Осенний призрак Каллентофт Монс

58

Андерс Дальстрём пьет кофе в буфете магазина «Академическая книга», что сразу за магазином «Стадиум» и площадью «Юлленторгет». «Дорогая кофейня в американском стиле, здесь предлагают настоящий латте», — вспоминает Малин.

В субботу здесь яблоку негде упасть, деньги льются рекой. Дождливая погода, заставляющая людей большую часть свободного времени проводить дома, на руку книготорговцам.

— Я в городе, — сказал по телефону Андерс Малин. Путь до Бьёрсетера неблизкий, и они с Харри решили удостовериться в том, что Дальстрём дома, прежде чем отправиться к нему. — Я покупаю книги. Можем встретиться здесь, если хотите.

И вот сейчас он сидит напротив Малин и Харри, одетый в синюю куртку «монах» и желтую футболку с зеленым изображением Брюса Спрингстина на груди. Выглядит усталым: под глазами мешки, немытые черные волосы торчат в разные стороны. «Сейчас ему можно дать лет на десять больше, чем тогда, в лесу», — думает Форс. Чего она ждет от этой встречи? Она хочет расспросить Андерса Дальстрёма о Ясмин Сандстен, ухватиться за ниточку, которую подала ее мать.

— Почему вы навещали Ясмин? Ведь вы почти не знали ее.

— Не знал, — соглашается Андерс. — Но мне было хорошо с ней.

— В каком смысле? — уточняет Харри.

Дальстрём прикрывает глаза и вздыхает.

— Извините, но я устал. Я работал сегодня ночью.

— В каком смысле хорошо? — настаивает Мартинссон, и Малин понимает, что сейчас он мыслит в том же направлении, что и она, просто успевает раньше задавать вопросы.

— Я не помню. Просто хорошо и все. Это было так давно.

— То есть никаких отношений с Ясмин до аварии у вас не было?

— Нет. Я совсем не знал ее. Тем не менее мне было жаль ее. Это может показаться странным, но тогда я чувствовал с ней какую-то внутреннюю связь. Словно ее немота в каком-то смысле была моей. Хотя я уже плохо помню.

— И вы не знали, что это Йерри Петерссон вел машину в ту новогоднюю ночь?

— Нет, я уже ответил вам в прошлый раз.

К стулу Андерса прислонен пакет с его покупками: книги, несколько дисков ди-ви-ди.

— Что вы купили?

— Новую биографию Спрингстина, детективы, два диска с концертами Боба Дилана и «Повелителя мух».[77]

— Моя дочь любит читать, — говорит Малин. — В основном романы, особенно про любовь. «Повелитель мух» — замечательная книга и хороший фильм.

Андерс Дальстрём внимательно смотрит на нее.

— Что касается любви, — говорит он. — Может, вы уже знаете, но в гимназии накануне аварии ходили слухи, что у Йерри Петерссона роман с Катариной Фогельшё.

«Я чувствую несчастную любовь на расстоянии в тысячу миль, — мысленно обращается Малин к Катарине Фогельшё. — Я видела ее в твоих глазах, дышала ее воздухом в твоей гостиной. Ты похожа на женщину с картины Анны Анкер, Катарина, и сейчас ты хочешь обернуться и рассказать мне свою историю».

— Я поеду к ней одна. Может, мне удастся разговорить ее.

Харри кивает. Он отпускает Малин одну к Катарине Фогельшё, вряд ли это опасно.

На Катарине синяя юбка, светлые чулки и туфли на высоком каблуке, несмотря на то что она у себя дома. Она сидит, забросив ногу на ногу.

«Откройся, расскажи мне все. Ты ведь этого хочешь, я видела, как ты разволновалась, когда я намекнула на то, о чем рассказал Андерс Дальстрём».

— Вы тоскуете по Йерри Петерссону, так?

Упругая обивка дивана от «Шведского олова» приятно массирует спину, пестрые змеи Йосефа Франка скалятся в улыбке.

И вдруг с женщины напротив Малин словно падает маска. Лицо искажает мучительная гримаса, и она ударяется в слезы.

— Не трогайте меня! — кричит Катарина Фогельшё, когда Малин пытается положить ей на плечо руку. — Сядьте на место, и я все расскажу.

Она поднимает заплаканное лицо.

— В ту осень, когда случилась автокатастрофа, — начинает Катарина, — я влюбилась в Йерри. Я знала, что он не пара такой девушке, как я. Но Малин, если б вы только видели, как красив он был тогда! Как-то раз совершенно случайно мы оказались с ним на одной вечеринке, потом, уже не помню как, просидели всю ночь на кладбище и под утро спустились к Стонгону. На берегу стояла заброшенная насосная станция, потом ее снесли.

Катарина Фогельшё встает с дивана и подходит к окну. Она показывает в сторону Стонгона и ждет, когда Малин подойдет посмотреть.

— Там, на маленьком островке посредине реки, стояло здание насосной станции, — повторяет она. — Довольно холодное, однако той осенью мне нигде не было так тепло, как там. Никто не знал, что мы с Йерри там встречаемся. Я влюбилась в него по уши, но отец и слышать не хотел о нем.

Катарина замолкает, словно погружается в прошлое, стараясь оживить в памяти дорогие ей мгновения. Малин открывает рот, собираясь что-то сказать, но Фогельшё взглядом приказывает молчать и слушать дальше.

— А потом он уехал в Лунд, но я его не забыла. Я следила за ним на протяжении многих лет, даже когда вышла замуж за того, кого навязал мне отец. Я помнила о Йерри всегда, хотела встретиться с ним, но так и не решилась. Я увлеклась живописью, старалась забыться в работе. Зачем, зачем он вернулся сюда? Зачем ему понадобился этот замок? Этого я никогда не пойму. Если он захотел возобновить нашу связь, почему не позвонил мне? Ведь это так просто.

«Ты могла бы позвонить ему сама», — думает Малин.

— Я должна была позвонить ему сама, — продолжает Катарина, словно читая ее мысли. — Или просто приехать. Послать своих любовников ко всем чертям. Ведь нас больше ничто не разделяло, настало время разобраться с нашими чувствами.

«Ты всегда его любила, — думает Малин, — совсем как я — Янне. Сможем ли мы когда-нибудь с этим разобраться?»

— Йерри когда-нибудь встречался с вашим отцом? — спрашивает Малин.

Катарина Фогельшё не отвечает. Она отворачивается от окна и выходит из комнаты в ванную. Там она долго смотрится в зеркало, но не видит своего отражения. Катарине кажется, будто кто-то держит у нее перед глазами черно-белые фотографии. На них она узнает заброшенное здание насосной станции и двоих молодых людей, уходящих в глубь островка посреди Стонгона.

Таких снимков никогда не было.

И еще она видит поленья в камине и слышит его голос. Тот самый, который хотела слышать всю жизнь.

«Ты помнишь, какой красивой была той осенью, Катарина? Мы осторожно пробирались вдоль Стонгона, стараясь, чтобы нас не заметили, а потом лежали рядом в здании насосной станции. Мы топили старый камин, и нам было тепло. Мы с тобой играли в лето, я гладил тебе спину и делал вид, что смазываю ее кремом для загара».

Новые снимки.

Падает снег. Она сидит у окна в Скугсо и видит человека, направляющегося к запертым воротам замка со стороны леса.

«Ты захотела, чтобы я встретился с твоими родителями, — продолжает голос. — Я приехал, как мы с тобой и договорились, после обеда 31 декабря. Сначала добирался автобусом, а потом шел через лес мимо поля. Я увидел окруженный рвом замок на невысоком холме, у его подножия теснились деревья, словно отодвинутые невидимой могучей рукой.

Я прошел по мосту, перекинутому через ров, и заметил странное зеленое свечение в черной воде.

Твой отец открыл ворота. Он посмотрел на меня и сразу понял, зачем я пришел. Ты тоже меня увидела и поспешила ко мне навстречу. И тогда твой отец закричал, что никогда, никогда этот тип не переступит порога его дома. Он ударил меня, и я побежал вниз по склону замкового холма.

Он гнал меня по мосту через ров и бил зонтиком. А ты кричала, что любишь меня. Я все бежал и бежал, я думал, что и ты побежишь следом. Но когда оглянулся у самой поляны, я не увидел тебя. Замковый холм был пуст, но ворота не заперты. Там стояла твоя мать, Беттина, мне показалось, что она улыбается».

Перед глазами Катарины возникают новые снимки.

Она видит себя у дверей замка. Вот она взбегает по лестнице и бросается на постель. Вот она стоит рядом с отцом. Вот поправляет у зеркала макияж.

«Замолчи! — хочется закричать ей. — Замолчи!»

Но она не может вымолвить ни слова, а голос продолжает.

«Я пришел на вечеринку, ты была там. Я помню Фредрика, он слишком много пил и высоко задирал нос. Я как будто перестал существовать для тебя. Ты даже не смотрела в мою сторону, и это сводило меня с ума. Я пил, стараясь забыться, я танцевал, обнимался с разными девицами, каждая из которых хотела меня. Потом я взял с собой в машину Ясмин, девушку, учившуюся с тобой в одном классе, только для того, чтобы заставить тебя ревновать.

Я хотел почувствовать себя хозяином положения, поэтому и сел за руль, остальное не имело для меня никакого значения. А потом, в поле, на снегу, залитом кровью, я умолял Юнаса Карлссона сказать, что за рулем сидел он, и пообещал ему за это весь мир.

И знаешь, он сделал все так, как я просил. И я понял, что смогу получить в этой жизни все, что пожелаю, если буду достаточно беспринципен и беспощаден. И тогда наконец замолчат газонокосилки, преследующие меня во сне.

И только ты одна оставалась теперь для меня недоступной, Катарина. Как и я для тебя. В ту новогоднюю ночь я умер и заново родился».

Катарина видит снимок разбитого автомобиля. Вот похороны, девушка в инвалидном кресле. Потом перед ней возникает фотография какого-то человека на офисном стуле, сидящего к ней спиной. Снимок за снимком — перед ее глазами проходит чья-то жизнь.

«И когда я купил Скугсо, — продолжает голос, — я хотел вдохнуть жизнь в то, что давно уже умерло. Но это было более безнадежное предприятие, чем поиски философского камня.

Я стоял в воротах, к которым не решался приблизиться столько лет. Я бродил по комнатам, раздевшись по пояс, я кожей чувствовал холод этих каменных стен».

Снимки исчезают. Перед Катариной зеркало, она видит свои глаза, на которые наворачиваются слезы.

59

Линчёпинг, март и далее

Йерри прислоняется к стене в комнате, освещенной люстрой на сто три свечи. Он чувствует кожей шероховатый и острый камень, поворачиваясь к нему то спиной, то грудью. Эта стена похожа на поверхность далекой враждебной планеты. Прямо перед ним висит картина, изображающая женщину и мужчину с кремом для загара в руке.

Йерри ходит из комнаты в комнату, их здесь бесконечное множество. И еще в замке много телефонов. Йерри садится у стены и, глядя на украшающее ее живописное полотно, повторяет про себя номер Катарины, как мантру. Она так и не позвонила ему — должно быть, злилась за то, что он купил Скугсо. Но и Йерри не стал возобновлять старые отношения. Вместо этого он всерьез занялся своим новым приобретением: для работ в замке нанял мастеров самых разных специальностей, пересмотрел контракты с крестьянами-арендаторами. Он ездит в Линчёпинг к проституткам, которых отыскивает в Интернете; нередко это женщины средних лет, готовые сами платить деньги за удовлетворение своих невероятно высоких сексуальных запросов.

Вечерами, а иногда и по утрам, он выезжает осматривать свои владения: черный осенний ландшафт, пустые поля с одинокими деревьями и домами — землю, связанную с его прошлым, настоящим и будущим.

Временами ему чудится странный зеленый свет, отражающийся в воде замкового рва. Он установил по его берегам зеленые фонари, как бы в ответ на это странное явление природы.

Иногда Йерри стоит у ворот и ждет, не покажется ли ее автомобиль, не раздастся ли телефонный звонок. Но все напрасно. Сам он никогда не решится приблизиться к Катарине еще раз — его удерживает страх, который он не в состоянии переступить.

Как-то раз Йерри получил странное письмо, написанное от руки. Он читал его на кухне ранним осенним утром, когда за окном лил унылый холодный дождь. Прочитав, скомкал листок, решив про себя, что пора наконец со всем этим покончить.

60

1 и 2 ноября, суббота и воскресенье

Малин медленно поднимает штангу.

Сейчас она одна в тренажерном зале, и, если не справится с весом, у нее может лопнуть гортань. И тогда конец всем проблемам. Она больше не будет ни дышать, ни любить.

Семьдесят килограммов. Это больше, чем весит она сама. Малин выдержала десять подходов и сейчас отдыхает, положив штангу на опоры.

«Янне только что учил меня жить. К черту его науку!

Или он все-таки прав?

Я хочу попросить прощения у Туве, хотя, мне кажется, сейчас лучше оставить ее в покое.

Как я могла?»

Малин взмокла от пота, словно была под дождем. По стеклам маленьких окошек у самого потолка стекают струи воды.

Недавно ядовито-зеленые обои на стенах сменили на розовые в цветочек. Еще менее подходящий вариант для этого места. «Здесь же спортзал, — думает Малин, — а не девичья светлица».

Она снова ложится на скамейку. Еще десять отжиманий. Малин чувствует, как работают ее мускулы, как улетучиваются мысли об алкоголе. «Реабилитационный центр, — вспоминает она. — К черту! Мне это не нужно».

Малин кажется, что с каждым рывком она становится сильнее и ближе к чему-то самому важному в расследовании.

Она глядит в пыльный белый потолок невидящими от напряжения глазами. В теле пульсирует молочная кислота.

Малин поднимается, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, и чувствуя, как онемевшие от напряжения мышцы наливаются силой.

«Я… что-то упустила… но… что?» — бормочет она в такт дыханию.

В сауне после контрастного душа Малин читает последнюю статью Даниэля Хёгфельдта об убийстве, листая газетные страницы размякшими теплыми пальцами.

Даниэль пишет, что, по сведениям его информаторов в полицейском участке, следователи чувствуют связь между убийством Петерссона и Фогельшё, однако не могут понять, в чем именно она состоит.

В отдельной статье, демонстрируя хорошую осведомленность, Даниэль подробно рассказывает о неудачных аферах Фредрика Фогельшё, вынудивших в конце концов его семью продать замок.

«Вероятно, не без оснований главными подозреваемыми на сегодняшний день полиция считает членов семьи Фогельшё; кажется, что они готовы на все, когда речь идет о возвращении Скугсо в их собственность», — так заканчивает Даниэль Хёгфельдт свою статью.

Он ничего не пишет о датском наследстве. Однако материалы проиллюстрированы свежими снимками нового дома Акселя Фогельшё. Стервятники не оставили старика в покое.

А вот фотография Линнеи Шёстедт возле ее домика на повороте. Даниэль приводит ее комментарий: «Конечно, они могли отомстить Фредрику за растраченное состояние. Такие из-за денег убьют кого угодно».

Здесь как минимум девяносто градусов. Через десять минут мышцы начинают пульсировать и кожа покрывается капельками пота. Но Малин нравится это напряжение в теле.

Даниэль не упоминает ни о Сикстене Эрикссоне, ни об автокатастрофе в новогоднюю ночь. «Это хорошо, — думает Малин. — Значит, эти сведения пока не вышли за пределы полицейского участка». Все-таки и Даниэль не забывает о правилах приличия в своей работе: он никогда не пытался выведать у Малин нужную ему информацию, даже когда та была пьяна.

Форс выходит в раздевалку и замечает, что на мобильный поступило голосовое сообщение. Номер Даниэля Хёгфельдта. Какое совпадение! Наверное, соскучился и хочет встретиться. Она нажимает кнопку.

«Это Даниэль. Я получил анонимное сообщение, касающееся вашего расследования. Можешь перезвонить мне?»

Раньше он не предоставлял им никакой информации, а ведь сейчас жадные до денег люди чаще звонят в газеты, чем в полицию.

Что же случилось?

Малин набирает его номер.

— Даниэль.

— Это Малин. Я слышала твое сообщение.

— Да, я хотел сказать тебе, что получил анонимный звонок насчет Фогельшё. Будто бы Фредрика убили Катарина и Аксель.

— Мы прорабатываем и эту версию.

— Знаю, Малин. Но этот человек, как мне показалось, особенно заинтересован в том, чтобы во всем обвинили Фогельшё. Ему прямо-таки полегчало, когда я сказал, что думаю написать о связи между убийствами.

— Какой-нибудь псих?

— Не похоже. Хотя, сдается мне, что-то здесь не так…

— Ты не узнал, кто он? Номер отобразился?

— Нет, на дисплее не было ни номера, ни имени, что тоже странно.

«Он просто нашел предлог связаться со мной, — думает Малин. — Анонимы звонят часто, из-за этого Даниэль не стал бы меня беспокоить».

Хотя… все возможно.

— Я знаю, что ты думаешь, Малин, но ты ошибаешься. Его настойчивость испугала меня.

— Больше он ничего не сказал?

— Нет.

— О’кей, — отвечает Малин. — Приезжай ко мне сегодня часов в девять, посмотрим, что тебе на самом деле нужно.

Даниэль молчит.

Малин подходит к зеркалу. Любуется натренированным телом, стараясь не видеть своего опухшего лица.

— Ты не перестаешь меня удивлять, Форс, — наконец раздается в трубке голос Даниэля. — Я хотел хоть немножко помочь тебе в работе.

— Ну а все-таки?

— В смысле? Ты хочешь спросить, звонил ли это мужчина или женщина?

— Нет, приедешь ли ты?

Даниэль обрывает разговор.

Он приедет.

Почему он не сказал, что приедет? Хоть на полчасика, этого хватило бы.

Малин лежит на постели в халате; она ждет Даниэля, хочет, чтобы он пришел.

Девять часов.

Половина десятого.

Десять. Она собирается звонить ему, но понимает, что это ни к чему. Он хотел всего лишь помочь ей. На этот раз какой-то дурацкой анонимной информацией.

«Кто-то хочет направить наше внимание в сторону Фогельшё, — думает Малин. — Значит, нам следует обратить его на кого-то другого».

Возвращаясь из спортзала, она позвонила отцу. Похоже, он не замечает полицейских, охраняющих их с мамой. Но с другой стороны, когда его фотографировали, он тоже ничего не видел.

Папа сказал, что на Рождество они с мамой собираются приехать в Швецию. Малин ответила, что Туве очень обрадуется, добавив при этом, что отношения в их семье сейчас довольно напряженные, чтобы в случае чего он не удивлялся.

— У тебя сейчас трудный период, дочка? — спросил отец.

«Здесь все борются за выживание, папа», — мысленно ответила ему Малин, а вслух сказала:

— Нет, как всегда. Просто осень очень дождливая.

Ты борешься за выживание, Малин?

Я думаю, тем же самым занимается и мой отец, Аксель Фогельшё.

Сейчас я вижу и тебя, и его. Ты уснула в своей постели. Выдержав очередной раунд борьбы с пагубной привычкой, ты заслужила этот сон без сновидений.

Аксель сидит на кухне в своей квартире. В руках у него любимое ружье, которое он достал из сейфа.

Я знаю, ему нравится запах оружия. Аксель внимательно осматривает ружье, а потом снова убирает его в сейф.

Я сам не знаю, как так получилось, Малин. Я ничего не помню. Со мной все было не совсем обычно, я понял это, когда поговорил здесь с другими такими же, как я.

Но сейчас это не имеет никакого значения, потому что у меня есть ты, Малин.

И ты расскажешь мне все о моей жизни и смерти.

Что ты там говоришь о жизни, Фредрик Фогельшё, ты, явившийся на свет с золотой ложкой во рту?

Что ты о ней знаешь?

Жизнь — это цепь событий, каждое из которых не более чем результат чьего-то намеренного действия.

В том, что я оказался в замковом рву, виноват я, и никто другой.

Если разобраться, то это я виновник собственной гибели.

Ты воображаешь, что можешь восстановить какую-то справедливость, Малин, или воздать мне должное?

Мне это не нужно.

Со мной все уже кончено.

В воскресенье дождь перешел в настоящий ливень.

Малин стоит у окна и смотрит на башни церкви Святого Лаврентия. Даже вороны, похоже, страдают от непогоды.

На сегодня комиссар освободил Форс от работы, и она хочет услышать голос Туве, увидеться с ней. Они могли бы провести весь день вместе.

Но Малин не звонит дочери, держится от нее подальше, как хочет Янне. Или ей только кажется, что он этого хочет?

Форс отводит взгляд от своего отражения в зеркале. Будь ей четырнадцать, она наверняка перерезала бы себе вены. Вместо этого она надевает спортивный костюм и совершает пробежку по улицам Линчёпинга.

Малин чувствует, как по спине стекает пот. Она ничего не видит вокруг и слышит только биение собственного сердца. Оно еще достаточно сильное.

Вернувшись домой, Малин звонит в участок. Вальдемар Экенберг сообщает ей, что в расследовании не появилось ничего нового.

Она открывает дело Марии Мюрваль. Ей надо подготовиться к выступлению перед школьниками.

Малин садится за кухонный стол. За окнами совсем стемнело.

«У меня же ничего не осталось в жизни, — думает она. — Даже Туве. Вернется ли она ко мне когда-нибудь?»

61

3 ноября, понедельник

«Двести человек как минимум, — думает про себя Малин, оглядывая аудиторию. — И все смотрят на меня. Надеюсь, моя бежевая блузка действительно подходит к голубой шерстяной кофте».

Актовый зал школы в Стюрефорсе набит до отказа. Мобильные телефоны отключены.