Год, прожитый по-библейски Джейкобс Эй Джей

Месяц третий: ноябрь

…Да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них.

Левит 20:27

День 62. Со времени эксперимента с разнородными нитями прошел месяц. Настало время заняться вторым пунктом в списке самых невероятных правил: смертной казнью.

В еврейском Писании ее рекомендуют очень часто. Вспомните Саудовскую Аравию, умножьте на Техас – и утройте. И ведь она полагалась не только за убийство. Вас могли казнить за измену, богохульство, нарушение шаббата, лжесвидетельство, инцест, скотоложество и колдовство (и это не все). К смерти могли приговорить непокорного сына. Сына, который регулярно напивался и обжирался, – тоже.

Чаще всего еврейское Писание велит побивать преступников камнями. Поэтому я прихожу к выводу, что по крайней мере надо попробовать. Но как?

В английском языке используется одно словосочетание для обозначения понятий «побить камнями» и «накурить»: to get stoned. Вы не представляете, сколько раз мне предлагали накурить марихуаной прелюбодеев и богохульников. Это, конечно, интересная идея. Но я не курил травы со времен учебы в Университете Брауна, когда писал работу по антропологии на тему скрытого символизма кальянов для марихуаны. (Таков уж был университет, что мне поставили четыре с плюсом.)

Но я нашел другую лазейку: Библия не определяет размер камней. Так что… пусть будет гравий.

На днях я подобрал горсть гравия в Центральном парке и набил им задний карман. Осталось найти парочку жертв. Я решил начать с нарушителей шаббата. В городе работоголиков это нетрудно. Я заметил, что пузатый мужчина из конторы по прокату автомобилей в нашем квартале работает и в субботу, и в воскресенье. Так или иначе, шаббат он нарушает.

Однако оказалось, что побивать людей очень трудно – даже гравием. План был такой: с беззаботным видом пройти мимо нарушителя и кинуть камешек ему в спину. Но после двух неудачных попыток я понял, что идея плохая. Даже очень маленький камешек, брошенный в спину, нельзя не заметить.

Новый план: притворюсь неуклюжим и уроню гравий ему на ботинок. Что я и делаю.

Вот так я побивал камнями. Возможно, это было самое вежливое побивание камнями в истории: я сказал «простите» и нагнулся, чтобы поднять камешек. Он тоже нагнулся, мы почти столкнулись лбами, и тогда он извинился, а я извинился во второй раз.

Никуда не годится.

Сегодня я получаю еще один шанс. Сижу в маленьком общественном парке в Верхнем Вестсайде – из тех, где пенсионеры на скамейках едят сэндвичи с тунцом.

– Эй, очень уж странно ты одет.

Я оборачиваюсь. Это сказал пожилой человек – думаю, лет семидесяти с чем-то. Он высокий и худой, в кепке, как у таксиста в фильме 40-х годов.

– Ты странно одет, – рычит он. – Зачем так оделся?

На мне традиционные кисточки и вдобавок сандалии, а с собой – узловатый кленовый посох, который я купил в интернете за двадцать пять долларов.

– Стараюсь жить по Библии. Соблюдать Десять заповедей, побивать камнями прелюбодеев…

– Побиваешь камнями прелюбодеев?

– Ну да, побиваю.

– Я прелюбодей.

– Вы прелюбодей прямо сейчас?

– Ага. Сегодня, завтра, вчера и через две недели. Побьешь меня камнями?

– Если можно, было бы здорово.

– Я дам тебе в морду. Отправлю на кладбище.

Он говорит серьезно. Это не милый ворчливый старичок. Это злой старикан. С семидесятилетним опытом нелюбви к ближнему. Я вытаскиваю камешки из заднего кармана.

– Да камни небольшие, – объясняю я. – Совсем малюсенькие.

Раскрываю ладонь, чтобы показать ему. Он приближается, хватает камешек и швыряет мне прямо в лицо. Снаряд со свистом пролетает мимо щеки.

На секунду я теряю дар речи. Не ожидал, что седой старик сделает первый выпад. Но теперь ничто не мешает нанести ответный удар. Око за око.

Кидаю один из оставшихся камешков ему в грудь. Камешек отскакивает.

– Засажу тебе прямо в варежку, – говорит старик.

– Не стоит прелюбодействовать, – отвечаю я.

Мы смотрим друг на друга в упор. Мой пульс удвоился.

Да, он на восьмом десятке. Да, он только что угрожал мне избитыми репликами из комедий 1950-х. Но можно с уверенностью сказать: у этого человека есть темная сторона. И еще какая.

Игра в гляделки продолжается десять секунд – в итоге он ретируется.

В детстве я видел эпизод «Все в семье»[80], в котором персонаж Роба Райнера Тупица – слабак и неженка – дал кому-то в челюсть. И страшно расстроился. Но не потому, что совершил насилие, а потому, что получил от этого удовольствие.

Я могу его понять. Побивать камнями оказалось слишком легко – едва удалось соблюсти букву закона. Не буду отрицать: было приятно швырнуть камень в противного старикана. Я испытал примитивное чувство, довольно похожее на месть. Старик был не только прелюбодеем, но и хулиганом. Я хотел, чтобы он почувствовал боль, которую причинил другим, пусть и от слабого удара в грудь.

Как и Тупица, я понимаю, что это чувство этически отсталого человека. Жертва совершенно беззащитна. И все сводится к старому вопросу: как Библия может быть такой мудрой в одних местах и такой варварской – в других? И почему стоит верить книге, где описывается такая жестокость? На этой же неделе я обращаюсь к духовному наставнику Йосси и спрашиваю у него про побивание камнями. Йосси родился в Миннесоте и называет себя «иутеранином» – как он объясняет, иудейская вина и лютеранская сдержанность отлично уживаются друг с другом. Он имеет сан ортодоксального раввина, но никогда не практиковал, а занимается торговлей «шмата» (готовой одеждой). Среди покупателей его шарфов бывали и амиши. Он высокий, широкоплечий, с ухоженной бородой. В свободное время Йосси пишет ироничные эссе о жизни евреев – в частности, сокрушается, что его любимые пирожные «Твинки»[81] недавно стали некошерными. Я познакомился с ним через «Аиш Ха Тора» – ортодоксальную просветительскую группу.

Вопрос абсолютно его не смущает.

Он объясняет, что сегодня мы не побиваем людей камнями, потому что для этого нужна библейская теократия. В наши дни подобных обществ не существует. Но даже в древние времена процедура была не особенно варварской.

– Во-первых, никто не швырялся камнями, – говорит Йосси. – Страдания старались уменьшить. На самом деле, «побивая камнями», человека сталкивали со скалы, чтобы он сразу же умер от удара. Кроме того, осужденному на смерть давали крепкий напиток, приглушающий боль.

К тому же это происходило очень редко. По мнению одних раввинов – не чаще раза в семь лет, по мнению других – еще реже. Требовалось найти двоих свидетелей преступления. Прелюбодея испытывал совет из семидесяти старейшин. Что странно, вердикт семидесяти не мог быть единогласным – это считалось признаком коррупции или промывания мозгов. И так далее.

Я почти жду, что Йосси расскажет, как прелюбодеям делали массаж и дарили подарочный набор. Он привел сильные аргументы. Но все же я не вполне убежден. Неужели в библейские времена люди были столь милосердны? Думаю, не обошлось без некоторой подтасовки фактов. В этом году я постараюсь углубиться в этот вопрос.

И когда будешь есть и насыщаться, тогда благословляй Господа, Бога твоего, за добрую землю, которую Он дал тебе.

Второзаконие 8:10

День 64. Религиозный статус: все еще агностик, но могу доложить о некотором прогрессе в молитвах. Больше я их не страшусь. А иногда мне даже нравится.

Я начал отказываться от готовых вариантов и пробовать сочинять собственные молитвы.

Элтон Ричардс, пастор в отставке, поделил для меня молитвы на четыре типа. Чтобы запомнить их, я использую аббревиатуру ОИБП. О значит «обожание» (восхваление Господа), И – «исповедь» (покаяние в грехах), Б – «благодарность» (признательность Богу за все, что имеешь) и П – «прошение» (обращение к Господу с просьбой о помощи).

Пока лучше всего мне удается Б – «благодарность». С обожанием я еще не свыкся, исповедь кажется насилием. Что же до прошения – да, бывает, но, когда прошу Бога помочь в карьере, чувствую себя алчным. Стоит ли засорять Его почтовый ящик просьбой, чтобы мою книгу размещали на видных местах в магазинах при аэропортах?

Но с благодарностью все сложилось удачно. Во Второзаконии говорится, что следует благодарить Господа насытившись – это называется «благословением после еды». Христиане теперь благодарят Бога перед приемом пищи, до закусок. На всякий случай я молюсь и до, и после.

Сегодня, прежде чем приступить к обеду из питы с хумусом, я встаю с места за кухонным столом и говорю вполголоса:

– Я хотел бы поблагодарить Бога за землю, которую он дал нам, чтобы эта еда была выращена.

Теоретически этого достаточно. Заповедь Библии выполнена. Но когда я в ударе, то уточняю:

– Я хотел бы поблагодарить фермера, который вырастил нут для этого хумуса. И рабочих, которые его собрали. И водителя грузовика, который привез его в магазин. И пожилую итальянку, которая продала мне хумус и сказала: «Ешьте на здоровье». Спасибо.

В написанном виде это смахивает на речь при вручении премии «Оскар» – за лучшую ближневосточную пасту для бутербродов второго плана. Но когда я произношу эти слова вслух, мне приятно.

Дело обстоит так: у меня до сих пор проблемы с представлением о бесконечном существе, поэтому я исхожу из сомнительной теории, приравнивающей огромные количества к бесконечности. Отсюда чрезмерное обилие «спасибо». Иногда я вхожу в раж и благодарю минуты две: дизайнеров упаковки и людей, которые ставили коробки на конвейер. К этому моменту Джули обычно начинает есть.

Молитвы помогают. Они напоминают, что еда не родилась у меня в холодильнике. Я сильнее привязан к земле, более благодарен, лучше осознаю место в сложном цикле существования хумуса. Молитвы напоминают, что надо наслаждаться вкусом хумуса, а не заглатывать его, как питательную таблетку. И еще – что мне повезло (ведь еды у меня могло бы и не быть). В целом молитвы помогают не зацикливаться только на себе.

Не уверен, что Библия подразумевает именно такой результат, но, кажется, я сделал шаг вперед.

Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога».

Псалтирь 14:11

День 67. Древние израильтяне были окружены неверующими. Об этом говорит уже то, как часто в Библии осуждаются идолопоклонство, язычество и ложные боги. Целых 46 из 613 еврейских законов относятся к этой теме (может, чуть больше или меньше – в зависимости от классификации). Думаю, это одна из главных общих черт между Древним Израилем и Нью-Йорком XXI века: мы живем посреди моря неверующих.

Я все время чувствую соблазн – не столько поклоняться Ваалу, сколько свернуть в сторону светского гуманизма. Чтобы встретиться с искушением лицом к лицу, я отправляюсь в оплот неверия: на еженедельное собрание «Атеистов Нью-Йорка» в греческом ресторане в центре.

У меня немало знакомых атеистов – что неудивительно, ведь я живу в относительно нерелигиозном городе. Но затащить их на встречу «Атеистов Нью-Йорка» нет никакой возможности. Некоторые и стали атеистами потому, что не хотели вступать в группу, которая встречается по выходным и обсуждает участие в кабельной телепередаче.

«Клуб атеистов» – своего рода оксюморон, наподобие «парада апатии». Но, вопреки всему, он существует. Собрание безбожников проходит в задней комнате с длинным столом. С потолка свисает большое синее знамя атеизма – рядом с рождественскими украшениями в виде картонных ангелов. Некоторые атеисты замечают иронический контраст.

Знакомлюсь с соседями. Среди них невысокая женщина с седеющими волосами, в бейсболке с портретом Дарвина. Как она перешла в атеизм?

– Я росла с теткой-методисткой, у которой по сути были викторианские взгляды, – объясняет моя соседка. – Слово «нога» запрещалось – приходилось говорить «конечность». А однажды я сказала «запор», и меня отшлепали. Невыносимое лицемерие.

Еще я познакомился с крупным мужчиной, похожим на портового грузчика или тренера по хоккею.

– Я атеист во втором поколении, – говорит он. – Папа плевал на землю, когда проходил мимо церкви или синагоги.

Рядом со мной коротко стриженная женщина. Кажется, ей хочется, чтобы мы поговорили о ее книге, опубликованной за собственный счет. В центре сюжета – неверующий уборщик арены в Древнем Риме.

– Главный герой убирал кровавые останки за гладиаторами.

Косясь на мою косматую бороду, они спрашивают, зачем я пришел к атеистам, и я рассказываю о своем проекте. По крайней мере они, кажется, рады, что я не ортодоксальный еврей и не исламский боевик. Но беседу приходится отложить на потом.

– Ш-ш-ш!

К тишине призывает Кен – лидер группы. Он немного похож на Джеки Мейсона[82], только рослого и широкоплечего. На его голове – синяя с белым атеистская бейсболка. Соседка с Дарвином на бейсболке рассказывает, что он тридцать семь лет проработал на IBM, а на пенсии вместо гольфа увлекся атеизмом.

Кен начинает с объявлений на неделю. Кабельный канал ищет гостей для еженедельной передачи про атеистов.

Регулярный кинопросмотр состоится в пять тридцать в пятницу. Будет показан фильм «Нюрнбергский процесс»[83] о военных преступлениях нацистов.

– «Нюрнбергский процесс»? – спрашивает лысый мужчина, сидящий сзади.

– Да, – говорит Кен.

– И как он связан с атеизмом?

– Увидите.

– Не думаю, что связь есть.

– Есть, и очень большая. И со скептицизмом тоже.

Лысый мужчина, разумеется, реагирует скептически.

Следующий пункт программы – проповеди Кена о том, как важно противостоять «верующим».

– Хватит быть вежливыми. Да, возможно, нам будет труднее налаживать контакты. Но мы обязаны говорить людям: «Библия – это литература, а не история».

– Мусака! Кому мусаку?

Кен делает паузу, пока официант подает мусаку. Он работает один, и это дает повод для шуток о «насыщении народов».

– Говорят, что в окопах не бывает атеистов, – слышали? – спрашивает Кен. – Знаете, что я скажу? Им бы перестать молиться и вырыть окоп поглубже.

– Греческий салат! Кто заказывал греческий салат?

Кен – хороший, даже харизматичный оратор, практически проповедник безбожия. У него зычный голос, он бьет ладонью по столу, подчеркивая мысль, – в общем, разве что не произносит «аминь». Есть только одна проблема: никто не верит, что Кен наделен властью от Бога, – а значит, ему гораздо труднее удерживать внимание аудитории. Слушатели переговариваются и перебивают его проповедь.

Я ухожу рано – мне надо к сыну, – но через неделю возвращаюсь, чтобы побеседовать с Кеном. Он рассказывает, что его путь к атеизму начался, когда ребенком он понял, что Санта-Клауса не существует.

– Я понял, что доставить все подарки невозможно, – говорит Кен. – FedEx тогда еще не было.

То есть Кен утратил веру в Санта-Клауса из-за проблем с логистикой. Вполне в духе IBM, как мне кажется.

– И я стал спрашивать себя: а какие еще небылицы мне рассказывают?

Я интересуюсь, трудно ли возглавлять группу атеистов. «Все равно что пасти кошек», – отвечает он. Атеисты по своей природе не склонны к объединению.

– Они индивидуалисты, – говорит Кен.

Возможно, это объясняет, почему нам принесли тридцать счетов за обед.

На самом деле Кен сумел привлечь в группу новых членов и запустить различные программы. Но если вы побываете на встрече атеистов, то поймете, отчего религиозному лобби пока не стоит беспокоиться насчет атеистского лобби. И почему не существует взмывающих в небо атеистских соборов, а в верхний ящик гостиничной тумбочки не кладут эссе Бертрана Рассела[84] «Почему я не христианин». Страстные проявления безверия – сложная штука.

В последнее время атеисты стараются. Антипапами движения стали такие известные писатели, как Сэм Харрис, Ричард Докинз и Кристофер Хитченс[85]. Но если считать организованную религию Голиафом, выходит, что организованный атеизм – Давид.

Удерживай язык свой от зла…

Псалтирь 33:13

День 70. Многие друзья ожидают, что я буду говорить, как ходячая Библия короля Якова. Они хотят, чтобы я – или мое альтер эго Яков – обильно приправлял речь «ибо», «горе мне» и «иже аще». Друзья начинают электронные письма призывом: «Внимай, о Джейкобс». Или звонят и заявляют: «Истинно говорю тебе, пришло время вместе отведать пиццы».

Я пытаюсь подыгрывать как могу («Да, я возрадуюсь празднику пиццы»). Но не слишком стараюсь. Такая лексика скорее напоминает об Англии XVII века, чем о Древнем Израиле.

Нет, чтобы говорить по-библейски, нужны перемены радикальнее перехода на высокий штиль. Необходимо тщательно проработать содержание высказываний: ложь, жалобы и сплетни не допускаются.

Все это определенно будет нелегко. Остановлюсь на теме сплетен, потому что она хуже остальных. В Библии есть по крайней мере двадцать пассажей с осуждением сплетен. В переводах используются такие слова, как «клевета», «лживый язык», «коварные уста».

Получается, я не могу вступить в разговор коллег, которые обсуждают, как пьяная актриса нацарапала нецензурные слова на зеркале в туалете или как ведущий новостей собирается бросить жену ради молодой женщины. Придется постараться, без этого жить по Библии невозможно.

Но если вы действительно хотите не нарушать библейские принципы в речи, надо пойти гораздо дальше. Необходимо избегать любых негативных высказываний. Вот как один из моих библейских справочников определяет злой язык: «Это любые уничижительные или порочащие утверждения о человеке, которые, будучи вынесенными на публику, нанесут ему физический или материальный ущерб или вызовут душевные страдания и страх – даже если оскорбления и обвинения соответствуют действительности».

Другими словами, это семьдесят процентов разговоров, которые ведутся в Нью-Йорке.

На иврите злые слова называются «лашон хара», и раввины сравнивают их с убийством. Как гласит Талмуд: «Сплетник стоит в Сирии, а убивает в Риме». У многих христиан похожее представление об осуждении других. Павел в Послании к Ефесянам призывает: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим».

В Библии допускается некоторое порицание – например, мягкий укор возможен, если надо предупредить друга, что он собирается открыть кофейню на паях с аферистом. Но в целом ирония, язвительность, пренебрежение, насмешки, сарказм и презрение под запретом. И соблюдение этого правила мне практически неподвластно. Я терплю поражение ежедневно. И ежечасно.

Вот с чем я столкнулся на прошлых выходных. Мы с Джули были на свадьбе на Лонг-Айленде, и жених с невестой позаботились о гостях: заказали микроавтобус, чтобы добросить их до Нью-Йорка. Но вздремнуть в дороге не удалось. Пришлось слушать очень шумного и очень пьяного мужчину с козлиной бородкой.

В течение часа он без остановки распинается перед симпатичной блондинкой, пытаясь ее окрутить. Вот что она слышит (а заодно и мы все):

– Мой номер называется «Зачем стараться». Это рассуждение на тему суицида. Очень смешное. У меня очень смешные мысли. Смерть смешна. Я смеялся на всех похоронах, на которых был.

Она вежливо кивает.

– Преподаватель сказал мне: «Вы отличный актер». А я ответил: «Не знаю, что это значит». И я правда не знаю. Для меня существует только процесс.

Как же мне хотелось наклониться к Джули и высмеять говорливого болвана с зализанными волосами и пафосными очками в стиле Бадди Холли[86].

Он продолжает:

– Поч-ч-чему я восхищаюсь Джорджем Клуни? А я вам скажу. Он хочет что-нибудь сделать для общества в целом – и остальных.

Так и тянет сказать Джули, что он слишком акцентирует «ч» и «т».

Через пару минут он неожиданно говорит:

– Всегда хотел нарисовать комикс «Гризельда из Пьянополиса».

Когда даже ему становится ясно, что женщина не ляжет с ним в постель, он обращает внимание на других пассажиров. Включая меня. Общий знакомый упоминал, что я пишу для журнала Mental Floss[87], где публикуют интересные факты. Для него это знак. Он кричит:

– Интересные факты! Эй, журналист! Расскажи-ка нам какие-нибудь интересные факты!

По его тону ясно, что моя работа недотягивает до художественного уровня шоу о суициде. Я не согласен. Выйдя из микроавтобуса, держусь три минуты. Мы с Джули молча идем домой. В гидравлической метафоре человеческого поведения что-то есть: пар накапливается в мозгах, и необходимо дать ему выход.

– Ты слышала? Вот идиот! – говорю я наконец, когда мы останавливаемся на перекрестке. – Общество в целом – и остальные? Что еще за «остальные»? Общество в целом включает остальных.

Джули просто кивает. Она все понимает.

Может, в конечном счете, имеет смысл обуздать свой язык. Но это очень тяжело, если ты живешь в мире, полном идиотов из Пьянополиса. Словно стараться не дышать или не моргать. Пока могу сказать, что буду продолжать попытки.

Но они пали на лица свои…

Числа 16:45

День 72. В этом году я купил много книг, но последняя посылка от Amazon – особая: это автобиография моего бывшего дяди Гила. Открыв коробку, я сразу удивился: оказывается, Гил не против сотворения кумиров. На обложке разместили аж одиннадцать его фото. Гил стоит на фоне автобуса в стиле хиппи. Гил с закрытыми глазами нюхает цветы. Гил величественно восседает в красном кресле.

Книга называется «Возвращение на Землю: как гуру из Центрального парка стал иудеем из Старого города»[88]. Ее напечатало в 2004 году небольшое еврейское издательство. Какие-то израильские раввины запретили ее, потому что в ней есть нецензурные слова. Я принимаюсь за чтение. Книга меня не разочаровывает. Жизнь Гила еще безумнее, чем я предполагал, даже если сделать поправку на выдумки в духе Джеймса Фрея[89].

Гил вырос в светской еврейской семье из штата Нью-Йорк. Стал финансовым консультантом в Фениксе – по его словам, весьма успешным. Однако чего-то ему не хватало. Поэтому он бросил работу и начал новую жизнь в качестве хиппи.

Отчасти его приключения были типичными для хиппи – такое можно увидеть в ранних фильмах Денниса Хоппера[90]. Он закинулся кислотой и отключился на три дня. Две недели подряд питался только дыней, пытаясь очистить организм. Накурился в опиумном притоне в Пакистане. Был арестован за купание в голом виде в штате Вирджиния. Ходил, завернувшись в скатерть.

Но другие его эскапады выходили за рамки даже привычного для хиппи поведения. Гил пешком дошел до ашрама в Северной Индии, где жил на грязном дворе с пятью тысячами последователей. Гуру ашрама – человек с гигантской прической афро – выходил из дома каждый день, но никогда не удостаивал Гила разговором. Тот ждал неделями.

Наконец однажды у Гиты, домашней слонихи гуру, случился приступ паники. Она буквально разнесла двор ашрама. Начался страшный переполох. Гил встал, «поднял руку перед разъяренной слонихой и закричал: “Хватит!”» Та остановилась. С этого момента Гил вошел в круг приближенных к гуру. Так он познакомился с Джоном Ленноном и Йоко Оно, которые разочаровались в собственном гуру Махариши Махеш Йоги – потому что он, как пишет Гил, «все время тянулся к заднице Миа Фэрроу[91]».

Гил вернулся в Нью-Йорк и решил сам стать бизнес-гуру. Он уверился, что Бог велит ему основать секту на скамейке – на углу 86-й улицы и Централ-Парк-Вест. Гил просидел там восемь месяцев, глядя на кончик своего носа, и собрал, по его словам, десятки последователей, которые сидели у его ног, впитывая энергетику. Это были люди в духовном поиске, фондовые брокеры, поэты и кинозвезды (Салли Кёркленд![92]).

Я уже говорил, что в то время он не разговаривал? Гил отказался от общения голосом и хранил молчание три года. Он передавал мудрость (например, «сначала кури лучшую траву») последователям с помощью языка жестов собственного изобретения.

В конце концов Гил перевез «семью» в Итаку (штат Нью-Йорк). Он жил в юрте на берегу пруда и, по его словам, медитировал двадцать три часа в сутки. Все его потребности удовлетворяли благоговейные последователи, которым, кстати, давались дивные имена в стиле 60-х – вроде Радуги, Восторга и Бананового Дерева. И они действительно благоговели. Буквально падали перед ним ниц.

Фаза индуизма закончилась в один миг – когда Гил прочел листовку, оставленную кем-то в купальне. В ней рассказывалось о христианстве. Гил стал лидером перерожденных христиан и, в числе прочего, сражался с демонами и излечил бездомного.

Эта фаза, в свою очередь, закончилась так же резко – когда Гил начал внимательнее читать еврейскую Библию. Именно в то время он стал следовать ей буквально: делать кисточки из шерсти и крепить их ко всем уголкам одежды, а еще привязывать стопку денег к руке.

В итоге он перешел к более традиционным иудейским ритуалам. Сегодня он в Иерусалиме накладывает туристам «тфилин»[93] у Стены Плача и проводит в шаббат ужины для верующих юношей. Но у меня такое чувство, что Гил – весьма неортодоксальный ортодокс. Согласно его теологическому убеждению, Бог есть во всем. Это своего рода семитский пантеизм. Другие хасиды говорят, что Бог повсюду, но Гил доводит это утверждение до крайности.

Он пишет, что однажды его послали к психиатру, и тот диагностировал манию величия: «Пришлось посмотреть в словарь. Оказалось, это про “человека, который считает себя Богом”.

Пришлось согласиться. Я не только считал себя Богом, но и думал (и до сих пор думаю), что все – Бог».

Жизнь Гила легла в основу еще одной малоизвестной книги, которую я тоже решил прочесть. Она издана в 1980 году и называется «Ага, Бог!»[94]. В ней обрисован гораздо более мрачный образ бывшего дяди. Если его собственная биография была диснеевским мультфильмом, это вариант братьев Гримм.

Здесь мы видим Гила, который унижает женщин (мужчины из его секты жили в удобных юртах, а женщинам приходилось довольствоваться типи[95]), держит других под контролем (дошел до того, что учил последователей правильно ходить в туалет). И, самое ужасное, иногда поколачивает членов семьи.

И вот где начинается безумие: предполагается, что им это нравилось. «Ты достаточно любишь его, чтобы бить! Благодарю тебя!» – сказал о себе один из последователей – в третьем лице, на странном языке семьи. (Гил говорит, что был «не в себе» в ту пору своей жизни, поэтому подробностей он не помнит; но обвинения в насилии явно раздуты.)

В книге есть сцена с родителями одной из девушек, принадлежавших к секте Гила. Они словно не узнают родную дочь, а та называет их «физиологической семьей». Душераздирающая история. Благодаря ей я понимаю, через что прошли мои бабушка с дедушкой, когда Кейт стала последовательницей Гила номер один.

Именно это всегда пугало меня в религии. Чтобы проникнуться ею, нужно отчасти отказаться от контроля над ситуацией. А вдруг окажешься на скользкой дорожке, потеряешь контроль, пролетишь мимо традиционной иудео-христианской религии и окажешься в юрте – стоя на коленях перед мужчиной в скатерти, который нарек тебя Лепестком Лотоса?

Именно поэтому я не знаю, что делать с Джаспером. Если я дам ему религиозное воспитание, возможно, он станет одержимым и найдет себе гуру Гила. А если религиозного воспитания не будет, он может скатиться в этическую анархию. Оба варианта очень рискованны. Кажется, выбрать лучший невозможно.

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли…

Исход 20:4

День 75. Я добавил еще одну заповедь в список самых частых нарушений: не делать изображений. Для меня это стало сюрпризом. Раньше я не понимал, насколько они распространены и как часто я сам их создаю.

В широком толковании Вторая заповедь, которая начинается словами «Не делай себе кумира и никакого изображения», запрещает идолопоклонство. Бог велит нам не поклоняться золотым тельцам и резным колоннам.

Но в самой суровой интерпретации, которая до сих пор отражается в иудео-христианской традиции наших дней, мы не должны допускать никаких изображений. Ни рисунков, ни скульптур, ни фотографий. Никакой живописи, если вы не Ротко и не Мондриан[96]. Все потому, что вторая часть заповеди не разрешает нам делать изображения «того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли». В общем, не забыто ничего.

Вероятно, самые строгие приверженцы этой заповеди в США – вышеупомянутые амиши. Современный консервативный ислам тоже характеризуется неприятием изображений. Именно поэтому талибы закрыли все кинотеатры. И поэтому же публикация карикатуры на Мухаммеда в датской газете вызвала бунты.

Поскольку я следую Библии буквально, придется выбрать точное толкование – где-то между амишами и талибами. И это невероятно трудно.

Нельзя рассеянно рисовать рожицы. Нельзя использовать смайлики, чего я и так не делал, но было приятно иметь возможность. Нельзя включать телевизор (хотя я решил, что уже включенный смотреть можно, ведь здесь точно нет «создания изображений»).

Раньше я развлекал Джаспера, находя в Google картинки с его любимыми животными. С этим покончено. Может, и хорошо, потому что, если набрать слово «киска», обязательно появляется женщина в предельно открытом кошачьем костюме, лижущая себе руку.

Я постарался не фотографировать. Ну, насколько возможно. Когда был день рождения тещи и они с женой хотели сняться вместе, а я пытался уклониться от фотографирования, Джули попросила отойти на пару слов. Результат напряженных переговоров: это будет мой последний снимок.

Разумеется, такая задача очень сложна. Сегодня утром Джаспер бросил пластилин на стол. И, как обычно, дал мне инструкции, что лепить. Он уже перешел от кряхтения к набору из примерно двадцати слов.

– Мячик!

– Может, кружочек?

Думаю, платоновские фигуры допускаются. Делаю кружок.

– Машина!

– Хочешь квадратик?

Делаю квадрат.

– Немо, – говорит Джаспер.

(Немо у него означает любую рыбу. Как хороший протопотребитель, он разговаривает брендами.)

– Вот, – говорю я, делая овал.

Фигуры заканчиваются.

Кажется, Джаспер разочарован моей пластилиновой геометрией. Я чувствую себя идиотом: отказался сделать ребенку рыбку – но знаю, что надо выполнять абсолютно все условия, иначе рискую упустить важнейшие духовные открытия. Сгладить углы не получится.

По крайней мере у меня есть много исторических прецедентов. Вторая заповедь играла важную роль в ходе Реформации. Несколько протестантских лидеров, включая Джона Кальвина, призывали удалять и/или уничтожать картины и скульптуры из церквей. Начались бунты – в том числе в Швейцарии и Шотландии. Появилось мнение, что изображения не только побуждают к идолопоклонству, но и знаменуют человеческое тщеславие: так люди пытаются соревноваться с творением Бога.

Евреи тоже то исполняли, то не исполняли эту заповедь. Ортодоксальные иудеи до сих пор отказываются от изготовления скульптур. В Германии XIV века были евреи, которые не рисовали человека, но пользовались моей любимой лазейкой. Они иллюстрировали тексты людьми с птичьими головами. Видите ли, заповедь запрещает изображения того, что существует на небе и на земле, а людей с птичьими головами нет нигде. Изобретательно, не правда ли?

Временный отказ от иконографии принес много сюрпризов и даже открыл кое на что глаза. Несмотря на неудобства, мне нравится избегать изображений.

Во-первых, это уместно в моей работе. Иллюстрации сейчас очень популярны, и пишущие становятся вымирающим видом. Норманам Мейлерам[97] наших дней приходится сочинять остроумные подписи к фото папарацци. Блоги, которые угрожали профессиональным журналистам, заменяются видеоблогами. Нам, пишущим, надо взять Вторую заповедь в качестве лозунга, подчеркивающего важность слов. В буквально библейском мире вся пресса была бы похожа на первую страницу Wall Street Journal (какой она была в прошлом).

Во-вторых, некоторые считают, что божественное начало живет скорее в тексте, чем в изображениях. На мой взгляд, разумно. Текст способствует абстрактному мышлению, отделяет вас от физического мира, дает больше пространства для встречи с Богом посередине. Мне и так трудно представить себе бесконечное существо. А если бы древние свитки походили на комиксы с портретами Бога? Я бы и близко не подошел к общению с высшим началом.

Библия права: поток изображений действительно способствует идолопоклонству. Посмотрите на культ личности в современной Америке. Посмотрите на Голливуд. Посмотрите на Вашингтон. Я бы хотел, чтобы следующая президентская гонка шла в соответствии со Второй заповедью. Никакой рекламы. Дебаты только по радио. Нам нужен некрасивый президент. Думаю, мы упускаем потенциальных Линкольнов, потому что по телевизору они бы выглядели неотесанными и неуклюжими.

Не люби спать, чтобы тебе не обеднеть…

Притчи 20:13

День 77. На днях мой дед спросил: «А ты спишь с бородой на одеяле ли под одеялом?» И теперь, поняв, что есть варианты, я не могу об этом забыть. Ежеминутно меняю положение бороды.

Но мне не спится не только из-за этого. Я скачиваю столько религиозной информации в течение дня, что ночью приходится бодрствовать, чтобы ее обработать. (Между прочим, автор «Притч» только одобрил бы мой недосып: он считает сон признаком лени, которая приведет к бедности.)

Сегодня, лежа в постели, я думаю об «Ответах в Книге Бытие» – они только что прислали мне очередной цветной буклет. Может, я слишком легко сорвался с крючка креационизма. Каким бы маловероятным ни был шестидневный сценарий, не стоило ли дать ему хотя бы шанс?

И я провожу эксперимент. Стараюсь думать, как мое библейское альтер эго Яков. Убеждаю себя, что Землю сотворили несколько поколений назад. Поверить до конца не получается, но на несколько минут почти выходит.

И это волшебное чувство. В первую очередь я ощущаю, что теснее связан со всеми остальными. Если человечество произошло от двоих известных нам людей, Адама и Евы, то «человеческая семья» – не просто штамп. Это истина. Парень, у которого я покупаю бананы в магазинчике на углу 81-й улицы, – мой кузен.

А еще есть более мощное чувство: моя жизнь стала важнее. Если Земле десять миллиардов лет, я всего лишь капля воды в океане Вселенной. Но если ей шесть тысяч лет, то я прожил приличный отрезок этого срока. Я не статист. В кинофильме жизни у меня роль со словами.

Мой умственный эксперимент ясно продемонстрировал ключевое внутреннее противоречие, которое я увидел в Библии. С одной стороны, она учит предельной скромности. Люди грешны и едва достойны молиться Богу.

С другой стороны, есть определенное… высокомерие, что ли, – не могу подобрать слово. Может быть, гордость. Люди – венец библейского творения, оставленные Богом на шестой день; это существа, значительно превосходящие зверей и иную природу. Мы сделаны по Божьему подобию. (Как сказал философ XVII века Барух Спиноза, если бы треугольники создали себе Бога, он был бы с тремя сторонами.)

Я думаю, это ключевая мотивация креационистов – потребность чувствовать себя значительнее. Помню, как Марк Луй, пиарщик из Музея творения, говорил: «По теории эволюции, мы – результат случайных процессов. И тина на пруду – этап нашего развития. Говоря так, мы обесцениваем человечество. Если оно продукт случайностей и беспорядочных процессов, как это поможет молодежи найти цель и обрести надежду?» Но, раз я никогда не перейду в креационизм, придется искать достоинство, самоуважение и святость даже при таком низменном происхождении.

Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится.

Притчи 22:6

День 78. Я стал чаще надевать солнечные очки. В Библии не нашлось запретов на их счет, а борода, которая доросла до кадыка, в сочетании с ними выглядит как-то моднее. Больше в духе продюсера инди-музыки, чем хасида. Сегодня я взял очки на детскую площадку, куда мы пришли с женой и сыном. Джули читает журнал People, сидя на скамейке, а я присматриваю за Джаспером.

Он хочет на качели.

– Хорошо, одну секунду, – говорю я.

Достаю бутылочку антибактериального средства, пристегнутую к коляске. Эти детские площадки – рассадник микробов. Протираю цепь с левой стороны качелей и приступаю к правой. Джаспер ноет, он уже хочет качаться.

– Почти готово, – говорю я.

Джули поднимает взгляд от журнала и видит битву в разгаре.

– Эй Джей, – говорит она, – шлем.