Ударом на удар! Сталин в XXI веке Логинов Анатолий

– Потом я еще все опишу, – не оборачиваясь, буркнул Феофанов, проверяя опустевший мешок на момент завалявшейся в складках мелочовки. – Как бегали, как за ножи хватались да как взятки сулили!

– Невиноватые мы! – Как ни странно, но первым раскололся старший задержанный.

– А кто виноватый? – наклонился лейтенант, стараясь дышать ртом, чтобы не обонять вонь застарелого перегара.

– Из этих он, из будущих, – хлюпнул второй. – Гадом буду, не виноватый я. Гражданин начальник, пиши нам явку с повинной!

– Напишу, как не написать, – согласился лейтенант. – Вот ты мне только мил человек…

– Сарбаш я, Иван…

– Иван, то бишь гражданин Сарбаш, ты мне для начала все обстоятельно изложишь в письменном виде. Кто такой ты сам, подельник твой, да тот, кто подговорил. А если изложишь все без ошибок да без помарок, тогда и подумаем, стоит ли наш народный суд просить о снисхождении к оступившимся членам социалистического общества.

– Напишу, напишу! – закивал Сарбаш. – Он к нам с Кузьмой в пивняке на Главпочтамте подошел, говорит, в музее «рыжья» да «белья» много всякого! Его, после как церкви позакрывали, все туда снесли! И лежало без дела! А мы «фомкой» замок отжали, он там на сгнившей дужке болтался…

– А на Песчанку каким ветром вас занесло? – уточнил Огурцов, начавший записывать показания. И что, что красным карандашом на оберточной бумаге? Можно и переписать будет.

– Дык хотели лодку присмотреть, чтобы на днях дернуть.

– Куда дернуть? В Румынию на веслах? – скептически переспросил лейтенант. – Или в Одессу?

– Не, до Мамы никто не собирался. У Кузьмы там должников много, – простодушно продолжал «колоться» Сарбаш. – Нас морячок обещал на фарватере подобрать.

– Судно «Ред Стар-Шесть», – вдруг подал голос Кузьма. – Они на Турцию идут. Гражданин начальник, – предложил задержанный, нехорошо покосившись на подельника, – давай я этого морячка опознаю, а ты и мне «признанку» намалюешь?

– А делить как собирались? – сделал вид, что не услышал вопроса, лейтенант. – Поровну или по-честному?

– По жизненной справедливости, – неожиданно засмеялся сержант и подмигнул опешившим Сарбашу с Кузьмой. – Вы же, как последние фраера, голимого фуфела набрали. Ни одной серебрухи нету. Все – посеребренное. За такое – вами только катранов кормить в проливе. А вот насчет морячка мы с вами, гражданин Сарбаш, поговорим обязательно. Нам такие гости из будущего и даром не нужны! – добавил Александр.

Застолье было в самом разгаре. Накрытые во дворе Николая Артемьева столы ломились от яств. Половина блюд гостям была незнакома.

– Это что? – неуверенно спрашивала Татяна, показывая на стакан с прозрачным красным напитком.

Соседка, дородная женщина раза в два старше гостьи, каждый раз улыбалась:

– Морс это. Пей, дочка, не бойся. Там спиртного нет.

Татяна пробовала, смаковала незнакомый, но очень приятный вкус, а через минуту задавала новый вопрос, удивляясь терпению хозяев. Фридрих уже сошелся с парнями и, размахивая руками, травил анекдоты, встречаемые дружным хохотом. Уж чего-чего, а всевозможных смешных историй он знал огромное количество. Татяна была страшно горда собой. Так боялась лететь в Россию. И не лететь тоже боялась. Раз Фридрих так загорелся этой идеей, не составить ему компанию было бы беспросветной глупостью. Совместные приключения сближают! А раздельные… Ну, понятно же! Особенно если найдется другая, не столь нерешительная. Та же Эльза Газенклевер! Эта корова все время вьется вокруг Фрица. Только дай шанс… Но не на такую напала. У Татяны настоящий семыкинский характер, она своего не упустит! И полетела. И долетела. И приземлилась. И ничего страшного. Хорошие здесь люди.

От самолета и двух шагов не успели отойти в одиночестве. Сначала налетели мальчишки: «Самолет! Самолет! Дядь, прокати по воздуху! Дядь, а вы из Москвы прилетели? Ух ты, из самой Германии? Так вы немцы, да? Из будущего? Дядь, а правда, что мы с вами воевали? Дядь, теть, пошли в деревню, у мамки обед готов! Нет, к нам! Нет, к нам!» При этом ни один из огольцов ни секунды не стоял на месте. Чуть позже подтянулись мужчины. Одежда смотрелась непривычно. Старинный покрой изношенных пиджаков, штаны с пузырями на коленях, потертые и стоптанные сапоги, кепки. Абсолютно не заботящийся о своем внешнем виде Фридрих выглядел на их фоне франтом. Разговор начали не сразу, то ли сами побаивались неожиданных гостей, то ли не знали, на каком языке обращаться. Но когда выяснили, что прибывшие говорят по-русски, тут же потащили в деревню, где женщины уже успели накрыть столы.

И понеслось. Еда была удивительно вкусной. Татяна никогда не пробовала такого. «Потому что все натуральное и экологически чистое». Фридрих сразу предупредил, что ему нельзя спиртного, ведь еще лететь назад. Татяна, заранее проинструктированная делать все, как он, сообщила, что не пьет. Несмотря на рассказы, никто не уговаривал. Люди вокруг совсем не казались дикими или отсталыми. К тому же мужчины к столу переоделись, теперь все выглядели, хоть и непривычно, но опрятно. Оказывается, встречали их в рабочей одежде, а кто же будет работать в новом. Сначала было просто интересно, потом стало весело. И становилось все веселее.

Невысокий мужчина с темным от загара лицом откуда-то достал аккордеон (гармошка, вспомнила Татяна), пару раз для пробы развел меха…

Русские начали петь. Фридрих перестал «травить анекдоты» и начал подпевать. Часть песен была знакома и Татяне. Потом молодежь пошла танцевать. Танцы были совершенно незнакомые. Нет, она об этом слышала, но… Эта их «присядка» в живом исполнении…

– Танька, покажем класс?

Расслабившуюся Татяну вопрос застал врасплох.

– В чем?

– Брейк! Или мы не лучшая пара в Вюрцбурге?

– Ты с ума сошел! Под гармошку?

– А что? Вполне нормальный ритм.

Девушка прислушалась. И, тряхнув головой, сказала с вызовом в голосе:

– А пошли!

И они показали! И как показали! Фридрих пошептался с гармонистом и…

Русская плясовая изумительно подошла для брейк-данса. Если уметь танцевать, конечно! А они умели! И вся деревня отбивала ладонями ритм, помогая танцорам…

Потом их провожали на «летном поле». А Татяна думала, что, наверное, пора научиться называть Фридриха Федькой не только наедине, но и про себя. И окончательно становиться Танькой Семыкиной. А то ведь он может надумать забрать прадеда и умотать в эту страну. И ей ничего другого не останется, как… В общем, надо быть к этому готовой…

Самолет разбежался и, покачав на прощание крыльями, устремился на северо-запад.

Николай Артемьев подошел к неприметному мужичку, все застолье державшемуся в тени:

– Ну что, товарищ сержант, выполнили мы задание партии?

– А ты как думаешь?

– Да вроде в лучшем виде. Накормили, напоили. А что они водку не пьют, так дети ж еще…

– Не в водке дело, – усмехнулся сержант. – Они же ни одного огурчика не съели. Молоко пили, то да. Но с соленьями облом. Не выйдет.

Николай почесал в затылке.

– Что ж ты раньше молчал? Мы бы…

– И что «вы бы»? Силком затолкали? Вот то-то. Оно, может, и к лучшему.

– Это почему?

– Вон того мужика видишь?

– Андрюху?

– Ага, Андрюху. На морду ему посмотри. А потом немца вспомни. Не случайно он именно сюда прилетел. Ох, не случайно…

Лиза. Такая родная, ослепительно красивая… Стоит на странном сером облаке, тянет руки к Егору. И улыбается. По облаку, больше похожему на кучу грязной ваты, надерганной из телогрейки, утопая по щиколотку в окружающей серости, носится Дашка. Радостно кричит: «Папа, папа!»…

Егор пытается двинуться в сторону семьи, но не может сделать ни шага. Что-то держит ноги, мягко, но крепко. Облако начинает растягиваться, унося жену с дочкой дальше и дальше.

Егор рванулся, вырываясь из плена, и… проснулся.

Вагон мягко покачивался, весело постукивая колесами на стыках рельсов. Егор потряс головой, сбрасывая остатки сна. Потянулся, посмотрел на часы. Пять вечера. Двадцать часов проспал… Казалось, проспишь вечность! Не получилось. Запала и на сутки не хватило.

Егор, не слезая с полки, осмотрел купе. Наверху напротив дрыхнет Лешка. Как обычно, когда спит один. То есть на животе, обняв руками подушку. Под Лехой свернулся калачиком Санек. Значит, на второй нижней полке – Наталья. Не в правилах дока оставлять подопечную без личного присмотра. В ногах у Санька устроился Сергей с оружием в руках. Ни фига себе! С отправления караулит? Дверь приоткрыта. Контролирует коридор.

Егор спрыгнул вниз, прихватив наган из-под расплющившейся подушки. Быстро же армейские привычки просыпаются.

– Где мы? – спросил негромко, стараясь не разбудить остальных.

– Актюбинск проехали, – ответил Усольцев, – Чкалов скоро.

– Ты спал?

– Нет, – капитан с трудом задавил зевок.

– Ложись, я покараулю.

Сергей кивнул. Встал, позевывая, и вышел из купе. Егор устроился на нагретое капитаном место.

Чкалов – это, кажется, старое название Оренбурга. Из Ташкента, по «железке» – часов тридцать. В двадцать первом веке. Еще раз сверился с часами. Семнадцать тридцать. Не понял. В сорок первом году поезда ходят вдвое быстрее? Или им особый поезд подсунули? Не многовато ли чести? Может, в это время скорый поезд был действительно скорым, а не стоял по паре часов у каждого столба? Хотя, собственно, какая разница? В поезде тепло и сухо. Полки мягкие, прямо диваны. Кипяток уж точно в титане есть. Вещи все вернули. Проклятые гэбистские морды не маячат. Что еще надо человеку для счастья? Вздохнул. Чтобы Лиза на звонок ответила. Достал телефон, включил. Подождал, пока устройство поймает спутники. Набрал номер. «Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети». Где же она? «Симка» у жены турецкая, пропасть вместе с Союзом не могла. Но, начиная с двадцать шестого, телефон «вне зоны». Неужели вляпалась? Турки были шелковыми, пока за спиной туристов стояла Россия. Зато когда она исчезла… Женщина в мусульманской стране – желанная добыча и ценный товар. Особенно красивая женщина. И подпольный гарем какого-нибудь набоба – не самый худший вариант. И не самый вероятный. Спокойно. Лизунька могла вернуться в Союз, телефон тоже будет в отключке: у нее не спутник, по десять баксов за минуту разговора… Где она будет мужа ждать в этом случае? Должен быть центр для иновременцев. Раз есть приказ собирать, значит, есть и место, где размещать. Там и спросим, как доберемся.

А что делать, если Лиза не выбралась? Вытаскивать из Турции самому? Ага! Сейчас. Доехать до Москвы, разжиться «трехлинейкой» и пойти шерстить Турцию! Вчетвером! Или во главе Красной Армии въехать в Стамбул на броне Т-35, паля по воробьям из выданного нагана! Да уж…

Самим желательно выбраться бы из цепких лапок наркома внутренних дел товарища Берии. А то распихает «лучший менеджер двадцатого века» всю четверку по каким-нибудь «шарашкам» и заставит двигать науку в закрытом режиме. Или просто «закроет» в подвалах до выяснения. Впрочем, последнее вряд ли, сомнительно, что огромной страной столько лет могли руководить законченные шизофреники. Хотя нашлись же в славном городе Ташкенте аж восемь следаков, уверенно шивших альпинистам охоту на Сталина и прочее Политбюро с «шакалами» в руках. А ведь еще был кто-то, отдавший команду на вдумчивое копание именно в эту сторону. И был еще приказавший киргизам передать задержанных в Узбекистан. Стоп! Последнее говорит, нет, не говорит, а прямо кричит, о заговоре. Иначе можно и в Бишкеке нас потрошить. Или в Оше. Потому-то Сергей и вытащил их так легко и увез столь быстро. Потому и оружие.

«Не в Бишкеке, – поправил себя Егор, – во Фрунзе. Надо привыкать».

Усмехнулся. К названиям привыкнуть несложно. А вот к остальному… К отсутствию родителей, например. Хотя Егор давно уже живет в Москве, но одно дело, когда можно сесть за руль и через четыре часа тормознуть у знакомого подъезда, и совсем другое, когда этого подъезда просто не существует. Невеселые мысли.

Чтобы отвлечься, Егор начал вспоминать историю. Кто есть кто, что когда происходило. Вспоминалось плохо. Отчасти из-за понимания, что это никому не нужно. Наверняка они не первые, и все, что было и не было, уже знают все кому не лень. Но больше потому, что из головы не уходили жена с дочкой. Как пришли во сне, так и не оставляли ни на минуту. Раньше не приходили. Может, случилось что? Нет, не надо себя накручивать… Просто события мчались таким галопом, что некогда было подумать…

На верхней полке зашевелился Лешка. Свесил голову, спросил сиплым со сна голосом:

– Мы где?

– Оренбург скоро. Мы с тобой одинаково мыслим.

– В смысле?

– Я то же самое спросил первым делом.

– А-а! Вполне логичное желание сориентироваться в пространстве и времени, – Лешка глянул на часы. – Ни хрена себе шарашит! Такими темпами завтра к полудню в Москве будем.

– Похоже.

Лешка спрыгнул с полки, потянулся всем телом, разминая мышцы:

– Чего такой смурной?

– Лиза снилась. И Дашка. – Чего тут скрывать. Товарищ и сам, небось, догадался.

Лешка еще раз потянулся, взял со стола котелок и вышел из купе. Уже в дверях повернулся к Егору и сказал:

– Не грузись! Сейчас хлебнем чайку, доедем до Москвы и будем искать твоих. Найдем. В крайнем случае, поставим турок раком. Если их девчонки еще не поставили. Они у тебя такие.

Бодрая музыка спортивного марша горячила кровь, заставляя сердце биться сильнее, словно перед вылетом. Веселая толпа болельщиков, устремленная к стадиону, обтекала неторопливо двигавшегося лейтенанта в синей парадной форме ВВС. Многие оглядывались, с уважением рассматривая блестевший на груди летчика новенький орден Красного Знамени. Но никто особо не задерживался, времени до начала матча осталось немного и все торопились занять места на трибунах. Игра должна была быть интересной, фаворит чемпионата страны по футболу московское «Динамо» встречалось со своим киевским одноклубником[23].

Поднимаясь по лестнице к гостевой трибуне, Владимир поймал себя на том, что невольно подпевает доносящемуся из репродукторов маршу. Но вот подъем закончился. Пройдя небольшие ворота, у которых стоял служитель, проверивший его пригласительный, Акимов оказался на трибуне. Неожиданно для него народу оказалось много, и он с трудом нашел место. Вокруг перешептывались, передавали друг другу программки и советы, доставали и наводили бинокли, стремясь получше разглядеть подготовку к матчу. Сидящий рядом пожилой, профессорского вида мужчина, уважительно посмотрев на орден, неожиданно поделился с Владимиром запасным биноклем и программкой. Представившись, профессор Торопецкий объяснил, что сегодня играет один из его знакомых, «перспективный молодой футболист», и добавил, что у киевлян в нынешней игре нет никаких шансов. Неожиданно в разговор вклинился сидящий на соседнем ряду, чуть выше их, мужчина, заявивший по-украински:

– Побачимо, товарищу, як воно будэ.

Профессор тотчас завязал профессиональный спор с украинцем, причем оба с легкостью на память цитировали таблицу розыгрыша чемпионата, вспоминали, кто и когда забил гол, спорили, кому удалось лучше взять мяч и более технично его обработать. При этом они приводили примеры из игр чуть ли не двадцать седьмого года. С уважением прислушивающийся к спору Акимов скоро потерял нить рассуждения и перевел свое внимание на окружающее. Вместительные трибуны были почти уже заполнены. Оркестр сокращал ожидание. Эхо стадиона множило трубы. На бетонных призматических башнях полыхали вымпелы. Стадион был грандиозен. Вокруг бегового шлакового кольца стелилась полоса бетонного гоночного трека, образовывая исполинскую ванну, дно которой зеленело футбольным полем. Сочно-зеленое плато, расчерченное белыми известковыми линиями, ожидало начала матча.

Наконец на поле вышли судьи. Впереди, держа на руке, словно державу, надутый, важный от своей предстоящей роли кожаный мяч, шел основной судья – рефери. За ним, словно свита за королем, шли боковые судьи – лайнсмены с флажками в руках. Выйдя на середину поля, рефери аккуратно положил мяч в центр очерченного мелом круга и замер, ожидая выхода команд.

Две группы игроков, сине-белая и бело-синяя, выбежали на поле, построились друг против друга. И крикнули, здороваясь: «Физкультпривет»! Вышедшие из строя капитаны поздоровались друг с другом и судьей. Быстрая жеребьевка, и команды заняли свои половины поля.

Игроки встали на свои места. Они стояли – одиннадцать против одиннадцати. Бутсы подминали траву лунками и шипами на подошвах. Стоял у самого мяча центрфорвард киевлян и за ним еще двое нападающих. Им выпал жребий начинать. Стояли за ними в готовности остальные форварды, хавбеки – полузащитники и беки – защитники. В створках ворот – в голу – переминались с ноги на ногу вратари – голкиперы. Все замерло. На южной трибуне практически одновременно вспыхнули сотни огоньков – это засверкали на солнце стеклышки часов, наиболее нетерпеливые болельщики проверяли точное время начала игры. Владимир вдруг по какой-то неведомой ассоциации вспомнил столь же нетерпеливо поглядывающего на часы Сергея перед атакой на деревню. Где он, удалось ли ему пройти фильтрацию? Надо бы завтра попробовать позвонить в штаб армии, знакомому старшине, может быть, удастся что-нибудь узнать.

Свисток судьи, первый удар по мячу – и все внимание Владимира сосредоточилось на поле.

Несмотря на то что москвичи лидировали в турнире, а киевляне до этого играли не слишком удачно, первые же минуты начались именно атакой киевской команды. Стало ясно, что гости сразу решили показать все, на что они способны.

Мяч ни на секунду не задерживался у ноги украинцев. Едва дойдя до бутсы одного игрока, он мгновенно переходил к другому. К этому прибавлялся необычайный напор пятерки нападающих. Голевые моменты следовали один за другим, но голкипер москвичей Николай Бычков работал ювелирно, словно вратарь из популярного фильма. И через некоторое время гости начали выдыхаться. Неудачная передача, мяч попал к левому нападающему, молодому, бритоголовому парню. Он сейчас же атаковал, обходя игроков противника с акробатической ловкостью. Мелкий дриблинг в непревзойденном темпе и отрыв от защитника… Вот он уже напротив ворот, вратарь выбегает вперед, пытаясь перехватить атакующего, но неудачно. Удар! Гол! Трибуны взревели, заглушая голос диктора из рупоров.

– Кто такой? Почему не знаю? – прокомментировал Торопецкий и зашуршал программкой. – Все ясно. Бесков Костя. Играл раньше за «Металлург». Теперь понятно, почему он показался мне знакомым.

Владимир промолчал, сосредоточившись на игре. На поле киевляне попытались опять атаковать, но, перехватив во время паса мяч, Бесков передал его Ильину на крайний левый фланг. Контратака москвичей казалась неотразимой, Ильин и другой форвард москвичей, Якушин, обошли всех и приближались к воротам. Удар! Но мяч не долетел до ворот, его перехватил маленький, юркий, появившийся на траектории удара словно из воздуха полузащитник.

– Этот тоже из новых, – прокомментировал Торопецкий. Диктор объявил, что мяч отбил Александр Скоцень. – Ага, это с освобожденной Украины.

Оставшееся время первого тайма прошло в атаках и контратаках. Обе команды играли как никогда напористо, но ни одного гола забить так и не смогли.

Второй же тайм начался с мощной атаки москвичей. Опять точными пасами передавая мяч от ноги к ноге, вперед вырвалась пара Ильин – Якушин. Тогда сбежавшиеся к ним киевляне, казалось, надежно заблокировали от них ворота, и тут последовал неожиданный пас Якушина Бескову. Новый удар! Гол!

Обрадованные москвичи оттянулись на свою половину поля, стремясь передохнуть после атаки. Но тут неожиданно атаковали гости. Киевский нападающий нанес внезапный и неотразимый удар издалека. Мяч попал в девятку. Стадион взревел. Через некоторое время в репродукторы сообщили повторно, что гол забил нападающий Шиловский.

– Эх, голлер, голлер, Дорохова[24] на тебя нет! – осуждающе крикнул сосед. А сверху радостно комментировал происшедшее болевший за киевлян украинец.

– Ничего, – утешил профессора Акимов. – Сейчас москвичи очухаются.

И, словно оправдывая прогноз летчика, динамовцы Москвы устремились на своих соперников-одноклубников всесокрушающей лавиной. Атаковали даже полузащитники, которым по всем нормам положено было страховать нападающих киевлян. И такой напор был вознагражден. Несколько голевых моментов, наконец один, а за ним и второй раз мяч затрепыхался в сетке ворот киевлян, защищаемой голкипером Николаем Трусевичем. Прозвучал гонг, сигнализируя, что до конца матча осталось пять минут. Но игра продолжалась в том же темпе. Казалось, она никогда не кончится, но тут прозвучал финальный свисток, прервав красивейшую атаку москвичей в самом разгаре.

– Финита! – удовлетворенно заметил профессор. – Считайте, что чемпионство у нас в кармане…

Город, расстилавшийся за окном, был для Коли Арнаута по прозвищу «Малой» практически родным. Паренек из села Старченково перебрался в Мариуполь еще в четырнадцать, когда дядька получил от металлургического комбината квартиру. Будучи человеком, помнящим родство, он не сумел отказать племяннику, желающему вкусить всех прелестей урбанистической цивилизации. Прелести оказались сомнительными. Алкоголь и дома был достаточно доступен, а на длинную красивую машину заработать влет не удалось…

От срока, даже условного, Колю отмазывали всеми силами. Получилось. Помогли и дядькины связи, и возраст преступника, да и владелец «подломленного» ларька махнул рукой – не особо-то и взяли много, чтобы жизнь пацанам коверкать…

На всякий случай, от греха подальше, малого (тогда еще с маленькой буквы) устроили в «мореходку». Там Арнауту, доселе далекому от любых проявлений романтики, в том числе и морской, неожиданно понравилось. Да, довольно строгая дисциплина, приходится ходить в форме, зубрить головоломные науки и английский. Но зато!.. Перспективы будущего радовали и манили.

Потом грянувшая волна кризисов изрядно пошатнула благосостояние «сухопутных». Зато в море всегда работа есть. Хоть на какую-то лайбу, хоть под «греком», хоть под «турком», толкового механика со знанием языков брали всегда. Так и тянулась биография, обрастая пикантными подробностями в виде мелкой контрабанды, связей с сомнительными личностями в куче портовых городов. А потом случилось Событие. И сухогруз «Рэд Стар-6» под турецким флагом (порт приписки Синоп, водоизмещение четыре тысячи пятьсот семьдесят шесть тонн, груз – сельскохозяйственная продукция) пришел в порт Мариуполь. Только не республики Украина, а СССР образца года одна тысяча девятьсот сорок первого. Хорошо, что фарватер не изменился и глубины в порту особо не выросли. Хотя ведь могли, могли… Появились же пустыри и одноэтажные, типично сельские домики на месте кварталов многоэтажек.

До решения вопроса экипаж «Рэд Стара» расселили по городу. На всех маленькой гостиницы не хватило. «Турок» оказался далеко не единственным судном, попавшим в такую неприятную ситуацию. И моряков-иновременников было слишком много. Впрочем, повезло не всем. Танкер «Алькату» под «панамцем» неведомое природное явление разрубило пополам. Экипаж частично спасся, пересидев на захлестываемой волнами рубке, на пару метров возвышающейся над уровнем моря. И теперь, стараясь не задумываться, что же произошло с теми, кто находился на носу, оттягивался на берегу, празднуя свое спасение. А прямо посреди акватории Азовского моря постепенно разливалось пятно, вытекшее из располовиненных танков. Хорошо, не нефть-сырец, а всего лишь подсолнечное масло…

Арнаут поднялся с продавленной кровати, тут же радостно заскрипевшей древней панцирной сеткой. Хорошо быть капитаном! А ему, как и большинству, пришлось дожидаться решения всех вопросов в портовой общаге для несемейных. С одним туалетом типа «толчок» на этаж, холодным душем и единственной на все здание розеткой. Лучше бы на судне разрешили оставаться, в самом деле! Хорошо хоть валюту поменяли по приличному курсу. Притом не всю, а только ту сумму, что сами владельцы хотели. Единственное, что искупало нахождение здесь, – так это перспективы! Опытный взгляд Арнаута сразу отметил полное отсутствие пограничников. Да, и раньше на мариупольском КПП служили не самые въедливые представители «органа охраны границ» из виденных Колей в жизни. Но сейчас можно было даже не мотоциклы подвешивать за прожекторами трюмного освещения, а тащить все подряд! Как сюда, так и обратно! Тут же в дефиците даже элементарные презервативы! Не говоря уже о бритвенных лезвиях и тому подобном! Золотое дно! Интересно, сработают ли те два лоха, с которыми пиво пил? Рожи вроде не тупые, перспективы оценили сразу. А в музее должно быть много чего интересного! Зря, что ли, до пятидесятых годов областным числился? Самому бы пойти, да спалишься с концами. Знакомства с нынешними местами лишения свободы в планы Арнаута не входили никоим образом.

В коридоре раздались быстрые шаги. Наверное, соседи вернулись. Правда, обещали к ночи подтянуться. Но мало ли что?

Выкрашенная белой краской дверь распахнулась. В проходе, положив руку на открытую кобуру, стоял высокий парень в милицейской фуражке. И очень нехорошо улыбался, обшаривая глазами, как локатором, обстановку комнаты и как назло останавливаясь на тех местах, которые Коля счел пригодными для тайничков.

– Ну что, гражданин Арнаут, «Откройте, милиция!» я говорить не буду. У вас и так открыто.

Арнаут, сообразив, что что-то пошло не так, оперся о стену, пачкая спину побелкой. А в комнате вдруг стало очень тесно. Так же тесно, как в камере предварительного задержания Приморского РОВД двадцать лет назад (или вперед?). Вот только дядя уже умер (или еще не родился?). И в СССР была Сибирь. И очень много снега…

Несмотря на темноту, самолет заходил на посадку, словно по учебнику. Старый механик усмехнулся. Предпоследний. Интересно, у него та же проблема, что у остальных? Усмехнувшись еще раз, Отто отправился к полосе. Красно-белая машина остановилась. Из кабины вылез пилот, за ним пассажирка.

– Гутен абенд, Отто, – поприветствовал немца Федька. – Как дела?

Механик принюхался.

– У вас все в порядке?

– Да, а что? Остальные прилетели. Кроме Ганса. Но и он на подходе.

– А что вы так подозрительно смотрите? – спросила Танька.

Механик усмехнулся. – Не могу при дамах. Вас там кормили?

– Да, – произнес парень. – И поили. Русские очень гостеприимны. Правду дед рассказывал.

– Очень вкусно! – подтвердила девушка.

– Ладно. Значит, еда ни при чем. Прадеда встретил? – сменил он тему разговора.

– Встретил. Мальчишка совсем. Только одиннадцать стукнуло. А прапрадед – крепкий мужик. Меня одной рукой сломать может!

– Только Фридрих им представляться не стал, – наябедничала Танька.

– Может, и правильно, – задумчиво сказал Отто, – у них своя жизнь, у нас своя. Вполне реально не мешать друг другу. Вон, кстати, и Ганс.

– Дождемся пожалуй, – сказал Федька. – Интересно, как их встречали?

Даже в свете аэродромного освещения было видно, что машина чуть дергается. Словно у пилота сильно дрожат руки. «Странно, – подумал Брусникин, – Ганс, конечно, дубина редкостная и скотина, если честно, но пилот хороший. Напился, что ли?» Однако, пьяный или трезвый, но сесть пилот сумел без особых эксцессов. Тройка встречающих подошла к машине. Дверь распахнулась, и Ганс пулей пролетел в сторону административного здания.

– Чего это он? – удивилась девушка.

И тут же сморщила нос: волна не самого приятного запаха дошла до всех троих.

– Еще один, – усмехнулся Отто. – Я думал, их там отравили. Но вас тоже угощали, верно?

– И еще как! Чего только не было!

– То есть и остальных не отравили.

– А что, все такими вернулись? – уточнил Федька.

– Почти поголовно, – рассмеялся механик. – Крылья в крестах, задницы в дерьме. Извините, фройляйн.

– Ничего, – отмахнулась девушка, – но почему?

– Я думаю, – глубокомысленно заметил Федька, – что запах свежей краски наложился на что-нибудь из натуральных продуктов и дал такой эффект. Во всяком случае, так я напишу в Интернете. Мы единственные летели на неперекрашенном самолете, и с нами все в порядке.

– Может, даже продукты совсем ни при чем, – усмехнулся Отто. – Одной краски хватило. Хорошая версия.

Танька повертела головой, глядя то на одного, то на другого собеседника.

– Это что за приколы?

– Почему приколы, – с искренним изумлением спросил Федька, – рабочая версия случившегося. Тебя не устраивает? Представляешь, иначе завтра эти придурки будут орать, что их отравили.

– Устраивает, – согласилась Танька. – Слушай, давай не будем ждать, когда он подотрется? Поехали! Ты еще хотел к деду Степану заехать.

– Верно. Ауфидерзейн, Отто.

– Ауфидерзейн, Фриц.

Мотоцикл, ревя мотором, мигом домчал путешественников до дома старших Брусникиных. На этот раз Федька ворвался еще шумнее, чем обычно.

– Дед! Ты не поверишь! – с порога заявил он.

– Ты слетал в СССР, – спокойно сказал Степан Андреевич. – И тебя там никто не съел.

– С тобой неинтересно, – Федька сделал вид, что надулся. – Ты все знаешь заранее.

– О вашей дурацкой акции весь день болтают по телевизору. И как тебе летать на машине с фашистскими крестами?

– Мы… – начала Танька.

Федька жестом оборвал подругу, посмотрел в глаза деду и, не смущаясь присутствия Таньки, произнес:

– В рот им, а не кресты у меня на крыльях! Наш самолет Отто не перекрасил. Зато тебе посылка. Из Камышовки.

И поставил на стол банку соленых огурцов.

Степан Андреевич расцвел.

– Настоящие… Как мама солила…

– Дед, прости, но… – правнук не знал, куда девать глаза, – это она и солила. Только я не стал говорить…

Наступило молчание. Потом самый старший Брусникин вытер слезу и сказал:

– Правильно. Ни к чему. Взрослеешь, внук. И спасибо. Варенька не хуже делает. Просто мамины есть мамины…

– А где бабушка?

– Спит уже. Время-то сколько. Я тебя ждал. Вас. Как тебе Россия, Татяна?

– Танька, – поправила девушка. – Теперь точно Танька. Там здорово. И не в еде дело. Люди… нет, они, конечно, бедно живут. Но… они искренние. Настоящие.

И окончательно засмущалась.

– Ну ладно, – произнес Степан Андреевич, – на сегодня, надеюсь, ваши приключения закончились?

– Почти, – сказал Федька. – Надо осветить в Интернете причину массовой болезни пилотов.

– Да, – подтвердила Танька. – А то никто не знает, что самолеты покрасили вредной краской.

– На самом деле? – удивился дед.

– Мы огурцы тебе привезли, – серьезно произнес Федька, – а они их ели. И запивали пареным молочком. Я правильно сказал? Оно пареным называется?

– Не пареным, внучек, парным, – поправил Степан Андреевич, и все трое расхохотались.

Тянуло в сон. Еще бы, три таких перелета на самолетах, отнюдь не отличающихся комфортом, с точки зрения двадцать первого века, конечно, да еще потом долгая поездка в закрытом автомобиле. Крайний самолет, признаться честно, был совсем неплох. Ли-2, а точнее, как потом признался летчик, родной американский «Дуглас», поразил непривычными, но весьма удобными креслами, расстояние между которыми вполне позволяло вытянуть ноги. Но трясло его на воздушных ямах немногим меньше, чем пресловутый ПР-5. Оказавшийся в действительности чем-то вроде ухудшенной «Аннушки», Ан-2, на котором в свое время еще старшему лейтенанту Колганову пришлось полетать немало, этот биплан вытряс из отвыкшего от таких пертурбаций майора все содержимое желудка. Даже сейчас, спустя сутки, Юрия передернуло от неприятных воспоминаний. А ведь завтра напряженный рабочий день…

Проверив, как заведен и насколько установлен будильник, не привычный электронный, а местный механический, он лег в постель, укрывшись одной простыней. Погода, несколько дней вытворявшая неведомо что, снова стала летней и в доме без привычного кондиционера было душно.

Поворочавшись немного, он все же забылся беспокойным сном. И снилось ему…

«– Астался адын вопрос, товариши. Докладивайтэ, товаришь Бэриа.

– Среди депортированных из Англии граждан стран СНГ присутствует гражданка Новодворская, – грустно сказал Берия. – Валерия Ильинична. Правозащитник, публицист, диссидент, лидер мелкой буржуазной партии, кавалер литовского ордена, автор книг антисоветского содержания. Что с ней делать?

– Как что? – удивился Ворошилов. – Неужели статьи не найдется?

– Как говорят потомки: «Был бы человек, статья найдется обязательно», – отшутился нарком внутренних дел. – А для нее и искать не надо. Каждые пять минут наговаривает на десять лет строгого расстрела без права переписки, – он поправил пенсне и добавил: – Нельзя ее ни расстрелять, ни посадить.

– Почему? – снова удивился Климент Ефремович.

– А если шашкой? – поддержал боевого товарища Буденный.

– Нельзя, – вздохнул Берия. – Очень хочется, но нельзя. Во-первых, она психически нездорова. И не отвечает за свои поступки.

– Так в психушку, – пожал плечами Молотов.

– А во-вторых, – продолжил Лаврентий Павлович, – шум на Западе будет неимоверный. Лечить ее из-за этого тоже нельзя.

– Так, может, – задумчиво произнес Микоян, – назад? В Германию или Францию. Пусть они лечат.

– Пробовали. Все категорически отказываются. И Франция, и Штаты. Даже Польша и Буркина-Фасо. Не для того, говорят, депортировали.

Политбюро задумалось. Выпускать сумасшедшую на свободу не хотелось. Разглагольствования «демократки и диссидентки» никого особо не беспокоили, советский народ плохо понимает психически ненормальных. Но меры какие-то принимать надо.

– Кроме того, – вздохнув, продолжил Берия, – она требует «человеческих условий» для проживания. Англичане уже начали пованивать на эту тему.

– Что она под этим понимает? – поинтересовался Ворошилов. – Отдельную квартиру в центре Москвы и обеспечение питанием?

– Не квартиру, а охраняемый «коттедж», – незнакомое слово Берия произнес без малейшей запинки. – Причем охрана должна быть не советской. Еще Интернет и возможность выступать перед народом.

– А ведь есть такое здание, – задумчиво произнес Микоян. – Вчера я гулял с Серго… С сыном…»

По коридору за дверью кто-то прошел, заставив спящего Колганова беспокойно пошевелиться.

«Следователь поднял взор на собеседницу.

– Валерия Ильинична, принято решение разрешить вам проживание на территории Советского Союза.

– Вот! Я знала, что демократические принципы восторжествуют! – с пафосом произнесла тучная пожилая женщина. – Даже кровавые палачи Берии не посмеют поднять руку…

– Вы просили, – бесцеремонно прервал ее лейтенант, поглядывая в лежащий перед ним лист бумаги, – трехкомнатную квартиру в отдельно стоящем здании в центре Москвы, охрану от фанатиков-коммунистов, обеспечение питанием по нормам не ниже, чем у Политбюро, и возможность свободного изложения своего мнения. Так?

– Да! – подтвердила Валерия Ильинична, открыла было рот, но продолжить не успела.

– Такого помещения у нас нет, – опередил ее следователь. – Есть пятикомнатный отдельно стоящий дом со всеми удобствами по адресу Большая Грузинская, один. Устроит?

– А охрана? – поинтересовалась Новодворская. – И насчет выступлений?

– Охранники уже на месте. Они вообще не граждане Советского Союза и никогда ими не станут. Выступать можете прямо с порога своего дома, место людное. Питаться будете по нормам охраны. Это вдвое выше, чем в ЦК. Вот фотографии дома.

– Ну… – протянула правозащитница. – А вид снаружи?

– Охрана не дает снимать, – пожал плечами чекист. – Они нам не подчиняются.

– Ну… Ладно, раз ничего лучше нет, я, пожалуй, соглашусь…»

От неудобной позы затекло плечо. Юрий в полудреме перевернулся на другой бок и снова провалился в сон.

«Молодая девушка говорила разномастной группе людей:

– Уважаемые посетители! Здесь находится еще одна достопримечательность. В доме на острове проживает известная правозащитница Валерия Ильинична Новодворская. Через десять минут после окончания нашей экскурсии она будет выступать с обличительной речью в защиту прав гомосексуалистов, – экскурсовод на минуту задумалась. – Или наркоманов, не помню. Да это и неважно, слова-то одни… – девушка выслушала вопрос посетителя и покачала головой. – Нет, сфотографироваться с Валерией Ильиничной нельзя. Она очень боится людей. Поэтому и отгородилась от всех кольцевым рвом с водой и белыми медведями нашего зоопарка. А сейчас пройдемте в обезьянник…»

Снова хлопнула дверь. Но разбудить усталого майора было трудно:

«Пресс-конференция работника НКИД СССР продолжалась…

– Телекомпания Би-би-си. Меня интересует преследование госпожи Новодворской.