На полпути к себе Иванова Вероника
— Да, конечно… Сейчас! — Он затейливо щёлкнул пальцами и бросил подбежавшему человеку в неприметной одежде без знаков принадлежности к какому-либо дому: — Позаботься о теле и… принеси хлыст господину!
Слуга кивнул, на минуту растворяясь в толпе зевак, успевшей собраться вокруг нас как вороны на падаль.
— А зачем вам хлыст, если не секрет? — полюбопытствовал Льюс.
— Видите этого паренька? — Я подтянул Курта поближе.
— Да. И что?
— Он нуждается в порке.
Молодой герцог озадаченно поднял бровь, но ничего не сказал.
Вернувшийся слуга торжественно вручил мне не хлыст, а целый арапник, который так и остался в сложенном состоянии: чтобы несколько раз протянуть Курта по спине и пониже спины, мне было бы достаточно и обыкновенной хворостины. Я же не ставил себе целью уродовать парня — всего лишь хотел закрепить в его памяти одну простую вещь: не стоит кусать руку, которая протягивает тебе пищу.
Слуги дома Магайон суетились, закутывая в плащ уже начинающее коченеть тело младшего наследника, а я стоял, рассеянно глядя на происходящее как на бег мурашей по осыпавшейся жёлтой хвое.
Судьба что-то хотела мне сказать. Что-то очень важное. Маски снова перевернулись, и я уже не знаю, кто рядом со мной друг, а кто враг. Кто прикроет спину, а кто вонзит в неё же голодную сталь меча… Ясно одно: мне так и не удалось научиться разбираться в людях. Да и не только в людях… Я обманулся трижды и дважды оказался на волосок от смерти. Один убийца мёртв, другого ожидает смерть. Я могу спасти Шэрола, но теперь… Теперь не знаю, нужно ли его спасать. Сомневаюсь. И это меня бесит…
Хорошо хоть третья ошибка оказалась со знаком плюс. Впрочем… Что я знаю о Мэвине кроме того, что юноша раздавлен своим уродством? А что, если и он…
Захотелось завыть, вцепившись в волосы. Так бы и сделал, только волос в данный момент на голове не наблюдается.
— Прошу вас, сударь! — Дверца остановившейся передо мной кареты приглашающе распахнулась.
Дом на улице Проигранной Зари встретил хладное тело Кьеза чопорным безмолвием жены, волей случая избавившейся от опостылевшего мужа. Безмолвием, в котором явственно читалось осуждение. От разлитой в воздухе злорадной скорби захотелось крикнуть: «Да что же вы за люди, в самом деле?! Вы позволили парню запутаться в паутине ложных страстей и мнимых ценностей и спокойно смотрели, как его душу пожирают демоны… Как вы могли? Почему не захотели ему помочь? Почему отошли в сторону? Вам не стыдно?»
Им не было стыдно. Мёртвое тело получило свою долю уважения и почестей, водружённое на мраморное ложе в молельне, но искреннего участия в глазах плакальщиков, оставшихся с Кьезом, я не заметил. Пожалуй, даже в горьком сожалении отца было не больше чувства, чем в камне, испещрённом красноватыми прожилками, казавшимися мне в тот день похожими на кровь, и только на кровь…
Слуги накрыли стол в большом зале, стены которого были наспех завешены чёрными полотнищами. Скинув с плеч маади и сдав оружие одному из камердинеров, я занял место напротив хозяина дома. Дядюшка Хак, отказавшийся на сей раз от маски купца-авантюриста, был мрачен и строг сообразно обстоятельствам. Льюс, сидевший справа от отца, выглядел безучастным, но его пальцы нервно поглаживали тусклую вышивку на скатерти. Спустя почти пять минут молчание стало настолько тягостным, что я собрался нарушить и его, и правила приличия, но мне не пришлось утруждаться: в зал неспешным шагом человека, уверенного в своей значимости, вошёл невысокий чернявый мужчина, появление которого вырвало из уст герцога невольный возглас:
— И?
Новоприбывший вежливо, но несколько сухо поклонился и ответил на невнятный вопрос:
— Я закончил и готов посвятить вас в результаты. Если пожелаете.
— Разумеется, почтенный Лаймар! Присаживайтесь и поведайте нам о том, что вы узнали! — любезно предложил хозяин дома.
Остроносый маг (в том, что мужчина принадлежал к племени чародеев, я не сомневался: весь его личный Периметр был заполнен остаточными следами совсем недавно отпущенных заклинаний) сел в кресло и принялся поправлять полы длинного кафтана, прежде чем приступить к рассказу. Почему-то такое поведение резануло мне взгляд. В самом деле, жалкий чародей не испытывает ни малейшего пиетета в присутствии представителей одного из древнейших родов Западного Шема — не странно ли? Есть две подходящие версии, объясняющие столь беспечное поведение: либо род Магайон стремительно теряет влияние, либо маг чувствует своё преимущество. Здесь и сейчас. Любопытно.
— Ваш сын умер по вполне естественной причине, — приведя наконец в порядок одежду, вкрадчивым голосом поведал Лаймар. — По собственной неосторожности.
— В чём же она заключалась? — нахмурился герцог.
— В то памятное утро, когда он собирался драться на дуэли, на него было совершено покушение, не так ли? Убийца воспользовался заклинанием, которое сохраняет свою силу, даже будучи разделённым на фрагменты… Один из таких фрагментов и попал в тело вашего сына. — Глаза мага, скрытые насмешливо смежёнными ресницами, неприятно блеснули.
— Но Кьез, судя по всему, не чувствовал никаких… — начал было герцог.
Лаймар досадливо махнул рукой:
— Так бывает. Довольно часто. «Осколок» мог жить очень долго, не причиняя вреда вашему сыну, но достаточно было одного толчка извне, чтобы орудие убийства выполнило свою задачу.
— И что же это был за толчок? — поинтересовался Льюс.
— Не могу сказать точно, — легко признался маг. — Возможно, ваш сын попал в поле действия защитного амулета, и это спровоцировало… Да, скорее всего.
— Почтенный Лаймар прав? — Герцог посмотрел на меня в упор. Очень серьёзно и чуть напряжённее, чем хотелось бы мне.
Я неопределённо качнул головой:
— Будем считать так. У меня и в самом деле есть нечто помогающее справиться с магической угрозой. На всякий случай.
Маг повернулся ко мне:
— Можно ли узнать, какого рода это… нечто?
— Нельзя, — отвечаю очень спокойно и очень ласково. Так, чтобы снять все последующие вопросы. Лаймар понимает намёк и делает вид, что ничуть не расстроен отказом, хотя дёрнувшийся уголок рта заявляет об обратном.
Слуги разливают по чашкам из замутнённого стекла taaleh, причём редкого сорта, с медным оттенком. Но красота благородного напитка отходит на второй план, потому что… Маг берёт чашку в левую руку, а мизинцем правой быстро проводит по тонкому ободку. Движение, на которое не всякий обратит внимание. Я бы и сам не заметил, если бы… Если бы чернявый Лаймар не будил во мне смутное беспокойство.
— Почтенный, позвольте задать вам вопрос!
— Разумеется, благородный лэрр! — Язвишь, значит? Ну ничего, мы ещё посмотрим, на чьей половине игральной доски больше фигур.
— Откуда вы родом?
Он промедлил. Меньше вдоха, но промедлил с ответом.
— Хассия.
— Вот как… — Странно. Эта провинция слишком далеко на Западе, чтобы… — А мне показалось, что вы — уроженец Юга.
— Почему же? — Он оставался расслабленным, но жилка на смуглом виске стала чуть заметнее, чем прежде. Чуть зеленее.
— Ваш жест… очень похож на тот, которым кочевники Южного Шема отгоняют демона К’хашша.
— Да? Не знал. — Лаймар удивился. Слишком естественно, на мой взгляд. — Вы, должно быть, часто там бываете, если так хорошо знакомы с тамошними обычаями.
— Где?
— В Южном Шеме.
— Пожалуй. Я провёл много дней вдали от дома.
— Однако в вашей речи не слышно влияния дальних земель, лэрр… — маслено улыбнулся маг. — Неужели странствия совсем не оставили отпечатка на ваших привычках?
— Видите ли, почтенный, я разговариваю с каждым на том языке, который ему понятен. По-вашему, это неправильно?
— Это делает вам честь, лэрр. — Мёда в голосе Лаймара становится всё больше. Очень нехороший признак.
— Рад, что вы так высоко оценили мои скромные старания, — улыбаюсь в ответ. Обнажая клыки.
На мгновение ноздри мага раздуваются, но эта смена настроения мимолётна и не привлекает особого внимания. А в следующее мгновение Лаймар резко встаёт и отвешивает поклон хозяину дома. Столь же презрительный, как и в первый раз.
— Простите, но вынужден откланяться… Дела, дела! Если вам понадобится моё участие — всегда к вашим услугам!
— Конечно, почтенный Лаймар, всенепременно! Вас сопроводят со всем возможным почтением! — Герцог так оживлённо воспринял известие об уходе мага, что сразу становится ясно: не мне одному этот чернявый наглец встал поперёк горла.
Когда последние отголоски присутствия кудесника растаяли в воздухе зала, я спросил:
— Стоило ли пользоваться услугами того, кто не вызывает доверия?
Дядюшка Хак настороженно нахмурился, а Льюс вдруг улыбнулся, разом помолодев на пяток лет:
— Вы тоже заметили?
— Что именно?
— Некоторую… скользкость почтенного мага.
— Я бы назвал это склизкостью, если позволите.
— Да, так гораздо вернее! — подтвердил герцог. — Мне не нравится этот человек.
— Тогда зачем…
— Он лучший дознаватель Виллерима и правая рука придворного мага.
— То есть с ним не стоит портить отношения? — уточняю. Из любви к порядку.
— Можно и так сказать, — кивнул дядюшка Хак. — Но вы, похоже, заставили его понервничать…
— Почему вы так считаете? — Наблюдательность старого герцога не стала для меня ошеломляющим открытием, но всё же немного и неприятно удивила.
— Он даже не остался на обед, а всем известно, как сильно почтенный Лаймар любит дармовое угощение! — пояснил Льюс. — Ваше упоминание о демоне… Как его зовут?
— Его не зовут, — устало вздыхаю. — Он приходит сам. К тем, кто не замыкает кольцо вокруг стоячей воды. Демон К’хашш.
— И чем он опасен?
— Да ничем особенным… Детская страшилка, не более.
Я не стал объяснять, что именно поэтому все дети Южного Шема, как только становятся способны удержать в пальцах чашку, учатся отгонять упомянутого демона. А изжить детскую привычку ой как трудно…
— И они все… там, на Юге… так делают? — продолжал допытываться Льюс.
— Все. Без исключения.
— Интересно… Значит, вы полагаете, что Лаймар родился в Южном Шеме?
— Вероятность велика. Либо его семья чтила традиции и на чужбине… Впрочем, оставим в покое происхождение сего, вне всякого сомнения, достойного человека. — Позволяю себе улыбнуться. — С какой целью вы пригласили в дом нас обоих в одно и то же время?
— В основном чтобы удостовериться, что вы не имеете отношения к гибели моего сына.
— Как раз имею! Если он умер только из-за того, что приблизился ко мне…
— В этом виноват он сам, верно?
— Вынужден согласиться… Итак, вы удостоверились в моей невиновности?
— Вполне.
— И… ваши дальнейшие действия?
— Пока что я приказал стрелкам ослабить тетиву, — без тени улыбки сообщил герцог. — Это вас устраивает?
Усмехаюсь. Как всё просто… и как привычно. Люблю таких людей — рациональных и предсказуемых.
— На какое-то время… Вы подозревали меня? Почему?
— Вы поразительно вовремя оказались в том самом месте, где на меня напали разбойники. Вы вызвали Кьеза на дуэль…
— О, тут вынужден протестовать: Кьез вызвал меня. Я, знаете ли, не люблю зря проливать кровь.
— Это я видел, — подтверждающе кивнул дядюшка Хак.
— А насчёт разбойников… Я очень часто оказываюсь в нужное время в нужном месте. Врождённое умение. Хотя лично я полагаю это проклятием.
Несколько вдохов герцог внимательно смотрел на меня. Прямо в глаза. Потом довольно сощурился:
— Я вам верю, лэрр. Собственно, я верил вам и раньше… Всё-таки вы спасли и мою жизнь, и жизнь моего младшего сына, только он не воспользовался вашим даром.
— Почему он задумал убийство?
— Он хотел выйти из тени на свет, забыв о том, что солнечные лучи могут и обжечь, — сухо ответил дядюшка Хак, и я в первый раз заметил, насколько глубоко его ранило предательство сына.
— Он действовал не в одиночку. У вас есть какие-нибудь предположения?
— Пока нет… Но обязательно будут. Я не оставлю смерть Кьеза неотомщенной! — На мгновение усталые глаза полыхнули огнём.
— Если в моих силах чем-то помочь…
— Не смею просить о большем, лэрр, — наша семья и так в неоплатном долгу перед вами… Если не сочтёте моё предложение непристойным… Я хотел бы пригласить вас помянуть моего сына. Вместе с нами.
— Не откажусь. Он достоин поминовения…
Да, достоин. Вы считаете иначе? Ваше право. Спорить не буду. Не место и не время. Кьез уйдёт за Порог не один — ему составит компанию моя тоска. Проводит до места и махнёт рукой на прощание…
Думаете, тяжело хоронить только друзей? Нет. Гораздо труднее расставаться навеки с теми, кто мог бы стать вашим другом. Мог бы, но не стал… Почему-то всегда больнее провожать в последний путь несбывшиеся надежды. Больнее, чем умирать самому.
Я почти раздавлен грузом забот, который, что характерно, взвалил на себя сам. По собственной воле. И вовсе не потому, что не умею отказывать. Хотя… Наверное, не умею. Или, точнее, умею, но не хочу в этом признаваться, в первую очередь самому себе.
Ну почему не оставить всё как есть? Кто мешает? Кто цепляется кривыми коготками за полы плаща и противным голоском нудит откуда-то снизу: «Не отворачивайся от меня… Не забывай… Не ускоряй шаг — я бегу уже из последних сил…» Я знаю кто. Многократно проклятая всеми и вся совесть. Именно она в самый неподходящий момент разворачивает перед усталыми глазами свитки с изображениями тех, кто пока ещё идёт параллельно моему Пути, а не остался на обочине…
Дэриен. Шэрол. Мэвин. Мэй. В таком порядке или в ином? Какая разница?! Я изучил их лица до самой мельчайшей из черт. Но лицо — это даже не зеркало, это всего лишь занавеска, которую ветер жизни иногда приподнимает, помогая увидеть, что скрывается в сумерках комнаты, которую лично я называю душой. Ветер… Где бы его взять, когда вокруг — полный штиль? Опять тратить собственное дыхание? Так недолго и растаять вместе с очередным сквозняком. Растаять в чужих сердцах…
А может быть, так и следует поступить? Или…
В какую сторону текут мои мысли? Что за бред?!
Всё, хватит! Мне нужна передышка! Я устал. И буду отдыхать. Кто бы что по этому поводу ни думал. Запрусь на все праздники в доме графинь… Ещё лучше — в доме у Ксаррона. Буду бить посуду, донимать глупыми приказами Киана и уничтожать запасы вина моего гостеприимного кузена… Решено!
Я кивнул самому себе.
- Жизнь — это бой. Без надежд и без правил.
- Счастье — обман. Беззастенчиво глупый.
- Вестник богов снова крылья расправил:
- Рок наготове. А ты? Точишь зубы?
Приходится начинать. Я буду готов. Какой бы узор на Гобелене ни выткала Слепая Пряха… Буду.
Но сегодня…
Сегодня власть надо мной будет принадлежать иной госпоже.
И я потянулся за бокалом, из которого мне кареглазо подмигнуло забвение…
Вернуться и вернуть
С БЛАГОДАРНОСТЬЮ
всем, кто помог мне завершить «огранку».
Встретимся снова?
- Как просто — уйти, и как трудно — вернуться.
- Обратно. Назад. К истокам. Домой.
- Засушливым летом. Вьюжной зимой.
- От чар вечных странствий однажды очнуться
- И, робкой рукой до ворот дотянувшись,
- Застыть, ощущая странную боль
- В груди. Ты желаешь встречи — с собой?
- Приветствие тихо умрёт, не проснувшись…
- Я здесь. Я вернулся. Вы ждали скитальца?
- Нелепый вопрос. Ненужный ответ.
- Что хочешь услышать: Да или Нет?
- Надежда замёрзла на кончиках пальцев…
- Бродил по задворкам. Стоял у престолов.
- Рыдал и смеялся. Пылал и тлел.
- Летел в небесах. Бежал по земле.
- Но замер у двери, до боли знакомой…
- В один перекрёсток земные пути
- Сольются, как реки. Ты это знал,
- Когда, покидая себя, шептал:
- «Как просто — Остаться, как трудно — Уйти…»
Часть первая
НАГРАЖДЕНИЕ НЕПРИЧАСТНЫХ
Не надо было пить.
Не надо было пить «Дыхание пустыни».
Не надо было пить СТОЛЬКО.
Как всё просто и как… невыполнимо в реальности.
Ну да, настроение у меня вчера было самое что ни на есть сумрачное. Поганое настроение, скажем прямо. Препоганейшее даже. И нет ничего удивительного в том, что я (как десятки раз в прошлом, так и, полагаю, не однажды в будущем) воспользовался вином в качестве средства для излечения сознания, которому был нанесён весьма ощутимый урон. Постыдно? Да. Трусливо? А как же! И пусть тот, кто никогда не пытался таким образом убежать от проблем, бросит в меня камень! Впрочем, не надо бросать. Процесс этот равно унижает и жертву, и палачей…
Что я вообще делаю? И что я делаю здесь, в столице Западного Шема, куда по доброй воле и не подумал бы отправиться?
Тону в чужих проблемах, а сверху нагромождаю собственные.
Нет чтобы тихо и мирно ждать прихода зимы вместе с Гизариусом (это лекарь такой, дяденька понимающий, но временами — до зубовного скрежета обстоятельный), а потом отправиться на зимнюю стоянку в Академию! Ага. Тихо и мирно — это не мой стиль. Не стиль моей жизни, хотя лично меня устроило бы небольшое болотце, ряска в котором тревожится, только когда идёт дождик… Хорошо, столкнула меня судьба вновь с той эльфийкой, что наградила меня клеймом. И для чего, спрашивается, столкнула? Чтобы я, как последний… олух, спас ей жизнь и заслужил этим громкий титул и вечное почитание. А потом полез «спасать» повторно, уже преисполненный воодушевления, — прямо на клинок к Кэлу, с сестрой которого «спасённая» когда-то не поделила мужчину. Спросите, кто такой Кэл? Ну, как же! Эльф, с которым мы играли в игры на постоялом дворе в присутствии старого купца. Помните? Там топтался ещё младший брат этого самого Кэла. Влюбившийся в меня. То есть не в меня, а в йисини в моём неумелом изображении… А с Кэлом мы немного пофехтовали, и на сей раз не словами. А потом выяснилось, что бывшие наниматели эльфийки (которые самонадеянно хотели её прикончить моими руками, но цели не достигли) бдительности не теряют, и нам — всем четверым — пришлось в спешном порядке перемещаться по направлению к эльфийским ланам,[84] а доктор остался «заметать следы». Почему четверым? О, это ещё более занятная история. Дело в том, что в ожидании смерти эльфийка сплела Зов, а я в нём поучаствовал, в результате чего буквально нам на головы свалилась девица, которая впоследствии оказалась мечом. Сложно? Я тоже не сразу проникся. Зато она прониклась мной и вскружила голову. Мою, разумеется. Но в Вайарде мы расстались: женщины и Кэл отправились по домам, а я — поскольку избавился от клейма благодаря странной встрече с инеистой ящерицей — был назначен сопровождать… того самого младшего эльфа, которого Совет Кланов вместо раненого братца отрядил в Виллерим для установления готовности старшего из королевских отпрысков к обретению некоего артефакта. Разумеется, дела не собирались идти гладко, и мне пришлось помогать. По мере сил и даже сверх того. Обеспечивая эльфу доступ во дворец, я натворил много всякой всячины. Бесцеремонно вторгся в жизнь двух одиноких женщин. Попытался наставить на путь истинный несовершеннолетнего воришку. Нажил врага в лице сестры придворного мага. Пережил два покушения. Едва не пал на дуэли от руки младшего отпрыска семейства Магайон (впоследствии вновь попытавшегося меня прикончить, но вместо этого встретившего собственную смерть). Выяснил причину и личность злодея, наградившего принца Дэриена неизлечимой болезнью. И в довершение всего попал в любящие руки своего собственного кузена! Немало, правда? А ещё пытался (и вполне успешно) отвадить старого купца иль-Руади от мысли, что я и его племянница Юджа — замечательная пара…
Так что, кидайтесь, господа, кидайтесь!
Но почему-то кажется, не так уж много камней до меня долетит. Может быть, вообще ни одного. Потому что каждый хоть раз в жизни чувствовал себя беспомощным, уязвлённым и разъярённым одновременно. По разнообразным причинам. Лично я впадаю в такое состояние, когда судьба изящно делает подсечку и с удовлетворением наблюдает, как её любимая игрушка летит лицом вниз, прямо в грязь.
Вечер в компании поредевшего благодаря моим непреднамеренным усилиям семейства герцогов Магайон был познавателен. До предела. Давненько мне не приходилось слушать через силу. Слушать и, что самое неприятное, заносить услышанное в память. Очень и очень подробно. Тщательно. Бесстрастно. Зато потом, когда информация поворчала и улеглась в тёмной кладовой сознания, на смену вполне осмысленному поведению пришла истерика. Внутренняя, разумеется: не хватало ещё плакать на груди не слишком опечаленного утратой отца и оставшегося в живых наследника! Я и не плакал. Ни вчера, ни сегодня утром. Вчера я вообще был мало на что способен, за исключением…
Когда Мэй брезгливо сморщился и захлопнул перед моим носом дверь комнаты (а мне так хотелось с кем-нибудь поделиться пережитым за прошедший день!), он удостоился получасовой лекции на тему «Что дозволено взрослым мужчинам, то никогда не понять соплякам». Я говорил громко. Горячо. С использованием самых грубых выражений, какие только смогли скатиться с пьяного языка. Как мне верилось в тот момент, говорил я вполне убедительно, хотя и неконкретно. Кажется, даже стучал по деревянным панелям. Чем? Не помню. Хорошо хоть, не лбом.
Графини благоразумно не присутствовали при моём словоизвержении. Старшая — потому что имела удовольствие и раньше наблюдать мужчин в расстроенных чувствах, младшая… Наверное, мать ей всё доходчиво объяснила и посоветовала забаррикадироваться в комнате. Нет, я бы ни за что не стал шататься по девичьим (и не совсем) спальням, но… В пьяном расстройстве вполне мог словом или делом обидеть милых хозяек.
Когда силы закончились (то есть когда хмель полностью утратил своё очарование, превратившись в гнусное и отвратное существо, мрачно свернувшееся тяжёлым, колючим клубком где-то в районе затылка), я решил-таки отойти ко сну. Аккуратно (как мне казалось) развесил одежду на спинке кресла. Перевязь с кайрамиайра[85] нашла пристанище на узком подоконнике, и клинкам было приказано: «Лежать тихо!» После чего моё практически бездыханное тело плюхнулось на постель, чтобы…
Глаза открылись ещё затемно.
Никогда не пейте «Дыхание пустыни» в больших количествах. Напёрсток — самая лучшая норма! Будете бодры и веселы сутки напролёт. А вот если переберёте… Бодрость, конечно, никуда не денется, только сопровождаться сие ощущение будет мелкой и совершенно неуёмной дрожью всего организма.
Короче говоря, меня трясло. В сочетании с унылым настроением эффект достигался душераздирающий: хандра и полное неверие в собственные силы, основанное на… сущей ерунде.
Ну да, снова ошибся. Не в первый и не в последний раз. Но, фрэлл подери, почему мне больно? Почему сердцу никак не удаётся зачерстветь и перестать подпускать близко переживания? Потому что не хочу взрослеть окончательно и бесповоротно? Очень может быть. Однако… Был ли я когда-нибудь ребёнком, вот в чём вопрос. А ответ… Ответ известен. Не был. Есть ли смысл горевать о том, чего никогда не знал, и пытаться удержать то, что мне никогда не принадлежало? Смысла нет. Я справлюсь. Обязательно. Сразу, как только. А пока…
Пока я хандрю.
Думаю о том, что произошло, и стараюсь понять, в какой момент пустил события на самотёк. Как обычно, вдумчивые размышления успеха не имеют. Ни малейшего. Всплеск эмоций был бы куда полезнее, но… Я сгорел ещё вчера. В тот самый миг, когда сказал «Прощай!» очередной иллюзии, не выдержавшей убийственного столкновения с действительностью.
Самое противное, я понимаю его мотивы. Понимаю и принимаю. Да, несостоявшийся герцог был излишне беспечен, быть может, излишне бесчувствен. Но в его поступках мне виделось нечто большее, чем тупая обида на отца и брата. Нечто гораздо большее… Сила. Уверенность. Азарт. В общем, всё то, чем мне никогда не придётся обладать. Ни в коей мере.
Да, он мне нравился, фрэлл побери! Нравился! Имею я право на личные пристрастия, в конце концов? Да, пожалуй, именно этого права у меня никто не отнимал. Пока. Хотя лабиринт симпатий и антипатий имеет свойство заводить разум в непроходимые дебри сомнений.
Как страстно хочется всё бросить. Вообще всё. С самой высокой горы. В самую глубокую бездну. Бросить и забыть. Обо всём. Навсегда. Закрыть дверь, задвинуть засов, опустить шторы и накрыться с головой одеялом. И пусть вокруг гибнут люди и целые государства! Что мне за дело до них? И что им за дело до меня?..
Стук в дверь. Настойчивый.
— Можно войти?
— Нельзя.
Наверное, я отвечаю недостаточно резко, потому что она всё же входит. Собственно говоря, не могу представить себе препятствие, способное задержать Юджу хотя бы на минуту.
Йисини останавливается передо мной и скрещивает руки на груди. Смотрит исключительно осуждающе. Я бы даже сказал, взгляд женщины исполнен праведного гнева. На подбитом мехом плаще тает мелкая крупа снега. Опять? Так столицу совсем засыплет аккурат к Празднику Середины Зимы.
— Что ты себе позволяешь? — вопрошает моя старая знакомая. То есть не так уж она и стара — в самом соку девица, но подобный тон в разговоре могут использовать только люди, которые не первый день знают друг друга.
— То, на что имею право. — Поёрзав, наконец-то попадаю пятой точкой в любимую ямку на сиденье кресла. Раз уж меня почтили визитом рано поутру, следует приготовиться к долгому и мучительному разговору.
— Вот как? Право портить имущество имеет только его хозяин! — заявляет Юджа. — А ты, насколько я знаю, отказался от парня!
— Какого ещё парня? — После мрачных раздумий о тщетности жизни мозги совершенно не желают работать. Потому как не видят смысла.
— Того самого!
— Выражайся яснее… И говори потише, пожалуйста!
Она хмурится и принюхивается к ароматам, всё ещё витающим в комнате, несмотря на тщательное проветривание, учинённое мной сразу по пробуждении.
— Ты пьян?
Гениальное умозаключение. Браво!
— Уже нет.
— Точно?
— Хочешь проверить?
Маленький рот кривится.
— Пожалуй, воздержусь.
— Так что там… я с кем-то сделал?
— Зачем ты изуродовал Курта?
— Изуродовал? — Начинаю восстанавливать в памяти события вчерашнего дня. Нет, уродовать я никого не уродовал. Так, убил одного молодого человека. Убил хладнокровно и расчётливо, за что получил ввечеру такой откат… Лучше бы позволил убить себя, честное слово! По крайней мере, не пришлось бы мучиться похмельем. — Точно? Ты уверена?
— Да! — довольно подтверждает Юджа.
— Каким образом?
— Не образом, а хлыстом, кнутом или что ещё тебе попалось под руку!
— Мне ничего не попадалось. Я попросил, и мне принесли.
— Ну надо же! Наверное, все твои просьбы исполняются беспрекословно, раз ты так равнодушно об этом говоришь!
— По какому поводу истерика? — вяло интересуюсь я.
— Истерика? — Йисини возмущённо выдыхает воздух. — Истерика?!
— Типичная. Только не говори, что безумно страдаешь из-за нескольких еле заметных рубцов на спине у неблагодарного пацана…
— Еле заметных?! Между прочим, они даже не желают затягиваться!
А вот это интересно. На самом деле. Бил я несильно, поэтому… Понял. Надо будет поработать над контролем, и основательно. Не следовало прикасаться к живому телу, не заперев Пустоту там, где она должна обретаться. Не повезло парнишке, ой как не повезло… Впрочем, сам виноват: не нужно было так себя вести.
— Заживут. Не сразу, но заживут. Обещаю. Пусть немного помучается, ему полезно.
— Полезно? — Тёмные глаза недоверчиво округляются.
— Разумеется. Нечего было пытаться стащить моё оружие.
— Он хотел…
— Украсть кайры. Для тебя, по всей видимости. Очаровала мальчика, прелестница, и теперь во всём обвиняешь меня? Не выйдет.
— Очаровала? — Юджа задумчиво морщит лоб. — Я не думала…
— Это свойственно всем вам. Не думать.
— Кому — вам?
— Женщинам.
Она готова разразиться новой вспышкой гнева, но внезапно передумывает и улыбается:
— Не буду больше спорить. С тобой это совершенно бессмысленно!
— Правильное решение! Умница! Иди к папочке, он погладит тебя по головке…
Йисини, приняв мой шутливый тон, присаживается на подлокотник кресла, но не утихомиривается:
— И всё же… Что произошло?
— Курт не рассказал?
— Он сказал только, что виноват перед тобой.
Хм-м-м-м… Хороший мальчик. Не ожидал. Но всё равно, ему нужно учиться, и учиться долго и многому. Дабы в будущем не столкнуться с человеком, который без зазрения совести перережет горло воришке за одно только намерение поживиться чужим добром.
— Всё верно.
— Объясни! — Шершавые пальцы скользнули по моей щеке.
— Зачем?
— Мне любопытно.
— Ещё одна исконно женская черта.
— Можно подумать, мужчины не страдают этим пороком! — Игривое возмущение.
— Я не страдаю. Можешь делать из этого какой угодно вывод… Разрешаю.
— Хочешь, чтобы я заявила: «Ты не мужчина»? Не дождёшься!
— Совсем? — Тоскливо перевожу взгляд на окно.
— Совсем! Да тебе половина тех, кто носит это громкое название, и в рабы не годится!
Читать бесплатно другие книги:
