Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория Вяземский Юрий
Ибо Титаниды завидовали прекрасной Венере. Тефия завидовала ей в том, что она первая появилась из первозданного моря. Феба — в том, что создала и учредила на небе Луну. Фея — в том, что управляла ветрами. Рея — в том, что властвовала на самом прекрасном из островов — серебряном Кипре. Фемида обвинила Венеру, а Мнемосина — запомнила ее слова и передала их возлюбленному богини, Фавонию. Сплетня была такова: Лунария твоя, когда ты отсутствуешь, изменяет тебе с другими ветрами: на севере — с Аквилоном, на юге — с Африком, на востоке — с Австром.
Фавоний поверил доносу и решил отомстить прекрасной богине. Он похитил у нее сына Фанета и унес его далеко на восток, потому что, как ты помнишь, был западным ветром.
Долго разыскивала своего сыночка несчастная Лунария, весь остров облетела и обошла, у каждой травинки искала, каждый цветочек расспрашивала. А потом кликнула своих воробьев, запрягла их в колесницу и устремилась на восток — туда, где теперь находится Сирия.
По морю тогда трудно было путешествовать. Ибо именно тогда Сатурн оскопил Урана и:
- Член же отца детородный, отсеченный острым железом,
- По морю долгое время носился…
Намного удобнее было лететь на лунной колеснице, запряженной священными воробьями.
Третья станция
Венера Паренс
Мы пошли дальше по аллее и скоро остановились напротив гранитной стелы с барельефом. На барельефе был изображен юноша с вздыбленными короткими волосами, стертыми чертами лица и огромным фаллосом, задранным кверху и достигающим чуть ли не середины груди.
Гней Эдий Вардий усмехнулся и стал объяснять:
XI. — Третья станция — Библ. Венера Лунария прибыла в него в начале третьего месяца — мая.
На Олимпе теперь царствовал Сатурн. А братьев своих поставил наместниками: над временем — Иапета, над границей вселенной — Океана, над небом — Гипериона, над морем — Крия, а над подземным царством — Коя. Иапет жил на севере, Гиперион — на западе, Крий — на юге, а Кою достался восток, нынешняя Сирия. И там, на возвышении, неподалеку от моря, Кой построил город — первый в истории человечества.
В этот Библ и прибыла наша Венера.
И прежде чем ее встретил Кой, ее увидели и восхитились ее серебряной красотой дочери Коя — Пасифая («радостная»), Калэ («прекрасная») и Евфросина («благомыслящая»). Они накинули на Лунарию царственные сирийские одежды и повели во дворец к своему отцу.
Кой, которого в Сирии называют Элом, тотчас влюбился в Венеру и предложил ей руку и сердце.
«Рука твоя ведет в подземное царство. Я не хочу туда идти», — отвечала Венера.
«Ты будешь царить в Библе. И я подарю тебе своих дочерей, которые станут твоими верными Харитами», — пообещал Кой.
«Сердце твое наполнено смертью. А я люблю жизнь», — возражала Венера.
«Я подарю тебе золотое ожерелье, которое пропитано солнечными лучами и которое сделает тебя такой прекрасной, что ни одно сердце перед тобой не устоит», — настаивал Кой.
«А что такое солнце?» — спросила Лунная богиня.
«Солнце — это то, что создал мой брат Гиперион и утвердил на небе, отдав луну Ночи. Солнцем будешь ты, прекраснейшая из богинь, если станешь моей возлюбленной», — упрашивал Кой, брат царственного Сатурна и владыка Библа и преисподней.
Одним словом, уговорил. И, конечно же, обманул.
XII. Потому что, оставшись в Библе и разделив ложе с Коем, Венера не стала солнечной богиней, а стала богиней всяческого рождения и всеобщего плодородия. И звать ее стали в Библе, на третьей станции, Иштар или Баалта, Великая Мать или Матерь Любви, Паренс или Генитрикс. Много ей дали разных названий: по-сирийски, по-гречески и по-латыни. Я же буду называть ее Венерой Родительницей или Венерой Паренс.
Тут, в Сирии, сопровождать ее стали голуби — самые сладострастные из птиц — и козы — самые похотливые из животных.
XIII. И вот, на востоке:
- Сам Купидон, говорят, родился средь стад и средь пастбищ,
- Меж табунов кобылиц, не укрощенных никем…
— так восклицает Тибулл. Я же этого третьего амура буду называть Приапом, ибо так его назвали греки, и почти в каждом римском саду можно увидеть его изваяние.
— Полюбуйся на него! — говорил Вардий, указывая пальцем на барельеф. — У него почти нет лица. Тело его голо и тщедушно. Самое главное в нем — его уд, который у него всегда наготове, не знает покоя, не ведает усталости, силой налит, горит вожделеньем, радостью брызжет.
Приап дик и неистов, неукротим и напорист, внезапен и неразборчив, стремителен и неистощим.
Сети его — лианы и дикие виноградные лозы, в которых запутавшись, не освободишься, пока не обессилишь.
Стрелы его — колючки и занозы, которые зудят и подталкивают, свербят и подгоняют, мучат и устремляют.
Огонь его — знойный, удушливый, сладострастный — почти не задерживается в сердце и тотчас опускается в нижнюю часть живота, проникая в чресла и в лоно…
Вардий поперхнулся, шумно глотнул и возбужденно продолжал:
— Когда у Венеры родился Приап, на белый свет стали рождаться не только боги, птицы и звери. Первые люди появились. Не шарообразные существа и андрогины, описанные у Платона, а нормальные мужчины и женщины с присущими им половыми органами. Они жадно набросились друг на друга, сплелись и предались любовному неистовству: на берегу ручьев и озер, на морском побережье и в тихих волнах прибоя, на пашнях и на пастбищах, в садах и огородах, в домах и даже в храмах, которые они тогда стали возводить для того, чтобы в специальных помещениях приносить священные жертвы амуру Приапу и Венере Родительнице. Ибо:
- Все осенила она севы полей и лесов.
- Все сопрягла воедино души людские
- И научила любви женский и мужеский род.
- Что пернатых плодит по ветвям, как не сладкая похоть?
- Как без нежной любви мог нарождаться бы скот?
- Эта же сила хранит всё живущее в водных глубинах
- И наполняет моря множеством рыб без числа!
У Вардия изо рта брызнули слюни. Он заметил это, вытер рот и, будто оправдываясь, сказал:
— Многие ревнители добродетелей называют такого рода любовь развратной, низкой и даже подлой. Но я скажу иначе. Древние люди, едва познав телесную любовь, предались ей, да, грубо, но свободно, дико, но искренне. Природа их осеняла. Корысти и расчета никто не знал. Подарков не требовали. Под каждым кустом можно было дарить любовь и радоваться взаимности.
Лови день, меньше всего веря грядущему, — советует нам Гораций… Вот они и ловили, и наслаждались молодостью, не думали об угрюмой старости, не следили за завистливым временем, насыщались лепетом страсти и упивались смехом девичьим.
Вардий блаженно ухмыльнулся. Затем помрачнел и сказал:
XIV. — Ты уже слышал об Адонисе, прекрасном юноше, в которого влюбилась Венера?.. В школе рассказывали?.. Так вот, это случилось в Библе, а не на Кипре. И отцом Адониса был сирийский жрец Сидон, а не кипрский царь Кинир. И Ареса тогда никакого не было. И Персефона-Прозерпина еще не появилась на свет.
Было же так: влюбилась бессмертная богиня в смертного человека. И когда старый Кой удалялся в свое подземное царство, золотая Венера предавалась любви с блистательным юношей, охотилась с ним в горах Ливана. Сестра Коя, Фея, увидела их однажды, когда, объятые негой, они возлежали под сенью древних кедров. Завистливая Титанида сообщила брату об измене. Воспылав ревностью, Кой обернулся диким вепрем, набросился на Адониса и растерзал его на глазах влюбленной Венеры.
Розы, которые до этого были белыми, стали теперь алыми, потому что Венера прикасалась к ним своими руками, испачканными в крови возлюбленного. И алые розы с тех пор стали цветами Венеры. А белые розы забрала себе Фея, древняя богиня подземного царства, и от нее они достались Прозерпине, потому что белые розы — цветы смерти.
А Кой похитил растерзанного Адониса и, как ни упрашивала его тоскующая Венера, не желал выдать обратно любовника.
И тогда Венера кликнула своих голубей, запрягла их в колесницу и покинула Библ, улетела из Сирии, помчалась на запад…
Вот по воздушным полям, голубиной влекомая стаей, — как пишет Пелигн…
Кой же бегал по берегу моря и кричал ей вослед: «Вернись, ненаглядная! Я буду на летние месяцы отпускать к тебе Адониса. А зиму он будет проводить в Тартаре, чтоб ты хотя бы полгода принадлежала мне, неверная и прекрасная!»
Он так и сделал — стал на лето выпускать Адониса из мрачного подземелья.
Но Венера к нему не вернулась. Не только потому, что не могла простить Кою насилия над ласковым юношей. Ей стал отвратителен старый ревнивец. Она, Венера, вообще не терпит чужой ревности. И лишь себе самой позволяет ревновать и гневаться на измены.
Четвертая станция
Венера Венета
От стелы с Приапом мы еще поднялись по аллее и остановились у фонтана с журчливой водой.
И Гней Эдий Вардий объявил:
XV. — На четвертую станцию Венера прибыла в начале июня. Это был остров. И звался он Крит, как он и поныне называется. Назван он так в честь титана Крия, которого Сатурн поставил наместником над морем.
Крон-Сатурн тогда уже родил шестерых своих детей. И пятерых из них, как вам, наверное, рассказывали, проглотил. Но шестого, Зевса-Юпитера, Рее, жене Сатурна, удалось спасти, подсунув прожорливому мужу камень, обернутый пеленками. Мальчика-Юпитера спрятали на Крите, в пещере. Но никто из Титанов об этом, разумеется, не знал: ни сам Сатурн, ни Крий, который наместничал на острове.
— Прибыв на Крит, — продолжал Вардий, — Венера покорила Крия. Это ей было нетрудно совершить. Во-первых, она изначально принадлежала морской стихии — и Крий был морским божеством. Во-вторых, Титаны недолюбливали друг друга, и когда Венера поведала Крию, что она была возлюбленной Коя, но теперь бежала от него и просит у Крия защиты, Крий с радостью принял богиню, чтобы насолить брату. В-третьих, Венера Паренс надела на себя солнечное ожерелье, свадебный подарок прежнего любовника, которое, как ты помнишь, делало его обладательницу столь прекрасной, что ни одно сердце не могло устоять…
У Вергилия довольно точно описано:
- …чело озарилось сияньем
- Алым, и вкруг разлился от кудрей амвросии запах,
- И соскользнули до пят одежды ее, и тотчас же
- Поступь явила богиню…
И в другом месте:
- Мать благая, вокруг блистая чистым сияньем,
- Встала пред ним во всем величье богини…
Крий до беспамятства влюбился в Венеру Родительницу. И отдал ей в услужение трех Нереид, зеленоглазых и пенноволосых дочерей морского старца Нерея, который тогда был в подчинении у Крия. Старшую звали Эвриномой, среднюю — Амфитритой, а младшую — Фетидой. Они радостно прислуживали прекрасной Венере, и на Крите, и в дальнейших ее странствиях по вселенной.
XVI. С Крием сойдясь, Венера Паренс стала морской богиней и вновь переменила имя. Критяне прозвали ее на своем языке Ариадной. Латиняне и римляне в разные времена по-разному называли: Мариной, или Венетой (от цвета моря), или Венилией (от древнего слова, обозначавшего набегающую на берег волну). Я предпочитаю называть ее Венерой Венетой.
Деревом Венеры на Крите стала смоковница. Птицами — зимородки. А священными животными — тритоны, морские ежи, анемоны и каракатицы. Их изображения до сих пор можно увидеть на полу Кносского дворца и на стенах в Идейской пещере.
Ласково глядя на струю, бьющую из фонтана, Вардий продолжал:
XVII. — На Крите от Крия-титана Венера Венета родила себе четвертого сыночка. Имя ему — Протей.
Описать его почти невозможно. Он юный и старый одновременно. Глаза у него то серые от предрассветных сумерек, то зеленые от безоблачного утра, то синие от жаркого полдня, то розовые от закатного солнца, то черные от непогоды и фиолетовые от сумрака ночи. Волосы его, изначально сине-зеленые, мягкие, нежные и волнистые, в любой момент могут поменять окраску, изменить свойство… Нет, пусть его лучше описывает Пелигн в своих «Превращениях»!
- Есть же, которым дано обращаться в различные виды, —
- Ты, например, о Протей, обитатель обнявшего землю
- Моря! То юношей ты, то львом на глаза появлялся,
- Вепрем свирепым бывал, змеей, прикоснуться к которой
- Боязно, а иногда ты рогатым быком становился.
- Камнем порою ты был, порою и деревом был ты.
- А иногда, текучей воды подражая обличью,
- Был ты рекой; иногда же огнем, для воды ненавистным.
А я тебе так скажу: Протей постоянно меняется и в этих изменениях будто ищет себя и свой истинный облик.
Узы его — морские сети, в которые он ловит свою добычу и сам в них запутывается.
Огонь его — таинственное морское свечение, которое мы иногда наблюдаем при нарождающейся луне, или «шары Диоскуров», которые перед окончанием бури опускаются на мачты истерзанных кораблей.
Стрелы его — их почти не чувствуешь в сердце, потому что они в нем растворяются и проникают в голову, туманят глаза и взор их обращают тебе в душу. Ты уже не возлюбленную свою видишь, а самого себя в объятиях возлюбленной. Не ее жаждешь привлечь и познать, а любящего себя приблизить и разглядеть, удержать или оттолкнуть, полюбить или возненавидеть.
Протей, пожалуй, самый нежный и ласковый из амуров, потому что ласкает прежде всего самого себя. И он же — самый презрительный из эротов, потому как, если начнет презирать, себя унижает в первую очередь.
- Вот как я вечно гоним купидона неверным дыханием, —
однажды про Протея изрек Пелигн. А я говорю: он именно гонит, как ветер гонит волны, как волны несут корабли и лодки, как река крутит и вертит листья и щепки, потопляя на дно и выбрасывая на поверхность.
Протей не только сам постоянно меняется. Именно он, амур Протей, в грядущем веке и на следующей станции превратит Юпитера в быка, в орла, в лебедя, в дождь, в мужа Алкмены.
Протей не гогочет, как Приап. Он тихо смеется и задумчиво улыбается. Но смех и улыбки его лукавы и насмешливы. Но:
- …тем, кому улыбнется амур, открыто Венера
- Радость дарит свою, —
как сказано у Тибулла.
Вардий замолчал. А потом сообщил:
— На Крите, на четвертой станции, Венера Венета с помощью амура Протея стала обучать людей основам культуры, а юношей и девушек — тонкостям любовной игры.
И вместе с этим стало развиваться поэтическое искусство. В эпоху Приапа люди сочиняли лишь примитивные сатиры и грубые комедии. С Протеем же появились любовные элегии — более тонкий и высокий род поэзии.
Нереиды элегии вдохновляют и им покровительствуют.
Вардий перевел дух и заключил:
XVIII. — К концу четвертого божественного месяца Юпитер возрос, свергнул своего отца Сатурна и воцарился на Олимпе. Титанов одного за другим стали низвергать в Тартар: вслед за Сатурном сослали Иапета, за ним — Гипериона, сотворившего солнце, за ним — Коя…
Венера Венета не стала дожидаться, когда дойдет очередь до ее любовника Крия, и лунной сине-зеленой ночью бежала с Крита — сначала на остров Наксос, а затем — в Микены.
До Наксоса она летела на зимородках, от Наксоса плыла верхом на дельфине.
Протей за ней не последовал. Но с Крита тоже переселился — на остров Фарос, у берегов Египта.
Пятая станция
Венера Урания
Уйдя от фонтана, мы еще немного поднялись по аллее и остановились перед низкорослым кустарником с какими-то незнакомыми мне, прямо-таки огненными цветами. Из кустов поднималась тщательно отшлифованная мраморная стела с горельефом. На горельефе изображена была колесница, а на колеснице — юноша. Мне показалось, что волосы у него были выложены как будто бы янтарем, а всё остальное, говорю, было из мрамора.
— Это, наверное, пятая станция? — спросил я.
Не отвечая на мой вопрос, Эдий Вардий стал рассказывать:
XIX. — В начале месяца квинтилия Венера приплыла в многовратные Микены и там поселилась, выжидая, пока новые боги окончательно свергнут старых.
В соседний с Микенами Аргос прибыла с Самоса Юнона-Гера, сестра великодержавного Юпитера-Зевса. И первое время Венера и Юнона жили не то чтобы дружно, но каждая богиня в своем городе царствовала и в дела соседки не вмешивалась.
Но тут на Венеру положил свой зеленый глаз синевласый Нептун, которому брат Громовержец доверил морское пространство. Нептун стал домогаться Венеры, утверждая при этом, что он, дескать, пришел на смену древнему Крию и, стало быть, вместе с морским владычеством обрел право и на Венеру Венету, которая отныне ему и только ему должна принадлежать.
- «На царство мое положиться ты можешь по праву:
- В нем ты сама рождена, Киферея!» —
так он тоже говорил, если верить Вергилию.
Венера Нептуну отказала.
И тогда он, обиженный и разгневанный, стал подстрекать свою сестрицу Юнону, накатывая на нее волну за волной наветов и измышлений.
«Микены — намного царственнее Аргоса. И ты, моя прекрасная сестра, должна жить именно в этом городе, — шелестел Нептун. — Ты прибыла в Элладу, чтобы сделать своего державного брата своим супругом и воцариться над миром, — нашептывал он. — Но тебе это едва ли удастся! — стучал он камнями. — Венера, эта чуждая нам богиня, соблазнит и женит на себе Юпитера, как она уже совратила древних Титанов в Азии и на Крите! — гремел он прибоем. — Венера, а не ты, воцарится над миром. А тебя, волоокая, вновь отправит на Самос, к диким народам!» — морем ревел и холмы сотрясал разъяренный Нептун, угрожая Юноне.
Так он науськивал свою сестру против Венеры. И, наконец, добился своего — Юнона возненавидела Венеру и стала ее притеснять.
Как она это делала — нам сейчас не важно. Важно, что Венера была вынуждена покинуть Микены и перебраться в Коринф.
И именно в Коринфе мы полагаем пятую станцию, о которой ты спрашиваешь.
XX. — В Коринфе царствовал тогда Гелиос, которому Юпитер поручил солнечную колесницу, — продолжал Вардий и, задрав голову и закатив глаза, стал декламировать:
- Солнца высокий дворец подымался на стройных колоннах,
- Золотом ясным сверкал и огню подражавшим пиропом.
- Поверху был он покрыт глянцевитой слоновою костью,
- Створки двойные дверей серебряным блеском сияли.
Венера Венета вступила в этот дворец и узрела перед собой солнечного бога.
- Сидел перед нею, пурпурной окутан одеждой,
- Феб на престоле своем, сиявшем игрою смарагдов.
- С правой и левой руки там Дни стояли, за ними
- Месяцы, Годы, Века и Часы в расстояниях равных…
Вардий опустил голову, открыл глаза и, лукаво на меня глянув, заметил:
— Венере этот Гелиос не то чтобы понравился. Ей, древнейшей из богинь, ставшей теперь бездомной, надо было где-то обосноваться. И она решила жить с этим солнечным, жарким и душным.
Соблазнить Гелиоса, как ты понимаешь, ей не составило труда. У Пелигна это кратко и точно описано:
- Она улыбнулась, и тотчас
- Всё засияло тогда небо с ее стороны.
Этой Венериной улыбке мало кто из богов может противостоять. Не понадобилось тогда ни пояса Фавония, ни ожерелья Коя.
Гелиос влюбился в нее без оглядки. И еще до того, как они сошлись, подарил ей вечернюю звезду Геспер, которая отныне стала священной звездой Венеры.
После первого соития, в котором Венера чуть не сгорела, Гелиос презентовал ей золотую яблоню, которая приносит золотые плоды и которых всегда на ней в изобилии, сколько бы их ни рвали.
После второй ночи любви Гелиос преподнес своей возлюбленной золотые сандалии, которые хотя и не имеют крыльев, носят по воздуху не хуже крылатых плесниц Меркурия.
XXI. Естественно, сойдясь с Гелиосом, Венера изменила свое имя и приобрела новых адептов. В Коринфе она стала именоваться Венерой Уранией.
Спутницами и служанками Венеры стали Гелиады, дочери нимфы Климены. Они окуривали свою госпожу миррой и другими ароматными благовониями, поили ее желто-прозрачным медом, который приносят лишь акрокоринфские пчелы.
Священной птицей Урании стала птица Феникс, которая каждые пятьсот лет сама себя сжигает в своем гнезде и снова из пепла рождается.
XXII. — Но главное, мой юный друг, — продолжал Вардий, — в Коринфе, на пятой станции, Венера Урания родила не одного, а двух сыновей.
Первого зовут Фаэтон. Не верь грекам, что он якобы сын Эос и Кефала. Нет, Венера собственноутробно зачала его после первого соития с солнечным Гелиосом, от которого, говорю, чуть не сгорела и едва не задохнулась от пламени и жара, которые он пролил на свою новую возлюбленную, хотя объятия заключались ночью и Гелиос задолго до объятий снял и отложил в сторону огненные лучи, сиявшие вкруг его головы.
Перед вторым соитием с Гелиосом Венера отправила Гелиад на Парнас, и они принесли оттуда лед и снег, которыми Урания со всех сторон обложила и своего жгучего возлюбленного, и сама этим снегом и льдом окуталась. Но огненное семя молодого бога все же проникло в вечное чрево великой родительницы, и на свет появился младший брат Фаэтона. Римляне называют его Тимором или Эквитом. Но я буду называть его Гелием, потому что это хотя и греческое, но самое древнее его имя.
Тут Вардий ехидно посмотрел на меня и спросил:
— О Фаэтоне вам, поди, тоже рассказывали в школе? Про то, как он, выпросив у отца солнечную колесницу, взлетел на небо, не смог сладить с огненными конями, сам сгорел и землю поджег… Рассказывали или не рассказывали?
Я кивнул и уточнил:
— Нам только говорили, что Юпитер испепелил его своими молниями.
Вардий просиял лицом и радостно воскликнул:
— Всё это сказки! Юпитер не мог испепелить его молниями! Потому что Фаэтон бессмертен, как другие амуры! Потому что Фаэтон никогда не летал на солнечной колеснице! Потому что Гелиос никогда и никому не позволит управлять солнцем! Даже Зевсу!
Вардий запрокинул голову, закатил глаза и произнес, словно жрец-декламатор:
— Гелиос дал Фаэтону уздечку коней огненосных — тот же решил, что ему вручили саму колесницу. Гелиос дал Фаэтону огонь возносящий — и юный бог возомнил, что летает над миром. Грозный Юпитер перунами бога не метил — жгучими стрелами сам Фаэтон себя нежит и ранит. Стрелы такие ему подарил отец светоносный. Крылья не дал, но внушил впечатленье паренья. В желто-шафранной тунике сей бог летает над миром. Матерь Венера ему подвязала пряди волос и рыжие кудри.
Вардий открыл глаза, облегченно вздохнул и заговорил прозой:
— Понял, с каким амуром мы имеем теперь дело? Узы его — уздечка солнечных коней. Пламя — огонь возносящий. Стрелы — собственно не стрелы, а солнечные лучи. Попадая тебе в сердце, они проникают в позвоночник, и тебе кажется, что за спиной у тебя вырастают крылья.
Крылья эти поднимают тебя ввысь, и ты летишь над миром, восхищаясь своим полетом, упиваясь свободой, восторгаясь охватившей тебя любовью и одновременно пугаясь той высоты, на которую ты поднимаешься, страшась той неведомой силы, которая неудержимо движет тебя…
- Вихрь куда-то мою бедную душу стремит.
- Так, если конь понесет, стремглав помчит господина,
- Пеной покрытой узде не удержать уж коня…
Чем выше ты взлетаешь, тем жгуче, яростнее, безумнее и нестерпимее пылает у тебя в груди пламя восторга, огонь торжества, пожар любви. От этого света ты начинаешь слепнуть, от высоты задыхаться, глохнуть от жара…
- Тут увидал Фаэтон со всех сторон запылавший
- Мир и, не в силах уже стерпеть столь великого жара,
- Как из глубокой печи горячий вдыхает устами
- Воздух и чует: под ним раскалилась уже колесница.
- Пепла, взлетающих искр уже выносить он не в силах,
- Он задыхается, весь горячим окутанный дымом.
- Где он, мчится куда — не знает, мраком покрытый
- Черным, как смоль, уносимый крылатых коней
- произволом...
Вардий умолк. Губы у него теперь дрожали, щеки подрагивали, нос раздувался, глаза слезились. Казалось, он был так взволнован, что не мог говорить.
— А дальше… Дальше что? — спросил я, скорее из вежливости, чем от любопытства.
Вардий тут же перестал дрожать лицом, хитро сощурился и радостно сообщил:
— Дальше начинаешь падать. Обугливаешься и летишь вниз. И носом — в пепел, лицом — в кострище… Расплавились твои крылья. Взбрыкнула и сбросила тебя твоя свобода. Сгорела твоя любовь. И сам ты — кости и прах. И в урну тебя собрать и положить некому…
— Но ты ведь говорил: Фаэтон бессмертен? — спросил я.
— Конечно, бог и бессмертен… Но мы с тобой смертны, юный мой друг, — ответил Вардий и стал подниматься вверх по аллее.
Но, вдруг спохватившись, вернулся назад и сказал:
XXIII. — О брате Фаэтона мы забыли. Помнишь, Гелий, который был зачат Венерой в снегу и во льду?.. Гелий этот так нагляделся на злоключения своего братца, что его на всю жизнь охватил страх. Отсюда латинское его имя — Тимор. К богам и к людям он с детства испытывает безразличие. Отсюда другое его римское имя — Эквит. Когда Венера посылает его людям, они теряют способность любить.
Вардий снова сделал несколько шагов вверх по аллее и снова вернулся.
— И вот еще, — сообщил он. — В Коринфе, на пятой станции, под покровительством Гелиад родилась эпическая поэзия. А также возникло красноречие…
- Гордую деву моля, мужи обрели красноречье:
- Каждый оратором стать должен был в деле своем.
- Тысячи хитрых искусств любовь создала: для успеха
- Много уловок нашлось, прежде неведомых нам…
Ну, всё, пойдем дальше… Трудно всё время жить с Солнцем. Надоело Венере Урании в Коринфе. И отправилась она в Афины, ступая золотыми сандалиями по солнечному лучу.
Окончание следует.[2]
Приложение 2
- Днесь попугай-говорун, с Востока, из Индии родом,
- Умер… Идите толпой, птицы, его хоронить.
- В грудь, благочестья полны, пернатые, крыльями бейте,
- Щечки царапайте в кровь твердым кривым коготком!
- Перья взъерошьте свои; как волосы, в горе их рвите;
- Сами пойте взамен траурной длинной трубы.
- Что, Филомела, пенять на злодейство фракийца-тирана?
- Много уж лет утекло, жалобе смолкнуть пора.
- Лучше горюй и стенай о кончине столь редкостной птицы!
- Пусть глубоко ты скорбишь, — это давнишняя скорбь.
- Все вы, которым дано по струям воздушным носиться,
- Плачьте! — и первая ты, горлинка: друг он тебе.
- Рядом вы прожили жизнь в неизменном взаимном
- согласье,
- Ваша осталась по гроб долгая верность крепка.
- Чем молодой был фокидец Пилад для аргосца Ореста,
- Тем же была, попугай, горлинка в жизни твоей.
- Что твоя верность, увы? Что редкая перьев окраска,
- Голос, который умел всяческий звук перенять?
- То, что, едва подарен, ты моей госпоже полюбился?
- Слава пернатых, и ты все-таки мертвый лежишь…
- Перьями крыльев затмить ты хрупкие мог изумруды,
- Клюва пунцового цвет желтый шафран оттенял.
- Не было птицы нигде, чтобы голосу так подражала.
- Как ты, слова говоря, славно картавить умел!
- Завистью сгублен ты был — ты ссор затевать не пытался.
- Был от природы болтлив, мир безмятежный любил…
- Вот перепелки — не то; постоянно друг с другом дерутся, —
- И потому, может быть, долог бывает их век.
- Сыт ты бывал пустяком. Порой из любви к разговорам,
- Хоть изобилен был корм, не успевал поклевать.
- Был тебе пищей орех или мак, погружающий в дрему,
- Жажду привык утолять ты ключевою водой.
- Ястреб прожорливый жив, и кругами высоко парящий
- Коршун и галка жива, что накликают дожди;
- Да и ворона, чей вид нестерпим щитоносной Минерве, —
- Может она, говорят, девять столетий прожить.
- А попугай-говорун погиб, человеческой речи
- Отображение, дар крайних пределов земли.
- Жадные руки судьбы наилучшее часто уносят,
- Худшее в мире всегда полностью жизнь проживет.
- Видел презренный Терсит погребальный костер
- Филакийца;
- Пеплом стал Гектор-герой — братья остались в живых…
- Что вспоминать, как богов за тебя умоляла хозяйка
- В страхе? Неистовый Нот в море моленья унес…
- День седьмой наступил, за собой не привел он восьмого, —
- Прялка пуста, и сучить нечего Парке твоей.
- Но не застыли слова в коченеющей птичьей гортани,
- Он, уже чувствуя смерть, молвил: «Коринна, прости!..»
- Под Елисейским холмом есть падубов темная роща;
- Вечно на влажной земле там зелена мурава.
- Там добродетельных птиц — хоть верить и трудно! —
- обитель;
- Птицам зловещим туда вход, говорят, запрещен.
- Чистые лебеди там на широких пасутся просторах;
- Феникс, в мире один, там же, бессмертный, живет;
- Там распускает свой хвост и пышная птица Юноны;
- Страстный целуется там голубь с голубкой своей.
- Принятый в общество их, попугай в тех рощах приютных
- Всех добродетельных птиц речью пленяет своей…
- А над костями его — небольшой бугорочек, по росту,
- С маленьким камнем; на нем вырезан маленький стих:
- «Сколь был я дорог моей госпоже — по надгробию видно.
- Речью владел я людской, что недоступно для птиц».
- Перевод С. Шервинского[3]
Приложение 3
- Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.
- Поразморило меня, и на постель я прилег.
- Ставня одна лишь закрыта была, другая — открыта,
- Так что была полутень в комнате, словно в лесу, —
- Мягкий, мерцающий свет, как в час перед самым закатом
- Иль когда ночь отошла, но не возник еще день.
- Кстати такой полумрак для девушек скромного нрава,
- В нем их опасливый стыд нужный находит приют.
- Тут Коринна вошла в распоясанной легкой рубашке,
- По белоснежным плечам пряди спадали волос.
- В спальню входила такой, по преданию, Семирамида
- Или Лаида, любовь знавшая многих мужей…
- Легкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала, —
- Скромница из-за нее все же боролась со мной.
- Только сражалась, как те, кто своей не желает победы,
- Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда.
- И показалась она перед взором моим обнаженной…
- Мне в безупречной красе тело явилось ее.
- Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!
- Как были груди полны — только б их страстно сжимать!
- Как был гладок живот под ее совершенною грудью!
- Стан так пышен и прям, юное крепко бедро!
- Стоит ли перечислять?.. Всё было восторга достойно.
- Тело нагое ее я к своему прижимал…
- Прочее знает любой… Уснули усталые вместе…
- О, проходили бы так чаще полудни мои!
- Перевод С. Шервинского
Приложение 4
Читать бесплатно другие книги:
