Круглосуточный книжный мистера Пенумбры Слоун Робин

Ага, что-то начинается.

И пахнет здесь иначе. Книгами. За стойкой, за спиной Носа-Картошки тянутся до потолка заполненные книгами стеллажи. Но этот кабинет не того размера. Выходит, тайная библиотека Каптала не больше книжной лавки в провинциальном аэропорту?

Нос-Картошка улыбается.

— Сэр! Милости просим, — говорит он, поднимаясь со стула. Пенумбра вскидывает руки, призывая его не вставать. Картошка переключается на нас с Кэт и Нилом:

— Это ваши друзья?

— Это непереплетенные, Эдгар, — торопится ответить Пенумбра.

Он оборачивается к нам.

— Студенты, это Эдгар Декл. Он охраняет дверь в Читальный Зал уже… сколько, Эдгар? Одиннадцать лет?

— Ровно одиннадцать, — подтверждает Декл, улыбаясь.

Мы все, вдруг замечаю я, улыбаемся в ответ. После холодной улицы и еще более холодного офиса Декл и его каморка — как согревающее питье.

Пенумбра смотрит на меня, и его глаза смеются:

— Эдгар был продавцом в Сан-Франциско, как и ты, мальчик мой.

Я чувствую себя немного дезориентированным — характерное ощущение, что все в мире связано теснее, чем ты думал. Были ли те строчки с наклоном вписаны в журнал рукой Декла? Работал ли он в ночную смену?

Декл тоже улыбается, затем говорит с притворной серьезностью:

— Небольшой совет. Как-нибудь вам станет любопытно, и вы подумаете, а не проверить ли, что там, в клубе по соседству.

Он выдерживает паузу.

— Не делайте этого.

Точно, работал в ночную.

Напротив стойки стоит стул — из полированного дерева и с высокой спинкой — и Декл указывает Пенумбре на него.

Нил доверительно склоняется к Деклу и, указывая большим пальцем через плечо в сторону офиса, спрашивает:

— Значит это все просто маскировка?

— О, нет, нет, — отвечает Декл. — Компания Festina Lente — это настоящая коммерция. Еще какая. Она продает права на шрифт Gerritszoon…

Кэт, Нил и я понимающе киваем, будто посвященные неофиты.

— …и на множество других. Но это не все. Есть разные проекты, как вот по электронным книгам.

— А что за проект? — спрашиваю я.

Этот бизнес, похоже, куда многограннее, чем нам описывал Пенумбра.

— Я не до конца это понимаю, — говорит Декл, — но каким-то способом мы отслеживаем для издателей пиратское распространение цифровых книг.

У меня раздуваются ноздри: я вспоминаю рассказы о второкурсниках, которых приговаривают к штрафам на миллионы долларов.

— Это новое направление, — поясняет Декл. — Детище Корвины. Должно быть, весьма прибыльно.

Пенумбра кивает.

— Это благодаря усилиям тех людей за стенкой существует наш магазин.

Ну, красота. Мое жалованье берется из лицензионных платежей и судов за нарушение копирастии.

— Эдгар, эти трое разгадали Загадку Основателя, — говорит Пенумбра.

Кэт с Нилом удивленно поднимают брови.

— …и им пора увидеть Читальный Зал.

Он произносит так, что я прямо слышу заглавные буквы.

Декл лыбится.

— Потрясающе. Поздравляю и приветствую.

Он кивает в сторону настенной вешалки, где половину крючков занимают обычные пиджаки и свитера, а половину — черные мантии, как у него самого.

— Что ж, для начала переоденьтесь.

Мы скидываем промокшие куртки. Надеваем балахоны, а Декл объясняет:

— Внизу всегда должно быть чисто. Я знаю, выглядят они по-дурацки, но на самом деле сконструированы отлично. По бокам разрезы, чтобы можно было свободно двигаться…

Он машет руками взад-вперед.

— …а внутри карманы для бумаги, ручки, линейки и компаса.

Он широко раскидывает свой балахон, показывая.

— Внизу у нас есть запасы канцелярии, но инструменты нужно приносить свои.

Почти остроумно: на первый день в секте не забудь линейку! Но где же это «внизу»?

— И еще одно, — говорит Декл. — Телефоны.

Пенумбра показывает пустые ладони и шевелит пальцами, ну а мы сдаем своих темных дрожащих приятелей. Декл сваливает их в неглубокий деревянный лоток на стойке. Там уже отдыхают три айфона, черный «нео» и обшарпанная бежевая «нокия».

Декл поднимается, расправляет мантию, напруживается и сильно толкает стеллаж позади стойки. Полки поворачиваются плавно и бесшумно — будто невесомые, парящие в пространстве — и за раздвинувшимися створками открывается сумрачный тамбур и широкая лестница, винтом спускающаяся во мрак. Декл вытягивает руку, приглашая.

— Festina lente, — буднично произносит он.

Нил шумно тянет носом, и я точно знаю, что это значит. Это значит: «я всю жизнь ждал случая пройти сквозь секретный ход, замаскированный под книжные полки». Пенумбра подымается со стула, мы следуем за ним по пятам.

— Сэр, — говорит Пенумбре Декл, отступая в сторону от развернутых полок, — если вы позже будете свободны, я бы с радостью угостил вас кофе. Есть о чем поболтать.

— Так и сделаем, — с улыбкой отвечает Пенумбра.

Проходя, он хлопает Декла по плечу.

— Спасибо, Эдгар.

Пенумбра ведет нас вниз по лестнице. Он спускается осторожно, держась за перила — широкую полосу дерева на массивных металлических штангах. Нил держится рядом готовый подхватить, если Пенумбра оступится. Лестница широкая, сложенная из бледного камня; она свивается в крутую спираль, ведущую нас вглубь земли, едва освещенная дуговыми лампами на изредка попадающихся встроенных в стену факелодержателях.

Спускаемся шаг за шагом, и до меня доносятся какие-то звуки. Низкое мурчание; потом рокот; перекликающиеся голоса. Лестница заканчивается, и перед нами открывается квадрат света. Мы проходим внутрь. Кэт ахает, и ее дыхание вырывается наружу маленьким облачком.

Тут не библиотека. Тут пещера Бэтмена.

Перед нами распахивается Читальный Зал, длинное и низкое помещение. Потолок составлен из тяжелых балок, скрещенных между собой. Между ними проступает пятнистый грубый камень, сплошь косые швы и зубчатые трещины, а благодаря каким-то замешанным внутрь кристаллам все это искрится и переливается. Балки тянутся на всю длину комнаты, рисуя четкую перспективу, будто декартова сетка. На пересечениях балок подвешены яркие лампы, разгоняющие мрак внизу.

Пол тоже из каменной породы, но отполированной до стеклянной гладкости. По всему залу ровными рядами расставлены квадратные деревянные столы, два ряда идут бок о бок. Столы простые, но прочные, и на каждом лежит по громадной книге. Все книги черного цвета, и все они прикованы к столам цепями, тоже черными.

У столов сидят и стоят мужчины и женщины в черных балахонах, как у Декла, разговаривают, бормочут, спорят. Человек, наверное, с десяток, и от этого кажется, будто ты в зале какой-то игрушечной биржи. Звуки сливаются и перекрывают друг друга: свистящий шепот, шарканье подошв. Скрип пера по бумаге, повизгивание мелка. Кашель и хлюпанье носом. Больше всего похоже на школьный класс, только все ученики взрослые, и я близко не догадываюсь, какой предмет тут проходят.

По стенам зала тянутся книжные полки. Они сработаны из того же дерева, что балки и столы, и забиты книгами. Обложки тех книг, в отличие от прикованных к столам, разноцветные: красные, синие, золотые; тканевые и кожаные; растрепанные и опрятные.

Это защита от клаустрофобии: без книг это место было бы похоже на пещеру, но книжные ряды добавляют цвет и фактуру, и от этого становится уютнее и спокойнее.

Нил одобрительно урчит.

— Что здесь такое? — спрашивает Кэт, зябко потирая руки.

Цвета, может быть, тут теплые, но воздух ледяной.

— Идите за мной, — говорит Пенумбра.

Он шагает через зал, петляя между кучками черных мантий, окружающих столы. Долетают обрывки разговоров. «Брито — вот в ком трудность, — говорит высокий мужик со светлой бородой, тыча пальцем в толстый черный том на столе. — Он настаивает чтобы все действия были обратимыми, а на деле-то…»

Его голос отлетает, зато наплывает другой: «…слишком зациклены на странице как объекте анализа. Подойдем к этой книге с другой стороны — это вереница символов, так? У нее не два измерения, а одно. Следовательно…» Это тот утренний соволицый прохожий, с кустистыми бровями. Он все так же сутулится и по-прежнему в папахе; в сочетании с мантией получается стопроцентный образ чародея. Он отрывистыми движениями чертит мелом на небольшой грифельной доске.

Пенумбра попадает ногой в цепную петлю; цепь громко бренчит, когда он ее стряхивает. Пенумбра морщится и бросает на ходу:

— Нелепость.

Мы молча шагаем за ним следом: небольшая процессия черных овец. Стеллажей нет только в нескольких местах: напротив двух выходов на длинных сторонах зала и в конце комнаты, где книги, расступаясь, окружают гладкую каменную стену и деревянную кафедру под яркой лампой. Высокую и устрашающую. Не иначе, тут они совершают ритуальные жертвоприношения.

Несколько балахонов, мимо которых мы проходим, поднимают глаза и, осекшись на полуслове, смотрят на нас большими глазами. «Пенумбра!» — восклицают они, улыбаясь и протягивая ладони. Пенумбра кивает, улыбается и жмет руки. Он ведет нас к незанятому столу невдалеке от кафедры, в мягком полумраке между двумя лампами.

— Вы оказались в особенном месте, — говорит он, опускаясь в кресло.

Мы тоже садимся, распутывая складки своих черных обнов. Пенумбра говорит негромко, сквозь рокот читальни его едва слышно:

— Рассказывать о нем или сообщать кому-нибудь его расположение запрещено.

Мы разом киваем. Нил шепчет:

— Потрясуха.

— Нет, не в комнате дело, — поясняет Пенумбра. — Она, старинная, конечно. Но все подземелья одинаковы: низкий потолок, подвал, сухо, прохладно.

Он замолкает.

— По-настоящему замечательно то, что здесь хранится.

Мы в этом подвале с книжными стеллажами всего три минуты, а я уже забыл о существовании остального мира. Готов спорить, строили это сооружение, чтобы прятаться от ядерной войны. За какой-нибудь дверью обязательно должен быть склад консервированной фасоли.

— Здесь два сокровища, — продолжает Пенумбра. — Во-первых, большое книжное собрание, и во-вторых, один-единственный том.

Он опускает костлявую ладонь на прикованную к нашему столу черную инкунабулу, не отличимую от всех остальных. На обложке тонкими серебряными буквами выведено: MANVTIVS.

— Вот этот том, — говорит Пенумбра. — Это codex vitae Альда Мануция. Нигде, кроме этой библиотеки, его нет.

Погодите-ка.

— Даже в вашем магазине?

Пенумбра качает головой.

— Новички эту книгу не читают. Только действительные члены братства — переплетенные и непереплетенные. Таких немного, и Мануция мы читаем только здесь.

Вот это-то мы и видим вокруг: все эти усердные штудии. Впрочем, я замечаю, что многие из черных балахонов поглядывают в нашу сторону. Может, не такие уж усердные.

Пенумбра, обернувшись на стуле, обводит рукой уставленные книгами стены.

— А это другое сокровище. Следуя по стопам Основателя, каждый член братства составляет собственный codex vitae, или книгу жизни. Это миссия непереплетенных. К примеру, Федоров, уже знакомый тебе… — Он кивает на меня, — …один из них. Когда закончит, он соберет все, чему научился, все свои знания — в такую вот книгу.

Я вспоминаю Федорова и его снежную бороду. Да, пожалуй, он кое-чему научился.

— При помощи журнала, — поясняет Пенумбра, — мы убеждаемся, что Федоров честно добыл свои знания.

Пенумбра поводит бровью.

— Надо точно знать, что он понимает, чего добился.

Ага. А вдруг он просто скормил пачечку книг сканеру.

— Когда его codex vitae одобрю я и примет Первый читатель, Федоров станет одним из переплетенных. И тут он наконец совершит последнее жертвоприношение.

Ага: темный ритуал на Алтаре Подлинного Зла. Я так и знал. Мне нравится Федоров.

— Его книгу зашифруют, напечатают и поставят на полку, — буднично говорит Пенумбра. — До его смерти читать ее не будут.

— Вот отстой, — шепчет Нил.

Я прищуриваюсь на него, однако Пенумбра с улыбкой поднимает открытую ладонь.

— Мы приносим эту жертву от глубокой веры, — продолжает он. — Я это совершенно серьезно. Когда мы расшифруем codex vitae Мануция, каждый член нашего братства, который двинулся по его стопам — то есть создал собственную книгу жизни и надежно ее сохранил, — вновь оживет.

Я изо всех сил сдерживаю ехидную усмешку, что так и рвется расплыться по моему лицу.

— Как это? — спрашивает Нил. — Вроде зомби?

У него выходит слишком громко, и на нас оборачивается несколько балахонов.

Пенумбра качает головой.

— Природа бессмертия загадочна, — продолжает он таким тихим голосом, что нам приходится склоняться к нему. — Но все, что я знаю о чтении и писательстве, подсказывает мне: бессмертие существует. Я его чувствую в этих полках, да и в других.

В телегу про бессмертие я не верю, но чувство, о котором говорит Пенумбра, мне знакомо. Бродя между библиотечными стеллажами, ведя пальцами по корешкам книг — трудно не почуять присутствие спящих духов. Это лишь ощущение, а не факт, но не забывайте (я повторяю): люди верят в странности похлеще этого.

— Но почему вы не можете расшифровать книгу Мануция? — спрашивает Кэт. Да, это ее епархия. — Куда подевался ключ?

— А, — говорит Пенумбра. — В самом деле, куда?

Он умолкает, переводит дух. И дальше:

— Герритзун был в своем роде не менее замечателен, чем Мануций. Он решил не передавать ключ наследникам. Пять сотен лет… мы обсуждаем его решение.

Он произнес это так, что мне думается: не иначе, в обсуждениях иной раз участвовали пуля или кинжал.

— Не имея ключа, мы перепробовали расшифровать codex vitae Мануция всеми мыслимыми способами, — говорит Пенумбра. — Мы применяли геометрию. Искали скрытые формы. На них построена Загадка Основателя.

Лицо на визуализации — ну разумеется. Я снова чувствую замешательство. Это Альд Мануций смотрел с экрана моего макбука.

— Переключились на алгебру, логику, лингвистику, криптографию… среди нас были выдающиеся математики, — продолжает Пенумбра, — мужчины и женщины, удостоенные премий там, наверху.

Кэт слушает так жадно, что едва не лезет на стол. Такая приманка — неразгаданный шифр и рецепт бессмертия в одном пакете! Меня на минуту пронимает гордость: это я привел Кэт сюда. Гугл сегодня разочаровывает. Настоящее дело тут, в Неразрывном Каптале.

— Вам надо понимать, друзья мои, — говорит Пенумбра, — что методы, по которым работает это сообщество, практически не менялись со дня его основания пятьсот лет назад.

Он указывает пальцем в сторону копошащихся черных балахонов:

— Мы пользуемся мелом и доской, бумагой и чернилами.

Тут его тон слегка меняется.

— Корвина считает, мы должны строго придерживаться этих технологий. Он думает, если мы хоть что-то изменим, то лишимся права на награду.

— А вы, — говорю я, — как обладатель макбука, не согласны.

В ответ Пенумбра оборачивается к Кэт и переходит на вовсе беззвучный шепот.

— Вот теперь о моем предложении. Если не ошибаюсь, дитя мое, ваша компания располагает несметным множеством книг…

Он умолкает, подыскивая слова.

— …на цифровых полках.

Кэт кивает и отвечает свистящим шепотом:

— Шестьдесят один процент всех, когда-либо напечатанных в принципе.

— Но книги жизни Основателя у вас нет, — говорит Пенумбра. — Как нет ее ни у кого.

Пауза.

— А пожалуй, должна быть.

В одно мгновение до меня доходит: Пенумбра предлагает библиографический взлом. Мимо нашего стола шаркает черный балахон, таща с полок толстую зеленую книгу. В балахоне высокая и тощая леди за сорок, с сонными глазами и коротко остриженными темными волосами. Под мантией я замечаю синюю ткань в цветочек. Мы молчим, выжидая, пока сонная леди отойдет.

— Я считаю, пора отойти от традиций, — продолжает Пенумбра. — Я уже старик, и если только это возможно, хотел бы увидеть завершение работы, прежде чем от меня останется только книга на этих полках.

Новое озарение: Пенумбра из переплетенных, так что его codex vitae должен быть тут, в пещере. От этой мысли у меня слегка кружится голова. Что в этой книге? Какая история там сокрыта?

У Кэт горят глаза.

— Мы можем отсканировать ее, — говорит она, похлопывая по книге на столе. — И если там есть шифр, подберем ключ. У нас есть машины такой мощности — вы себе не представляете.

В Читальном Зале тихое оживление, легкая рябь настороженности пробегает по черным балахонам. Все выпрямляются, слышен шепот и прочие звуки, означающие предупреждения и предостережения.

В дальнем конце зала, где находится выход с лестницы сверху, возникает высокая фигура. Мантия на ней отличается от остальных: позатейливее, с дополнительными складками черной материи возле шеи и с алыми врезками на рукавах. Она небрежно лежит на плечах вошедшего, будто только что наброшена, а из-под нее выглядывает переливающийся серый костюм.

Высокий сразу направляется к нам.

— Мистер Пенумбра, — шепчу я, — может быть, лучше…

— Пенумбра, — восклицает высокий.

Он говорит негромко, но голос такой глубокий, что долетает до конца зала.

— Пенумбра, — повторяет высокий, быстро шагая к нам.

Он старик — не такой, как Пенумбра, но почти. Однако при этом гораздо солиднее. Не сутулится, не сбивается с шага, и я не удивлюсь, если под пиджаком у него накачанные грудные. Голова выбрита до блеска, темные аккуратные усики. Носферату в обличье сержанта-морпеха.

И тут я его узнаю. Это мужчина с той фотографии, где молодой Пенумбра — тот, что показывает большой палец на фоне Золотых Ворот. Босс Пенумбры, который поддерживает жизнь в магазине, президент щедрой компании Festina Lente. Корвина.

Пенумбра поднимается со стула.

— Прошу знакомиться, трое непереплетенных из Сан-Франциско, — говорит он.

И нам:

— Это Первый читатель и наш покровитель.

Неожиданно Пенумбра выказывает особую почтительность. Явно притворную.

Корвина холодно оглядывает нас. Глаза у него темные и с поволокой — в них светится свирепый, жадный ум. Он в упор смотрит на Нила, что-то прикидывая, потом спрашивает:

— Скажите, какое из сочинений Аристотеля Основатель напечатал первым?

Тон мягкий, но беспощадный, каждое слово — будто пуля из пистолета с глушителем.

Нил смотрит непонимающе. Повисает неловкая пауза. Корвина складывает руки на груди и обращается к Кэт:

— Ну а вы что скажете? Есть идеи?

Кэт перебирает пальцами, будто ей хочется поискать ответ в телефоне.

— Аякс, здесь еще немало работы, — теперь Корвина стыдит Пенумбру.

Все так же тихо. Они должны цитировать все собрание. Задом наперед древнегреческий оригинал.

Я бы поморщился, если бы голова у меня не кружилась от открытия, что у Пенумбры есть имя, и что это имя…

— Они еще новички в этом деле, — со вздохом говорит Аякс Пенумбра.

Он на несколько дюймов ниже Корвины и вытягивается во весь рост, слегка покачиваясь. Его голубые глаза бегают, оглядывая помещение, и он скептически хмурится.

— Я надеялся вдохновить их посещением библиотеки, но цепи — это немного слишком. Я не уверен, что это отвечает духу…

— Мы не столь беспечны в том, что касается книг, Аякс, — обрывает Корвина. — У нас они не пропадают.

— О, журнал посещений — это все же не codex vitae Основателя, и он никуда не пропадал. Ты цепляешься за каждый повод…

— Потому что ты их даешь, — сухо резюмирует Корвина.

Тон у него деловой, но голос гулко разносится по залу. Сам зал давно погрузился в тишину. Черные балахоны не разговаривают, не шевелятся, и даже, возможно, не дышат.

Корвина сцепляет руки за спиной — поза учителя.

— Аякс, я рад, что ты вернулся, поскольку я принял решение и хотел лично сообщить его.

Пауза, во время которой он принимает участливый вид.

— Тебе пора вернуться в Нью-Йорк.

Пенумбра щурится

— Но у меня магазин.

— Нет. Магазина не будет, — говорит Корвина, качая головой. — Пока он забит книгами, не имеющими отношения к нашему делу. Пока там толкутся толпы людей, не имеющих понятия о нашей миссии.

Ну не сказать, чтобы уж прямо толпы.

Пенумбра молчит, опустив глаза и наморщив лоб. Седые волосы торчат во все стороны облаком разбредающихся мыслей. Если он побреется наголо, то будет таким же лощеным и представительным, как Корвина. А может, и нет.

— Да, я держу другие книги, — наконец отвечает Пенумбра. — И держал их десятилетиями. Как делал до меня наш учитель. Уверен, ты это помнишь. Ты знаешь, что половина моих новичков пришла к нам, благодаря…

— Благодаря твоим заниженным стандартам, — перебивает Корвина.

Он прошивает взглядом Кэт, Нила и меня.

— Какой смысл в непереплетенных, которые не принимают нашу работу всерьез? В них наша слабость, а не сила. Из-за них вся работа подвергается риску.

Кэт хмурится. Нил напрягает бицепсы.

— Ты слишком долго пробыл в пустыне, Аякс. Возвращайся к нам. Проведи оставшееся тебе время с братьями и сестрами.

Лицо Пенумбры кривится.

— В Сан-Франциско остались новички и непереплетенные. Их так много.

Голос его вдруг делается хриплым, он ловит мой взгляд. Я вижу в его глазах след боли, и знаю, что он сейчас думает о Тиндэлле, и Лапен, и об остальных, а еще обо мне и Оливере Гроуне.

— Новички есть всюду, — отвечает Корвина, делая жест рукой, будто смахивает что-то. — А непереплетенные последуют за тобой. Или не последуют. Но, Аякс, я выражусь предельно ясно. Компания Festina Lente больше не финансирует твой магазин. Ты больше ни гроша от нас не получишь.

В читальном зале полная тишина: ни шороха, ни звука. Люди в черных балахонах таращатся в свои бумаги, но слушают внимательно.

— У тебя есть выбор, мой друг, — мягко произносит Первый читатель. — И я стараюсь помочь тебе его осознать. Мы немолоды, Аякс. Если ты вновь посвятишь себя нашей миссии, ты сможешь сделать еще немало. Если нет…

Его взгляд устремляется вверх.

— …что ж, тогда можешь потратить это время где-то там.

Он в упор смотрит на Пенумбру — вроде бы заботливо, но с покровительственным оттенком — и повторяет:

— Возвращайся к нам.

Затем он разворачивается и шагает обратно к широкой лестнице, его украшенная алым мантия развевается за спиной. Немедленно возобновляются шорох и шелест — присутствующие делают вид, что все это время были увлечены работой.

На выходе Декл вновь предлагает кофе.

— Нам понадобится что-нибудь покрепче кофе, друг мой, — говорит Пенумбра, пытаясь улыбнуться, почти — но не вполне — успешно. — Я бы очень хотел потолковать с тобой вечерком… Где?

Пенумбра оборачивается ко мне, адресуя вопрос.

— В «Нортбридже», — вмешивается Нил. — Угол двадцать девятой западной и Бродвея.

Это место, где мы остановились, поскольку Нил знаком с хозяином.