Лингво. Языковой пейзаж Европы Доррен Гастон

25

Лингвистический детектив

Поиск по приметам

После падения Берлинской стены и расширения ЕС паспорта, инструкции по эксплуатации, этикетки и надписи на упаковках продуктов переполнились текстами на разнообразных языках. Названия языков не всегда указаны, и языководы-любители получают возможность поупражняться в решении языковых загадок, которые иной раз могут оказаться исключительно сложными. Возьмем, например, такое предложение: bik vib laulda terve ehast koiduni – вот что оно может значить?!

Первая подсказка очевидна: алфавит – латинский. Это исключает с десяток европейских языков. Это не греческий, ведь его алфавит мы знаем. Не армянский, про который можно прочесть в главе , и не грузинский с его явно закругленными символами. И не один из языков с кириллическим шрифтом, который мы обсуждали в предыдущей главе. Кириллицей пользуется не только русский, но и болгарский, македонский, украинский, осетинский, сербохорватский (частично, по крайней мере) и белорусский.

У большинства европейских языков в основе письменности лежит латиница. Но каждый из них можно опознать по особым приметам: необычным символам, диакритическим знакам или сочетаниям букв. Дальше приведен список таких примет. Вдумчивому следопыту этот список позволит определить любой европейский язык с латинским алфавитом. По крайней мере, если он не столкнется с такой экзотикой, как сорбский или саамский.

Ниже перечислены символы и знаки препинания, по которым язык можно определить однозначно (или почти однозначно).

 – исландский.

 – немецкий (не используется в Швейцарии – они заменили эту букву на ss).

,  – строчная i без точки и заглавная I с точкой – турецкий (хотя в ирландском тоже иногда не ставят точки над i).

 – перевернутые вопросительный и восклицательный знаки (Viva Espaa! Por qu?) – бесспорный признак испанского.

Двоеточие посредине слова (как в S: t для имени святого) – обычно шведский (иногда такое бывает и в финском, но в остальном финский и шведский непохожи).

,  – частое использование и  – снова шведский.

(слитые вместе o и e) – французский, как в слове nologie (изучение вин).

Диакритические знаки, которые бросаются в глаза, – это линии поперек букв, над ними или под ними.

 – буква, уникальная для сербохорватского (когда используется латиница).

ћ – встречается только в мальтийском (как и буквы с точками:  и ).

 – только в польском (и сорбском, но его мы тут игнорируем).

 и  – типично латышские буквы; в латышском еще используется седиль в неожиданных местах: , , и даже так: .

Каждый европейский язык с латинским алфавитом можно опознать по особым приметам.

Некоторые относительно знакомые символы, вроде точки (i), знака ударения (), циркумфлекса (), тильды () и «скандинавского кольца» (), иногда встречаются и в необычных местах.

 – только литовский ставит точки над e.

 – такое можно увидеть только в валлийском. И только в этом языке встречаются слова, начинающиеся с двойного f или двойного d.

, , , ,  – типичны для искусственного языка эсперанто.

 – если над буквой a стоит тильда, то перед вами – текст на португальском.

,  – словацкий – единственный европейский язык, в котором ставятся акуты над r или l. Не спутайте с заглавной буквой i с акутом, как в slenska (исландский по-исландски).

 – только в чешском встречается u со «скандинавским кольцом». Само собой разумеется, что чехи предпочли бы название «чешское кольцо».

Дальше идет несколько менее известных символов.

l·l – точка над строкой между двумя буквами l используется в каталанском.

,  – а с дугой сверху, как и t с запятой снизу, – типичны для румынского. Не называйте этот значок седилем, если вас может услышать румын. Вот седиль: faade. Совсем другая вещь.

,  – o или u, у которых на голове стоит гибрид немецкого умляута и французского акута, – верный признак венгерского.

,  – некоторые языки любят приделывать хвостики отдельным гласным. Хвостатые и  используются только в литовском, как и буква .

Английский – единственный европейский язык, в котором не используются диакритические знаки, если не считать некоторых заимствованных слов. Да и в заимствованиях эти знаки часто опускают.

Иные языки легко опознать по частым сочетаниям букв, которые никогда (или почти никогда) не встречаются в других языках.

zz – если вы видите двойное z между двумя гласными, то скорее всего перед вами текст на итальянском (ragazzi!). Если при этом некоторые слова кончаются гласными с грависом (, , ), то это точно итальянский (caff).

ij – это весьма вероятно нидерландский, особенно если стоит перед согласной, хотя может быть и латышский. Но если обе буквы заглавные, то вопрос закрыт: IJsselmeer.

c’h – это может быть только бретонский, в котором еще используется «испанское» .

h – верный признак мэнского.

А некоторые – определяются по странным сочетаниям букв.

После q обычно не стоит u, а при этом часто встречается ё? Перед вами албанский. Наглядным примером может служить само название этой страны – Shqipёria.

Циркумфлекс встречается над буквами a, e, o и u, но не над буквами i, y и w? Это фризский – язык Фрисландии, которая по-фризски называется Frysln.

Многие слова в середине предложения начинаются с заглавной буквы или включают букву ё? Это люксембургский.

Если используются обе буквы  и , то это фарерский.

Если используются обе буквы  и  и на концах слов встречаются удвоенные согласные, то это норвежский. Нет удвоенных согласных на концах слов? Датский.

Если часто встречаются сочетания tx и tz и ни одно слово не начинается с r – это баскский.

Если встречается и удвоенное  и удвоенное y, то это финский: lykkyysosamr (коэффициент умственного развития).

Если в некоторых словах есть гравис на последней букве (davent) и многие слова кончаются на s, – это романшский.

Если вторая буква в словах часто h, а перед ней стоит b, d или m, это один из гэльских языков. Если над буквами стоят акуты (), то это ирландский гэльский, а если – грависы (), то шотландский гэльский.

А еще есть язык, для идентификации которого нужно не меньше трех шагов. Если в языке:

1) есть маленькие крючки: , , ,

2) часто используется сочетание lj,

3) не используется буква ,

то это словенский.

В результате мы снова возвращаемся к языку, который так озадачил нас в начале этой главы. Где же в мире, точнее в Европе, будут иметь смысл слова bik vib laulda terve ehast koiduni? Буква  наводит на мысль о германских языках, но  указывает на португальский. Если же вам кажется, что предложение напоминает финский, товы почти угадали, потому что финский – старший брат нашего загадочного языка, единственного на континенте, в котором используется и  и . Это эстонский. И чтобы разрешить последнюю загадку: предложение bik vib laulda terve ehast koiduni означает «Соловей может петь всю ночь с сумерек до рассвета». Видимо, выдержка из каких-то постановлений ЕС.

 Кажется, в английском нет заимствований из эстонского.

 Inglane – англичанка или англичанин. В английском есть удобное обозначение для множественного числа the English, но со времен англов нет единственного. В английском пригодились бы подобные слова и для валлийцев с ирландцами, а вот для шотландцев эта проблема решена (Scot), да и для эстонцев, если на то пошло (Estonian).

26

Пиренейский пулемет

Испанский

Разговор на испанском похож на перестрелку: каждое слово звучит как выстрел, предложение – как пулеметная очередь. Это может показаться насмешкой, но я говорю как человек, который знает и любит этот язык. Более того: мое описание признают сами испанцы. Мадридская газета El Pblico в статье, озаглавленной Metralletas hablantes (Говорящие пулеметы), писала: «Говоря по-испански, мы выстреливаем фонемами, как пулями из автоматического оружия».

Автор статьи слегка исказил научное исследование, о котором писал. На самом деле Франсуа Пеллегрино и его коллеги утверждали, что испанцы произносят слоги (не фонемы) быстрее, чем носители других языков. Но сам образ оказался уместным. Группа Пеллегрино выяснила, что испанцы произносят 7,82 слога в секунду против 6,17, которые произносят англичане, и 5,97 – у немцев. Автоматы Узи и Калашникова делают по 10 выстрелов в секунду.

Почему испанцы тараторят с такой бешеной скоростью? Высказывание на испанском содержит больше слогов, чем его аналоги на других языках, особенно на английском. Огромное большинство испанских слов содержит не менее двух слогов, в то время как английский насыщен короткими словами: pequeo – small (маленький), puente – bridge (мост), fanfarronear – boast (хвастаться) и т. п. Едва ли какое английское слово содержит больше слогов, чем его испанский эквивалент. Конечно, это не вполне корректное сравнение, потому что в английском иногда нужно несколько слов там, где испанский обходится одним (например, испанское слово saldr передает смысл английского предложения I will go out (выйду)). Но в среднем для передачи одной и той же информации испанский, как показало вышеупомянутое исследование, использует слогов примерно в полтора раза больше, чем английский, и примерно на 15 % больше, чем родственные языки вроде французского и итальянского.

Письменный испанский гораздо понятнее устного. Во всяком случае, если говорят жители Испании.

Cartoon By Inussik/Inuscomix.wordpress.com

Можно подумать, что именно поэтому испанцы так торопятся – чтобы донести свою мысль, им нужно выпалить массу слогов. Но само по себе это еще не повод тараторить. Можно было бы говорить не спеша. И некоторые испаноговорящие так и делают, но не в Европе, а в Америке. От США на севере до провинции Тьерра-дель-Фуэго на крайнем юге по-испански говорят намного медленнее, чем в Испании. И это очень удобно для нас, иностранцев. С перуанцем заведомо проще разговаривать, чем с испанцем. Разница в скорости между испаноговорящими Нового и Старого Света так велика, что даже у латиноамериканцев в Испании может возникнуть языковой барьер. Отчасти он объясняется разницей в произношении и словарном запасе, но прежде всего им мешает бешеная скорость речи испанцев. Так что образ говорящих пулеметов применим только к испанцам, то есть к ничтожному меньшинству – около десяти процентов – среди носителей испанского.

Что именно мы имеем в виду, когда говорим, что испанцы быстро разговаривают? Значит ли это, что они произносят необычайно много звуков в единицу времени? Да в общем-то нет. Испанские слоги совсем короткие: в среднем всего 2,1 фонемы, притом что в английском их 2,7, а в немецком – 2,8. Это значит, что и немец, и англичанин, и испанец произносят по 16–17 фонем в секунду, причем испанец чуть меньше, чем двое других. С этой точки зрения они говорят не так уж и быстро. Однако испанская речь кажется более «скорострельной» потому, что в одну секунду удается втиснуть большое количество слогов. Именно слоги, а не фонемы определяют наше восприятие скорости речи. Имитируя пулеметную очередь, кричат что-то вроде тра-та-та-та. Это последовательность коротких быстрых слогов. Крик, состоящий из того же числа слогов, но с большим числом фонем в секунду вроде раркс-раркс-раркс-раркс, похож не на пулеметную очередь, а на птичий переполох.

Есть еще одна причина, по которой испанская речь звучит более ударно, чем разговоры на германских языках, таких как английский, нидерландский или немецкий. Даже если слоги короткие и произносятся очень быстро – что-нибудь вроде How do you say “literature” in Russian?, например – германские языки все равно не напоминают пулеметную дробь. Аналогичное испанское предложение – Cmo se dice ‘literatura’ en ruso? – производит такое впечатление потому, что все испанские слоги занимают примерно одинаковый промежуток времени. Или более точно: мы воспринимаем эти слоги как имеющие равную продолжительность звучания. Если произвести точные измерения, то окажется, что это не так. Но благодаря видимости единого ритма речь звучит как автоматная очередь.

В английском, нидерландском и немецком этого нет. В этих языках ударные слоги звучат дольше, чем безударные. Поэтому в реальном разговоре предложение How do you say “literature” in Russian? звучит примерно как How-je say litretcha in Rushn? Получается не однородное стаккато, а периодические удары с промежуточным бормотанием.

 Cork (пробка) – очень давнее заимствование из испанского, произошедшее около 1300-го. Позже было заимствовано и множество других слов, таких как armada (армада), maize (кукуруза), mosquito (комар), guitar (гитара), aficionado (поклонник), potato (картошка), chocolate (шоколад) и barbecue (барбекю).

 Tos – совокупность дядей и теть. Аналогично в испанском есть слово reyes для обозначения королевской четы.

27

Горы диалектов

Словенский

Различия в речи русских невелики, где бы они ни жили: на берегу Балтийского моря в Калининграде или на берегу Японского – во Владивостоке. То же верно и в Польше: северные поляки могут без труда разговаривать с южными, а западные – с восточными. Даже носители разных славянских языков зачастую могут общаться без труда. Болгары могут разговаривать с македонцами, чехи – со словаками, а русские – с белорусами и украинцами. Между хорватами, боснийцами, сербами и черногорцами, несмотря на все политические разногласия, тоже нет особого языкового барьера. На самом деле, как сказал известный словацкий ученый XIX в. Ян Коллар, славянский мир мог бы без особых усилий со стороны своих граждан использовать всего четыре нормативных языка: русский, польский, чехословацкий и, наконец, тот, который можно было бы назвать югославским или южнославянским.

Однако один язык из схемы Коллара выпадает: словенский. Конечно, это язык очень небольшой страны. Ее территория добрую дюжину раз уместится в Великобритании, которая и сама-то не очень велика, а население – чуть больше двух миллионов – в четыре раза меньше населения Лондона. И тем не менее, когда словенцы говорят на региональных диалектах, даже их собсвенные сограждане иной раз ничего не могут понять. Так что можно представить, как озадачат эти диалекты носителей других славянских языков из южнославянской группы Коллара, например болгар.

Отчего так получилось? Почему у русских практически нет диалектных различий, хотя их территория растянулась с запада на восток почти на шесть с половиной тысяч километров, а словенцы занимают каких-то 320 километров из конца в конец и при этом у них настоящий винегрет региональных диалектов? И это сразу же порождает другой вопрос: откуда вообще берутся диалекты?

Некоторые думают, а точнее, бездумно полагают, что диалекты – это испорченные варианты нормативных языков. Например, скауз – просто исковерканный английский. Это первое, что приходит в голову; на самом же деле все наоборот: сначала возникают диалекты, а уж на их базе создается – всегда искусственным образом – нормативный язык. Правильнее было бы сказать, что нормативный язык является испорченной, неестественной, извращенной формой диалекта. Потому что любая другая версия всякого языка – независимо от того, является он региональным или нет, – развивается свободно, естественным образом, а самое большое влияние на него оказывает степень его изоляции и языки, с которыми он контактирует.

При этом влияние контактов проявляется нагляднее, но носит более поверхностный характер, чем влияние изоляции. При тесном общении с носителями других языков люди часто заимствуют иностранные слова, чтобы лучше выразить какие-то идеи или произвести впечатление на собеседников. Если такое общение начинается в детстве, то человек может вырасти билингвом, а между языками, которыми он владеет, возникнет интерференция в том, что касается словарного запаса, грамматики и произношения. Благодаря этим двум типам контактов (использованию чужого языка детьми и взрослыми) в английском есть заимствования из латыни, французского, скандинавских, греческого, нидерландского, хинди и многих других языков, а на его грамматику мог оказать влияние валлийский[3], причем у говорящих по-английски пакистанцев один акцент, у шотландцев – другой, а у десятков тысяч шотландских пакистанцев – третий.

Так вот почему в Словении такое изобилие диалектов? До некоторой степени – да. Словенские земли – то есть Словения и окружающие ее регионы, где тоже говорят по-словенски, – имеют малую площадь, но зато граничат по меньшей мере с четырьмя разными языками, три из которых принадлежат к другим языковым семьям: на западе от них живет итальянский (романская группа), на севере – немецкий (германская группа), на востоке – венгерский (финно-угорская группа). Только на юге проживает родственный славянский язык – хорватский. Словенские диалекты, на которых говорят в Италии и возле ее границ, подверглись влиянию итальянского, те, на которых говорят в Австрии и в прилегающих к ней регионах, – немецкого и т. п. Поэтому жителям других регионов Словении трудно понимать эти диалекты.

А еще надо учесть, что любой язык – независимо от наличия или отсутствия контактов – все время меняется, так что каждое новое поколение взрослых считает, что молодежь говорит и пишет неправильно. Дедушки-бабушки и их внуки, хотя и объясняются друг с другом довольно свободно, замечают у собеседников странности в выборе слов, произношении и даже синтаксисе. И в Словении это так же верно, как в Британии.

В наше время высокой мобильности населения, множества средств массовой информации и мгновенной коммуникации любое изменение, к примеру, в британском английском быстро разносится по всей стране, от крупных городов до Корнуолла и Шетланда. Раньше было не так: большинство людей всю свою жизнь проводило в пределах одного-двух населенных пунктов, а все их путешествия сводились к поездкам на ближайшую ярмарку. Разговор с чужаком был такой экзотикой, что вряд ли мог сказаться на чьем-то говоре. Изменения языка происходили локально и носили спонтанный и случайный характер.

Если какое-то сообщество достаточно долго пробудет в изоляции, то его язык неизбежно станет отличаться от языка соседей. Чем больше пройдет времени и чем сильнее изоляция, тем больше накопится особенностей: уникальные слова, грамматические странности, собственная манера произношения. Вот почему британский английский намного разнообразнее американского, хоть Британия и гораздо меньше Америки: ведь британские диалекты провели врозь несравнимо больше времени. Их разобщенность сохранялась чуть ли не до начала XX в., и только тогда некоторые различия стали постепенно стираться.

Мирная (по большей части) горная страна – подходящее место для развития диалектов.

В Словении у диалектов было не меньше условий для развития, чем в Британии, а то и больше. Словенцы поселились здесь в VI в., и местность в их новом доме была настолько гористой, что у жителей одной долины не было охоты посещать соседнюю, а тем более отправляться дальше. В течение многих столетий этот небольшой народ входил в состав относительно благополучных, стабильных, многонациональных империй, таких как империя Каролингов или Габсбургов. При этом государственная и религиозная деятельность, городская деловая активность происходили на различных иностранных языках, а словенские крестьяне общались между собой на словенском – они доили коров, убирали урожай, а их диалекты постепенно менялись. Если бы кто-то из них из амбициозности или эксцентричности вздумал подражать в построении фраз и произношении национальной элите, он обнаружил бы, что сделать это практически невозможно, потому что до середины XIX в. мало кто из писателей или представителей элиты пытался выражать свои мысли на словенском.

У других славянских языков положение было совершенно иным. На русском, украинском, белорусском и польском языках говорили в основном на равнинных территориях, а история этих народов полна завоеваний, поражений, миграций и других событий, которые приводили к перемещению и перемешиванию населения, так что диалекты постоянно выравнивались. И у чехов со словаками было почти так же.

Некоторые славянские земли южнее Словении – остальная часть бывшей Югославии и Болгария – тоже довольно гористы, поэтому их диалектное разнообразие выше, чем у более северных славянских языков. Но во всем остальном эти южнославянские территории отличаются от Словении. Письменные версии их языков возникли и закрепились гораздо раньше. Кроме того, иначе сложилась их политическая судьба. В отличие от Словении остальная часть Балкан была зоной наступления Османской империи и после столетий оккупации являлась ареной борьбы за независимость. Так что там миграция населения была гораздо интенсивнее, чем в Словении, которую основная часть конфликтов обошла стороной. А чем больше перемешивается население, тем меньше разнообразие его диалектов.

В нынешней Словении, разумеется, такое перемешивание уже вошло в обычай. Страна обладает современной экономикой, стала членом ЕС, и теперь ее жители регулярно проезжают бльшие расстояния, чем их предки проезжали за всю свою жизнь. Словенские диалекты все больше гомогенизируются и, возможно, скоро достигнут уровня однородности молока из супермаркета. На самом деле «молочный» разговорный словенский уже становится вторым нормативным языком. Первый, известный под названием современный стандартный словенский, практически неотличим от письменной речи, в нем все произносится именно так, как пишется, и сохраняется ряд старинных особенностей, которые уже исчезли в диалектах. В то же время нарождающийся второй нормативный язык основан на современном диалекте столицы – Любляны. Его противники сетуют на небрежное произношение (не все слоги произносятся, игнорируется тональность или мелодия слов) и утверждают, что отдельные его грамматические правила неверны (перестали использоваться некоторые окончания). Но то, что сегодня считается ошибкой, часто завтра становится нормой, и вполне возможно, что весь народ переключится с региональных диалектов и современного стандартного словенского на новую версию языка.

Если, конечно, словенской культурной элите не удастся сохранить в своей среде современный стандртный словенский язык. Это привело бы к крайне необычной ситуации: единственный диалект в стране являлся бы признаком высших слоев общества.

 Словенский язык дал миру одно слово: karst, геологический термин, обозначающий рельеф поверхности, покрытый воронками и пещерами, образованными водой. В английский слово karst пришло через немецкий; словенская форма слова – kras.

 Vrtkar – строго говоря, это всего лишь садовод-любитель со своим участком земли, но при этом подразумевается, что человеку больше нравится пить пиво с другими такими же садоводами, чем выращивать овощи и цветы. В английском слово можно было бы распространить и на другие любительские занятия, которые служат прикрытием дружеских возлияний.

28

Потайные разговоры

Шелта и англо-цыганский

Некоторые варианты английского традиционно называются криптолектами (или тайными языками), потому что были выработаны группами, которые хотели общаться между собой тайно от окружающих. Примером криптолекта может служить кант, на котором говорили преступники в XVI–XVIII вв., а также полари, который возник в среде геев в начале XX в., когда активные гомосексуалисты считались уголовными преступниками. В обоих языках было столько собственных существительных, прилагательных и глаголов, что непосвященный человек ничего не мог понять, несмотря на явно английскую грамматику.

В настоящее время на Британских островах бытует по меньшей мере две англоязычные группы людей, которые вставляют в свою речь так много нестандартных слов, что используемые ими языковые смеси имеют собственные названия. Одна из них – это шелта, на которой говорят ирландские путешественники. Другая – англо-цыганский язык, на котором говорят британские рома или английские цыгане. Это тайные языки?

Ответ неочевиден. В частности, шелта очень мало изучен и окружен множеством мифов и заблуждений. Прежде всего носители этого языка никогда не называли его шелта. В зависимости от диалекта сами путешественники называют его гаммоном или кантом, хотя последнее название довольно неудачно, учитывая криминальные ассоциации, связанные с другим, более старым кантом. Когда лингвисты в конце XIX в. обнаружили шелта, его провозгласили новым кельтским языком. Что было довольно странно, потому что грамматика шелта не имеет с кельтскими языками ничего общего. Лингвистов, вероятно, сбила с толку фонология (звучание) шелта, которая действительно напоминает ирландский гэльский, да и некоторые слова шелта имеют ирландские корни. Путь к этим корням был долог и извилист, но это и естественно, утверждали ученые, разве это не доказывает, что путешественники умышленно искажали слова, чтобы сбить с толку непосвященных?

Согласно нынешней точке зрения, ирландские путешественники как этническая группа когда-то говорили по-ирландски, затем прошли через период билингвизма и теперь для них, как и для большинства остальных жителей Ирландии, родной язык – английский, но в него входит множество слов ирландского происхождения, а по ходу дела добавляются новые слова. Поскольку они жили в некоторой изоляции от основного населения Ирландии, неудивительно, что их язык развился независимо от ирландского английского. В шелта, несомненно, отразилось стремление отгородиться от остального мира, но к этому все не сводится. Например, в число новых слов вошли обозначения для белки и слона – зачем бы они могли понадобиться тайному языку? Какую информацию, связанную с дикими грызунами и экзотическими толстокожими, хотели бы путешественники скрыть от окружающего мира?

Ирландские путешественники в 1954 г. В наше время традиционные повозки практически исчезли, уступив место современным трейлерам.

Romani wagon: National Library of Ireland/Wikipedia.

Об англо-цыганском известно больше, но по крайней мере одно заблуждение в отношении этого языка чрезвычайно распространено. Несмотря на свое название, он не является английской разновидностью цыганского языка – индийского языка (или группы языков), на котором говорят цыгане в большей части континентальной Европы. Когда цыгане появились в Британии (вероятно, в начале XVI в.), они действительно говорили на цыганском, но этот язык вышел из употребления еще в XIX в. Современные английские цыгане, как и ирландские путешественники, говорят по большей части на английском, но при этом используют много цыганских слов – вот эта смесь и называется англо-цыганским.

Оба языка можно использовать для того, чтобы окружающие ничего не поняли, и каждый их носитель подтвердит, что иногда так и происходит. Но это не значит, что они тайные, что на них говорят прежде всего для того, чтобы скрыть что-то от непосвященных. Присмотревшись к их реальному применению, исследователи выяснили, что основная задача этих языков – обеспечить внутригрупповое общение: с помощью специфических слов языка шелта или цыганского языка говорящий ссылается на общие со слушателем ценности и призывает его к солидарности. Употребление этих слов облегчает разговор на темы, которые иначе по какой-то причине могли бы оказаться неловкими.

Специалист по цыганскому языку Ярон Матрас приводит пример, когда тетя спрашивает четырехлетнюю девочку, где та взяла кусок хлеба, который ест. Девочка отвечает: I chored (stole) it (я его украла), имея в виду, что взяла хлеб со стола, который семья накрывала для гостей. Используя это цыганское – и потому внутрисемейное – слово, девочка признается в своем проступке и вместе с тем взывает к родственным чувствам тети. Аналогичный пример приводит и Алиса Бинчи, изучавшая речь ирландских путешественников: в приемной врача, полной посторонних, одна путешественница говорит другой: Galyune, the needjas are all sunyin’ at me, I’m aneishif, что означает: God, the people are all looking at me, I’m embarrassed (господи, все на меня смотрят, мне так неловко). Она не скрывает от окружающих ничего предосудительного, но говорит на шелта, чтобы вызвать сочувствие у другой путешественницы.

Во всем этом путешественники и цыгане, разумеется, не одиноки. Политиков многие из нас обвиняют в отъявленной лжи, а вот наши дети всего лишь рассказывают небылицы, да и сами мы лжем исключительно во спасение. Про преступников мы говорим, что они воруют, но свое воровство канцтоваров с работы предпочитаем называть заимствованием, а неподачу налоговой декларации – уклонением от уплаты налогов. Смена лексики во избежание неловкости – типичное человеческое поведение.

Использование этнических слов ради налаживания связей тоже широко распространено. Если два уроженца, допустим, Йорка или Абердина встречаются в другом регионе, они так и норовят ввернуть в разговоре какое-то местное словечко, даже если в целом придерживаются нормативного английского. То же самое верно в отношении двух британцев ирландского, пакистанского или тринидадского происхождения. И даже главная особенность тайных языков – элемент скрытности – типична для других контекстов: за границей мы с женой часто обмениваемся замечаниями на нидерландском о поведении окружающих (предположительно не понимающих по-нидерландски). Значит ли это, что мы используем тайный язык?

Так что называть шелта или англо-цыганский тайными языками было бы неправильно. Тем не менее их носители долгое время принадлежали к маргинальным слоям ирландского и британского общества, а маргиналы всего мира стремятся не доверять представителям государства, и у них припасена масса историй для обоснования такого недоверия. Может, шелта и англо-цыганский языки возникли не как тайные языки, но нетрудно понять, почему их скрытность стала цениться как дополнительное преимущество.

 Слово bloke (парень) могло быть заимствовано из шелта. А если слова pal (приятель), cove (пещера), chav (гопник), rum (в значении странный) и lush (пьяница) взяты, как принято считать, из цыганского, то англо-цыганский явно мог служить проводником.

 Koarig – женские половые органы. В английском нет слова, занимающего среднее положение между анатомическими терминами (vulva, vagina), непристойными вариантами, обозначаемыми с помощью звездочек, и эвфемизмами (yoni, flower, cooch). Koarig ближе всего к последней категории слов, но шелта придает ему уличный шик.