На полпути к себе Иванова Вероника

— Но и ты — тоже. — Последнее слово перекрыло рекорд многозначительности всей предыдущей речи Гизариуса.

— Я не имею отношения к славному делу слежки и доносительства, — устало сказал я.

— Из Гнезда открывается много дорог. — Доктор сурово сдвинул брови, но через мгновение улыбнулся. — Можешь не волноваться, я уверен, что ты не оттуда.

— На чём же зиждется ваша уверенность? — с интересом спросил я.

— Ни один из «орлят» не позволил бы себе попасть в ситуацию, чреватую смертельным исходом, — пояснил Гизариус.

— Да неужели…

— Ты дважды был на волосок от смерти, и оба раза тебе не на что было надеяться. Например, ты не мог рассчитать, что принц помчится, чтобы помешать казни.

— Я и не рассчитывал, — совершенно искренне признался я.

— Или же… — Доктор снова помрачнел. — Ты специально всё подстроил, чтобы привязать принца к себе? Вызвать его интерес? Чтобы тебе было удобнее наблюдать…

— Вы перегрелись на солнышке. Шляпу надо носить. — Я снова приложился к кубку, запивая рассыпчатый хлеб.

— Нет, ты не из «орлят»… У тебя свои цели и свои мотивы, о которых я не имею ни малейшего представления, но… Ты обещал, что не причинишь вреда принцу!

— И я не отказываюсь от своих слов.

— Ты странный парень…

— Я знаю. — Идиотский и опасный разговор получается, однако… — Так что насчёт девушки?

— Девушки? Ах, да… Селия, баронесса Кер-Талион. С принцем знакома с детства, но более близкие отношения возникли примерно полтора года назад. Их чувства искренни и взаимны, — с нажимом добавил доктор.

— А как давно принц ослеп?

— В начале этого года.

— После Праздника Середины Зимы?

— Да. — Доктор замялся. — А какое это имеет отношение…

— Может быть, никакого. А может быть, самое прямое. — Я пожал плечами. — Мне просто любопытно.

— Твоё любопытство может навредить многим людям. — Снова нотки тревоги в голосе.

— Я постараюсь им не злоупотреблять, — усмехнулся я.

— Почему ты завёл разговор о баронессе?

— Она показалась мне… нездоровой.

— Нездоровой? — Доктор удивился.

— Ну, румянец, волнение, агрессивность…

— А мне кажется, что она вела себя вполне нормально, увидев тебя.

— Рад, что вы искренне так считаете. — Я оскалился. — Вы ведь именно ТАК и считаете?

Доктор осёкся.

— Да ладно, забудьте… Наверное, мне просто скучно, и я, чтобы немного развлечься, собираю сплетни о королевском дворе. Такую мысль вы допускаете?

— Вполне, — согласился Гизариус.

— Ну и славно. — Я поднялся из-за стола. — Засим разрешите откланяться — что-то я устал от нашей беседы…

— Разговор не окончен. — Надо же, он чем-то недоволен!

— Всегда к вашим услугам. — Пришлось отвесить короткий официальный поклон — подбородок опустился вниз ровно настолько, чтобы в этом жесте читалось уважение, ни на волосок ниже.

Доктор открыл рот, но ничего не сказал, погружаясь в трудные раздумья. Только поднимаясь по лестнице, я услышал, как на кухне гремит посуда.

Отдохнуть мне не удалось. Переступив порог комнаты, я обнаружил принца, расположившегося на своём любимом месте у окна, и Борга — за моей спиной. Дверь хлопнула, отсекая пути к отступлению, а между лопатками, ближе к сердцу, обосновалось голодное стальное жало. Ай-вэй, высочество решило выпустить коготки? Зря, зря… А я-то, дурак, надеялся в глубине души, что мы нашли общий язык… И не думай, что ты сильнее: у меня есть неоспоримое преимущество перед тобой, мальчишка, — я вижу любую тень на твоём лице, а ты можешь только догадываться, о чём кричат мои глаза. Борг сзади, он не видит моего лица… Ты хочешь поиграть, принц? Изволь, сыграем партию. Но только одну.

— Кто ты? — Тихий, почти безжизненный голос.

— Вы знаете.

— Нет, я не знаю.

— Раб. Преступник. Шут.

— Это всего лишь слова. Кто стоит за ними?

— Это решать вам.

— Я решу. Но я хочу выслушать все стороны.

— Мне нечего сказать. — Я с трудом удержался от улыбки, хотя Дэриен всё равно не смог бы её увидеть.

— Ты ударил женщину. — В голосе постепенно прибавлялось жара.

Ну, знаете! Если это называется «ударить», то каждый мой выдох — это покушение на убийство!

— Я всего лишь хотел помочь ей выйти из истерики…

— Ты ударил её!

— Она намеревалась ударить меня. — Я пожал плечами. Игла между лопаток скользнула по коже и вновь вернулась на место.

— Ты — всего лишь раб, как ты посмел поднять руку на даму, приближённую ко Двору?

— Мы не были представлены друг другу. — Мне отчаянно захотелось пошутить.

— Не паясничай! — взорвался принц. — Ты всё прекрасно понял! Ты видел, как мы… Ты ведь видел это?

— Видел. — Отрицать было глупо. — Но вы вольны целоваться и с простой селянкой…

— Мразь!

О, этим титулом меня уже сегодня награждали…

— Ты оскорбил женщину! Женщину, которая дорога мне!

Ну и что дальше, твоё высочество? «Я тебя убью»? Как примитивно…

— Ты заслуживаешь смерти! Тебя следовало казнить ещё тогда…

— Жалеете, что вмешались? — усмехнулся я.

— Теперь — жалею!

Бедняжка, как же его припекло… Или принц так сильно влюблён, или… Эта ярость имеет совсем другой источник…

— Я сам повешу тебя на ближайшем суку!

— Будьте так любезны, только сделайте это сами!

— И сделаю! — Он вскочил, лихорадочно сжимая и разжимая кулаки.

Я вздохнул:

— Как всё замечательно складывается: не придётся думать, чем занять вечер…

— Дерзкий шут! Борг, свяжи его и приготовь всё необходимое…

В следующий миг я, пожалуй, впервые за последние недели по-настоящему удивился, потому что рыжий великан ответил, спокойно и твёрдо:

— Ваше высочество, я не стану этого делать.

Я обернулся и тупо уставился на Борга, а тот улыбнулся, и его улыбка получилась на удивление беззащитной.

— Ты не желаешь выполнять мой приказ?! — Голос принца сорвался почти на визг.

— Я волен не подчиняться глупым приказам. — Борг убрал кинжал. — Вы не думали, когда приказывали, вы хотели отомстить.

— И я отомщу!

— За что? Этот парень ни словом, ни жестом не мог вызвать неудовольствия баронессы, а она разъярилась, как дикая кошка…

— Он ударил Селию!

— А что ему оставалось делать? Баронесса пришла в себя после пощёчины, разве не так, ваше высочество?

— Девица была не в себе? — переспросил я. — Ты уверен?

— Совершенно точно. Правда, она всё равно не стала прежней…

— Прежней?

— Баронесса была очень заботливой и чуткой госпожой, но в последнее время она вела себя как-то иначе… — неуверенно пояснил Борг.

— Не смей дурно говорить о Селии! — взвился принц. — Хватит и того, что ты предал меня, не порочь ещё и её имя!

— Я не предавал и никогда не предам вас, ваше высочество, — сурово ответил рыжий великан. — Но я не могу позволить наказать невиновного.

— Невиновного?! Да ты даже не знаешь, кто он такой!

— Мне очень жаль, что вы не можете видеть лицо этого парня, ваше высочество. Человек с такими глазами не может быть негодяем.

— Замолчи! — Дэриен бросился на звук голоса, намереваясь ударить то ли меня, то ли собственного телохранителя, но отчаянный выпад не имел успеха: Борг сжал плечи принца своими лапами.

— Ваше высочество, прошу вас, успокойтесь…

— Одну минуту, Борг. — Я подошёл поближе.

Так и есть. След «уздечки». А принц восприимчив к магии, и весьма. Плохо. Но это дело поправимое… Где у нас главный узелок этой злобной Сети? Ага, нашёл! Я воткнул палец в середину лба Дэриена и быстрым зигзагообразным движением подцепил Нити. Заклятие лопнуло, рассыпаясь ледяными брызгами — да и чего ещё можно было ожидать от чар, не завершивших Переход? А ведь он почти стянул «уздечку» со своей подруги: дома тому, кто её «взнуздывал», придётся потрудиться, восстанавливая Сеть…

Принц обмяк, теряя сознание, и Борг с ужасом посмотрел на меня:

— Что с ним?

Я отряхнул руки. Да, знаю, что чары не оставляют материальных следов, но откуда тогда взялась эта гадливость, когда пальцы соприкоснулись с Сетью?

— С принцем всё будет хорошо — через час или даже раньше он очнётся и забудет свою вспышку…

— Жаль. Мне показалось, или в голосе рыжего появилась ирония?

— Почему?

— Если он не знает, что поступил дурно, как он сможет в дальнейшем поступать правильно?

А ты не так прост, телохранитель…

— Ты ему расскажешь, — улыбнулся я. — Дэриен верит тебе, не правда ли?

— Верит, — кивнул Борг, укладывая принца на мою постель. — Но поверит ли он в то, что едва не убил тебя?

— А в чём проблема?

— Ты ему нравишься.

Ого. Любопытная новость…

— С чего ты взял?

— Он с удовольствием разговаривает с тобой.

— И только? Но этого мало, чтобы говорить о симпатии… К тому же он просто играет, и я для него не более чем головоломка, которую интересно разгадывать. Такой трактовке его отношения ко мне я поверю. Но — «нравишься»… Это чересчур.

Борг внимательно и серьёзно посмотрел мне прямо в глаза. Я не стал отводить взгляд.

— Да, он заинтригован… В отличие от меня.

— Вот как? — Право, немного обидно.

— Он просто ещё не решил, кто ты — друг или враг.

— А ты?

Снова улыбка уголками губ.

— Ему ты зла не причинишь. Тебе это ни к чему.

— Возможно.

— А ещё он много размышляет над тем, откуда ты взялся.

— И как успехи?

— Ему не хватает опыта.

Вот уж кто действительно из Орлиного Гнезда, так это Борг. Вот только что: «Щит» или «Опора»?[7] Скорее «Опора»… Интересно, мой кузен по-прежнему курирует своё детище, или ему уже надоела мышиная возня? Если я всё же вернусь и если меня посчитают достойным общения, надо будет поинтересоваться у него подробностями этих мальчишеских забав. На всякий случай, чтобы не попасть впросак… Да, шпионские игры — не моя стезя. Но тут уж сам виноват: нечего было корчить из себя всезнайку. Кстати, казаться многоопытным и многомудрым — легче, чем вы думаете. Открываю секрет. Идеальный вариант, когда вы сидите в просторном кресле, но можно и без него… Итак: плечи расслаблены, пальцы подрагивают в такт пульсу, голова чуть склонена набок, подбородок приподнят — так взгляд выглядит более изучающим и снисходительным, лёгкая улыбка человека, который видел в жизни всё и даже больше — только уголками рта, а глаза… Глаза должны смотреть в сторону собеседника, но — сквозь него, в точку за его спиной. И думать при этом надо о чём-то приятном, но не смешном, достаточном для того, чтобы задуматься, но не заумном. Можно подсчитать расходы за последний месяц — ваши брови обязательно поднимутся вверх, так что следите за ними и придайте этому движению изящество точно задуманного. А можно прикинуть, каким маршрутом возвращаться домой из любимого трактира после «принятия на грудь» излишней порции выпивки — тогда собеседник будет полностью уверен, что вы его раскусили или же разрабатываете грандиозный план по установлению господства над миром…

Наверное, он догадался о направлении, в котором текли мои мысли, потому что кивнул:

— Да, у меня опыта гораздо больше.

— И?

— Я понимаю, что пока ты не захочешь рассказать сам, любые попытки представить, как всё обстоит на самом деле, напрасны.

— Верно. — Я невольно улыбнулся.

— Но… ты расскажешь?

— Не знаю. — Я вздохнул, опираясь руками на подоконник. — Это зависит не только от меня.

— Понимаю. — Борг снова кивнул.

— И что именно ты понимаешь? — Я не удержался от ехидства.

— Твоя ноша ничуть не легче, чем ноша Дэриена. Может быть, ещё тяжелее…

Я подставил лицо ладоням тёплого ветерка.

— Я справлюсь.

— Да, ты — справишься. — Ни капли иронии на этот раз.

Я поспешил сменить тему:

— Эта баронесса… Она — хорошая девушка?

— Вполне, — охотно ответил Борг. — Добрая, умная, нежная.

— Но такой она была раньше, да?

— Ещё в прошлом году, — подтвердил рыжий великан.

— Значит, всё замыкается на Празднике… — пробормотал я в открытое окно.

— Она зачарована, верно? — О, ты и об этом догадываешься?

— Да.

— Ты… Можешь её… освободить?

— Нет. — Ответ дался мне тяжело, но я сказал чистую правду.

Борг вздохнул, переводя взгляд на принца.

— Очень жаль…

— Ей поможет любой чародей Среднего Круга, это не так уж сложно…

— Но почему — не ты?

— Я — не чародей.

— Но ты прогнал ту нечисть… Луговинника, да?.. Доктор что-то говорил по этому поводу.

— Говорил… — недовольно фыркнул я. — Мало ли кто что говорит? Я, например… А речь не о том. Всё гораздо запутаннее. Я не могу помочь конкретно этой девушке. Даже если я буду желать этого…

— Ты не хочешь?

— Не все чары призваны принести человеку вред, не все маги — Чёрные… Не зная причин, можно нарушить Равновесие, и тогда никто не в силах предсказать исход самого незначительного события… — Ай-вэй, опять я читаю лекцию! Но слушатель у меня внимательный и благодарный, ничего не скажешь… Хотя пришлось слукавить, отговариваясь высокими материями. — Я не могу, потому что попросту убью её своей помощью… Я же, в сущности, шарлатан и неуч, и там, где требуется тонкий подход, иду напролом. Некоторое время мне непозволительно везло, но удача — ненадёжная подруга…

— Ты прав. Прости…

— Тебе не за что извиняться: на твоём месте я бы тоже искал возможности сделать жизнь принца как можно более безмятежной…

Какие же они глупые — что доктор, что эта рыжая дубина… Нет, не так. Наивные. И я не хочу обидеть их таким эпитетом, о нет. Я завидую им. Завидую, потому что они в полной мере сохранили в своих душах свет детства. Вы помните, каково это — быть ребёнком? Да, согласен, и здесь есть свои плюсы и минусы, но… Любому ребёнку взрослые кажутся существами огромными, загадочными, мудрыми и бесконечно могущественными. Точно так же я думал о Магрит. Впрочем, я и по сей день ТАК о ней думаю… Время заставит разочароваться в собственных мечтах и представлениях об идеале, но как хочется встретить того, кто решит твои проблемы одним махом! Нет, даже не махом — всего лишь лёгким движением губ… Не надо смотреть на меня так, будто я и есть тот самый волшебник из далёкого детства, пожалуйста, не надо… Я не могу помочь. То есть я могу дать совет — в меру собственного опыта и разумения, конечно, — но я бессилен в очень многих вещах… Мне чертовски жаль принца, Борга и даже эту девушку, но моя жалость пользы не принесёт. Хотя и вреда — тоже… Но я не хочу и не буду расплетать клубок змей, прижившихся во дворце!

При любом Дворе есть недовольные своим положением личности — они, как правило, плетут интриги с целью изменения этого положения. А ещё есть люди, которые занимаются этим просто так, для души. Но если в одном человеке соединяется талант интригана и озлобленность бастарда… О, я бы не хотел оказаться рядом с ним!

На самом деле интриговать — интересно. Ощущение негласной власти над людьми слаще любовного дурмана и упоения кровавой битвой. У меня наверняка есть склонность к подобному искусству — при моих-то родичах! — но пока что я успешно попадаю в чужие капканы, расставленные, что характерно, вовсе не на меня. Надо срочно будить те скромные зачатки аналитических способностей, которые даны мне от рождения! Посмотрим на ситуацию трезво: только такой наивный мальчик, как я, не догадался, что если уж наследник правящей королевской династии оказывается на излечении у деревенского лекаря, то не просто так и не без охраны. Да и лекарь вовсе не деревенский… По крайней мере, он хорошо осведомлён о вещах, которые для простого члена гильдии могут навсегда остаться загадкой. То, что он знает об Орлином Гнезде, — не показатель, я ведь тоже знаю. Занимательнее другое: он знает, каковы люди, приписанные к этому самому Гнезду. Стража всё-таки тайная, и «орлята» мало кому открывают свою сущность. А Гизариус уверенно заявляет, что я — не из них. Почему? Только из-за моих нелепых ошибок? А вот и нет! Потому что он знает подноготную «орлят»! Ну, или знаком с человеком, который знает… И вот тут на свет божий появляется тёмная и загадочная фигура, именуемая Мастером. Вот уж кто имеет связи с Тайной Стражей! Я в этом почти уверен. Почему — почти, а не совсем? Трудно сказать… Если он занимается обучением молодняка, то лишь частично связан с Гнездом и не отчитывается о своих действиях. Да и кто может потребовать у него отчёта? Скорее сам кого хочешь отчитает… Я поймал себя на том, что тереблю бляху на ошейнике. Что означает этот рунный узор? И почему с двух сторон — два разных узора? Если я узнаю их толкование, буду на шаг ближе к Истине. Или на целую сотню шагов… Спросить у доктора? Не ответит, ему интереснее меня помучить… Борг? Нет, он может и не знать. Ладно, оставим разгадку на потом — из первых рук получим ответ, от самого Мастера, будь он неладен.

Идём дальше. Тот же Борг — птица достаточно высокого полёта, если отвечает за безопасность принца. Ну, то, что он физически подготовлен для этой цели, сразу бросается в глаза. А вот его умственные способности стали для меня сюрпризом. Хорошо хоть приятным и полезным сюрпризом… Я скосил глаза в сторону рыжего верзилы. Всё же его ум, на мой вкус, слишком оригинален: с одной стороны, он понимает, что я не представляю угрозы для него и принца в силу своих весьма скромных возможностей, но, с другой стороны, он склонен видеть во мне ключ к решению очень серьёзных проблем. А всё из-за фокуса с луговинником[8]… Счастье, что Борг не имеет представления о других моих «подвигах»!

С кровати донёсся шорох и недоумённый возглас. Ну, наконец-то он очнулся!

— Руки в ноги, и марш к себе! — заявил я тоном, не терпящим возражений.

Борг ухмыльнулся, помог принцу встать, а я получил возможность тихо закрыть глаза и очистить разум от мусора накопившихся наблюдений и выводов…

Следующие три дня были потеряны впустую.

Целых три дня люди, живущие под одной крышей, морочили друг другу головы.

Четверо взрослых мужчин с усердием юных школяров делали вид, что ничего не произошло. Получалось у всех по-разному. Принц преуспел больше других, поскольку не мог вспомнить, приезжала ли его возлюбленная на самом деле или то был просто дивный сон. На втором месте шёл доктор, который всякий раз при общении с вашим покорным слугой многозначительно ухмылялся, щуря и без того не очень-то большие глаза. Борг… Ну, этот почти не притворялся. Рыжий великан, встречаясь со мной взглядом, просто предлагал: «Поговорим?» А что же я?

Я не мог притворяться. И не потому, что истратил все внутренние резервы, потребные для актёрского мастерства, а просто потому, что… устал. Я могу некоторое время балансировать на грани между Тёмной и Светлой сторонами своей Сущности, но каждый лишний шаг по лезвию меча иссушает источник хорошего расположения духа. Мне не удаётся без перерыва долго смеяться и шутить — в конце концов улыбка исчезает с моего лица и прячется в таких глубинах, что никакие силы не способны её вытащить. Я не могу постоянно вести себя как «хороший мальчик», потому что во мне мало истинной доброты. Проще говоря, время от времени мне просто необходимо побыть мрачным и сварливым занудой…

Тот факт, что каждый день, укладываясь в постель, я вынужден был долго и тщательно выбирать позу для сна, тоже не способствовал появлению счастливой улыбки на лице. Синяки сходили медленно. То есть они вели себя в полном соответствии с правилами: уже стало ясно, какие именно желваки исчезнут раньше, какие — позже остальных, но мучительно хотелось выздороветь как можно скорее. К чести доктора, он делал всё необходимое для моего выздоровления: растирания по утрам, холодная мазь для снятия отёков — по вечерам, да и работой меня не шибко нагружал. И всё же, несмотря на очевидные удобства и уступки, я чувствовал себя обиженным, хотя и не мог ясно обрисовать самому себе причины этой обиды. Я ходил по дому мрачнее грозовой тучи, но пресекал любые попытки поговорить с собой «по душам». В принципе, следовало ожидать такой упадок сил и желаний как вполне предсказуемую реакцию на напряжённые и насыщенные странными событиями дни. Я знал, что через какое-то время снова стану дурашливым мальчишкой. Но вот остальные…

Наверное, нужно было намекнуть окружающим о своих странностях. Правда, это выглядело бы форменным сумасшествием и было бы принято за очередную неудачную шутку, а я успел наплодить такое количество ошибок, связанных с несдержанностью речи, что следовало приостановиться. Хотя бы для того, чтобы оные ошибки сосчитать, взвесить, оценить и решить для себя: поступать таким же образом в дальнейшем или всё же стоит серьёзно следить за своими словами…

Я пытался себя воспитывать. Честно, пытался. Однако жаркая солнечная погода не способствовала прогулкам по Болоту Тоскливых Раздумий. На четвёртый день я почти собрался нанести визит вежливости речке, протекавшей у подножия холма, на котором располагалась усадьба Гизариуса, но все радужные надежды на приятное уединение и водные процедуры нарушил приказ отправиться в деревню, дабы забрать у тамошнего кузнеца некую вещь, которую доктор заказывал изготовить. Робкий протест, вроде: «Куда я попрусь по самому солнцепёку?» не вызвал ни капли сочувствия, и спустя четверть часа, одевшись, как пугало (что было очень легко при доступном мне гардеробе), и из вредности пять раз переспросив дорогу (что оказалось невыносимо приятно), я вышел за ворота.

По дорожке, пугливо огибающей опушку леса, по кромке поля, по мосту через ручей — я не успел устать или соскучиться, как ступил в пределы памятной деревни. На улочках в полуденный час почти не было людей — хотя какие это улочки: так, свободные от деревьев и кустов участки земли, трава на которых лишь кое-где примята колёсами и босыми ногами детворы. Приличный вид имела только главная улица деревни, на которую я после рассеянных блужданий и вышел, поскольку кузница (по уверениям доктора) должна была находиться где-то среди домов самых уважаемых селян. Несколько раз пришлось пройти мимо играющих мальчишек, которые провожали меня настороженными взглядами и парой-тройкой мелких камней, по счастливой случайности ни разу не долетевших до моей спины. Такое настроение детей ясно говорило о том, что даже если староста и испытывал ко мне чувство благодарности, то далеко не все его односельчане точно так же относились к странному типу с клеймом через всю щёку.

Я постарался не обращать внимания. Глупо обижаться на детей: они ещё не могут оценить тяжесть проступка и размер искупления. Возможно, эти белобрысые пацаны никогда не будут класть на весы ни чужую вину, ни свою. Если так, то им повезёт больше, чем мне, — чаши моих весов всё время раскачиваются, не находя покоя…

Кузница пряталась за поворотом улицы, отделённая от других строений не только внушительным расстоянием, но и полосой земли, присыпанной речным песком, дабы в случае пожара (а при работе с огнём нужно быть готовым к любым неприятностям) пламя не перекинулось на дома соседей. Высокие двери были полуоткрыты: где-то за ними, в глубокой тени ритмично пел молот, шипела сталь, оскорблённая болезненным омовением в холодной воде, и звенели голоса, столь же резкие и протяжные, как стоны железа, меняющего свою форму в умелых руках мастера. Слов было не разобрать, да и ни к чему подслушивать — секреты преображения руды в предметы, дающие либо отнимающие жизнь, никогда меня не занимали…

На невысоком заборе, отделявшем кузню от улицы, мальчуган лет семи играл с матёрым серым котом. Точнее, ребятёнок думал, что играет, а кот — всего лишь позволял настойчивым пальчикам теребить кончик своего хвоста да легонько шлёпал лапой по лохматой травинке, которую малец упорно пытался засунуть животному в рот. Я перегнулся через верхнюю жердь и как можно доброжелательнее обратился к мальчику:

— Это ваш дом, юноша?

Польщённый «взрослым» обращением, малец забыл о коте и важно кивнул.

— Стало быть, кузнец приходится вам родителем?

Ещё один кивок.

— Будьте любезны, юноша, попросите его на минутку оставить дела и переговорить со мной. Это возможно?

Мальчуган задумался, переваривая мою церемонную речь, и, когда я уже лихорадочно начал обдумывать более простую и понятную фразу, развернулся, бросив при этом нерешительный взгляд в сторону кота, на широкой морде которого было написано довольство тем, что его, наконец, оставили в покое.

— Не волнуйтесь, я пригляжу за вашим зверем. Даю слово. — Я улыбнулся, стараясь не сильно кривить лицо, чтобы не пугать ребёнка.

Гордый сознанием собственной важности и значимости данного ему поручения, мальчуган, путаясь в просторных штанах, которые явно были предназначены «на вырост», посеменил туда, где звенела сталь, а я пролез между жердями ограды и приступил к исполнению своего обещания.

Кот изо всех сил притворялся, что спит, но разве какой-нибудь представитель этого мохнато-усато-полосатого племени может усидеть на месте, когда всего в паре ладоней от его морды по нагретой солнцем деревянной палке медленно — очень медленно! — шагают два совершенно беззащитных пальца. Неуловимое движение, взъерошившее воздух — и когти прочертили полосы на дереве в том самом месте, где ещё мгновение назад нежилась моя рука.

— Нет, так дело не пойдёт, — сказал я, качая головой. — Либо мы играем, и тогда ты убираешь когти, либо… Я тоже имею право на удар.

Кот смежил веки, словно говоря: «Да ну тебя, в самом деле… Жарко же…» Я горько вздохнул и демонстративно отвёл взгляд, словно по рассеянности оставляя подрагивающую руку лежать на жердине. Раз… Два… Три… Бросок! Когти снова впились в дерево, а моя ладонь хлестнула по лапе сверху — не больно, но обидно. Кот набычился, и кончик хвоста начал стучать по забору чуть-чуть жёстче.

— Я же сказал: без когтей.

«Ну зачем ты так? Какая же это будет игра?» — Кот с укором посмотрел на меня и отвернулся, укладывая голову на лапы.

— Ты лучше меня знаешь, что играть можно, не причиняя друг другу вреда. — Я поднёс пальцы к серой мордочке. Кот потянулся к моей руке, обнюхивая незнакомого ему доселе человека. Кожу приятно пощекотало шумное дыхание холодно-мокрого розового носа…

— Ну, как? Я достоин игры с тобой?

«Я ещё не решил». — Жёлто-зелёные глаза снова сощурились.

Я вздохнул:

— Ладно, будь по-твоему…

Следующую «мышку» кот поймал. И довольно засунул себе в рот, вдоволь облизав и изжевав. А потом он позволил себя погладить. Я даже начал уверять себя в том, что день будет не таким уж дурным, как показалось сначала…

И снова ошибся. Заигравшись с котом, я не заметил, как звуки в кузне смолкли, и не услышал шагов. А ведь немного внимания — и события могли бы двинуться совсем в другом направлении…

Откуда-то снизу донеслось вежливое покашливание. Я вздрогнул, отнимая у кота его «добычу» и поворачиваясь лицом к персоне, удостоившей меня своим вниманием.

Персона была невысокого роста, широкоплечая и крепенькая, как дубовый чурбачок. Из одежды на «чурбачке» можно было рассмотреть штаны, сапоги и длинный кожаный фартук. Круглое лицо над фартуком было усыпано морщинами: копоть и жар кузни проложили овраги, которых не было, и углубили уже имевшиеся. А следов зрелого возраста виднелось немало — присоединившийся к нам с котом субъект был немолод: в волосах, похожих на бурый мох и по цвету и по состоянию, мелькали серебристые пряди. Столь же пёстрая борода была довольно занятно пострижена: на подбородке она топорщилась не больше, чем на ладонь, а к скулам переходила в туго заплетённые косички — по три с каждой стороны. Длинные волосы были закинуты за спину и скреплены заколкой, чтобы не мешали в работе. А «чурбачок», похоже, работы не чурался — вот и сейчас он только-только отошёл от наковальни, чтобы проветриться на относительно свежем воздухе… Фрэлл меня подери, да это же тот самый гном!

— Давай-ка поговорим, парень…

Поговорим?! И он ещё смеет требовать от меня беседы?! Гном, с помощью которого селяне смогли меня скрутить? Гном, едва не ставший причиной моей безвременной и позорной гибели? Гном, не разобравшийся в ситуации, но поспешивший ударить именно МЕНЯ?

Я и не знал, что могу рассвирепеть так быстро и так… холодно. Лёд праведного — по моему скромному мнению, разумеется, — негодования сковал грудь, не давая дышать, и слова с трудом пробились сквозь стиснутые зубы:

— Мне не о чем разговаривать с бородатым недомерком, который предпочитает наносить удары в спину.

Глупо? Знаю. Недостойно? Согласен. Но в тот момент я не смог удержаться от типично детской мести за боль и унижение, которые испытал. И в голову не пришло ничего лучшего, чем оскорбить и унизить обидчика. Впрочем, лёд почти сразу же дал трещины — напряжение пожухлой осенней листвой упало к ногам, оставив разум и душу совершенно пустыми и чистыми, как страница книги, ожидающая новой истории. Я успокоился. Как мало нужно, чтобы вернуть себя в норму! Вот только моя «разрядка» цепью молний выплеснулась наружу, раня всё, что встретила на своём пути…

Я искренне пожалел о своих словах мгновение спустя. Но раскаяние длилось ровно до того момента, как в мой живот упёрлось широкое лезвие ножа, вынырнувшего из-под фартука.

— Что ты сказал?! — В низком голосе явственно закипал гнев. Но подогрет он был, как мне показалось, жарким пламенем Обиды, а не Оскорблённой Чести.

— У кого-то проблемы со слухом? — ненавязчиво поинтересовался я и тут же объяснил сам себе: — Ну да, возраст сказывается… Как говорят: старость — не радость…

Если моей целью было довести гнома до взрыва, то я шёл по правильному пути. Тёмно-серые пуговки глаз стали от гнева совсем чёрными, массивный нос и щёки покраснели, а в голосе начали перекатываться пылающие уголья:

— Кого ты назвал СТАРЫМ?