На полпути к себе Иванова Вероника

Минуту спустя она вздохнула, ослабляя внимание, но не убирая Око полностью. Однако… Я кажусь ей столь опасным субъектом?

— Гизариус прислал меня помочь с огородом, почтенная.

— Он щедр, как всегда. — Чуть улыбнулась, но тепла в глазах больше не стало.

Или ты много мнишь о себе, дорогуша, или… Твои мысли заняты совсем другим, нежели грядками…

— Вы позволите взглянуть, что мне предстоит?

Она вежливо кивнула:

— Конечно, юноша… Нида тебя проводит.

Из-за спины старухи выступила девушка — настолько же юная, насколько стара была её наставница. Высокая и худая, как и сама ведунья. Кожа такая тонкая, что кажется почти прозрачной. Светлые волосы лёгким пухом вьются вокруг треугольного личика. Невзрачная, если не сказать — некрасивая. Только в глазах та же Сила, даже цвет тот же: два тёмно-синих костра в ледяной пустыне.

— Пойдёмте. — Она улыбнулась, и лицо сразу ожило: красоты не появилось, но исчезла пустота, и Нида стала совсем похожа на человека из плоти и крови, а не на призрака…

Огород был достаточно ухожен, но общую картину портили разросшиеся кусты овражного ивняка, подбирающегося к грядкам. Да, дел здесь по горло…

— В этом доме есть инструменты? — обратился я к девушке после недолгих раздумий.

— Инструменты? — Растерянное недоумение.

— Ну да… Лопата, топор… — Неужели придётся тащиться ещё и за ними?

— Да, есть. — Она довольно кивнула, и через пару минут поисков в сарайчике я стал обладателем топорика и лопаты, вид которых едва не заставил меня грязно выругаться. Ну надо же, довести металл до такого плачевного состояния! Да мне только на заточку придётся день потратить. Или несколько дней…

— Я схожу в деревню, почтенная, постараюсь справить инструмент. Вы не будете против, если к работе я приступлю завтра?

— Как вам будет угодно. — Робкая улыбка и кивок.

На том и порешили. Я попросил её найти для меня старые ненужные перчатки или рукавицы, собрал орудия своего будущего труда и поплёлся через луг в деревню.

Кузнец оказался человеком понимающим и помог отчистить ржавчину и выправить кромку лопаты молотком. Топор, лишившийся грязно-коричневого налёта, выглядел вполне прилично, и я, выпросив точильные камни с разными «зёрнами», устроился у ограды кузни, методично шкрябая по лезвию. Такому ремеслу меня не нужно было учить: ножи я точил, было дело, так что и с топором разобраться смогу…

— Загубишь вещь, — буркнул гном, искоса наблюдавший за моим «творчеством».

— Это ещё почему? — Я даже забыл обидеться на то, что меня критикуют.

— Так колун же, а ты весь горбик ему сточишь… С таким-то усердием, — неумело съехидничал гном.

— А мне колоть не нужно, я рубить собираюсь, — в тон «почтенному Гедрину» ответил я.

— Тогда на наковальне надо подправить, — продолжал мой неожиданный советчик.

— Зачем отвлекать людей от работы? Для моих целей сгодится и такой топор. — Уголки рта дрогнули, но я не стал улыбаться. Пока.

— Как знаешь. — Гном почесал подбородок и, ободрённый мирным началом беседы, решил развить свой нечаянный успех: — А что ты будешь делать?

— Кусты корчевать. — Я не счёл нужным делать тайну из своих занятий.

— Ну, тогда топор точно — не жилец!

— Почему?

— Ударишь по корню — попадёшь по камню, — пояснил Гедрин.

— Камни я прощупаю и изыму.

— Прощупаешь? — Он не понял.

— У меня есть лом, — довольно сообщил я, на минутку отрываясь от процесса заточки.

— Лом? — Гедрин с сомнением посмотрел на мои хилые плечи. — А ты его поднимешь?

— Подниму. А дальше он сам будет действовать. — Я повертел топор, приноравливаясь к его тяжести.

— Не по руке он тебе, — авторитетно заявил гном.

— Сам вижу, — буркнул я. — Великовато топорище. Ну, ничего, сойдёт…

— Дай-ка, подрежу.

Я чуть не открыл рот от удивления:

— С чего такая любезность?

Гном неопределённо пожал плечами:

— А чего не помочь-то? Ну, покажи руки, сейчас мерку сниму…

Я хмыкнул, но позволил ему тщательно изучить мои ладони и запястья. Гедрин ощупал их, обмерял затейливым шнурком с узелками — только что не покусал, потом взял топор, сделал несколько взмахов ножом, заполировал куском щетины срезы и торжественно вручил мне результат своего труда.

Я попробовал. Могу поклясться, стало удобнее!

— Спасибо.

— Да не за что, в общем…

Мы замолчали. Я перешёл к заточке лопаты, а гном стоял рядом, то отворачиваясь, то снова впиваясь взглядом в мои пальцы, покрытые металлической пылью. Я прекрасно понимал его терзания и сомнения, но помогать не спешил: сам заварил эту кашу, пусть сам и расхлёбывает. Мне первым извиняться не за что. Ну, разве что за нелепую шутку… Так она прервалась вовремя, не зайдя непоправимо далеко. Никакого чувства вины я не испытывал и с интересом ждал, какими словами мой обидчик попробует извиниться. В этот раз, поскольку первую попытку он с треском провалил. Не без моей помощи, разумеется…

Гедрину было нелегко — попробуй подбери ключик к чужому сердцу. Это вам не молотом в кузне махать: одно неверное движение, и отношения уже не перекуёшь. А красноречием бородатый коротышка, похоже, не отличался. Впрочем, я никогда не слышал, чтобы его соплеменники слыли словоплетами. Вот эльфы — другое дело: все мозги косичками заплетут и в узел завяжут, пока поймёшь, что им нужно. Или — вовсе не поймёшь…

Я попробовал пальцем кромку. Достаточно острая, чтобы вгрызаться в землю, да и тонкие корешки перерубит «на раз». Время перевалило за полдень, неплохо бы и пообедать. А у меня тут гном мается…

— Вам что-то нужно от меня? — пришлось спросить прямо, без увёрток и вежливых зигзагов.

Гедрин встрепенулся, переводя взгляд на меня:

— Да тут… Хотел… В общем…

— Извинения я не приму.

— Почему же? — Он, кажется, снова начал обижаться.

— Можете считать это моим капризом или сумасбродством. Не отрицаю, иногда я веду себя странно… За что вы хотели извиниться?

— Как это… Я ведь… Ударил… В спину… — Слова давались гномку невероятно мучительно.

Я покачал головой.

— Удар — это всего лишь удар. Рефлекторное движение тела, часто не осознанное разумом. Глупо извиняться за то, что не всегда можно контролировать. Вы должны принести извинения не за свои действия, а за свои намерения. За то, что вы неправильно оценили ситуацию. Хотя… Я не вправе требовать от вас извинений. В принципе.

Гном выглядел совсем уж потерянно, и я, чтобы вогнать последний гвоздь в крышку гроба, продолжил:

— Вольно или невольно, но в тот момент я представлял собой угрозу для жизни женщины и её нерожденного ребёнка. Так что вы поступили совершенно правильно для той сценки, которая разыгралась перед вашим взором. Возможно, я совершил бы точно такую же ошибку на вашем месте. Заметьте: я считаю это ошибкой, но с вашей стороны всё было логично и разумно. Так что я не приму извинений, потому что… вам не за что извиняться. — Я улыбнулся. — Как не за что извиняться человеку, раздавившему муравья, — просто в силу разницы их положения… А теперь позвольте откланяться: меня ждут дела.

Я вернул кузнецу точильные камни, собрал вещи и уже сделал шаг прочь от жаркого дыхания кузни, когда услышал:

— Но почему?!

— Что — «почему»? — Я обернулся.

— Почему ты… Не сказал всего этого в первый раз? — Гном находился в тягостном недоумении.

— Какие же вы все любопытные… — вздохнул я. — Почему да почему… Допустите на мгновение, что я обиделся и разозлился. Вы хотите получить мои извинения? Их не будет.

— Но… — Всё, у мужика извилины уже начинают плавиться.

— Я сказал то, что думал. В тот самый раз и сегодня я был искренен. Если вы настаиваете на том, чтобы я извинился, поговорите с моим хозяином. Когда он прикажет, я выполню приказ. Но там уже искренностью и пахнуть не будет.

— Хозяин… — Гном неожиданно хмыкнул. — Хотел бы я посмотреть, как ОН будет тебе ПРИКАЗЫВАТЬ… Билеты на представление продаваться будут?

— А что? Я — парень покладистый и право собственности уважаю…

— Собственности! — Фырканье переросло в хриплый смешок. — Да ты сам не знаешь, о чём говоришь!

— Согласен. Не растолкуете подробнее? — Я подмигнул гному, но тот, словно сообразив, что ступил на Тропу Откровения, поспешил вернуться назад:

— У хозяина и спрашивай.

Я притворно вздохнул:

— Ну вот, чуть что, все уходят от ответа… Думаете, я не смог бы выудить у вас необходимую информацию? Смог бы, но не стану этого делать. Мне больше нравится, когда люди разговаривают со мной честно и открыто, по собственному желанию, а не плетут сети намёков и измышлений. Если захотите поболтать, вы знаете, где меня найти. Уверен, что знаете!

Неловкая пауза. И вдруг:

— А это была весёлая шутка… Правда — весёлая.

— Шутка? — Я нахмурился, пытаясь понять.

— Ну, когда ты сказал, что… Что я хочу тебя поцеловать… — Неужели он краснеет?

— Ах, это… Рад, что вам понравилось. Это был экспромт, продиктованный моментом Истины. — Я усмехнулся, вспоминая его физиономию.

— Только, пожалуйста, не шути так больше… Особенно с моими родичами, — смущённо добавил Гедрин.

— Обещаю. Отныне и навсегда. Оставлю свои шутки для эльфов, уж они-то оценят! — Я ответил совершенно серьёзно, но гном расхохотался, видимо, представляя, как я беседую на подобную тему с кем-то из остроухих.

— Да уж… Оценят…

Оставив его гулко ухать и фыркать в бороду, я поспешил отнести инструменты в сарайчик ведуньи и договориться с Нидой, что приду завтра пораньше.

А на обратном пути Мантия без предупреждения убрала Вуаль. В глаза ударили яркие краски лета, нос обожгло медвяным ароматом цветущего луга, голова закружилась, и я упал на колени, не в силах справиться с хлынувшим на меня потоком ощущений. По позвоночнику пробежала волна крупной дрожи, и я закашлялся, отхаркивая вместе со слизью клочки защитной оболочки…

Понадобилось почти десять минут, чтобы прийти в себя, остановить вращение мира перед глазами и переместить тело в вертикальное положение.

«Я предупреждала…»

Разве я чем-то недоволен?

«А вдруг?» — Хихикает.

Спасибо за помощь. Это… всякий раз будет так же плохо?

«Да… Пока не привыкнешь…»

И сколько времени нужно, чтобы привыкнуть?

«Тренируйся почаще…»

…Увидев меня, Гизариус решил, что по дороге домой ваш покорный слуга завернул к кому-то на кружечку медовухи — так меня шатало. И он был почти прав: радуга мира опьянила меня после уныло-серой реальности Вуали. Но я не мог отделаться от чувства омерзения, когда вспоминал, что на следующий день мне снова придётся ЭТО «надеть»…

Что-то я упускал. Что-то очень важное. Жизненно важное. Спросить у Мантии? Не ответит. Если скрытые ею подробности могут сделать меня сильнее, она промолчит. Почему мне так скупо рассказывали о Вуали? Ах да, по всем теоретическим выкладкам выходило, что я не должен дожить до момента, когда смогу воспользоваться этой разновидностью защиты. О, многое я мог бы отдать за то, чтобы оказаться сейчас в семейной библиотеке! Хоть в Большой, хоть — в Малой… Там наверняка найдётся какой-нибудь самоучитель из серии «Что такое кретинизм и как с ним бороться»…[10]

Тягостное ощущение непоправимой ошибки — откуда оно взялось? Почему я всегда мучаюсь, не зная, в чём истинная причина моих мучений? Хотя и здесь есть свой «плюс»: когда я выясняю, где находится источник неприятностей и насколько он силён, оные неприятности уже не столько меня пугают, сколько развлекают. Возможно, и этот раз не будет исключением. Поживём — увидим…

Лом на короткое мгновение взлетел в воздух и тяжело рухнул вниз, уходя на две-три ладони в землю. Дзынь! Ну вот, опять камень. Я пошевелил железяку, рыхля тёмно-серую подошву почвы, открывшейся после удаления дёрна…

Корчёвка отнимала у меня много сил — лом, несмотря на собственный вес, требовал отдачи и с моей стороны, а через полчаса такой «забавы» руки начинали ощутимо дрожать, и следовало менять характер работы: браться за лопату и подкапываться под длинные и удивительно прочные корни ивняка. Чтобы воспользоваться топором, нужно подложить колотое полено — на весу перерубить скользкое щупальце корня не представлялось возможным. К тому же топор следовало беречь… Что касается лопаты… Я уже относил её на повторную «правку»: это случилось на второй день, когда я от усталости решил немного схалтурить и не прощупал ломом землю под плетью корней. Разумеется, воткнул в самые камни! Хорошо ещё, что поначалу я не умел правильно распределять усилия и только слегка погнул кромку. Теперь, спустя неделю работы, я стал куда сноровистее и осторожнее. Единственной неприятностью (помимо грубой корки мозолей на пальцах) стало то, что моя спина банально сгорела в первые же часы корчёвки. Но тут мне на помощь пришла сама ведунья в компании со скисшим молоком, да Нида состряпала для меня безрукавку, чтобы я не подставлял обожжённую кожу новым ласкам солнца…

Я присел на корточки и запустил руку в сплетение корней. Ах, вот где вы прячетесь, озорники! Мелкие, но весьма пакостные камни перекочевали в ведро. Угу, сюда мы подложим полено, перерубим этот корень, уходящий вниз, — и весь куст можно будет вынуть… Хватило одного удара, и охапка ивняка заколыхалась, лишённая главной опоры. Я опёрся ломом о толстый чурбачок, поднатужился и… С надрывным треском куст медленно пополз вверх. Ещё чуть-чуть… Ну же… Лопнули струны тонких корней, и очередной «букет» опрокинулся на сторону. Ну и славненько! Я подрубил остатки «пальцев», которыми он держался за землю, и оттащил куст к кострищу. На такой жаре он быстро высохнет, и останется только поднести огонь… Сухие корни горят хорошо: жарко, весело…

Ну что, можно считать, работа завершена.

Я окинул гордым взглядом опустошённый мною уголок огорода. Да, выглядит так, как будто табун лошадей потоптался, зато окрестные грядки не тронуты — все в целости и сохранности! А приведи сюда лошадь, да попробуй с её помощью тащить кусты… Ох, тогда бы ведунья недосчиталась многих своих посадок…

Я высыпал камешки из ведра на внушительную кучу у стены сарая. Эти ещё можно будет использовать: или печку сложить, или в фундамент закатать… Пучок сухой травы стёр с лопаты свежую землю и прошёлся по лезвию топора, уничтожая следы едкого древесного сока. Так, инструменты я в порядок привёл, теперь осталось только лом оттащить обратно к доктору, и всё. Разве что заставят перекопать освобождённую от «захватчиков» землю…

— Помогите…

Сначала я решил, что мне просто почудилось и это ветер поёт, аккомпанируя себе на струнах луговой травы, но крик повторился. Слабый, словно из-за высокой преграды… Кричат на реке? Я скинул сапоги и трусцой побежал по тропинке, ведущей на вершину холма, за которым дом ведуньи прятался от близкой воды.

Я оказался прав: на плёсе кто-то барахтался в воде, судорожно пытаясь удержаться на плаву рядом с перевернувшейся лодкой. Ещё двое незадачливых рыбаков дрожали от холода — рановато ещё для купания-то! — на илистом песке у кромки камышей. Мальчишки, лет по десять, мокрые и испуганные. А третий что же к берегу не плывёт? Не умеет? Так на кой фрэлл отправился на рыбалку?! Безрукавка полетела в сторону, а я плюхнулся на задницу, съезжая по крутому склону холма к воде.

А речка-то не такая уж узенькая, как казалось сверху! Что же делать? Давненько же мне не приходилось плавать… А, была не была! И я скрепя сердце прыгнул в объятия реки, лихорадочно вспоминая, что же нужно делать, чтобы остаться на поверхности этого живого зеркала…

От погружения в воду грудь на несколько мгновений свело так, что невозможно было сделать и вдоха. С трудом прогоняя последствия шока, я поплыл. Первые движения были судорожны и неуклюжи, но если когда-то учился плавать, эта наука не забудется и до самой смерти. Гребок — ладони описывают сжатый круг, толкая тяжёлые складки воды вниз и назад, под грудь, поднимая тело — ноги, согнутые в коленях, выпрямляются, отталкиваясь от других вязких глыб… Стараюсь плавно и быстро скользить в самом верхнем слое… В конце гребка голова чуть приподнимается над водой — ровно настолько, чтобы сделать короткий вдох, — и снова погружается, почти до самых бровей. Подниматься выше нельзя: теряется скорость. Приоткрываю глаза на время вдоха, чтобы убедиться, в нужном ли направлении я плыву. Вот когда в полной мере можно оценить преимущество короткой стрижки — мои прежние «локоны» уже давно налипли бы на лоб, забились в глаза и скрипели бы на зубах… Вперёд… А тут неслабое течение: тяжело же мне придётся на обратном пути… Когда до перевёрнутой лодки меня отделяло всего несколько гребков, я почувствовал, как что-то скользкой петлёй захлёстывает ногу и тянет вниз. Что-то холодное, царапающее кожу, и… Не имеющее отношения к животному миру! Я дёрнулся, лягнул свободной ногой какую-то студенистую массу и вынырнул на поверхность.

Что это?!

«Местный дух…» — бесстрастно сообщила Мантия.

Дух?

«Водяник озорничает…» — Лёгкая усмешка.

Озорничает?! Очередная петля с завидным упорством обернулась вокруг меня, вспенивая воду, и потребовалось отчаянное усилие, чтобы разорвать её хватку и пустить в грудь немного воздуха.

Его… Нужно… Отогнать…

«А почему — не уничтожить?»

Действительно, почему?

На мгновение мне показалось, что такой исход будет самым предпочтительным. Уничтожить. Низвергнуть в Пустоту. Стереть самый След пребывания. Пить губами его предсмертный крик, горький и пьянящий, словно выдержанное вино… Уничтожить, а не убить. Убийство сохраняет жертве шанс на существование в иных Пластах. То, что могу сейчас сотворить я, не оставит никаких шансов. Никому. Даже той шушере, что ошивается в свите речного царька… Фрэлл, о чём я думаю?! Откуда эта «жажда крови»? Такая болезненная… Такая сладкая… Такая сильная, что я почти не могу ей противиться… Нет! Не хочу! Не позволю!

Это совершенно ни к чему!

«Ты уверен?»

Да… Сними Вуаль!

«Это опасно…»

Я знаю! Но иначе я утону!

«Как пожелаешь…»

Спазм сотряс всё тело, от кончиков пальцев до кончиков волос. Кокон рассыпался на клочки. Я взмыл вверх, к лазурному небу и вдохнул свежий аромат текущей воды. А потом…

Мантия взметнулась вокруг меня рваными Крыльями.

Подозреваю, что магический Пласт реки поглотила в этот момент жёсткая вспышка изумрудно-чёрного пламени. Я не мог этого видеть — сил вызвать Внутреннее Зрение не оставалось. Я только почувствовал, как по воде пробежала рябь, и на один мучительно-долгий миг гладь реки застыла. Она не стала льдом. Она не стала камнем. Это была всё та же вода, но лишённая жизни. Всего на один миг река и её обитатели оказались за Порогом. Но этот миг закончился, и вода вновь начала своё вечное движение.

Убирайся прочь, Хозяин Реки! Прочь, пока я не открыл Врата настежь!

Ужас, охвативший водяника, был почти физически ощутим — я не успел сделать очередной вдох, как остался наедине с рекой, Мантией и тонущим… гномом?!

Гнев удалось унять не с первой попытки, но я постарался сделать это как можно быстрее и подплыл к Гедрину уже в тот момент, когда он устал бороться и, нахлебавшись воды, начал погружаться в пучину. Пришлось нырнуть следом и нашаривать хоть что-нибудь, за что можно держаться и держать… Есть! Отчаянный гребок, ещё один… Моя голова разорвала плёнку воды, появляясь на поверхности. Неимоверное по тяжести усилие — и голова гнома тоже оказалась выше уровня реки. Чуть-чуть — но вполне достаточно, чтобы он мог дышать. Интересно, и как долго я смогу бултыхаться, удерживая на плаву двойной груз? А, неважно! Мне нужно добраться до берега, вот и весь приказ, короткий и ясный…

Я — невеликий пловец и по большей части не люблю много времени проводить в воде. А если добавить к этому измученное побоями и непривычной работой тело… Я не знаю, как доплыл. Последние гребки, как мне показалось, в клочья разорвали напряжённые мышцы, и только коснувшись ногами зыбкого дна, я понял, что победил. На этот раз. Пусть моим противником был я сам — но я победил! И чувство гордости на несколько минут помогло не ощущать крупную дрожь, колотившую меня на горячем летнем воздухе. Я успел заметить ведунью, спешащую вниз по склону холма, успел толкнуть неподвижную тушку гнома подальше от воды и — самое главное! — успел скомандовать Мантии: «Вуаль!» А потом рухнул на песок, носом утыкаясь в подвяленную солнцем тину.

Меня трясло и ломало — не только от встречи с водяником и успешной попытки обуздать охватившее меня безотчётное желание рассеять речного духа пылью по ветру (или, наверное, правильнее было бы сказать: каплями по реке?), а и просто от того, что я замёрз, проведя столько времени в холодной воде после полдневного труда на жаре. Барабанной дробью по спине бежали мурашки, зубы стучали, как копыта взбесившихся лошадей, скрюченные пальцы не хотели разжиматься… Я слышал голоса, чувствовал, как меня поднимают и кутают во что-то сухое, но не мог вытолкнуть из себя ни слова. А сказать хотелось много — особенно по адресу бородатого кретина, решившего наловить рыбки!

…Впрочем, мне и позднее не удалось высказать всё, что я думал и чувствовал. Причина молчания оказалась до неприличия проста: мой рот был основательно занят поглощением лекарственных средств. Правда, не все из них были бы признаны таковыми при строгом разборе…

Как только вашего покорного слугу доставили по месту проживания, доктор применил для борьбы с простудой горячую травяную настойку, смешанную с медовухой, — и порция была весьма внушительная! Когда пенящаяся жидкость полностью перекочевала из кружки ко мне в желудок, нас почтил своим присутствием несостоявшийся утопленник. Он был не один, а в компании с большой флягой, которую немедленно предложил распить, чтобы отпраздновать «второе рождение». Следовало бы возразить, но мой язык, обожжённый докторским коктейлем, не был способен изобразить осмысленную речь. Гизариус, напротив, принял идею гнома с нездоровым воодушевлением (что заставило меня заподозрить почтенного доктора в склонности к употреблению горячительного), извлёк из недр кухонного шкафа семейку серебряных стаканчиков и выкатил из погреба бочку недопитого с прошлого года осеннего эля. Я тряс головой и как мог отбрыкивался от выпивки, но вынужден был в скором времени признать, что легче уступить настойчивым просьбам, чем образумить выпивох…

Никогда не пейте с гномами! И уж тем более — не пейте их любимый самогон… Сомнение закралось мне в душу ещё в тот момент, когда Гедрин твёрдой рукой капнул в стаканчики кристально прозрачную жидкость (совсем немного — ровно на глоток) и предложил «вздрогнуть». Я неуверенно посмотрел на доктора, но тот был или привычен к эдакой выпивке, или — полон энтузиазма. Что касается меня, то… Признаюсь: грешен. Но это было так давно, во времена неуёмной юности, не признающей правил и границ… И всё равно, даже зная, что произойдёт, я был захвачен врасплох.

Маслянистая жидкость легко и напористо проложила путь через моё горло, прошивая всё тело раскалённым стержнем. С головы до ног. Закрыть рот оказалось совершенно непосильной задачей, но и дышать было невозможно: любое движение воздуха в сожжённой глотке только прибавляло страданий. Гном тут же заботливо придвинул нам кружки с элем, а когда костёр кое-как удалось притушить, в стаканчиках необъяснимым образом появилась новая порция…

Третью мы пили уже в обществе Борга, который, конечно, не мог пропустить незапланированное возлияние. Впрочем, мне было совсем не важно, кто сидит за столом и подливает выпивку — пылающий в крови огонь успешно изгнал даже саму память о купании в холодной воде. По телу разлилась приятная вялость, захотелось закрыть глаза и раствориться в дружеских объятиях хмеля… Я хмуро смотрел на раскрасневшиеся лица собутыльников, слушая их оживлённую, но всё чаще становившуюся неразборчивой, речь, и изредка прикладывался к кружке с элем. На моё счастье, трое выпивох больше не заставляли меня глотать жуткое творение бородатых карликов, которое Гедрин любовно называл «искоркой». Впрочем, услышав предложение отведать нечто под названием «уголёк», я нашёл в себе силы и смелость сползти на пол и, под столом, на четвереньках, выбрался из кухни. И мне даже удалось доползти до постели. Упав на одеяло, я ещё несколько минут слышал звуки «праздника» (кажется, гном затянул песню), а потом радостно провалился в омут пьяного сна…

Вставать было трудно. Хотя можно предположить, что я отделался легче всех остальных — голова была всего лишь отупевшей, в висках не стучало, живот не болел. Во рту, конечно, жил и здравствовал неприятный привкус, но он был не так уж и страшен. Сравнительно сносное состояние объяснялось легко: поскольку я зверски замёрз, барахтаясь в реке, большая часть поглощённой выпивки ушла на борьбу с простудой — согревание и расслабление тела, а не ударила в голову дурным молотом… Интересно, а как обстоят дела у моих коллег по застолью?

Как был в одних штанах (и когда, спрашивается, успел их надеть? Или — снять всё остальное?) — я спустился на первый этаж. На кухню даже не стал заходить — из-за её дверей раздавались такие рулады, что стены дрожали. Судя по эху, там обосновались и доктор и гном. Ну и ладно, не очень-то и хотелось… За дверьми, ведущими в покои принца, было тихо. А ведь я туда ни разу не заглядывал, не так ли? Подходящее время для удовлетворения любопытства! Стараться вести себя тихо было ни к чему: кроме Борга, мне некого опасаться, а великан сейчас или спит, или… Да какая разница? Я хочу туда зайти — и зайду!

Дверь была незаперта. Я толкнул створку и заглянул… Его высочество мог бы позволить себе и более изысканную обстановку, чем та, что предстала моему взору. Всё было очень просто и совсем не вычурно: мебель — такая же, как и по всему дому, никаких следов роскоши, единственное свидетельство привычки к комфорту — широкая кровать, занавешенная кружевным полупрозрачным пологом. Хорошее средство от докучливых комаров — может, мне тоже соорудить нечто подобное наверху? Не, столько кружев здесь взять неоткуда — разве что самому сплести… Можно попробовать, конечно, но, боюсь, и до следующего лета не управлюсь…

Борга в покоях не наблюдалось, но я не обратил внимания на сей настораживающий факт, потому что поводок любопытства тащил меня прямиком к постели принца. Почему он столько времени не появляется на людях? Да, наша вчерашняя попойка — не самое подходящее времяпрепровождение для столь высокородной особы, но, думаю, Дэриен вряд ли был бы против…

Спустя мгновение я узнал ответ на свой вопрос. И ответ мне не понравился.

Принц спал, судя по всему — очень крепко. Но вид у молодого человека был весьма и весьма нездоровый — бледное, какое-то осунувшееся лицо, совершенно сухие губы и странно воспалённая кожа вокруг глаз — красная, в маленьких тёмных крапинках… Фрэлл, а это что ещё значит?!

Правая рука Дэриена свешивалась с постели, высовываясь из-под одеяла, и на сильном запястье я отчётливо рассмотрел розовые полосы, которые могут возникнуть только от того…

— Любопытствуешь? — Голос Борга за моей спиной прозвучал, как гром — если и не посреди ясного неба, то всё равно неожиданно.

Я обернулся, отпуская полог. Великан натягивал рубашку, потряхивая влажными волосами, и выглядел не то чтобы свежим — следы попойки ещё оставались, — но вполне готовым к выполнению своих обязанностей.

— Ты — против? — Я не нашёл ничего более остроумного, чем ответить вопросом на вопрос.

— Вообще-то да. Но… тебе можно. — Он говорил совершенно серьёзно и, как мне показалось, многозначительно. Особенно это ударение на слове «тебе»…

— Вот как? — Уровень моего допуска к государственным тайнам растёт прямо на глазах! Кто бы мог подумать… — Чему обязан таким доверием?

— Не стоит прикидываться простачком — выглядит не слишком-то убедительно, — беззлобно заметил Борг.

— Да я и не прикидываюсь! Ты ещё не видел, как я умею прикидываться! — обиженно возразил я.

Борг не ответил, смерив меня таким взглядом, что в иное время я бы вспылил, но сейчас… Сейчас меня занимала загадка поинтереснее…

— Что с принцем?

— Он болен, разве не заметно? — вскинул брови Борг.

— А зачем он был привязан к кровати? — пришлось спросить прямо и грубо.

Великан вздохнул:

— Доктор лучше расскажет… Дело в том, что довольно часто глаза его высочества начинают болеть и чесаться, и чтобы он не…

— Понятно, можешь не продолжать, — кивнул я.

Да, принцу не позавидуешь… Мало того, что ослеп, так болезнь не хочет оставить его в покое, заставляя раз за разом снова переживать одно и то же… В самом деле, нужно будет поговорить с Гизариусом — что за «кисея» такая, если она всё время начинается заново? Я не так уж много знаю об этом недуге, но жжение и воспаление должны возникать на начальной стадии, которая имела место, если верить показаниям свидетелей, больше полугода назад…

— О чём ты думаешь? — Голос Борга прервал мои размышления.

— О превратностях судьбы. — Я не преминул ввести его в очередное заблуждение. — А не пойти ли мне немного освежиться?

— Самое время, — кивнул рыжий. — Я ещё вчера набрал воды из колодца, так за ночь она согрелась и стала чудо как хороша!

— Уже бегу. — Я облизнулся и поспешил покинуть комнаты Дэриена. Не знаю, как вас, а меня лицезрение чужих страданий не только не радует, но и гораздо хуже — приводит в уныние и заставляет переживать. Переживать из-за того, что я не могу помочь…

…Я заглянул в лохань. Да, личико-то помятое, ничего не скажешь! Ладно хоть, ничего не болит… Я окунул голову и на несколько вдохов задержался под водой. Как хорошо! Утренний воздух встретил влажную кожу ласковым покалыванием, и последние клочки тумана, стоявшего перед глазами, рассеялись. Любопытно, в какой момент исчезла Вуаль? Я помню, что вызвал её сразу по выходе из реки, и до дома доктора она оставалась на месте. Кажется, и потом… Хотя, после первого глотка «искорки» я мог и не заметить изменений. Да, похоже, Вуаль разорвалась в промежутке между началом возлияния и тем моментом, когда я решил отправиться спать. Кстати, синяки на локтях получились — загляденье!.. Нет, больше никакой выпивки! Оправдание только одно: всё же это было, большей частью, лечение… Ополоснуться, что ли? Недолго думая, я черпнул ведром из лохани и опрокинул воду на себя.

А-ах!.. Наконец-то я почувствовал себя человеком! Что ж, пока день складывается если и не замечательно, то вполне пристойно. Я взъерошил пальцами короткие вихры волос на висках и подставил лицо мягкому утреннему солнышку. Так, завтракать, пожалуй, не хочу, но в обед следует перекусить поплотнее…

В воздухе, словно лужица, разлилась свежесть. Особенная свежесть — так пахнут косы реки, в которых колышутся жёлтые кулачки кувшинок. Так пахнет серебристая чешуя ряби на поверхности воды. Так пахнет свобода следовать назначенному Пути… Прохладное дыхание студило лоб, принося покой и умиротворение телу, но не духу. Та-ак, что у нас тут такое?

Тонкая фигурка скользнула между Пластами, выбираясь на воздух. Узенькие плечи, острые коленки, плоская грудь. Совсем девчонка, или… Не совсем девчонка. Длинные пряди русых волос отливают тинной зеленью. Кожа очень светлая, но не прозрачная, а больше похожая на молочно-серебристый перламутр раковины. И глаза… То ли голубые, то ли серые — текучие, как сама вода…

Она не озаботилась одеждой. К чему? Её дом — в сотне шагов, и там она примет совсем иной облик. Водяница. Или — скорее водяничка. Что же тебе нужно, милая?

Отчасти, конечно, я сам был причиной её визита. Раскрыться перед обитателями реки — всё равно, что объявить: здесь и сейчас право казнить и миловать принадлежит совершенно другому лицу, нежели прежде. Пусть я подходил под такое определение только условно, в силу злой шутки Судьбы, но… Раз уж заявил о своих правах, изволь выполнять и причитающиеся тебе обязанности! Например, принимай официальную делегацию…

Озёрца глаз поймали мой любопытствующий взгляд, и существо, принявшее облик девочки, опустилось на землю передо мной.

— Дозвольте сказать, dan-nah![11] — Голос звонкий, но чуть хрипловатый — не след водяному созданию разгуливать по летней жаре.

— Говори, — милостиво разрешил я.

— Простите дедушку, dan-nah!

Дедушку? Ах да, водяник…

— Ты пришла просить за него? А что же он сам? — Я грозно сузил глаза.

— Дедушка очень болен, вы же знаете… — Она старалась говорить жалобно, но меня эта имитация чувств только позабавила.

— Вообще-то он виноват — ни к чему было озорничать, словно дитё малое…

Водяничка закивала:

— Виноват, виноват! Простите его, неразумного! Всех нас простите — не уследили, не подсказали…

— Никто и не мог знать… Но это не повод, чтобы топить рыбаков! — сурово закончил я.

Она смешно сморщила носик:

— Да где ж это видано, чтобы гном рыбу удил? Вот дедушка и осерчал…

— Осерчал? — ехидно переспросил я. По большому счёту, водянику наплевать, кто плещется в принадлежащей ему реке, но нежить с холодной кровью падка на подарки. Стало быть, Гедрин не задобрил Хозяина Реки…

Водяничка поняла, что сболтнула лишнего, и растерянно захлопала ресницами:

— Ой, простите, dan-nah, совсем не умею по-человечьи говорить…

— Предлагаешь перейти на Старший Язык? — улыбнулся я.

Она испуганно замотала головой, и было отчего: любые обещания и клятвы на Старшем Языке имеют силу полновесных заклятий…

— Недостойна такой чести… Не гневайтесь, dan-nah!

— Итак, дедуля осерчал? Наверняка за то, что гном не принёс дар реке, не так ли?

— Э… — По перламутру щёк пробежал розовый всполох.

— За это я не буду осуждать твоего дедушку. Дар — дело важное, не мы эту традицию установили, не нам её и отменять… Но он превысил отпущенные ему вольности! Перевернул лодку? Хорошо, это не так уж страшно. Но зачем же было топить гнома и того, кто бросился ему на помощь?

Водяничка опустила голову.

Поведение речной нежити в самом деле было странным. Положим, утопить незадачливого рыболова — вполне в духе водяника, пусть и чересчур жестоко. Но мешать спасению? Нет, это ни на что не похоже! Если один человек бросается на помощь другому и делает это не из корысти, а по велению души (или, точнее, не сомневаясь и не рассуждая), ни одно нейтральное магическое создание не станет препятствовать. Если пребывает в здравом уме и свободной воле. Стало быть, кто-то велел Хозяину Реки напасть на меня. Кто-то, способный управлять духами природы. Есть над чем задуматься… И главное: зачем всё это было проделано? Чтобы вызнать подробности моей личной жизни? Ха! Даже эти бездушные рыбины не смогли понять ВСЕГО, куда уж стороннему наблюдателю, тем более что вспышка Силы должна была ослепить Око не хуже, чем солнце слепит глаза. Жаль, что мои мысли в те минуты были далеки от анализа ситуации — мне наверняка удалось бы обнаружить инициатора купания… Ну да ладно, оставим всё как есть. Если некто любопытствующий не удовлетворён, он продолжит попытки вывести меня на чистую воду, и, возможно, в следующий раз (ну, хотя бы через раз) я смогу поймать проказника с поличным…

— Вы меня очень обидели, малыши. И доставили несколько неприятных минут… — Тут я слукавил: встреча с водяником оказалась для меня много опаснее, чем я мог бы рассчитывать. До сих пор содрогаюсь, вспоминая жажду убийства, охватившую мою душу, и не понимаю, каким чудом справился с этой напастью…

— Но я, так и быть, прощу вас. За небольшую услугу.

Текучие глаза внимательно уставились на меня.

— Видишь ли, милая, я очень люблю рыбу… — Я не смог удержаться, чтобы не поддразнить её, добавив в голос некоторой плотоядности, и водяничка вздрогнула, бледнея. — И буду не прочь раз в неделю полакомиться свежевыловленными окунями или другими твоими питомцами… Впрочем, и я сам могу прийти на реку…

— Нет, нет, что вы! Я буду приносить! Хоть каждый день!

Я мог понять её страх: один раз узнав, каково за Порогом, водяничка не горела желанием снова испытать всю прелесть Небытия. Но это значит… Фрэлл! Тысячу раз фрэлл! Я даже не смогу… Я не смогу накупаться вдоволь! Чтобы получить удовольствие от купания, мне нужно снять Вуаль, а если этой «защиты» не будет, любой местный дух подвергнется опасности быть уничтоженным. Да, Мантия иногда интересуется моим мнением, но если она сочтёт магическую угрозу достаточной, я не смогу помешать…

Как печально… Почему с каждой новой Ступенью стены моей тюрьмы смыкаются всё теснее? Казалось бы, должно быть наоборот, но нет: ограничения становятся только строже. Что же получается: простые радости жизни в конце концов станут для меня совершенно недоступны? И зачем тогда жить? Зачем жить, если ты не нужен ни самому себе, ни миру? Нет, даже не так: когда ты СМЕРТЕЛЬНО ОПАСЕН для мира? Мантия будет набирать силу, и, возможно, когда-нибудь я обрету способность уничтожать любую магию на любом расстоянии… И что тогда? Нет, я не доживу — мои же родичи первыми прибьют меня, чтобы не допустить такого ужаса, в этом можно быть уверенным! Хоть в чём-то…

Я тряхнул головой:

— Приноси. Одного раза в неделю будет достаточно. Только постарайся, чтобы тебя никто не видел. Знаешь ли, юная девушка, да ещё и без одежды…

Она лукаво улыбнулась:

— Вам не по нраву мой облик, dan-nah? Я могу его изменить…