Ударом на удар! Сталин в XXI веке Логинов Анатолий

– Проходите, товарищ сержант. Раз все в сборе, давайте знакомиться. Старший лейтенант пограничных войск СССР Кахабер Вашакидзе. Это сержант госбезопасности СССР Петро Титорчук. Ваше имя и фамилия?

– Но вы же знаете, – удивленно вскинула глаза девушка. «Ресницы… Не о том ты думаешь, старлей!»

– Порядок есть порядок. Представьтесь, пожалуйста.

– Лиза, – ответила задержанная, потупив глазки.

– А полностью?

Опять выстрел глазами. Какой выстрел! Артиллерийский залп! Не сидел бы на стуле – с ног бы сбила!

– Евсеева Елизавета Андреевна.

– Год и место рождения?

– Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый. Ярославль.

– Девочку как зовут и кем вам является?

– Моя дочь, Евсеева Дарья Егоровна, две тысячи третьего года рождения. Родилась в Москве. Мы там с мужем учились. Товарищ Кахабер, мне надо мужа найти!

– Подождите, Елизавета Андреевна! – не выдержал такого наступления пограничник.

– Можно Лиза, – якобы стыдливо потупилась девушка.

– Хорошо, Елизавета Андреевна. Подождите с мужем. Сначала расскажите, как вы попали на территорию Советского Союза?

– На байдарке приплыла.

Титорчук заскрипел зубами. Словно почувствовав исходящую от сержанта опасность, девушка перевела взгляд на него. Обалдеть, подействовало! Титорчук так и застыл с дурацким лицом.

– Откуда приплыли?

– Из Трабзона.

Лиза сделала паузу и вдруг затараторила:

– Ой, вы знаете, это так интересно, мы плыли, плыли, а там такие волны, а берег весь в скалах, а потом пещера, а там так темно, мы устали, и руки стерли, а…

– Стоп! – заорал Титорчук, получил новую порцию снарядов и немного сбавил тон. – Отвечайте на вопросы. Вы легально пересекли границу СССР?

– Не знаю.

– Как это не знаете? – опешил Титорчук. – Пограничный контроль проходили?

– Нет.

– Гражданство СССР у вас есть?

– Нет… пока.

– У вас найдены денежные средства в валюте иностранных государств. Откуда они?

– С карточки сняла.

– Где?

– В Трабзоне, в офисе банка. Там чек есть, я их названия не выговариваю.

– Что вы собирались делать с валютой?

– Поменять на деньги, имеющие хождение в месте моего пребывания, – ответила Лиза и, глядя в лицо сержанту, с обворожительной улыбкой добавила: – В соответствии с законами той страны, в которой нахожусь.

«А ведь она не такая простушка, как пыталась казаться вначале, – подумал Каха, – защищается, и толково. Пересечение границы отрицать глупо. А с валютой выкрутилась».

– Вы предлагали людям на пляже купить у вас валюту и плавсредство.

– Я всего лишь спросила их, где можно это сделать по закону, – девушка снова мило улыбнулась, – возможно, меня неправильно поняли, но это не моя вина.

«А ведь это тоже игра. Теперь играет в опытного юриста. А законов не знает, потому и обходит все вопросы».

– Когда вы были завербованы разведкой Турции? – резким голосом неожиданно спросил Титорчук.

Девушка преобразилась. Возможно, и это была игра, но… Так сыграть?! Да и бессмысленно вроде.

– Ах, разведкой Турции… – протянула она, повернувшись к Титорчуку. – Дело мне шьешь, урод?! Выслужиться на мне решил?! – с каждой фразой голос повышался, переходя на крик. – А ты сидел с ребенком в чужой стране без денег?! Тебе предлагали эвакуацию в Болгарию за постель?! Ты на байдарке в шторм ходил?! По тебе из пулемета стреляли?! Сдери себе кожу с ладоней, а потом сделай вот так!

Сержант не успел даже дернуться. Девичья рука взметнулась вверх и врезала Титорчуку по щеке. Удар был смягчен бинтами, но голова сержанта резко мотнулась в сторону. И тут же обратно. От второй пощечины. А девушка продолжала орать:

– Вот теперь шей! Сажай, сука! Правду про вас писали! И про гэбню вашу! И про Сталина с Берией! Зря я, дура, не верила! Сажай, урод! За твою разбитую рожу и сесть не жалко!

Она вдруг рухнула обратно на стул и зарыдала, уронив голову на руки.

Зато вскочила дочка. Крохотная девчушка встала в стойку, отдаленно напоминающую что-то восточное, и заявила:

– Только троньте маму! Убивать буду! Меня папа учил!

– Даша, сядь на стул, – спокойно произнес Кахабер. – Никто твою маму не трогает. Это она товарища сержанта побила.

Девочка недоверчиво посмотрела на него, потом на Титорчука и осталась на месте.

– Я постою.

– Тю, скаженная, – проворчал сержант, ощупывая нижнюю челюсть. – Рокив на двадцать пять языком дурным намолола. А стукнула, получается, зовсим забесплатно.

– Ну и сажай! Ну и пожалуйста! – донеслось сквозь рыдания. – Егор вернется, он вам устроит! Он вашу шарагу по камушку разнесет! Пожалеете, что на свет родились!

Каха налил в стакан воды:

– Даша, дай маме попить.

Девочка несколько секунд подумала, но стакан взяла и поднесла Лизе.

– Мам…

Та пила, мелко стуча зубами о край. Вытерла бинтом слезы. Гордо вздернула подбородок:

– Ну чего не сажаете? Зовите своих горилл!

– Нету здесь горилл. И нигде нету, – ответил Вашакидзе. – Недоработка. Успокоились? А теперь, если хотите, чтобы мы нашли вашего мужа, расскажите все, что с вами случилось. И почему вы уверены, что он в Советском Союзе?

Рассказывала девушка долго, путаясь и сбиваясь, но достаточно подробно. Про Турцию и «чертов отдых», про Алевтину Федоровну, доярку из Свердловской области, про пропавшие билеты, исчезновение связи, неработающее консульство, мороженое для Дашутки, продажу вещей, старичка-прокатчика, подарившего байдарку и объяснившего дорогу, про Тольяттинскую гонку, про мужа, идущего по Китайскому Памиру и обязательно сообразившего вернуться в СССР, про двухсоткилометровый морской переход, ночевку на острове, шторм, несостоявшийся оверкиль, погоню, пулеметную очередь, слепое торканье в подземном туннеле, болящие руки, последние километры… Она сбивалась, отвлекалась, уводила рассказ в сторону, возвращалась обратно. А когда прозвучало последнее: «Вот!», сержант Титорчук встал и направился к двери, бросив на ходу:

– Пиду запрос дам. На Егора Евсеева. Заодно отправлю Ломидзе за мороженым. – И уже из-за двери донеслось его недовольное бурчание: – Сразу сказать не могла? Обовъязково морду бить? Вона в мене, може, теж не казенная!

– Опять ты, – увидев знакомого сержанта, лейтенант даже немного обрадовался. Еще бы не обрадоваться, когда двадцать второго, на утро после События, они на пару разбирались с иновременником – рыболовом, задержанным тем самым сержантом. То, что у задержанного сердце не выдержало и что сержант слегка прибрехал про пистолет, по большому счету, не столь существенно. Главное, что быстро разобрались в происшествии. А за инициативу, проявленную Огурцовым, обратившимся по поводу странного улова к ихтиологам, ему объявили в приказе благодарность. Не просто благодарность, а от начальника областного НКВД!

Теперь-то о том, что пойманные неперемещенцем из будущего рыбины оказались пеленгасом, хищником из дальневосточных морей, знали все. Да и трудно не знать, когда попавшая из будущего рыба, жируя на неожиданном изобилии около берегов, буром лезла в сети, чуть ли не выскакивая на берег. Скорее всего, довольно скоро мрачное предсказание «рыболовов»-ихтиологов сбудется и в море останется только этот самый пеленгас да бычки. Но что с этим делать, пока никто не знал. Потерянно разводили руками не только бородатые профессора, но и заграничные специалисты. По крайней мере, так писали в газетах…

– Здравия желаю, товарищ лейтенант! – отрапортовал сержант, при виде Огурцова искренне обрадовавшийся. – А мы тут, это самое…

Впрочем, лейтенант и сам видел, что на берегу происходит именно «это самое». Не зря дернуло его с утра выдвинуться в неплановый обход по участку, где Огурцова и настигли вездесущие мальчишки, передав, что «мол, это, товарищ лейтенант, там нарушителей ловят!» И подсказали место. Точь-в-точь там, где недавно стоял, уткнувшись в песок, катер из кольчугалюминия. Не был бы лейтенант суеверным, подумал бы про нехорошее место, так и притягивающее происшествия.

Возле самого уреза воды, чуть ли не в вяло набегающих на берег волнах, толпилось с десяток человек. Четверо из них, включая сержанта, удерживали двоих крепких мужиков. Один, постарше, все еще пытался вырваться из рук троих смутно знакомых бригадмильцев. Второй, чью заломленную руку крепко держал сержант, лишь корчил недовольные рожи. В паре метров от столпотворения на пляже валялись мешки. Из одного вывалился прямо на песок кубок, судя по отблеску – посеребренный или даже серебряный. В горловине второго виднелась какая-то разукрашенная доска. Приглядевшись, лейтенант сообразил, что видит икону. «Икона-то им зачем? – разглядывая задержанных, подумал Огурцов. – Сектанты какие-нибудь или кто?»

– Вижу, что пресекаете, – сурово произнес лейтенант, решив не заниматься логическими построениями и приберечь дедуктивный метод для более подходящей обстановки. Взъерошенный сержант, к которому обратился Огурцов, промолчал, кивнул в сторону старшего из «добровольцев», кряжистого мужика в полинялой тельняшке с оборванными рукавами.

– Старший дружинник Феофанов Сергей, – «бригадмилец» протянул ладонь Огурцову. – Вот, задержали гавриков.

– Гражданин начальник, – начал вырываться нарушитель, который постарше. – Не виноватые мы! Шли по берегу, смотрим, мешки лежат! Раз лежат – ничейные! Мы и подобрали! Кто же знал, что там?!

– А потом, гнида, ты, невиноватая, за «финкаря» хватанулся?! И тикать начал?! – обернулся к голосистому задержанному Феофанов, сжимая пальцы в кулак и явно собираясь добавить для симметрии второй фингал к первому.

– Отставить самосуд, товарищ старший дружинник, – оборвал «бригадмильца» Огурцов. – Милиция разберется.

– Разберемся-разберемся! – пробурчал сержант, заваливая своего «подопечного» лицом вниз и выдергивая из брюк задержанного узкий ремень. Нарушитель начал крутиться ужом на сковородке, отплевываясь от песка.

С дороги посигналили. Огурцов узнал служебный грузовик.

– Это я вызвал, товарищ лейтенант. Как знал, что понадобится! – гордо пояснил сержант.

– Я тихонько, я тихонько! – пискнул второй задержанный, судя по всему представив, что и его будут ронять в песок и вязать руки.

– Товарищ Феофанов, вам с нами проехать придется, – спросил лейтенант.

– Куда ж деваться? – придирчиво огляделся «бригадмилец», стряхнув налипшие на штаны песчинки и пучок водорослей. – Я же тут старший, да и видел все с самого начала.

– Вот и замечательно! – кивнул Огурцов. – А на судоремонтный я повестку выпишу. Вы же там работаете, не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – расплылся в улыбке Феофанов, – слесарим понемногу! Ударник!

Лейтенант махнул рукой. Связанного нарушителя поставили на ноги, придав ускорение пинком в филейную часть. Второй пошел сам, то и дело боязливо оглядываясь на здоровенного Феофанова, поглаживающего кулак с вытатуированным синим якорьком. Сержант, затянув веревку на горловинах мешков, закинул оба за спину, даже присев от тяжести.

– Помочь? – спросил кто-то из «бригадмильцев».

Сержант отмахнулся левой рукой и медленно пошел к машине, загребая песок сапогами. Огурцов обернулся к «бригадмильцам», вскинул ладонь к козырьку:

– От лица рабоче-крестьянской милиции и от себя лично объявляю всем участникам благодарность! Большое спасибо!

Поселковые мужики, польщенные словами милиционера, помогли забросить нарушителей в кузов. При этом немилосердно и вроде бы незаметно для милиционеров отвесив несколько дополнительных «лещей». Потом через дощатый борт залез сержант, на прощание долго жавший «бригадмильцам» руки и делавший вид, что не понимает намеков «насчет подходить вечерком», принял оба мешка и похлопал по крыше кабины.

Лейтенант легонько ткнул локтем задремавшего водителя:

– Чего сидим, кого ждем? Поехали!

– В райотдел? – флегматично уточнил водитель.

– Нет, Вася, сразу в Сталино. А лучше в Харьков!

– Уже й пошуткувать нелзя, – пожал плечами водитель.

Грузовик развернулся на «пятачке» и потихоньку поехал обратно в город, скользя лысыми покрышками по крытому булыжником шоссе.

Едва успел Сергей выйти из дверей медсанчасти, как незнакомый сержант, подойдя и поздоровавшись, спросил:

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться? Вы лейтенант Громов?

– Я, товарищ сержант. А в чем дело?

– Вас просят прибыть в Особый отдел.

– Ну, раз просят… пойдемте.

Идти было недалеко, большинство учреждений штаба армии располагалось в одном здании, занятом до войны штабом округа.

В знакомом уже кабинете сидящий за столом незнакомый старший политрук вежливо предложил Сергею присесть. Представившись Игорем Макаровым, особист объявил, что будет вести дело бывших сотрудников особого отдела Дмитриева и Сергеева. После чего некоторое время дотошно расспрашивал Сергея, буквально выдирая из того малейшие подробности допросов. При этом расположившаяся сбоку машинистка с пулеметной скоростью распечатывала его показания. Порой Громову казалось, что пишущая машинка сейчас вспыхнет от перегрева, и тогда он начинал говорить помедленнее.

Наконец, вопросы у следователя закончились, и он отпустил Сергея. Выйдя из кабинета, Громов неожиданно для себя наткнулся на Тюкалова.

– Михаил, а ты здесь откуда?

– А я здесь не один. Мы вас ждем, сказали, сейчас с вами поговорят и отпустят. Пойдемте, товарищ лейтенант, там все остальные.

Сдав пропуск на проходной, они вышли из здания штаба и сейчас же Сергея дружески приветствовали уцелевшие бойцы его группы

– Как вы, товарищ лейтенант? Что с головой? – посыпались вопросы.

– А что мне сделается. Проверили, разобрались. Голову стукнул неудачно. Скоро заживет. Лучше расскажите, что вы тут делаете?

– Мы? Ждем направления, – отчего-то смутившись, ответил Михаил. – Сказали, что без вас не дадут.

– А я при чем? – удивился Сергей. – Что-то ты темнишь, старшина.

– Не, не темню. Сам многого не понимаю. В общем, когда нас c вами разделили, лейтенант Акимов…

– Вот, напомнили, – улыбнулся Громов, – и где же наш летун?

– Говорят, в Москве. Говорят, он за один вылет сумел аж три самолета сбить, так что его награждать собрались. К самому Тимошенко вызвали, – радостно ответил Михаил и тут же снова помрачнел, словно вспомнив что-то неприятное. – Он еще успел с членом военного совета перед отлетом поговорить, о том, что вас забрали. После этого меня к самому товарищу бригадному комиссару вызывали. Товарищ Дибров со мной долго беседовал, про вас расспрашивал, – Михаил оглянулся и понизил голос, – удивился, когда узнал, что вы до сих пор проверку проходите. Может, это вас и спасло, – Тюкалов подмигнул и перешел на обычный тон. – После беседы нас всех оставили при штабе и приказали вас дожидаться. А сейчас нас ждут, – он посмотрел на трофейные часы, – через полчаса, после обеда.

– Тогда, старшина, веди нас в продпункт или столовую, – после слов Михаила лейтенант неожиданно почувствовал, что проголодался, – а там за обедом и поговорим.

– Эх, не догадался я сразу, – хлопнул себя по лбу Тюкалов, – вы же, товарищ лейтенант, с санчасти, а там какая еда – одна видимость. Да и нам подкрепиться не помешает, – под одобрительный гул бойцов добавил он.

Плотно пообедав в столовой при штабе, в точно назначенное время группа во главе с Громовым входила в двери кабинета со странной табличкой «Посторонним В…», увидев которую Михаил пошутил:

– Похоже, нас ждет некто Виктор Посторонним.

На самом деле они были обескуражены, увидев в кабинете представителя госбезопасности, причем немалого ранга – целого майора ГБ, полковника на «армейские деньги».

Вежливо поздоровавшись, он предложил им садиться и, дождавшись, пока все разместятся за столом, неожиданно стал расспрашивать, как они себя чувствовали в тылу врага. Его явно заинтересовало упоминание про бой с бандой националистов. Он попросил каждого из присутствующих вспомнить и описать его в мельчайших подробностях. И внимательно выслушал все. После чего рассказал, что в составе Наркомата обороны создается новое Главное Управление – Охраны Тыла. Полюбовавшись несколько секунд на разочарованный вид сидящих напротив него армейцев, он объяснил, что, несмотря на самое невинное название, это управление будет заниматься отнюдь не караулами, а борьбой с любыми проявлениями терроризма и бандитизма, с такими вот националистическими бандами, проникающими в страну спецназовцами из капиталистических стран. Заметив, видимо, недоумевающие переглядывания собеседников, он кратко объяснил, что во времени, куда попал Союз, очень популярны такие вот войска особого назначения, которые нелегально проникают на территории других государств, проводят там диверсии, убивают потенциально опасных для их государств политических деятелей, обучают местных националистов. Вот для такой нетрадиционной войны и создаются войска особого назначения, что-то вроде Частей особого назначения двадцатых годов, но регулярных и лучше оснащенных. Для них отбираются лучшие бойцы и командиры из армии, войск НКВД и пограничников.

– Ваша группа получила боевой опыт, подходящий для этих войск. Вы все прошли проверку. Поэтому решен вопрос о вашем переводе в формируемую сейчас Третью бригаду Осназа Охраны Тыла. Сейчас вы все оформите анкеты и документы в кабинете тринадцать и послезавтра должны прибыть в Лугу.

Выходя из штаба, Сергей заметил две машины с немецкими номерами, въезжавшими во двор. «Трофеи» – не успел он отвернуться, как из машин вышли, в сопровождении пограничников, несколько немецких солдат и даже женщина с двумя детьми.

– Ух ты, – удивился вслух кто-то из стоящих сзади бойцов.

– Чему удивляться, – ответил рассудительно Тюкалов. – Немецкие пролетарии, я так думаю. Перешли на сторону братьев по классу.

Четыре небольших самолетика дружной стайкой двигались в восточном направлении. Машины были похожи как две капли воды. Неудивительно, одна и та же модель, один год выпуска. Даже владелец один. Пилоты, конечно, разные, как и раскраска. Впрочем, три самолета и раскрашены были однотипно: неяркая расцветка темных тонов и выделяющиеся кресты на крыльях. Четвертый, окрашенный в ярко-красные и ослепительно белые тона, не нес никаких знаков различия, кроме положенных по закону.

– Не повезло тебе, Фриц! – раздался голос из рации. – Не досталось фирменного! Вот по нам сразу видно, летим на Восток! В СССР, как когда-то наши деды!

– Ничего страшного, – отозвался пилот, – кому-то ж должно было не хватить.

Его собеседник расхохотался и, не отключая связи, начал орать несвязную песню, которую, похоже, считал гимном люфтваффе. Фриц отключил передачу, приглушил громкость приемника и сказал девушке, сидевшей рядом:

– Похоже, у Ганса от радости выключились остатки мозгов.

– У него их и не было никогда. Это же надо, радоваться нацистским крестам на крыльях! А если русские решат, что все вернулось, и начнут палить?

– Ты заметила, что в Варшаве заправлялась куча народа? И расцветка у всех, как у Ганса.

– Ага! Похоже, во всех аэроклубах планируются съемки фильмов про Вторую мировую.

– Не знаю насчет фильмов, но мне это не нравится. Как-то все… странно. Как специально сделали. И даже не спрашивали, куда летим. Словно их предупредили.

– Не-а, не специально! Никто же не знал, кто конкретно полетит. И в каких клубах будут самолеты брать. А в аэропортах мы всем давно надоели, вот и не спрашивают.

– Да ладно, просмотрел форум, и все понятно. Кто и куда. Вот только успеть всех владельцев уговорить перекрасить самолеты…

Фриц помотал головой. Сомнения зародил еще механик в аэроклубе. Отто был уже немолод и повидал всякого. И еще почему-то хорошо относился к Фрицу.

– Послушай, Фридрих, – сказал он. – Вчера вдруг поступило распоряжение срочно перекрасить самолеты. Говорят, собираются снимать кино о войне, а после вашего полета не успеют.

– И что? Пусть снимают.

– Это очень странно, мальчик. Герр Брюннер лично отдал этот приказ, а не передал через Альберта, как делает это всегда.

– Что, хозяин соизволил оторвать от дивана свою жирную задницу?

Отто поморщился от такой непочтительности, но продолжил:

– Да. Но если это настолько важно, то почему он разрешил ваш вылет? Очень странно. Я не успел перекрасить один самолет. Лети на нем. Это та машина, на которой ты обычно летаешь.

Фрицу не слишком хотелось выделяться, но что-то в голосе механика подсказало: совет надо послушать. Тем более собрался лететь не один. В полете же уверенность в правильности поступка только окрепла. Слишком много невероятных совпадений.

– Внимание, камрады, – раздался в наушниках голос Ганса, – пересекаем государственную границу. Дальше под крылом только вражеская земля.

Фриц грубо выругался. Его спутница надулась, хотя обычно на такие выражения не реагировала. Ну, почти не реагировала, если по-честному. Привыкла, что Фриц не ругается, в отличие от большинства знакомых тинейджеров.

– Извини, – сказал парень, – просто других слов не найти. Надо свалить от этого придурка. Заявить такое в эфир! Если русские влепят ему пару очередей в хвост, будут правы.

– Но он старший в нашей группе.

– С чего это? Никто его не назначал, к тому же здесь не армия. Тем более у нас другая цель. Посмотри карту, нам не пора забирать левее?

Девушка перевела взгляд на планшет, лежащий у нее на коленях:

– Да, можно.

Фриц включил передатчик:

– Камрады, у меня что-то с элеронами.

Посыпались предположения о возможных причинах и советы, как можно выйти из положения. И те, и другие частью серьезные, частью шутливые.

– Не помогает. Попробую сесть на то поле на востоке. Если сумею починить – догоню.

– Фриц, – съязвил Ганс, – тебя, наверно, сбили русские зенитчики! Ты слишком выделяешься на общем фоне.

– Тогда меня возьмут в плен, – отшутился Фриц, – и будут поить «русиш водка» вместо «сыворотки правды».

Красно-белый самолет сбросил скорость и пошел вниз, уклоняясь влево. Но вместо того чтобы сесть, пролетел над полем и снова начал набирать высоту, уходя на юго-восток.

Сел Фриц только через час. На почти точно таком же лугу, как и собирался. Разве что на самом краю располагалась небольшая деревушка. Пилот открыл дверцу, выпрыгнул наружу, с удовольствием потянулся и помог выбраться из кабины девушке, прячущей под банданой разноцветные лохмы.

– Ну что, Танька? – спросил Федька Брусникин. – Пойдем, глянем на родину Ургросcфатера?..

– Нет, Ванька! Ну как ты здесь живешь? А? – Кирилл в упор уставился на прадеда. – Ну как?

Иван оторвал мутный взор от столешницы:

– Кирюха! Не гунди! Хорошо живу! Как все живут, вот! Ты это, наливай, контра проклятая!

– Что «хорошо», что «хорошо»?! – кипятился Кирилл. – Компьютера нет! Видака нет! Даже говняного телевизора, пусть черно-белого – и того нет! Горячей воды нет! Газовая колонка, и та сломана! Втроем в одной комнате! Ты когда с Ленкой любовью занимаешься, Серега что, трубу на паровозе изображает?

– А мне по барабану, – упрямо произнес Иван, опрокидывая стакан. – Мне твой «кампутир» не нужен! Вот! Ты эти буржуйские штучки брось! Я хто? Я совейский проли… пролю… пролетарият я, понятно! Рабочий класс!

– Точно, и тебе нечего терять, кроме своих цепей!

– Нечего, – согласился Иван. – Ты прав.

Разговор шел уже третий день. Пьянка и разговор. В четверг у Неустроева-старшего был выходной. На следующие три дня взял отгулы. Или как там это называлось? Кирилл толком не понял. В связи с приездом из будущего правнука. Прабабушка с десятилетним дедом уехали на море, и никто не мешал мужицкому досугу. И агитации.

Вот только объект не поддавался. Не брали Ивана ни красочное описание благ мира будущего, ни красивые фотки, собранные в ноутбуке, ни матерный отзыв о его, Ванькином, существовании. Все, чего удалось добиться Кириллу, так это постоянного обращения к себе – «контра проклятая».

– Мне терять нечего! – декларировал «пролетарий». – Зато получу я весь мир! Так товарищ Ленин сказал. Или товарищ Троцкий, когда еще был товарищем…

Иван поднял большой палец вверх и шепотом просипел:

– Только об этом тс-с-с! Товарищ Троцкий нам совсем не товарищ! Это сам товарищ Сталин сказал!

Кирилл попытался вернуть предка на грешную землю. Пока тот совсем не запутался в товарищах вождях.

– Я тебе что предлагаю, а, Вань? Ты послушай!

Иван согласно мотнул головой:

– Говори, контра проклятая!

– Никто тебя не заставляет бежать из страны навечно. Я что предлагаю? Съезди, посмотри, как люди живут. Не понравится – вернешься.

– Зачем?

– Шоб було!

Ванька посмотрел на Кирилла сквозь стакан.

– А меня выпустят?

– Ты же свободный человек! – поддел Кирилл. – Пролетарий! Кто тебя остановит?

– Никто! А обратно впустят?

– Ты же сво…

– Э! – перебил потомка Иван. – У нас милиция не лаптем щи хлебает! Это тебе не ваша продажная девка капитализма!

– Кто? – вылупился от неожиданности Кирилл.

– Полиция ваша! – пояснил прадед. – Слушай, контра проклятая, а чего я на тебя до сих пор милицию не вызвал?

– Я твой правнук!

– А, ну да! Точно… Тогда наливай!..

На подъем «полуторка» тянула плохо, а толкать как-то не солидно, хотя Феофанов, сунувшийся в окно, предлагал такой выход из положения. Лейтенант отмахнулся. Толкать в одиночку – бессмысленно. А вылезать всем, оставив задержанных и водителя, значит уделаться в грязи по уши. Вчерашний дождь все же наследил, оставив в выемках между брусчаткой лужицы воды. Так и плелись, преодолев крутой подъем как бы не минут за двадцать. Огурцов даже пожалел, что забыл засечь время. Дальше, по ровной шоссейке, пошло ловчее и к райотделу они подъехали, не потратив, считай, и часа. Огурцов вылез из машины и удивился. На крыльце стоял дежурный милиционер, то и дело вытирая вспотевший лоб.

– Здравия желаю, тарищ лейтенант! – обрадованно затараторил он. – Хорошо, что вы прибыли. А то у нас такое дело, а все разъехались. Один я остался, а тут такое дело…

У него за спиной завозились сержант с Феофановым, выгружая задержанных и мешки. Мешки слесарь-ударник аккуратно передал сержанту. А вот задержанным пришлось прыгать самим. Отчего старший расквасил нос и теперь мотал головой, разбрызгивая во все стороны капельки крови.

– Сержант, ты чего творишь?!

– Нельзя по-другому, товарищ лейтенант! – пояснил сержант, вытащив из кармана задержанного замызганный носовой платок и промокая его же разбитый нос. – Меня эта падла ругательски «ментом» обзывала. И к взятке склоняла. У меня даже свидетель есть, Серега, подтверди!

– Так точно, товарищ лейтенант! – перегнулся через край Феофанов. – И мне предлагал.

Огурцов хмыкнул и покачал головой. Потом кивнул дежурному, так и стоящему на крыльце:

– Слушаю!

– Сперва на Слободке, в пивной, что на выходе, морячки порезались, что-то не поделили, так наши все туда выехали. А с полчаса назад позвонили, что Краеведческий музей обокрали! – выпалил милиционер. – Ночью с черного входа забрались. Смотритель только что узнал!

Лейтенант покосился на задержанных. Тот, что с разбитым носом и фингалом, молчал. А второй, по которому сразу было видно, несмотря на фигуру ломового грузчика, что хлипковат, ощутимо побледнел.

– Феофанов, Прокофьев! – Огурцов наконец-то вспомнил фамилию сержанта, упорно вылетавшую из головы. – Мазуриков заводите. Вещественные доказательства – куда положено. Еще кто есть в отделе, или ты тут сам казакуешь? – уточнил на всякий случай у дежурного.

Тот развел руками:

– Говорю же, все уехали. Один как перст, не разорваться.

Огурцов кивнул дежурному и поманил водителя, так и не выбравшегося, несмотря на духоту, из кабины:

– Дуй на Слободку, докладывай капитану, что так мол и так. Ну и не забудь доложить, что похищенное частично найдено.

«Полуторка» прочихалась, обдав всех черным дымом, и умчалась, расплескивая лужи.

Лейтенант посмотрел на безоблачное небо, обещающее жаркий до безобразия день, и вздохнул. Судя по всему, раньше ночи никак не освободиться…

Задержанные молчали. Сидели за столом и делали вид, что проглотили языки. Лейтенант даже начал подумывать нехорошие мысли насчет табельного нагана, подремывающего в желтой кобуре. Очень уж хорошо им на манер кастета орудовать. А древним полицейским «Смит-Вессоном» еще бы сподручнее было. У него и вес в три старорежимных фунта, удобно держать за ствол, как дубинку. Вот только ты, лейтенант, не полицейский какой, из заграницы, а советский милиционер, поставленный охранять революционный порядок и общественную безопасность. Поэтому пальцы задержанным дробить, пусть они хоть десять раз виноваты – последнее дело.

– Напоминаю, что чистосердечное признание облегчает не только совесть, но и наказание, – второй раз повторил лейтенант.

Но задержанные, пересилив первый испуг после попадания в стены милиции, продолжали молчать. В сторону второго стола, на котором Прокофьев с Феофановым раскладывали изъятое, даже и не смотрели.

– Хочется молчать – ваше право, – безразлично сказал Огурцов и пожал плечами. – Вот только сейчас мы отпечатки снимем и сверим. Не отвертитесь!