Против «псов-рыцарей» Павлищева Наталья

– Со мной в Переславль поедешь ли?

Степан Твердиславич и сам хотел бы, да вдруг подумал, что за это время мало ли что бояре натворить могут? Выслушав его заботу, Спиридон кивнул:

– Верно, хоть одна умная голова должна в этом клубке гадюк остаться. Найду, кого с собой взять. А ты постарайся, чтоб другой князь, Андрей Ярославич обиженным не остался. Это задача не легче.

– Да уж, – вздохнул посадник.

Учуяв, что епископ Спиридон собирается ехать в Переславль уговаривать Невского вернуться в Новгород, я рванула к нему:

– Я тоже поеду!

– Куда, зачем? Привезу я Ярославича, не оставит город без защиты.

– Нет, я должна ехать, я слово знаю, из-за которого вернется.

Но Спиридон оказался на редкость упрямым, он помотал головой:

– Нет, жди здесь, ни к чему с мужиками мотаться по дальним дорогам.

Ах ты ж! Где он мужиков нашел? Вокруг епископа были только те, кого я на Неве как раз не видела. Чего он боится, почему упрямится? Спиридон не стал дольше разговаривать, и я ушла, опустив голову. Как побитая собака.

А правда, почему он так против? И вдруг сообразила: боится, что я поеду в его возке, потому как остальные верхом? Взяло зло, наплевать, могу и сама добраться, дорогу найду.

Я помчалась на другой конец города. На мое счастье, Тишаня был дома. Не уехав с князем, потому что своим в дружине пока не стал, он маялся от безделья.

– Тишаня, собирайся, срочно едем.

– Куда это?! – уперла руки в бока Илица. – А то у него дел мало?

– Каких, ворон считать?

– Не пущу. – Жене плевать на логику.

– Поеду, раз Настя просит, – пробасил Тишаня, подхватывая с печи свой тулуп.

– Оружие возьми, мы в Переславль.

– С епископом? – почти обрадовалась Илица.

– Да, только впереди него, – я соврала, не моргнув глазом.

Усомниться Илица не успела, мы с Тишаней выбрались прочь.

– Как тебе с ней живется?

– А когда как. Бывает баба добрей не надо, а бывает ведьма ведьмой.

– Нам надо будет найти дорогу на Переславль.

– Ага. – Тишаня вдруг повернул Звездочку в другую сторону.

– Куда ты?

– Тут приятель мой живет, он в Переславле много раз бывал, щас его с собой возьмем.

Нормально, Настя, ты становишься человеком, проснулась, сказал бы Вятич. Уже через час кони несли нас в сторону Торжка.

Мне не привыкать, столько за последние годы изъездила, Стемид дивился моей выносливости, а я, честно говоря, побаивалась, как бы не навредить ребенку.

Мы значительно опередили епископский обоз, все же Спиридон ехал в возке, да то и дело останавливался то помолиться, то кого-то благословить. Кроме того, для него дорогу выбирали наезженную, с хорошими постоялыми дворами, а мы мчались и просто по лесным, и ночевали в деревенских избах, где невыносимо воняло карболкой (потом я узнала, что это запах печной сажи и именно он спас Русь от вымирания, когда людей косили эпидемии).

Сначала Стемид не мог взять в толк, куда это мы так спешим.

– К князю Александру Ярославичу.

– А чего же так быстро?

– Я должна успеть поговорить с князем до приезда епископа.

– Епископа? Так он позже нас выехал.

– Ну и что?

Стемид махнул рукой:

– Пока они доберутся, мы и домой вернуться успеем.

Не совсем так, но времени повстречаться с Александром Невским у меня было достаточно. Мы добрались на удивление без проблем.

Я уже давно перестала сравнивать города тринадцатого и двадцать первого века, не получалось, все настолько изменилось, что узнать что-то трудно. Нет, конечно, Святая София Новгородская узнаваема легко, да и соборы Владимира, думаю, тоже, а вот Переславль нет, слишком близко к озеру в моем времени шагнули городские постройки.

Княжий двор был в порядке, все ухожено, толково. Сам Александр Ярославич нашему появлению сильно удивился:

– Что с Новгородом?!

– Ничего… хорошего. Поговорить нужно, князь.

Мы так и не успели побеседовать после Невской битвы, а ведь хотели. Может, и к лучшему, теперь он все воспримет несколько иначе, а уж после визита епископа со знатными горожанами так и вовсе проникнется. Хотя, я бы не прониклась. Но это я, а он Невский.

Князь распорядился, чтобы обиходили коней и накормили моих спутников, нам еду принесли прямо в горницу, где сели разговор вести.

– Князь Александр Ярославич, помнишь ли, что мы раньше говорили?

Он только кивнул, к чему слова.

– Все сбылось. Я сказала, что еще многое знаю, рассказать не успела. Ныне скажу, а ты думай.

Я всю дорогу пыталась понять, правильно ли поступаю, имею ли право рассказывать Невскому о будущем и что именно можно говорить, если все же можно. Посоветоваться не с кем, Вятич у рыцарей, может, вообще в орден вступил? Ладно, сейчас не о том.

Для начала спросила, нет ли обиды на новгородцев. К моему изумлению, Александр сказал:

– Есть, как не быть. Кого не обидит, ежели вече препоны ставит на каждом шагу. То кричали, славили, а чуть время прошло, путь указали, а потом и вовсе брата взамен позвали.

– Про брата не вече решило, кричали Ярославича, а боярин Колба, которого к князю Ярославу Всеволодовичу отправили, Андрея Ярославича попросил.

Невский махнул рукой:

– Что о том речь вести.

Но в голосе слышалась простая человеческая обида. Я тоже за него обиделась и немало костерила новгородцев все эти дни. Почему-то именно обида мне очень понравилась, Александр оказался не образцовым святошей, а нормальным мужиком, способным на «неправильные» чувства. Это куда лучше, живые люди – они и есть живые. Пусть материт новгородцев, пусть злится на них, пусть сдерет семь шкур, они уже согласны и на это, только пусть защитит.

– Верно, ни к чему. Я про будущее скажу. Нынешний поход на новгородские земли не последний. Шведов на Неве побили, зато ливонцы Копорье взяли и крепко держат, а теперь вон Водскую пятину захватили…

Я говорила и осторожно косила взглядом на князя. Тот даже не хмыкнул, видно, все знал. Ладно, зайдем с другого бока.

– Так вот тебе, князь, предстоит еще одна крепкая битва, которую потомки навсегда запомнят – на Чудском озере.

– Чего я там забыл?

– Пока ничего, но придет время, довольно скоро придет, побьешь ты Ливонский орден, как мух в поварне.

С чего вдруг пришло такое сравнение, и сама не понимала, но Невский от своего блюда с рыбой оторвался и уставился на меня. Осетрина у князя, конечно, хороша, но и я отложила кусок.

– Побьешь, побьешь, не сомневайся. Только для этого надо в Новгород вернуться.

– Не пойду!

– И я бы не пошла.

Лучший способ выбить козыри в споре – согласиться. Хотя спорить он со мной не собирался, не тот уровень, разве вон с епископом поспорит, да и то вряд ли, обижен князь, явно обижен. Но хоть семена сомнения я заронить должна.

– Так чего же мне предлагаешь?

– Я бы не пошла, а ты пойдешь. Потому что я – это я, от меня только моя шкура и зависит, а от тебя тысячи жизней. – Я твердо глянула в голубые глаза князя Александра и продолжила: – Потому что ты не просто князь и не просто Александр Ярославич, ты Александр Невский, и будет время, когда твоим именем… – я чуть не ляпнула про «Имя Россия», – много что назовут. Но для этого ты должен победить рыцарей на льду Чудского озера, а сначала прогнать их из Копорья.

– Кто ты?

– Я Настя, дочь воеводы из Козельска, а будущее знаю от Вятича.

Решив, что с отсутствующего Вятича взятки гладки, я почти бравировала его способностью предугадывать будущее.

Некоторое время Невский молчал. Я снова подивилась тому, какой он молодой и красивый. И вдруг…

– А я ведь Биргеру про ранение говорила, предупреждала, не послушал и поплатился.

– Биргер знал о том, что его ранят?!

– Он даже знал кто и как.

– А чего же сидел у порогов, словно дожидаясь?

– Он не знал где и когда. А у порогов сидел, потому что напугали, их, мол, без попутного ветра пройти никак нельзя. Ну, ты мне веришь, князь Александр?

– Верю, но в Новгород не пойду. Там брат Андрей, не гнать же брата? И воеводой к нему идти ни к чему. Если позовет, на помощь приду, я уже в Новгород передавал.

– Не то говоришь. В Новгороде вече решило тебя просить, посольство большое едет с епископом во главе, мы их просто обогнали. От имени города кланяться станут, нижайше просить.

Князь смотрел недоверчиво.

– Александр Ярославич, будто ты новгородцев не знаешь, они же на вече могут такое решить, от чего на следующий день и сами за голову схватятся. А про князей и вспоминать нечего.

Хоть бы не стал расспрашивать про князей, я кроме него самого и его отца Ярослава Всеволодовича помню только Даниила Галицкого. Нет, помню, конечно, много кого, но когда правили…

Александру было не до князей.

– Пока княгине ничего не говори, она переживала сильно, захочет ли вернуться…

Мы еще долго разговаривали, но я больше не убеждала, понимая, что если уж появление епископа, которого князь очень уважал, не убедит, то мне и подавно не удастся. Хотя могла и не гадать, я же знала результат, Невский действительно вернется в Новгород и еще долго будет его князем.

Архиепископ Спиридон вздыхал, в его ли летах пускаться в столь дальний путь? Конечно, путешествовать зимой легче, чем летом, если зябко, укрылся волчьей или даже медвежьей полостью и сиди себе. Конным легче, но владыке верхом ездить не престало, да и не в силах уже.

От Новгорода завернули сначала в Юрьев монастырь помолиться на дорогу, хотя перед самым отъездом епископ долго стоял в самой Софии перед заступницей, прося помощи. Потом по льду Ильменя до Мсты, по ней до волоков на Торжок и по Волге до дороги на Переславль-Залесский. Архиепископ не один, сопровождали многие лучшие мужи Новгорода. Даже если и не позвал бы, все одно – поехали. Но Спиридон осторожно подбирал людей, не князь Александр Новгород просил, а город его, потому нужны те, кто князю не противен. Епископ в который раз шепотом обругал новгородцев, прогнавших Невского, и тут же перекрестился. Он не видел, что два дружинника, невольно услышавшие шепотом произнесенные ругательства и заметившие движения руки архиепископа после того, из озорства принялись считать, сколько еще раз Спиридон повторит такое. За поездку получилось много. Владыка и впрямь был очень рассержен на своих горожан.

Когда свернули с волжского льда на дорогу, ведущую в Переславль, нашлись те, кто засомневался, а не надо ли сначала к великому князю Ярославу Всеволодовичу съездить, у него испросить старшего сына на княжение? Архиепископ объяснил, что с князем уже снесся, тот ответил, мол, сами гнали, сами и зовите.

Потрясения начались в Торжке. Конечно, новгородцы слышали о страстях Батыева нашествия, но одно дело – слышать и совсем другое – увидеть воочию. Торжка будто и не было, татары разрушили городские бревенчатые стены, сожгли весь город, а жителей даже полонить не стали, перебили всех. Маленький Торжок, задержавший Батыеву рать и тем самым спасший Новгород, еще лежал в руинах. Люди не стремились его восстанавливать, решив, что на пепелище при новой рати не позарятся, а уходить в леса с малыми пожитками легче. Люди больше не верили в возможность чьего-либо заступничества. Новгородцам горько было сознавать, что они не помогли своему маленькому пригороду в тяжелую минуту. Теперь все понимали, почему так настойчиво просил князь Александр Ярославич отправить ополчение в помощь соседям.

Но не многим лучше было и далее. Города, в которых сильной княжеской властью поднялись новые крепостные стены, обживались быстрее, а вот такие маленькие, как Торжок и многочисленные веси, казалось, не восстановятся никогда. Но даже в испепеленной веси иногда встречалась вдруг избенка с дымившейся трубой, показывая, что не все жители погибли, нашлись и те, кто спасся, не бросил родную землю, дедовы могилы. Новгородцы, знавшие от псковичей о жестокости псов-рыцарей, убедились, что и на юге враг не лучше. Их сердца сжимались от боли и предчувствия возможной беды. Только бы князь Александр Невский не отказался вернуться и защищать город! Умные, сильные люди безгранично верили, что только Невский сможет спасти и Новгород от вот такого же разорения.

Переславлю новгородцы подивились – городок маленький и тихий, каково тут живется их беспокойному и горячему князю? Они уже звали Александра только своим.

Владыке Переславль понравился прежде всего заложенным Александровским монастырем. Значит, князь и здесь вдали от всех печется о своей, и не только о своей, душе. Порадовался архиепископ и за обновленные, заново освященные церкви.

Еще до того, как посольство добралось в Переславль, к князю примчался свой дружинник с сообщением:

– Княже, к тебе из Новгорода едут… Сам владыка с многими…

– Зачем? – прищурил глаза Александр.

Дружинник чуть пожал плечами, он успел поговорить с теми, кто сопровождал владыку и остальных.

– Просить вернуться в Новгород.

Александр хмыкнул, княгиня едва сдержалась, пока дружинник был в трапезной, но как только вышел, заявила:

– Не езди, Саня!

– Почему?

– Как же? Сами погнали, а теперь обратно просят?

– Новгород помощи просит, трудно им.

Княгиня даже пятнами пошла от возмущения:

– А ну как снова на вече тебя хулить, ругать станут? Снова погонят?

– На вече бояре хулили, а в Новгороде есть еще и те, кто со мной на Неве со шведом бился, и их жены и дети! Не один Новгород помощи просит, вся Русь.

– Что-то те герои за тебя стеной не встали перед боярами, не заступились. А Новгород не Русь! Всегда себя отдельно держали, помощи другим небось не давали, даже когда Торжок просил!

Это была правда и оттого очень обидная. Князь ответил уже раздраженно:

– Не об чем речь вести, никого еще нет.

Стараясь больше не спорить, он вышел вон.

А на княжий двор уже втягивались посольские сани, въезжали конные. Князь спустился с крыльца встречать. Владыка выбрался из своих саней последним, стараясь, чтобы остальные уже поприветствовали хозяина. Князь Александр стоял перед новгородцами в синем кафтане с атласным воротником и поручами, шитыми золотом, подвязан золотым поясом с четырьмя концами. Он был без корзно и без шапки, но зима уже заканчивалась, морозы отступили. Архиепископ Спиридон выбрался из своего возка, с трудом разминая затекшие от долгого сидения ноги, поправил одеяние, стараясь не глядеть в сторону князя, и только потом подошел к нему. Александр потянулся к руке за благословением, но владыка не дал, напротив, сам вдруг поклонился, несмотря на лета, поясно и объявил зычным голосом:

– Князь Александр Ярославич Невский, Господин Великий Новгород тебе челом бьет, просит вернуться на княжение!

Александр все же попросил:

– Благослови, владыко.

– Благословляю, сынок.

Князь пригласил в хоромы. Снаружи терем не слишком украшен, все же не так давно восстановлен, Переславль сгорел, как и остальные города Руси, но внутри владыке очень понравилось. Прежде всего иконы в хороших окладах с золотом, жемчугами и каменьями. Истово перекрестившись перед каждой, сели.

– Гости дорогие, сначала обедать, а потом разговоры.

Спиридон усмехнулся:

– Мы боялись, что ты, князь, нас и на двор не пустишь, а ты потчевать зовешь.

– Переславль никогда законов гостеприимства не забывал, – чуть обиделся Александр.

– Ты, Александр Ярославич, не серчай, что неладно пошутил. С устатку я.

Князь украдкой успел шепнуть жене:

– Распорядись в поварне.

Та поморщилась, совсем не хотелось потчевать людей, которые недавно хулили и гнали ее мужа. Передав распоряжение тиуну Лаврентию, она сказалась недужной и ушла к себе в ложницу. По княжескому двору и без напоминаний уже бегали приученные холопы. В дальнем углу ощипывали птицу, над кострами красовались на вертелах целые туши баранов, из поварни доносились дразнившие нос запахи пареного, жареного, хлебов, из кладовых и ледников приносились к столу запасы, в огромные ендовы наливали меды… А в стороне в огромных котлах булькала наваристая переславская уха. Кто же не знает снетков Плещеева озера? На всю Русь известны!

Владыка, несмотря не усталость и голод, возразил:

– Сначала о деле поговорим, князь Александр Ярославич.

Того немало смущало, что владыка в летах больших все зовет его по имени-отчеству.

– Слушаю, отче.

Архиепископ снова встал, поклонился поясно, с трудом выпрямившись, и произнес:

– Князь Александр Ярославич, вернись княжить в Великий Новгород. Челом бьем.

– О том спрашивать прежде великого князя Ярослава Всеволодовича, моего отца надо. Под ним хожу.

Спиридону очень понравилось, что Невский не забыл сыновний долг, улыбнулся:

– С князем прежде всего снеслись, ответил, что сами гнали, сами и просить должны.

Епископ сел, а князь все стоял, высокий, тонкий, глаза серо-голубые, строгие.

– В Новгород вернусь, только если город волю мою выполнит!

И сразу заметил, как напряглись новгородцы. Вот в этом они все – и прощенье просить готовы, но ни под чьей волей ходить не хотят. Так и сказал:

– Не хотите под моей волей ходить, а придется! – Не дожидаясь, пока в голос возмущаться начнут, добавил: – А воля такова: все раздоры и свары в городе прекратить! Ополчение собирать и вооружать, не чинясь и не споря. Под мою руку его отдать полностью, я решать буду, куда и когда вести, а не бояре!

Глядя на начавшие расплываться в улыбках лица своих боевых товарищей, князь вдруг усмехнулся:

– Вот немца из земли Новгородской погоним да побьем так, чтобы больше неповадно налезать было, тогда можете меня снова гнать!

Поопускали головы новгородские посланники, а владыка крякнул:

– Эк как ты нас! За дело, княже.

Но новгородцы были готовы выполнить все требования любимого князя.

После обеда, когда все разбрелись отдыхать, Спиридон позвал князя с собой:

– Ты посиди, а я говорить буду.

Александр присел рядом с полулежавшим архиепископом. Тот положил на руку князя свою сухую жилистую руку, покрытую желтоватой морщинистой кожей.

– Я тебя втрое старше, отцу твоему в отцы гожусь, потому, сынок, послушай меня. Не за Новгород сейчас прошу, за всю Русь. С юга Батыева рать налезает, а с запада немцы грозят. Псы-рыцари захватили псковские земли, уже и на Новгородчину долезли, Водскую пятину себе забрали. Следующий Новгород. Город только тебя в князья хочет, и звал обратно тебя. Это бояре переиначили, Андрея позвав. Как думаешь, что прежде делать?

Александр ответил совершенно уверенно:

– На Копорье идти, оттуда немцев выбить. Из Копорья они округу под собой держат.

Больше всего владыке понравилось даже не согласие князя вернуться, а то, что он слушал и отвечал так, точно все сказанное для него не было новостью, значит, знал и раньше, значит, есть у него связь с городом, значит, не бросил он мыслями Новгород.

Вечером, вернувшись в ложницу, Александр попрекнул жену:

– Чего ж не вышла к гостям?

Та фыркнула:

– Гости! Кто их звал?

– Ты что?

– Не ходи, Саша. Так ведь хорошо живем, спокойно, сынок вон растет, да еще будут…

Он попробовал объяснить, уже хорошо понимая, что бесполезно:

– Сашенька, я не просто князь, я воин, мое место с дружиной.

Княгиня поджала губки, раньше это действовало безотказно, но сейчас муж только вздохнул. Все же укладываясь, она чуть обиженно спросила:

– Неужто пойдешь, Саша?

– Пойду! – отрезал тот, отворачиваясь на бок.

– Гордости у тебя нету! – вспыхнула княгиня и дождалась, назвал-таки ее дурой!

От владыки не укрылось, что меж князьями разлад. Поинтересовался, Александр сначала ответил, что княгиня просто недужна, плохо беременность переносит, но потом честно рассказал, в чем размолвка. Спиридон вздохнул:

– Ты, княже, не серчай на нее. Ее удел детей рожать да пестовать, не всем для мужей помощницами быть.

Потом он показывал владыке, что успел сделать в Переславле. Подремонтировали, сколько смогли, церкви, освятили заново, чтоб духу в них поганого Батыева не осталось, стена крепостная новая выросла, куда крепче прежней, мост новый, пристань для лодок на Плещеевом озере, чтоб рыбакам не страдать… Это была, кроме монастыря и церквей, особая гордость Александра Ярославича. Он поспешил пристань не хуже новгородской сделать. Преуспел в том, леса вокруг столько, руби не вырубишь, потому не жалели. Богатая земля Переславльская, пожалуй, богаче Новгородской будет. Одно худо – стоит город вдали от дорог, закрылся, заслонился от остальных лесами. Князь вздыхал, не помогли те леса от Батыя заслониться, не спасут и от других набежников. Он твердо знал, что против охочих до чужих жизней и добра помогают только меч да умение биться.

Снова зашел у них разговор о том, чем грозит нападение немцев и чем они страшнее даже татар.

– Знаю, что Батыевы люди жгут и казнят почем зря всех, кто сопротивляется. Но они в веру свою не обращают. А для рыцарей все, кто не в их вере, поганые язычники, потому их или убить надо, или крестить по-своему.

Александр вздохнул:

– Знаю, что меня папа Григорий еретиком прозвал, велел первому голову рубить, если поймают. А хуже того, на костре жечь, как многих даже в Юрьеве и Копорье сжигали.

– Вот того и боюсь. Тяжел гнет насилия над телом, а над душой еще тяжелее. Душу погубить, с чем человек останется?

– Отче, позволь спросить?

– Говори, сын мой. – Спиридон с лаской смотрел на молодого князя. Очень уж ему нравился Александр, если бы новгородцы сами не решили его заново просить на княжение, вышел бы на вече к вольному городу, сказал свое слово в защиту умного, хотя и молодого князя.

– Новгород готов ополчение собрать, со шведами вон как со мной бился, а Псков что же? Неужто им немецкого кнута хочется? Что же они так под рыцарей выю гнут?

– Тут не все так просто. Псков от немцев крайний, у них Юрьев под боком, все время помнить об этом приходится. Чуть что, мы пока дойдем, а немцы тут как тут. Есть такие во Пскове, кто лучше миром с немчурой жить стремиться, чем рать держать. В том плохого нет, если бы на том и кончилось. Но не понимают глупые, что немец долго разговоры говорить не станет, немного погодя город под себя возьмет, тогда и взвоют.

– Так что же, Псков рыцарям отдавать?

Над куполами собора с карканьем кружили вороны. Недолюбливал князь ворон, и чего им просто не летается? Казалось, бесконечное карканье предвещает какую-то беду. Архиепископ тоже поморщился на галдящих птиц:

– Вот разорались! Псков рыцарям отдавать нельзя, следующим Новгород будет.

Александр успел вставить:

– Ну уж этого им не видать!

– Хорошо бы, – усмехнулся Спиридон. – Но начинать, ты прав, с Копорья нужно. Сначала Новгородские пятины освободить. Водскую волость вернешь, потом можно и за остальное браться.

Вороны угомонились, но стоило отойти, как разорались снова.

Долго засиживаться в Переславле не стали, так можно и в распутицу попасть. Тем более сначала отправились во Владимир-на-Клязьме. Вот Владимир оправился от беды быстрее, чем даже Переславль, понятно, здесь великий князь Ярослав Всеволодович живет.

Великий князь встретил строго, просьбе усмехнулся:

– Давно ли мне грамоту слали, чтоб не судил и судей не давал?

Архиепископ попросил примирительно:

– Не серчай, князь, на новгородцев. Виноваты, в том и каемся. Челом бьем, отправить княжить Александра Ярославича.

– Его гнали? Его и просите! А князя Андрея Ярославича прочь погоните? Он перед вами в чем провинился?

Трудный вопрос задал великий князь Владимирский, очень трудный. Хотят новгородцы Александра Ярославича, а княжит его брат.

– Князю Андрею Ярославичу мы уж сами объясним, он поймет. Не обидим князя.

Ярослав Всеволодович повел рукой:

– Александр, тебе решать.

Тот чуть задумался. Ждали новгородцы, несколько дней назад свою просьбу сказали князю, согласился, если отец не против, а теперь вдруг передумал. Вон как размышляет…

– В Новгороде князь Андрей Ярославич. Если ему будет нужна помощь, я помогу. А нет, так домой вернусь.

Ему совсем не нравилось, что придется отбирать власть у брата, хотелось только помочь Новгороду. Конечно, князь Андрей обиделся и на новгородцев, и на отца, и на брата, который такой замечательный, что его требуют на княжение.

Как ни старался отец, великий князь Ярослав Всеволодович, чтобы не было у одного сына обиды на другого, не вышло. Эта обида через много лет принесет беду Руси, приведя на нее Неврюеву рать.

– Жену с собой ли возьмешь, или у нас оставишь?

Не успел князь Александр ответить, как новгородцы вдруг вспомнили:

– Княже, мы для тебя терем Городищенский подновили! Вот ведь, за разговорами и забыли сказать!

Александр расхохотался:

– Ну, тогда поеду! В новый терем как не поехать?

Но не только молодая княгиня поехала вслед за мужем обратно в Новгород, и княгиня Феодосия тоже решила проведать могилу старшего сына.

Терем действительно подновили, хорошо сделали, стараясь для любимого Ярославича, но жить в нем князю было просто некогда. Радуясь, что вместе с ними приехала княгиня Феодосия, он оставил жену на попечении матери, а сам полностью окунулся в дружинные и ополченческие дела. Домой возвращался только поздно ночью, вставал и уходил с рассветом, как и привык. Александра видела мужа только спящим, не звал он ее ясынькой, не гладил подолгу светлые волосы, не расплетал перед сном косы своими сильными, ласковыми руками, не нес на ложе, а засыпал, едва голова касалась подушки. Тосковала Александра, ей стало казаться, что муж разлюбил, раз все время дружине отдает. Понимала, что так надо, но ведь и раньше ополчением занимался и для нее время находил?