Лингво. Языковой пейзаж Европы Доррен Гастон

55

Римляне к северу от Адрианова вала

Фарерский

Фарерские острова – это горстка мокрых, промозглых и открытых всем ветрам скал. Их ближайшие соседи – довольно отдаленные и не менее бесплодные Шетландские острова и Исландия. Живет на Фарерах меньше пятидесяти тысяч человек. Поэтому неудивительно, что из всех официальных европейских языков именно фарерский изучается наименьшим числом иностранцев. Язык Фарерских островов (Faroe Islands, где far – означает овца, а oe или, точнее,  означает остров, т. е. в буквальном переводе островов Острова овец) привлекателен только для любителей титанических и малопродуктивных усилий, своего рода лингвистов-экстремалов. Кроме тех, кто там родился, разумеется. Для всех остальных это бессмысленное предприятие: даже если вас когда-нибудь занесет на эти острова, с их обитателями можно без труда разговаривать на более распространенном датском. Все фарерцы говорят на датском, причем гораздо отчетливее, чем сами датчане.

Фарерский не только бесполезен, но и труден. Вместе с немецким и исландским он входит в тройку германских языков, в которых есть падежи (если точно, то в четверку). И это не те падежи, которые можно забормотать, как в немецком с его неразборчивыми dem, den и der. Падежные формы фарерского различаются ясно и недвусмысленно, как в латыни. Точно так же, как римляне говорили puella (девушка), puellae (девушки) и puellarum (девушек), обозначая падежи с помощью суффиксов, так и жители Фарерских островов говорят gentan, genturnar и gentanna. Кто мог этого ожидать – как бы римляне в открытом море намного севернее Адрианова вала?

Для упертых падежи могут оказаться незначительным препятствием, особенно если они учили в школе латынь. Но дальше их ждет другой барьер – в фарерском связь между орфографией и произношением весьма эфемерна. Глаза видят одно, а уши слышат совсем другое. Конечно, в английском то же самое. Но если в английском устная речь отошла от письменной естественным путем и произошло это постепенно, то фарерская орфографическая катастрофа разразилась внезапно  явилась делом рук человека по имени Венцеслав-Ульрих Хаммерсхаймб. В 1846 г. этот священнослужитель и фольклорист решил, что орфография его родного языка не должна следовать современному на тот момент произношению, а должна соответствовать речи, звучавшей столетия назад. В результате исландцы, чей язык очень близок к фарерскому, но более консервативен в сфере произношения, понимают фарерские тексты, хотя и не понимают устную речь.

Конечно, выучить можно любой язык. Со всеми своими прибамбасами фарерский остается германским языком и потому тесно связан с английским: land (земля) по-фарерски – land, а sword (меч) – svr. Чтобы ухватить его суть, нужно просто пройти курс обучения. Только это легче сказать, чем сделать. Германские языки преподаются во многих университетах, но фарерский в Европе – лишь в двух городах: Лондоне и Копенгагене. И учиться придется едва ли не в одиночку: на этот язык мало охотников.

Еще один лингвист – еще одна марка. Это В. У. Хаммерсхаймб – вот кого надо винить во всех выкрутасах фарерской орфографии.

Нет, лучше всего пройти летние курсы в Фарерском университете Frskaparsetur Froya (Frskaparsetur – буквально: вместилище мудрости). Здесь, по крайней мере, выйдя из аудитории, можно погрузиться в языковую среду. Только среда эта не такая однородная, как хотелось бы, потому что мнения островитян по поводу произношения сильно расходятся – единственное, в чем они едины: нельзя руководствоваться орфографией. Например, буква  для одних звучит, как o в слове dove, для других – скорее как i в слове bird, а для третьих – как ow в слове fowl. Но это еще не все: в буквосочетании gv оно читается как короткое e, как в слове egg. Везде, кроме острова Suuroy (Южный остров), где…

В общем, ладно. Учите лучше сорбский или баскский. От них и то больше проку.

 Maelstrom (водоворот) – слово, общее для ряда германских языков, но источником его могли служить Фарерские острова и их язык.

56

Многозначительное молчание

Жестовые языки

Когда я сказал друзьям, что беру уроки жестового языка, их реакция удивила меня в двух отношениях. Во-первых, они проявили гораздо больше интереса, чем когда я говорил, что беру уроки датского, испанского, русского, норвежского, румынского или чешского. (Нет, я не говорю на этих языках.) А вовторых, хотя в целом у меня довольно образованные друзья, многие их замечания по поводу жестовых языков поражали своей дремучестью.

Оказалось, что несмотря на всю просветительскую работу, которую вели специалисты по жестовым языкам и их пропагандисты с начала 1980-х, большинство старых предубеждений живы. Поэтому у этой главы совершенно конкретная цель: развеять семь самых распространенных мифов и описать реальную ситуацию.

Если б это было так! Я прошел вводный курс нидерландского жестового языка NGT (Nederlandse Gebarentaal). Если бы я вздумал объясняться на своем ломаном NGT с британцами, им было бы трудно меня понять, потому что они, скорее всего, изучали британский жестовый язык BSL (British Sign Language), который с NGT никак не связан. Двое глухих, владеющих двумя разными жестовыми языками, смогут быстрее и эффективнее объясниться между собой, чем двое слышащих, говорящих на разных языках, но в основном потому, что владеющий языком жестов обычно хорошо умеет жестикулировать экспромтом. Пока они обсуждают конкретные вещи, они – при наличии доброй воли – всегда смогут объясниться. Но как только разговор перейдет на абстрактные материи вроде необходимости более жесткого регулирования финансового сектора, они будут так же беспомощны, как и все мы.

Но почему в мире нет единого жестового языка? Ведь это было бы намного практичнее? Несомненно. Говорить тоже было бы гораздо практичнее на каком-то одном языке, будь то английский, эсперанто или даже эстонский. Однако и устный и жестовый язык возникает как средство общения членов какого-то сообщества между собой, а не с окружающим миром. И если язык выработан, сообщество будет всегда пользоваться именно им. Смена языка иногда происходит (посмотрите на Ирландию), но лишь при совершенно исключительных условиях.

Со своими 30 000 носителей британский (НЕ английский, заметьте) жестовый язык – респектабельный язык среднего размера, но до мирового явно не дотягивает; вот индо-пакистанским жестовым языком (IPSL) пользуются миллионы. Если же речь о том, какой жестовый язык аналогичен английскому в мире говорящих, то это американский – ASL. Так сложилось, что этот язык совершенно не связан с британским, а гораздо ближе к французскому LSF (Langue des Signes Franaise). Семейства звуковых языков – германские, романские, славянские и т. п. – не нашли своего отражения в мире глухих. У жестовых языков тоже есть семейства, но устроены они по-другому, потому что возникли в результате того, что их преподаватели использовали методы и жесты своих иностранных коллег, не всегда живших поблизости. Поэтому жестовые языки Швеции, Финляндии и Португалии входят в одно семейство, а французский жестовый язык является предком не только для американского (ASL), но и для ирландского (ISL), нидерландского и нескольких других. Ближайшими родственниками британского жестового языка являются австралийский (Auslan) и новозеландский (NZSL), которые настолько похожи на BSL, что иногда рассматриваются как его диалекты.

Наверное, самым убедительным опровержением этого на удивление распространенного мифа служит успешное функционирование Университета Галлодета. В этом вашингтонском учебном заведении все предметы – химия, бухгалтерское дело, философия и многое другое – преподаются и обсуждаются на ASL.

«Хирограммы» жестового языка, XVII в.

Я вовсе не хочу сказать, что всякий носитель ASL может обозначить жестом формулу хлорида ртути или экзистенциализм, но ведь и большинство носителей английского не знают соответствующих английских слов. Не надо думать, что во всех жестовых языках есть условные знаки для этих понятий – их нет, как, например, и в большинстве языков Папуа – Новая Гвинея нет для них слов. Но точно так же, как всякий звуковой язык может расширить – и расширяет – свой словарный запас по мере роста потребностей его пользователей, это может сделать и сделает каждый жестовый язык. А если вам кажется, что это невозможно, потому что рано или поздно они исчерпают все жесты, прикиньте: разве похоже, что у нашего языка, губ и горла больше различных положений и движений, чем у рук, пальцев и лица? Скорей уж наоборот.

Большинство жестов никак не связаны с произносимыми словами, имеющими тот же смысл. Однако произносимые (или, точнее, написанные) слова можно передавать с помощью так называемой ручной, пальцевой или дактильной азбуки, которая позволяет передавать слова звукового языка по буквам. Но ее используют только для передачи имен собственных и других понятий, для которых нет готового жеста. Если одно и то же имя или понятие нужно использовать неоднократно, то для него введут какой-то условный знак, предварительно воспользовавшись пальцевой азбукой или временным знаком. И опять-таки пальцевые азбуки не интернациональны. Например, британский пальцевый алфавит оказался своего рода отщепенцем: если в ирландском, французском, американском, нидерландском, немецком и многих других используется одна рука, то в британском – две.

Жестовые языки возникли среди людей, которые не могут слышать, поэтому было бы очень странно, если бы они были прямыми переводами звуковых языков. И на самом деле этого нет. Существенно то, что предложения жестового языка устроены не так, как предложения звукового (см. миф № 6). Отметим среди прочего еще одно различие: для ряда понятий, для которых в английском есть одно слово, таких как маленький или давать, в жестовом языке будет несколько различных жестов, часто зависящих от формы объекта, к которому они относятся. Это не значит, что жестовые языки существуют независимо от окружающих их звуковых языков: лексика звуковых в некоторой мере влияет на лексику жестовых. Многие жестовые словосочетания (яблочный сок, страхование жизни, даже жест для обозначения жестового языка) следуют схеме звукового языка. Кроме того, часть слов сопровождается движением губ, которые иногда – хотя и не всегда – беззвучно произносят соответствующие слова звукового языка. Иногда различия в движении губ меняют смысл одного и того же жеста. Однако самих по себе движений губ недостаточно, чтобы понять смысл жестового предложения.

В то же время существуют жестовые системы, отражающие звуковые языки. Совокупность таких систем для английского называется Manually Coded English (английский в ручной кодировке). Такие системы не являются полноценными естественными языками (поэтому и называются не языками, а системами) – они были специально разработаны для облегчения общения между слышащими и глухими.

В детстве мама говорила мне, что в английском нет грамматики. Она имела в виду, что в английском в отличие от французского, немецкого и других европейских языков глаголы и прилагательные почти не имеют грамматических окончаний. Аналогичным образом – и столь же неверно – иногда говорят, что у жестовых языков нет грамматики. На самом деле, в жестовых языках много грамматических правил. В BSL жесты вопроса, такие как когда и где, идут в конце предложения, а прилагательные – после существительных (в отличие от английского, где порядок обратный). Не менее удивительно, что порядок слов в итальянском жестовом языке (LIS) аналогичен порядку слов в звуковом немецком, а немецкий жестовый язык (DGS) в этом отношении больше похож на итальянский.

Помимо порядка слов у жестовых языков есть средство, которого лишены звуковые: они используют в грамматических целях трехмерное пространство. Простой пример: при передаче слова спрашивать рука всегда располагается одинаково, но движется по-разному. Если я спрашиваю вас, то рука движется от говорящего к его собеседнику. Обратное движение меняет направление вопроса.

Британский жест яблоко изображает откусывание яблока, а в американском жесте чай легко узнать чашку. Это визуальный аналог того, что в звуковых языках называется звукоподражанием: слов вроде кукушка или жужжание. В жестовых языках гораздо больше слов имеет символичный характер (у некоторых он очевиден, у других – меньше бросается в глаза), поскольку жестами проще изображать предметы и действия, чем звуками. И все же, хотя коллективные создатели жестовых языков изобрели наглядные жесты для множества понятий, для тысяч других найти символичные жесты трудно: каким жестом изобразить слова организация, апартаменты или примула? Поэтому, хотя в жестовых языках гораздо больше символичных слов, чем в звуковых звукоподражательных, все больше появляется жестов столь же абстрактных, как и слова.

Список мифов можно продолжить: на языке жестов нельзя кричать или говорить шепотом, в жестовых языках нет поэзии и сленга, жестовый язык нельзя записать – все это не так. Так что же, у жестовых языков нет ограничений? Ограничения есть, как есть они и у звуковых языков (которые, например, ограниченно применимы в шумных помещениях), но фактически у носителей жестовых языков одна главная проблема с общением: окружающие не владеют их языком. Если бы у всех людей не было слуха, мы бы спокойно общались на жестовых языках и горя бы не знали.

57

Армянский

Армянский относится к семье индоевропейских языков, как утконос к млекопитающим. В обоих случаях недоумение возникает с первого взгляда. Есть что-то сверхъестественное в сочетании шерсти и клюва. Точно так же – необычно и обескураживающе – смотрится армянский алфавит, изобретенный святым Месропом в начале V в. По словам Осипа Мандельштама, его буквы напоминают кузнечные клещи.

И оба странно себя ведут. Самка утконоса сначала откладывает яйца, а потом умудряется выкармливать своих малышей молоком, несмотря на явное отсутствие сосков (молоко сочится у нее из пор на животе). Армянский же, со своей стороны, демонстрирует то, что можно назвать лингвистическим шопоголизмом. Столетиями он неутомимо приобретает приглянувшиеся ему слова из языков своих соседей, правителей и побежденных врагов, из греческого, персидского, французского, турецкого и русского. Собственных древних слов, так сказать, фамильных драгоценностей, у него осталось меньше пятисот. И дело не только в словах: армянский заимствует у соседей и звуки, такие как дополнительные гортанные варианты p и k. Это как если бы англичане стали раскатывать r, как испанцы, или говорить в нос, как французы. Так что теперь армяне говорят на родном языке с иностранным акцентом.

Армения построила памятник в честь своего уникального алфавита.

Armenian monument: Nina Stssinger/flickr.

У утконоса есть ядовитые железы, как у змеи (рептилии), он впадает в летнюю спячку, как некоторые лягушки (амфибии), он чувствует электрические поля, как акула или осетр (рыба), у него клюв, как у утки (птицы), и он питается материнским молоком, совсем как мы (млекопитающие). После долгих споров биологи XIX в. отнесли его к этой последней категории – к млекопитающим. Но более поздние исследования показали, что у него есть и большая доля ДНК птиц.

А армянский? В нем много слов из персидского, а гортанные согласные пришли из кавказских языков, которые не относятся к индоевропейским. Но в некоторых отношениях армянский напоминает и греческий. Так что после долгих споров лингвисты XIX в. отнесли его к собственной ветке индоевропейской семьи, а греческий сочли его самым близким живым родственником. Инициатор этого, некий Генрих Хюбшман, столкнулся с серьезным скептицизмом, потому что армянские слова по звучанию часто совершенно не похожи на свои индоевропейские эквиваленты. Например, в обычном индоевропейском языке слово, обозначающее число 2, будет отдаленно похоже на two, или duo, или dva: сначала что-то d-образное, потом что-то w-образное, а потом гласная. В армянском это erku. Прямо скажем – совсем другое слово. На самом деле армяне повсеместно заменили индоевропейский начальный звук dw на erk. Так они сделали erkar (длинный) из старого слова dwehro и сжевали hdwon до erkn (родовые потуги). Процесс кажется таким же невероятным, как откладывание яиц млекопитающим, но с фактами не поспоришь.

И наконец, вас могло удивить, что армянский вообще попал в книжку о европейских языках. Ведь Армения лежит к югу от Кавказских гор, а этот регион считается частью Азии. Однако, как повелось еще в XIV в., армяне в большом количестве расселились по всей Европе – в одной России их больше двух миллионов. В Венеции находится знаменитый армянский монастырь, Сан-Лазаро-дельи-Армени. В Манчестере армянская церковь есть с 1870 г., в Амстердаме – с 1714-го, во Львове (который тогда был польским, потом австрийским, а сейчас украинский) – с 1370-го. Так что армянский язык очень давно стал частью европейского пйзажа. Вот почему он включен в эту книгу. А глава о нем названа Hayeren Badaktuts (армянский утконос).

 В английском нет заимствований из армянского, если не считать заимствованием название армянской валюты – dram. Как и слово dram в значении глоток, слово происходит от греческого слова drachm.

 Karot – сильное чувство тоски по кому-то.

58

Совсем один

Венгерский

– Садитесь, пожалуйста, господин Мадьяр. Чем я могу вам помочь?

– Я так одинок, доктор. Страшно одинок.

– Понятно. А почему вам так кажется?

– Я не так давно здесь поселился, и мне кажется, что соседи меня не понимают.

– Та-ак… Давайте посмотрим – вы у нас зарегистрировались в… а, вот! в конце IX века.

– Да, так и есть. Я вселился в дом, где сейчас живу, в 896-м. И мне кажется, что соседи мне этого не простили.

– Значит, вы думаете, что тут какие-то старые счеты. И кроме того, они вас не понимают.

– Да. Мы говорим на разных языках. И у меня нет родных поблизости. У меня есть родственники в России[10] и троюродные братья в Финляндии и Эстонии. Но я не говорил с ними тысячи лет – не знаю даже, пойму ли я их теперь. Я чувствую себя совершенно изолированным здесь, в этой пусте.

– В чем?.. А-а, в венгерских степях. Н-да. Господин Мадьяр, боюсь, этот вопрос слишком сложен для участкового лингвиста. Вам нужно сдать анализы. Вот направление в клинику исторического языкознания, а это – в клинику сравнительного языкознания. Позвоните мне, пожалуйста, через пару недель – я скажу вам результаты.

– Клиника доктора Хаспельмата.

– Это Иштван Мадьяр. Я звоню узнать результаты анализов.

– Соединяю с доктором.

– Здравствуйте, господин Мадьяр. У меня хорошие новости.

– Да?

– Мои коллеги из клиник исторического и сравнительного языкознания провели тщательные исследования и пришли к выводу, что за последние 1100 лет вы стали очень похожи на своих соседей.

– Да что вы? Не может быть. Вы видели мою орфографию? А спряжение глаголов? А все мои падежи?

– Ну разумеется, мы учли все это. Это не меняет диагноза. Главное, у вас есть артикли: вы используете слова a и az в качестве определенного артикля, а egy – в качестве неопределенного. Верно?

– Разве не у всех есть артикли?

– Вовсе нет! У ваших дальних родственников их нет, да и у большинства языков мира тоже нет. А вот у вашего немецкого и румынского соседа есть.

– Вот как?

– И вот еще: вы ведь говорите I cut her the nails вместо I cut her nails (я постриг ей ногти) и the minister his jacket вместо the minister’s jacket (пиджак министра), так?

Музей венгерского языка в Шаторальяуйхей. На сайте музея цитата из Шандора Петефи: «Всякому венгру с возвышенною душою непременно следует хоть раз в жизни совершить сюда паломничество».

Hungarian Language Museum: www.nyelvmuzeum.hu

– Да. А что, это необычно?

– Да уж! Такое мало где встречается, а вот у ваших соседей – немцев, румын и сербов – именно так. И они так говорят уже тысячи лет. Вы это у них переняли. И еще. Вам не кажутся странными слова frigy (союз, брак), prm (мех), klapec (хлопец), sztrjk (забастовка), frccs (вино с содовой), pletyka (сплетня), prba (испытание), strand (пляж)?

– Нет, а что такое? Тут что-то не так?

– Ничего особенного. Просто, когда вы сюда только переехали, ваши слова никогда не начинались с нескольких согласных. А у соседей такое бывало, вот и у вас так стало.

– Разве? Пожалуй, strand немного отдает немецким. Но frigy? И frccs? Совершенно обычные слова.

– Frigy тоже из немецкого, господин Мадьяр. Но вы правы – вы уже успели привыкнуть к двойным согласным. Frccs – это не заимствование, и хотя pletyka пришло из словацкого, именно вы сделали из него pletykalap для обозначения таблоида. И grfn для графини. Grf для графа – это почти немецкое слово, но grfn – точно нет. Или возьмем слово vilg. Вас никогда не удивляло, что оно значит одновременно и мир и свет?

– Да нет. Наверное, простое совпадение.

– Совпадение? Все ваши соседи – кроме немцев – тоже используют одно слово в обоих смыслах. Тоже совпадение? И еще. Вы говорите лед холоднее, чем вода, так?

– Так. Лед же и правда холоднее, разве нет?

– Я имею в виду, что, когда вы сравниваете две вещи, вы добавляете окончание к прилагательному, потом говорите слово mint (чем) и только потом называете вторую вещь. И это странно: потому что обычно вы ставите короткие слова типа mint после существительных, а не перед ними. Но в случае mint вы снова копируете своих соседей. Особенно немцев.

– Это все?

– Не совсем. Ваши превосходные степени подозрительно похожи на сербохорватские. Но мне лучше остановиться – дальше пойдут слишком специальные подробности. Номинативные экспериенцеры, комитативно-инструментальная полисемия и прочее в этом роде.

– И что же вы мне посоветуете?

– Сходите к соседям попить кофе. Мне не следовало бы это говорить – врачебная тайна и все такое, но я слышал, что вашему румынскому соседу тоже немного одиноко – ведь он живет так далеко от своей семьи. Зайдите к нему поболтать. Сначала могут возникнуть языковые проблемы, но я уверен, что у вас найдется много общего.

 Coach (карета, коуч) во всех своих значениях восходит к изготовителям карет из венгерского города Коч. А слово biro (шариковая ручка) происходит от имени родившегося в Венгрии изобретателя Ласло Биро.

 Madrltta – еда, которую брали с собой на пикник, но принесли обратно нетронутой.

59

Афроазиат в Европе

Мальтийский

В моем паспорте есть слова на афразийском языке. Как и в паспортах всех граждан стран ЕС. Вы удивлены? Но это так: один из многочисленных европейских языков входит в афразийскую семью. Следует признать, что от острова, где обитает этот язык, уже рукой подать до Африки. Однако жители его в основном католики (хотя многие из этих католиков называют Бога Аллахом), они используют евро и могут потребовать от Брюсселя общаться с ними на их родном языке. Я говорю о Мальте.

Обладая – то ли на радость, то ли на беду – стратегически выгодным местоположением, Мальта часто переходила из рук в руки, отсюда ее сложный лингвистический пейзаж. Имя острову дали финикийцы: malat (убежище). А может, греки: melit (медовосладкий)? Сицилийцы, которые в то время были арабами-мусульманами, принесли на остров арабский диалект, который лег в основу одного из нынешних официальных языков (того, на котором говорит большинство): мальтийского. Позже остров выпроводил своих норманнских, германских и испанских хозяев – и оказался под властью рыцарей ордена Святого Иоанна. Рыцари превратили остров в южный бастион христианства и нашпиговали арабский диалект итальянскими словами. Потом тут появился Наполеон, но его прогнали британцы, без промедления объявив свой язык государственным. Независимость Мальта обрела лишь в 1960-е, и теперь наконец может наверстать упущенное, взимая дань с самых новых интервентов – туристов.

Гавань в Ла-Валетте – если вас не привлекает мальтийский, то здесь хорошо изучать и английский.

Valletta harbour: www.maltaholidays.uk

Так что сейчас Мальта – католический осров с семитским (а следовательно, афразийским) языком, в котором используется латинский алфавит (в отличие от всех остальных семитских языков) и который похож на итальянский, если не считать непривычных  и ћ, типичных для польского и сербского соответственно. (Сходство с итальянским так сильно, что Муссолини считал мальтийский итальянским диалектом.) В довершение всего мальтийцы так хорошо говорят по-английски, что сюда со всего мира стекаются иностранные студенты, предпочитая оттачивать английский под голубым небом Ла-Валетты, а не под серым – Лондона. С такой запутанной родословной неудивительно, что мальтийский – один из немногих европейских языков, в котором помимо единственного и множественного числа есть еще и двойственное, доставшееся ему в наследство от арабского: sena – один год, sentejn – два года, а snin – больше двух лет.

А что за мальтийские слова стоят в европейских паспортах? Некоторые из них не покажутся носителям английского слишком экзотичными, например Unjoni Ewropea, Data и Awtorit. Можно угадать и значение слова Sess. Но если посмотреть на графы Имена и Место рождения, то тут мальтийские слова выглядят необычно: Ismijiet, Post tat-twelid. Налицо афро-азиатское происхождение.

 Похоже, мальтийский не оказал никакого влияния на классический английский. Но в мальтийском английском часто используются мальтийские слова, такие как per ezempju (например) и le (нет).

 Ixxemmex – греться на солнышке. Не целенаправленно принимать солнечные ванны ради загара, а просто наслаждаться хорошей погодой.

60

Всеобщая головная боль

Английский

У английского много общего с китайским. Я не шучу. Во многих важных отношениях английский действительно похож на этот певучий [11] восточноазиатский язык. Вам, конечно, не верится. Тем не менее это правда. И я не имею в виду такие скучные материи, как количество говорящих на этих языках людей, хотя это тоже немаловажное сходство. Оба языка претендуют на первенство по числу владеющих ими. Конечно, если считать только носителей языка, то огромный многонаселенный Китай с большим перевесом побеждает всех своих соперников. Однако английский, который по числу носителей занимает скромное третье место, наступая на пятки испанскому, резко выходит вперед, как только мы включаем в расчет тех, для кого английский является вторым. А реально важно именно это. Попробуйте найти в Венгрии, Египте или практически любой другой стране местного жителя, который хоть как-то объясняется по-китайски. В любой точке мира вы смело можете ставить на английский. Конечно, за вычетом китайскоговорящих стран и китайских кварталов в других странах.

Однако с лингвистической точки зрения числа малоинтересны. И когда я говорю, что английский похож на китайский, то имею в виду три гораздо более существенных свойства. Первое из них делает оба языка малопригодными для роли общемирового[12]. Второе – еще менее пригодным. И только третье спасает их от полной непригодности.

Первое – это произношение. Трудно сказать, произношение какого языка сложнее выучить: английского или китайского. Я бы все-таки отдал тут пальму первенства английскому. В китайском проблема заключается в тонах. Каждую гласную нужно пропеть определенным образом, иначе может выйти глупость или бессмыслица. Из-за этого можно попасть в неудобное положение. Совершенно невинное слово, пропетое не в той тональности, может прозвучать непристойно или оскорбительно. Думаешь, что сказал j (цыплята), но легкий сбой в тональности даст j (шлюха). Неловко будет и в обратном случае, если аналогичная ошибка лишит вашу брань красочности или сделает бледными оскорбления. Как если б назвать кого-то букой или букиным сыном.

На практике китайские тоны одолеть не так уж трудно. Во-первых, многие азиаты и африканцы (а также некоторые европейцы) сами говорят на тональных языках. А вовторых, всем остальным тоже знакомы перепады высоты тона, которые мы привыкли называть интонацией. Именно они позволяют нам выразить удивление, подчеркнуть какие-то слова, задать вопрос и т. п. Китайцы делают то же самое, только их перепады происходят чаще и служат другим целям. К этому нужно привыкнуть – но к этому можно привыкнуть.

Совсем другое дело с гласными – основной трудностью для большинства иностранцев, осваивающих английское произношение. (Их ждут и другие препятствия, например стечения согласных, как в straw (солома) и prompts (подсказки), шепелявые звуки в they (они) и thin (тонкий), а также эксцентричное поведение английского r. Но это мы оставим в стороне.) Главный недостаток английских гласных – их изобилие. Любой британец согласится, что в каждом слове из следующего списка после p звучит свой гласный: par, pear, peer, pipe, poor, power, purr, pull, poop, puke, pin, pan, pain, pen, pawn, pun, point, posh, pose, parade. Итого получается двадцать разных гласных звуков (включая некоторые так называемые промежуточные, вроде oi, а также долгое i и u). А что, если в вашем родном языке гласных мало? У кечуа из Анд или инуитов из американской Арктики их всего по три, даже в испанском их только пять. У говорящих на таких языках сразу две проблемы: их рот не умеет произносить многочисленные английские гласные, а уши не различают. Точнее сказать, мозги взрослых не справляются с таким разнообразием. (Дети-то, конечно, легко все осваивают.)

При хорошей методике преподавания и усиленной тренировке многие кечуа, инуиты, испанцы и представители других народов одолеют английское произношение. Но если осилить китайские тоны нам помогает их сходство с интонацией, на которую мы привыкли обращать внимание, то при штудировании английских гласных иностранцам опереться не на что.

GHOTI – излюбленный пример сторонников реформы английской орфографии. Если читать буквы так, как описано на рисунке, то получится fish (рыба). Но если читать gh как в слове ought, o как в слове leopard, t как в слове castle, i как в слове juice, то так ничего и не скажешь. Рыбы, конечно, молчаливые создания.

‘Ghoti’: www.iridium77.livejournal.com

Вторая общая для китайского и английского особенность связана с письменностью. В обоих языках внешний вид написанного слова не дает никакого представления о его звучании. Китайское письмо в этом отношении совершенно бесполезно: значки, которые вы видите, мало что говорят о связанных с ними звуках. Единственный выход – просто выучить наизусть звучание каждого знака и вид каждого слова. Английский не требует таких мнемонических подвигов, но причуды английской орфографии делают ее правила чуть ли не вредными. Даже тем, кто говорит по-английски с рождения, не сразу даются бесчисленные исключения. А уж тем, кто учит английский в основном по книгам, и вовсе туго. Если б я попытался хотя бы в общих чертах описать всю омерзительность английской орфографии, моя книга вышла бы вдвое длиннее. Достаточно сказать, что никакие два слова из следующего списка не рифмуются, хотя последние четыре буквы у них одинаковые: though, rough, cough, through, bough, thorough. И почему womb, comb и bomb звучат совершенно по-разному? Легко понять, что английская орфография – сплошная головная боль для иностранцев, если просто ввести в поисковик ghoti (см. выше) или Chaos by Charivarius.

Горестная ситуация в Восточной Азии развивалась совсем не так, как в Британии. Китайская письменность с самого начала никак не была связана с фонетикой. В английском же произношение и написание сначала шли ука об руку, но потом – много столетий назад – устная речь пошла по кривой дорожке, а письменная отказалась за ней следовать. С тех пор между ними и нет согласия.

Однако теперь у этих языков общая беда: произношение невозможно отразить на письме, потому что в устной речи царит разнобой. (Тяга людей к традиционным правилам тоже играет свою роль, но ее еще можно было бы преодолеть, по крайней мере теоретически.) В китайском так называемые диалекты по сути являются самостоятельными языками, но, поскольку их грамматические структуры практически идентичны, традиционная орфография подходит всем в равной степени. Говорящий на мандаринском китайском житель Пекина и говорящий на китайском диалекте группы у житель Шанхая едва ли поймут друг друга, но переписываться они смогут почти без труда. Например, для обозначения человека тот и другой используют иероглиф , только в Пекине он называется рен, а в Шанхае – нин или – когда говорящий хочет блеснуть изысканностью – цен. В английском до такой крайности дело не доходит: в большинстве случаев все носители английского могут между собой объясниться. Однако, учитывая разнообразие диалектов, реформа орфографии, которая могла бы удовлетворить жителей Англии, Уэльса, Шотландии, Ирландии, Австралии, Новой Зеландии, ЮАР, Канады и всех американских штатов, представляется немыслимой.

Если какой-то из двух языков и сможет упростить свою орфографию, то это будет скорее китайский, чем английский. Сейчас, когда большинство китайских школьников учится говорить на нормативном мандаринском, традиционные иероглифы можно заменить символами пиньин, что значит «записанные звуки» – система, разработанная в Китае в 1950-х гг. и предназначенная для передачи мандаринского языка латинскими буквами в соответствии с фонологией. Однако тут есть одна закавыка. В китайском множество омофонов (слов с одинаковым произношением) – иероглифы у них разные, а звучание единое и, стало быть, символы пиньин совпадают. С этим можно было бы справиться, но за счет усложнения орфографии.

В этом месте вы можете возмутиться. Погодите, погодите – но английский-то не настолько мудрен! Не потому ли английский завоевал мир, что миллионы и миллионы людей охотно изучают язык, в котором нет французских родов, немецких падежей, испанских спряжений и валлийских мутаций?

К этому мы и подошли. Прежде чем я частично соглашусь с вами, хочу внести существенную поправку: победное шествие английского по миру объясняется вовсе не его простотой. Латынь завоевала много стран, но при этом была гораздо сложнее английского по части родов, падежей и склонений. Арамейский, греческий и арабский – еще три языка, имевшие в свое время огромное распространение, – грамматически такие же изощренные, как латынь. Их успех объяснялся историческими и политическими причинами, а отнюдь не особыми лингвистическими достоинствами. И с английским так. Если английский и проще этих четырех языков, то это всего лишь счастливый случай.

А он действительно проще? Ну, в какой-то степени. Хотя грамматика любого языка таит свои нюансы и подвохи, начинающих чаще всего особенно пугают флексии – буквы, по грамматическим причинам добавляющиеся к слову в конце (а в некоторых языках в начале или даже в середине). Конечно, английский не полностью лишен флексий: larger, largest, John’s, drawing, burnt, eaten – в этом списке флексии выделены жирным шрифтом. Однако по сравнению с большинством языков запас флексий в английском невелик, и его ограниченность действительно облегчает новичку жизнь. Но в этом отношении и китайский не подкачал – тут он даже лучше английского. Так что мы наконец дошли до третьего общего свойства: скудности флексий. Именно оно позволяет этим двум языкам не сойти с дистанции в мировом чемпионате.

Из этого вовсе не следует, что взрослым, изучающим эти языки, не о чем беспокоиться. В обеих грамматиках есть свои подводные камни и труднопреодолимые преграды. У китайских существительных может не быть рода, но в китайском есть десятки так называемых классификаторов, и, чтобы не делать ошибок, нужно знать, какого классификатора требует то или иное существительное. Это как мы говорим пять голов скота или три пары брюк, а не пять скотов или три брюки. В китайском так ведут себя все существительные, и не всегда легко сообразить, что нужно применить к тому или иному существительному: головы, пары или еще что-то. (К счастью, есть один универсальный заменитель, который на мандаринском произносится как ге. Некоторые носители языка используют его, когда сомневаются в выборе классификатора, а неносители могут обходиться им всегда. Но это не очень культурно.)

Не стоит забывать поговорку о соломинке в чужом глазу и бревне в своем. В английской грамматике – как и в любой другой – полным-полно бревен. Начнем с того, что большинству изучающих язык взрослых непросто справиться с неправильными глаголами, такими как befall – befell – befallen и read – read – read. То же и с отрицаниями. Если в большинстве языков есть одно определенное слово (вроде not), которое позволяет отрицать все подряд, в английском отрицание для you write (вы пишете) звучит как you don’t write (вы не пишете), для you will write (вы будете писать) – you won’t write (вы не будете писать), для you can write (вы можете писать) – you can’t write (вы не можете писать), причем заметим, что o в do и don’t звучат по-разному, как и a в can и can’t. Есть и другие странности. Почему по-английски говорят I want you to listen (я хочу, чтобы вы послушали), a не просто I want that you listen? Почему предлоги часто отлетают от того слова, к которому относятся – this is the girl I’m in love with (это девушка, которую я люблю)? Носители языка не задумываются над такими вещами, но неносителей все это сильно озадачивает. Я вовсе не хочу сказать, что английский каверзнее других языков. Я только хочу, чтобы вы поняли: умеренное употребление флексий еще не делает английский простым.

И наконец вернемся к числам. Пусть с лингвистической точки зрения они не представляют интереса, но с практической – очень важны. В качестве мирового языка английский не только очень похож на китайский, но и может быть им вытеснен. Немало политических экспертов считают, что «азиатский гигант» станет следующей сверхдержавой в экономическом, политическом и военном смысле. А тогда неудивительно, если и в языковой сфере он станет играть весьма активную роль. Это может обрадовать многие народы из Африки, Восточной и Юго-Восточной Азии, поскольку для них китайский может оказаться не труднее, а то и проще английского. (Хотя реформа китайской орфографии все равно многим была бы на руку.) Зато европейцы, включая славян, окажутся в проигрыше.

Впрочем, у страха глаза велики. В конце концов, в воображаемом мире, где китайский доминирует, мы бы сталкивались с устным и письменным китайским гораздо чаще, чем сейчас. И если миллионы неславян – татары, чеченцы, калмыки, венгры и румыны – овладели русским как вторым языком, а миллионы уйгуров, тибетцев, монголов и представителей других народов освоили китайский, то, конечно, и мы с вами сможем если уж не выучить китайский, то хотя бы заставить это сделать своих детей.