Сказания умирающей Земли. Том III Вэнс Джек

Вармус почесал щеку; на его притворно-туповатом лице отразилось полное непонимание: «Не может быть! Судно крупнее трех экипажей, вместе взятых!»

«Совершенно верно, но трюмы занимают много места».

Вармус недовольно крякнул: «Нужно еще что-нибудь придумать».

«Не вижу в сложившейся ситуации никаких недостатков, – возразил Кугель. – Если вы сами пожелаете лететь на „Авентуре“, можете занять койку на форпике».

Вармус покачал головой: «Проблема не в этом. Нужно освободить места для дополнительных пассажиров. По сути дела, я намеревался использовать с этой целью каюту на корме – зачем она вам или мне? В конце концов, мы с вами бывалые путешественники и не привыкли нежиться в роскоши…»

Кугель поднял руку: «Вы неправы! Именно потому, что мне пришлось пережить множество невзгод и лишений, я высоко ценю удобства цивилизации. Все места на „Авентуре“ заняты. Мы больше не можем предлагать каюты первого класса».

Вармус демонстрировал ослиное упрямство: «Прежде всего, я не могу предоставить повара и стюарда, если им предстоит обслуживать всего лишь шестерых пассажиров и вас. Значит, обязанности такого персонала придется выполнять вам».

«О чем вы говорите? – воскликнул Кугель. – Будьте так добры, вспомните условия нашего договора! Я – капитан, а не стюард и не повар».

Вармус глубоко вздохнул: «Кроме того, я уже продал еще четыре места „первого класса“ – ага! Вот они! Доктор Лаланке и его спутники».

Обернувшись, Кугель увидел высокого угрюмого господина с нездоровым бледно-свинцовым оттенком кожи, густой черной шевелюрой, вопросительно приподнятыми черными бровями и остроконечной черной бородкой.

Вармус представил его: «Кугель, перед вами доктор Лаланке, знаменитый ученый и мудрец».

«Вы мне льстите!» – поклонился Лаланке.

За доктором следовали вереницей, медленными длинными шагами, неподвижно опустив руки вдоль узких бедер подобно механическим куклам или сомнамбулам, три девушки, каждая еще бледнее доктора Лаланке; их непроницаемо плотные черные волосы были коротко подстрижены.

Кугель переводил взгляд с одной девушки на другую: они были почти одинаковы или даже совершенно одинаковы – у всех трех были одни и те же большие серые глаза, широкие скулы и впалые щеки, сходившиеся к маленьким острым подбородкам. Они носили облегающие белые бриджи, свидетельствовавшие о не слишком женственной форме их ног и бедер, а также бледно-зеленые кофты, опоясанные в талии. Девушки остановились за спиной доктора Лаланке и неподвижно смотрели в сторону реки, ничего не говоря и не проявляя никакого интереса к происходящему.

«В высшей степени необычные существа!» – подумал Кугель.

Доктор Лаланке обратился к Вармусу: «Перед вами три компонента моего небольшого одушевленного табло – если угодно, считайте их мимами. Их зовут Сущь, Скася и Рлысь, хотя я не имею представления, кто из них кто, а им, по всей видимости, все равно. Я рассматриваю их как своих подопечных. Они пугливы и чувствительны и будут рады разместиться поодаль от посторонних глаз в большой каюте, о который вы упомянули».

Кугель тут же сделал шаг вперед: «Одну минуту! Кабину на корме „Авентуры“ занимает капитан – другими словами, я. На борту есть места для шестерых пассажиров первого класса. Но пассажиров теперь десятеро. Вармус, вы обязаны сейчас же исправить свою ошибку!»

Потирая подбородок, Вармус поднял глаза к небу: «Солнце уже восходит, а нам нужно прибыть к Роднику Фиркле до наступления темноты. Предлагаю осмотреть каюты „первого класса“ и подумать о том, как можно было бы решить возникшую проблему».

Вармус, Кугель и пассажиры первого класса направились к кипарисовой роще, где скрывалась «Авентура». По пути Вармус вкрадчиво убеждал Кугеля: «В таком предприятии, как наше, иногда приходится идти на небольшие уступки ради общего дела. Поэтому…»

Кугель безапелляционно прервал его: «Не пытайтесь меня задобрить! Никаких уступок!»

Вармус с сожалением покачал головой: «Кугель, вы меня разочаровываете. Не забывайте о том, что я помог вам приобрести судно, причем рискуя своей репутацией!»

«Решающую роль сыграли мое планирование и моя магия! Вы всего лишь тянули веревку. Учтите также, что в Каспаре-Витатус мы расстанемся. Вы продолжите путь в Торкваль, а я полечу на юг на своем судне».

Вармус пожал плечами: «Не предвижу никаких трудностей – кроме тех, которые нам предстоит преодолеть через несколько минут. Необходимо определить, кто из пассажиров „первого класса“ согласится занять место в колесном экипаже, а кто будет упрямо настаивать на своем».

«Разумный подход, – согласился Кугель. – В вашем деле есть свои хитрости, которым мне придется учиться на своем опыте».

«Вот именно. А теперь о тактических методах: должно возникать впечатление, что мы придерживаемся одного и того же мнения. В противном случае пассажиры начнут восстанавливать нас друг против друга, и мы не сможем контролировать ситуацию. Так как предварительное обсуждение любого возникающего вопроса невозможно, давайте сигнализировать о своем мнении следующим образом: кашлянув, мы будем сообщать, что, по нашему мнению, пассажира следует оставить на судне, а шмыгнув носом – о том, что его лучше поместить в колесном экипаже».

«Договорились!»

Приблизившись к судну, пассажиры остановились, скептически разглядывая его. Перрукиль, мелкий тощий субъект с горящими глазами, словно сделанный из одних нервов и костей, посмел даже предположить, что его пытаются обмануть: «Вармус, что вы затеяли? Взяли наши терции, а теперь собираетесь оставить нас в каютах заброшенного корабля, после чего потихоньку смоетесь со всем вашим караваном? Так, что ли? Предупреждаю: я не вчера родился!»

«Как правило, корабли не плавают по суше», – пробормотал эстет Клиссум.

«Совершенно верно! – подтвердил Вармус. – Благодаря магии Кугеля, однако, это судно безопасно и беспрепятственно плывет по воздуху».

Кугель строго произнес: «В связи с тем, что допущена достойная сожаления ошибка, проезда на борту „Авентуры“ ожидают десять человек, тогда как в имеющихся каютах поместятся только шестеро. Четырем пассажирам предлагается ехать в колесном экипаже „первого класса“, во главе каравана – перед ними откроется ничем не загороженный вид на окрестности. Поэтому позвольте спросить: у кого из вас наблюдаются приступы головокружения или чрезмерная боязнь высоты?»

Перрукиль практически пританцовывал, подстегиваемый эмоциональными спазмами: «Не смирюсь ни с каким ухудшением условий! Я первый заплатил за проезд, и Вармус гарантировал мне первоклассное обслуживание! Если потребуется, я могу привести констебля, засвидетельствовавшего сделку – он подтвердит обоснованность моих претензий».

Вармус многозначительно кашлянул – Кугель отозвался таким же кашлем.

Эрмольда отвела Вармуса в сторону и настойчиво прошептала ему на ухо несколько слов, заставивших Вармуса схватиться обеими руками за свои золотистые кудри. Встретившись глазами с Кугелем, он резко кашлянул.

Клиссум сказал: «У меня нет выбора, я подчиняюсь неизбежности! Придорожная пыль для меня нестерпима – я начну хрипеть, задыхаться и корчиться в астматических судорогах».

Перрукиля, по всей видимости, оскорбляли произношение нараспев и эпикурейские манеры Клиссума. Он вызывающе обронил: «Если у вас настолько хрупкое здоровье, зачем вы пустились в дальний путь по караванным тропам?»

Обратив глаза к небу, Клиссум ответил самым звучным тоном: «В то время, как безвозвратно проходят последние секунды моего бытия на этой умирающей планете, я не поддаюсь унынию, не позволяю себе погрузиться в отчаяние! Здесь еще возможны славные подвиги, мир еще полон чудес! Я – пилигрим, совершающий паломничество длиной в целую жизнь, я вечно пребываю в поиске – здесь, там, везде – в поиске того неуловимого свойства, которое…»

«Какое отношение все это имеет к вашей астме?» – нетерпеливо вмешался Перрукиль.

«Взаимосвязь в данном случае носит как косвенный, так и непосредственный характер. Я поклялся, что, невзирая ни на что, буду петь свои оды на Фестивале, даже если лицо мое побагровеет а астматическом припадке. И когда я узнал, что смогу путешествовать в чистом воздухе, высоко над землей, радости моей не было предела!»

«Вот еще! – пробормотал Перрукиль. – Чт, если мы все страдаем астмой? Вармус никого не позаботился об этом спросить».

Пока продолжался этот спор, Вармус прошептал Кугелю на ухо: «Эрмольда призналась в беременности! Она опасается того, что толчки и сотрясения экипажа могут привести к самым нежелательным последствиям. Ничего не поделаешь – ей предстоит возлежать на подушках на борту „Авентуры“».

«Вы правы», – откликнулся Кугель.

Их внимание привлек беззаботный смех Иванелло, говорившего: «Я полностью доверяю Вармусу! Знаете, почему? Потому что я уплатил двойную цену за лучшие доступные удобства, каковые, согласно его обещанию, я могу выбрать по своему усмотрению. Следовательно, я выбираю каюту на корме! Кугель может ночевать с караванными служащими».

Кугель отчетливо шмыгнул носом и заявил не допускающим возражений тоном: «В данном случае Вармус имел в виду исключительно колесные экипажи. Такому молодому человеку, как вы, доставит удовольствие возможность время от времени спрыгивать на землю и прогуливаться, собирая ягоды по пути. Каюты „Авентуры“ зарезервированы для разборчивых пассажиров, заслуживших высокую репутацию – таких, как Клиссум и Эрмольда».

«Вы сомневаетесь в моей репутации? – возмутился экклезиарх Голф Раби. – Я изучил четыре бесконечности и состою действительным членом Коллегии. Я привык к тому, чтобы мне оказывали особое предпочтение. Кроме того, мне нужна тишина, чтобы я мог предаваться медитации – то есть, меня следует разместить в каюте».

Шурша одеждами и распространяя вокруг себя кисловатый запах, Ниссифера выступила на пару шагов вперед и произнесла странным гортанным полушепотом: «Я полечу на корабле. Любой, кто попытается мне помешать, будет запятнан».

Закинув голову, Иванелло смерил эту особу надменным взглядом из-под полуопущенных век: «Запятнан? Что вы имеете в виду?»

«Вам не терпится узнать?» – прошептала Ниссифера.

Кугель внезапно встревожился и обвел глазами присутствующих: где были доктор Лаланке и его подопечные? Мучимый опасениями, Кугель взбежал по трапу на палубу.

Опасения оправдались. Три одинаковые девушки заняли каюту на корме. Доктор Лаланке стоял у входа и жестикулировал. Заметив Кугеля, он раздраженно воскликнул: «Непослушные маленькие бестии! Как только им приходит в голову какой-нибудь каприз, с ними невозможно справиться! Должен признаться, я просто выхожу из себя!»

«Тем не менее, они должны покинуть мою каюту!»

Лаланке кисло усмехнулся: «Ничего не могу поделать. Убеждайте их сами – может быть, у вас что-нибудь получится».

Кугель зашел в каюту. Три девицы сидели на койке и глядели на него большими серыми глазами. Кугель указал на дверь: «Выходите сейчас же! Это капитанская каюта, я – капитан».

Словно по сигналу, все три девушки подтянули ноги под скамью и обняли колени руками. «Да-да, все это очаровательно, – отреагировал Кугель. – Не уверен, однако, в том, что подобные бесполые маленькие создания соответствуют моим вкусам. В надлежащих обстоятельствах я не прочь был бы поэкспериментировать, но не со всеми тремя сразу, это не позволило бы мне сосредоточиться. А теперь воспользуйтесь своими хрупкими ножками и выходите на палубу – или мне придется вас вытолкать!»

Девицы сидели неподвижно, как три совы.

Кугель вздохнул: «Что поделаешь? Придется вас вытаскивать». Он уже направился к койке, когда снаружи послышался голос Вармуса: «Кугель, где вы? Нужно принимать решения!»

Вернувшись на палубу, Кугель обнаружил, что пассажиры «первого класса» уже взошли по трапу и спорили, не пуская друг друга в каюты. Вармус обратился к Кугелю: «Мы больше не можем задерживаться! Я приведу сюда караван – судно полетит за первым экипажем».

«На борту слишком много людей! – в отчаянии возопил Кугель. – Четверо должны спуститься и занять места в экипажах! Тем временем доктор Лаланке и его труппа самовольно заняли мою каюту!»

Вармус пожал широкими плечами: «Вы – капитан, вам достаточно отдать соответствующие приказы. Тем временем отвяжите все швартовы, кроме одного, и проследите за тем, чтобы ваша магия работала, как следует».

Вожатый каравана спустился на землю. «Подождите! – закричал Кугель. – Где стюард? Кто будет готовить и подавать блюда?»

«Всему свое время, – отозвался Вармус. – Приготовьте полдник сами – вам все равно нечего делать. Так что поднимайте трап! Готовьтесь к отъезду!»

Сплюнув от досады, Кугель привязал к стволу кипариса трос, продеый в кольцо на носу судна, после чего освободил и сложил в бухты на борту остальные швартовы. С помощью доктора Лаланке и Клиссума он затащил на палубу трап.

По дороге приблизился караван. Вармус отвязал трос от кипариса, и невесомое судно плавно поднялось в воздух. Вожатый каравана привязал трос к задней перекладине головного экипажа, запряженного двумя фарлоками-тяжеловозами из породы черных колоколорогов. Вармус без лишних слов взобрался на козлы экипажа, и караван двинулся по прибрежной дороге.

Остановившись на средней палубе, Кугель посмотрел по сторонам. Пассажиры выстроились вдоль поручней, поздравляя друг друга с удачным способом передвижения. Между ними уже возникло нечто вроде атмосферы товарищества – не разделяла это настроение лишь Ниссифера, сидевшая в неуклюжей позе на крышке люка, ведущего в трюм. Впрочем, доктор Лаланке тоже предпочитал стоять поодаль от других, облокотившись на поручень. Кугель присоединился к нему: «Вам удалось вывести своих подопечных из моей каюты?»

Доктор Лаланке сокрушенно покачал головой: «Любопытные существа, невинные и непосредственные, они подчиняются только собственным потребностям».

«Но не могут же они не выполнять ваши недвусмысленные указания?»

Каким-то удивительным образом доктор Лаланке умудрился придать лицу одновременно извиняющееся и насмешливое выражение: «Так может показаться со стороны. Я нередко задаю себе вопрос: за кого они меня принимают? В любом случае, своим хозяином они меня не считают».

«В высшей степени любопытно! Каким образом они оказались под вашей опекой?»

«Что ж, прежде всего вам следовало бы знать, что я унаследовал огромное состояние. Я живу на берегу реки Сцонглеи, неподалеку от Старого Ромарта. Моя усадьба построена из редких пород дерева: тарринха, сетчатого дифоно, скиля, пурпурного транка, камфера и дюжины других. Окруженный роскошью, я мог бы вести легкую жизнь; тем не менее, для того, чтобы как-то оправдать свое существование, я занимаюсь описанием биографий и достижений великих чародеев. У меня хранится достопримечательная коллекция связанных с ними редкостей и чудодейственных артефактов», – пока он говорил, взгляд доктора сосредоточился на «брызгосвете», украшавшем шляпу Кугеля.

Кугель осторожно спросил: «Значит, вы сами – чародей?»

«Увы! Для этого мне не хватает способностей. Иногда мне удается запомнить какое-нибудь пустячное заклинание, отгоняющее кровососущих насекомых или успокаивающее рычащих собак, на такая магия, как ваша – позволяющая судну плыть по воздуху – мне недоступна. Тем временем, раз уж мы завели разговор о волшебстве, не могу не обратить внимание на предмет, сверкающий на вашем головном уборе: от него исходит безошибочная магическая эманация!»

«У этой безделушки сложная история. Я мог бы вам рассказать ее в другое, удобное для этого время, – уклонился Кугель. – В настоящий момент, однако…»

«Разумеется! Вас гораздо больше интересуют „мимы“, как я их называю. Вполне возможно, что их первоначальное назначение состояло именно в том, чтобы устраивать бессловесные представления».

«Больше всего меня интересует способ изгнать их из моей каюты».

«Мой рассказ не займет много времени, хотя сначала я должен упомянуть о Великом Мофоламе позднего восемнадцатого эона. Архичародей Моэль Лель-Лайо обитал во дворце, вырезанном из цельной глыбы лунного камня. Даже в наши дни, прогуливаясь по равнине Серых Теней, можно найти пару его осколков. Занимаясь раскопками древних склепов, я нашел камбентовый ларец, содержавший три статуэтки из растрескавшейся, выцветшей, покрытой пылью тысячелетий слоновой кости – каждая высотой не больше пальца. Я взял эти фигурки к себе в усадьбу и хотел промыть их, но они впитывали всю льющуюся на них воду. В конце концов я опустил их в бассейн, чтобы они успели вымокнуть за ночь. Наутро я обнаружил трех девиц, находящихся теперь на борту вашего судна. Я присвоил им имена Сущь, Скася и Рлысь в честь Трацинтийских граций и попробовал научить их говорить. Но они ни разу не издали ни звука – даже между собой они не обмениваются ни словом.

Причудливые, неизъяснимо привлекательные существа! Я мог бы описывать их поведение часами… Я называю их «мимами», потому что время от времени на них находит особое настроение: они начинают вставать в позы, красоваться и подражать сотням всевозможных телодвижений, устраивая целые представления, смысл которых для меня непостижим. Я научился позволять им поступать по-своему, а за это они позволяют мне их содержать».

«Все это замечательно, – кивнул Кугель. – Но отныне мимам позднего восемнадцатого эона предстоит столкнуться с современной реальностью, олицетворенной моей персоной. Предупреждаю вас: вполне возможно, что мне придется выгнать их из каюты, прибегнув к насилию!»

Доктор Лаланке скорбно пожал плечами: «Не сомневаюсь, что при этом вы постараетесь соблюдать всю возможную осторожность. Что вы намерены сделать?»

«Для предварительных размышлений не осталось времени!» – Кугель решительно направился к двери капитанской каюты и распахнул ее. Три девицы, как прежде, сидели на койке, рассматривая Кугеля с бесстрастным любопытством.

Кугель сделал шаг в сторону и указал на открытую дверь: «Вставайте и уходите! Сейчас же! Вон отсюда! Мне пора прилечь и отдохнуть».

Ни одна из девиц не пошевелилась. Кугель подошел к ним и взял за предплечье крайнюю правую. Помещение тут же наполнилось стремительным движением – Кугель и опомниться не успел, как вылетел из каюты головой вперед.

Разъяренный, Кугель снова забежал внутрь и попытался схватить ближайшую из трех девушек. Сохраняя самое серьезное и спокойное выражение лица, она ускользнула от его хватки, и снова каюту заполнил вихрь фигур, подобный трепещущему танцу теней на стенах и на потолке. Наконец Кугелю удалось схватить одну из девиц сзади и вынести ее на палубу. Он тут же ощутил сильный толчок в спину; ему пришлось отпустить пленницу, чтобы удержаться на ногах, и вынесенная из каюты девица сразу вернулась внутрь.

Помимо доктора Лаланке, за происходящим уже наблюдали другие пассажиры. Они смеялись, обмениваясь шутливыми замечаниями; во всеобщей забаве не участвовала только Ниссифера. Доктор Лаланке наставительно произнес, подтверждая собственные наблюдения: «Видите, что происходит? Чем грубее с ними обращаются, тем решительнее они сопротивляются».

«Рано или поздно им захочется есть, и они выйдут, – процедил сквозь зубы Кугель. – А тогда мы посмотрим, кто останется на палубе».

Доктор Лаланке покачал головой: «Не слишком на это надейтесь. Они редко и мало едят – лишь время от времени соглашаются закусить кусочками фруктов или пирожных, запивая глотком вина».

«Постыдитесь, Кугель! – вмешалась Эрмольда. – Неужели вы намерены обречь на голодовку трех несчастных девушек, и так уже бледных и тощих?»

«Если им не нравится голодать, пусть выходят из моей каюты!»

Экклезиарх поднял поразительно длинный, белый и костлявый указательный палец с желтым морщинистым ногтем: «Кугель, вы заботитесь о своих удобствах так, словно вы – нежная оранжерейная орхидея. Почему бы, хотя бы раз в жизни, не восстать против тирании физиологических нужд? Могу предоставить вам трактат, посвященный этому вопросу».

Клиссум произнес: «В конечном счете невозможно не придти к выводу, что вам следует уделять удобствам пассажиров больше внимания, чем своим собственным. Кроме того, не забывайте, что Вармус гарантировал нам ежедневный обед из пяти или шести аппетитных блюд. Солонце давно взошло – вам пора по меньшей мере заняться приготовлением полдника».

Когда Кугель обрел, наконец, дар речи, он сказал: «Если Вармус предоставил вам такие гарантии, пусть Вармус и занимается приготовлением блюд».

Перрукиль начал возмущаться, но Кугель был неумолим: «Мои проблемы имеют для меня первостепенное значение!»

«В таком случае, что нам делать?» – вопросил Перрукиль.

Кугель указал на планширь: «Спуститесь по тросу и пожалуйтесь Вармусу! Так или иначе, меня больше не беспокойте».

Перрукиль промаршировал к бушприту и поднял крик.

Вармус повернул к нему большое круглое лицо: «В чем проблема?»

«Проблема в Кугеле. И она требует безотлагательного решения».

Вармус терпеливо остановил караван, притянул судно тросом к земле и взобрался на палубу: «Так в чем же дело?»

Перрукиль, Клиссум и Кугель заговорили одновременно; Вармус поднял руку: «По одному, будьте добры! Перрукиль, на что вы жалуетесь?»

Перрукиль указал на Кугеля дрожащим пальцем: «Он бездушен, как камень! Он отказывается готовить блюда и не уступает помещения тем, кто так дорого за них заплатил!»

Вздохнув, Вармус спросил: «Так что же, Кугель? Как вы объясняете свое поведение?»

«Мое поведение ни в каких объяснениях не нуждается. Выгоните сумасшедших девиц из моей каюты – в противном случае „Авентура“ больше не будет следовать за караваном и поплывет по воздуху под парусами туда, куда дует ветер».

Вармус повернулся к доктору Лаланке: «Ничего не поделаешь, придется подчиниться требованиям Кугеля. Позовите девушек на палубу».

«Но где, в таком случае, мы будем спать?»

«На полубаке есть три койки для команды, их могут занять ваши подопечные. В мастерской плотника, на форпике, есть еще одна койка – там тихо, и она вполне устроит достопочтенного Голфа Раби. Эрмольду и Ниссиферу мы разместим в левобортных каютах, Иванелло и Перрукиля – в каютах по правому борту, а вы разделите с Клиссумом каюту, рассчитанную на двух пассажиров. Таким образом все проблемы будут решены – так что позовите девиц».

Доктор Ланке с сомнением возразил: «В том-то и дело! Они не желают выходить! Кугель дважды пытался их выгнать, и дважды они выгоняли его самого».

Иванелло, лениво прислонившийся к поручню, прибавил: «О, это было презабавное зрелище! Кугель вылетел из каюты так, словно пытался перепрыгнуть с разбега широкую канаву!»

Доктор Лаланке вступился за девушек: «Скорее всего, они неправильно истолковали намерения Кугеля. Предлагаю зайти в капитанскую каюту втроем. Вармус, ступайте вперед, я за вами, а Кугель последует за мной. Позвольте мне объясниться с мимами жестикуляцией».

Все трое зашли в каюту, где три девицы продолжали скромно сидеть на койке. Доктор Лаланке продемонстрировал им последовательность жестов; три девушки тотчас же вышли из каюты одна за другой, всем своим видом выражая беспрекословную покорность.

Вармус в замешательстве покачал головой: «Не понимаю, чем была вызвана суматоха! Кугель, вам больше не на что пожаловаться?»

«Скажу только одно: теперь „Авентура“ может снова лететь за караваном».

Клиссум погладил пухлый подбородок: «Так как Кугель отказывается работать в камбузе, кто будет готовить и подавать обещанные вами гастрономические шедевры?»

Перрукиль мстительно прибавил: «Кугель предложил поручить обязанности повара вам, господин Вармус!»

«Кугель прекрасно знает, что у меня есть более существенные обязанности, – сухо отозвался Вармус. – Похоже на то, что мне придется назначить стюарда исключительно для обслуживания пассажиров воздушного судна». Нагнувшись над планширем, вожатый каравана прокричал: «Пришлите сюда Поррейга!»

Три девицы внезапно исполнили головокружительные акробатические номера, затем, крадучись – нечто вроде зловещего синхронного балета, закончив издевательскими взглядами и презрительными жестами в адрес Кугеля. Доктор Лаланке истолковал их перемещения: «Они выражают некую эмоцию или, точнее, свое отношение к происходящему. В чем именно оно заключается, не посмею определить».

Кугель высокомерно отвернулся – что позволило ему заметить шлейф коричневой атласной плащаницы, исчезнувший в капитанской каюте, дверь которой тут же захлопнулась.

Кугель яростно обратился к вожатому каравана: «Закутанная с головы до ног женщина, Ниссифера, только что проскочила в мою каюту!»

«Пора положить конец этому безобразию!» – решил Вармус. Громко постучав в дверь каюты, он позвал: «Мадам Ниссифера, будьте любезны удалиться и занять отведенное вам место!»

Изнутри раздался едва слышный гортанный полушепот: «Я останусь здесь, мне нужна темнота».

«Это невозможно! Капитанская кабина отведена Кугелю!»

«Кугелю придется ночевать в другом месте».

«Мадам, я очень сожалею, но Кугелю и мне придется зайти в каюту и отвести вас к назначенному вам спальному месту».

«Я вас запятнаю».

Голубые глаза Вармуса растерянно обратились к Кугелю: «О чем она говорит?»

«Понятия не имею! – пожал плечами Кугель. – Как бы то ни было! На борту моего судна правила должны выполняться неукоснительно. Прежде всего и превыше всего!»

«Совершенно верно! Если каждый будет делать все, что захочет, наступит полный беспорядок».

«Рад, что мы согласны хотя бы в этом! Заходите в каюту! Я решительно последую за вами!»

Вармус поправил блузу, натянул шляпу покрепче на золотистые кудри, распахнул дверь каюты и сделал шаг вперед; Кугель тоже приготовился зайти… Послышался сдавленный возглас – Вармус отшатнулся, налетев спиной на Кугеля, но к тому времени Кугель сам уже чуть не задохнулся от едкой вони, настолько отвратительной и всепроникающей, что у него свело скулы и заныли все зубы.

Пошатываясь, Вармус отбежал к поручню и облокотился на него, тяжело дыша и тупо глядя в пространство, после чего с выражением человека, смертельно уставшего от всего на свете, направился туда, где лежал вытащенный на палубу трап, спрыгнул на землю и обменялся парой слов с подоспевшим Поррейгом. Стюард вскочил на борт, Вармус высвободил обмотанный вокруг камня трос, и «Авентура» снова взмыла в воздух.

Немного поразмыслив, Кугель подошел к доктору Лаланке: «На меня произвела большое впечатление ваша учтивость, и я хотел бы ответить вам тем же. Вы и ваши подопечные можете теперь занять капитанскую каюту».

Лицо доктора помрачнело пуще прежнего: «Противоречивые инструкции приведут девушек в замешательство. При всем своем легкомыслии они очень чувствительны и могут не на шутку огорчиться. Насколько я понимаю, три койки на полубаке им подойдут как нельзя лучше».

«Как вам угодно!» Кугель прошелся вдоль левого борта и обнаружил, что каюту, освобожденную Ниссиферой, занял экклезиарх Голф Раби, тогда как в мастерской плотника устроился стюард Поррейг.

Прошипев сквозь зубы несколько забористых ругательств, Кугель нашел в кладовой старую подушку и потасканный матрас, соорудил нечто вроде палатки на полубаке и поселился в ней.

Русло Большого Чейнга лениво поворачивало то налево, то направо по обширной долине, покрытой полями, размеченными древними каменными оградами и редкими впадинами притоков; местами каменные фермерские дома ютились поближе один к другому под прикрытием деревьев с черной перистой листвой, а иногда и развесистых дубов с темно-синими кронами. По бокам изрытые дождями и ветром холмы купались в красных солнечных лучах, отбрасывая черные тени в форме полумесяцев там, где в обрывистых склонах образовались впадины.

Весь день караван следовал вдоль берега реки, минуя поселки Духодвор, Трунаш и Склив. Перед заходом Солнца путники разбили лагерь на прибрежном заливном лугу.

Когда багровый солнечный диск уже скрывался за гребнем холмов, караванные служащие развели огромный костер, и путешественники собрались вокруг него, чтобы согреться – вечером поднялся холодный ветер.

Пассажиры «первого класса» поужинали неприхотливыми, но сытными блюдами, которые даже эстет Клиссум признал съедобными – все, кроме Ниссиферы, не выходившей из капитанской каюты, и мимов – три девушки уселись по-турецки на лугу рядом с «Авентурой» и смотрели, как завороженные, на пламя костра. Иванелло вышел из каюты в роскошном костюме: на нем были свободные брюки из плетеных золотистых, янтарных и черных саржевых нитей, безупречно подогнанные черные сапоги и свободная блуза оттенка слегка закопченной слоновой кости, расшитая золотыми цветочными узорами. В мочке его правого уха висела блестящая цепочка длиной сантиметров восемь, а на конце цепочки болтался шарик из молочно-белого опала, не меньше двух сантиметров в диаметре: драгоценность, приковавшая внимание трех мимов в такой степени, что они, казалось, погрузились в транс.

Вармус щедро наливал вино, и путники завязали оживленный дружеский разговор. Один из «экипажных» пассажиров, некий Анск-Давеско, воскликнул: «Вот мы здесь сидим, незнакомцы, волей-неволей оказавшиеся в одной компании! Предлагаю каждому, по очереди, представиться и рассказать о себе – о том, кто он, откуда, чем занимается – ну, и что-нибудь о своих достижениях».

Вармус хлопнул в ладоши: «Почему нет? Можно начать с меня. Мадлик, налей еще вина… По существу, история моей жизни проста. Мой отец содержал птичник в местечке под названием Болотистая Сень, по другую сторону эстуария, напротив Порт-Пардусса. Он поставлял отборную птицу в портовые рестораны и другим местным заказчикам. Сначала я думал, что пойду по его стопам, но он женился второй раз на красотке, не выносившей запах жженых перьев. В угоду этой женщине отец забросил птичник и пытался разводить тинорыбицу в мелких прудах-питомниках – мне пришлось их самому выкапывать. Но на деревьях вокруг прудов собирались филины – они не прочь полакомиться мелкой рыбой. Их уханье так надоело новой супруге отца, что она от него сбежала с торговцем редкими благовониями. После этого мы перевозили пассажиров и грузы на пароме из Болотистой Сени в Порт-Пардусс и обратно – до тех пор, пока папаша не заснул на пароме, выпив лишнего, и наш паром отнесло течением и ветром в открытое море… С тех пор я занимаюсь караванной торговлей – остальное вам известно».

Голф Раби произнес: «Надеюсь, моя история, в отличие от биографии нашего вожатого, покажется присутствующим более вдохновляющей – в особенности молодым людям и даже таким самовлюбленным чудакам, как Иванелло и Кугель».

Иванелло, присевший поближе к девушкам-мимам, тут же отозвался: «Погодите-ка! Оскорбляйте меня сколько угодно, но не ставьте меня на одну доску с Кугелем!»

Кугель отказался удостоить это замечание каким-либо ответом.

Голф Раби отозвался только холодной усмешкой: «Я провел всю жизнь, придерживаясь строгих дисциплинарных правил, и преимущества такого регламента должны быть очевидны для всех. Еще будучи катехуменом в Нормальной семинарии Обтранка, я заслужил уважение сверстников чистотой своей логики. В качестве первопоклонника Коллегии я подготовил трактат, демонстрировавший, каким образом обжорство – в частности, злоупотребление сочными мясными блюдами – ослабляет и разлагает дух подобно тому, как сухая гниль разрушает дерево. Даже теперь, когда я пью вино, я добавляю в него три капли аспергантиума, придающего любому напитку горьковатый привкус. Теперь я вхожу в состав Совета Коллегии и мне присвоена степень пантолога Окончательного Откровения».

«Выдающееся достижение! – заявил Вармус. – Провозглашаю тост за успешное продолжение вашей карьеры – возьмите этот бокал вина без примеси аспергантиума, чтобы присоединиться к нам, не испытывая отвращения к тому, что вы пьете».

«Благодарю вас! – откликнулся Голф Раби. – Ради такого случая можно пренебречь правилами».

Кугель встал с бокалом в руке и обратился к спутникам: «Я родился в знатной альмерийской семье и унаследовал древнее поместье. Сопротивляясь несправедливости, я навлек на себя гнев злобного чародея, отправившего меня на Дальний Север, чтобы я там погиб. Но он даже не подозревал, насколько подчинение судьбе чуждо моей натуре…» – Кугель обвел взглядом лица сидевших вокруг путешественников. Иванелло щекотал соломинкой девушек-мимов. Клиссум и Голф Раби спорили, обсуждая вполголоса доктрину изоптогенеза Вогеля. Доктор Лаланке и Перрукиль сравнивали преимущества постоялых дворов Торкваля.

Слегка помрачнев, Кугель уселся на прежнее место. Вармус, объяснявший дальнейший маршрут каравана Анску-Давеско, наконец заметил молчание Кугеля и воскликнул: «Замечательно, Кугель! Любопытнейший рассказ! Мадлик, думаю, пора открыть еще пару кувшинов вина „туристического класса“. Нечасто нам случается устраивать такое празднество до наступления Фестиваля! Лаланке, вы не откажетесь показать нам одну из своих пантомим?»

Доктор Лаланке просигналил трем девушкам; озабоченные настойчивыми приставаниями Иванелло, они не сразу заметили жестикуляцию опекуна, но в конце концов вскочили на ноги и исполнили последовательность головокружительных сальто-мортале.

Иванелло подошел к доктору Лаланке и что-то пробормотал ему на ухо.

Доктор нахмурился: «Это неприличный вопрос – по меньшей мере, чрезмерно откровенный – но я могу ответить на него только положительно».

Иванелло снова наклонился к доктору и о чем-то тихо спросил. На этот раз доктор ответил ему самым ледяным тоном: «Сомневаюсь в том, что подобные идеи когда-либо приходили им в голову». Отвернувшись, доктор Лаланке продолжил беседу с Перрукилем.

Анск-Давеско принес гармонь и стал наигрывать веселую мелодию. Эрмольда, вопреки протестам испуганного Вармуса, вскочила и бодро сплясала джигу.

Закончив танец, Эрмольда отвела Вармуса в сторону и сообщила: «У меня были ложные симптомы – просто пучило живот. Конечно, мне следовало предупредить вас раньше, но я запамятовала».

«Рад слышать! – отозвался Вармус. – Кугелю эта новость тоже придется по душе, так как, в качестве капитана „Авентуры“, ему пришлось бы выполнять обязанности акушера».

Так проходил вечер. Каждый из спутников мог рассказать о себе или предложить к обсуждению ту или иную концепцию; тем временем костер догорел – от него остались только раскаленные угли.

Оказалось, что Клиссум сочинил несколько од; по настоянию Эрмольды он процитировал с драматическим выражением шесть строф из длинной поэмы под наименованием «О Время, неужели ты – исчадие трусливой подлости?», распевая каденцию после каждой строфы.

Кугель вынул колоду карт и предложил Вармусу и Анску-Давеско научить их игре в скакс, утверждая при этом, что победа и поражение в этой игре зависели исключительно от случая. Оба, однако, предпочли слушать Голфа Раби, отвечавшего на дерзкие вопросы Иванелло: «Никакой путаницы здесь нет! Коллегию иногда называют „Схождением лучей“ или даже „Ступицей“ – в шутку, разумеется. Сущность, однако, одна и та же».

«Боюсь, это выше моей головы, – признался Иванелло. – Я заблудился в джунглях терминологии».

«Ага, что я слышу? Слова непосвященного! Но любой термин становится проще простого, если его правильно объяснить!»

«Объясните же, будьте добры».

«Представьте себе колесо, каждая спица которого соответствует одной из бесконечностей, каковых может быть от двадцати до тридцати – точное число все еще дискутируется. Спицы эти сходятся в фокусе чистого разума; они скрещиваются в точке схождения и расходятся, продолжаясь в противоположных направлениях. Местонахождение этой „Ступицы“ безошибочно установлено; она расположена на территории Коллегии».

Вармус вмешался: «Как она выглядит?»

Голф Раби долго и пристально смотрел на догорающие угли. «Думаю, мне не следует отвечать на этот вопрос, – сказал он наконец. – Я не хотел бы создавать в вашем воображении ложные представления – их будет столько же, сколько слышащих меня ушей».

«Столько же, сколько половина слышащих вас ушей», – деликатно поправил экклезиарха Клиссум.

Иванелло лениво улыбнулся, глядя в ночное небо, где в зените мерцал одинокий Альфард: «Казалось бы, одной бесконечности достаточно для любого исследователя. Рассматривая множество бесконечностей, вы не чувствуете, что берете на себя непосильную задачу?»

Голф Раби обратил к молодому человеку большое продолговатое лицо: «Почему бы вам не закончить пару курсов в Коллегии? Тогда вы сами могли бы постигнуть множественность бесконечностей».

«Я подумаю о такой возможности».

Второй день пути во многом напоминал первый. Фарлоки размеренно шагали вперевалку по дороге, а налетевший с запада бриз подгонял «Авентуру», летевшую, в результате, впереди головного экипажа.

Стюард Поррейг приготовил сытный завтрак – фаршированных устриц, цукаты из кумкватов и лепешки, обсыпанные пунцовой икрой сухопутных крабов.

Ниссифера оставалась в заточении, не выходя из каюты. Поррейг принес к ее двери поднос и постучал: «Мадам Ниссифера, ваш завтрак!»

«Унесите его! – послышался хриплый шепот изнутри. – Мне не нужен завтрак».

Пожав плечами, стюард как можно скорее удалился – от «запятнанной» позавчера двери все еще исходил мерзейший запашок.

Полдник также закончился к удовлетворению пассажиров, хотя на этот раз Кугель попросил Поррейга больше не предлагать Ниссифере никаких блюд, пока она сама не появится в салоне.

Во второй половине дня Иванелло вынес на палубу лютню с длинным грифом, перевязанную бледно-голубой лентой, и спел несколько сентиментальных баллад под аккомпанемент тихих арпеджированных аккордов. Девушки-мимы подошли к нему поближе и с изумлением уставились на лютню; вопрос о том, способны ли они слышать музыку и понимают ли они вообще, в чем заключается музыкальное исполнение, стал предметом всеобщего обсуждения. Так или иначе, девушки легли на палубу животом вниз, подпирая подбородки скрещенными пальцами и наблюдая за Иванелло серыми глазами, полными, как могло показаться со стороны, немого восхищения. Осмелев, Иванелло погладил коротко подстриженные черные волосы Скаси. Две другие девушки тут же подобрались ближе, и молодому менестрелю пришлось поочередно погладить по голове Сущь и Рлысь.

Довольный собой Иванелло расплылся в улыбке и спел еще одну балладу; Кугель угрюмо наблюдал за происходящим с полубака.

На этот раз за весь день пути караван проехал мимо единственного маленького поселка, Порт-Титуса. Окружающая местность становилась заметно диковатой. Впереди возвышался массивный горный эскарп – река пробила через него узкое ущелье, и в этой теснине дороге пришлось прижиматься к самому краю воды.

Ближе к вечеру каравану повстречалась бригада дровосеков, нагружавших бревна на баржу. Вармус остановил экипажи и фургоны. Спрыгнув с козел, он пошел наводить справки и вернулся с неутешительной новостью: впереди случился оползень, и дальнейшее продвижение по прибрежной дороге стало невозможным.

Дровосеки вышли на дорогу, указывая на север, в сторону крутых холмов: «В полутора километрах отсюда отходит боковая дорога, ведущая через Провал Настройщика и дальше по Ильдийской Пустыни. Когда вы проедете по ней три километра, будет еще одна развилка – поверните направо, чтобы объехать ущелье, и в свое время вы доберетесь до озера Заол и Каспары-Витатус».

Вармус повернулся, чтобы взглянуть в сторону провала: «И насколько безопасна эта дорога?»

Старшина дровосеков ответил: «По сути дела, нам это неизвестно – в последнее время никто не спускался по Провалу Настройщика. Что само по себе, конечно, настораживает».

Другой дровосек прибавил: «В „Приюте перевозчиков“ ходят слухи о банде кочевников из Карста. Говорят, эти безжалостные дикари умеют устраивать незаметные засады – но они боятся темноты и не нападают ночью. У вас многочисленный отряд – скорее всего, вам нечего опасаться, кроме внезапной атаки из укрытия. Следует, однако, выставить дозорных и внимательно наблюдать за окрестностями».

Младший дровосек вмешался: «А как насчет скальных гоблинов? Разве они не опаснее бандитов?»

«Чепуха! – отозвался старшина. – Все это сказки, которыми детей пугают! Ты еще про перекати-чертей вспомни».

«А все равно они существуют! – упорствовал младший. – Мне про них многие рассказывали».

«Чепуха, говорю! – снова обронил старшина дровосеков. – После дюжины кружек эля в „Приюте перевозчиков“ по пути домой любому привидятся за каждым кустом гоблины и черти».

Второй дровосек задумчиво заметил: «Я придерживаюсь другого правила. Лучше держать ухо востро и побаиваться скальных гоблинов и перекати-чертей, даже если они не показываются, нежели позволить им захватить тебя врасплох».

Старшина решительно разрубил воздух ладонью: «За работу! Вы задерживаете сплетнями большой караван!» Повернувшись к Вармусу, он повторил: «Поезжайте через Провал Настройщика. Дней через восемь вы прибудете в Каспару-Витатус».

Вармус вернулся к экипажу, и караван двинулся вперед. Через полтора километра боковая дорога поднималась в холмы к Провалу Настройщика, и Вармус неохотно повернул туда, оставив позади знакомый прибрежный путь.

Боковая дорога долго петляла между холмами, углубилась в Провал Настройщика и вывела караван на плоскогорье.

К тому времени Солнце уже почти зашло. Вармус решил устроиться на ночлег там, где из рощи черных деодаров узкой струйкой вытекал ручей. Он тщательно расставил экипажи и фургоны, окружив их проволочной оградой, при малейшем прикосновении поражавшей лиловыми разрядами-молниями любого, кто попытался бы проникнуть через нее снаружи. Таким образом караван был защищен от рыщущих по ночам хунов, эрбов и вурдалаков.

Работники каравана наломали дров в роще деодаров и снова развели огромный костер. Пассажиров «первого класса» предварительно угостили ужином из трех блюд, приготовленным Поррейгом на борту «Авентуры», после чего они присоединились к «экипажным» путешественникам, закусывавшим у костра хлебом с тушеным мясом и квашеной зеленью.

Вармус налил всем вина, но не так щедро, как вечером предыдущего дня.

После ужина вожатый каравана обратился ко всем присутствующим: «Как вам известно, нам пришлось повернуть на объездную дорогу, в связи с чем не предвидится никаких неудобств и, надеюсь, никаких задержек. Тем не менее, теперь мы будем ехать по Ильдийской Пустыни, то есть по незнакомой мне территории. Потребуется система бдительного наблюдения. Главным дозорным будет Кугель, разместившийся на носу „Авентуры“. Он человек проницательный, зоркий и подозрительный; кроме того, ему практически больше нечего делать. Я буду следить за дорогой с козел головного экипажа, а Славй, так как он едет в последнем фургоне, станет нашим арьергардом. Но прежде всего мы будем полагаться на Кугеля, перед которым открывается обширный вид сверху. Вот и все, что я хотел сказать. Продолжайте закусывать и развлекаться».

Клиссум прокашлялся и выступил вперед – но перед тем, как он успел процитировать первый слог своей оды, Иванелло схватил лютню и, залихватски бряцая по струнам, принялся распевать довольно-таки вульгарную песенку. Клиссум постоял немного, обиженно улыбаясь, после чего отвернулся и сел на прежнее место.

С севера налетел порыв ветра, заставивший плясать пламя костра и на мгновение скрывший фигуру Иванелло в облаке стелющегося дыма. Иванелло беззаботно выругался, положил на землю лютню и опять занялся заигрыванием с девушками-мимами, по-прежнему загипнотизированными его музыкой. Сегодня он осмелел, но его эротические приставания – постольку, поскольку они в равной мере адресовались каждой из трех девиц – не встречали возражений.

Кугель с неодобрением наблюдал за происходящим. Повернувшись к доктору Лаланке, он пробормотал: «Иванелло побуждает ваших подопечных к распущенности».

«Вполне может быть, что таково его намерение», – согласился доктор.

«И вас это нисколько не беспокоит?»

«Ни в малейшей степени».

Клиссум снова вышел вперед и, поднимая рукописный свиток высоко над головой, с улыбкой обвел глазами собравшихся.

Иванелло, опустившийся в объятия Сущи в то время, как Рлысь прислонилась к нему с одной стороны, а Скася – с другой, наклонился к своей лютне и извлек из нее последовательность жалобных арпеджио.

Клиссум, казалось, готов был осудить вмешательство молодого человека, когда ветер направил прямо в лицо эстета струю густого дыма, в связи с чем он раскашлялся и отступил. Иванелло, опустивший голову так, что его каштановые кудри блестели отражениями языков пламени, улыбнулся и сыграл на лютне пару издевательских глиссандо.