Тихое вторжение Володихин Дмитрий
Я представил себе лицо монстра в метре от своего лица и содрогнулся. Тогда я просто не успел испугаться. Но сейчас очень хорошо понимаю: да, это человек, но одновременно еще и чудовище.
– Ни-че-го. И даже нет ниши, куда можно было бы отнести сам феномен. «Пятнистый» – не мутант, не аномалия и не матрикат. Так или иначе, Дмитрий Дмитриевич сказал правильно: дело не закончено. Нам придется искать Фила. И, следовательно, придется противодействовать его «мальчику». Но как – ума не приложу. Просто дать вам более опытных бойцов? И в большем количестве? Достаточно ли этого? Мы не имеем ни малейшего представления, с чем столкнулись. У вас, Тим, есть какие-нибудь соображения на сей счет?
– У меня, по большому счету, нет ничего определенного. Так, подозрения…
Видели бы вы, парни, как они оба принялись меня взглядами буравить, услышав слово «подозрения». Значит, сами пока не сообразили. Очень приятно быть умнее целых профессора с академиком… хотя бы раз в жизни.
– Но вот у одного эксперта могут возникнуть куда более ценные соображения.
– Кто? – воскликнули они в один голос.
– Клещ.
Михайлов на секунду закрыл глаза.
– Темные сталкеры… Странно, что у меня сразу не возникло ассоциации. Но… их ведь больше нет.
– Один точно остался.
Михайлов посмотрел на Яковлева. Тот оставался в недоумении. Все-таки он больше занимался феноменами Зоны, чем людьми. Как раз людей-то лучше знаем мы с Михайловым. Тогда мой шеф успокоительным тоном сообщил ему:
– Поверьте мне на слово, это интересно. И толк из встречи с Клещом очень может произойти.
– Хорошо. Завтра попытайтесь с ним связаться. В каких вы с ним отношениях?
– Когда-то мы были приятелями, но последнее время очень редко видимся.
– Что за человек?
– Скопище противоречий. Отважный, щедрый, умный, злой, эгоистичный, лишенный каких-либо моральных ограничений. Может убить, не испытав при этом никаких сомнений, а может жизнь спасти, и за минуту до того, когда придется выбирать, сам не знает, как поступит. Настоящий сталкер старой школы.
Яковлев посмотрел на моего босса скептически.
– Вам и карты в руки, – только и сказал он.
Михайлов откликнулся:
– И, я добавил бы, мы пока не очень понимаем, где искать Фила. Ясно, что по этому вопросу…
Но тут Яковлев сделал рукой жест нетерпения, всё, мол, ша. Хватит.
– Завтра. У нас есть надежда, коллеги. Ближайшие дни покажут, насколько мы способны отработать этот новый шанс.
Ну да, говорила мне бабушка: «Торопёжка хороша при ловле блох, да при поносе». Она никогда не сталкивалась с мутантами из Зоны, но парни с машинно-тракторной станции на четвертый день запоя, видимо, мало от них отличались. С ними она научилась справляться без спешки, основательно. Тяжелый металлический предмет сковородовидного типа избавлял ее от необходимости быстро бегать или резво уворачиваться. Зато потребность в ускоренном перемещении возникала у тех, кто еще мог подняться с земли, после того, как бабушка давала целой толпе завеселевших ухажеров сеанс одновременной игры в теннис с помощью нетрадиционной ракетки. В таких случаях она действовала уверенно и методично. В стиль бабушки не входили быстрота и резкость в движениях. Она больше ценила точность и выносливость. Статная русская женщина, привычная к обилию физического труда, бабушка раз за разом выходила победительницей изо всех матчей.
Яковлев откупорил бутылку и достал пластиковые стаканчики. Я поискал глазами закуску, но ее не было в принципе. Все-таки старшее поколение сильнее нас!
– Не в этом дело, молодой человек, – прочитал мои мысли Яковлев. – Просто я готовил для вас сюрприз в память о наших прежних встречах в чернобыльской Зоне. В память и в благодарность… Мескаль «Грёбаный эстет» – икона стиля! Идеально иллюстрирует случай, когда попытка добавить к жидкому топливу твердые прокладки приводит к взрывному извержению всей совокупности.
– Оно ведь не местное? – опасливо осведомляюсь я.
– Оно с тамошними добавлениями. Исключительный поставщик – кафе «Упырье» с собственной кулинарией. Оно располагается в российском секторе Периметра на старой Зоне отчуждения. Вылили, настояли, опять разлили. Вы почувствуете.
Я чешу в затылке.
– Ладно. От хорошей компании не отказываются.
– Тогда первую – за встречу.
В следующий момент я почувствовал себя так, будто мне влепили в переносицу пулю, череп опал, словно сдувшийся мяч, а из ушей бодро выскочил расконвоированный мозг.
Потом мне заклинило всё. В каждую шестеренку моего грешного тела засунули по напильнику, в каждую буксу моих изношенных извилин сыпанули песку. Я смотрел на них двоих, на старых лукавых упырей, решивших за провал миссии растворить меня в едкой субстанции, очень хотел пришибить обоих одним ударом, но даже веками пошевелить не мог.
После добротного кряканья Михайлов жалостливо сказал:
– Может, немного водички залить ему прямо в открытый рот? Все-таки молодой еще, неокрепший…
Яковлев, прокашлявшись, не позволил:
– Да, люди мельчают. Не та молодежь пошла. Но, думаю, юный здоровый организм справится.
Секунд через десять наступила гармония. Меня завернули в меха, положили на солнечное место, вкололи радость в душу, вставили безмятежность в голову. Мне захотелось свернуться калачиком, укрыть нос хвостом, и только досадные неудобства человеческой анатомии не позволили так поступить.
Способность двигаться вернулась, а вслед за нею и способность говорить.
– По-моему, оттаивает, – предположил Михайлов.
– Добралось, – с одобрением подтвердил Яковлев. – Ну как вы там, в точке покоя?
– Ухлюмбг! – оптимистично попытался я выразить чувства удивления, благодарности и почтительного благоговения перед дарителем блага.
– Откат нормальный! – констатировал Яковлев. – Тим… добро пожаловать в клуб эстетов.
– Амняка! – ответил я ему.
Чуть погодя мы перешли на язык, состоящий из слов, которые изобретались тут же путем произвольного буквоподбора. Кажется, все трое освоили этот способ в совершенстве и пустились в творческие эксперименты. А может, один я.
Спалось мне после этого прекрасно. Ни один из мертвецов не пришел беспокоить мою душу.
Глава 14
Экстремальный туризм
«Гребаный эстет», как оказалось, похмелья не дает.
Поэтому сон мой завершился лучезарно, а не помойно.
Правда, далеко не в тот момент, когда я сам пожелал его завершить. Явился Винни-Пух и деловито посоветовал:
– Не хотелось бы тревожить вас, но у нас опять пропал весь мед…
– А? – вскинулся я, душой болея за зверушку.
– Я говорю, не хотелось бы тревожить вас, но мне очень нужна ваша помощь. Надеюсь, одиннадцати часов вам хватило на восстановление сил, – говорил Михайлов, стоя у моей постели и деликатно похлопывая по плечу.
Вот как я разделся вчера? И почему – догола?
– Да. Сейчас оденусь…
– …я пытался зайти то с одного фланга, то с другого. Тщетно! Я пообещал ему высокие премиальные, но вызвал лишь гомерический смех. Я заговорил о высоком статусе, но он перебил меня вопросом: «Где высокий статус? Это у вас-то?» А потом объяснил, что самый лучший вариант, какой мы только сможем ему предложить в системе ЦАЯ, – вроде места тюремного библиотекаря. Особо сознательных зэков ставят на него, и это так почетно, просто обосраться! Простите, я сохранил лексику оригинала. Самое обидное, я в чем-то его понимаю. С его уровнем достатка мы выглядим как рыбаки, пришедшие к лорду с предложением: ваша светлость или как там вас еще, мы нашли на дне морском бо-ольшую золотую монету, и, если вы дадите нам слуг, которые помогут ее достать, мы, так и быть, отпилим половинку в вашу пользу. Я дал клятвенное обещание познакомить его с сильнейшими учеными – он раньше любил общаться с умниками, есть у него этакий снобизм… Он ответил: «Тебя я знаю, Яковлев – это интересно, прочие пока не доросли. А за одного Яковлева я возиться с вами не стану».
Михайлов вытер пот со лба.
– Посоветуйте, Тим, с чем еще можно к нему подъехать? Быть может, вам знакомы еще какие-нибудь слабинки Клеща?
Мы сидели в столовой ЦАЯ. Я уплетал сырники со сметаной, четвертую порцию. Он пил кофе, третью чашку.
– Я сам позвоню ему. Есть у меня одна идея.
Тут меня посетила смс-ка: «Как видишь, врачи уже доверяют мне телефон. Если ты уже вернулся, то ты – чистая скверна, поскольку не звонишь. Если нет, то возвращайся быстрее, король сталкеров. У меня есть для тебя новость: я, знаешь ли, люблю тебя».
– Вы уверены, что сможете как-то повлиять на него?
– А? А-а… Не знаю. Но попробовать стоит.
Дмитрий Дмитриевич с сомнением покачал головой.
«Я уже вернулся. Поздравлять не с чем. Буду у тебя сегодня. У меня для тебя тоже есть новость…»
А потом стер всё это и просто позвонил ей.
Я вам звоню, чего же боле…
– Аха, ты все-таки решил вспомнить о своей несчастной, позабытой и позаброшенной жене! А тут, кстати, есть очень приятный доктор. Он моложе тебя на четыре года.
– Во-первых, я тоже люблю тебя. Нет, я гораздо больше люблю тебя, чем ты меня. В тысячу раз больше. Во-вторых, доктора я убью сегодня же. Приеду вечером и выброшу гада из окна.
– У меня палата на втором этаже. Очень слабый эффект.
– Вытащу его на крышу, и…
– Ты забыл, что в моем корпусе всего три этажа? В лучшем случае он сломает себе ноги.
– Тогда придется показать ему, как выглядит настоящий упырь-шатун. Мерзавец, конечно, умрет от страха, но вместе с ним придется хоронить и всех очевидцев.
Пауза.
– Стрекоза, мне трудно дышать. Тебя нет рядом, и мне нечем дышать. Запасы тебя в легких почти на нуле.
– Приезжай ко мне. Надышись мной. И я… наберу тебя полные цистерны…
Мы разговаривали сорок минут. Потом деньги на счете приказали долго жить. Я пополнил. Еще десять минут. Явился Михайлов, ничего не сказал, но уж больно вопрошающий вид у него был. Легко считывалось: «Ну как там Клещ?»
Еще пять минут.
И еще три минуты мы прощались. Расцеплялись. Если кто не понял, что это значит, ребята, я вам так скажу: выйдите за дверь, найдите женщину, полюбите ее как сумасшедшие. Тогда станет понятно.
Да нет, идиоты, не все – одну, а каждый – свою…
– Ждал, когда же ты позвонишь, наконец, салажонок.
Клещ… он удивительный. Рядом с ним ты всегда чувствуешь себя новобранцем, отчитывающимся перед «дедом». Не потому, что он, как последняя сволочь, всё время об этом напоминает. А потому, что он и впрямь по сравнению со мной – ветеран. Сталкер, опытнее которого я никого не встречал за все свои ходки.
– Ведь ты же встретишься со мной, Клещ?
– На кой оно мне?
– Просто поговорить.
– Дак мы с тобой говорим.
– У меня есть, чем тебя завлечь. И потом… какого ляда, не согласишься, так просто пивка выпьем и покалякаем.
– Пивко… хороший аргумент. Мне нравится, салажонок.
И он назвал кафе, где будет ждать меня через три часа.
Глава 15
Дитя темных сталкеров
Клещ вышел из Зоны и завязал, когда у меня состоялась первая ходка. Он мог меня угробить. И я, кстати, тоже мог его угробить. Но карты легли иначе. Сначала он меня спас, а потом я его с того света вытащил.
Ему тогда позволили выйти с целой обоймой драгоценных артефактов. С тех пор он ведет жизнь состоятельного бездельника…
Я пришел заранее, взял себе литр нефильтрованного, а ему, как он любит, половинку черного.
Клещ явился минута в минуту.
Невысокий он мужик, на полголовы меня ниже, но очень раскачанный. Ноги короткие, руки длинные, голова и все конечности прилажены к торсу, который – чистый квадрат. Притом крепкий такой, непробиваемый квадрат. Нос у Клеща выдающийся, можно сказать, живой таран с мелкими синенькими алкогольными прожилочками. На лбу – несколько продольных морщин. Кожа странного оттенка, сероватая, землистая, к тому же испещренная муравьишками мелких родимых пятен. В конце концов, Клещ – не на сто процентов человек. Темные сталкеры славились тем, что приобретали особые способности, накачивая себя вытяжками из артефактов. Они чувствовали Зону каким-то иррациональным, немыслимо точным чутьем, они знали, кто из их клана и где находится, они могли едва ли не за сутки предсказать выброс. И они считались серхъестественно сильными бойцами. В какой-то степени темные стакеры являлись порождениями Зоны.
Но чего бы ты ни получил не совсем человеческого, а за всё надо расплачиваться кусочком человеческого.
Во-первых, Зона иногда могла им приказывать. И ни один специалист не расскажет вам, парни, каким органом они ловили ее приказы и до какой степени могли ослушаться их. Даже мы с Михайловым не скажем. Во-вторых, потомства Зона их лишила бесповоротно. То, что темный сталкер способен влить в женщину, к зачатию никогда не приведет. В-третьих, они не могли безнаказанно выйти из Зоны. Одни через несколько дней, а другие через несколько часов, но все они неизбежно превращались в разлагающееся мясо. Клещ – единственное исключение. Я уж не стану тут распространяться, почему так вышло, но он может жить вне Зоны. По его словам, первые три месяца вне Зоны он болел постоянно. Потом адаптировался. Но здесь, на большой земле, он – полчеловека, а там, за Периметром, – цельный человек. Вернее, цельный почти-человек.
Выглядел Клещ на предпенсионера. Не шестьдесят, но уже далеко за пятьдесят. Седой, редковолосый, будто череп у него пророс пучками лесок. Шея одрябла. Между тем, я точно знаю, что он родился в 1986-м и сейчас ему сорок. Всего на десять лет старше меня.
Вне Зоны он… как бы правильнее сказать, ребята? Так, чтобы вежливо и точно в одно и то же время? Вне Зоны Клещ быстрее изнашивается.
Когда-то он являлся не просто рядовым темным сталкером, а главой клана. Потом воевал с собственным кланом и при мне в одиночку перебил последних темных. Ему тогда нравилась идея, согласно которой предателей не надо оставлять среди живых…
Кажется, теперь он последний темный сталкер.
Или, в свете последних событий, предпоследний.
Подошел, молча пожал руку, сел.
Черная футболка без надписей. Джинсы со споротым лейблом. Кроссовки отечественного производителя, мятые-ношеные. И титаническая стальная пряжка на ремне с надписью: «Нет!»
Человек с очень большими деньгами. Но если бы кто-то сказал ему: «Клещ, тебе бы лучше выглядеть на столько, сколько ты стоишь», – он бы даже внимания не обратил на этакую чушь.
Выпив парой глотков нольпятую пива, заказанную мной заранее, он послал официанта еще за тремя ноль-пятыми разных сортов и начал разговор:
– Отработаем дружеский ритуал. О бабах: когда-то у меня была женщина, с которой я не испытывал скуки. За последние годы я перепробовал уйму других, очень разных, просто до опупения разных, но ничего столь же интересного не нашел. О работе: я не работаю и не хочу работать. О любимых занятиях: про стендовую стрельбу ты давно знаешь, а теперь я еще и лютый турист, бешеный спелеолог, неистовый черный археолог.
– Мечтаешь отыскать клад?
– Держишь меня за кретина? Черная археология у нас в стране уголовно наказуема, так?
– С утра была.
– А мне всегда нравилось нарушать закон для души, а не из-за пошлой корысти.
– Ну а если все-таки найдешь?
– Когда найду, тогда и буду думать. Теперь о деле…
Он одним махом опрокинул в себя еще одну кружку.
– Значит, о деле. Всё, что смог пообещать Миха, малоинтересно. И высовываться мне совсем не хочется. Ты хоть представляешь себе, сколько народу из старой Зоны в самых светлых снах видят мой труп? Как ты знаешь, я был проказливый парень… А государство наше ни о чем молчать не умеет. Оно говорливое по природе. Отсюда вывод: тебе, проныра, придется нарисовать исключительно серьезный аргумент для сотрудничества с ЦАЯ. Невдолбенно серьезный, я бы сказал. Вот пивка попить я с тобой всегда с удовольствием. Или хочешь, есть в Крыму одно местечко… возьмешь жену, если она все еще тебе не обрыдла… не сомневайся, я всё оплачу. Очень перспективный пещерный храм…
Я шел на встречу с ним в полной уверенности: найду какую-нибудь щелочку в его броне. И куда теперь улетучивается моя уверенность?
– Ты бывал в Зоне после того, как…
– Закажи-ка мне кофе.
– После пива?
– Да хоть во время. Капучино.
– Так ты не ответил насчет Зоны…
– И латте мне тоже закажи.
– А в новой, московской, ты…
– И по-венски.
– А…
– И по-турецки.
Я заказал всё перечисленное.
Содержимое еще одной кружки ушло в недра Клеща. Принесли кофе. Кофе он не тронул. С интересом принялся разглядывать заоконный ландшафт.
Не захочешь, а поймешь: если я приглашу его посетить Зону из ностальгических соображений, он туда не пойдет. Либо Клещ и без наших соплей ходит туда из соображений иного порядка, либо не испытывает ностальгии, либо не считает данный вид заманухи достаточно привлекательным.
А я как раз хотел порассказать ему о чудесах и диковинах московской Зоны… Там, мол, так интересно, столько необычного! Не желает ли ветеран окунуться в экстремальный туризм, модель 2.0… Ветеран, я вижу, ничего подобного не желает.
Ему там хорошо, ему там лучше, чем здесь, я точно знаю! Но ни в какие торги Клещ на почве легального допуска за Периметр вступать не собирается.
Молчу, думаю. Вдруг он сам задает вопрос:
– Что-то в тебе не то, проныра. Ты… как будто из людей на минуточку выходил. Было?
Темный сталкер… До сих пор видит вещи, для нормальных людей невидимые.
– Было, Клещ. Как ты заметил?
– Никак. Объяснить не смогу. Псы различают живых существ по запаху, коты – по звуку. А у меня есть еще какая-то… распознавалка. В том, как я тебя чувствую, появилась нечеловеческая долька. Правда, недействующая. Она вроде шрама: дыра в тебе зарубцевалась, а шрам остался. Глубоко тебя… Не спрашиваю, кем ты там побывал, твое дело. Радости, наверное, из этого вышло немного.
– Радости? Радости я имел до хрена, Клещ. Можно сказать, даже счастья. Каждый день с утра до вечера – вагонами. Только счастье это тоже было… не для людей. Вроде электрода в центре наслаждения: час за часом подают слабый ток, легкий кайф не уходит. Дозу понемногу повышают, а ты потом…
Комок подкатывает к горлу.
Темные коридоры. Темные коридоры. Темные коридоры. Выйти из тела. Чудесные возможности.
А вот хренушки! Лучше сдохнуть.
– Зона, сученька, баба жадная, ласковая и злая, приголубила тебя, обслюнявила, – морщась, говорит Клещ. – Чтоб ты знал: эта, младшая, чуток тебя побаивается. Метка на тебе, и какой смысл в этой метке, ее дети сразу-то распознать и не смогут. Я так думаю, вообще никакого… если опять в Чернобыльскую не полезешь.
Вот, стало быть, отчего эмионик не справился со мной в тоннеле. Сбивался всё время. Вот чего пятнистый испугался. Старая Зона явится за мной в Москву? Ну-ну.
– Тебе за собой смотреть надо, – добавляет Клещ. – Она теперь будет манить твою дурную голову к себе. Она тебя соблазнять станет.
Как бы ему сказать? Как бы ему объяснить?
– Мне этот соблазн понятен.
– Совсем взрослым становится, сынок. – Клещ нехорошо усмехнулся. – Ну, смотри. И хорош об этом. Каких еще райских наслаждений пообещаешь?
Дрянь у меня в запасе. Говорить-то об этом пакостно… Но нам нужен Клещ. Нам очень нужен Клещ. На кону – Москва.
– Ты ведь, – говорю, – когда-то очень интересовался местью.
Он воззрился на меня в немом изумлении. Как если бы с ним заговорила пивная кружка.
– От твоего клана, кажется, кое-что осталось. Месть, конечно, в число христианских добродетелей не входит…
Он скривился, будто горсть неспелого крыжовника в рот положил.
– Да шел бы ты со своим Христом, парень. Я родом из СССР, а там такие вещи понимали.
Разумеется. И в СССР ты прожил аж целых пять лет!
Да, точно, я христианин. И мне его, дурака, тогда, при первой встрече, было жалко. Со всей его дурацкой местью. И помочь Клещу как-то хотелось, но как ему поможешь, если он решил положить лучших бойцов Зоны? Разубедить в прелестях смертельно опасной драки? Да чем разубедит его, матерого сталкера, парень на первой своей ходке! С другой стороны, он хотел встретиться с остатками клана вовсе не один на один, а один против всех… Клещ глядел на меня тогда, чуял, наверное, мое колебание, а потому сказал: «Даже не думай, радиоактивное мясо. Там же серьезные люди, ты мне только бузой будешь». А я ему: «Хочешь, я тебе “Альпийца” отдам? Что ты улыбаешься, мать твою, всё же лишний шанс выжить!» «Альпиец» это, если кто не в курсе, хороший пистолет. Магазин у него бездонный. Клещ мне ответил: «Для себя сбереги, пацан. Тебе еще понадобится». Как в воду глядел…
А сейчас я что делаю? Я не помочь ему желаю. Я не от мести его своими словами отвожу. Я его втравливаю в тяжелое опасное дело, нацепив на крючок наживку мести.
Не дерьмо ли я после этого? Я, так называемый христианин?
На душе у меня стало пакостно, однако вторую попытку все равно делать надо.
– Ты уверен, что положил тогда всех, кого хотел положить? Нечто появилось в московской Зоне…
А он перебивает меня резковато – пойми, мол, заранее надоело:
– Кончай. Первое: никто не переберется из старой Зоны в новую из прежних моих братьев. Просто развалится по дороге. Был супермужиком, а станет кормом для псов… Второе: я знаю всех, кто должен был умереть, и они умерли. Третье: если даже я где-то ошибся, мне похер сейчас. У меня другая жизнь. Это старое дерьмо перегорело, нет его, пепел один. И не тебе, салажонок, в мой пепел горящие угли кидать. Остерегись.
Вот так. Сделал я попытку. Дрянную, вонючую попытку. А толку – ни на понюх табаку. И зло меня взяло. Хорошее, вроде, дело делаю, а в такую грязь по уши ради него залез, хоть святых выноси! И уже с Клещом как-то косо у нас пошло, а ведь товарищами были. Может, по-честному? В сущности, я ведь просто за помощью к нему пришел.
– Тогда, знаешь, Клещ, ничего у меня нет для тебя сильно завлекательного. Один у меня к тебе вопрос остался. Так, мелочь. Ты родился в Припяти и чуть ли не всю жизнь провел либо в Зоне, либо неподалеку от нее. Но последние годы ты жил в Москве, а теперь в Подмосковье перебрался. Скажи, до Московского харма ты ведь жил в Замоскворечье?
– В Замоскворечье. На Пятницкой улице. Это твой вопрос?
– Еще нет. А тебе нравилось жить на Пятницкой? Особняки старинные, церкви, мосты через Москву-реку, переулочки кривенькие, а? Всё это вкупе нравилось тебе. Нравилось?
– Допустим. Я тебе давно говорил: мне тут хорошо, уютно. Это твой вопрос?
– Вот мой вопрос: тебе не жалко, что Великий Город испохаблен? Он ведь тебе по душе пришелся, сам говоришь: «Уютно»… Так нет у тебя желания выправить дело? Мы ведь именно этим сейчас занимаемся, и у нас есть шанс. Хлипкий, но все-таки шанс.
Он откинулся на спинку стула и посмотрел на меня так, будто впервые видит. С показным удивлением посмотрел. Плохо, в общем, посмотрел. В духе: ожидал я тут отыскать какую-нибудь пакость, но надеялся на чудо – ее не будет; чуда не случилось, пакость – на месте.
– Я тебе так скажу, Тим: вы – дерьмоглоты, оба. Миха с системой переобщался, я его понимаю. Мне его даже жалко – вдрипаться в самую гущу ментоты, это вам не сливочный торт. Но ты-то… В каком месте совесть у тебя?
Тут я на него воззрился в полном недоумении. Чем мы его так достали? Чем я его так достал? Не сказал же ему ничего худого…
– Ну да, я, конечно, сталкер старой школы. То есть, на полголовы кровосос. Но ты-то меня лучше знаешь. Ты, дорогой товарищ, не чужой мне, вроде бы, человек.
– Ну… да.
– Не нукай, не запряг. Вы мне чего только не наобещали: деньги, должность с красивым названием, знакомства, ты вот даже на месть намекал, христианин фигов… А вот прийти к старому кровососу и сказать ему: «Помоги. По совести помоги, город в тартарары проваливается», – до такого никто не додумался. И ты тут на финише, больше от отчаяния, я так мыслю, все же вспомнил, что со мной можно и как с человеком поговорить, а не только как с барахлом в человеческом облике.
Строго говоря, он прав. Нехорошо вышло. И теперь Клещ смотрит на меня расширенными от гнева глазами, а я и не знаю, какими словами ответить ему.
– Извини… меня. Я… извини. Ты прав.
Он хитро прищурился.
– Извинения приняты. Расплатись, и поехали в ваш кретинский Центр.
С этим словами он подрубил последнюю кружку пива.
– Сколько раз проверял, а «Францисканер», сцуко, лучше всех…
От встречи со всем конклавом эмвэдэшных кардиналов Клещ отказался: «Эти протекут о моем участии в деле профессионально. Служба у них такая – и не хочешь, а заставят протечь».
Мы собрались вчетвером: он, Яковлев, Михайлов и я.
Сначала академик, профессор и аспирант поработали консультантами у отставного сталкера. Яковлев вкратце рассказал о теории насчет флюктуаций информполя. Михайлов изложил свою к ней добавку, которая у меня в голове уже отложилась как гипотеза о «якорях Зоны». Потом наступил мой черед. Распечатки с моими отчетами легли на стол. Краткий устный пересказ, особое внимание – стычке на «Юго-Западной». На финише я вновь передал эстафетную палочку Михайлову. Тот поведал о Филе.
Клещ слушал, не перебивая. Потом встал и поклонился Яковлеву:
– Не зря мне вас так нахваливали. Умный вы человек.
– Но теория-то не моя, а…
– Тогда тот умный человек, кто ее придумал. Да. Но то, что Миха наплел, – правдоподобнее. Вот какое дело… Тим, еще разок: пятнистый, башка плоская, какая-то фигня с глазами… освежи.
Я изложил так подробно, как только мог. Тут уж он придирался ко всякому слову. А какое освещение было? А сколько секунд я видел пятнистого? А сколько секунд – второго? А запах какой у пятнистого? А по третьему разу про «сильную хозяйку»? А по четвертому? Хорошо. А голос у него, говоришь, какой? А…
С полсотни вопросов. И чем больше я отвечал, тем мрачнее становился Клещ.
Вот он, наконец, угомонился. Иссякли его вопросы. Поставил руку перед собой на локоть, сунул большой палец в рот, обгрыз ноготь и сказал, глядя в потолок, к нам особенно не обращаясь:
– Драть твою мать… Когда-то я хотел убить этот проект в зародыше. Но потом мы схлестнулись с Варваром, и… в общем, я утратил контроль над кланом. Жалкие кретины, они все-таки польстились на идею одного сумасшедшего… Варвар, зачем же ты… Или Зона тебе сказала?
Клещ замолчал. Он погрузился в размышления, наплевав на трех собеседников. Ну, Клещ в своем репертуаре.
Яковлев начал проявлять признаки нетерпения. Ему, академику с целой гроздью административных постов, потеря времени на просмотр душевных терзаний малознакомой личности казалась, видно, делом сильно убыточным.
– Кофе? – спросил он.
– Не пью, – ответил Клещ и опять убрел в молчание.
А я как-то робею его оттуда вытягивать. Мы все слишком зависим от того, что он скажет.
Михайлов, надо думать, робость отключил первым:
– Ты не сердись, Клещ, но нам бы надо поближе к делу.
– А я тут не дурочку ломаю. Я вспоминаю, что это за страшилка ходячая и как к ней подступиться. Очень вас уважаю… всех… только помолчите.
Мы молчим. Минут через пять Клещ начинает говорить. И это уже совсем другой Клещ, нимало на прежнего не похожий. Чистая ровная речь умного человека, которому не надо ни ставить себя в авторитеты, ни наказывать нас с Михайловым за душевную черствость.
– Ваше «пятнистое существо» – сверхсталкер. Это… наше общее дитя. Нет, не наше. Только тех, кто остался в клане после того, как я оттуда оказался выбит. Это человек… не знаю, кто именно… но взяли его из совсем молодых ребят. Впрочем, теперь уже не человек. Грань пройдена. От нас, темных сталкеров, до тонкой линии, разделяющей людей и нечто иное, оставался один шаг. Те, кто решил стать отцами сверхсталкера, сделали этот шаг… Только не сами. Они опустили ровно на этот шаг кого-то очень им преданного. Или кого-то, пожелавшего очень большой силы. Теперь уже не важно, кого. По условиям эксперимента, от той личности не должно было остаться даже тени. Человеческого из него ушло больше, чем уходило из нас, когда мы вступали в клан. Силы он тоже получил больше, намного больше. А вместе с нею и покровительство нескольких «отцов», очень им дороживших.
Читать бесплатно другие книги:
