Тихое вторжение Володихин Дмитрий
Монстр с Ниной уже «прошел» меня и приблизился к Толстому. Тот ушел за колонну и вскинул автомат, но палить не стал. Призрак опять сманеврировал. Тогда я направил в его сторону автомат. Но дистанция выросла, и риск пристрелить Нину – тоже. Не могу нажать на спуск!
Всё, ушел. Не вижу… опять вижу… н-нет…
– Сынок! Отяй! Отя-ай! – послышался совершенно взрослый голос и совсем не с той стороны, где призрак соревновался в странных танцах с Толстым. Кто-то командовал у меня из-за спины.
Я перекатился, уходя от огня. Но тут осколки гранита ударили мне в лицо.
– Лежать! Вы у меня на прицеле, Тим! Лежать! Хотите жить? А ну, лежать!
И я не стал двигаться. Мужик со стволом целился в меня из-за колонны с расстояния в пятнадцать метров. Я не призрак, я от пули не уйду.
– Господа. У вас есть шанс выжить, если будете меня слушаться. В мои задачи не входит убить вас, да и обыскивать ваши трупы – лишняя возня с негарантированным результатом… – вновь заговорил незнакомец.
Степан негромко застонал. Жив, стало быть.
– Я велел своему сынку остановить преследование вашего бойца. Он сейчас вежливо передвигается, уходя из-под выстрела, но приближаться не станет. Пока я не скажу. Успокойтесь на полминуты, я изложу вам свои условия, а потом, если хотите, мы опять примемся друг друга убивать.
– Толстый, – говорю как можно спокойнее, – не спускай гадину с прицела.
Короткое «угу» доносится до меня.
– Очень разумно, – хмыкнув, говорит мне их вожак, а теперь ясно, что именно он тут главный, – но почти бесполезно. Давайте посчитаем наши шансы. У вас имеется два преимущества. Во-первых, гениальный стрелок. Давно таких не видел, мое почтение. У него целых пять или даже, возьмем по максимуму, десять шансов из ста против моего мальчика. Заметьте, это один на один, автомат против ножа, при полном рожке, а не восемнадцати или девятнадцати патронах и за отсутствием у моего мальчика живого щита. Сейчас, наверное, два или три шанса. Но у вас есть еще одно преимущество: сынок почему-то не хочет отправлять вас на тот свет. Почему, мальчик? Скажи.
Чудится мне: не напрасно он меня по прозвищу сталкерскому знает. Знакомый какой-то голос… или манера говорить…
Призрак быстро перемещается, я не могу уловить его бросков. Тело Нины, а это центнер с пудом, ничуть ему не мешает. Ответа он не дает.
Кстати, он не голый, на нем какое-то гимнастическое трико.
– Сынок! Риль! – на сей раз голос вожака звучит с оттенком приказа.
Из темноты слышится писклявое хныканье:
– А-а-а… клеймятый о-он… клеймецо… хозяйки сильной он… Нельзя-я-а, придет хозя-айка, отмсти-ит… ее вещь, ее, ее…
Говорила мне бабушка: «Убей в себе Билла, иначе кто-нибудь придет мстить ему, а нарвется на тебя».
– Да вы интересный человек, Тим… Но меня-то никакая «хозяйка» не пугает. Я не дитя Зоны.
Я прикидываю: при первой попытке дернуться меня пристрелят. А если дать приказ Толстому выстрелить по вожаку? Может, есть шанс?
Но он словно угадывает мои мысли:
– Если вы меня попробуете выбить, то вашему стрелку на это понадобится секунда или две. Этого достаточно, чтобы мальчик убил и его, и ее. А вот попадет ли он сейчас по мне, это бабушка надвое сказала. Я тоже, знаете ли, не лыком шит. Допустим, чисто гипотетически, попадет. Вы теряете двух своих людей, а мальчик может передумать и прикончить вас в отместку за меня. Вы ведь не думаете, что у вас есть хотя бы один шанс против него?
Кто его знает. Но, судя по тому, что гадина нам предъявила, вряд ли у меня есть хотя бы половина шанса.
– Играть мы так можем сколько хотите. Сынок не скоро устанет. Скорее, ваш боец утомится держать его в поле восприятия.
– Ты, вроде, условия хотел предложить, зануда?
– Пусть зануда, я не вспыльчив. А условия простые. Я отдам вам вашу женщину, она ведь, кажется, ранена, но не убита?
– Не важно.
– Хорошо, не важно. Так вот, я отдам ее и еще оставлю вам две ваши жизни, пользуйтесь, как хотите. Меня не интересует ваше имущество, даже если вы нарыли артефакты. Уносите. Мне нужно только одно. А именно то, что вы нашли в тайнике этого мерзавца, Шишака. Мы очень удивились, когда камера слежения сработала еще раз. Во-первых, она давно должна была «протухнуть» из-за аномальных воздействий, но, видимо, в подземелье камера оказалась от них экранированной. Во-вторых… признаться, мы были твердо уверены, что содержимое тайника для нас безвозвратно потеряно…
– Деньги вам его отдать? Без вопросов.
Это я на всякий случай. Может, ребятки проще, чем хотят казаться. А может, они не в курсе… Вот же собаки, камера у них там!
– Такие деньги нам ни к чему. Оставьте себе, мы не претендуем. Книги.
– Книги? – все еще кошу под дурачка.
– Книги в той форме, в какой он их хранил. Я их видел. Я знаю, как они нынче выглядят. Отдайте. Или придется обыскивать ваши мертвые тела.
Что я, в сущности, могу отдать? Шанс на спасение Москвы, на выжигание в ней главных источников скверны, «якорей Зоны». Вот так. Что я, в сущности, могу приобрести? Две жизни малознакомых мне людей… ну и свою – мимоходом. Притом не очень понятно, станет ли вожак выполнять собственные обещания.
Ну и как поступить мне, ребята? Отдам – и я говно. Не отдам, и… то же самое, в сущности.
Давай не про себя, а про дело думать.
Не знаю, сколько у нас шансов, если мы начнем драться. Два, пять, десять… По моей оценке, нас убьют. А потом все равно заберут всё, что им требуется.
– Тим, извините, но я вас потороплю. Минуты вам хватит на размышления?
Я не смогу сберечь то, что добыл таким трудом. То, что мне так нужно. То, что нужно миллионам ни в чем не повинных москвичей. Паскудно, но ничего уже не исправишь. За какую-такую радость товарищи мои легли? За фу-фу.
Но, возможно, я еще смогу вытащить кое-кого у смерти из хлеборезки.
– Дай мне что-нибудь, зануда. Ты хочешь договориться, но мне с трудом верится, что ты не собираешься нас объегорить.
Пауза. Сейчас он мне мозги вышибет. Мои тупые никчемные мозги.
– Не надо бы, – отвечают мне, – но мы достаточно сильны, а потому можем расстаться с одним незначительным преимуществом… Сынок! Отяй! Ато – харр!
Нина в тот же миг остается без опоры и стремительно заваливается набок.
Звяк! Призрак цепляет автомат Тереха с пола и сейчас же оказывается за колонной.
Мог сейчас выстрелить Толстый? Наверное, мог. Мог он попасть по призраку? Сомневаюсь, но, допустим, мог. Но не выстрелил. Меня поберег. Единственный его выстрел по монстру, и вожак моментально положил бы в меня полрожка. Тут не промахнешься.
– Поверьте, мой мальчик стреляет превосходно. Не так, как двигается, но очень, очень хорошо.
Если нам суждено сдохнуть, то… настала пора проверить, сейчас это произойдет или же лет через сорок. Господи, в случае чего, прими к себе раба твоего грешного Тимофея и не оставь заботой его болящую жену Екатерину…
– Я отдаю вам книги. Я делаю всё медленно. Я полон доброй воли, она у меня аж из ушей лезет.
Достаю листочки из кармана, кладу их на пол перед собой. Чувствую, пот течет со лба горячими волнами, лезет в глаза, не видно ни рожна. Щиплет.
– Как дальше поступим, зануда?
– Очень просто. Положи автомат на пол и отползи за ближайшую колонну.
Любопытно: про очки он даже не вспомнил. Следовательно, камеру они поставили только в апартаментах Шишака. Другой – на платформе – не было. Или просто не нужны им очки.
Я мирно кладу автомат наземь. Мирно отползаю, подняв руки. Есть у меня сюрпризы для вожака? Нет. Ручная граната в качестве сюрприза сработает?
Пока я раздумывал, вожак дал команду:
– Сынок! Риль!
Призрак совершил молниеносный прыжок, сальто, еще один прыжок, отскок… листки с пола исчезли.
Гранату? РГО взрываются от удара. Влупить гранату в стену за его спиной, он не успеет среагировать. А может, и мальчик его поганый не успеет.
– У вас там были еще гранаты, – вежливо сообщает мне вожак. – Посмотрите налево. Это избавит вас от последнего соблазна.
Призрак стоял у соседней колонны, направив на меня автомат. И опять мое тело заслоняло его от Толстого.
– Меня он убить не даст. Какая бы у вас ни была «сильная хозяйка». Впрочем, вы имеете возможность проверить.
Вот собаки…
– На всякий случай: граната уже у меня в руках, и мы погибнем вместе с вашим… сынком.
Вру, конечно, но так у меня хоть липовый, да козырь на руках.
– Сомневаюсь, – отвечает вожак. – Но даже если так, советую не предпринимать необдуманных действий. Мы все еще можем уйти отсюда живыми. Я собираюсь выполнить условия.
– У меня, кстати, вторая граната, – объявляет вдруг Толстый. – Так что давай, волчина, веди себя дисциплинированно.
Молчание. Видно, прикидывает вожак дальность броска. И вероятность спастись рассчитать не может – ситуация счету не поддается. Может его достать Толстый. Фифти-фифти.
– И как же?
– А?
– Я говорю, зануда, как же ты условия собираешься выполнить? Нам ведь еще разойтись надо.
– Сначала уйду я. Когда я доберусь до выхода с платформы, ко мне отступит мой мальчик. Тогда останется отработать мелочи. Вы, разумеется, можете нас преследовать. Но я бы не советовал предпринимать попытки такого рода.
– Еще бы ты советовал!
– Вас будет ожидать прыгающая противопехотная мина с фотоэлементом, поставленным на движение. А на платформе вы оставите беззащитную женщину. Плохие стартовые условия для погони.
Специалисты, мать его. Почему у меня с собой не спецназ, а офисные охранники? Мужики, правда, хорошие, а Толстый так и вовсе – «гениальный стрелок». Но… как с миной-то?
– До свидания, зануда.
– Прощайте, Тим. Рад был пообщаться с вами.
Вот тут вожак капельку прокололся. Правда, не мог не проколоться. Иными вариантами не располагал. Осторожный, конечно, боец. Умный. Но… ничего особенного. Двигаться так, как его проклятый призрак, он не умеет. И даже как прилично тренированный боец спецподразделения – тоже не умеет. Шумный. Медленный. Сопит. Хороший любитель. Пристрелил бы меня с дистанции в пятнадцать метров? Да, уверен. А вот один на один при равных раскладах… не знаю, кто кого. Может, и я.
Хрен мы с тобой попрощались! Встретимся, не разминемся.
– Сынок! Бурч! Бурч!
И я уже не вижу пятнистого рядом с собой. Сорвался, полетел по залу, вот он здесь, теперь там, а сейчас… вообще неведомо где. В несколько прыжков и подскоков он пролетел всю платформу.
Только потом я осторожно выглянул из-за колонн и потянул к себе за ремень автомат.
– Командир, живой? Ранен?
По щеке у меня ползет капля крови из царапины, проделанной осколком гранита. Но я не ранен. Я цел. Я невредим. Просто… просто…
– Кажется, я всё проебал, Костя.
Он подходит ко мне, хлопает по плечу и говорит:
– Выбрось из головы. Не договорился бы с этими уродами, так нам тут лежать. Я бы его не достал. У меня уже руки трястись начали, а он, зараза, всё пляшет, никак не угомонится… Ты молоток, командир. Будем жить пока что. Старшой только вот…
Степан умирал, на губах у него лопались кровавые пузыри. Ни о какой погоне у меня и мысли не возникло. Мы склонились над телом старшого. Он все силился сказать какую-то важную вещь. Может, помолиться хотел? Или попрощаться. Но ничего не выходило, силы оставляли его с каждым мгновением. С минуту мы смотрели на его губы, а потом он не столько сказал, сколько выкашлял из себя:
– Дхэньги… фхонду… к-кх-остя…
Вздохнул и умер.
– Свидетелем будешь, меня он просил свои деньги за ходку передать.
– Куда… передать?
– Фонду помощи ветеранам горячих точек. Он ведь один у нас был, Степан Сергеич. Ни жены, ни детей, ни родителей. Брат в Качирском инциденте загнулся.
– В Качирском? Я тоже там был…
Он посмотрел на меня внимательно. Кажется, я сейчас сильно прибавил в его глазах.
– Покажи.
– Что?
– Должен знать.
– А…
Задираю рукав. Показываю маленькую татуировку: всего три слова на том месте, где раньше часы носили: «Никогда не пропустим». А он показывает мне свою, такую же.
– Что ж ты раньше-то не сказал?
– Проводник обязан быть злее пса. А я и так больно добренький. Из-за моей доброты Тощий гробанулся.
– Из-за своей дурости, – не согласился мой собеседник. – А насчет Фонда… начиналось там всё хорошо. Бизнес деньжат подкидывал. Потом петрушка эта с Москвой случилась… денег не стало. А там, на лечении да на присмотре, разные… «самовары». И безрукие, и безногие, и умом тронутые. Куда их? В канаву, под забор? Он один такой нашелся – ходками в Зону башли для своих увечных братьев зарабатывать.
И Толстый принялся обыскивать старшого на предмет трех с половиной штук евро. А я помолился над его телом да закрыл ему глаза.
Всё. Ну а как? Это Зона.
Зона учит нас привыкать к тому, к чему привыкать нельзя. К тому, что должно быть невыносимым. За каждый глоток успеха, за каждый шаг в сторону цели, да просто за каждый ломтик жизни она требует отдать частичку человечности.
Запасные рожки и гранаты мы с трупов забрали. Еще я забрал коллекторскую сумку Тереха.
– Оставь, Тима, тяжеленная. И без того тут…
Но я не оставил. Святая молекула… Каким бы одержимым ни был Терех, а как ученый он вёл себя безупречно. И… вы только поймите правильно, я не псих, ребята. Нам еще выбираться отсюда, лишняя тяжесть не нужна. Но я ведь тоже ученый. Пусть очень маленький ученый, но цену некоторым вещам знаю. А потому допру его сумку. Хотя бы из солидарности.
Мы дотащили тело Нины до другого выхода. Может, нас и не ждала никакая мина, вряд ли они вот так запросто таскают с собой мину! Но проверять не хотелось. Мы выволокли первую научную единицу наружу.
На поверхности вечер вошел в свои права. Сколько мы провели в Зоне? Десять часов? Больше. Одиннадцать? Двенадцать?
Осмотрелись. Я велел проверить связь.
Тут, неподалеку от Периметра, у нас прошла смс-ка: «Группа через 10 минут на точке эвакуации. Есть 300-й». Ответ пришел сразу же: «Ждите, согласовываем вертушку».
Точка эвакуации – место на проспекте Вернадского напротив дома номер 86. Ни одна группа не обнаруживала здесь аномалий.
Не факт, что первая и единственная не объявится тут в тот момент, когда вертолет пойдет на просадку. Не факт, что по машине не начнут палить с земли на поражение. Не факт, что в небе над Зоной ее не ударит какая-нибудь невыносимая и непредсказуемая хрень. Безопасная высота в старой Зоне была метров пятьсот, не ниже… Но эвакуаторам и платят немалые деньги за риск. Кроме того, на окраине Зоны аномальная активность пожиже. Всегда так было.
Минут двадцать мы волокли тело девушки в обход оврага с аномалиями. Потом еще минут двадцать ждали вертолета. Я уже понял: ЦАЯ – это такая организация, где «согласование вопросов» лишено резвости.
В вертолете был врач, бывалый человек, который не шарахался от парней, вышедших из Зоны, как от зачумленных. Он вывел Нину из бессознательного состояния через полминуты после того, как мы взлетели.
– Ой, как жжет мне руку! Что со мной было? – запричитала она. – Ой, у меня две здоровые шишки на голове! Тимофей Дмитриевич, а где Александр Евгеньевич. И остальные… тоже…
А потом принялась реветь.
Часть 3
Подсчет проигрыша
Глава 13
Между профессором и академиком
Я как будто окаменел.
Санобработка. Сдача оружия и снаряжения. Сдача коллекторской сумки и дурацких очков, через которые нечего теперь прочитать. Официальный устный отчет.
Мне вкололи стимулятор: «Не время спать, боец». – «Я тебе не боец, дядя».
Официальный письменный отчет, весьма подробный. Неофициальный отчет Михайлову – еще длиннее. Выдача премиальных за ходку. Голову бы мне ампутировать, а не деньги давать.
А потом неожиданные слова Михайлова:
– Заснуть вы еще часа три в принципе не сможете. Поешьте, столовка тут круглосуточная. И не позволяйте себе напиваться. Ни-ни. Есть разговор, который значительно важнее всех ваших сожалений. Через пару часов мы с Яковлевым к вам зайдем.
Я и не собирался напиваться. Или собирался. Или хотел спать. Или не хотел. Я потерял способность чувствовать. Меня словно положили на конвейер и двигали по нему из одного помещения в другое. Я говорил, набивал отчет на клавиатуре, ставил автомат в ячейку, слушал укоризны дежурного офицера, мол, чистить оружие всегда надо сегодня и никогда – завтра…
И мне было все равно.
Я потерял трех человек. Трех крепких мужиков. Кто там из них хорош на все сто, а кто похлипче – не суть дела. Могли бы жить долго, быть счастливыми и делать счастливыми других людей. Могли бы любить. Могли бы с друзьями на рыбалку ездить. Могли бы детей растить. У кого нет детей – так никогда не поздно их завести… Могли сделать что-нибудь важное и красивое, а могли просто смотреть футбол по телевизору и пить пиво. Теперь ничего не могут, всё, нет их. И могилки не осталось. Дрянь я, а не проводник. Выдрючивался, выдрючивался, встать-лечь, лечь-встать, стальной мэн! А в итоге трех человек положил.
Да и положил-то ни за хрен.
Упустил шанс, а нового больше никогда не представится.
Поражение. Всей группы, но прежде всего – мое личное. Мог я тогда гранату бросить? Мог! Наверное, мог. Тогда Толстый пристрелил бы призрака и ушел с бумагами из Зоны.
Нет, ребята, ничего я не мог. Мы явно проигрывали ситуацию. Чудо еще, что живы остались. Слабину я дал, когда Тощий погиб, а на «Юго-Западной» ничего нельзя было сделать.
А до нее – можно? Если бы мы вышли на «Проспекте Вернадского»? Если бы пошли поверху? Если бы возвращались по Ленинскому, а не по Вернадского? Если бы я не позволил группе задержаться, а сразу повел с «Юго-Западной» наверх? Они ведь тоже не всесильны. Они просчитали наиболее вероятный маршрут и вышли на нас, но не могли просчитать, например, нашу встречу с эмиоником. Да и на платформу прибыли не сразу, едва успели. Вероятно, экспедицию организовывали в спешке. Если бы мы перемещались быстрее, они бы нас в метро уже не застали…
Если бы… если бы… если бы…
Где я облажался? Выходило, по-крупному – нигде. Действовал оптимально. А в мелочах – и тут, и там. Коряво, невнимательно, небрежно работал. Было в советские времена хорошее точное слово: халатность. Вот я и…
Тут ко мне постучались Михайлов и Яковлев.
Входят. У одного в руках бутылка, у другого – те самые полураздавленные очки. Сдержанно улыбаются.
– Прежде чем вы начнете в два голоса объяснять мне, почему я не виноват в провале рейда, я вам сообщу самую важную информацию к размышлению. Со мной вышли из Зоны двое. Одна не должна больше ходить в Зону никогда, какая бы нехватка в кадрах у вас тут ни свирепствовала. Второй достоин награждения, повышения, дополнительных выплат, чего угодно он достоин. Если б не он, я бы тут с вами не сидел, а уже холодел бы в московском метро.
Они переглянулись. Какого хрена опять эти улыбочки?
– Давайте я… – говорит Михайлов.
– Нет уж, Дмитрий Дмитриевич, я своего не упущу.
– Тогда разделимся. Вы – о первом, я – о втором. В конце концов, это я обнаружил…
– К чему эта борьба за приоритеты? Впрочем, ладно. Как угодно.
– Вот и славно. Вам начинать.
Это еще что за представление по заявкам?
– Итак, Тим, давайте без чинов, – говорит Яковлев. – Прежде всего, вы совершенно правы. Константин Трапезников будет принят на спецконтракт с повышенной оплатой, а я, лично я, позабочусь о том, чтобы его отметили правительственной наградой. Кстати, о вас он отзывался совершенно так же, как и вы о нем: если бы не вы, он бы тут с нами не говорил, и так далее… Что касается Нины Легкоглядовой, то… вряд ли она еще когда-нибудь попросится в Зону. Судя по ее нынешнему психологическому состоянию. Я не специалист в области психиатрии, а потому не знаю, как называется феномен истерики, продолжающейся несколько часов, несмотря на лошадиные дозы успокоительного… Если же все-таки попросится, то ее просьба выполнена не будет.
Мне оставалось молча кивнуть. Бедная девочка. Теперь хотя бы ее жизнь больше ставить на кон не позволят.
– Мне очень жаль тех людей, которые остались в Зоне. Мне страшно жалко Тереха. Такой выдающийся ум! Ему светила блистательная карьера. Он ведь считался одним из лучших специалистов Центра. А в чем-то Александр Евгеньевич был просто лучшим, безо всяких «один из». Но, если это вас утешит, в научном плане ваш рейд… – тут у Яковлева глаза засверкали, он на секунду сбился. А потом заговорил восторженным тоном: – Вы… вы заплатили очень дорогую цену, но это просто поразительно! Мы и мечтать не могли о таком материале! Потрясающе. Столько нового! Я имею в виду не только содержимое коллекторской сумки, но и ваш отчет.
Что ему сказать? Ученый, свихнувшийся от вида новых, умопомрачительно ценных образцов…
– А мне жаль Степана – старшего в команде сопровождения. Хороший, надежный был мужик.
И опять у меня в голове потекло: где был хороший вариант свернуть с дорожки, приведшей к провалу?
Тогда профессор сменил академика на снаряде. Михайлов начал со строжинкой в голосе:
– Потом мы еще их помянем. А сейчас у нас есть разговор поважнее. Дело не закончено. И у нас есть что обсудить.
Похоже, они сюда пришли не только как утешители. Если бы этим ограничивалась их миссия, бутылка давно пошла бы в ход, а Яковлев не торопится выпускать ее из рук.
– Я весь – внимание, Дмитрий Дмитриевич. И я все еще способен здраво соображать, хотя больше всего мне хотелось бы сейчас отключиться.
Он одобрительно покачал головой.
– Вы тут говорили о провале, Тим. И вы полночи рвете на себе волосы… не надо делать такое лицо, я давно вас знаю, волосья вы на себе точно рвали. Но… послушайте. В общем, у вас получился не совсем провал. Определенно.
Вот не люблю утешителей. Они в лучшем случае отговаривают тебя ясно видеть и четко называть то, что происходит в твоей жизни, а в худшем – лишают тебя чувства ответственности за совершенные ошибки.
– Ну да, и стейк у нас, стало быть, не совсем кусок жареного мяса. Он, наверное, нечто большее. В нем, я думаю, много философского. И еще…
– Заткните фонтан, Тим. И дослушайте до конца. Мы знаем, кто передал Шишаку на хранение книги Лодочника. И с большой долей вероятности это именно тот человек, который организовал нападение на «Юго-Западной».
Вот тут-то мой фонтан и впрямь заткнулся. Сам собой. И крепенько так, ни одна струйка не пробьется. Оказывается, наш волшебный шанс еще не исчерпан.
Михайлов протягивает мне очки и лупу.
– Взгляните-ка, что тут за мошка в углу линзы?
– Думаю, личная метка хозяина. Сейчас многие…
– Я, видите ли, в курсе, зачем тщеславные люди ставят такие клейма на свои вещи. Я желаю сподвигнуть вас на другое. Рассмотрите хорошенько, что именно там выгравировано.
Минуту-другую я возился с лупой. Затем взял авторучку и поискал глазами, на чем бы нарисовать увиденное. Не нашел. Принялся рисовать на собственной ладони. Михайлов и Яковлев, такие же сумасшедшие, как и я, то есть нормальные люди, нимало тому не удивились. Не терять же времени на всякую ерунду вроде поисков бумаги.
У меня получилась кривоватая буковка «о», как будто стилизованная под русскую старину. Ее перечеркивала длинная горизонтальная линия, разрезая на две части, – сверху оставалось три четверти буквы, а снизу – четверть. На концах горизонтальной черты были две короткие черточки, загнутые книзу под прямым углом.
– Ну и, господин историк? – с некоторой ехидцей осведомился Михайлов.
– Ну и… не знаю. Немного похоже на букву «фита». Раньше она входила в кириллический алфавит, но потом выпала из него за ненадобностью. Да, есть сходство.
– Вот и я пришел к тому же выводу! – победно сообщил Михайлов. Именно «фита»! Наифитейшая фита!
Теперь моя очередь:
– Ну и?
– Вы понимаете, Тим, Шишак – душегуб, барыга, хват, но ума невеликого человек. Кулачина. Он бы вряд ли додумался хранить книги в таком виде. Скорее всего, уменьшил их до такого размера и приложил к ним очки с сильными диоптриями тот, кто передал их Шишаку на хранение. А кто у нас из сильных людей старой Зоны страдает манией величия, на чем ни попадя лепит свое имя, но при всем том – не лишен ума и влияния на сталкерское сообщество? И чтобы имя или хотя бы прозвище начиналось с «ф»?
Я мысленно перебрал пять-шесть кандидатур.
– Пожалуй, Федоров Кеша, он же Клин. Еще Фил, везучий, гад, и хитрый, как енот. И Фока. Этот – чудаковатый. Молится на артефакты, как на атрибуты звездных богов.
– Фока гробанулся месяц назад уже на новой Зоне. Это мы твердо знаем. А Клин, как говорят люди рафинэ, не при делах. Он сам здесь на контракте.
– Значит, Фил.
– Фил. Он самый.
Яковлев решил вставить свои пять копеек:
– Филёнкин Андрей Глебович, сталкер-одиночка, ветеран старой Зоны. Потом барыга, потом хозяин мастерской, изготавливавшей почти волшебную технику с использованием артефактов. По нашим данным, весьма богатый человек. На Филе висит четыре убийства предположительно и еще три – совершенно точно. Притом, обратите внимание, последние четыре или пять месяцов он с Шишаком конфликтует. Есть у нас конфиденциальные источники… Возможно, когда тот устроился в Москве, Фил захотел забрать у него свои листки, но Шишак не отдал.
Ну да, так бывает между старыми друзьями, которых Зона слишком долго водила на курсы «Как сделать свой первый миллион». Между прочим, Фил – живая легенда Зоны. Это его мастерская склепала первую гаусс-пушку. Это Фила вот уже два раза «точно убили», а он всё живехонек. Это он – корпоративный враг всего клана «Долг». От них, наверное, и скрывался, когда доверил Шишаку свое главное сокровище.
– Как он выглядит?
Ответил мне Михайлов:
– Лет пятидесяти. Среднего роста, лысоватый. Очень скромно и незаметно держится. Славится умением просчитывать тактику на десять шагов вперед. Жесток, можно сказать, свиреп. Очень бережет себя и не любит рисковать попусту, но ни в коем случае не трус. И у него есть манера ставить инициал на всё что ни попадя. Я понимаю, – носовой платок. Я понимаю – что-нибудь из туристического снаряжения. Я даже понимаю – нож. В рамках понятного, так сказать. Но однажды мне пришлось держать в руках автомат Фила. Так он не поленился поставить латинскую «F» на каждом магазине и скандинавскую руну «феху» на прикладе. «Фита» для него – в самый раз.
– А вот его фотография, правда, низкого качества. Ничего лучше у нас нет. – Яковлев протягивает мне распечатку.
Нда-а… еще немного, и это можно было бы считать «портретом преступника», составленным после по итогам работы с очевидцами. То есть, нечто размытое и невнятное. Да и парня, называвшего призрака «мальчиком», я видел лишь мельком, в движении, при слабом свете. Так есть ли сходство? Нет, ребята, ноль сходства. И в том – никаких сомнений. С распечатки на меня смотрел круглолицый пышнощекий субъект с тремя подбородками. Стало быть…
– Фил что – толстяк?
– Я видел его всего один раз, три года назад, – ответил Михайлов. – Тогда он был ярко выраженным пузаном. Сейчас… Как там ваши «конфиденциальные источники», Гаврил?
– Второе прозвище – Кабан. Полагаю, это весомое свидетельство в пользу того, что наш «клиент» не похудел.
– Тогда я видел другого человека, – говорю я им. – По характеру он на Фила похож, тоже считает ситуацию, как прирожденный спец по тактике. И такой же осторожный. Но он совсем не толстый. И не круглолицый. Уж это-то я точно разглядел. Держался фигурант уверенно, даже самоуверенно, но – никакой жестокости. Нет, не Фил. Какой-то его дружок или наймит. Кажется, я даже видел его где-то… вспомнить не могу.
Михайлов задумчиво произнес:
– Нанять человека, обладающего какой-то сногсшибательной новинкой, тем, чего ни у кого больше нет, – в его духе. У него репутация человека, который вечно держит козырного туза в рукаве. А то и двух тузов – для верности. Но меня не оставляет неприятная мысль… Сколько лет я занимаюсь Зоной, однако даже отдаленно не представляю себе, кто таков этот ваш «пятнистый». Или – что он такое…
Хотя бы в одном я способен развеять его сомнения:
– Кто. Определенно – кто. Странный, то ли модернизированный, то ли просто изувеченный, но все-таки человек. У него голос мальчишки. И ум… какой-то детский или, может быть, дикарский.
Михайлов в ответ лишь потряс головой.
– А вы, Гаврил? В вашем ведомстве есть что-нибудь на моего чудовищного попрыгунчика?
Читать бесплатно другие книги:
