Лингво. Языковой пейзаж Европы Доррен Гастон

42

Роль личных связей в Монако

Монегасский

Трудно сочувствовать сверхбогатым людям, обосновавшимся в средиземноморской налоговой гавани Монако, но жалость к их детям может и шевельнуться, когда узнаешь, каково им приходится в школе. Если родителям достаточно знать английский или французский, то детям так легко не отделаться: им придется оттрубить семь лет в школе, изучая монегасский.

Монегасский! Небольшой диалект лигурийского, который, в свою очередь, всего лишь диалект итальянского. Родной язык примерно сотни человек, которые большую часть времени говорят по-французски. Этот язык вы не услышите ни по радио, ни по телевидению. А публикации на нем сводятся к выпуску календарей да переизданию патриотических стихов Луи Нотари, единственного известного писателя княжества. Монегасский вынужден обходиться без собственной Википедии – унижение, которого избежали даже скотс и мэнский, да и другие малые языки, которые не попали в эту книжку, – мирандский, понтийский греческий и выруский. Им не пользуется ни одна официальная организация даже в самом Монако. Короче, это язык, на котором едва ли говорит еще кто-либо где-либо, помимо школьников на уроках монегасского.

В таком суровом испытании бедные дети должны винить Жоржа Франци (1914–1997). Этот каноник кафедрального собора Монако был крайне удручен надвигающейся гибелью своего любимого диалекта. Но в отличие от большинства носителей исчезающих языков Франци имел на руках козырного туза: знакомство с князем Монако Ренье III и его супругой кинозвездой Грейс Келли. И вот пожалуйста: в 1976 г. Его Светлость соблаговолил издать указ, согласно которому монегасский язык стал обязательным для изучения во всех школах по всему княжеству (на всех его двух квадратных километрах!).

Конечно, можно только приветствовать подобные усилия по сохранению исчезающих языков. Но здесь есть одна странность: во Франции – стране, к которой Монако практически во всех отношениях принадлежит, – не делается ничего подобного для сохранения языков меньшинств. Там миллионы людей говорят на множестве региональных языков – от баскского, эльзасского и окситанского до бретонского, каталанского и фламандского. Но изучать эти языки в школе? Да никогда!

 В английском нет заимствований из монегасского, да и в других языках, скорее всего, их нет. Английское прилагательное Mongasque (монакский), которое на первый взгляд никак не связано с Monaco, образовано от местного слова Monegascu.

 Stincu или purpassu – икра (ноги), по-английски calf. Было бы гораздо удобнее, если бы анатомический термин в английском не совпадал с названием теленка (calf).

43

Возвращение с того света

Ирландский

Пребывание на грани смерти обычно сильно меняет человека: невозможно остаться прежним, взглянув на жемчужные врата. Это верно не только для каждого из нас, но и для языков.

Взять хоть ирландский гэльский (для краткости будем называть его просто ирландским). Это неординарный язык, даже если забыть о том, что он практически побывал в коме. Он гордится самой старой – после греческого – литературной традицией среди живых европейских языков. Еще в V в. нашей эры, когда жители Британии и континентальной Европы страдали от набегов неграмотных германцев, в Ирландии образованные люди сочиняли стихи на своем языке.

Но ирландский замечателен не только своей родословной. Он невероятно своеобразен и с лингвистической точки зрения. Если английский и языки континентальной части Центральной и Западной Европы настолько сильно влияли друг на друга, что приобрели целый ряд общих грамматических характеристик, которые лингвисты называют среднеевропейским стандартом, то ирландский развивался совершенно независимо. Как, кстати говоря, и другие кельтские языки, за частичным исключением бретонского. Эти языки, хотя и несут на себе черты фамильного сходства, тем не менее существенно отличаются от остальных индоевропейских родственников.

Еще одной особенностью ирландского является его фонология. Конечно, носители большинства языков по-своему шепелявят, шипят и хрипят, но три гойдельских языка (ирландский, гэльский, мэнский), которые вместе образуют подгруппу кельтских, делают со своими согласными такие необычные вещи, что их трудно описать обыденными словами. Достаточно сказать, что почти каждая согласная может быть произнесена одним из двух способов и что от этого зависит смысл многих слов.

Но как же случилось, что такой древний и самобытный язык оказался на грани гибели?

Ирландия, как и многие другие европейские страны, довольно рано перестала быть моноязычной: христианская церковь принесла с собой латынь; викинги, основавшие Дублин и другие города, говорили на древнескандинавском; британские захватчики – на нормандском и английском. Тем не менее ирландский оставался языком большинства населения, а элиты иностранного происхождения подвергались ирландизации. Однако в конце XVI в. ситуация изменилась. Правители Англии решили окончательно подчинить себе своих западных соседей и осуществили этот коварный план. К XVII в. они контролировали уже всю территорию Ирландии. Частые восстания жестоко подавлялись. За полтора столетия существенная часть кельтского населения – по некоторым оценкам, до трети – была либо убита, либо изгнана. Одновременно в Ирландии, по мере конфискации земли и раздачи ее британским колонистам, увеличивалось количество носителей английского и англо-шотландского. Более того, новое законодательство запрещало католикам (другими словами, носителям ирландского) владеть землей и брать ее в аренду, голосовать, получать образование, приобретать профессию и даже жить на расстоянии ближе восьми километров от крупных городов. Одним словом, большую часть населения намеренно лишили средств к существованию.

В XIX в. переход от ирландского языка к английскому был существенно ускорен Великим голодом. Несколько неурожаев картофеля подряд привели к кризисной ситуации, борьба с которой велась настолько неумело, что некоторые британские политики язвительно говорили о политике истребления. Всего за несколько лет от голода и его последствий умерло около миллиона человек, а еще больше людей эмигрировало, спасаясь от этой участи. Причем в обеих категориях было непропорционально много носителей ирландского. Сельское население продолжало сокращаться еще десятилетия после окончния голода. К моменту образования в 1922 г. Ирландского Свободного государства только несколько сотен тысяч из четырех миллионов его граждан говорили на ирландском. Причем большинство носителей ирландского оказались маргинальными во всех отношениях: они были бедны, малообразованны и жили в удаленных районах сельской местности.

Тут-то ирландский и оказался на краю бездны? Нет, дальше было еще хуже. Для националистов язык всегда был символом принадлежности к Ирландии. Придя к власти и желая возродить ирландский за счет английского, они стали проводить неподходящую для этой цели политику. Они превратили последний оплот ирландского – цепочку поселений вдоль западного побережья – в юридическое образование под названием гэлтахт в надежде, что оттуда язык сможет завоевать всю страну. Для ускорения процесса были предприняты попытки перевести образование по всей республике на ирландский язык. Но из-за нехватки учебников и квалифицированных преподавателей ничего не вышло. В конце концов от преимущественного преподавания на ирландском отказались, введя взамен обязательные уроки ирландского с преподаванием остальных предметов на английском.

Как ни удивительно, но в то время большинство сталкивалось с ирландским только в школе. За пределами гэлтахта все официальные объявления (даже дорожные указатели), образование, церковные службы и средства массовой информации были за редким исключением только на английском. В итоге в головах большинства ирландский воспринимался как язык прошлого, символ стародавней кельтской идиллии, а не язык, пригодный для современной жизни, не говоря уж о будущем.

Тем временем гэлтахт начал интегрироваться в Ирландию, где шла быстрая модернизация. Низкие цены на недвижимость привлекли в сельскую местность множество носителей английского, и вскоре бытовым языком общения там стал английский. В то же время некоторые носители ирландского в поисках работы переехали в города, и их дети росли уже не в ирландскоговорящей среде. В 1970-е казалось, что исчезновение ирландского неизбежно. Когда в 1973 г. Ирландия присоединилась к ЕС, правительство даже не потребовало добавления ирландского к списку его рабочих языков.

Вот когда язык был уже на волосок от гибели. Сначала его, беднягу, забил до бесчувствия колониальный громила, потом неумелый националистический врач не смог поставить его на ноги. Конец казался неизбежным. Если язык поддерживается только на школьных занятиях, а в повседневных разговорах с близкими и для других социальных контактов не используется, он явно доживает последние дни.

На велосипеде по гэлтахту – подъем всегда труден.

Gaeltacht: Sludge G/flickr.

Спасла ирландский инициатива снизу. На помощь ему пришли не только родные носители, но и примкнувшие к ним носители английского, которые хотели восстановить историческую справедливость и вернуть ирландский язык на его законное место. Гэлтахт продолжал становиться все менее ирландским, но Ирландия в целом шла к двуязычию. В 1972 г. началось государственное радиовещание на ирландском. В то же самое время стало расти число школ с преподаванием на ирландском языке (Gaelscoileanna). Таких школ в стране сейчас около 15 %, причем примерно половина из них – за пределами гэлтахта. В 1997 г. начал работать ирландский телеканал – Teilifs na Gaeilge (ныне TG4). Начиная с 2003-го госучреждения обязаны общаться с населением на обоих официальных языках. В 2007-м ирландский стал официальным рабочим языком ЕС.

Но, как уже было сказано, взглянув смерти в лицо, человек меняется – изменился и ирландский. Из тех примерно 90 000 человек, в чьей повседневной жизни присутствует ирландский, все большее число составляют городские высокообразованные жители, для которых ирландский – второй язык, и он у них – как бы это поделикатнее выразиться? – не совсем такой, каким был раньше. Некоторые вежливо называют его городским ирландским, другие насмешливо именуют Gaelscoil (школандским), ломаным и даже пиджином.

Разница довольно существенна. Как отметил несколько лет назад лингвист Брайан О’Бройн, городские жители, для которых ирландский является вторым языком, с трудом понимают носителей, а носителей – по большей части сельских жителей – раздражает произношение горожан. Он проанализировал ситуацию и обнаружил, что горожане упрощают две наиболее яркие особенности языка: одну – фонологическую, а другую – грамматическую. Нельзя сказать, что упрощения проводятся последовательно, но тенденция очевидна.

Чтобы представить себе, насколько ошеломляющим было его открытие, давайте примерим аналогичные изменения на английский язык. Что касается произношения, то представьте себе, что существенная и все увеличивающаяся группа носителей перестает различать rib и rip, bag и back, а также raise и race. А для грамматической аналогии представим, что они станут обращаться со многими неправильными глаголами, как с правильными, так что, например, вместо rose будут говорить rised, вместо won – winned, а вместо threw – throwed. От таких новшеств приверженцев традиций бросит в дрожь. А новаторы, со своей стороны, начнут испытывать трудности при расшифровке таких слов, как torn, bred и underwent, – они-то будут говорить teared, breeded и undergoed.

Вы можете возразить, что эти новаторы никакие не новаторы и должны просто перестать валять дурака. Но языковые изменения на редкость демократичны. Когда достаточное число людей начинает полагать, что прошедшее время от dare – это dared, исходная форма – durst – исчезает (как оно и произошло на самом деле), независимо от душевных терзаний остального населения. Обычно такого рода различия возникают между представителями разных поколений. А вот с ирландским раскол произошел между городскими и деревенскими жителями. И поскольку в численном отношении первые – на подъеме, а последних становится все меньше, то у новшеств есть все шансы стать новой нормой.

Так можем ли мы сказать, что ирландский чуть было не умер, а теперь возрождается? Отчасти да. Но, пожалуй, правильнее будет сказать, что традиционный ирландский умирает, а на его место приходит школьный ирландский.

 Среди заимствований из ирландского такие слова, как slew (поворот), galore (в изобилии) и trousers (брюки). Часто трудно различить, какие слова пришли из ирландского, а какие из шотландского.

 Bothntaocht – дружеские посиделки с переходом из дома в дом.

44

Не смешно

Гагаузский

Признайтесь: слово гагаузский трудно воспринимать всерьез. То ли оно с гусями связано, то ли что-то про леди Гагу, в общем, можно придумать кучу всего, но в голову не придет, что это название языка. Может быть, тут вопрос в привычке? Слова финский и чешский тоже казались бы нам забавными, напоминая о бандитских ножиках и детской спортивной обуви, если бы мы не слышали их достаточно регулярно? И наоборот, мы быстро привыкли бы к языкам с названиями гагаузский, белуджский и мазандеранский, если бы регулярно бывали в Гагаузии, Белуджистане и Мазандеране?

Может, и так. Но самим гагаузам это название тоже не всегда нравилось. В прошлом они называли себя греками (хотя по-гречески не говорят) или болгарами-христианами (что довольно странно, потому что никак не выделяет их среди других болгар, – они же все христиане, да и по-болгарски гагаузы не говорят). Когда в XIX в. настоящие болгары назвали их гагаузами, они поначалу оскорбились. Но, добившись в 1994 г. собственной автономии в составе румыноговорящей Молдовы, назвали эту автономию Гагаузией – обидный оттенок, видно, уже пропал.

Выпуск марок поставлен в Гагаузии на промышленную основу. Пристрастия гагаузов разнообразны и могут показаться странноватыми.

На этой новобразованной территории (чуть больше Лондона с предместьями) преобладают гагаузы. Здесь около 150 000 человек говорит на гагаузском языке, который сильно напоминает турецкий. Сходство настолько сильное, что носители нормативного турецкого практически понимают гагаузскую речь, если не учитывать периодически мелькающие то там, то тут болгарские и русские заимствования. Но подобно тому, как немцам кажется смешным нидерландский, а нидерландцы, в свою очередь, хихикают над африкаанс, так и туркам иной раз трудно не смеяться над гагаузским.

Смех у них вызывают грамматические несуразицы, которые гагаузский позаимствовал у двух славянских языков – болгарского и русского. Прежде всего порядок слов: в гагаузском прямое дополнение стоит после глагола: ребенок ест (глагол) мороженое (прямое дополнение). Туркам это кажется безумно смешным, ведь ясно же, что всякий разумный человек скажет: ребенок мороженое ест. Другое забавное славянское заимствование – это гагаузская привычка различать мужчин и женщин. Почему король – это padiah, а королева – padiahka? Почему колдунью (bcuyk) называют одним словом, а колдуна (bc) – другим? Курьезное извращение, по мнению турок. Одного слова за глаза хватает.

Нам-то как раз то, что веселит турок, кажется естественным. Для нас гагаузский не смешнее английского, если, конечно, отвлечься от названия. Ну и от марок, пожалуй.

  Английский не заимствовал из гагаузского ни одного слова, и, по-моему, ничего не потерял.

45

Смерть языка

Далматинский

Языки редко погибают с грохотом (чаще – со стонами), но именно так и произошло 10 июня 1898 г., когда в ходе дорожных работ на адриатическом острове Крк взорвалась мина. Несчастный случай унес две жизни: погиб некий Туоне Удайна, а вместе с ним скончался и далматинский язык – больше на этом языке было некому говорить.

Если Удайну смерть настигла внезапно, то смерть далматинского ожидалась уже давно. Этот потомок латыни обитал в районе восточного побережья Адриатического моря и был маргинальным почти что с самого начала – ведь большую часть Балкан уже к VI в. захватили славяне. Далматинскому удалось удержаться на горстке островов возле Истрии и в нескольких городах южнее полуострова – самый крупный из них был Дубровник (или, по-далматински, Рагуза). Даже в период наивысшего расцвета языка на нем, скорее всего, говорило не более 50 000 человек. Тексты на нем едва ли сохранились, потому что вряд ли были написаны. В Дубровнике язык исчез в XVI в. А к XIX в. он обитал всего лишь на одном острове: Крк (по-хорватски) или Викла (по-далматински). И то как язык меньшинства.

Только связи с Венецией позволили романскому малышу так долго противостоять натиску окружавшего его славянского большинства. Венеция не одну сотню лет была столицей обширной морской империи, охватывавшей большую часть Восточной Адриатики, и постоянное общение с венецианцами, должно быть, сыграло свою роль в сохранении романского языка на Далматинском побережье. Рагуза вышла из-под власти Венеции в 1358 г., а связь Крка с Венецией продолжалась намного дольше – поэтому тут и уцелел далматинский. Однако 18 апреля 1797 г. Венеция перестала быть независимой республикой, и с этого момента дни далматинского были сочтены. И насчиталось их 36 942 штуки.

Лишь в 1897 г. кто-то наконец додумался, что этот практически незадокументированный язык стоит сохранить на память потомкам. В тот год итальянский лингвист Маттео Бартоли начал опрашивать Туоне Удайну. Оба они не очень-то подходили для такой работы. Для Удайны далматинский не был родным, да и в последние двадцать лет – после смерти родителей – у него совсем не было практики. К тому же его произношение оставляло желать лучшего: Удайне было далеко за шестьдесят и у него не осталось ни одного зуба. Что касается Бартоли, то он усердно занимался романскими языками, но и у него были свои недостатки. По словам гораздо более выдающегося лингвиста Джакомо Девото, «ему был чужд интерес к фонологии, синтаксису, стилистике, грамматике и общему описанию системы».

Не стоит, впрочем, думать, что, если бы более дотошный лингвист смог подольше пообщаться с далматиноговорящим обладателем полного комплекта зубов, у нас было бы полное и надежное описание далматинского. Когда на языке говорит всего один человек – язык уже мертв. Язык живет разговорами, поэтому в одиночку сохранить ему жизнь невозможно – одному человеку под силу разве что вспомнить все, что вспомнится.

Незадачливый Туоне Удайна, последний далматиноговорящий в мире

«Смерть последнего носителя» звучит очень драматично (выигрышная тема для СМИ!), но языки умирают постоянно. Подсчитано, что примерно у пятисот языков осталось меньше чем по сто носителей, а примерно пятьдесят языков знают по одному человеку. В 2013 г. в Латвии умер последний человек, для которого родным был ливский. В 2012-м в Шотландии скончался последний носитель кромартского языка. А вот чуть менее мрачная вариация на ту же тему: сообщается, что в 2011 г. два последних носителя языка ауапанеко в Мексике перестали разговаривать друг с другом. Тоже грустная история. Но в рассказе о далматинском драматизма больше.

 Английский не позаимствовал у далматинского ни одного слова. Собаки далматины названы по имени региона, но неизвестно, здесь ли была выведена эта порода.

 Vu – вы (множественное число). Это существенный пробел в английском. Vu произносится, как французское vous, да и значения у них одинаковые.

46

Корнуолльские раскольники

Корнский

Жив ли корнский? В значительной степени это вопрос веры. До недавнего времени неверующие могли апеллировать к атласу языков ЮНЕСКО, где корнский числился покойным. И в этом не было ничего удивительного, если учесть, что женщина, которую принято считать Последним Истинным Носителем, – некая Долли Пентрит, торговка рыбой из Маусхоула, – умерла в 1777 г. Правда, скончавшийся в 1891 г. в возрасте 79 лет Джон Дэйви знал некоторые корнские слова и выражения, которые слышал в детстве от отца, но неясно, говорил ли он когда-нибудь на этом языке. Горстка людей с некоторыми познаниями в корнском даже пережила Джона Дэйви, но опять-таки они по-настоящему на этом языке не говорили. Похоже, что Долли Пентрит действительно была его последним носителем.

Однако истинные верующие не считают смерть концом всего, поэтому начиная с XIX в. предпринимались многочисленные попытки воскресить язык. В наше время благодаря Интернету воскресение стало, как никогда, реальным, даже если проповедовать приходится не на локальном, а на глобальном языке: практически все материалы портала www.magakernow.org.uk, который славит корнский как родной язык региона, написаны на английском.

На мели, но в ожидании прилива. Обратите внимание на корнуолльский флаг.

High Tide: David Merrett/flickr.

Хотя для жителей Корнуолла первым языком продолжает оставаться английский, родной язык чувствует себя сейчас намного лучше, чем прежде. С начала XX в. тысячи людей научились говорить на корнском, так что сейчас несколько сот жителей используют его в повседневной жизни. Воскресить удалось и некоторые другие языки, такие как мэнский (см. следующую главу), но у корнского есть одна особенность: его воскресители никак не могут договориться о том, что именно нужно воскрешать.

Если первый влиятельный возрожденец, Генри Дженнер, вполне логично положил в основу своего написанного в 1904 г. учебника тот язык, на котором говорили и писали в последнее столетие жизни корнского, то его ученик Роберт Мортон Нэнс занял более радикальную позицию. Поскольку лучшая пора литературного корнского пришлась наСредние века, убеждал он, давайте воскрешать язык того времени. При этом его версия отличалась от варианта Дженнера не только орфографией: Нэнс возродил множество старых слов, которые не поняла бы Долли Пентрит и ее современники. Создание Нэнса получило название Единый корнский (Kernewek Unys) и до 1980-х считалось стандартом.

В конце XX в. возникло еще несколько конфессий, славивших Общий корнский (Kernewek Kemmyn), Пересмотренный единый корнский (Kernowek Unys Amendys) и Современный или Возрожденный поздний корнский (Kernuack Nowedga или Kernuack Dewethas). Создатели каждого канона стремились упорядочить правописание, но шли при этом разными путями. Кроме того, сектанты не могли договориться, какую модель лучше брать за основу: должны ли словарь, грамматика и произношение корнского отражать Средние века, XVI или XVIII век?

Едины они были в одном: раскол неприемлем. Объединение всех деноминаций стало особенно важным в 2002 г., когда британское правительство в рамках Европейской хартии региональных языков и языков меньшинств официально признало корнский, без указания конфессии. Последователи разных вероучений начали переговоры об унификации и в 2008 г. объявили о достижении компромисса, названного Стандартной письменной формой. Официальный перевод этого названия на корнский – Furv Skrifys Savonek, но сторонники Пересмотренного единого корнского предпочитают иной вариант: Form Screfys Standard. Унификация не такой простой процесс.

Инакомыслие не было истреблено полностью, но отныне всякий, кто хочет выучить корнский, следует Стандартной письменной форме (СПФ). В области произношения СПФ занимает промежуточное положение между существующими стандартами. Это может быть разумно, но в результате произношение современного корнского отличается от всех существовавших ранее версий. Компромиссное решение было принято и в отношении лексики: в словаре СПФ есть много синонимов, часть из которых предложена «медиевистами», а часть – «модернистами» (теми, кто предпочитает корнский XVIII в.). Иногда синонимы возникают просто из-за сдвига в произношении, случившегося после Средних веков. Например, старое слово penn (голова, конец, верхушка) модернистами произносится как pedn. В других случаях разница более существенна: например, медиевисты называют университет pennskol, а модернисты говорят universita – именно так, как могла бы сказать Долли Пентрит. В отношении современных понятий тоже возникают разногласия: одни предлагают создавать новые термины на чистокровном корнском – например plasen arhansek (серебряный диск), а другие предпочитают заимствования, такие как cidi, или CD. Иногда жизнь побеждает теорию, и английский навязывает себя независимо от словарей: несмотря на наличие для обозначения картофеля фри двух корнских слов: asklos и более современного – skobmow, некоторые носители корнского не моргнув глазом закажут chips.

Помогла ли СПФ укреплению веры? Похоже, что да. ЮНЕСКО, например, уверовала в воскрешение корнского и исправила свой атлас: теперь корнский указан в нем как язык, который находится на грани исчезновения. А в марте 2014 г. основная организация по корнскому языку получила правительственную субсидию в размере 120 тысяч фунтов. Компромисс 2008 г. неплохо окупился.

 Gull (чайка) – слово, заимствованное из кельтского; скорее всего, донором выступил корнский, в котором есть слово guilan. Puffinупик) тоже мог быть заимствован из корнского.

 Слово henting, означающее проливной дождь, очень уместно для описания выходных в Корнуолле и передает zuggans, суть. Zuggans происходит от корнского sugen – сок или эссенция. Henting относится не к (кельтскому) корнскому, а скорее к англо-корнскому диалекту.

47

Отшатнувшись от пропасти

Мэнский

Остров Мэн расположен посередине Ирландского моря в пределах видимости из Англии, Шотландии, Ирландии, а в хорошую погоду – и Уэльса. Поэтому неудивительно, что еще двести лет назад местные жители говорили на мэнском гэльском, кельтском языке, родственном ирландскому и шотландскому гэльскому. Мэнский умудрился уцелеть, когда в конце первого тысячелетия на острове обосновались викинги. А вот с британцами дело вышло хуже. В 1640-е войска графа Дерби (тогдашнего правителя острова Мэн) вступили в борьбу с ополчением Вильяма Кристиана (по-мэнски Illiam Dhone) – так начался затяжной конфликт между английским правящим классом и носителями мэнского. Затем на сцену вышел туризм. В XIX в. толпы британских отдыхающих смогли обеспечить обнищавшему острову долгожданный приток капиталов, но они же ускорили угасание мэнского: ведь привечать клиентов нужно было на английском.

Вскоре мэнский перестали считать настоящим языком (hengey firrinagh), приемлемым для общения (cha nel eh feeu loayrt). Общий приговор был: на нем не заработаешь ни пенни – cha jean oo rieau cosney ping assjee. Три поколения назад школьников ставили в угол за разговоры на мэнском в классе. К началу 1950-х примерно из 70 000 жителей острова только двое были носителями мэнского и обоим было за семьдесят. Еще 58 знатоков мэнского выучили его уже взрослыми. В 1974-м после смерти Нэда Маддрелла (Ned Beg Hom Ruy) мэнский потерял своего последнего носителя, хотя и для Нэда мэнский был не совсем родным – он начал учить этот язык в три года.

Местный диалект английского, конечно, сохранял некоторые кельтские особенности, да и до сих пор сохраняет. Например, нельзя провести на острове и часа, чтобы не услышать слова yessir, которое обычно вставляют в конце предложения в качестве легкого подтверждения, типа: That’s a nice dog you’ve got there, yessir (у вас классная собака, ей-богу). Слово выглядит и звучит как yes, sir (да, сэр), но, скорее всего, это английская версия мэнского слова uss (эквивалента французского toi), означающего ты. Или еще тут говорят there is good English at Franois (Франсуа хорошо говорит по-французски) и, что они have fallen their keys to the ground (уронили ключи на землю), потому что так принято говорить по-мэнски. Похоже, однако, что ассимиляция мэнского языка завершилась в середине 1970-х.

Но теперь, благодаря усилиям отдельных лиц и организаций, язык отступил от края пропасти. В 2001 г. Bunscoill Ghaelgagh (гэльская начальная школа) открыла двери для всех семерых своих учеников. Сейчас в ней учится семьдесят, и она крепнет день ото дня. Школа объявлена зоной мэнского, и родителям, чтобы не отставать от детей, тоже приходится осваивать мэнский. Как жалуется одна из мам: «Сын не принимает меня всерьез, если я выговариваю ему по-английски».

Мэнский флаг – древний символ, используемый и на Сицилии

Некоторые родители боятся, что их дети «отстанут на старте», изучая нишевый язык, грамматика которого мало похожа на грамматики других европейских языков. Однако по свидетельству учителей, работающих с учениками как из гэльской, так и из обычных школ острова, ученики гэльской быстрее, чем их сверстники, осваивают французский. И не только французский – похоже, им и другие предметы даются легче.

Тем временем взрослые жители Мэна восстанавливают связь со своим культурным наследием на занятиях, где упор делается не на учебники и словари, а на освоение устной речи путем подражания – ведь взрослые могут упасть духом, увидев, что мэнский устроен совсем не так, как английский. Начинающему не осилить мэнское произношение, если он будет отталкиваться от написания слов – орфография мэнского так же непостижима, как и орфография родственных ему шотландского и ирландского гэльского, хотя и совершенно иная.

Еще больше пугает грамматика. И речь не только о сводящей с ума привычке кельтских языков без всякй видимой причины менять первую букву слова, которая совершенно обескураживает новичков. Англоязычным трудно привыкнуть и к гойдельскому порядку слов: глагол-субъект-объект. Их ставит в тупик и отсутствие глагола to have (иметь): в мэнском нельзя иметь вещи – они у вас просто есть. Не вы имеете машину, а она у вас есть; если вы хорошо говорите по-мэнски, то этот язык у вас есть. А если вам надо что-то сделать, то вы скажете ta orrym jannoo (у меня необходимость сделать).

А еще в мэнском нет ни да, ни нет. Ответ на вопрос должен включать соответствующий глагол в нужном времени. Вы продали свой дом? – Я продал и так далее. Если вам задали уж очень заковыристый вопрос, то можно вывернуться, ответив shen eh (так оно и есть), но если оно вовсе не так, то вы в тупике, потому что у shen eh нет нормального отрицания.

Благодаря гэльской школе и курсам для взрослых мэнский – всем смертям назло – неплохо себя чувствует с помощью системы поддержки жизнедеятельности. Хотя на мэнском языке бегло говорят не более двухсот местных жителей, на нем ежегодно печатается несколько новых книг – от детективов до переводов детской классики. Есть даже ежемесячные соревнования по игре в «Эрудит». Конечно, игрокам требуется куча букв y и h и прорва гласных. Иначе как бы они составляли слова типа treechoshagh (тренога), hengoaylleeaght (лингвистика) или neuymmyd (злоупотребление)? И никого не волнует, если слово не уместилось на игральном поле, – можно использовать хоть весь стол. Scummey shen – не обращайте внимания.

 В нормативном английском нет заимствований из мэнского. Некоторые полагают, что слово smashing произошло от мэнского s’mie shen (это хорошо), но это маловероятно.

 Tayrn – нести, поднимать, тащить, волочить, тянуть, дергать, буксировать, тралить, передвигать, увозить или вытаскивать (и это только половина). Слово покрывает широкий спектр физических усилий.

Часть 8

Созидатели и энтузиасты

Лингвисты, оставившие след

Язык, как правило, – продукт коллективных усилий, если не считать искусственные языки, такие как эсперанто. Однако и некоторые естественные языки весьма обязаны отдельным людям, которые установили стандарт либо произношения (словацкий и германские языки), либо правописания (македонский и турецкий). А некоторые старые версии языков и диалектов были бы забыты, если бы не вмешательство увлеченных лингвистов (албанский).

48

udovt tr – герой-лингвист

Словацкий

Современные лингвисты редко высовываются за пределы академической науки. Их публичные выступления обычно сводятся к защите собственных теорий или фондов на научные исследования. Говорить о насущных проблемах своего времени они не стремятся. А если кто-то и заговаривает, то чаще всего оказывается Ноамом Хомским.

Но так было не всегда. Многие лингвисты XIX в. имели радикальные националистические взгляды и тягу к общественной деятельности, особенно в той полосе Европы, которая протянулась от Финляндии до Греции. И самым активным националистом такого рода был, безусловно, udovt tr.

Вам знакомо это имя? Конечно нет. За пределами своего региона он совершенно неизвестен. Да и перенасыщенное диакритикой имя только усугубляет дело, хотя произнести его вовсе не так трудно, как можно подумать: Людовит Штур – вот так примерно.

Неизвестного большинству европейцев Штура на его родине, в Словакии, знают все. Многие его соотечественники могут наизусть декламировать его стихи. (Общественные деятели прошлого зачастую писали стихи, не имея возможности выступить по телевидению, как это делают нынешние.) Дом, в котором он родился, теперь музей[7], как и тот дом, в котором он умер. По всей стране ему установлены памятники. В течение короткого периода, когда у Словакии была собственная валюта (в конце XX – начале XXI в.), на купюре в 500 крон был размещен его портрет. И его не просто наградили орденом – в его честь орден учредили.

Штуру наконец-то отдано должное – банкнотой в 500 крон.

Great Dictator: Wikipedia.

Но сам он, должно быть, считал, что его жизнь не удалась. В полном событий и надежд 1848 г. его страстная мечта – получение словаками автономии и утверждение словацкого государственным языком – была, как никогда, близка к осуществлению. Но вскоре надежды были вдребезги разбиты: Словакия осталась в составе Венгрии, а словацкий язык не получил официального признания. Упорная деятельность Штура в качестве члена парламента, политического деятеля и даже сторонника вооруженного сопротивления не привела к успеху.

Затем рок стал преследовать его семью. Сначала умер его брат Карол, оставив семерых детей, – Людовит взял их на свое попечение. После этого в течение двух лет умерли его отец, мать и ближайшая подруга. Следующим, через два с половиной года, в возрасте сорока лет умер сам Штур. В его смерти не было ничего героического: во время охоты он споткнулся и нечаянно выстрелил. Пуля попала в ногу, и через несколько недель, 12 января 1856 г., он умер.

В честь чего тогда все эти памятники, музеи и банкноты? Главным образом из-за его основного достижения – создания единого словацкого языка. Вернувшись из Германии, где он прошел курс лингвистики, Штур начал разработку нового словацкого стандарта, взяв за основу центрально-словацкие диалекты. До этого у словаков было два литературных языка: католический, основанный на западных диалектах, и протестантский – несколько «ословаченная» версия чешского. Новый стандарт явился результатом коллективных усилий целой группы писателей и лингвистов, но Штур еще со школьных времен неизменно становился лидером любой группы, к которой присоединялся. Поэтому Nauka rei Slovenskej (Наука словацкого языка) – прескриптивная грамматика и орфография словацкого языка – была опубликована в 1846 г. под его именем. А тем временем он и его соратники использовали новый язык в националистических поэмах, газетах и книгах. В дальнейшем орфография была модифицирована – не всегда в лучшую сторону – но тем не менее сегодняшний письменный словацкий в значительной степени следует «Науке». Вот почему словаки так восторженно относятся к Штуру: ведь это он создал словацкий язык, а словацкий язык создал Словакию, хотя последнее произошло намного позже.

 Dobro – тип гитары, разработанной братьями Допьера, американцами словацкого происхождения. Слово dobro является сокращением слов Dopyera Brothers, но при этом неслучайно означает по-словацки хорошо.

 Prozvonit – позвонить кому-то по телефону и после одного гудка повесить трубку, чтобы абонент перезвонил или просто получил нужный сигнал. Удивительное количество языков имеет для этого специальное слово. Например, в испанском – dar un toque (постучаться).

49

Отец албанистики

Албанский

Кого, кроме албанских ученых, может заинтересовать албанский язык конца средневековья? Этот предмет не только далек от нас, но и плохо поддается определению. Самые старые из сохранившихся на албанском языке текстов датируются XV в., а первое упоминание о самом языке относится к 1285 г.

Отсюда, впрочем, не следует, что до этого албанского не было. Когда-то давно он, видимо, выделился из индоевропейской семьи, к которой принадлежат почти все европейские языки. В течение какого-то времени он мог скрываться под именем фракийского, дакийского или иллирийского: эти языки существовали, и один из них мог быть предшественником современного албанского.  любом случае за столетия римской оккупации албанцы заимствовали из латыни сотни слов, которые их потомки и сейчас – в трансформированном виде – используют: bekoj (благословлять) происходит от benedicere, gaz (радость) – от gaudium.

До XI в. албанцы, вероятно, занимались сельским хозяйством на внутренней территории Балкан, севернее своего нынешнего места проживания, и остальной мир очень мало обращал внимания на них и еще меньше – на их манеру говорить. Захватить более существенную территорию и языковой ареал им удалось лишь позже. Ныне албанский является языком большинства не только в Shqipёria (как по-албански называется Албания), но и на большей части Косово, а также в некоторых регионах Македонии и Черногории. Помимо этого албаноговорящие меньшинства – уже много столетий – проживают в Греции, Италии, Турции и почти во всех Балканских странах.

Хватит уже об этом – в конце концов, кого может интересовать история албанского? Например, Норберта Йокля. Так называемый «отец албанистики» родился в 1877 г. в еврейской семье в Бизенце (ныне город Бзенец Чешской Республики). Он был австрийцем и работал преподавателем индоевропейской лингвистики в Венском университете, занимаясь изучением, в частности, албанской этимологии и языковых связей между Грецией и Албанией. Он был холостяком, полиглотом и малообщительным человеком – классический тип довоенного ученого.

В 1938 г., после того как нацистская Германия аннексировала Австрию, Йокля как еврея уволили из университета. Чтобы избежать дальнейших преследований, он подал заявку на получение статуса полуеврея, но получил отказ. Пытался устроиться на работу за границей – не удалось. Итальянский коллега хотел помочь ему с переездом – вместе с библиотекой и прочим – в Албанию, тоже не получилось. Затем, в мае 1942-го, Йокль был отправлен в концентрационный лагерь, в Белоруссию. Что было дальше, точно никто не знает, известно лишь, что Йокль в том же месяце или чуть позже умер насильственной смертью.

Долгие десятилетия исследование Йокля лежало заброшенным: 1500 страниц текстов XVI–XVIII вв. ждали, пока кто-нибудь проявит к ним интерес. Казалось, с убийством Норберта Йокля албанский язык осиротел. Заграничные ученые были слабо знакомы с современным албанским, не говоря уж о старинном, а местные ученые сторонились этих документов. В Албании установилась коммунистическая диктатура, и там не поощрялось изучение домарксистских текстов. Причем тексты были не просто домарксистскими, но еще и католическими, а Албания в 1967 г. официально приняла атеизм. Фашисты убили главного исследователя документов, потому что порицали его веру, а коммунисты игнорировали ключевые исторические документы, потому что порицали веру их авторов.

С начала 1990-х Албания начала возвращаться к нормальной жизни. Людям снова разрешено интересоваться собственным прошлым и историей своего языка. Но кто удовлетворит их любопытство? Отечественные ученые, желающие изучать старые книги, наталкиваются на труднопреодолимые препятствия. Одно из них – нехватка денег, да и католическая природа текстов по-прежнему вызывает затруднения. Росшие атеистами, современные ученые плохо разбираются в религиозных вопросах, кроме того, в этой части мира христианство много столетий назад уступило исламу.

Похоже, что марки служат для лингвистов главной наградой. Здесь Албания чествует опекуна своего языка – Норберта Йокля.

И за границей вопрос не вызывает особого интереса. В наше время проект исследования без видимой экономической отдачи не привлекает научные круги, власть имущие. Но, как доказал Йокль, научное направление может жить даже усилиями одного человека. И в албанистике такой человек снова нашелся. Его зовут Йоахим Метцингер, и вместе со своим руководителем Штефаном Шумахером, специалистом по индоевропейским языкам, он снова положил под микроскоп тексты Йокля. Ученым удалось извлечь из них новую удивительную информацию. Скромный албанский оказался прародителем балканской привычки приклеивать артикли в конце существительных (как бы housethe вместо the house) и источником множества заимствований в румынском. Вас это последнее открытие, возможно, не слишком взволнует, но в Румынии оно вызвало сильнейшее беспокойство: тамошние лингвисты предпочли бы, чтобы это были заимствования из дакийского (мертвого античного языка), а не из албанского, который они считают неотесанным языком захолустья.

В лице Метцингера и Шумахера бедная сиротка нашла новых австрийских попечителей. По странному совпадению они тоже работают в Венском университете. Дело Йокля нашло своих продолжателей.

 В английском нет заимствований из албанского. Возможно, единственное албанское слово, которое используется в английском достаточно часто, – это слово lek – албанская валюта, названная в честь Александра Македонского. Не следует путать с зоологическим термином lek (токовище), заимствованным из шведского.

 Teze – тетя со стороны матери; dajo – дядя со стороны матери; hall – тетя со стороны отца; xhaxha – дядя со стороны отца.

50

Неожиданный стандарт

Германские языки

Почему датский, норвежский и шведский не считаются диалектами одного и того же языка, несмотря на их схожесть вплоть до взаимопонятности? Вопрос может показаться странным. В конце концов, почти у каждой европейской страны есть собственный язык. Но посмотрите на карту Европы начала XV в. На ней есть все три скандинавские страны, хотя и в иных, чем ныне, границах. Зато нет страны, которую можно было бы ожидать увидеть к югу от них: Германии. Вместо одной страны перед нами целая мозаика небольших государств, по-немецки Kleinstaaterei. Конечно, был немецкий император – формальный глава империи, включавшей в себя большую часть современной Германии, а также Швейцарию, Австрию, страны Бенилюкса, Чешскую Республику, Словению и большие куски Франции, Италии и Польши. Но этот мультиэтнический и многоязычный гигант состоял из множества практически независимых государств. Он больше походил на ЕС, чем на США.

Однако отсутствие общей государственности не помешало немцам выработать единый немецкий язык задолго до произошедшего в 1871 г. политического объединения. Даже Австрия и немецкоязычная часть Швейцарии восприняли соседский стандарт как родной. Но что самое удивительное: единый язык возник несмотря на то, что немецкие диалекты гораздо более разнообразны, чем скандинавские.

Немецкий бестселлер: «Застольные беседы» Мартина Лютера, издание 1581 г. Лютер много сделал для унификации немецкого языка. Вплоть до 1940-х все немецкие тексты печатались готическим шрифтом.

В XV в. Грета из Гамбурга и Урс из Цюриха с трудом могли бы объясниться, если б только оба не говорили на латыни. Урсу, может, и удалось бы разбавить свой швейцарский диалект так, чтобы немецкие южане смогли его расшифровать, но все равно его речь была бы весьма далека от нижненемецкого Греты. А в Скандинавии, где у каждой страны был свой язык, разница между ними была гораздо менее очевидна, чем разница между верхне– и нижненемецким (верх и низ здесь характеризуют географическое, а не социальное положение). Более того, в наше время все три языка испытали сильное влияние нижненемецкого, что еще больше увеличило их сходство. Это не значит, что Эрик из Копенгагена, Эрик из Уппсалы и Эйрик из Бергена могли болтать между собой без всяких затруднений. Но в то время путешественники были готовы в чужих краях преодолевать языковые барьеры, а барьеры, стоявшие между тремя Эриками, преодолеть было несложно.

Так как же политически раздробленная Германия смогла победить свой Вавилон диалектов и создать единый язык – язык Гёте, Вагнера и Меркель, язык, на котором теперь говорит 100 миллионов, притом что гораздо менее раздробленная Скандинавия со своими 20 миллионами жителей оказалась по меньшей мере с тремя языкаи на руках? Вернемся в Германию XV в. Какого будущего можно было ожидать для множества ее региональных языков? На первый взгляд среди них не было претендента на общегерманское господство. Экономическое превосходство севера шло на спад, а вместе с этим проходила и пора расцвета нижненемецкого. На востоке обширный регион находился под властью Габсбургов, но здесь говорили на нескольких языках (немецком, чешском, словацком, словенском и итальянском), поэтому он плохо подходил для роли колыбели единого языка. Периферийные диалекты лоскутного одеяла Kleinstaaterei были слишком далеки от центра: ни у швейцарского, ни у нидерландского – который в то время считали немецким – шансов не было.

В то же время между всеми этими маленькими, крошечными и малюсенькими немецкими государствами шло – невзирая на границы – интенсивное общение, поэтому нужда в лингвистическом компромиссе была, и найти его, вероятнее всего, можно было в географическом сердце германских земель, таких как Гессен, Саксония и Тюрингия. Из этих трех Саксония к тому времени была политически самой сильной, поэтому письменный стандарт (или язык канцелярии), выработанный к концу 1400-х в саксонском суде, был самым серьезным претендентом на верховенство. Но у него были и сильные конкуренты, в особенности судебные языки Праги и Вены, а также язык передвижного Имперского суда. Они основывались на южных диалектах и поэтому были малопривлекательны для северных немцев, но зато имели значительное политическое влияние. Тогда трудно было предвидеть, что немецкий язык будет когда-нибудь стандартизирован.

Решающую роль тут сыграл Мартин Лютер. Уроженец местечка Эйслебен, он говорил на местном саксонском диалекте, и именно этот диалект распространился по всему немецкоговорящему миру, когда Лютер опубликовал свой перевод Библии. Значит ли это, что современные немцы говорят на саксонском? Вовсе нет. Более того: в нынешней Германии саксонский диалект считается самым непрестижным. Это видимое противоречие легко объяснить: хотя язык саксонской канцелярии, на который Лютер перевел Библию, был основан на устном саксонском, его орфография неточно отражала особенности местной речи. В устной речи саксонцев некоторые звуки совпадали, а в других диалектах различались: например, если в этих диалектах были слова Blatt и Platt, то в саксонском они читались одинаково; то же относится и к словам Rben и rieben. Поскольку в основу «правильной» речи легла орфография Лютера, нормативный язык отклонился от небрежного саксонского произношения. В результате в современном немецком различаются p и b, t и d, и i и т. п.

В области религии Мартин Лютер был самой влиятельной фигурой своего времени. Однако оказалось, что проведенная им Реформация затронула еще более широкую сферу, чем можно было подумать: автор самого популярного бестселлера со времен изобретения печатного станка, он стал и отцом современного немецкого.

51

Бесперспективняк

Эсперанто

Глядя на европейские языки, иной раз думаешь: уж не специально ли они созданы такими запутанными и нелогичными, чтобы их носители могли чувствовать свое превосходство перед иностранцами, которым никогда не освоить все эти тонкости? Конечно, естественные языки никто специально не создавал: русские не изобретали свою головоломную систему склонения, а немцы не выбирали себе непостижимую схему формирования множественного числа. Вся эта заумь досталась им по наследству, вместе с глубокой к ней привязанностью.

Но один европейский язык действительно был разработан по плану, и его трудности заставляют носителя английского гадать, о чем – черт побери! – думал его создатель. Создателя звали Людвик Лазарь Заменгоф (1859–1917), а его создание – эсперанто.

Трудность эсперанто может показаться удивительной. Ведь он был задуман как практичное и легко постигаемое средство общения в мире, где технический прогресс все ближе сводит народы. И название его переводится как перспективный. Все верно. И Людвик Лазарь Заменгоф как никто другой подходил на роль создателя такого средства общения: он владел примерно дюжиной языков, но – к счастью! – не был профессиональным лингвистом. Лингвисты – прекрасные исследователи, но обычно избегают всякого вмешательства в естественное развитие языка.

Заменгоф не мог не заметить, что из всех известных ему языков английский во многих отношениях был в изучении проще других. И тем не менее, мастеря эсперанто, он снабдил его такими заморочками, на которые могли не обратить внимания его восточноевропейские земляки (он родился на территории современной Польши у говорящих на идише родителей – выходцев из Литвы), но которые неизменно сбивают с толку носителей английского.

Почему эсперанто так плохо дается англоязычным? Во-первых, в нем есть падежи. Если человек что-то делает, то на эсперанто он viro: la viro vidas hundon (человек видит собаку). Но стоит им поменяться ролями, как он становится viron: la hundo vidas viron (собака видит человека). (С собакой, заметьте, происходят аналогичные трансформации.) Может быть, это не так уж и сложно, но у тех, кто раньше с падежами не сталкивался, т. е. практически у всех, кто живет севернее, западнее или южнее Германии, на привыкание к ним уходит много времени. (А для носителей французского, итальянского и испанского la viro звучит просто неправильно. Il viro или el viro было бы нормально, но la viro? Чем вызвана смена пола?)

Во-вторых, эсперанто мудрит и с прилагательными. Например, красивая девушка это la bela knabino (что опять-таки само по себе странно: кажется, что knabino – слово мужского рода), но если девушек две, то окончание меняется не только у них самих, превращая их в knabinoj (какая уж тут красота!), но и у прилагательного: belaj. Зато артикль остается неизменным: la belaj knabinoj (красивые девушки). Насколько мне известно, такого нет ни в одном европейском языке.

Вывески, написанные на эсперанто (хотя и не совсем правильно), из фильма Чаплина «Великий диктатор»

Или вот еще глаголы. Если судить по первым главам учебника, тут Заменгоф не подкачал: глаголы просты и регулярны – загляденье. Но как только выходишь за пределы базового уровня, выясняется, что у глаголов эсперанто есть и неожиданные навороты, и один из худших – причастия. В естественных европейских языках причастия чаще всего имеют две формы: активные (типа seeing) и пассивные (типа seen). В эсперанто таких форм шесть: три пассивных и три активных. Так что, например, выступающий с речью можно выразить словами parolonta, parolanta или parolinta, в зависимости от того, предстоит ли выступление в будущем, происходит ли оно в настоящее время или уже закончилось.

И дальше в том же роде – одна диковинка за другой. Вместо того чтобы сказать She wrote that she would return (она написала, что вернется), в эсперанто говорится She wrote that she will return – восточноевропейцы такое воспринимают не задумываясь, а для западных ушей это непривычно. В эсперанто есть звук h, который плохо дается носителям романских языков, например французского. В эсперанто есть стечения согласных, типа str и kl, от которых у турок, японцев и многих других языки завязываются узелком – казалось бы, зачем такие сложности в языке, предназначенном для всеобщего употребления? Хуже того: в эсперанто есть звук x, горлодерный звук слова Bach или loch, звук, которого большинство носителей английского чурается.

Одним словом, непонятно, почему Людвик Лазарь Заменгоф, стремясь создать простой для усвоения язык, не действовал более радикально. Ему нужно было избавиться от падежей – английский прекрасно без них обходится. Стоило бы убрать большинство наречий – немецкий очень элегантно заменяет их прилагательными. Не заикаться об окончаниях глаголов – в китайском их пактически нет. Роды тоже ни к чему – в венгерском есть всего одно слово вместо он, она и оно. Надо было отказаться от звуков h и x, а также от большинства стечений согласных.

Только разницы особой не было бы. Без собственного государства и экономики эсперанто все равно не мог рассчитывать на успех. Вместо него мир стал говорить по-английски. Англоговорящих это, вероятно, только радует, а про остальной мир мы поговорим чуть позже.

 Лексика эсперанто отчасти основана на английском (fanklubo вместо fan club – клуб фанатов; ipo вместо computer chip – компьютерный чип; и т. д.), но в английском нет слов из эсперанто, кроме, разумеется, самого названия этого языка.

 Esperinto – тот, у кого была надежда, но больше ее нет. Слово точно характеризует настроение большинства эсперантистов.

52

Национальный герой, которого не было

Македонский

Святой Кирилл был македонцем. Поэтому в македонском языке используется кириллица – алфавит, который он разработал вместе со своим братом – святым Мефодием. По крайней мере, в этом нас пытаются убедить македонцы. И частица истины тут есть. Но она завалена грудой ошибок, неточностей и недоразумений.

Начать с того, что Кирилла звали не Кирилл, а Константин. Только уже перед самой его смертью в 869 г. (а то и после нее!) ему дали то имя, под которым мы его теперь знаем. Но это только верхушка айсберга.

Если же нырнуть поглубже, то выяснится, что он имел весьма отдаленное отношение к той территории, которую сейчас занимает Республика Македония, а славянский язык, ныне известный под названием македонский, не являлся для него родным. Константин родился в исторической области Македония, царстве Филиппа II и его сына Александра Македонского, которое включало в себя части современной Болгарии и Греции, а также Бывшую югославскую республику Македонию, как Республика Македония вынуждена ныне называть себя из-за возражений Греции, которая в отличие от античных греков рассматривает античную Македонию как часть античного греческого мира. Говоря точнее, он родился в греческом городе Салоники и родной его язык – греческий.

В древности, задолго до рождения Кирилла, существовал другой македонский язык – на нем говорил Александр Македонский. Этот язык был, вероятно, родственным греческому, который пришел ему на смену еще до того, как в VI в. нашей эры регион заполонили славянские племена. В то время славянские языки, на которых говорили по всей Восточной Европе, были взаимопонятны, но в течение следующих столетий они развивались в разных направлениях. Язык, на котором в итоге стали говорить славянские македонцы, долгое время назывался болгарским. И только в начале XX в. македонцы задумались о том, что им бы надо завести собственный язык, отличный от языка соседей-болгар. Стандарт – с собственными словарями и учебниками грамматики – был принят в 1940-е. Однако с точки зрения болгарских соседей, македонцы говорят на диалекте болгарского.

Глаголица – алфавит, рассчитанный на неспешную жизнь

То, что современные македонцы пишут кириллицей, факт бесспорный. А кириллица названа в честь македонского святого – это тоже несомненно. Только кириллица была создана не самим Кириллом, а его последователями в так называемой Преславской книжной школе, в Болгарии, через несколько десятилетий после его смерти. Когда Кирилл (а точнее Константин) и его брат Мефодий (которого при жизни знали как Михаила) перевели часть Библии на славянский (который не был для них родным), они пользовались алфавитом, который известен как глаголица (он изображен на предыдущей странице). Для защиты литературной чести святых братьев впоследствии стали утверждать, что уж этот-то алфавит они точно изобрели. Но, скорее всего, они просто добавили к уже готовому алфавиту несколько букв: есть веские основания полагать, что у славян уже были свои писатели, когда Константин и Михаил занялись переводом. И кстати, переводили они не в Македонии, а намного севернее – на территории современной Чешской Республики или в ее окрестностях.

А теперь вернемся к началу этой истории, которое, как оказалось, должно звучать так: Константин был греком. Поэтому в македонском языке используется кириллица – алфавит, который они с братом Михаилом не разрабатывали.

Вот как оно было на самом деле.

 Macedonia (для обозначения фруктового или овощного салата) образовано от названия страны. Впервые это слово стали так использовать французы.

 Pechalba – работать за границей, особенно с намерением впоследствии вернуться домой, к семье.

53

Безбожный алфавит

Турецкий

Библия на иврите, греческом или латыни не более верна или свята, чем Библия на английском, эстонском или любом другом языке, живом или мертвом. С Кораном не так. Хотя переводы с арабского оригинала и существуют, их значение нельзя даже сравнивать со значением оригинала. А поскольку Коран – это сердце ислама, то авторитет книги распространяется на арабский язык и алфавит.

Вот почему мусульмане использовали этот алфавит для записи множества языков, не имеющих никакого отношения к арабскому. Когда-то на нем умудрялись записывать такие языки, как испанский, албанский, польский и даже один германский язык – африкаанс. Такая широкая сфера применения арабского алфавита не должна удивлять – ведь и латинский алфавит использовали языки, не имевшие к латыни никакого отношения, иной раз даже не входившие в индоевропейскую семью.

Однако употребление иностранного алфавита порождает некоторые проблемы. Обычно возникает несоответствие между количеством букв и их привычным произношением, с одной стороны, и уникальными звуками записываемого языка – с другой. Это так же верно для арабского алфавита, как и для латинского. Но точно так же, как латинский алфавит был переделан с учетом потребностей чешского языка, так и арабский алфавит был приспособлен для ряда других языков. Самый известный из них, пожалуй, персидский: в нем к стандартному набору из 28 букв добавлено 4 для изображения звуков, которых нет в арабском. Еще один большой язык, который использовал арабский алфавит (включая буквы, добавленные в персидском), – это османский турецкий или – для краткости – просто османский.

Османский был странной штукой – этот язык ни для кого не был родным. Его искусственно создали для нужд элиты многонациональной Османской империи, взяв за основу три естественных языка: турецкий, арабский и персидский. Причем скрещиванию подверглась не только лексика, но и грамматика с произношением. Возникшая в результате химера была практически непонятна среднестатистическому турку, арабу и персу.

В каком-то смысле новый язык уравнивал шансы жителей империи: каждый, кто хотел чего-то достичь, будь он турок, араб, перс, серб, албанец или еще кто, должен был для начала выучить этот язык. Но у него было несколько недостатков, в частности, его алфавит совсем не подходил для записи слов турецкого происхождения.

Главный изъян алфавита заключался в том, что на гласные приходилось всего три буквы, да и те несли двойную нагрузку, выступая одновременно как согласные. Это было не очень удобно для тех, кто писал на арабском или персидском, в каждом из которых по шесть гласных, но турецкому с его восемью гласными звуками приходилось вовсе туго. А поскольку османский был сборной солянкой из всех трех языков, то значение (а потому и произношение) слова часто можно было понять только по контексту.

Раскладка турецкой клавиатуры не совсем то, к чему мы привыкли.

Взять хоть букву waw (). В арабском она представляла звуки w и u, но в турецких словах ей приходилось оторажать еще три гласных звука: , o и . Некоторые другие буквы – как гласные, так и согласные – также изображали больше одного звука. Все это в сочетании с тем, что некоторые гласные вообще никак на письме не отображались, приводило к полному хаосу. Хороший пример – сочетание kl (или ). Оно служило записью по меньшей мере для восьми османских слов: четырех турецких, двух арабских и двух персидских. Читались они все по-разному (например, kel и gl) и значили тоже совсем разные вещи (клей, роза, всё, усталость). И таких слов можно привести тысячи – все они заставляли читателя теряться в догадках.

К середине XIX в. у османской элиты назрело ощущение, что империя отстала от остальной Европы, где одним из важнейших социальных достижений был рост массовой грамотности. В Турции многие считали, что прогресс тормозит и неудачный алфавит. Предлагалось добавить диакритических значков так, чтобы все восемь турецких гласных, а также некоторые затейливые согласные получили однозначное представление. Но к единому варианту прийти не смогли. Колебания по поводу реформы орфографии занимали османские власти вплоть до самого их падения в 1922 г.

В тот год на смену последнему султану пришел первый президент новорожденной республики – Мустафа Кемаль Ататюрк. Вот уж кому не свойственны были колебания! Став президентом страны намного менее разнообразной, чем старая империя, он отказался от османского в пользу языка, более близкого к турецкому языку Стамбула. От этого вопрос правописания стал еще острее, потому что в текстах увеличилось число исконно турецких слов, а именно для них арабский алфавит подходил меньше всего. Что же было делать?

Идея перехода на латинский алфавит была малопопулярна, и не только среди консерваторов, которые презирали «закорючки неверных». Реформаторов, сторонников Кемаля, при всей их любви к Европе страшила транслитерация на базе французского, самого распространенного в тогдашней Турции европейского языка. Их пугало, что турецкое слово ребенок, звучащее как chojuk, придется записывать как tchodjouk или хуже того – tchodjouque, а слово ответ (jayvahp) – как djvape или djvabe. Некоторые националисты в качестве альтернативы предлагали использовать старый турецкий алфавит, немного напоминающий скандинавские руны, который был в ходу у носителей турецкого в доисламские времена. В первые годы республики Кемаля наиболее реалистичным вариантом по-прежнему казалась модификация арабского алфавита.

И все же 1 ноября 1928 г. турецкий парламент утвердил замену арабского алфавита латинским, назвав его, правда, «турецким алфавитом». Он состоял из 26 знакомых нам букв за вычетом q, w и x (хотя в иностранных именах эти буквы используют) и с добавлением нескольких дополнительных букв: , , (i без точки; заглавная буква для i – ), , и  – итого в общей сложности 29. 1 декабря 1928 г. на новый алфавит перешли все издатели газет, а с 1 января 1929 г. так же обязаны были поступить все издатели книг. Отныне публичное использование арабского алфавита было запрещено всюду, кроме мечетей.

Решение о таком резком повороте принял лично Ататюрк, и именно он возглавил орфографическую комиссию 1928 г. Для перехода на латинский алфавит у него было две причины. Одна политическая: все реформы Кемаля были направлены на то, чтобы создать светское европейское государство, и отказ от алфавита Корана выглядел крайне символично. Если переход к новому алфавиту отрезал будущие поколения от того, что было написано во времена Османской империи, исламской и восточной по самой своей сути, – тем лучше.

Вторая причина сводилась к тому, что писать по-турецки латиницей было проще и приятнее. В Советском Союзе как раз перед этим ввели латинскую орфографию для своих многочисленных тюркских языков, таких как азербайджанский, татарский и туркменский. Эти языки тоже раньше пользовались арабским алфавитом, и здесь у властей тоже была политическая цель: отрезать их носителей от мусульманского мира. Советские лингвисты потрудились на славу: никаких следов французских орфографических безумств – четкое соответствие между звуками и буквами. Однако в этих алфавитах было несколько необычных символов, таких как , z, и ь, и комиссия Ататюрка заменила их буквами , j, и . В результате вместо французских чудищ tchodjouk и djvape турецкий язык получил четкие и очень турецкие ocuk и cevap.

Кстати, если Ататюрк стремился к сближению с западными странами, то советские руководители вовсе не стремились к сближению с ним и поэтому без всякого энтузиазма встретили его переход на латинский алфавит. Они опасались, что тюркские народы Советского Союза будут политически тяготеть к своим братьям по языку и религии из Турции. Поэтому в 1939 г. Сталин запретил латинский алфавит и сделал обязательной кириллицу. А всего полвека спустя – после развала Советского Союза – несколько новообразованных независимых республик с тюркским большинством снова перешли на латинскую орфографию, на этот раз избрав вариант, более близкий к турецкому. Таким образом, человек, родившийся, допустим, в Азербайджане в 1915 г., к 1995-му успел пожить при четырех «алфавитных режимах»: арабском, советском латинском, кириллическом и турецком латинском.

А в Турции большинство людей не жалели о прошлом. Из множества коренных преобразований, проведенных Ататюрком, harf devrimi (буквенная революция) оказалась, по-видимому, самой успешной и после своего проведения вызвала меньше всего дискуссий. Превосходство новой системы перед старой было совершенно очевидно. Реформу часто хвалят за резкий рост грамотности в последующие десятилетия, хотя, конечно, сам по себе новый алфавит не привел бы к такому результату. В конце концов, люди, не получившие образования, не могут ни читать, ни писать ни на каком языке, независимо от его алфавита.

Но если реформа турецкого алфавита была призвана ускорить интеграцию страны с Европой, то ее пока нельзя назвать успешной. Ведь никто из европейских соседей Турции на латинский алфавит не перешел: Болгария крепко держится за свою кириллицу, да и Греция вряд ли когда-нибудь расстанется со своим традиционным алфавитом. Своего рода символ неудачной попытки светских турок убедить европейцев в том, что у них общая судьба.

 Слово bosh в смысле чепуха было введено в английский британским писателем Джеймсом Мориром; по-турецки bo означает пустой. Слово yogurt (йогурт) было заимствовано напрямую, а слово sorbet (шербет) попало в английский через французский и, возможно, итальянский.

 Nazlanmak – притворяться незаинтересованным, набивать себе цену.

Часть 9

Всё как есть

Лингвистические этюды

До сих пор мы рассматривали языки как бы под микроскопом, изучая их диковинные особенности. А теперь попробуем окинуть некоторые языки взглядом с высоты птичьего полета: например армянский, такой странный во многих отношениях, и пленительных отщепенцев – мальтийский и фарерский. При этом венгерский оказывается совсем не таким экзотичным, как думают его носители, а финский – проще, чем кажется, зато жестовые языки, наоборот, сложнее. И наконец, английский – таинственное и восхитительное создание.

54

Как слышится – так и пишется

Финский

С точки зрения орфографии финский – самый простой европейский язык. А английский – самый сложный. Не верите? Посмотрите на этот стишок:

  • If gh stands for p as in hiccough
  • If ough stands for o as in dough
  • If phth stands for t as in phthisis
  • If eigh stands for a as in neighbour
  • If tte stands for t as in gazette
  • If eau stands for o as in plateau
  • Then potato should be spelt ghoughphtheightteeau[8]

Финны над ним только посмеются. В отличие от английского в финском звук o не пишется как oe (foe), ow (low), eau (gateau) или ough (though). Во всех этих словах финны написали бы oo, потому что они слышат долгое o. А если они слышат короткое o, как в английском слове swop (или swap), то пишут одно o.

И так они поступают со всеми остальными своими гласными: a, e, i, u, , и y. In Inglish, thiiz ruulz wud liid tu spellingz layk this[9]. Финны порождают такие слова, как suvaitsemattomuus (непереносимость) или happamuudenstaineet (пищевая кислота), а уж как будет по-фински непереносимость пищевой кислоты, вам лучше не знать. Недостаток таких правил в том, что финские переводы часто длиннее оригиналов, в чем легко убедиться, открыв любое руководство по эксплуатации какого-нибудь устройства. Но при такой прорве лесов недостаток бумаги им не грозит.

Если подумать о самих буквах, то опять-таки финский учить легче. Финны не используют буквы c, q, w, x и z, разве что в иностранных словах, но и там норовят их заменить: pitsa, taksi, kvanttimekaniikka. Буквы b и f встречаются только в заимствованиях. Для истинно финских слов хватает 21 буквы (19 стандартных плюс и , которые считаются самостоятельными буквами). Иными словами, на 5 штук меньше, чем в английском. Экономия почти в 20 %.

И наконец ударение. Тот, кто учит английский как иностранный, вынужден одолевать его абсолютно нелогичные правила. В слове photograph ударение на первом слоге, в слове photography – на втором, а в слове photographic – на третьем. В финском ударение всегда на первом слоге. И точка.

Кроме того, финский – музыкальный язык. На каждые 100 согласных в нем встречается столько же гласных. В английском иначе: здесь полно таких слов, как twelfth и strings, так что на согласные приходится 60 % текста. А те гласные, что есть, часто произносятся нейтрально как буква a в postman, e в synthesis, i в decimal, o в harmony, u в medium или y в vinyl.

В финском нет буквы x. Английскому axis (ось) в финском соответствует akseli, но ось х – это все-таки x-akseli.

No X In Finnish: Juan Freire/flickr.

Финские гласные не только более четко выражены, они живут в гармонии друг с другом. Заднеязычные гласные (которые образуются в задней части гортани), такие как a, o и u, встречаются только в словах с такими же гласными. Аналогично переднеязычные гласные, такие как , и y, тоже держатся вместе. Вот почему в доме – talossa (talo, дом + ssa, в), а в лесу – metsss (mets, лес + ss, в).

И раз уж мы заговорили о доме и лесе: те, кто пытался освоить немецкий с его сексуально озабоченными существительными, порадуются – в финском этой проблемы нет. Если в немецком дом среднего рода (das Haus), а лес – мужского (der Wald), то их финские эквиваленты (talo и mets) унисекс, как и все финские существительные. И в то же время тот, кто ценит способность немецкого создавать новые существительные, склеивая вместе старые, будет рад узнать, что в финском слова тоже можно складывать как блоки лего: kirja – книга, kirjasto – библиотека. Так можно строить целые фразы. Taloissani (в моих домах) состоит из четырех компонентов: talo ‘дом’ (это мы уже знаем) + i множественное число + ssa ‘в’ + ni ‘мой’. Так что финский относится к агглютинативным (или склеивающим) языкам. Рай для начинающего. Никаких списков неправильных глаголов. Никаких загадок типа: почему sing (петь) превращается в прошедшем времени в sang, а bring (приносить) – в brought или почему try (пытаться) превращается в tried, а fly (летать) – в flew?

Конечно, и у финского есть свои недостатки. Пятнадцать падежей. Разные формы не, в зависимости от того, относится отрицание к я, ты, вы, он/она/оно, мы или они. И нет глагола иметь – финн скажет не я имею кота, а minulla on kissa, у меня есть кот (и в данном случае это очень верно – ведь понятно, что главное действующее лицо тут кот, а не я). С числительными тоже беда, потому что каждая составляющая должна получить свое падежное окончание, что приводит к образованию чудовищ вроде kahdestasadastakolmestakymmenestneljst (шестой падеж словесного выражения числа 234).

Однако: mikn ei ole tydellist (22 буквы, из них 12 гласных). Перевод: ничто не совершенно (17 букв и только 7 гласных)

 Финский экспортировал в английский только одно слово, но какое удачное – sauna (сауна)!

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Жизненный пример Ш. Р. Гойзмана — один из немногих, к сожалению, образцов творческого почина, столь...
Возвращение Мишеля Уэльбека к поэзии – настоящее событие. Гонкуровский лауреат, автор прогремевших н...
Хотите управлять своим будущим?В этой книге вы найдете описание всех минимально необходимых шагов по...
Монография посвящена исследованию и применению высокодисперсных коллоидных систем водных извлечений ...
This book will tell you who stirred Hitler into his suicidal decision to attack Stalin. It will tell...
Опасное странствие Элены и ее друзей продолжается. Каменные врата уничтожены, но сила Темного Власте...