-суннитские отношения вылились в непрекращающиеся кровавые столкновения. В результате военных действий США и междоусобной, межконфессиональной борьбы погибло более одного миллиона иракских граждан, около пяти миллионов покинули страну. По сей день раздаются взрывы на улицах иракских городов, уносящие десятки человеческих жизней.

Происходит исламизация государственных структур — все шиитские партии, занимающие ведущее положение в багдадском правительстве и парламенте, — религиозного толка. Ирак был светским государством. Я ни в коей мере не хочу защищать режим Саддама Хусейна, который совершил много ошибок и преступлений, но его никто не мог обвинить, что он устанавливал религиозный порядок в стране. Ирак после американской оккупации пошел к тому, чтобы стать государством, управляемым по исламской модели. Ислам — это одна из мировых религий, ее исповедует значительная часть населения земного шара, и она внесла значительный вклад в мировую цивилизацию. Но когда в современных условиях государство строится на религиозной основе, вне зависимости от того, ислам это, или христианство, или иудаизм, и все ветви власти руководствуются религиозными соображениями — это, конечно, шаг не по пути к демократии.

Вместе с тем Ирак до американской оккупации был достаточно целостным государством. Долгое время там существовала курдская проблема, и курды на севере требовали автономии, получили ее, но продолжали вести войну, потому что не были удовлетворены конкретными условиями претворения этой автономии в жизнь. Но в то время иракские курды не выдвигали в качестве цели своей борьбы выход из состава Ирака. После американской оккупации Ирак практически очутился на грани раздела на части. Шииты и сунниты взрывают друг у друга мечети — их столкновения происходят на религиозной основе. Правда, и раньше были восстания шиитов, но против режима, а сейчас происходят столкновения между шиитами и суннитами на религиозной почве; это создает принципиально иную ситуацию.

Шииты хотят получить свою автономию на юге страны. Это крайне отрицательно скажется не только на Ираке, но и ослабит те силы в соседнем Иране, которые стремятся к демократизации иранского общества.

Новые акценты в своем развитии получила курдская проблема. Курды поддержали Соединенные Штаты, когда они ввели в Ирак свои войска. Но курды политически неоднородны. И, может быть, самое главное — на севере Ирака усиливаются сепаратистские настроения. Если будет создано курдское национальное государство, как бы это справедливо ни звучало, произойдет перекройка карты. Турки уже заявили, что тогда они введут свои войска на север Ирака. Но даже если курды удовлетворятся автономией, то они требуют передачу в эту автономию района Киркука с его богатейшими нефтяными месторождениями. А это их сталкивает с арабской частью населения Ирака.

Замышляя Иракскую операцию, США исходили, очевидно, из того, что иракский народ будет приветствовать оккупационные силы как освободителей. На самом деле эти «приветствия» вылились в вооруженное сопротивление, которое приобрело устойчивый характер. Видимо, иракский народ посчитал для себя большим злом, даже по сравнению с господствовавшим в Багдаде режимом, иностранную оккупацию страны. Думали, что с арестом Саддама Хусейна сократится сопротивление. Этого не случилось. Таково еще одно свидетельство, что против оккупационных сил выступают главным образом не сторонники свергнутого режима, а широкие слои населения, для которых абсолютно неприемлема иностранная оккупация.

Все это произошло в результате американской авантюрной операции в Ираке. Практически за три месяца до того, как началась эта операция, у меня была возможность переговорить с Кондолизой Райс, которая была в то время помощником президента США по национальной безопасности. Я ей сказал: «Вторгаясь в Ирак, вы совершите историческую ошибку». Она ответила: «Не беспокойся, во-первых, политического решения еще не принято, а во-вторых, если мы ударим, то у нас все продумано».

Ничего продумано не было. Когда в Ирак вошли американцы, они, по сути, перенесли на эту страну западногерманскую модель, внедренную после краха гитлеровского режима во время Второй мировой войны. В Западной Германии, как известно, запретили нацистскую партию, что было абсолютно правильно. В Ираке была объявлена вне закона двухмиллионная баасистская партия — единственная партия, в которой были и шииты, и сунниты, и арабы, и курды, и 80–90 процентов ее членов состояли в ней не по идеологическим соображениям, а чисто по карьерным. Выделенная из этой партии компактная группа из тех, кто готов был порвать со своим политическим прошлым, могла бы стать внутренней силой, осуществляющей стабилизационные меры. Этого не было сделано. Армию и полицию тут же распустили, а потом начали собирать, но уже в условиях упущенных возможностей.

Политические и военные тупики

В Белом доме, судя по всему, исходили из того, что послевоенное обустройство Ирака не будет представлять особых трудностей. Сначала ставка была сделана на политических эмигрантов, покинувших страну при режиме Саддама Хусейна. Рассчитывали, что они возглавят государственную машину, которая стабилизирует обстановку. Политические эмигранты возвратились, однако они скорее сосредоточились на борьбе друг с другом, а их роль в руководстве страной оказалась мизерной, так как у них отсутствовала опора в массах.

Когда стало ясно, что возвратившиеся эмигранты «не делают погоды», а борьба против оккупационных сил в тот период опиралась на «суннитский треугольник», ставка была сделана на то, чтобы нейтрализовать суннитов с помощью иракских шиитов. При Саддаме Хусейне шииты, составляющие большинство населения Ирака, действительно подвергались дискриминации, поэтому на шиитскую поддержку рассчитывали те силы, которые свергли режим Саддама Хусейна. Однако оказалось, что не все так просто. Среди шиитского населения тоже росла непримиримость к иностранной оккупации, которая выразилась в вооруженном восстании шиитов во главе с Муктадом ас-Садром в Фелудже и Насерии.

Через тяжелый процесс принятия временной конституции и выборов в парламент, а затем формирование правительств — временного и постоянного — создался видимый каркас становления структуры власти. Однако эта структура базируется на зыбкой основе — суннитский элемент, составляющий 20 процентов населения (без курдов, которые в своей массе тоже сунниты), практически оказался отодвинутым от власти. В случае федерального устройства государства сунниты, проживающие в основном в центральных районах Ирака, будут лишены нефтяных богатств страны — основные месторождения нефти расположены на юге и севере.

Между тем весьма авторитетные лица в США выступают даже не за федерацию, а конфедерацию в Ираке — за фактический раздел страны. Нынешний вице-президент США еще в свою бытность сенатором (возглавляя в сенате Комиссию по иностранным делам) настойчиво продвигал идею создания конфедеративного государства в Ираке с шиитским, суннитским и курдским государственными образованиями при номинальном центральном правительстве в Багдаде.

Как выйти из ситуации в Ираке?

Президент Дж. Буш-младший сначала решил разрубить иракский гордиев узел с помощью наращивания оккупационных сил. Была опубликована «новая стратегия», согласно которой в Ирак направлялось дополнительно 22 тысячи американских солдат и офицеров, чтобы взять под более плотный контроль Багдад и те районы страны, которые стали оплотом сопротивления оккупационным войскам. Вскоре стало очевидно, что «новая стратегия» оказалась неспособной радикально изменить ситуацию в Ираке. В то же время активизация оккупационных сил привела к серьезному росту американских потерь в живой силе.

Специальная комиссия Бейкера — Гамильтона заявила о необходимости незамедлительно объявить о сроках сокращения и вывода американских войск и начать переговоры США с Ираном и Сирией, которые в состоянии помочь нормализации положения в Ираке. Рекомендации этой комиссии поддерживались очень многими политиками, экспертами. Широко известно, что Дж. Бейкер — один из наиболее динамичных Государственных секретарей США — был правой рукой президента Буша-старшего. Связка Бейкер — Гамильтон символизировала двухпартийный республиканско-демократический подход. Наконец, по-видимому, не последнюю роль в подготовке рекомендаций принимал, как я думаю, один из лучших знатоков Ближнего Востока в США посол Э. Джареджан, возглавлявший ближневосточное отделение в фонде Бейкера. Но Буш-младший проигнорировал рекомендации комиссии Бейкера — Гамильтона.

Тупиковая ситуация, в которую, несомненно, попала американская политика в Ираке, привела к резкому изменению общественного мнения против Буша, что фиксировалось проводимыми опросами, вынужденной отставкой одного из наиболее оголтелых сторонников унилатерализма — Рамсфельда, уходу со своих постов ряда неоконсервативных авторов этой концепции — Вулфовица, Перла.

23 августа 2008 года директор Национальной разведки США обнародовал «Национальную разведывательную оценку» положения дел в Ираке. «Развитие событий в сфере политики и безопасности в Ираке, — констатируется в докладе, — по-прежнему определяется прежде всего боязнью шиитов потерять политическое господство, стойким нежеланием суннитов признать свой второстепенный политический статус, соперничеством с фракционными группировками фанатиков, которое выливается в вооруженные конфликты и демарши экстремистских формирований, таких как „Аль-Каида“ в Ираке, и боевиков, близких к „Армии аль-Махди“, которые стараются поддержать агрессию со стороны фанатиков». Такая оценка, можно считать, была признанием полного провала политики США в период оккупации Ирака.

За время оккупации Соединенным Штатам, пожалуй, удалось лишь одно в области безопасности — они предотвратили или, скорее, приостановили на данный момент союз суннитов с «Аль-Каидой». В результате конфиденциальных переговоров с руководством коалиции суннитских племен губернаторств Анбар и Нинева были созданы вооруженные формирования для очистки территории этих племен от боевиков «Аль-Каиды».

Американское командование не пожалело на организацию этой операции ни легкого вооружения, переданного племенам, ни денег, ни обещаний, что представители суннитской общины займут достойные места во властных структурах Ирака. Дело дошло до того, что прибывший в Багдад директор Национальной разведки США Д. Негропонте заявил о возможности возвращения на службу в иракские органы безопасности «кадров саддамовской эпохи» (то есть преимущественно суннитов). Еще больший просуннитский жест был сделан Негропонте, настоявшим на снятии с поста шефа иракской разведки шиита М. Шахвани. В этой связи не мешало бы отметить, что структура, возглавлявшаяся Шахвани, была создана ЦРУ после оккупации Ирака специально для работы против суннитского сопротивления.

Боевики «Аль-Каиды» были вытеснены из суннитского треугольника, но это не привело к изменениям во властных структурах Ирака в интересах суннитов.

Последние выборы в парламент состоялись в 2010 году. Хотя на них больше всех голосов набрал составленный не по религиозному принципу блок «Аль-Иракия», возглавляемый бывшим временным премьер-министром Айядом Аллауи, власть сохранилась у коалиции шиитских партий. Премьер-министром остался Нури аль-Малики.

Однако положение в Ираке нельзя рассматривать лишь через призму шиитско-суннитских и арабо-курдских противоречий. Обозначается отсутствие единства среди шиитов, в том числе в большой шиитской коалиции, определяющей политику правительства. Премьер-министр Нури аль-Малики не может сказать, что опирается на полную и безоговорочную поддержку духовного руководителя шиитов аятоллы Али аль-Систани и тем более на сторонников молодого шиитского лидера Садра, за спиной которого стоит «Армия аль-Махди». Дело дошло до кровопролитных внутришиитских схваток.

Отсутствие единства характеризует положение и среди суннитов. Значительная часть склонна поддерживать наращивающих свое влияние баасистов. Возможно, кто-то зачисляет всех членов действующей в подполье партии «Баас» в лагерь последователей Саддама Хусейна, но такое видение представляется упрощенным. Среди баасистов постепенно вызревает новое руководство, которое озабочено тем, как будет управляться страна после ухода оккупационных сил, понимая, что восстановление режима Саддама невозможно, да и не отвечает потребностям Ирака.

При всей неоднозначности политических выводов по поводу тактической и стратегической ориентации ведущих иракских партий чаша весов по-прежнему склоняется в пользу большого, если не сказать определяющего, влияния Ирана на внутреннюю обстановку в Ираке.

15 декабря 2011 года в Багдаде министр обороны США Леон Панетта спустил флаг американского контингента и объявил об окончании американской операции в этой стране. Президент Обама, выступая накануне на военной базе в Северной Каролине, сказал, что США оставляют Ирак «суверенным, стабильным и самодостаточным» государством.

Трудно предположить, что с прекращением оккупации Ирак сможет в течение целого ряда лет обрести стабильность и спокойствие, — таких масштабов достиг хаос, в который Ирак оказался погруженным с 2003 года.

Коренной вопрос заключается в следующем: помогут ли Соединенные Штаты, провалившиеся с политикой оккупации Ирака, вывести страну из террористической бездны? Ответ на этот вопрос повисает в воздухе.

Одной из главных для Ирака остается курдская проблема. Думаю, что уместно несколько углубиться в ее суть, тем более что мне довелось многое наблюдать с достаточно близкого расстояния. Я был первым советским журналистом, который встретился с руководителем курдского национально-освободительного движения Муллой Мустафой Барзани в 1966 году после того, когда он в очередной раз порвал с Багдадом и взял под свой контроль север Ирака — Курдистан. Военные действия между правительственными войсками и курдами вновь вспыхнули в тот период, то снижая свой накал, то повышая.

Моя поездка на север Ирака вписывалась в линию, которую начала проводить Москва, когда вместо погибшего в июле 1966 года в авиационной катастрофе Абдель Саляма Арефа президентом стал его брат, не замешанный в кровавых акциях против левых сил. С учетом важности Ирака в регионе СССР предпринял ряд шагов по сближению с новым иракским руководством. Немалое значение при этом придавалось попытке сблизить Багдад с курдскими повстанцами, которые практически контролировали север страны. Москва была заинтересована в решении курдской проблемы мирными средствами.

Кто он — Мулла Мустафа Барзани?

Особенность обстановки, да и ряд преимуществ для Советского Союза создавал факт давних дружеских отношений, сложившихся с руководителем курдского национально-освободительного движения Муллой Мустафой Барзани.

Интересна история этого человека. Совсем ребенком в 1905 году Мулла Мустафа впервые оказался в тюрьме вместе со своей матерью, когда его старший брат руководил восстанием против турецких властей. Мальчиком он принимает участие в борьбе 1914–1916 годов. В 1931 году сражается на стороне своего брата шейха Ахмеда, изгнавшего солдат багдадского правительства с территории племени барзан. Лишь с помощью английской авиации удалось подавить курдов. Захваченный в плен, Мулла Мустафа проводит одиннадцать лет в ссылке. В 1943 году он тайно возвращается в свой район и вновь начинает борьбу. Она увенчалась успехом, и Нури Саид — тогдашний иракский премьер-министр — принимает условия курдов. Но через два года он с помощью англичан наносит удар по отрядам Барзани.

Во время Второй мировой войны на территории Ирана была создана курдская Мехабадская республика — Мулла Мустафа Барзани стал ее военным министром. После окончания войны и вывода советских войск из Ирана республика была разгромлена. Барзани с 500 бойцами, главным образом из племени барзан, перешел границу Ирана с СССР. Курдские бойцы были разоружены, некоторые из них обосновались в Азербайджане, другие в Средней Азии. Барзани жил в СССР под фамилией Мамедов. Его пребывание и бойцов из его племени не афишировалось. Ни он и никто из тех, кто вместе с ним пересек границу и очутился в нашей стране, не служили в советских вооруженных силах. Так что распространяемые слухи, что Барзани был генералом Советской армии, ложны от начала и до конца. Слухи эти, однако, связаны с одним эпизодом, о котором мне впоследствии рассказал сам Барзани. Как-то находясь в Москве, он купил в Военторге (тогда это было можно) форму генерала и в ней сфотографировался. Фотография эта попала в английскую разведку.

Переломы в жизни Барзани и его близких произошли после смерти Сталина. Вот моя запись его рассказа (Барзани говорил по-русски, но, мягко говоря, не лучшим образом. Я в записи переложил его рассказ на литературный язык): «Я подошел к Спасским воротам Кремля и стал в них стучать. Выбежал офицер. Красивый, стройный, с серыми глазами. Спрашивает: что ты стучишь? Я ответил: это стучит в Кремль не Барзани, а курдская революция». Барзани, по его словам, был принят 5 Г.М. Маленковым, и после состоявшейся беседы его направили на учебу в Высшую партийную школу, а его соплеменников приняли в различные средние учебные заведения. Все они прожили в Советском Союзе 12 лет. После победы иракской революции в 1958 году Барзани вернулся в Ирак и стал там — с учетом важности для Касема сохранения единства новой власти с курдами — вице-президентом Иракской Республики. Однако отношения вновь ухудшились, Барзани ушел на север Ирака, в Курдистан. И снова вспыхнула кровавая война между Багдадом и курдами.

Война ужесточилась при Арефе и продолжалась на первых порах, когда президентом стал его брат. В июле 1966 года новый президент Ареф и Барзани договорились о мире. Большая война стихла, но вооруженные стычки продолжались. В этих условиях мне в Каир, где находился корпункт «Правды», пришло указание из редакции побывать на севере Ирака.

Барзани не был изолирован. С ним общались, в том числе и журналисты, но все они проходили на север Ирака через Иран. Я не мог позволить себе обойти стороной официальные иракские власти. Это было бы контрпродуктивным с учетом нашего стремления сблизить Барзани с Багдадом.

16 декабря 1966 года меня принял президент Ареф. До этого я получил его письменные ответы на вопросы — интервью предполагалось для опубликования в «Правде». Ареф назвал в числе самых актуальных проблем нормализацию на севере Ирака. Опершись на это заявление, я сказал Арефу, что советскому журналисту не пристало пробираться в Иракский Курдистан из Ирана, так как мы считаем курдский регион неотъемлемой частью Ирака. По-видимому, аргументация подействовала, и Ареф дал принципиальное согласие, адресовав меня к иракскому министру обороны для организации моей «передачи» курдам. В конце концов детали были утрясены, и я выехал на север в сопровождении двух иракских офицеров и бронетранспортера с солдатами. Один из сопровождавших меня офицеров, как меня сориентировали в посольстве, был братом министра обороны Ирака. О другом я узнал сам. Когда на привале мы обменивались шутками с сопровождавшим меня переводчиком — молодым сотрудником нашего посольства в Багдаде Сашей Зотовым, который впоследствии вырос в посла в Сирии, — этот офицер не смог сдержать смех, и мы поняли, что он отлично знает русский язык. Только на обратном пути в ответ на обращенную к нему тираду, что, дескать, нечего играть в молчанку — ведь он отлично понимает по-русски, — лейтенант, оставшись один на один с нами в машине, сказал на русском: «Ну ладно, хватит валять дурака».

Связались с курдами по рации — те потребовали отсечь бронетранспортер, но офицеров пропустили, а ведь ехали мы в зимнюю штаб-квартиру Барзани, где еще не побывал ни один представитель Багдада.

И вот мы в Курдистане. Не удержусь от лирического отступления. В этих сказочных по красоте местах две с половиной тысячи лет проживает гордый, свободолюбивый народ — курды, как их иногда называли, «рыцари Востока». Им есть чем славиться, хотя бы тем, что курдом был не побежденный крестоносцами Салах ад-Дин (Саладин). Меньше радости им принес тот факт, что курдом был и Нури Саид. Но какая природа! Уходящие в небо горы, бурные потоки, звенящие от чистоты воды. Какое смелое сочетание цветов — белоснежные вершины, ярко-бронзовые скалы и темно-зеленый ковер из мха, расстеленный у подножия. Кажется, что огромные валуны специально сброшены на мох, чтобы этот ковер не унесли порывы ветра. Со склонов почти параллельно земле — невесть как они там держатся — тянутся ровные стволы деревьев.

Автомашина идет по узкому шоссе. Выезжаем из тесного коридора двенадцатикилометрового ущелья Гали-Али-Бек. Развилка: направо — путь на Равандуз, налево — на Диану, прямо — дорога на Хадж-Умран, до самой иранской границы. Мы едем прямо. Последний иракский армейский патрульный пост пропускает автомашину. Дальше нет ни одного иракского солдата, ни одного правительственного чиновника. Это район, контролируемый курдскими отрядами Муллы Мустафы Барзани.

Навстречу движется «виллис» с тремя вооруженными людьми: членом ЦК Демократической партии Курдистана Сами, порученцем Барзани и шофером. На его коленях лежит автомат. Приветствия. «Виллис» уходит вперед, показывая путь. А дальше — уже на мулах по узкой тропинке между отвесной скалой и пропастью. По словам Сами, несколько пешмерга (так называют себя курдские повстанцы — «смотрящие в лицо смерти») могли бы противостоять здесь целым подразделениям.

Барзани встретил меня с двумя сыновьями — Идрисом и Масудом. Семнадцатилетний Масуд был тогда начальником 3 радиостанции. Я вез с собой подарки сыновьям Барзани — наши наручные часы «Полет», но был несколько смущен, когда увидел у них на руках «Ролекс». Мулла Мустафа Барзани встретил меня с нескрываемой радостью. Тут же пригласил в небольшую землянку, где жарко горели дрова в печке на колесиках, а натянутое под потолком полотно местами провисало под тяжестью воды — за стенами шел дождь с мокрым снегом. Периодически по водным «мешкам» стучали палкой, и вода проливалась струйкой в подставленный бидон.

На земле, покрытой ковриком, были расставлены блюда. С нами вместе сидели, скрестив ноги, и иракские офицеры, один из них вслушивался в беседу, которая шла на русском языке. Но Барзани был через Сами предупрежден мной, что иракец знает русский, и поэтому беседа оказалась «направленной». Барзани сказал мне: «В Багдаде одни воровщики и жуликаны (он так и сказал), но один честный и хороший человек — это министр обороны». Конечно, все это предназначалось для брата министра, сидящего рядом.

Настоящая беседа состоялась ночью, когда меня разбудили два курда с автоматами и повели в другую землянку. Барзани заключил меня в объятия и произнес: «Советский Союз — мой папа». Барзани сказал, что приветствует мирную договоренность, но не верит Багдаду, где экстремисты оказывают сильное сопротивление курсу по выполнению правительством соглашения о перемирии с курдами. Постоянное ожидание возобновления широких военных действий, добавил он, не позволяет серьезно заняться улучшением жизни курдского населения (как трудно живут курды, я видел сам: домики, прилепившиеся к склонам гор, стены жилищ выложены из камня; глиняные крыши постоянно трамбуются катками, чтобы не протекали; нет электричества; убранство комнат состоит из керосиновой лампы и циновок, на день сложенных на глиняном полу), а Багдад помочь не спешит, хотя и были даны такие обещания.

На мой вопрос, есть ли у него связи с Ираном — у нас были данные о конфиденциальных поездках Барзани к шаху, — не задумываясь, ответил утвердительно: «Не хочу ничего скрывать. А что делать, когда у меня единственная связь с миром через иранскую границу?» Но пожалуй, главным для меня был ответ Барзани на мой вопрос: «Как вы мыслите себе будущее, ведь вы, безусловно, знаете о слухах, будто курды хотят отторгнуть от Ирака населенные ими земли».

— Это враги мира на Иракской земле так говорят о нас. Если бы иракское правительство даже попросило нас отделиться, мы бы не пошли на это. Мы не хотим выходить из Ирака. Это наша родина. Но курды должны в ней пользоваться всеми правами наравне с арабами. Вот за что идет борьба.

Из беседы с Сами я узнал, что за несколько дней до нашего приезда одного пешмерга посадили в партизанскую тюрьму — обычную землянку, закрытые двери которой охраняются автоматчиком. «Он произносил антиарабские речи, — объяснил Сами. — В них слышались нотки расизма. Мы никому не позволим извращать характер нашей борьбы».

«Отряды повстанческой армии состоят в основном из курдов, — говорил мне сын Барзани Идрис, — но среди нас много ассирийцев, есть и армяне. Один из высшего органа — Революционного национального командования — араб, командир коммунистического батальона. Этот батальон был сформирован из членов Коммунистической партии Ирака — арабов и курдов, которые ушли на север, спасаясь от кровавых погромов в 1963 году».

Соглашение достигнуто, торжество, но что дальше?

Следующая моя поездка на север Ирака состоялась сразу после того, как сменилась власть в Багдаде. Беседа с Барзани показала, что у него появилась слабая надежда, что новое иракское руководство может больше, чем прежнее, настроиться на решение курдской проблемы, — ведь после подписания соглашения с теперь уже бывшим президентом Арефом столкновения продолжались. Что будет дальше? Этот вопрос незримо присутствовал при моей беседе с курдским лидером.

Волновала Барзани и его окружение ситуация и внутри курдского движения. В это время отряды пешмерга сталкивались не только с частями иракской армии. Стычки, подчас масштабные и кровавые, происходили с вооруженными формированиями, подчиненными Джалялю Талабани. Барзани их презрительно называл джаш, что в переводе с курдского означает «осел». Расколами в курдском стане умело пользовался Багдад, часто действуя чужими руками.

В Москве решили, что поездки корреспондента «Правды» в Иракский Курдистан должны быть продолжены. Что принесет Ираку — арабам и курдам — ближайшее будущее? — с этим нелегким вопросом я въезжал второй раз в курдский район на севере Ирака. На этот раз меня не сопровождал «иракский эскорт» — машина с шофером-курдом прямо подъехала к багдадскому отелю, откуда мы и направились на север. И по дороге все кругом выглядело иначе, чем в конце 1966 года. Приглушив яркие зимние цвета, солнце окрасило в пастельные тона склоны гор — бледно-зеленый и бледно-желтый. Память о зиме сохранили лишь ледяные воды быстрой речушки на дне ущелья. Наш вездеход «лендровер» поминутно перебегал с одного ее берега на другой, снижая скорость лишь на высоких мостиках. Шофер был спокоен: у начала ущелья нас пропустили — значит, навстречу на этом участке не пойдет ни одна машина.

Шофер — высокий, стройный курд с иссиня-черными волосами и совершенно зелеными глазами — вел машину отчаянно. Он сидел за рулем, туго опоясанный патронташем с двумя запасными автоматными магазинами. Нас вез на север пешмерга — боец отрядов Муллы Мустафы Барзани.

Я провел заполненную до отказа впечатлениями неделю, встречаясь с Барзани, его сыновьями, членами политбюро и ЦК ДПК, многими, многими простыми пешмерга. Они говорили о главном — о путях решения проблемы, которая уже стоила стольких жертв и лишений народу Ирака. И если первые две поездки в Иракский Курдистан носили, в общем, ознакомительный или чисто журналистский характер, то последующие все больше стали походить на посредническую миссию.

Перед третьей поездкой я встретился в Багдаде с Саддамом Хусейном, которого назначили представителем иракского руководства для «ведения дел» с курдами. Не занимая еще главных позиций в руководстве, Саддам Хусейн рассматривал решение курдского вопроса как трамплин для своего выдвижения. Это создавало неплохую предпосылку для попытки полноценной автономии курдов в рамках Ирака. Такую мысль разделял и исполняющий обязанности советского посла в Багдаде Ф.Н. Федотов. И неслучайно в беседах со мной Саддам Хусейн подчеркивал конструктивность своей позиции и даже просил передать Барзани, что готов сделать очень многое, чтобы привести отношения между арабами и курдами к урегулированию.

Так, в беседе, состоявшейся 23 января 1970 года, он говорил о необходимости диалога с «братьями из руководства Барзани», «чтобы договориться о настоящей гарантированной автономии курдов». И единственная проблема, по его словам, которая может помешать этому, — это кризис доверия. «За прошедшие годы столкновений, вражды не несет полной ответственности ни партия „Баас“, ни Барзани, — сказал Саддам Хусейн. — Но пролилась кровь, и для того, чтобы восстановить доверие, необходимо при наличии добрых намерений изолировать те лица или группировки, которые стоят на экстремистских позициях с двух сторон». Такие заверения располагали к оптимизму и положительному отношению к самому Саддаму, тем более что он подчеркнул заинтересованность в том, чтобы я регулярно посещал Курдистан.

Можно считать, что с 1966 по 1970 год я был единственным советским представителем, который регулярно встречался с Барзани. Летом жил в капере — шалаше, зимой — в землянке. Со мной в поездках были и Виктор Викторович Посувалюк, и Олег Герасимович Пересыпкин, но миссия возлагалась на корреспондента «Правды». Делал все, чтобы сблизить стороны. Помогали влиять на Барзани уже упомянутый мной Сами (настоящее имя — Мухаммед Махмуд Абдаррахман) и Махмуд Осман, известный под именем доктор Махмуд, — тогда два члена политбюро ДПК. Доктор Махмуд действительно был врачом, получил высшее медицинское образование, оказывал помощь больным, шутил, что его «знак зодиака» — шприц и винтовка.

Очень большую положительную роль в достижении согласия между двумя сторонами сыграл видный иракский общественный деятель, лауреат Ленинской премии мира, скромный, умный и обаятельный Азиз Шериф. В это время он уже вернулся в Багдад из эмиграции и был включен в правительство. Думаю, что по инициативе Саддама Хусейна он посетил Курдистан в конце 1969 года. Вскоре туда в очередной раз прибыл и я. Это был именно тот момент, когда решалась судьба соглашения. Накануне нашего приезда в Курдистане состоялись переговоры с делегацией из Багдада. Был согласован ряд проблем. Главная из них — принцип автономии курдов. Но не пришли к общему знаменателю по вопросу об участии курдов в высшем иракском органе власти — Революционном командовании. Оставили открытыми вопросы о будущем Киркука, пешмерга, сроках заявления о создании курдской автономии.

Обедали втроем — Барзани, Азиз Шериф и я. Распили бутылку иранского (!) коньяка. Барзани был как никогда открыт, разговорчив. Провозглашал тосты за русский народ, Советский Союз. Откровенно сказал, что его подтолкнули на переговоры с Багдадом рекомендации СССР, одну из таких рекомендаций процитировал: «Даже само согласие на переговоры укрепляет позиции курдов, ДПК».

Но после обеда из бесед и с доктором Махмудом, который был назначен руководителем курдской переговорной делегации, и с Азизом Шерифом, с которым жил в одной землянке, и с рядом своих уже хорошо знакомых курдов понял: не так все просто. Мы с Азизом Шерифом были единого мнения, что главное сейчас для курдов — не делать упор на пока нерешенные вопросы, а обязательно продолжить переговоры, направив для этого свою делегацию в Багдад. С нами согласились. А в Багдаде я уже встречал курдскую делегацию в нашем посольстве. Было непривычно видеть Идриса, Масуда, доктора Махмуда, Сами в костюмах, при галстуках. Это было 6 февраля 1970 года. 14-го снова встретились в советском посольстве. За этот промежуток времени на переговорах удалось продвинуться по ряду вопросов. Стороны пошли навстречу друг другу не без нашего влияния. Насчет Киркука курды согласились на такой компромисс — город будет включен в курдскую автономию, но нефтяные дела останутся в руках центрального правительства.

11 марта 1970 года президент Бакр по багдадскому радио и телевидению зачитал декларацию о провозглашении мира на основе признания права курдов на национальную автономию в рамках Иракского государства. Наряду с арабами курды были провозглашены основной национальностью Ирака. Курд становился вице-президентом, в правительство в Багдаде вошли пять министров-курдов.

Документ, получивший название «Программа 11 марта 1970 года», был с восторгом встречен повсеместно в Ираке. Тысячами радостных курдских костров зажглись горы вокруг Киркука. Островком в людском море стала праздничная трибуна на площади Ат-Тахрир в Багдаде во время всенародной демонстрации после объявления о прекращении войны с курдами на иракском севере. Рядом с президентом Ирака А. Бакром, Саддамом Хусейном стояли в национальной одежде сыновья Муллы Мустафы Барзани — Идрис и Масуд — и доктор Махмуд.

Саддам против Барзани — неудавшееся покушение

Однако, к сожалению, через некоторое время отношения с Багдадом вновь напряглись и на горизонте уже начала маячить новая война. В таких условиях состоялась еще одна моя поездка на север Ирака. Перед ней 22 января 1973 года в Багдаде я встретился с Саддамом Хусейном, который настойчиво советовал, чтобы я обязательно повидался с Барзани. Как сказал Саддам, тот не поймет, если, будучи в Багдаде, я не приеду к нему после трехлетнего перерыва. «Мы заинтересованы в том, чтобы он не подумал о снижении интереса Советского Союза к нему, мы очень высоко ценим то влияние, которое вы на него оказываете», — сказал Саддам, добавив, что дает распоряжение о предоставлении мне самолета для полета до Киркука и вертолета до Равандуза. Был ли он искренен или, может быть, хотел использовать наши наработанные связи с Барзани, чтобы оттянуть его от нарастающего сближения с Ираном? А может быть, хотел выровнять отношения с Барзани после разрыва между ними?

В Равандузе снег по колено. За нами в самый центр иракского военного лагеря приехала машина с курдом за рулем. Но это отнюдь не показатель отсутствия напряженности. У первого курдского поста — как в то время, когда не было соглашения, — шлагбаум, вооруженная охрана. Прибыли в небольшое местечко. У дома — Идрис и Масуд. Чувствуется, что Идрис нервничает. Это стало еще яснее, когда приехал Барзани и мы с ним несколько часов говорили по-русски, а Идрис ничего не понимал. Мне доверительно рассказывали, что через Идриса проходят связи с иранцами, поэтому не были неожиданными его слова, что «нет никаких доказательств намерения Багдада выполнять соглашение».

Действительно, в то время особенно проявились два, я бы сказал, личных раздражителя в отношениях между Барзани и Саддамом Хусейном. О первом мне рассказал Мулла Мустафа сам. К нему приехала группа шейхов. Он принимал их в палатке. Один из шейхов попросил разрешения записать беседу на портативный магнитофон (тогда этот «портативный» весил несколько килограммов). Шофер небольшого автобуса, на котором прибыли шейхи, оставался за рулем. В магнитофон была заложена взрывчатка. Водитель — из иракских спецслужб — привел ее в действие дистанционным управлением. Раздался взрыв. Барзани спасло только то, что в момент взрыва один из пешмерга наклонился к нему, подавая кофе. Он погиб, закрыв собой Барзани. «Дураки из моей охраны, — добавил Мулла Мустафа, — застрелили всех шейхов и водителя, так что допрашивать было некого. Но я уверен, что это дело Саддама Хусейна».

Второй раздражитель был связан с его старшим сыном, Абейдуллой. Еще при первом моем посещении Барзани сказал мне, что арестовал Абейдуллу и намерен его расстрелять, так как он открыл «врагам путь, по которому мы получаем материальные средства». Не знаю, подействовали ли мои слова, что, может быть, Абейдулла это сделал не из враждебных чувств, а по ошибке, но он остался жив. Более того, в связи с приступом аппендицита ему разрешили выехать в Багдад. Оттуда Абей-дулла не вернулся, и все обращения к иракским властям о его возвращении оставались без ответа[65].

В это время особое беспокойство Багдада, да, не скрою, и наше, вызывали усилившиеся связи Барзани с шахским Ираном, за которым в то время стояли США. Поступали достоверные сведения и о поездках эмиссаров Барзани в Тель-Авив. Израиль, стремясь использовать курдскую проблему в Ираке для ослабления своего потенциального противника, передавал курдскому движению денежные средства, но относительно небольшие. На мой прямой вопрос, обращенный к Барзани по поводу характера его отношений с иранским шахом, он ответил: «Я постучал за хлебом в один дом — мне отказали (Барзани имел в виду Багдад. — Е. П.). Что мне, умереть с голоду? Я постучал в другой. Кто виноват — я или тот, кто мне отказал?» Барзани не отрицал и получение оружия из Ирана, объясняя это тем, что сам не начнет войну, но нужно быть готовым к обороне.

Сидели в тот день с Барзани до ночи. Он уехал с несколькими машинами охраны, а я уединился с доктором Махмудом. Он прямо просил меня повлиять на Барзани, чтобы тот развернулся в сторону Багдада. Прогуливались в сопровождении двух автоматчиков. Ноги утопают в снегу. Вернулись спать. Холодно, охранник топит печку-буржуйку. И каждый раз, когда подкладывает поленья, чтобы мы не угорели, открывает окно. Просыпаюсь каждый раз от холода, хотя и сплю в спортивном шерстяном костюме.

В 1975 году опять вспыхнула война между курдами и иракским правительством. За год до этого, в 1974 году, Багдадом был принят Закон № 33 об образовании Курдского автономного района.

Этот закон был негативно воспринят Барзани, так как в то время уже происходило принудительное выселение курдских семей и замена их иракскими арабами в районе Киркука. Но вспыхнувшее курдское восстание отнюдь не было идентичным выдвижению лозунга выхода из Ирака. Возможность достижения согласия с курдскими повстанцами тем не менее сохранялась, так как курды не провозглашали своего стремления отделиться от Ирака даже во время ирако-иранской войны, на заключительной фазе которой они подверглись жесточайшим атакам иракской армии, применявшей химическое оружие.

Иракские курды не ставили вопрос об отделении и тогда, когда Багдад был ослаблен и не мог оказать решительного сопротивления. Так произошло при поражении Ирака в войне в зоне Персидского залива или при отвлечении его наиболее боеспособных сил на подавление восстания шиитов на юге страны. Курды в то время установили контроль над всей территорией своего проживания, включая Мосул, Эрбиль, Сулейманию, а на некоторый период и Киркук. Нужно сказать, что вопрос об отделении не возникал и после установления в 1991 году решением Совета Безопасности ООН «зоны безопасности» севернее 36-й параллели, — из этой зоны были полностью выведены иракские войска. В результате этого прошли первые выборы в Национальный совет, сформировано правительство. Но все это происходило под лозунгом не выхода из Ирака, а «Курдистану — полную автономию». Такая линия курдского движения поддерживалась Советским Союзом, а затем и Российской Федерацией, хорошо понимавшими, к каким негативным последствиям для Ближнего Востока может привести территориальный развал Ирака.

Будущее Курдистана неоднозначно

Что касается времени, наступившего после американской военной операции против Ирака в 2003 году, то оно привнесло в курдское движение достаточно сильные сепаратистские настроения. Мне представляется, что Вашингтон встал перед дилеммой: либо поддерживать такие настроения и тем самым окончательно сломать Ирак, разделив его на части, либо, на что и нацелились США, сохранить Иракский Курдистан в составе общего государства в расчете, что удастся опереться на курдов в отстаивании своих интересов. К тому же поддержка настроений по созданию самостоятельного курдского государства могла бы привести США к серьезным противоречиям с их союзником по НАТО Турцией.

Между тем в курдском национальном движении еще во второй половине 60-х годов произошел полный разлад, а затем и раскол. Еще при первом моем посещении Иракского Курдистана в 1966 году генеральный секретарь ЦК Демократической партии Курдистана Хабиб сказал мне, что из партии были исключены Джаляль Талабани (нынешний президент Ирака) и группа примыкавших к нему лиц, которые «ведут подрывную деятельность». После подписания «Программы 11 марта 1970 года» Талабани распустил свою организацию и вернулся в ДПК.

Вооруженное восстание курдов против Закона № 33 было подавлено Багдадом. Барзани перебрался в Иран, затем в США, где умер в 1979 году. А Талабани вновь вышел из ДПК.

Со второй половины 70-х годов в Курдистане существовали две силы — ДПК во главе с сыном Барзани Масудом и Патриотический союз Курдистана, созданный Джалялем Талабани. До середины 90-х годов не произошло сближения этих сил, хотя, казалось бы, этому должна была способствовать ирако-иранская война. Более того, в начале 80-х годов начались ожесточенные столкновения между вооруженными отрядами барзаниевской ДПК и талабаниевской ПСК. Только после серьезных поражений курдов от иракской армии они вступили в переговоры, поделили в 1992 году поровну места в курдском парламенте и создали «коалиционное правительство». Но это не привело к прекращению борьбы между двумя курдскими объединениями.

В конечном счете не помог организованный Соединенными Штатами в 1998 году приезд Масуда Барзани и Джаляля Талабани в Вашингтон и заключенное между ними соглашение. Сама эта инициатива американской администрации имела ярко выраженный антисаддамовский характер — США были заинтересованы в сильном Курдистане в качестве контрбаланса Багдаду. Но до 2002 года фактически существовали два правительства в Иракском Курдистане, и только в конце 2002 года, то есть незадолго до начала американской военной операции, в Иракском Курдистане удалось сформировать единое правительство. Несмотря на то что оно поддержало США в военной операции, закончившейся в 2003 году свержением режима Саддама Хусейна, и Барзани, и Талабани весьма настороженно высказались в своих заявлениях о последствиях американской акции.

Пешмерга участвовали в локальных операциях совместно с американцами против иракской армии. В марте 2004 года в городе Салах-эд-Дин состоялась организованная двумя основными курдскими силами конференция по вопросам общекурдского примирения. Курды стали основной опорой американской политики по созданию правительства в Багдаде, выработки конституции. Наконец, Джаляль Талабани стал президентом Ирака. Наряду с этим состоялась договоренность, что главой Иракского Курдистана является Масуд Барзани.

В мае 2008 года я побывал в Иракском Курдистане. Характерно, что получил приглашение посетить Курдистанский район Ирака (КР), а не Багдад от президента Ирака курда Джаляля Талабани. Он прилетел на встречу со мной из Багдада в Сулейманию. После длительных бесед с Талабани я перелетел из Сулеймании в Эрбиль — нынешнюю столицу Иракского Курдистана. Поразил невиданный размах строительства в этом городе, в котором сейчас проживает миллион двести тысяч человек. Двери официальных резиденций и простых жилых домов были широко открыты — сказались мои дружеские отношения с отцом нынешнего президента Масуда Барзани, который тепло встретил меня на пороге своего дворца.

Некоторые характеризуют КР как государство в государстве. Действительно, в Иракском Курдистане свой президент, правительство, парламент. Курды получили «свободу рук» в экономическом плане. Как сказал мне председатель правительства КР Нечирван Барзани, с Багдадом нужно согласовывать лишь контракты с компаниями в области добычи нефти и газа в районе, а все остальное решается на месте. Подтверждением этих слов служит наплыв иностранных компаний в КР — их привлекают стабильность, безопасность в районе и, естественно, финансовые возможности местных властей, получающих определенный процент с добычи нефти на всей территории Ирака, в сочетании с прогнозами вполне вероятных больших природных богатств Иракского Курдистана.

Всеобщее благополучие? Я бы не экстраполировал нынешнее положение на будущее. Многое может измениться, особенно при окончательном определении границ Курдистанского района Ирака. Особое значение приобретает проблема Киркука. Курды фактически контролируют сейчас этот город и прилегающие к нему богатейшие нефтяные территории. Подтвержденные запасы нефти Киркукского района составляют 10 миллиардов баррелей. По идее, согласно конституции Ирака, должен состояться референдум, призванный решить статус Киркука и его района, на который не без исторических причин претендуют курды. В Эрбиле мне передали ксерокопию карты времен Османской империи, на которой Киркук и его район однозначно отнесены к «вилайету, населенному курдами». Но арабское большинство населения Ирака против присоединения Киркука к курдской автономии. При Саддаме Хусейне из района Киркука были насильственно переселены на юг Ирака десятки тысяч курдских семей, в настоящее время многие из них вернулись.

На Киркук претендуют и проживающие на севере Ирака туркманы. В 1995 году был основан Иракский туркманский фронт. После падения режима Саддама Хусейна фронт начал требовать создания автономии в тех районах, где проживают туркманы. Претензии были предъявлены и на Киркук. Выступая на конференции в Нью-Йорке 29 июля 2007 года, председатель фронта Садэддин Эргеч прямо заявил, что борьба фронта имеет своей целью превратить Киркук в столицу иракских туркман или добиться особого статуса для этой провинции.

Категорически против присоединения Киркука к КР Турция, получающая из этого района более 400 тысяч баррелей нефти ежедневно. Турецко-курдские отношения желают много лучшего не только из-за территориальных споров, особенно вокруг Киркука. В горах Северного Ирака базируются боевики созданной турецкими курдами Рабочей партии Курдистана (РПК), требующей образования курдской автономии в Турции. Вооруженные столкновения турецкой армии с боевиками РПК были перенесены с территории Турции на приграничную часть Северного Ирака, куда перебазировались курдские боевики. Периодические бомбардировки, сухопутные вылазки турецкой армии создают напряженность между Эрбилем и Анкарой. Из бесед с курдскими руководителями в Эрбиле я вынес убеждение в их желании мирного разрешения возникшей напряженности с Турцией, в хороших отношениях с которой явно заинтересованы иракские курды, в том числе по экономическим соображениям.

Что касается внутриполитической ситуации в Курдистанском районе Ирака, то во время написания этой книги там существовал сплав традиционных и молодых лидеров. Некоторые западные политики предрекают усиление разногласий между ними. Навряд ли это выльется в откровенное соперничество. Лидером молодых считают, не без оснований, премьер-министра регионального правительства Курдистана Нечирвана Барзани — внука Муллы Мустафы Барзани и сына умершего в 1987 году Идриса. Нечирван женат на дочери своего дяди — Масуда. В этом отношении намек со стороны западных экспертов на разные «кланы» Барзани, как представляется, далек от действительности. Конечно, это люди разных поколений даже по внешнему виду. Не расстающийся с традиционным одеянием племени барзан президент Масуд и с иголочки одетый в европейский костюм, с отлично подобранным галстуком премьер-министр Нечирван. Знакомство и беседы с этим незашоренным политиком, признающим ошибки, которые привели к ряду поражений курдского освободительного движения, верящим в возможность построения безусловно светского (курды вообще не очень религиозны), демократического общества в КР, оставили большое впечатление.

Встреча с другим представителем власти новой формации, руководителем Национального агентства безопасности и разведки сыном Масуда Барзани Масруром, подтвердила позитивный настрой молодых лидеров. Очень важно, что они прошли не только через участие в вооруженных отрядах пешмерга, но и учебу в университетах. Очевидно, эти люди — будущее Иракского Курдистана. Но в какое будущее поведут курдов молодые лидеры, не станет ли их целью создание независимого Курдистана? Во всяком случае, ряд успешных примеров создания в мире новых самостоятельных независимых государств не проходит мимо их внимания.

Еще раз прочувствовал, находясь на севере Ирака, насколько, несмотря на приверженность курса стратегического партнерства с США, сохраняется в незыблемости добрая, дружеская предрасположенность курдов к России. Власти КР говорят о своей готовности широко открыть двери для российского предпринимательства, к сожалению практически не представленного в курдской автономии. На севере Ирака проживают еще десятки советских женщин — многие из них вдовы, в свое время выехавшие из Советского Союза со своими мужьями-курдами. Они перенесли страшные тяготы жизни, вместе с мужьями и детьми сражались за права курдов. Участники встречи с ними не смогли сдержать слез. Сотрудничая с генеральным консульством России, открытым в Эрбиле, они и оставшиеся в живых члены их семей (все говорят по-русски), несомненно, служат укреплению российско-курдских отношений.