На полпути к себе Иванова Вероника

Мой взгляд неторопливо прогулялся по ножу, кончик которого уже выдавил несколько капелек крови — удачно получилось, что я скрутил и завязал рубашку узлом выше пупка, иначе хорошая вещь была бы безнадёжно испорчена — изучил седые волоски в бороде и двинулся выше, остановившись в конце концов на уровне гномьих бровей.

Вместе со спокойствием возвращалась та самая вожжа, которая постоянно попадала мне под хвост. Со мной очень легко общаться: если я вспылю (а это не редкость), нужно просто этого не замечать, и буквально через минуту (самое большее — на следующий день) я остыну и снова стану милым и воспитанным молодым человеком. Но горе тому, кто в ответ на мой выпад предпримет собственную атаку: разум, скинувший оковы гнетущей усталости и отложивший в сторону попытки разобраться в самом себе, спуску не даст. Гном нужной линии поведения не придерживался…

— Ты спрашиваешь: кого я назвал старым? Уж точно не кота.

Честно говоря, я думал: после этих слов он порежет меня на ленточки. Или на шнурки. Самое мерзкое, что мне не было страшно, напротив: я чувствовал злорадное удовлетворение от собственного поведения. С удивлением (но какой оно носило характер — приятный или нет, пока не поддавалось определению) я понял, что мне нравится измываться над людьми. Правда, в данном случае имелся в наличии всего лишь гном, но суть не в этом. Выходит, я ничуть не лучше Лэни? А может, мне стоит гордиться тем, что я могу точно так же довести собеседника до белого каления, не прилагая особых усилий? Вот тема для долгих и продуктивных размышлений! Становишься сволочью, Джерон? Ха, а что, если я давно уже изменился, не замечая этого? Всё возможно, но… Я не могу простить. Пока не могу.

Наверное, и забыть не смогу. Ненависть в глазах людей… Обжигающие поцелуи камней… Боль в растянутых руках… Сейчас эти воспоминания сами собой задвинулись в дальние уголки сознания, но уверен: они не потускнеют со временем. Достаточно будет одного слова или малейшего ощущения, и… Они вернутся. И я снова буду сражаться с самим собой, задыхаясь от слёз…

Простить? Да за что мне его прощать или винить? Все мои беды связаны с моей глупостью. Когда же я научусь поступать ПРАВИЛЬНО? Когда-нибудь… Но только не сейчас! От одного вида бородатого коротышки мысли и чувства начинали звенеть, как тетива. И стрелы, что срывались с этой тетивы и летели в лицо гному, заставляли стыдиться даже себя самого. Чуть-чуть…

Гном медлил. Догадавшись, в чём причина промедления, я зло выругался и отвёл взгляд в сторону. Он смотрел в мои глаза. Не знаю, что там можно было увидеть, но это «что-то» заставило гнома остановиться. Всё, больше никаких ошибок! Я приложил все возможные усилия, чтобы вернуть обратно маску неблагодарного чудовища, и ехидно осведомился:

— Ну что, малыш, есть ещё вопросы? Если нет, убери свою зубочистку, а то она перегреется на солнышке.

Смуглая рука взлетела мне под подбородок, железной хваткой вцепилась в ошейник и потащила мою голову вниз.

— Тебе не помешает урок хороших манер, мальчик, — подражая моим интонациям, протянул гном.

— Ты полагаешь себя знатоком таковых? — Я даже не делал попыток освободиться. Только пальцы переломаю, если буду разжимать эти «клещи».

— Скромность не позволяет мне так заявить, но среди моих друзей есть несколько людей… — Тут он всмотрелся в узор на бляхе и недоумённо нахмурился, замолкая.

Ага, ему знакомы эти руны, не так ли? Вот не встал бы я в позу, можно было бы выяснить их значение… А может быть… Нет, только не это! Если гном имеет дела с Мастером, стараниями которого я обзавёлся этим «ожерельем», я попал. Ох, и надерут мне уши и кое-что пониже ушей… Но всё равно — приятно. Сказал, что хотел, а не стал притворяться великодушным и всепрощающим. Наверное, так и надо поступать: пусть люди сразу получают представление о том, каким я могу быть. Хватит ситуации с принцем и его телохранителем — теперь ни один, ни другой прохода не даёт. Да ещё доктор… Положим, Гизариус хочет выяснить, откуда я взялся, исключительно в научных целях — как это, в самом деле: Мастер меня где-то нашёл, а ему, своему приятелю, не сказал, где и как это произошло. Что касается Борга, то он уже почти уверен в моей принадлежности если не к Орлиному Гнезду, то к любой другой «братской» Службе и намеревается при ближайшем удобном случае обсудить со мной дела, касающиеся безопасности трона и отдельных членов королевской семьи. О, я мог бы доставить ему удовольствие беседой, состоящей из намёков и двусмысленностей, но зачем мне лишняя головная боль? Я — тот, кто я есть, и не хочу, чтобы меня принимали за нечто большее. Лучше уж — за меньшее… Хотя если выбирать из двух зол, то я конечно же хотел бы быть большим Злом! Ну да, есть у меня мания величия, пока незрелая, но тщательно взращиваемая…

С бляхи гном снова перевёл взгляд на моё лицо. Ох, как же мне не понравился этот взгляд! И коротышка туда же… Ну почему все они на развилке с указателем: «Налево — дурак, направо — совсем НЕ дурак» выбирают правую дорогу?!

— Я тебе нравлюсь, да? — Я скорчил кокетливую мину.

Гном поперхнулся:

— С чего это ты взял?

— А на кой фрэлл заставил меня нагнуться? Поцеловать хочешь?

«Клещи» мигом разжались. Хм, как, оказывается, просто избавиться от повышенного внимания… Я выпрямился, потирая шею.

— А зря передумал, сладенький… — От «воздушного поцелуя» гнома перекосило так, что я даже испугался: не хватил бы его удар из-за моих дурацких шуток.

Ничего, всё обошлось. Гном сплюнул, что-то пробормотал в бороду на непереводимом наречии горного народа и, энергично печатая шаг, направился на задний двор. Я проводил его коренастую фигуру насмешливым взглядом, готовый в любой миг, если гном обернётся, послать ему ещё несколько «поцелуйчиков», но он не обернулся. На его же счастье, как я полагаю, потому что моё настроение в эти минуты колебалось в диапазоне от просто зловредного до крайне мерзопакостного, и неизвестно, какие извращённые формы могла бы принять в дальнейшем моя фантазия.

Вообще-то, шутки подобного рода крайне рискованны, и их нужно использовать исключительно в том случае, когда ваш оппонент не может отреагировать иначе, как оскорбиться или испугаться. Лично я знаю одного типа, который развил бы предложенную мной тему до таких пределов, что пугаться впору было бы вашему покорному слуге…

— Зря вы так… — Ой, ещё один подкрался! Да что такое сегодня со мной — никого и ничего не замечаю…

На сей раз ко мне подошёл сам кузнец. Роста он был, что интересно, невысокого и на медведя вовсе не походил — скорее он был сухим и жилистым, но тугие змеи вен не позволяли усомниться в силе его натруженных рук. Кузнец был сравнительно молод — около сорока лет, — но всё же старше, чем ваш покорный слуга, и я не сразу понял, почему он обращается ко мне на «вы». А когда понял… Сделал себе зарубку на память: закатить старосте истерику с выяснением, почему он довёл мои «подвиги» до сведения каждого человека в этой треклятой деревне. Не знаю, как вас, а меня коробит уважительное обращение со стороны людей, перед которыми полагалось бы пресмыкаться мне…

— Что — «зря»? — хмуро спросил я, предчувствуя очередное сетование на мои «плохие манеры», но кузнец меня удивил:

— Почтенный Гедрин тяжело переживал случившееся.

Пе-ре-жи-вал? Я не ослышался?

— Что же заставило его переживать?

— Когда ему рассказали, как обстояли дела, он понял, что встал не на ту сторону…

Вот как?

— И что именно ему рассказали, позвольте узнать?

— Ну… — Кузнец наморщил лоб, припоминая подробности. — Что вы помогали Рине дойти до дома лекаря, что не хотели её пугать… А потом вы спасли ребёнка…

Мило. Уж не знаю, какими словами гному поведали всю эту историю, но рассказчик постарался, раз бородатый коротышка начал «что-то» переживать. Впрочем, возможно, кузнец преувеличивает, и «переживание» не имело места. Хотя… Он же подошёл ко мне с намерением поговорить. Неужели хотел извиниться? О-хо-хо… Тогда я вёл себя как последний болван и подлец. Но ведь мне было приятно? Было. Тогда зачем терзать себя раскаянием? Э, у меня ведь есть дело…

— Доктор, именующий себя Гизариусом, просил забрать его заказ. Это возможно?

— Конечно. — Кузнец кивнул и на минуту скрылся за створкой распахнутой двери. Послышалось звяканье, шорох, стук — и я увидел предмет, столь необходимый доктору именно сегодня.

Лом. Толщиной в два пальца и длиной почти мне до плеча. Ну, Гизариус, я тебе это припомню — заставить меня тащить железную чушку в разгар полдневной жары!

— Надеюсь, он один? — на всякий случай спросил я.

Кузнец шутки не понял и пожал плечами:

— Больше заказов не было.

— И то ладно…

…Нести лом было неудобно. Тащить волоком — тоже, потому что дорога не отличалась гладкостью шёлка и на каждой кочке железяка подпрыгивала и больно дребезжала в пальцах. К тому моменту, когда я доплёлся до усадьбы, я чувствовал себя не просто кретином, а очень злым кретином. Потому что догадался, зачем доктор отправил меня к кузнецу.

Гизариус, узрев злорадное выражение моего лица, правильно оценил результат разговора с гномом и горестно вздохнул. А я, прислонив лом к стене, сел на дощатую террасу, разминая натёртые пальцы.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — вкрадчиво поинтересовался доктор.

— Просто замечательно! Гном на завтрак — моя любимая диета, — съязвил я.

— О чём вы говорили? — Какие мы любопытные!

— Ни о чём. Мы не говорили.

— Почему? Гедрин хотел… — Недоумение на лице.

— Извиниться? Это нужно было делать иначе.

— Иначе?

— Не таким тоном. И не подкрадываясь.

— Подкрадываясь? — Доктор явно ничего не понимал.

— Пусть ваш приятель сам рассказывает, о чём и как мы беседовали. Если рискнёт. — Я довольно ухмыльнулся. Пожалуй, почтенный гном не станет открывать всё подробности нашей недолгой беседы. Слишком уж она получилась… занимательной.

— Ты не принял его извинения? — Полная растерянность.

Я широко улыбнулся:

— Он не успел их принести.

— Ты… ты… Ты нагрубил ему?!

Я сделал вид, что задумался.

— Я сказал чистую правду.

— Правду?.. — Доктор понял мой намёк и осёкся.

Несколько минут он молча смотрел на меня с таким укором, что в другое время я бы устыдился своего поведения, но сейчас… Сейчас мне даже море было — по колено. Гизариус качнул головой, скорбно поджимая губы:

— Я был о тебе лучшего мнения… Я думал, что ты — благородный человек, заслуживающий уважения, а ты…

— Кто? — Я с искренним интересом уставился на доктора.

— Всего лишь фигляр, притворяющийся рыцарем.

Каково, а? И что я должен делать теперь, после такой «характеристики»? Плакать горючими слезами? Рвать на себе волосы? Эх, доктор, доктор, ты наивен, как ребёнок… Я поднялся, отряхивая штаны.

— Я ни разу не давал вам понять, что являюсь кем-то иным, нежели рабом, переданным вам во временное пользование, этого вы не можете отрицать, — сухо проговорил я. — Мнение о моих достоинствах и недостатках, а также о моём происхождении, о моём предназначении и о моих намерениях вы составили сами, не удосужившись узнать, что я думаю об этом самом мнении. А я скажу, ЧТО я думаю: если вам нравится витать в облаках, воля ваша. Но смею заметить, что присутствующая в вашем доме особа королевской крови скорее всего лишилась зрения именно витая в облаках, и я не могу понять мотивов того, кто определил принца на излечение к такому безответственному и строящему иллюзорные замки человеку, не способному дать правильную оценку простейшей жизненной ситуации…

Рука доктора дрогнула — наверное, он хотел меня ударить, но сдержался. Или передумал, предположив, что после такой тирады я вполне могу дать сдачи.

— Да как ты можешь…

— А ведь он совершенно прав. — Голос Борга заставил вздрогнуть и меня и доктора.

— В чём он может быть прав? — Гизариус не хотел верить, что у меня нашёлся защитник.

Великан опёрся на перила террасы, улыбаясь одновременно насмешливо и горько.

— Хотя бы в том, что принц был неосторожен в оценке противников и выборе друзей.

— Неужели?

— Я не знаю, как именно он заболел и что этому способствовало, но чувствую: здесь попахивает местью.

— Отвергнутая любовница или соперник? — невзначай поинтересовался я. Хотя разницы никакой: те же яйца, только в профиль…

— Не знаю. — Борг пожал плечами. — Об этом нужно спрашивать у принца.

— Да, «Опора» никогда не славилась способностью идти по Следу, — констатировал я.

В глазах верзилы промелькнуло нечто, похожее на профессиональный интерес.

— А сам-то ты откуда? — резонный вопрос.

— Ниоткуда, — ответил я со всей возможной серьёзностью.

— Так я и поверил! — ухмыльнулся Борг. — «Честь»? Или — «Скальпель»?

Он бы ещё сказал: «Заноза»…

— Я. Не. Имею. Отношения. К Тайной. Страже.

— Можешь рассказывать сказки кому угодно, но только не нам, — заявил рыжий.

— Хорошо. Вам известен примерный состав Орлиного Гнезда?

Борг отрицательно качнул головой, доктор неопределённо пожал плечами.

— «Да» или «нет»?

— Большей частью, — наконец решился ответить Гизариус.

— Я там фигурирую? — Феноменально глупая беседа, но что поделать…

— Нет… Но это ничего не значит! — с жаром бросился доказывать доктор. — Ты можешь входить в число…

— Приглашённых специалистов? — обречённо выдохнул я.

— Именно так! — Ну до чего же довольное лицо!

— Вы оба малость не в себе. — Я покрутил пальцем у виска. — Или — не малость… По-вашему выходит, что всё это, — я провёл рукой по щеке и ошейнику, — что-то вроде маскировки?

Можно было не спрашивать: глаза двух взрослых мальчишек сияли лихорадочным возбуждением близости к открытию самой страшной и интригующей тайны в их жизни. А мне вдруг захотелось зарыдать в полный голос. Пришлось сурово сказать:

— С невменяемыми я сегодня разговаривать больше не буду. Поймёте абсурдность своих умозаключений, тогда — пожалуйста. А ещё лучше — обратитесь к моему хозяину и узнайте от него все подробности. — С этим я гордо удалился к себе в комнату.

Из такой ловушки мне никогда не удастся выбраться. Почему? Потому что я сам её придумал и построил. Я — не просто дурак. Я — круглый дурак. Дурак из дураков, второго такого не отыщешь, хоть весь мир обойди. И самое печальное, что я уже никогда не поумнею достаточно, чтобы научиться скрывать от окружающих свою глупость…

У меня есть занятная странность в характере, и, судя по тому, что оная странность проявляет себя с той поры, как я начал что-то соображать, этот порок — наследственный. Незаметно для самого себя я действую как «зеркало». То есть перенимаю у собеседника интонации и манеру излагать мысли. Особенно легко это происходит, если у меня хорошее и спокойное настроение: тогда я часами способен составлять компанию любому человеку, при этом очень редко буду говорить то, что думаю, — лишь то, что он хочет слышать. Такая особенность очень удобна для выживания, но, каждый раз превращаясь в «зеркало», я стараюсь себя одёрнуть и вернуться в прежнее состояние, потому что становиться отражением собеседника считаю невежливым и непристойным. И — обидным. Ведь тогда он говорит вовсе не с вашим покорным слугой, а с самим собой…

С другой стороны, моё «истинное» лицо — не самая привлекательная картина и понравится далеко не каждому. Я, например, не в восторге от своего характера. Но вводить в заблуждение людей, которые были добры ко мне… Это гнусно. Пусть лучше меня считают нервным и несдержанным, чем будут обманываться на мой счёт…

…За ужином Гизариус, донельзя довольный то ли собой, то ли тем, что вдвоём с Боргом им удалось меня «сломать», объявил, что со следующего дня я займусь новой работой, поскольку моё физическое состояние уже вполне сносное. Когда я осторожно поинтересовался, в чём именно будет заключаться сия работа, рот доктора растянулся в улыбке ещё шире (хотя, казалось бы, дальше некуда), и он провозгласил:

— Надо помочь одной старой женщине с огородом.

— С огородом?

— Он немного зарос, придётся выкорчевать пару кустиков…

Я обомлел.

— А что, в деревне нет здоровых мужиков, чтобы этим заняться?

— Да некогда им, — доктор махнул рукой. — В поле работать надо, для скотины корм заготавливать, да мало ли чего ещё?

— Ну да, конечно… Я — самая подходящая кандидатура, кто бы сомневался…

— Ничего, справишься.

— Разумеется, — кивнул я. — Если ещё кто-нибудь объяснит мне, как вообще корчуют «кустики»…

Мне объяснили. Но теория никогда не помогает на практике, и я только принял к сведению основные этапы и методы, которые мне описали Борг и Гизариус, крупные «специалисты» в вопросе корчёвки. Принц участия в беседе не принимал. Собственно говоря, его вовсе не было на кухне. Я обратил внимание на пустующее место за столом, но забыл поинтересоваться, в чём дело. Возможно, он плохо себя почувствовал… Надо ведь было спросить, но я предпочёл думать о своих проблемах. Эгоисты мы, когда есть возможность…

Утром после завтрака я выяснил не только где находится дом старой женщины, но и то, что мне придётся тащить лом с собой. Сей факт привёл меня в неописуемый восторг, если учесть, что оная женщина жила на другой стороне деревни и я вполне мог бы не таскать железяку туда-сюда, а забрать по пути. Высказав все пришедшие в голову эпитеты по поводу рациональности приказов доктора, я натянул те самые короткие кожаные штаны (если мне придётся активно двигаться, в них я хотя бы не запутаюсь), одну из рубашек и сандалии, перекинул через плечо связку из двух старых сапог (топтать землю голыми ногами мне что-то не хотелось), подхватил лом и, одарив Гизариуса на прощание испепеляющим взглядом, поплёлся искать нужные мне дом и огород…

Шёл я не вчерашним путём, а по тропке через лес, как ходили, очевидно, многие, потому что тропа была вполне утоптанной, проходила не слишком далеко от опушки и хорошо продувалась ветром — это было немаловажно в связи с оживлением, царившим в стане комаров. Позже, когда зной подсушит болотца и поймы, эти противные пискуны угомонятся, но сейчас жара ещё влажная и от них трудно найти спасение. Конечно, можно было подождать, пока солнышко заберётся повыше в лазурное небо, но я твёрдо запретил себе даже думать об этом. Почему? Очень просто: разумеется, чем время ближе к полудню, тем меньше становится комаров на открытых местах, но есть одно большое «НО», не связанное с этими насекомыми. Таскать тяжести под палящим солнцем — не самое приятное и полезное для здоровья занятие. И даже в первый день, когда я планировал всего лишь провести «разведку боем», а не начинать надрываться на чужом огороде, стоило переделать все трудоёмкие дела как можно раньше, по холодку, так сказать. Хотя какой, к фрэллу, холодок! Уже можно вытирать пот со лба, а спустя час придётся выжимать рубашку. Несмотря на хрупкость и отсутствие лишнего веса, я потею не меньше, чем какой-нибудь разжиревший бездельник. Правда, как мне объясняли, этот процесс очень полезен, потому что вместе с остро пахнущей жидкостью из тела выносится всё дурное, что в нём успело накопиться, и, в принципе, потеть нужно почаще и поактивнее, но… Не вижу ничего приятного в том, что кожа покрывается липкой плёнкой — если у вас нет возможности сразу же окунуться в бассейн или, на худой конец, окатить себя ведром воды, через очень малое время окружающие, столкнувшись с вами, будут демонстративно затыкать нос и отворачиваться. Да и самому неприятно вдыхать эти миазмы. Привыкаешь, конечно, — ко всему можно привыкнуть, но… Нехорошо как-то. Невежливо по отношению если не к себе, то к остальным…

О, я и в самом деле пошёл на поправку, если начал печься о благе других! Это радует. В смысле, радует то, что моё настроение улучшилось без видимых причин. Теперь главное — не растерять солнечные «зайчики», которые снуют в крови, и по возможности не показывать своё благостное расположение духа ни Боргу, ни доктору. Да и принц… перебьётся. Ближайшие несколько дней я буду «душкой» только для самого себя, и — никак иначе!

Река величаво протекала между холмами, рассекая лес на две неравные части: по левому берегу высились мрачные гребни ельников, прореженные светлыми пятнами лиственных полянок, а по правому берегу, где располагались и усадьба Гизариуса, и деревня, обстановка была гораздо веселее и гостеприимнее. Наверное, потому что близость возделанных человеком угодий не могла не коснуться дикой природы — шлёпая по тропинке, я слышал, как аукаются юные девушки, поутру отправившиеся на поиски алых ягод земляники и первых грибов.

Я — не великий охотник, но всё же несколько раз отметил присутствие зверей рядом с нахоженной дорожкой: то лесной голубь выпорхнет из высокой травы; то попадутся на глаза следы маленьких копыт на ковре зелёного мха, ещё не успевшем выправиться после того, как кабанья семейка деловито протопала на водопой; то, недовольно порская, пригревшаяся на валуне змея скользнёт в тень кустарника. Вообще-то я предпочитаю наблюдать за дикой природой издали: не знаю, кто кого больше испугался — ваш покорный слуга или зашипевшая серая лента, но мы дружно прянули в разные стороны…

Дом «старой женщины» находился на некотором отдалении от деревни, за широкой скатертью луга, отведённого селянами для заготовки корма скоту на зиму. Одноэтажное здание, у стены которого притулился сарайчик, было прижато одной из сторон к каменистому склону изгибающегося натянутым луком оврага. Холм, в котором была прорезана эта впадина, крыльями расходился в обе стороны по берегу реки — вода плескалась не более чем в сотне шагов от домика, но такое малое расстояние удачно компенсировалось: зимой от реки не будет дуть пронизывающий ветер, а летом на грядках, укрытых от утренних рос и туманов, травы созреют дружнее и быстрее… Стоп! С какой стати я рассуждаю о том, как что-то выращивать? Откуда я ЭТО знаю?

«В таких знаниях нет тайны…»

Опять ты?! Зачем мне подробности про травку-муравку? Я не собираюсь заниматься сельским хозяйством.

«Ты отметил странность — я постаралась объяснить…»

Ну, спасибо! И ты проснулась только для того, чтобы я оценил всю прелесть этого огорода?

«Не только…» — Кажется, она недовольно вздохнула.

В чём же дело?

«Ты не чувствуешь… ничего странного?..» — Теперь она ухмыляется. Мило.

Что я должен был почувствовать?

«Прислушайся к себе… Просто расслабься и прислушайся…»

Расслабиться… Надеюсь, это не очередная издёвка.

Я остановился, положил свою ношу на землю и сел рядом. Мохнатые метёлки луговой травы сразу же начали щекотать голую кожу в тех местах, куда смогли добраться, но я приказал себе не обращать на них внимания и закрыл глаза.

Тепло. Очень тепло. Кажется, что тело стекает вниз вязкими струйками мёда. Мне нравится это ощущение…

«Иди дальше…»

Иду, иду… Воздух плотный, густой, насыщенный ароматами зелени и первых летних цветов. Влажный, но не приносящий облегчения. Неужели к вечеру соберётся гроза?

«Не отвлекайся!»

Да слышу я… В тёмном зале закрытых глаз становится всё светлее: это Мантия помогает моему Внутреннему Зрению сфокусироваться на Кружеве Силы. Затейливый узор постепенно наливается всеми цветами радуги, но преобладает нежно-жёлтый, и это вполне понятно: деревня не наделена сколько-нибудь выраженной магической аурой. Проще говоря, селяне — не волшебники. Но это я и так знаю…

«Посмотри правее!» — Почти приказ.

Я послушался, смещая фокус взгляда, и… чуть не задохнулся от волнения, острыми коготками вцепившегося в горло. Холодно-строгие голубые всполохи Силы искорками рассыпались по Кружеву. Где-то рядом находится человек, имеющий непосредственное отношение к магическому искусству. Но… Не может быть!

Я распахнул глаза и уставился на дом, к которому вела тропинка.

Там… Там…

«Там живёт маг…» — подтвердила Мантия, ехидно скаля зубы.

Маг?! Но здесь может быть только один маг… Та самая ведунья!

«Нам не следует туда идти…»

Знаю! Но… Я должен.

«Почему?»

Я не могу отказаться. Мне… приказали.

«Тебе можно ПРИКАЗАТЬ?» — Я почти «увидел», как округляются её глаза — беззвёздное ночное небо с багряными ростками Могущества.

Я… Всё так запуталось…

«Ты сам всё запутал…»

Согласен. Но сейчас не время разрубать узлы. Я… не готов.

«Будешь ли ты готов… хоть когда-нибудь?» — Она… сожалеет?

Не знаю.

«Разумеется, не знаешь… Ты даже не знаешь, К ЧЕМУ ты должен готовиться…»

Я ничего и никому не должен! Разве… только тебе.

«Или знаешь, но не хочешь…» — Короткий смешок.

Оставим этот спор! Ты можешь что-нибудь сделать?

«Испугался?»

Немного.

Я не пытаюсь ей лгать — бесполезно. Мантия во сто крат мудрее меня и мигом раскусит любой, даже самый изощрённый обман.

«И что же тебе нужно?»

Спрячь меня.

«Спрятать? Выражайся точнее…»

Если там находится маг, он не должен… Он не должен ничего обо мне узнать.

«Совсем ничего?»

Совсем-совсем.

«Зачем это тебе?»

Что — «это»?

«Вместо того, чтобы порвать ткань чужой памяти, ты собираешься пощадить её… Почему?»

Что тебя так удивляет? Я не хочу причинять зло кому бы то ни было!

«Ты должен сам решать, что есть ЗЛО… Не принимая в расчёт мнения и желания других…»

И твои в том числе?

«И мои — тоже…» — Ещё немного, и я окончательно запутаюсь.

Я решу. Непременно. Но как-нибудь потом.

«Тебе себя не жаль?» — Странные слова. На что она намекает?

Что ты имеешь в виду?

«Я могу сделать то, о чём ты просишь, но… Это будет неприятно… И опасно…»

А именно?

«Ты можешь надеть Вуаль...» — Я содрогнулся, вспомнив скудные сведения, почерпнутые мной из уроков детства, но отступать было некуда.

Действуй!

«Ты уверен?»

Да, фрэлл тебя подери!

«Тот, кого ты так любишь поминать, в сравнении со мной — не более чем песчинка на берегу океана…» — Это даже не шутка, просто констатация факта.

Да знаю я! Просто… мне нравится так выражаться. Ты против?

«Я не могу запрещать или разрешать тебе что-либо… Пока ты не сдашься и не примешь мою власть…»

Ты так сильно этого жаждешь?

«Мне всё равно… Но ты… Ты меня забавляешь, и потому я всё ещё разговариваю… с тобой…»

Приятно слышать! Ты будешь делать своё дело, или мне до вечера торчать в этой траве?

«Как ты нетерпелив… Впрочем, изволь… Закрой глаза и задержи дыхание…»

Сотни невидимых нитей скользнули из Пустоты, оплетая тело тугим коконом и вгрызаясь в кожу. Я знал, что для всего окружающего мира Вуаль неощутима, но сам еле переборол отвращение, когда скользкий ком этой призрачной паутины растёкся лужицей слизи по моему лицу и горьким киселём ринулся в горло…

«Готово… Можно дышать… Только открывай глаза медленно…»

Я не всегда следую советам, но сейчас был именно тот случай, когда всё надлежало делать правильно. Воздух показался мне дымным, а когда ресницы дрогнули и поползли вверх, я едва не пожалел о своём решении. Вуаль не только скрыла меня от магического Пласта мира, не только подарила мне вторую ауру, сходную по силе разве что с аурой всё той же луговой травы. Она скрыла от меня многоцветие природы, обусловленное магией самой Жизни. Я мог различать краски и теперь, но… Они были приглушены и обескровлены — по грязно-голубому небу ползли грязно-белые облака, и даже солнце казалось потускневшим. Только холоднее мне почему-то не стало…

«Доволен?..»

Ты прекрасно знаешь, что нет. Но… спасибо.

«Учти: это пассивная защита, она не предполагает отражение атаки…»

К чему ты клонишь?

«Твои чувства притуплены… Твои возможности ограничены… Будь осторожнее…»

Хм. Спасибо — ещё раз. Неужели она так заботится обо мне только потому, что избрала меня своим личным шутом?

«Тебе будет легче, если ты узнаешь правду? Не думаю…» — Горькая усмешка. Так смеются над собой.

Всё, можешь спать дальше!

Я поднялся, подхватывая сапоги и лом. Пора идти туда, куда меня, собственно говоря, послали — как бы это ни звучало…

— Мир этому дому. — Я поклонился женщине, вышедшей мне навстречу.

Она и правда была стара. Очень стара. Я бы сказал: так долго не живут, если бы не знал, что Время способно и не на такие шутки…

Довольно высокая, иссушённая прожитыми годами и зрелищем людских страданий. Волосы седые, пепельно-серые, впрочем, не поручусь, что это их истинный цвет. Сетка тонких морщин — на лице, на шее, на костлявых руках. Узкие губы плотно сжаты. Живут только её глаза — тёмные, кажется, синие. Прямое платье с еле заметной заговорённой строчкой по подолу сидит на старухе форменным мешком. Когда-то она, наверное, считалась красавицей, но сейчас выглядела почти уродливой. И совсем не производила впечатление доброй бабушки, любовно опекающей многочисленных внуков, — хотя селяне были (или должны были быть) для неё именно такими внуками, нуждающимися в заботе. А женщина скорее походила на суровую наставницу. Я бы даже сказал: излишне суровую… А может быть, мне просто показалось — только из-за того, что я изначально настороженно отношусь к магам, которые могут представлять собой угрозу для вашего покорного слуги. Особенно — к таким магам…

Ведуньи иначе прозываются Дщери, то есть «дочери». Дочери Земли. Они наделены своим Даром с момента зачатия — оный Дар не нужно развивать или усиливать: наступит день, и он сам заявит о себе. Другое дело, что его Сила очень и очень невелика по сравнению с Силой магов более высокого порядка. Ведовство — наука наследственная. И — наследуемая. Ведунья, чувствующая приближение смерти, находит себе преемницу, которая станет новым вместилищем знаний, накопленных поколениями, жившими до неё.[9] Традиция очень разумная и понятная: отправлять юную ведунью в дальние края, чтобы обучить магии, слишком накладно и опасно. Да и деревня не может долго оставаться без её помощи. В каждой местности свои Кружева Сил — неграмотной сельской девушке ни к чему теория Высших сфер, ей нужно знать имена и привычки домашних духов, разбираться в травах, растущих рядом с домом, любить людей, которых она помнит с момента своего рождения… Кстати, надо признать, что знакомой мне деревне очень повезло: далеко не везде есть своя собственная ведунья…

— И тебе мир, юноша. — Голос, заставивший меня вынырнуть из кучи мусора, сваленной на чердаке моего сознания, был глубок и звучен. Голос человека, досконально изучившего свои возможности и тем — опасного. Даже если ваши силы невелики, но вы чётко можете установить их пределы, вы легко справитесь с противником, который вдвое сильнее вас, но не умеет правильно распоряжаться дарованным ему могуществом. Это — моя главная заповедь. Или — моё главное наказание, потому что я никак не могу понять, на что именно и в какой момент способен…

Я почти ощутил, как она изучает мою ауру. И даже знал, что видит старуха: жёлто-серое пятно с россыпью белых снежинок. Я чист, как небо над твоей головой, дорогуша, даже не старайся!