Не один Кушанашвили Отар
А у «Любэ» есть песня со строчкой: «Тянет к людям простым».
Ужели поехали по приказу сверху, от непростых людей?
Страх как непозволительная роскошь
Для вас «холодная война» – игра слов, речение, для меня она была реальностью.
не казалось, мы живем в новом мире, но с каждым днем я вижу все больше людей, которые хотят гальванизировать старый, а я, даром, что не совсем старый, его помню, он, если без мата и образно, напоминал мост через пропасть, мост без укреплений, пропасть без моста. Я не могу, вспоминая времена, когда в школе нам втемяшивали, что американцы суть твари и хотят нас извести, – я не могу те времена вспоминать в элегантных выражениях.
Для вас «холодная война» – игра слов, речение, для меня она была реальностью.
Наш шибанутый директор школы пугал меня ядерным ударом, и я с перепугу написал письмо Брежневу, содержание приблизительно такое: не дерись, а мирись, пожалуйста, не надо драться.
Мне и вправду казалось, что верховные жрецы мало и неэффективно заботятся о мире.
Если для вас «холодная война» – не более чем фигура речи, значит, вы не ликовали по поводу сноса Берлинской стены. Клянусь, я правда думал, что наступил «рассвет нового мира»! Тогда воцарился дикий драйв, и я вполне отчетливо помню, что в одно мгновение себе внушил, что ядерной войны не будет. Что это новый старт, новое начало, новая пора. Я из запуганного газетами и учителями дичка тут же обратился в радостную «потустороннюю сущность».
Да и самый мир стал похож на радостного таланта – самородка: исчезли границы.
И долгие годы, всю мою, почитай, сознательную жизнь уже никто не говорил про противостояние.
И вот снова здорово!
Эта идиллия оказалась хрупкой, как валежник для костра, и выяснилось, что люди научились и привыкли жить в новом мире, а политики паскудные – нет. Для людей нет противной стороны, нет «другой стороны», люди нового мира даже не знали до последнего времени, что такое подозрения, это политики им напомнили, а этим… не страшен адский пламень, не страшен огонь вечной кары. Они как будто все поголовно поклонники копполовского «Апокалипсис сегодня», где войне нет альтернативы, и она красива. Я убежден, что люди миролюбивы генетически, тогда как политики специально «играют на понижение».
В газетах снова появился, по радио и ТВ снова зазвучал оборот «глубинные интересы». Замелькало слово «предатель». Хмельной воздух свободы, вольно реявший над нами, сменился черным дождем. Чрезвычайно воинственной и избыточно завиральной риторикой в ущерб даже и минимальной ее осмысленности.
Высшее напряжение умственных сил бывает разное, такое, какое мы не можем избыть в настоящие дни, оно превращает нас в издерганных параноиков, живущих на контрапункте ненависти и страха.
Вы хотите закрытых границ? Хотите рассказывать детям, что в Америке живут плохие люди, глубоко ненавидящие всех и вся, желающие их, детей, извести, умертвить? Кому паче чаяния охота возвернуться в жизнь, полную страхов и подозрений?
Сложные времена, наивное «Давайте жить дружно!», don’t, как говорится, work. Но мы уже знаем, что такое открытый мир, нас в закрытый не залучишь, ненавидеть легче, чем терпеть и любить, но гибельнее.
Осанна Путину и искреннее лицемерие
Я с большой симпатией отношусь к Илье Резнику, со значительно меньшей – к Маше Распутиной и никак не отношусь к Каю Метову (хотя когда-то мы приятельствовали), но когда я сначала читаю про то, что песня про Путина, о которой «Собеседник» упоминал в одном из недавних номеров, написана искренне, без расчета на профит, а после слушаю этот ужас, безобразие тоскливое с повышенным содержанием сахара – мне хочется всех троих окатить обсценной лексикой.
Диссонанс между ахинеей, которую несут знаменитости, и качеством продукта, каковому продукту ахинея посвящена, становится все более драматическим.
Триумвират, конечно, бронебойный: видавший виды пиит, эксцентричная, сермяжная певица из «глубины сибирских руд» и певун, стяжавший славу этюдами про интимные позиции. При этом Резник называет его композитором, на что мне тут же хотелось спросить: «А какая тогда профессия у Стиви Уандера?»
Бог наградил отдельных наших артистов таким уровнем лицемерия, что многие, не выключая автора этих строк, начинают верить в их искренность. Но мне легче, у меня это быстро проходит: в противоположность вам я встречаю этих «искренних» людей ежедень, и, когда мы наедине или в компании, они особой заботы об имидже не обнаруживают.
Все они, все без изъятия хотят барской любви, все они завидуют условной Карле Бруни, все жалуются на явный дефицит уважения со стороны власть имущих и поносят коллег, правдами и неправдами, при помощи закладывания души и продажи тела просочившихся в элиту «доверенных лиц».
Когда Хирург, предводитель избыточно патриотичных «Ночных волков», задыхаясь от восторга, пересказывает корреспондентам, как президент называет его Сашей и вообще они на короткой ноге, то его хотя бы можно понять: очевидно, что знакомство с… есть кульминация всей жизни, метафора чего-то большего, чем сама жизнь, но когда почтенный друид Резник все интервью поет осанну кормчему, а потом говорит, что «нам ничего не надо»…
Лицемеры обслуживают филистеров; и те, и другие знают, что подхалимаж – отличное топливо для продвижения, для негоции, для того, что всегда составляло смысл жизни в наших пределах – для бабла.
Но, как поет Шакира, «лизать тоже надо уметь», а уж эта фифа знает, о чем поет.
Земфира и хоругвь
Вы за меня не переживайте, я из тех пацанчиков, «в чьем голосе, когда это нужно, прекрасно звучит и отзванивает металл», я за себя постоять умею.
Я не раз и не мильон раз писал, что там, где наши артисты, подавляющее их большинство, там искренность и не ночевала. Я написал, что от всего своего неровного сердца не люблю, когда артисты лезут в политику, и что негоже Земфире размахивать флагами на концерте (украинским; в Тбилиси).
В Сети меня обдали, облили, окатили такими ледяным презрением и жгучей ненавистью, что компендиумом и моими фирменными гривуазными шуточками тут не отделаться.
Но вам придется следить за многослойностью моей мысли. Я не дебатирую вопрос, имеет ли право человек на собственную позицию и на публикацию этой позиции; я не идиот гугнивый, считать себя вправе кого-то судить есть «гадость непоправимая», но лично я считаю, что артисту – артистово, он сверчок, вот нехай и знает свой шесток. Если хочешь что-то сказать своей нервической, временами и вправду кошмарной и безнадежной Родине – говори здесь, а эти щедро проплаченные фронда, бравада (не забывайте, что гонорарам З. и Стинг бы позавидовал) – это даже не подстрекательство к смуте, это карикатура, Довлатов вместо Дрейзера, некролог в форме анекдота.
Полагаю, у меня больше оснований болеть за Украину и злиться на беспардонную историю с Крымом: я восемь лет отдал распрекрасной стране и до сих пор вхожу там (только не говорите Малахову) в десятку самых любимых ведущих. Но вот видите: то, что история с Крымом отвратна, я пишу и говорю здесь. А поехать в Таллин и махать там флагами, да за гонорар громоздкий – это и Кай Метов может. Полагаю, Земфира слишком занята, чтобы беспокоиться о такой глупости, как репутация в глазах таких недоумков, как я.
Она махала флагом, толпа одобряюще выла – это лучшая рецензия, а про погибающих прямо во время перформанса людях пусть судачат Толстой с одной стороны и Шустер с другой. Я не жду от всех, тем паче, от самобытной девушки, гибкости Макаревича, но от нее жду «любви невероломной», песен про «шла я к высокому небу не зря», против таких песен и убивцы пасуют.
Гамарджоба, белые люди
Вы этого «турбулентного высокооктанового демагога, первого из сущих» Саакашвили не знаете, а я знаю (эту виньетку я закавычил, потому что эта виньетка авторства моей великой покойной мамы, там, правда, после «демагога» через дефис звучало еще одно слово, но обойдемся, больно смачное). И могу заверить вас, что этот архетип описан еще тонким писателем Платоновым: «Всякий раз, направляясь к N….чувствовал какую-то вопиющую опереточность предстоящего».
Как мы называем таких людей сверх всего? «В каждой бочке затычка»? (Моя мама называла это по-другому, но, извините еще раз, там сплошная обсценная симфония – мама умела).
Еще в ТГУ он и мне, и всем остальным талдычил, что скромность суть ширма для бездарностей, и действовал согласно пословице: «Кто не видит тебя, пока ты сидишь, – не заметит тебя, когда ты встанешь».
Он уже тогда бывал в Тбилиси только наездами, неумолчно болтал про то, что станет большим политиком, и уже тогда мы прозывали его «бесноватым»: «он мог излучать довольство только в непосильном напряжении самодовольного словоизвержения, и чтоб всенепременно девахи пялились на него» (А. Аверченко).
Я отчетливо помню уже по тем годам, что Саакашвили действует напролом, ему самым стопроцентным образом начхать на людей, что он абсолютно глух к такой глупости, как чувство меры, и что он, уже по Довлатову, специалисту по позерам, «живет с ощущением, что летит кубарем по бесконечной лестнице».
Я не то что ни разу не удивлюсь, я убежден, что мой землячок и самого Порошенко, и наших снулых оппозиционеров полагает двуногими кротами, ему до зарезу потребны фигуранты – для буффонады, для бурлеска, в которые он превратил свою жизнь, описываемую анекдотом: «Вчера кондуктора обманул: купил билет – и не поехал».
В этом смысле он идеально рифмуется и с Каспаровым, и с Чичваркиным: крупные планы псевдоболиваров являют такую одинаковую, ослепительную, почти буддистскую пустотность, что здесь саундтрек не от Макаревича нужен, а от Шакиры с песней, где есть мною переведенная строчка «Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой…»
Я даже вижу этот танец с М. Гайдар на лобном одесском месте в День Города, в котором всегда привечали юродивых.
Допривечались.
Что сказать идиотам и скоморохам
Политика – совершенно точно не мой случай, и я не стану прятаться за рассуждения, что «политика – лишь страсти разряды».
Политика – это рвущийся в атмосферу углекислый газ, который на время сворачивает монополию мозжечков политиков.
Каждый второй наш политик похож на человека, способного наколобродить в семье и пропасть ни за понюшку табаку.
В подавляющем большинстве случаев их игра в жертв собственной безупречности нелепа, как игра наших актеров в большинстве сериалов.
Они хотят угодить верховным людям и нравиться простым людям – и в результате проваливаются между двумя стульями.
Идут по жизни, погруженные в свои фантазии, мечтают жизнь свою превратить в отполированный блокбастер, чемпионы по части волапюков, единение их с благоглупостями такого рода, что, кажется, небом хранимо.
Но жаловаться на политиков – последнее дело; это как, находясь в жерле вулкана, жаловаться на то, что вам жарковато.
Какое время – такие политики.
А время такое, что хоть отходную сам себе пой.
Тем ценнее то, как отреагировал мэр Омска Вячеслав Двораковский на устроенный местными казаками дешевый аттракцион, взывающий к самому низменному в человеке.
Казаки ведь те еще скоморохи, они установили в центре города агромадные изображения Обамы и Порошенко, и любой желающий мог пострелять во врагов из лука.
Желающих, само собой, оказалась тьма тьмущая, труба нетолченая. Псевдоинтеллектуальные забавы у нас в чести.
Любой руководитель, жаждущий популистской славы, восторженно бы идею поддержал, а то и сам бы пульнул, Жириновский и вовсе бы устроил ристалище и по плевкам.
Двораковский восхитил меня.
Вот что он сказал идиотам: «Чего можно этим достичь? На Обаму можно повлиять не тем, что мы на портрете дырку сделаем, а тем, что Россия стала сильней».
Будь я жителем Омска и будь сейчас выборы, я б проголосовал за Двораковского.
3а нормальность, за нежелание множить чрезвычайную дурь.
Я не еду в Турцию
Даже не в Советской армии, где я был занят преимущественно обороной челюсти и ребер (с обороной не справился, но о службе не пожалел ни разу), а именно в Турции я осознал, что миролюбивость в глазах придурков подпадает под определение слабохарактерности. Видите ли, будучи родом из, во всех отношениях, знойных краев, где лицедейство есть часть ДНК, я картинных лицемеров вижу за мильон верст. Вот, например, этот ваш Эрдоган, похожий, по Булгакову, на «жертву самоупоенного нигилизма», он ведь, даже когда пытается объясниться, ведет себя как неуравновешенный тренер на бровке, который понимает жизнь как игру в наперстки, как амальгаму карнавала и страдания, никаких полутонов.
Негодяи убили людей, а он вместо скорби и извинений орет, напоминая кромешного лиходея из «Карточного домика»: «Он не льет слезы. Он пьет шампанское. Я слышу хлопки пробок».
Есть ситуации, ускользающие от однозначных интерпретаций, но ведь не эта же. Ублюдки убили людей, которые ради ублюдков и старались. Какая, к черту, неоднозначность, какие, к лешему, интерпретации?
Вы забыли или блаженно не ведали, что Тифлис, где я учился, – это плавильный котел цивилизации. Там и турок полно, и я бы сказал, что среди них мало полных эрдоганов, но души этих людей, непостоянных, как Волочкова, смущены не бывают. Они заходятся от самоупоения, с ними говорить трудно, спорить смысла нет и чревато, потому что их мировоззрение строится на отрицании самой мысли, что собеседник достоин общения, а оппонент может быть прав.
Но подзатыльников они боятся; понимаете, к чему я клоню?
Когда ты даешь им отпор, они даже не удивлены, а ошарашены. А ошарашенные люди, как писал Фолкнер, бьют рекорды по увиливанию и лжи.
Вся эта история – убийство в чистом виде, а то, как ведут себя верховные турки – форменная похабень, я не слышу нормальных слов, я слышу хамскую, жлобскую брехню. Ну так сделайте так, чтобы, лишенные чести общения с нами (про дружбу даже не заикайтесь, змея дружить не умеет), они «впали в разложение»; переиначьте слова классика: «Широк Эрдоган, любящий кровавый чистоган. Я бы сузил».
При этом я отчетливо сознаю, как много наших соотечественников путают даже не божий дар с яичницей, а дверную ручку с причинным местом. Эти люди думают, что, когда тебе лижут зад за твои десять рублей (при этом за спиной смеясь над тобой и оскорбляя), – это и называется гостеприимством, а отдыхом они называют умение доползти до номера на бровях.
А, чуть не забыл. Про Египет другим разом, а в Турции я просидел в околотке два дня за то, что заступился за девушку. Нашу девушку, которую лапали делибаши, несмотря на ее слезные возражения.
Быть людьми
Исстари между двух полюсов стягивался наш мир: на одном – порок, на другом – святость, и просвещенному слушателю радио ВЕСТИ УКРАИНА, ожидающему меня, как Киркоров – предоплату из Владивостока, ли не знать, что такое устройство человеческого пространства не оставляет человеку многообразия возможностей. Или – или. Или Отарик – или чмо. Или Мустафа – или Борис Ложкин.
История Олега Сенцова, с которым я шапочно знаком (не дивитесь, я со ВСЕМИ знаком), – это ведь античная трагедия рока, почвенная трагедия о небе, земле и людях и нелюдях, зажатых между закопченным небом и окровавленной 3емлей.
Сенцов, будучи отцом маленьких детишек, против которого свидетельствовали два человека (один потом отказался от показаний, второй не захотел эти показания озвучивать лично), говорил о пытках, но его никто не слушал.
И – 23 года псевдобомбисту, оказавшемуся сильнее всех нас, включая ничтожество в мантии.
Как говорил герой Булгакова, «была ли у вас мама, поручик?»
Вы наверняка знаете происхождение идиомы «шемякин суд».
Суды над Сенцовым и Савченко – такие; это не суды, а «шемякинские вместилища человеческого мусора», где каждый обвинитель – распрекрасный пример ошибки эволюции; токсикозный высерок, жертва многократного прослушивания речей лидера ЛДПР или песен Стаса Костюшкина.
В пьесе украино-грузинского драматурга Шекспира герой орет обидчику: «Ты, червей питая, станешь смрад и гной!», именно это хотели прокричать люди судье, впаявшему девушке Наде срок на девять кошкиных жизней.
В этой истории, как бы она ни разрешилась, не будет катарсиса, в который я когда-то верил. Не бывает катарсиса во времена апологетики низости.
«Воистину сбилась гармония мира» – написал хороший парень, когда «вежливые люди» хапнули благодатный кусман.
Я ничего не смыслю в большой политике, я ж не Мустафа и даже не ополоумевший писака Проханов, но я умоляю ВВП выпустить ребят из тюрьмы, перестать изображать мачо.
Куда делось вот это: «И милость к падшим призывал».
А тут вместо величия – клоунские гэги вроде дружбанства с Ночным Хирургом, или как его там; я-то не Ричард Гир, признаю, но этому шаману за одно личико можно дать пожизненное заключение; так, на всякий.
Эта тотальная мрачность порождает малодушие; я это вижу и слышу.
Чтобы унижать людей, особенно женщин, не надо величия ума или духовного взлета; для этого надо быть просто двухкопеечным позером.
Если что, это не я сказанул, это Черчилль, считавший отсутствие милосердия приговором для политика.
В августе будет год, как убивают, именно убивают в каменном мешке безвинного Сенцова (я сидел, а вы не сидели, так что не спорьте), и сейчас, весной, осознавать это особенно больно, потому что солнце, потому что надо быть людьми.
Мы и забыли, каково это – быть людьми.
Я не думаю, я знаю: это несложно.
Киселев оговорился по Фрейду, впервые сказав настоящую правду
Скажу без всякого стеснения: были времена, в литературе они называются баснословными… Так вот, были времена, когда я начинал свой, выпендрежно выражаясь, свой путь в журналистике, и полагал Дмитрия Киселева компасом.
Я считал, что он настоящий, доподлинный, неподдельный журналист, на которого стоит равняться. Мне он нравился манерой разговора, тем, как формулировал свои мысли.
Тогда я не знал, что он повредится в уме. И предположить не мог, но всегда понимал, что та дорога, которую выбирают отдельные люди, обречена на то, что у медиков называется «флуктуация ума». Этот медицинский термин имеет очень широкое хождение в моей семье – все хохочут друг над другом, не очень понимая, что они говорят и зачем они это говорят.
Дмитрий Киселев, будучи рупором государственной пышной риторики, превратился в человека, который очень, очень, очень старается отработать очень-очень-очень большие деньги.
Деньги, которые получает Дмитрий Киселев, я думаю, равны трем пятилетним бюджетам моей Грузии. Такие деньги не оставляют места для того, чтобы человек вспомнил, что такое совесть, правда. Что такое настоящая правда, которую он должен был нести с экрана.
Чушь, галиматья – нет, давайте резче скажем: собачья чушь, гиль, околесица, которую несет Киселев в своих программах, обязывают его в геометрической прогрессии умножать гиль, околесицу и собачью чушь. Иначе его не поймут те, кто дают ему деньги.
Оговорка «Ну и вернемся в Россию» – это не чрезвычайное происшествие. Дмитрий Киселев даже не обращает внимания на то, что он несет. Это для людей, которые уверены в том, что у кого-то что-то отобрать и присвоить себе и при этом называться «вежливыми людьми», – это для них повод для паники, повод, чтобы обрушиться на Киселева.
А я вижу в этом, поскольку наделен другой оптикой, только логическое продолжение этой бесконечной клоунады, в которой он добровольно участвует.
Вы это должны рассматривать как неудачную шутку или репризу. Он в первый раз оговорился по Фрейду и сказал настоящую правду.
Украина, Армагеддон и Потап с Настей Каменских
Я начинаю сиять при одной мысли об Украине, и сияет каждое слово, когда я говорю об Украине, в моем исполнении сияет каждое слово, когда я пишу об Украине.
Мне снится Подол, простенький, но родной, как Кутаиси, отель «Домус», где меня обожают, это взаимно, мне, грузинскому Игги Попу, снится Кузьма, мой закарпатский Че Гевара, и когда он мне снится, я просыпаюсь, как после снов о брате моем Ромке, заплаканный, потому что ни одного, ни второго я недолюбил, хотя любил чистой любовью, и то, что я их недолюбил, разрывает мне сердце.
Но покамест, судя по всему, из-за людей, у которых крайне эластичные представления о том, кто друг, кто враг, что такое репутация и так далее, не видать мне моей Украины.
И я оставляю на неопределенное время попытки попасть туда: цену себе я знаю, она высочайшая, а без конца валяться в ногах тождественно сраму.
Не я теряю Украину, а Украина на время теряет меня.
Ибо я собирался туда, чтобы транслировать небесную гармонию.
Но нет приема против лома в виде искрящейся пошлости, с каковой меня отвергли сиятельные персоны, записав в супостаты.
То есть Марию Гайдар, воплощение посредственности, они впустили и приветили, а того, что Вакарчук и Руслана полагают меня лучшим журналистом на планете, – этого они не заметили.
Потом, в лучшие времена, вместе с ресторатором Тищенко, журналисткой Ю. Литвиненко, деятелями Р. Ропием, Е. Беланюком, бойцом Тарасом и Игорем «Шпалой» съезжу на брег Днепра и даже не буду пытаться делать вид, что справляюсь с дыханием (так всегда бывает, когда оказываешься в местах, транслирующих небесную гармонию, а онтогенез повторяет филогенез).
Мысли разбегаются, как блохи, как ртуть из сломанного градусника, как русские футболисты после позора с Уэльсом, но ведь надо сказать добрые слова о тех, кто поддерживал меня в эти абсурдные, болезнотворные дни, и я для этих людей должен подобрать сияющие слова, тождественные моей любви.
#отарнаш ждем в Киеве!
Вот как ко мне, человеку с ясным взором, мощнейшими в мире мозгами и истерзанной душой, относятся в украинской «Комсомольской правде», ребятам из которой (ЛЕНА, я о тебе!) я очень благодарен за поддержку.
Но кроме меня, есть и в Киеве человечище с не менее ясным взором и, возможно, еще более мощными (хотя это кажется невозможным) мозгами – Дмитрий Гордон.
Мы друг друга обожаем, и даже А. Малахов переспрашивал, альтруистично ли это обожание.
Я всегда предпочитаю стратегию дружелюбия, вам, фомам неверным, это подтвердят Потап и Настя Каменских, не говоря об уже хватающем звезды с небосклона дуэте «Время и Стекло».
Считать меня врагом или не считать – это ведь вопрос антропологический, а колдовскую прелесть простых слов «человеческое содержание» никто не отменял, и об этом знают и мой поклонник Андрей Шевченко, и весь состав Радио Вести Украина, и даже Володя Зеленский.
Знают: я отличный парень и первейший журналист в мире.
В какой-то момент до меня дошло, что я все время клянчу и оправдываюсь; какого х… извините, черта?!
Я, бравший интервью у великого, незабвенного Богдана Ступки и потусторонней Снежаны Онопки; я, дружащий с Сергеем Палкиным, гендиректором «Шахтера», и судивший танцевальный, а не кровавый Майдан!
Я, вместе с Юлией Литвиненко изготавливавший лучшую программу на украинском ТВ – «Разбор полетов».
Я, поменявший жизни легиона красивых младых украинцев, начиная с Ани Андрийчук.
Я, написавший лучшую статью о Джамале.
Я, написавший самое пронзительное письмо о Савченко, прочитав которое, «кремлевские» пили валокордин всем гуртом.
Я, до сих переживающий и на каждом углу кричащий об Олеге Сенцове.
Я, болевший за Ольгу Харлан и Элину Свитолину, и оравший матом, когда засудили Олега Верняева.
И вот, вместо благодарности меня сделали объектом показательной порки и учинили мне армагеддон-шапито-перформанс во вкусе Олега Скрипки.
Украина – это такая страна, которая в моем случае очень четко объясняет, почему я не разучился до мафусаиловых лет своих изумляться чуду жизни, а одному из своих новых друзей, Ольге Владиславовне Семченко, я хочу сказать, что про себя я всегда знал, что либо все будет хорошо, либо меня насильно сделают культовым.
Итак, я перехожу здесь, в Красногорске, в активное наступление на туземных идиотов, а Украину, для которой я и на расстоянии способен сделать не меньше, чем Верховная Рада, поздравляю с наступающим Днем Независимости.
Всех поздравляю, даже Ивана Дорна.
Глава V
Так живет могучий ум
Так живет могучий ум
Что делает могучий ум, когда вокруг царит преисподняя и все вокруг жалуются, что эта погода – не благорастворение воздухов, а крематорий? Люди, такие как я, который есть самый могучий ум из ныне существующих на планете, не жалуются на крематорий.
Что делает могучий ум, когда все остальные жалуются на то, что работать невозможно? Он берет книжку Заболоцкого, выпущенную «Комсомольской правдой», и, осмысливая ЧП, случившееся с бедной девочкой в Пятигорске, перечитывает стихотворение «Некрасивая девочка». Могучий ум сам подсказывает, что из Заболоцкого и почему именно из Заболотского нужно прочитать. Именно «Некрасивую девочку» – не потому строчка «Среди других играющих детей она напоминает лягушонка» относится к убиенной, которой земля пухом (а нелюдю, ее убившему – мучительную медленную смерть). Она была несказанно красива, хотя вот эти строчки из Заболоцкого распространяются на всех нас, мы все в детстве по своей нескладности напоминали лягушат. И не о ЧП эта колонка, а о том, как странно в жизни все переплетается.
Заболоцкий написал о девочке, в которой – цитирую:
- «Ни тени зависти, ни умысла худого
- Еще не знает это существо.
- Ей все на свете так безмерно ново,
- Так живо все, что для иных мертво!»
Прочитать стихотворение про эту девочку, прочитать эссе Гончарова – я это сделал в пекло, готовясь к завтрашнему дню, забитому под завязку съемками.
Эссе Гончарова о том, как жизнь делится на материальную жизнь, практическую, и на другую – идеальную. Практической жизнью жить никто не хочет, особенно в такую жару. Все хотят жить жизнью обломовской, идеальной.
Но вот если прочитать эссе Гончарова (а я думаю, что из всех жителей планеты Земля это сделал один я, это утомительный труд – читать такие эссе в такую жарень), то можно сделать важные умозаключения, они не касаются «Новой волны» в Юрмале. Они касаются того, как кто живет.
Я уже писал на TopPop.ru, что фильмы раннего Брандо смотреть тоже тяжкий труд. Никто не потрудится посмотреть фильмы, где бесперебойно, в течение четырех часов в башку втемяшиваются какие-то основополагающие истины.
Там есть фильм «Сайонара», и в нем есть реплика. Никто ее не расслышал, а я расслышал. Даже Марлон Брандо, на которого, набирая лишний вес, я все больше становлюсь похожим, не расслышал ее на съемках. Там девушка, не дождавшись положительного ответа после признания в любви какому-то, как принято говорить среди девчонок на TopPop.ru, перцу, выдыхает реплику: «Я лучше пойду, пока не утратила обаяния».
Это лучшая реплика, напоминающая мне другую реплику: «Я бы тебя поцеловала, но я только что вымыла волосы».
Есть реплики, которые слышу один я. Надо целыми днями готовиться к съемкам и при этом при всем видеть связь между полным провалом талантливого Дорна, неправильным избранием им маршрута, между Заболоцким, через эссе Ивана Александровича Гончарова, через поздравление Ольге Кабо, в 44 года решившейся родить ребенка – все вот это соединить в одно и жить этим, преисполненным понимания, что такой жизнью может жить только могучий ум – вот что я противопоставляю жаре. И завтра, и послезавтра будет то же самое.
Я надеюсь, что все вы проведете выходные без ссылки на крематорий, который нам устроила природа. Она, кстати, иногда подсказывает нам, что не все на свете имеет рациональное объяснение.
Почему я читаю стихи Заболоцкого? Я не знаю. При чем тут Дорн? Я не знаю. Я знаю только одно: полнокровной жизнью живут только те, кто ищет ответы на проклятые вопросы. Ответов никогда не будет, но от вопросов я не отстану.
Наглое изящество, или изящная наглость
Евгений Ю. Додолев ведет себя с наглым и меня восхищающим изяществом.
Так же пишет. Он, когда пишет, а пишет он чуть больше моего и чуть меньше димобыковского, обращается в Вагнера приблатненной журналистики: там, где для других разговор на хинди, ЕЮД как классический тип свирепого вольнодумца всем все разжует до картофельной тюри, выразительно ехидничая при том.
Вот об этом – о том, как Автор пишет – я и хотел молвить.
В «БИТЛАХ ПЕРЕСТРОЙКИ» он подтверждает реноме виртуозного сатирика с большим сердцем и лукавым, но при этом моментально фотографирующим взором. Таким, знаете, в котором читается «притяжение бездны» Славой Жижека: правильность бывает разная, вот моя, и вид гнилых помидоров, которые вы заранее подбрасываете в воздух, меня не смущает.
Его «Битлы перестройки» – такой конфуциански-магометанский конгломерат, то, о чем говорят, обыкновенно конспиративно понижающие голос мутноглазые обозреватели.
Я, наверное, знаю, что очень многие хотят писать, как ЕЮД: дело в соблазнительной простоте его приемов, ядовитых и жизнерадостных, как фильм «Борат».
Но ТАК ЖЕ пытались многие, а на выходе получалась сплошная неловкость.
Между прочим, для кого-то «Взгляд» – я встречал людей, подобное утверждавших – символизирует дорогостоящее духовное растление, а все ведущие горазды только на (прошу прощения у Михаила Леонтьева, написавшего блестящее предисловие к книге, за выпендрежное словцо) солипсические монологи, этакие конформные черти, прикрывавшиеся заботой о стране, не умевшие скрыть свой нарциссизм даже в монтажных склейках, не говоря о прямом эфире. Битлы, одно слово.
Но ЕЮД пишет о каждом из них так, что «причиняет приливы крови к голове».
Как по мне, это ловко выписанная сага о самородках, влюбивших в себя меня и меня же, самородка, вдохновлявших. Без них не то чтобы погибель мне была, но этой блестящей рецензии бы точно не было.
Горевать в одиночку
Запоминайте, я плохого вам не посоветую. Я приехал после тяжелейших съемок моей новой авторской программы, и пока она не выйдет в свет, о ней больше ни слова. Про программу я упомянул потому, что колонка будет небольшой, но емкой. Дело к вечеру, а когда день заканчивается, мне нужно подкрепить вас хорошей мыслью одного умного человека.
Страшно представить, но этот человек, о котором я скажу, даже умнее меня. Это невозможно представить, но это правда. Это человек такого же калибра, как Иосиф Бродский, только гораздо менее известный.
Лев Аннинский – очень известный литературный критик, исследователь, я бы даже назвал его ученым мужем, почему нет? Копаться в книгах, а потом писать блестящие тексты на основе этого долгого и нудного (а на сторонний взгляд, вообще неподъемного) копания – чем это не фундаментальная научная работа? Пусть даже она не финансируется так, как финансируются придурки в Сколково, выдающие себя за кальку с Силиконовой долины.
С Львом Аннинским я состоял в переписке в том возрасте, когда начинают одолевать проклятые извечные вопросы: кто виноват? Что делать? Кому засунуть? Кого убить? И так далее.
Это вам повезло: вы родились на белый свет, и вам тут же в подарок – колонки от Отара на TopPop.ru. А тогда мне некого было спросить о том, что мучило любой пытливый ум. А я был и остаюсь по-прежнему, уж, по крайней мере, в масштабах Грузии, самым пытливым умом.
Я тогда не знал, что такое свобода, как ее трактовать. Я писал письма ученым людям, и одним из адресатов моих безграмотных писем, полных междометий и воплей, напрочь лишенных смысла, был как раз Лев Аннинский.
Он по сей день жив-здоров, даже 75-летний юбилей он встретил, говоря штампом, во всеоружии. И вот он ответил на вопрос, в том числе мой: каковы промежуточные итоги? В его случае именно что промежуточные.
Иногда вы можете набрести на этого человека, листая каналы и останавливаясь на канале «Культура». Это благообразный даже не старик, а моложавый боец, очень умно и тонко рассуждающий об очень умных и тонких вещах.
Льва Аннинского спрашивают: что самое главное? Вот его ответ (76-й год человеку, помните об этом!): «Что самое главное? Я по-прежнему предпочитаю учиться. Никогда не хотел наверх, учить других. Предпочитаю учиться, и теперь с еще большим энтузиазмом, чем прежде. Чему учиться? Любить ближнее, понимать дальнее, терпеть неизбежное, страдать и радоваться вместе со всеми и горевать в одиночку».
Я не ослышался, и вы не ослышались. К какому выводу пришел человек, проживший богатейшую в мыслительном смысле жизнь. Человек, который понял строчки Бродского: «свобода от целого, апофеоз частиц». Что он понял? Горевать в одиночку. Потому что кризисы были, есть и будут. Имеется в виду личный кризис и тот, из-за которого Кудрин удрал в кусты.
Если радоваться и страдать человек должен вместе со всеми, то горевать – в одиночку. Я взял после этих слов паузу, набрал в легкие воздуху, если московское говно можно считать воздухом, выдохнул и сказал: как же мне повезло на людей, которые попадаются мне на пути.
Я предлагаю вам если не горевать в одиночку, то хотя бы подумать над тем, что значит «горевать в одиночку».
Жванецкий и его «женщины»
Я продолжаю читать книги. У вас все сплошные праздники, вы жрете водку, и думаете, что этим облегчаете жизнь. Мне некогда. Мои проекты закрылись, мне никто никаких претензий не предъявлял, потому что было бы не умно предъявлять претензии человеку, из-за которого, когда он выходит из гостиницы в Киеве, парализуется уличное движение. Было бы нелепо объяснить мне это неуспехом проектов.
Какой совет я дал вам на днях? Горевать в одиночку. Горюйте в одиночку с книжкой Жванецкого в руках. Он выпустил книгу «Женщины».
Я вчера был на съемках, зашел в останкинский магазинчик и, наверное, был первым и последним, кто купил эту книгу, потому что книг не читает уже никто (или читают эту вашу электронную хрень).
Это такой коктейль, такой ядреный микс из блестящей проницательности автора и отточенного слога. Это такой ядреный микс, что поскольку я сам время от времени пишу книги, и третья выйдет вот-вот, я постеснялся самого факта, что полез туда, на ту территорию, где в такой же профессии подписывается Михаил Жванецкий. Я признаю свою абсолютную несостоятельность в контексте этих гимнов женщине.
На каждой странице мармеладные тексты, горькие тексты, грустные тексты, праздничные тексты, романтические тексты, какие-то напоминания об отрочестве, когда только одна расстегнутая сверху пуговичка напоминала о том, ради чего ты рожден на белый свет. Пуговичка, конечно, не на пацане, как вы понимаете, а на той, чей силуэт был виден в дырке, предусмотрительно проделанной тобой в дачном заборе.
Эта книга – ода жизни. Я читаю ее запоем и считаю неправильным не сказать об этом пару слов: я ведь в последнее время далее одной страницы не добираюсь. Это вы читаете Акунина, а мне кажется, что более снотворного чтения трудно представить.
Если говорить о поэзии, о таком слоге, таких книгах весовыми категориями бокса, вот он – непобедимый Кличко, как к Кличко не относись. Все выходят на ринг, все ему подражают, а потом всех увозят на носилках.
Я один из тех, кто до боя говорит: «Ну, куда я полезу поперек батьки в пекло?» Я лучше почитаю про женщин. Все, что я думаю, он говорит. Моими словами. Только разница в том, что у него эти слова оказались в наличии, а у меня нет.
Эта книга – подтверждение строчки Цоя: «Жизнь стоит того, чтобы жить». И из-за женщин, и вообще из-за этого хрупкого гормона счастья.
Если ты относишься к жизни как Жванецкий, ты понимаешь, что не нужно объяснять, почему жить стоит: это вопрос риторический.
Даже в самой жалкой жизни есть смысл
За всеми этими разговорами о том, как укрепить российскую государственность, о том, каким должен быть конкурс «Новая волна» в Юрмале, за всеми разговорами о том, как выглядят Нюша и Настя Каменских, за всей этой трепотней о вербальной дуэли между Филиппом и певцом, который весь в татуировках, даже я стал забывать о том, что в первую очередь я, как кого бы ни покоробил этот статус, литератор. Литератор, конечно, не в смысле, что я Герцен или Толстой, а литератор в том смысле, что я раб литературный.
У вас теперь есть Википедия. Когда я рос, никакой Википедии не было и не могло быть, и мне приходилось узнавать обо всем, о чем я хотел узнать, из первоисточника.
Сегодня 80 лет знаменитому русскому писателю Василию Ивановичу Белову. Я не то что уверен, я убежден, что из аудитории TopPop.ru (ну, у вас есть Википедия, вы в нее заглянете, скажете, что я необъективен) никто даже не знает, кто это такой.
Вот если все, что мы пишем в ежедневных газетах, – это рутина, это мутный поток, то Василий Иванович Белов – это родник, это как после воды из-под крана выпить хрустальной горной воды. Это дистиллированная, незамутненная проза.
Когда-то давным-давно, принимая решение (может быть, как мне порой кажется, ошибочное), пойти в журналисты и будучи парнем с окраины Кутаиси, я уж не говорю про центр мироздания, я читал Василия Ивановича Белова. Тогда он был молод, публиковался в «Литературной газете», а по тем временам чтение «Литературной газеты» среди ровесников было атрибутом душевного нездоровья, а среди интеллигенции это было вызовом тем, кто не успел подписаться на «Литературную газету».
И вот я, сын кастелянши и тракториста, находил эту «Литературную газету», читал его рассказики, потом нашел книгу и учился русскому языку у него.
Сегодня, когда я уже стал взрослый, циничный донельзя, пишу на 28 тем одновременно, когда я гляжу в свое подмосковное окно с апокалиптическим возмущением, потому что ничего хорошего от людей не жду (от жизни жду, может быть, признания, что мой труд достоин большего вознаграждения, чем на сегодня), забыв про все это, я вышел покупать спортивную прессу, чтобы узнать, как там себя чувствует Фабио Капелло, и на Ленинградском проспекте, орошаемый дождиком, я взял в руки «Литературную газету» и увидел огромный портрет Белова. И подумал: насколько же он не вписывается в мой распорядок дня, насколько же он архаичен для страны, в которой ни один школьник даже не знает, кто такой Белов. Насколько здесь, на Ленинградском проспекте, кишащем челночниками, теперь уже чувствующими себя здесь как дома представителями сами знаете каких национальностей, насколько же нелепо выглядит полуизвестный полуведущий с «Литературной газетой» в руках.
Я вспоминаю, как я читал его и «кушал» его прозу, потому что это величайший стилистик (не стилист, как Влад Лисовец). Слог Белова таков, что невольно в журналисты пойдешь. А если после слога перейдешь на другую ступень восприятия беловской прозы, на то, о чем он пишет, ты понимаешь: есть нечто над нами. Я сейчас говорю не о вашем боге, есть другое нечто над нами. И даже в самой жалкой жизни есть смысл, потому что человек, как утверждал Белов, а я это запомнил на всю жизнь, жалок и убог. Но даже жалкий и убогий человек имеет право на счастье.
Вот почему все колонки на TopPop.ru, даже музыкальные, при всем сарказме, дышат одним – любовью к жизни. Сама жизнь настолько восхитительна, даже если она жалкая и убогая, что нет ни одной причины, по которой бы вам после этой колонки, без Википедии, просто не взять в руки книгу Белова и не полистать ее.
Я не уверен, что эффект будет такой, что вы, как вы выражаетесь, подсядете (еще одно ваше отвратительное слово) и увлечетесь. Но тогда я на правах старшего товарища просто воспользовался служебным положением и пропел оду 80-летнему старику, утверждавшему, что в каждой жизни есть смысл.
Умереть за нектар
Я, конечно, странный родитель, я очень люблю своих детей, я не ерничаю, как я погляжу окрест, никто так не любит своих детей, как я. У какого еще папы дети в курсе того, кто такой вообще Тумас Транстремер, например? Швед, нобелевский лауреат, пишет метафорами, кажется, что дышит ими, по сравнению с ним Бродский – элементарный поэт. Мои старшие сыновья боготворят его.
В киевской школе, где учится мой Георгий, самый старший, назначили конкурс чтецов. Мой нет чтобы выбрать что-нибудь вроде «Со снопом волос твоих овсяных отоснилась ты мне навсегда», нет же, надо ж выпендриться, гены есть гены, он выбрал шведа, а там даже не Стивенсон с благородным, как написали бы критики, аскетизмом, а, например, такой пассаж:
- Лисицей крадется над этой страной закат,
- Вмиг траву поджигая.
- Космос полон рогатых с копытами, а внизу
- Меж освещенных хуторов отцовских
- Тенью скользит коляска.
Не делайте вид, что вам это близко, мне позвонили, попросили с ним поговорить. Я обрушил на него такое количество страстных аргументов, почему он должен выбрать что-нибудь попроще и повнятнее (при этом про себя гордясь им), что он сжалился и уступил; и выбрал историю про то, как отец убивает сына, чтобы тот не открыл полонившим их супостатам тайну приготовления божественного нектара, всеми вожделенного эликсира, а после умерщвления наследника кичится тем, что сам-то он тайну сохранит – хоть режьте, сдохнуть не боюсь.
Само собой, мой напористый, речистый и плечистый сын победил (я ж говорю, фанфаронство – это наше).
Но пишу я не о победе, я пишу о разговоре после. Я поздравил, он спрашивает, и мне не по себе от этого вопроса, есть ли для меня такие вещи, ради которых я бы избавился от него? Я понял, что, как это и бывает, мой сын вырос внезапно, я вспомнил, как о чем-то подобном, когда показалось, что меня стали меньше любить, я спрашивал папу, а он засмеялся и обнял меня. Но мой-то разговор был, увы, по телефону, и я закашлял. Я вспомнил роман Кормака Маккарти «Дорога», по которой в Голливуде поставили фильм, в котором отец и сын угодили к людоедам, и отец решает убить себя и чадо, лишь бы не стать каннибальским ужином. Говорят и пишут же, что есть случаи, когда лучше вместе… это когда остаться в живых еще более мучительно и унизительно.
Если б он был рядом, я б поступил, как мой папа. Надо было что-то говорить, тем более что он спросил, кто же убьет своего сына ради какого-то нектара, даже божественного, это неправильное стихотворение.
Я чуть не заплакал и сказал, что да, неправильное, не про нас.