Лицо в зеркале Кунц Дин

— Благодарю за заботу, Фрик, но я уже перестелил простыни на случай, если ты остановишь свой выбор на моей квартире. А если окажется, что я менял их без уважительной причины и использовал лишний комплект постельного белья, мне придется держать ответ перед миссис Макби. Прошу тебя, не ставь меня в неловкое положение.

Фрик знал, что мистер Трумэн хочет спать на диване по одной и только одной причине: чтобы занять позицию между дверью в квартиру и спальней, в которой будет спать он. И не потому, что Фрик мог свалиться с лестницы, гуляя во сне. Просто какие-то бандиты могли попытаться взломать дверь в квартиру, и вот тогда, чтобы добраться до Фрика, им бы сначала пришлось иметь дело с мистером Трумэном.

Что-то назревало, это точно.

— Хорошо, — ответил Фрик, встревоженный и одновременно предвкушающий жаркую схватку, победителем в которой, несомненно, будет мистер Трумэн. — Я буду спать в вашей кровати, а вы — на диване. Это здорово. Я никогда не спал вне дома.

— Ну, в общем-то, свой дом ты и не покидаешь.

— Да, конечно, но я никогда не был в вашей квартире. Даже когда вас здесь не было. Для меня это незнакомая территория, как темная сторона Луны. Так что все будет внове.

И вместо того, чтобы раздумывать над тем, как избежать похищения и смерти, Фрик уже рисовал себе совсем другое будущее: может, они не сразу улягутся спать, посидят на ковре при свечах, рассказывая друг другу истории о призраках. Он понимал, что это глупая идея, глупая от начала и до конца, только историй про призраков им и не хватало, но ему она приглянулась.

Мистер Трумэн посмотрел на часы.

— Почти восемь, — он поднялся и начал переставлять грязную посуду на стальную тележку, на которой привез обед. — Я отвезу все на кухню, а потом мы устроим тебя в моей квартире.

— Я бы хотел подняться в библиотеку и взять книжку, — на самом деле Фрику хотелось облегчиться в кадку с пальмой.

Даже в квартире начальника службы безопасности, под охраной бывшего копа, Фрик не горел желанием воспользоваться туалетом, где наверняка будет хотя бы одно зеркало. Человек очень уж уязвим, когда справляет малую нужду.

Мистер Трумэн медлил с ответом, глядя в окно, на ночь, дождь, туман.

— Я всегда засыпаю с книгой, — гнул свое Фрик.

— Хорошо. Но только не задерживайся, договорились? Выбери книгу и сразу иди в мою квартиру.

— Да, сэр, — он направился к двери, но уже через пару шагов остановился. — Может, потом мы сможем рассказать друг другу истории о призраках.

Нахмурившись, словно Фрик предложил взорвать западное крыло особняка, даже чуть побледнев, мистер Трумэн спросил:

— Истории о призраках? Почему ты об этом заговорил?

— Ну… э-э-э, вы знаете, люди часто рассказывают такие истории перед сном. Во всяком случае, я слышал, что рассказывают. — Глупо! Но остановиться он не мог. — Сидят на полу при свечах, рассказывают всякие страшные истории. — Глупо, глупо. — Что-то едят, скажем, попкорн, делятся секретами. — Глупо, глупо, глупо.

Морщины озабоченности на лбу мистера Трумэна разгладились, лицо осветила улыбка.

— Мы только что пообедали, а ты говоришь мне, что снова хочешь есть?

— Не сейчас, сэр, нет. Но, может, через часок и захочу.

— И у тебя есть секреты, которыми ты хотел бы поделиться, не так ли?

— Ну, в общем-то, есть, хотелось бы вам кое о чем рассказать.

— Кое о чем. Надеюсь, не о больших волосатых инопланетянах.

— Нет, сэр. Инопланетяне — это ерунда.

— Ладно, я отвезу грязную посуду на кухню и захвачу оттуда что-нибудь из съестного. Ты меня заинтриговал.

С легкостью на душе и тяжестью в другом органе, Фрик отправился в библиотеку, чтобы нанести еще один удар умирающей пальме.

Глава 77

Сидя в полицейском седане, Рисковый напоминал себе выжившего при кораблекрушении матроса, который не надеется на спасение, но все равно цепляется за обломок мачты благодаря лишь инстинкту выживания. Цель жизни, ее смысл, все забылось.

Улицы в дожде и тумане казались корабельными маршрутами в каком-то неведомом, населенном призраками море, и не составляло труда представить себе, и даже в это поверить, что многие вроде бы прозрачные транспортные средства, проплывающие мимо него в затянутой туманом ночи, управляются теми самыми призраками, которые лишились плоти, но не покинули город.

Он «пробил» номерной знак «Лендровера» и выяснил, что автомобиль зарегистрирован на корпорацию «Курц айвори интернэшнл». Согласно информации департамента транспортных средств, за Владимиром Лапутой числился только один автомобиль, «БМВ» модели 2002 года, но не «Акура», в которую профессор на его глазах уселся на стоянке торгового центра.

Получив эту информацию, Рисковый не знал, что делать дальше. И это ему решительно не нравилось.

Однако всякий раз, стоило ему задуматься о следующем шаге, перед глазами возникал Данни Уистлер, загадочным образом превращающийся из человека из плоти и крови в водяной столб, безо всякого всплеска исчезающий в луже, в которой мгновением раньше стоял Данни.

А следом за этим кошмарным зрелищем в голове раздавался голос убитого Гектора Икса. И в его словах Рисковый тоже не находил ничего хорошего.

Он пропустил ленч, но не чувствовал голода. Тем не менее завернул в автокафе быстрого обслуживания за чизбургерами и картофелем фри.

Нервное возбуждение не позволило ему перекусить на стоянке автокафе. Так что ел он на ходу.

Ему требовалось движение. Подобно акуле, он чувствовал, что умрет, если остановится.

И в конце концов вернулся в район, где жил профессор. Припарковался на улице напротив его дома.

Сидел в машине, а в голове вертелось предупреждение Данни: «Две пули в мозгу». И он уже нисколько не сомневался, что так бы оно и вышло, позвони он в дверь Лапуты.

Но теперь гиена, как назвала профессора Ракель, куда-то уехал на «Акуре». Без демона-резидента дом вновь становился обычным жилищем, а не местом казни.

Рисковый связался с отделом расследования грабежей и убийств и узнал домашний номер Сэма Кессельмана.

Введя номер в мобильник, задумался, а что же делать дальше. Понимал, что следующим ходом мог дать своим врагам те самые аргументы, которыми они бы его и уничтожили.

Бабушка Роза как-то сказала ему, что в ткань мира вплетена невидимая паутина зла, и, конечно же, никакая паутина не может существовать без пауков. Все они, каждый по-своему, делают свое черное дело. И если ты не будешь сопротивляться этой паутине, когда

почувствуешь, что она облепляет тебя, а такое случается, тогда твоя душа станет добычей этих восьминогих тварей. Если этих ядовитых пауков не уничтожать, когда представляется такая возможность, то со временем они размножатся без счета, а людей просто не останется.

Рисковый нажал на кнопку набора номера.

Трубку снял сам Кессельман, сначала закашлялся, потом чихнул, наконец выругался. Голос его изменился разительно. Таким хрипато-квакающим голосом, наверно, стало бы говорить некое существо, выведенное в лаборатории генной инженерии, перед которой ставилась цель скрестить человека и лягушку.

— Слушай, у тебя ужасный голос. Врач приходил?

— Да. Грипп — вирусное заболевание. Антибиотики не помогают. Доктор прописал мне что-то от кашля. Велел много отдыхать, еще больше пить. Пью по десять банок пива в день, но думаю, что все равно умираю.

— Перейди на двенадцать.

Кессельман знал о том, что Гектор Икс застрелил Рольфа Райнерда, а Рисковый, в свою очередь, убил киллера.

— Как у тебя с РДППО?

— Пока все хорошо. Похоже, они намерены признать применение оружия правомерным. Послушай, Сэм, тут появилась связь с убийством матери Райнерда, а тем делом занимаешься ты.

— Ты хочешь сказать мне, что Райнерд приложил к этому руку.

— Ты сразу что-то учуял, не так ли?

— У него было слишком хорошее алиби.

— Появились новые обстоятельства.

И Рисковый рассказал Кессельману о сценарии, опустив некоторые места. Пересказал ту часть, где речь шла об обмене убийствами, как в хичкоковском фильме «Незнакомцы в поезде», но не упомянул про подготовку убийства кинозвезды.

— Так ты думаешь… у Райнерда был… приятель-убийца, — в промежутках между приступами кашля выдавил из себя Кессельман.

— Думаю, да. И я уверен, что звать этого парня Владимир Лапута. Я знаю, что «Вампа и Лампа» твое

дело, Сэм, но хотел бы копнуть глубже, прищучить этого Лапуту, если удастся.

Может, Кессельману требовалось отхаркнуть количество мокроты, тянущее на попадание в Книгу рекордов Гиннеса, может, он выигрывал время на раздумье.

— А почему? — спросил он. — Разве у тебя мало своих дел?

— Видишь ли, я думаю, что с прошлой ночи это дело лежит и на моем столе, — пока он не лгал Кессельману. Теперь пришлось. — Потому что, по моему разумению, Лапута не только убил Мину Райнерд, но и нанял киллера, Гектора Икса, который уложил Райнерда.

— Тогда, пусть само дело лежит на моем столе, фактически ты имеешь полное право заниматься им. Тем более что я, если судить по моему сегодняшнему самочувствию, как минимум до следующей недели не смогу отходить от сортира дальше чем на двадцать шагов. Так что попутного тебе ветра.

— Спасибо, Сэм. И вот что еще. Если кто-нибудь спросит тебя о нашем разговоре, давай уговоримся, что я заезжал к тебе, а не звонил, причем не во второй половине дня, а в первой. Лады?

Кессельман помолчал.

— Какую яму ты нам роешь?

— Когда я закончу расследование, тебя вышибут из департамента пинком под зад, лишат пенсии, вычистят твоей репутацией общественный туалет, но, возможно, позволят быть евреем.

Кессельман рассмеялся, но смех тут же сменился кашлем. Когда приступ миновал, он досмеялся.

— Я не против, если мы окажемся в одной канаве. По крайней мере, скучно не будет.

Закончив разговор, Рисковый какое-то время посидел в машине, глядя на дом Лапуты, думая о том, как реализовать намеченное. Он решился на активные действия, но понимал, что спешка может только навредить.

Войти в дом труда не составляло, пусть он и шел на нарушение закона. В этом ему помогла бы «Локэйд»,

отмычка-пистолет, которой он открыл замок двери Райнерда.

Сложнее было другое: провести обыск, не оставив следов, и раствориться в окружающей дом темноте.

За время службы он по большей части следовал инструкциям, независимо от того, насколько их текст иной раз расходился с жизненными реалиями. И теперь ему следовало убедить себя, что в данной ситуации оправданы и противозаконные действия.

Из кармана куртки он достал связку серебряных колокольчиков. Покрутил в руке.

В десять минут девятого вышел из машины.

Глава 78

После короткой остановки на кухне Этан вернулся в свою квартиру, с намерением убрать шесть предметов, которые прибыли в поместье в шести черных подарочных коробках. Увидев их, Фрик обязательно начал бы задавать вопросы, а ответы заставили бы его волноваться за безопасность отца.

В кабинете светился экран компьютера. Этан, вернувшись домой, его не включал.

Он быстренько обыскал квартиру, но не нашел незваного гостя. Но кто-то здесь, конечно же, побывал. Возможно, тот, кто умел приходить и уходить через зеркало.

Подойдя к столу, Этан увидел оставленное на экране послание: «ТЫ ПРОВЕРЯЛ СЕТЕВУЮ ЭЛЕКТРОННУЮ ПОЧТУ?»

Сетевая электронная почта объединяла компьютеры поместья, офисов Манхейма на студии и выездной группы службы безопасности, которая охраняла актера на съемочной площадке, в данный момент во Флориде. Сетевые письма приходили в отдельный почтовый ящик.

Этан обнаружил в нем три письма. Первое от Арчи Девоншира, одного из слуг.

«МИСТЕР ТРУМЭН, КАК ВАМ ИЗВЕСТНО, Я НЕ ИЗ ТЕХ, КТО СЛЕДИТ ЗА ДЕЙСТВИЯМИ ФРИ-

КА ИЛИ КОММЕНТИРУЕТ ЕГО ПОВЕДЕНИЕ. В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ОН ХОРОШО ВОСПИТАН И ОБЫЧНО ДЕЛАЕТ ВСЕ, ЧТОБЫ ОСТАВАТЬСЯ НЕВИДИМЫМ. НО СЕГОДНЯ ОН НАШЕЛ СЕБЕ ОДНО ДЕЛО, О КОТОРОМ Я БЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ПЕРЕГОВОРИЛ С МИССИС МАКБИ, БУДЬ ОНА В ДОМЕ. ВАШ ГОСТЯЩИЙ В ПОМЕСТЬЕ ДРУГ, МИСТЕР УИСТЛЕР, ОБРАТИЛ МОЕ ВНИМАНИЕ НА ТО…»

Поначалу Этан даже не понял, о чем речь, а потом вернулся назад, чтобы вновь прочитать начало фразы.

«ВАШ ГОСТЯЩИЙ В ПОМЕСТЬЕ ДРУГ, МИСТЕР УИСТЛЕР, ОБРАТИЛ МОЕ ВНИМАНИЕ…»

Призрак или ходячий мертвяк, кем бы он ни был, перестал прятаться по углам и теперь чувствовал себя в особняке как дома, разговаривал со слугами.

«…ОБРАТИЛ МОЕ ВНИМАНИЕ НА ТО, ЧТО ЭЛЬФРИК ВЫТАСКИВАЕТ АВАРИЙНЫЕ ФОНАРИ ИЗ РОЗЕТОК В ПОМЕЩЕНИЯХ, КОТОРЫЕ РЕДКО ИСПОЛЬЗУЮТСЯ, И СКЛАДЫВАЕТ ИХ В КОРЗИНКУ ДЛЯ ПИКНИКА. МИССИС МАКБИ НЕ ОДОБРИЛА БЫ ТАКИЕ ДЕЙСТВИЯ, ПОСКОЛЬКУ МОЖЕТ СОЗДАТЬСЯ СИТУАЦИЯ, КОГДА КТО-ТО ИЗ СОТРУДНИКОВ ИЛИ ЧЛЕНОВ СЕМЬИ НЕ СМОЖЕТ НОЧЬЮ, В СЛУЧАЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ВЫЙТИ ИЗ ДОМА, ЕСЛИ АВАРИЙНЫЕ ФОНАРИКИ НЕ БУДУТ ОСВЕЩАТЬ ИМ ДОРОГУ».

Находясь в Санта-Барбаре, миссис Макби, несомненно, почувствовала, что в поместье грубо нарушен заведенный порядок.

Этан продолжил чтение письма Арчи Девоншира.

«…ПОЗДНЕЕ Я ВСТРЕТИЛ ЭЛЬФРИКА С КОРЗИНКОЙ ДЛЯ ПИКНИКА, И ОН СКАЗАЛ МНЕ, ЧТО В КОРЗИНКЕ САНДВИЧИ, КОТОРЫЕ ОН, ПО ЕГО СЛОВАМ, ПРИГОТОВИЛ САМ, И ОН СОБИРАЕТСЯ УСТРОИТЬ ПИКНИК В РОЗОВОЙ КОМНАТЕ. Я НАШЕЛ ПУСТУЮ КОРЗИНКУ В ТОЙ САМОЙ КОМНАТЕ, НО НЕ ОБНАРУЖИЛ НИ КРОШЕК ХЛЕБА, НИ ОБЕРТОК ОТ САНДВИЧЕЙ. ВСЕ ЭТО ПОКАЗАЛОСЬ МНЕ ОЧЕНЬ СТРАННЫМ,

ПОТОМУ ЧТО ОБЫЧНО ЭЛЬФРИК ГОВОРИТ ПРАВДУ И НИЧЕГО НЕ ВЫДУМЫВАЕТ. У МИСТЕРА ЙОРНА ТОЖЕ ПРОИЗОШЛА С НИМ СТРАННАЯ ВСТРЕЧА, О КОТОРОЙ ОН СОБИРАЛСЯ ВАМ НАПИСАТЬ. ВСЕГДА НА СЛУЖБЕ СЕМЬИ, А.Ф. ДЕВОНШИР».

Далее следовало письмо от Уильяма Йорна, смотрителя поместья, написанное совсем в другом тоне, но дополняющее письмо Девоншира.

«ФРИК ГОТОВИТ СЕБЕ ПОТАЙНОЕ УБЕЖИЩЕ В ОРАНЖЕРЕЕ, ЗАПАСАЕТ ПРОДУКТЫ, ПИТЬЕ И АВАРИЙНЫЕ ФОНАРИ. ВАШ ДРУГ УИСТЛЕР ПРИВЛЕК К ЭТОМУ МОЕ ВНИМАНИЕ. НО ЭТО НЕ МОЕ ДЕЛО. И НЕ УИСТЛЕРА. МАЛЬЧИКИ ИГРАЮТ В РОБИНЗОНА КРУЗО. ЭТО НОРМАЛЬНО. ОТКРОВЕННО ГОВОРЯ, ВАШ ДРУГ УИСТЛЕР ДЕЙСТВУЕТ МНЕ НА НЕРВЫ. ЕСЛИ ОН СКАЖЕТ, ЧТО Я БЫЛ С НИМ РЕЗОК, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЙМИТЕ, ЭТО НЕ НАМЕРЕННО. ПОСЛЕ ЭТОГО Я УВИДЕЛ ФРИКА В РОЗОВОЙ КОМНАТЕ. ОН СИДЕЛ СЛОВНО В ТРАНСЕ. ПОТОМ ЧТО-ТО ПРОКРИЧАЛ МНЕ НАСЧЕТ САНДВИЧЕЙ. ЧУТЬ ПОЗЖЕ, В ДОЖДЕВИКЕ, ОН ОТПРАВИЛСЯ В МАЛЕНЬКУЮ РОЩУ ЗА РОЗОВЫМ САДОМ. С БИНОКЛЕМ. СКАЗАЛ, ЧТО ХОЧЕТ ПОНАБЛЮДАТЬ ЗА ПТИЦАМИ. ПОД ДОЖДЕМ. ОТСУТСТВОВАЛ ДЕСЯТЬ МИНУТ. ОН ИМЕЕТ ПРАВО НА ЭКСЦЕНТРИЧНОСТЬ. ЧЕРТ, БУДЬ Я НА ЕГО МЕСТЕ, ТАК ПРОСТО СОШЕЛ БЫ С УМА. ПИШУ ВАМ ОБ ЭТОМ ТОЛЬКО ПО НАСТОЯНИЮ АРЧИ ДЕВОНШИРА. АРЧИ ТОЖЕ ДЕЙСТВУЕТ МНЕ НА НЕРВЫ. КАК ХОРОШО, ЧТО Я РАБОТАЮ НА ТЕРРИТОРИИ ПОМЕСТЬЯ, А НЕ В ДОМЕ. ЙОРН».

При мысли о том, что Дункан Уистлер, живой или мертвый, тайком следит за Фриком, по спине Этана пробежал холодок.

Он пришел к выводу, что разум детектива просто не способен решить эту невероятную византийскую головоломку. Дедукция и индукция не работали там, где приходилось иметь дело со сверхъестественным.

Глава 79

Прежде чем осуществить незаконное проникновение в дом, Рисковый нажал на кнопку звонка. Когда никто не отреагировал, позвонил вновь.

Темные окна не означали, что в доме Лапуты никого нет.

Вместо того чтобы войти в дом с черного хода, где его появление могло вызвать подозрение соседей, Рисковый воспользовался парадной дверью. С помощью «Локэйда» быстро отомкнул оба замка.

Приоткрыв дверь, спросил: «Есть кто дома или мы одни?»

И лишь когда ему ответило молчание, переступил порог.

И тут же, нащупав выключатель, зажег свет в прихожей. Несмотря на дождь и туман, водитель проезжающего автомобиля или пешеход мог увидеть, как он входит в дом. А сразу же зажженный свет успокоил бы подозрительность самого бдительного гражданина.

Кроме того, Лапута, если бы он вернулся неожиданно, встревожился бы, увидев, что в доме горит только одна лампа, которую он не оставлял зажженной, или по темным комнатам гуляет луч фонаря, но тревога, наверное, и не возникла бы, если б он обнаружил, что свет горит во всех окнах. Так что успех операции зависел от смелости и быстроты.

Рисковый закрыл дверь, но не стал запирать на замок, чтобы в случае неожиданной встречи быстро ретироваться.

На первом этаже найти что-то инкриминирующее он не надеялся. Обычно убийцы хранили сувениры с мест преступлений в спальнях.

Или в подвалах, зачастую в потайных или запертых комнатах, где они могли любоваться ими, вновь и вновь вспоминая особо приятные моменты, без боязни быть пойманными.

Однако в силу повышенной сейсмической опасности дома в Южной Калифорнии редко строили с подвалами. Вот и этот стоял на фундаментной плите, так что Рисковый не нашел двери, ведущей вниз, в темноту.

Он покружил по первому этажу, не заглядывая ни в комоды, ни в буфеты. Намеревался осмотреть их более тщательно, если бы поиск наверху не дал никаких результатов.

А пока преследовал одну цель: позаботиться о том, чтобы никто не шнырял по комнатам первого этажа у него за спиной. Свет он везде оставлял зажженным. Не числил темноту в своих подругах.

На кухне отпер дверь черного хода и оставил приоткрытой, обеспечив себе еще один путь отхода.

Щупальца тумана потянулись в открытую дверь, притягиваемые теплом, которое их и растворяло.

Чувствовалось, что все в доме вычищено, вылизано, протерто, отполировано. Декоративные коллекции, стекло, керамика, маленькие бронзовые статуэтки стояли в порядке, напоминающем шахматную доску. Корешок каждой книги на полках отделяла от края ровно половина дюйма.

Дом казался убежищем от грязи и беспорядка, царивших за его стенами. Однако, несмотря на богатое убранство, несмотря на удобную мебель, несмотря на чистоту и порядок, уюта и домашнего тепла здесь не чувствовалось. Вместо этого, помимо естественного напряжения, которое ощущал Рисковый, незаконно проникнув в дом, атмосферу пропитывала какая-то тревога, даже отчаяние.

Только в одном месте, на столе в столовой, Рисковый обнаружил некое подобие беспорядка. Пять рулонов чертежей, схваченных резинками. Увеличительное стекло на длинной ручке. Блокнот. Две шариковых ручки, черная и красная. И пусть эти предметы не убрали со стола, их, однако, аккуратно выложили рядком.

Убедившись, что комнаты на первом этаже не грозят ему неприятным сюрпризом, Рисковый поднялся на второй. Он не сомневался, что его действия уже привлекли бы внимание, если бы кто-то был дома. Поэтому продвигался с большей уверенностью, по-прежнему везде зажигая свет.

Хозяйская спальня находилась у самой лестничной клетки. Чистотой и порядком не отличаясь от операционной.

Если Лапута убил свою мать и Мину Райнерд, если держал в доме сувениры, напоминающие не о женщинах — об убийствах, он мог взять только их украшения, браслеты, медальоны, кольца. И Рисковый уже засомневался, что найдет хотя бы окровавленную одежду или прядь волос.

Но часто люди, занимающие, как и Лапута, достойное положение в обществе, с престижной работой, материально обеспеченные, совершив убийство-другое, могут и ничего не оставить на память. На преступление их подвигают психопатические мотивы, а не жажда приобретения материальной выгоды или зависть. Им не нужны сувениры, чтобы заново, в ярких подробностях переживать убийства.

Но Рисковый интуитивно чувствовал, что Лапута станет исключением из этого правила. Необычайная жестокость, проявившаяся в действиях убийцы Джастины Лапуты и Мины Райнерд, предполагала, что под личиной добропорядочного гражданина скрывается нечто худшее, чем просто гиена, мистер Хайд, который наслаждается зверством своих преступлений.

В гардеробной вещи лежали с военной точностью. Рискового заинтересовали несколько коробок на полках над плечиками. Он коснулся их, лишь запомнив точное местоположение каждой, в надежде поставить туда же.

Работая, он вслушивался в дом. Очень часто поглядывал на часы.

У него сложилось ощущение, что он не один. Может, потому, что заднюю стену гардеробной занимало зеркало в рост человека, и он постоянно отвлекался на отражения своих же движений. Может, и нет.

Глава 80

В дождь и туман развалины этого дома напомнили Корки финальную сцену романа Дафны Дюморье «Ребекка»: огромный особняк Мэндерли, горящий в ночи, чернильное небо, пронизанное багряными лучами,

словно растекающимися струйками крови, и пепел на ветру.

Но над этими развалинами в Бел-Эре не полыхал пожар. Не было ни ветра, ни пепла или золы, но развалины тем не менее будоражили разум Корки. В них он видел символ куда большего хаоса, пришествие которого старался приблизить.

Когда-то в этом прекрасном поместье устраивали балы и вечеринки, богатые и знаменитые. Дом, спроектированный в стиле французского chateau[82], красивый и элегантный, высился монументом стабильности и утонченного вкуса, квинтэссенцией сотен лет цивилизации.

Но в наши дни среди новых принцев и принцесс Голливуда классическая французская архитектура считается вчерашним днем, как, впрочем, и сама история. Поскольку прошлое не просто стало немодным, а воспринималось как дурной вкус, нынешний владелец поместья объявил, что существующий особняк будет снесен. А на его месте поднимется новая, сверкающая резиденция, более хипповая, более соответствующая современным тенденциям.

В Бел-Эре, в конце концов, основной ценностью считается земля, а не то, что на ней стоит. Любой агент по торговле недвижимостью вам это подтвердит.

Дом уже очистили от всех архитектурных излишеств. Парадная дверь лишилась архитрава из известняка, окна — резных фронтонов, исчезли все колонны. После этого за дело взялись специалисты фирмы по разборке старых домов. Половину работы они уже сделали. Корки полагал, что они тоже лили воду на мельницу хаоса.

Он пришел в поместье пешком, за несколько минут до семи часов, оставив четырехлетнюю «Акуру» в нескольких кварталах. Автомобиль купил за гроши по подложным документам, с тем чтобы задействовать его только в этой операции. Он намеревался проехаться в «Акуре» еще только раз, а потом оставил бы на какой-нибудь пустынной улице с ключом в замке зажигания.

Подъездную дорожку на участок в три акра перегораживали ворота. Их половинки соединяла цепь, на которой висел внушительных размеров, тяжелый замок с практически неразрушимым корпусом и сверхпрочной дужкой, с которой не справились бы ножницы для резки металла.

Корки оставил замок без внимания и перекусил цепь.

А вскоре, стоя у открытых ворот, войдя в роль сотрудника АН Б Робина Гудфело, с маленьким рюкзаком за плечами, который он достал из багажника «Акуры», Корки приветствовал Джека Троттера и двух его помощников, приехавших на большом грузовике. Указал на подъездную дорожку, чтобы они припарковались у самого дома.

— Это безумие, — заявил Троттер, едва вышел из кабины.

— Отнюдь, — не согласился с ним Корки. — Ветра нет.

— Но дождь-то идет.

— Не такой сильный. И потом, дождь заглушит шум пропеллеров, что, собственно, нам и нужно.

Как и положено Квигу фон Гинденбургу, Троттер излучал пессимизм с уверенностью Нострадамуса, пребывающего в самом отвратительном расположении духа. Его полное лицо осунулось, напоминая спустивший баллон, а в выпученных глазах стоял страх.

— Мы заблудимся в этом тумане.

— Туман не такой уж густой. Только послужит дополнительным прикрытием. Лететь недалеко, мы легко идентифицируем цель, даже если видимость ухудшится.

— Нас заметят до того, как мы успеем подготовиться к полету.

— Поместье расположено на небольшом возвышении. Дом окружен высокими деревьями, так что с дороги ничего не видно.

Троттер настаивал на грядущей беде:

— Так нас увидят по пути туда.

— Возможно, — согласился Корки. — Но что они разглядят в частоколе тумана?

— Частоколе?

— Это образное выражение. Я интересуюсь литературой, красотой языка. В любом случае весь полет займет семь или восемь минут. Ты вернешься сюда и уедешь еще до того, как кто-то сообразит, откуда ты взлетал и куда садился. Кроме того, вокруг полно моих агентов, и они не подпустят к тебе копов.

— А уехав из Малибу, я исчезну из всех государственных архивов. Я и все имена, которыми я пользовался.

— Как и договаривались. А теперь принимайся за дело. Время-то идет.

Скорчив гримасу, как человек на рекламном постере средства от поноса, Троттер оглядел Корки с головы до ног.

— И как ты называешь этот костюм?

— Погодоустойчивый.

И вот теперь, по прошествии часа с небольшим, Троттер и его люди практически закончили все необходимые приготовления.

Корки все это время наслаждался видами наполовину разрушенного замка, оглядывая его со всех сторон.

Он, разумеется, не помогал Джеку Троттеру и его людям. Робин Гудфело, всесторонне подготовленный человек-оружие, штучный товар, федеральный агент. Предназначение Робина — сражаться во имя правды и справедливости, но никак не заниматься неблагодарным физическим трудом. Джеймс Бонд не стирает пыль с мебели и не моет окна.

Но и без его участия баллон дирижабля уже полностью надули.

Глава 81

Третье письмо написал мистер Хэчетт.

«ИНСПЕКТОР ТРУМЭН, Я ДОЛЖЕН ВЫРАЗИТЬ СВОЕ КРАЙНЕЕ НЕУДОВОЛЬСТВИЕ ТЕМ, ЧТО ОТ МЕНЯ ОЖИДАЛИ ПРИГОТОВЛЕНИЯ ЛУЧШИХ И НАИБОЛЕЕ СЛОЖНЫХ БЛЮД ФРАНЦУЗСКОЙ КУХНИ ДЛЯ БЕЗДОННОГО ЖЕЛУДКА ГОСТЯ, О ЧЬЕМ ПРИСУТСТВИИ В ПОМЕСТЬЕ МНЕ СТАЛО ИЗВЕСТНО ЛИШЬ В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ОН ПОЯВИЛСЯ НА КУХНЕ, УДИВИВ МЕНЯ, КАК ЕСЛИ БЫ Я УВИДЕЛ ЧЕРВЯ В МУКЕ. У МИСТЕРА УИСТЛЕРА ОТМЕННЫЙ ВКУС И ЕГО ПОХВАЛЫ ПРИГОТОВЛЕННЫМ МНОЮ БЛЮДАМ, КАЖДОЕ ИЗ КОТОРЫХ ПОТРЕБОВАЛО ОГРОМНЫХ УСИЛИЙ, ПРИЯТНЫ, НО НИКАК НЕ КОМПЕНСИРУЮТ ИСПЫТАННЫЙ МНОЮ НЕРВНЫЙ СТРЕСС. ЕСЛИ ТАКОЕ ПОВТОРИТСЯ ВНОВЬ, МНЕ ПРИДЕТСЯ НАПИСАТЬ ЗАЯВЛЕНИЕ ОБ УХОДЕ, ЧТО ЧРЕВАТО НЕПРЕДСКАЗУЕМЫМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ. Я НЕДОВОЛЕН И ТЕМ, ЧТО МАЛЬЧИК, ПО ЕГО СЛОВАМ ГОТОВИЛ САНДВИЧИ С ВЕТЧИНОЙ НА МОЕЙ КУХНЕ, НЕ ИСПРОСИВ НА ТО РАЗРЕШЕНИЯ, И Я НАМЕРЕН ПРОИЗВЕСТИ ИНВЕНТАРИЗАЦИЮ КЛАДОВОЙ НА ПРЕДМЕТ НАНЕСЕННОГО ИМ УЩЕРБА. НАДЕЮСЬ, ЭТИ БЕЗОБРАЗИЯ БОЛЬШЕ НЕ ПОВТОРЯТСЯ. ШЕФ-ПОВАР ХЭЧЕТТ».

Дорогой Данни обжился в поместье. Судя по всему, ему понравились как кров, так и стол.

Безумие, да и только. Этану хотелось бы рассмеяться, но губы не изогнулись даже в улыбке. Во рту пересохло. Ладони стали влажными от пота.

Он вернулся к письму Йорна: «ФРИК ГОТОВИТ СЕБЕ ПОТАЙНОЕ УБЕЖИЩЕ В ОРАНЖЕРЕЕ… ВАШ ДРУГ УИСТЛЕР ПРИВЛЕК К ЭТОМУ МОЕ ВНИМАНИЕ… МАЛЬЧИКИ ИГРАЮТ В РОБИНЗОНА КРУЗО… ВАШ ДРУГ УИСТЛЕР ДЕЙСТВУЕТ МНЕ НА НЕРВЫ…»

Во время битвы Ханны с болезнью Этан, как никогда раньше, чувствовал себя совершенно беспомощным. Он всегда мог позаботиться о людях, которые не были ему безразличны, сделать для них все, что требовалось. Но он не мог спасти Ханну, самого дорогого ему человека.

И теперь он вновь чувствовал, что контроль за ситуацией выскальзывает у него из рук. С первоклассной системой безопасности, с охранниками на посту, с выполнением всех необходимых требований по защите поместья, со всем усердием, он не мог удержать Данни вне поместья, вне особняка. Человек или призрак, или некая сила, которой еще не придумано название, Дан-

ии имел какие-то отношения с Райнердом и, скорее всего, с профессором, о котором Райнерд упоминал в сценарии. Данни, возможно, был элементом угрозы, и он насмехался над Этаном, доказывая, что здесь никто не может полагать себя в полной безопасности.

Если бы Этан не смог уберечь Ченнинга Манхейма, если бы кто-то, несмотря на все принятые меры, смог бы добраться до Лица, он бы подвел не только своего босса, но и этого дорогого ему мальчишку, который остался бы без отца. Фрика отдали бы матери, занятой только собой, и он стал бы еще более одиноким.

Этан, сам того не ведая, отошел от компьютера. Не мог сидеть, не мог стоять, ему хотелось действовать, что-то делать, да только он не знал, что.

Он нажал на телефонном аппарате клавишу «ИНТЕРКОМ» и набрал номер библиотеки.

— Фрик, ты еще там? — выждал паузу. — Фрик, ты слышишь меня?

В голосе мальчика слышались тревога и любопытство:

— Кто говорит?

— Никого здесь нет, кроме отслуживших свое копов. Ты выбрал книгу?

— Еще нет,

— Не тяни с этим.

— Дайте мне еще пару минут.

Когда Этан отщелкнул клавишу «ИНТЕРКОМ», на телефонном аппарате сначала замигала, потом загорелась устойчиво индикаторная лампочка. На линии 24.

Этан посмотрел на подарки, выложенные на столе между компьютером и телефонным аппаратом. Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти…

Его взгляд вернулся к телефонному аппарату. Индикаторная лампочка. Линия 24.

Едва слышный голос, доносящийся с обратной стороны Луны, который прошлым вечером он полчаса слушал по этому телефонному аппарату, с тех пор отдавался в его сердце. И еще слабый голос, который он вроде бы слышал этим утром в кабине лифта, звучащий вместо музыки из динамика громкой связи.

Банка из-под пирожных, набитая фишками для «Скрэббл», книга «Лапы для размышлений», сшитое яблоко с глазом внутри…

В кабине лифта он нажал на кнопку «СТОП» не для того, чтобы подольше послушать голос. У него возникло ощущение, что, спустившись в гараж, гаража он там не найдет. Только плещущуюся черную воду. Или пропасть.

И одновременно он чувствовал: эта абсурдная фобийная реакция являла собой сублимацию более реального страха, наличие которого он не хотел признавать. И вот теперь ему стало ясно: еще чуть-чуть, и он поймет, что же это за страх.

Внезапно он понял, что воспринимаемая им реальность — осколки цветного стекла в трубке калейдоскопа. И рисунок, который он видел всегда, вот-вот изменится, станет другим, завораживающим и страшным.

Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти…

Линия 24, занятая.

Далекий голос, эхом звучащий в памяти, меланхолический, как крики чаек в тумане: «Этан, Этан…»

Телефонные звонки из мира мертвых.

Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти…

Индикаторная лампочка: крошечная копия светового купола над больницей Госпожи Ангелов, последняя из телефонных линий, последняя ниточка, последний шанс, последняя надежда.

Этан уловил аромат роз. В его квартире роз не было.

Перед мысленным взором возникли розы на ее могиле: красно-золотистые бутоны на мокрой траве.

Аромат усилился. Настоящий, не воображаемый, более сильный, чем в магазине «Розы всегда».

По коже поползли мурашки, волосы на затылке встали дыбом, не от обыденного страха, от смиренного трепета. Скрутило желудок.

У него не было ключа от запретной комнаты за синей дверью, где автоответчик записывал все звонки по линии 24. Внезапно он понял, что никакие ключи ему и не нужны.

Повинуясь интуиции, которой доверял, пусть и не мог найти логического объяснения, Этан выбежал из квартиры и по черной лестнице взлетел на третий этаж.