Вечная принцесса Грегори Филиппа

Генрих одобрительно кивнул, всецело одобряя рачительность матушки. Он так и не смог избавиться от чувства, что за внешней пышностью английского двора скрывается пустота и что поддерживать эту видимость в какой-то момент окажется не на что. Когда-то Генрих, чтобы пробиться к трону, одалживался где только мог и с тех пор более всего боялся оказаться без денег.

Леди Маргарита подняла глаза:

— Сын мой!

Он преклонил колено, чтобы она благословила его, как делал всегда, когда они встречались впервые на дню, и почувствовал, как ее пальцы легонько коснулись его макушки.

— Ты чем-то обеспокоен?

— Да, матушка. Я ездил к вдовствующей принцессе.

— В самом деле? — переспросила она с легким неудовольствием. — Что ей еще нужно?

— Это нам… — начал он, помолчал и продолжил: — Это нам нужно решить, что с ней делать. Она поговаривает об отъезде домой.

— Пусть они сначала заплатят, что нам должны! — тут же отозвалась мать. — Они же знают, что за ними еще половина ее приданого!

— Да, знают.

Они помолчали.

— Она заговорила о том, нет ли способа договориться как-то иначе.

— Да? Ну, я этого ждала. Странно только, что они тянули так долго. Полагаю, ждали, когда кончится траур.

— Чего именно вы ждали, матушка?

— Что они попросят ее оставить.

У него невольно поползли губы в улыбке, так что пришлось сделать усилие, чтобы сохранить серьезное выражение лица.

— В самом деле?

— Ну да, сын мой. Я ждала, когда они выложат карты на стол. Конечно, они хотели, чтобы мы сделали первый ход, но, значит, не выдержали!

Он вскинул брови, ожидая, что она сама выскажет то, чего ему так страстно желалось.

— И чего же они ждали?

— Нашего предложения, конечно! Я все обдумала, и они тоже не могут не понимать, что мы не упустим такого шанса. Она и тогда, в первый раз, была верным выбором, и сейчас также. Мы выторговали прекрасное приданое, что также не потеряло значения. Особенно если они целиком его выплатят. А сейчас Каталина для нас представляет даже большую ценность, чем прежде.

Королю стало жарко.

— Вы думаете?

— Ну, разумеется. Она здесь, половина ее приданого уже выплачена, нужно лишь дополучить остальное, мы уже избавились от ее эскорта, политический союз работает в нашу пользу, Франция никогда б с нами так не считалась, как сейчас, если б не испанские короли, да и шотландцы поглядывают с опаской… Что ж тебе еще?! В целом лучше ее нам во всей Европе не найти…

Он перевел дух. Если уж матушка не против его затеи, то можно смело идти вперед. Лучше ее у него советника нет и не было.

— А как же разница в возрасте?

— А что там? Шесть, почти семь лет? — Она пожала плечами. — Это пустяк, когда речь идет о принцах.

Он отшатнулся, словно она ударила его по лицу.

— Семь лет? — глухо повторил он.

— И Гарри высок для своих лет и очень силен. Они не будут выглядеть несуразно.

— Нет, — не сдерживаясь более, выдохнул в гневе Генрих. — Нет. Я имел в виду не Гарри.

— Что? А кого же?

— Разве не ясно? Разве не очевидно?

— Не Гарри?

— Себя, себя я имел в виду!

— Ты… — Леди Маргарита быстро проиграла в уме весь разговор. — Ты и инфанта?

Лицо его налилось кровью.

— Да.

— Вдова Артура? Твоя невестка?

— Да. Отчего нет? — Она смотрела на него с тревогой. Даже возражать не хотелось. — Он был слишком молод. Брак не был консумирован. — Леди Маргарет скептически вскинула бровь. — Она сама так сказала. Это подтвердила ее дуэнья и все испанцы.

— И ты им веришь? — холодно осведомилась мать.

— Он был бессилен.

— Что ж… — Это было типично для нее, помолчать, подумать. Она думала и смотрела на красное, измученное лицо сына. — Скорее всего, они лгут. Мы сами уложили их в постель, и после никто словом не обмолвился, что не все ладно.

— Ну, это их дело. Если все будут повторять одну ложь и стоять на этом, то тогда это все равно что правда.

— Только если мы с ней согласимся.

— Мы согласимся, — отрезал король.

— Ты этого хочешь? — вскинула она бровь.

— Это не вопрос «хочешь не хочешь». Мне нужна жена, — произнес он так, словно женой мог быть кто угодно. — А она уже здесь, и это удобно. Вы, матушка, сами так сказали.

— По рождению-то она подходит, спору нет. Но вы в свойстве! Она тебе невестка, даже если брак по сути не состоялся. А потом, она так молода!

— Семнадцать лет — отличный возраст для женщины. Она созрела для брака.

— Давай уж договоримся: она либо девственница, либо нет, — ядовито заметила мать.

— Семнадцать лет, — поправился он, — отличный возраст для брака.

— Люди этого не одобрят, — покачала она головой. — Они еще помнят ее свадьбу с Артуром, мы тогда устроили такой шум! Она им понравилась. Они оба им нравились. Гранат и роза. И эта ее мантилья!

— Что поделаешь, Артур мертв, — жестко сказал он. — А ей надо идти замуж снова.

— Люди не поймут, — повторила она.

— Они будут рады, если она родит мне сына.

— Да, если сможет. С Артуром-то не смогла.

— Мы же договорились! Артур с делом не справился.

Поджав губы, она промолчала.

— И это дает нам приданое и освобождает от выплаты вдовьей доли, — напомнил он.

Мать кивнула. Мысль о деньгах всегда как-то примиряла.

— И она уже здесь.

— В постоянном присутствии, — съязвила она.

— Постоянная принцесса.

— Ты в самом деле думаешь, испанцы согласятся?

— Такое решение всем на благо, не только нам. И альянс цел и процветает. — Он обнаружил, что улыбается, и побыстрей вернул на место свою обычную суровую маску. — А она сама подумает, что это ее судьба. Она верит, что рождена, чтобы стать королевой Англии.

— Неужели? Вот дурочка!

— Видишь ли, ее растили в этом убеждении с младых ногтей.

— Но она будет бездетной королевой. Ее сын, если она родит, не станет королем, разве только после Гарри. И даже не так: после его сыновей. В этом смысле для нее выгодней брак с Гарри. Испанцы не могут этого не понимать.

— Ну, Гарри пока дитя. До его сыновей еще далеко. Годы.

— Даже если так, — сказала она после паузы, — это немаловажный факт для ее родителей. Они предпочтут Гарри. Таким образом, она становится королевой, а ее сын — королем. Зачем им соглашаться на меньшее?

Он промолчал. Логика матери была безупречна, сказать нечего, за исключением того, что он не хотел ей следовать.

— Ну, понятно. Ты ее хочешь, — сухо произнесла она, когда молчание затянулось.

— Да, — признался он неохотно.

Нахмурясь, мать окинула его изучающим взглядом. Его забрали у нее, чтобы не пропал, совсем маленьким, едва из пеленок. Тогда сама еще ребенок, она мало любила его малышом. С тех пор она всегда воспринимала его как потенциального наследника трона, как свой пропуск к величию. Она распланировала для него будущее, защищала его права на престол, но нежности к нему — нет, не испытывала. А начинать сейчас уже поздно. Она не привыкла кого-то баловать. Да и себя никогда не баловала.

— Ну что мне тебе на это сказать? — холодно заключила леди Маргарита. — История неприятная. Она тебе, в сущности, дочь. Твое желание — смертный грех.

— Ничего подобного, — возразил он. — В достойной любви нет греха. И она мне не дочь. Она вдова моего сына, брак с которым не вступил в законную силу.

— Весь двор присутствовал при том, как их уложили в постель.

— Да, и он не справился с делом, бедолага…

— Если верить ее словам, — кивнула мать.

— Так ты против или не против?

— Это грех, — повторила леди Маргарита. — Однако если Папа Римский дарует разрешение и испанцы согласятся, тогда… — она сделала кислое лицо, — что ж, она не хуже других, пожалуй… Я возьму ее под опеку. С ней-то справиться будет легче, чем с кем-то постарше, и мы знаем, что она умеет себя вести. Она послушная. И нравится людям. Но, конечно, ей придется многому научиться. — И махнула рукой на счета.

— Сегодня же переговорю с испанским послом. А завтра поеду к ней.

— Так скоро? Ты же был у нее только сегодня? — удивилась она.

Он ограничился кивком. Не станет же он говорить матери, что и до завтра ожидание невыносимо. Мог бы, поехал бы прямо сейчас и, не откладывая, попросил ее выйти за него замуж. Будь он скромный сквайр, а не король Англии и ее свекр, а она простая девушка, а не принцесса Испанская и его невестка…

Генрих распорядился, чтобы испанского посла пригласили на ужин, посадили получше и не обнесли вином, а когда перед королем поставили блюдо с олениной, провяленной, как положено, а потом тушенной в бренди, он положил себе немного, а остальное велел отнести испанскому послу. Тот, отвыкший от таких знаков благоволения с тех самых пор, как готовился брачный контракт инфанты, щедрой рукой наложил оленины в свою тарелку и угостился, заедая белым хлебом, который макал в соус, и задаваясь вопросом, что бы это могло означать, притом что и миледи матушка короля одарила его кивком. Посол, вскочив на ноги, ответил ей поклоном. Очень любопытно, подумал он про себя. До чрезвычайности.

Отнюдь не дурак, он хорошо знал, что знаки эти неспроста. Однако после прошлогоднего краха, когда лучшие надежды Испании оказались погребены в Ворчестерском кафедральном соборе, они скорее к лучшему, чем наоборот. Очевидно, он надобен Генриху для каких-то иных целей, чем просто срывать на нем свое негодование по адресу увиливающего от уплаты долга короля Фердинанда.

Строго говоря, послу досталась нелегкая доля. Постоянно между молотом и наковальней, он пытался добиться понимания между всеми участниками переговоров. Писал длинные, подробные письма испанским величествам, втолковывая, что нелепо требовать у Генриха выплаты вдовьей доли, когда не заплачено приданое. Пытался объяснить Каталине, что не в силах заставить английского короля предоставить ей более щедрое содержание или уговорить испанского оказать дочери финансовую поддержку. Оба монарха отличались редким упрямством и прижимистостью. Ни тот ни другой думать не думали о том, каково Каталине в семнадцать лет поддерживать видимость королевского двора в чужой стране. Ни тот ни другой не желали идти навстречу и взять на себя содержание принцессы и ее двора, явно опасаясь, что это вынудит их содержать ее вечно.

Де Пуэбла улыбнулся, глядя на короля Генриха. Он ему искренне нравился, этот король, мужественно добившийся трона и сумевший его удержать, импонировали его практичная хватка и прямодушный здравый смысл. И более того, ему нравилось жить в Англии. У него был в Лондоне хороший дом, он привык к местным нравам, к своему месту при дворе, к тому, что представляет там одну из самых могущественных стран Европы. Ему нравилось то, что на его еврейское происхождение и совсем свежее обращение в христианство в Англии смотрят сквозь пальцы, поскольку почти все при этом дворе явились ниоткуда, не раз и не два меняли свое имя и свое вероисповедание. Англия ему подходит, и он сделает все возможное, чтобы не уезжать отсюда. Если для этого требуется ближе к сердцу принять интересы короля Англии, чем интересы короля Испании, де Пуэбла долго думать не будет.

Генрих поднялся и сделал знак, что слуги могут убрать со стола, а сам прошелся по залу, останавливаясь здесь и там, чтобы перекинуться словцом со своими гостями. Он по-прежнему чувствовал себя командующим своей армией. Все фавориты при тюдоровском дворе были игроками, которые поставили на кон честь и шпагу, войдя в Англию с Генрихом, когда тот еще не был королем. Они знали, как ценны для него, а он знал, что важен для них. В целом эта трапезная по-прежнему представляла собой скорее бивуак победителей, чем мягкотелый королевский двор.

Наконец король завершил свой обход и подошел к тому месту, где сидел де Пуэбла.

— Господин посол! — приветствовал он его.

Тот низко поклонился.

— Ваше величество, позвольте поблагодарить вас за оленину, — сказал он. — Мясо оказалось выше всяких похвал!

Король кивнул:

— Мне нужно с вами потолковать, доктор де Пуэбла.

— Я к вашим услугам, ваше величество.

— С глазу на глаз, посол.

Они отошли к окну, где было потише. Между тем заиграл оркестр, сидевший на галерее.

— У меня есть предложение, которое утрясет сложности с уплатой приданого вдовствующей принцессы, — самым нейтральным тоном начал король.

— Да, ваше величество?

— Оно может показаться вам необычным, но, на мой взгляд, у него много достоинств.

«Вот оно, — подумал посол. — Сейчас он предложит принца Гарри. Я-то думал, он даст ей упасть еще и еще ниже, прежде чем дело дойдет до этого. Я-то думал, что нам придется выложить вдвое больше за вторую попытку взять Уэльс. Ну что ж. Господь милосерден».

— Я весь внимание, — сказал он вслух.

— Предлагаю забыть о приданом, — сказал король. — Утварь принцессы перейдет мне во владение. Я назначу ей такое же содержание, какое платил покойной королеве Елизавете, упокой Господь ее душу, и сам женюсь на инфанте.

Де Пуэбла утратил дар речи. Только подумать, этот старик, только что похоронивший жену, вздумал жениться на вдове своего сына!

— Вы, ваше величество?!

— Да, я. А почему бы и нет?

Испанец перевел дыхание, развел руками и, запинаясь, заговорил:

— Да, конечно… почему нет… впрочем, да… возможны возражения ввиду родственной близости…

— Я обращусь в Рим за разрешением. Насколько я понимаю, вы твердо уверены, что брак не был консумирован?

— Да, ваше величество…

— Вы уверены в этом на основании ее слов?

— И слов дуэньи…

— В таком случае — пустяки, — решил король. — Они были всего лишь обручены. Это не то, что муж и жена.

— Мне нужно написать их величествам в Испанию, — промямлил посол, не слишком успешно пытаясь привести в порядок мысли и убрать выражение ужаса с лица. — А что Тайный совет… согласен? — спросил он, чтобы протянуть время. — А архиепископ Кентерберийский?

— Пока что прошу воспринимать это как исключительно частное дело, господин посол. Я вдовею совсем недавно. Будете писать их величествам, известите, что их дочери обеспечена полная забота. Ей выдался тяжкий год…

— Если бы она могла уехать домой…

— Ей нет нужды ехать домой. Ее дом здесь, в Англии. Это ее страна. Она будет здесь править. Она для этого рождена.

— Разумеется, ваше величество… Итак, мне следует сообщить их величествам, что вы твердо намерены следовать этим курсом? Нет ли других возможностей, которые нам следовало бы рассмотреть? — бормотал де Пуэбла, лихорадочно обдумывая, как навести разговор на принца Гарри, который выглядел куда более подобающим супругом для Каталины. И наконец решился: — Ваш сын, например?

— Мой сын еще слишком юн, чтобы думать о браке, — отмахнулся король. — Ему одиннадцать. Конечно, он мальчик крепкий и разумом старше своих лет, но его бабка настаивает, чтобы ближайшие четыре года никаких разговоров о его женитьбе не было. А к тому времени вдовствующей принцессе исполнится двадцать один.

— Еще молода, — вставил де Пуэбла. — Вполне молодая женщина, и близка ему по возрасту…

— Не думаю, что их величества согласятся, чтобы их дочь оставалась в Англии еще четыре года, без мужа и покровителя, — не скрывая угрозы в голосе, произнес король Генрих. — Вряд ли они захотят дожидаться совершеннолетия Гарри. Чем она будет заниматься все эти годы? Где жить? Или они рассчитывают купить ей дом и содержать ее прислугу? Они готовы выделить ей содержание? И двор, соответствующий ее положению? На целых четыре года?

— А если на это время она вернется в Испанию? — предположил де Пуэбла.

— Ради бога, только пусть сначала заплатит остаток приданого и отправляется искать мужа! Вы что, в самом деле думаете, что ей светит что-то большее, чем стать королевой Англии?!

Де Пуэбла понял, что побежден. Возразить было нечего.

— Вечером же напишу их величествам, — с поклоном пробормотал он.

— Король опять здесь, — сказала дуэнья, глянув в окно. — И с ним всего двое, ни знаменосца, ни стражи. — Донья Эльвира никак не могла привыкнуть к бесцеремонности англичан, а уж у короля-то и вообще манеры мальчишки из конюшни.

Подлетев к окну, Каталина выглянула во двор.

— Что ему нужно? — удивилась она. — Быстренько прикажите нацедить вина из его бочки!

Донья Эльвира поспешила из комнаты, и тут же, безо всякого доклада, пожаловал его величество король Генрих VII.

— Я решил навестить тебя, — объявил он.

Каталина присела в низком поклоне:

— Большая честь, ваше величество. И теперь, по крайней мере, я могу предложить вам стакан доброго вина.

Улыбнувшись, Генрих промолчал. Тут донья Эльвира вернулась в комнату в сопровождении горничной-испанки, которая несла медный поднос мавританской работы с двумя бокалами из венецианского стекла, наполненными красным вином. Отметив про себя изящество отделки того и другого, король не ошибся, заключив, что это часть испанского приданого Каталины.

— Твое здоровье, — молвил он, салютуя принцессе.

К его удивлению, она не просто повторила его жест, но и одарила его долгим, внимательным взглядом. Встретившись с ней глазами, он почувствовал сердечный трепет, словно мальчишка.

— Принцесса?

— Ваше величество?

И оба глянули в сторону доньи Эльвиры, стоявшей неуместно близко.

— Оставьте нас, — приказал король.

Дуэнья глянула на принцессу, ожидая, что та скажет, и не тронулась с места.

— Я должен поговорить с невесткой с глазу на глаз, — твердо сказал король. — Идите!

Донья Эльвира, присев, вышла, и за ней проследовали придворные дамы.

Каталина улыбнулась:

— Ваше величество, я вся внимание!

У него сердце заколотилось от этой улыбки.

— Мне и впрямь нужно с тобой поговорить. У меня есть предложение. Я уже изложил его вашему послу, и он отправил письмо твоим родителям.

«Наконец-то! Вот оно! Наконец! Он пришел, чтобы предложить мне Гарри. Благодарение Господу, этот день настал. Артур, милый, сегодня ты увидишь, что я выполню данное тебе слово!»

— Мне нужно снова жениться, — сказал Генрих. — Я еще молод… — Подумав, он не стал упоминать, что ему стукнуло сорок пять. Для мужчины это не возраст. — И вполне в силах стать отцом…

Каталина вежливо наклонила голову, но на самом деле она едва его слышала, ожидая, что он предложит ей принца Гарри.

— Я перебрал всех принцесс в Европе, которые могли бы составить мне партию, — продолжил он.

Та принцесса, что стояла перед ним, по-прежнему молчала.

— И не нашел ни одной, которая бы мне понравилась.

Она вскинула бровь, показывая, что внимательно слушает.

Генрих двинулся дальше.

— Мой выбор пал на тебя, — веско сказал он, — и вот почему. Ты уже здесь, в Лондоне. Приспособилась к нашей жизни. Тебя растили, чтобы ты стала английской королевой, и ты станешь ею как моя супруга. Трудности с приданым можно забыть. Я буду платить тебе такое же содержание, как платил королеве Елизавете. Моя матушка с этим согласна.

Наконец до нее дошло, о чем он говорит. Она была так поражена, что не могла выговорить ни слова, а только смотрела на него во все глаза.

— На меня?!

— Есть небольшое препятствие в виде родственной близости, но я напишу Папе, попрошу дать разрешение. Насколько я понимаю, твой брак с принцем Артуром консумирован не был. В таком случае вряд ли могут быть возражения.

— Да, не был… — по привычке повторила Каталина эти слова, словно не совсем их понимая.

Эта ужасная ложь была частью плана, придуманного, чтобы довести ее к алтарю с принцем Гарри, отнюдь не с его отцом. Но забрать эти слова назад она не могла.

В голове у нее мутилось, и она повторила в растерянности:

— Консумирован не был.

— В таком случае никаких проблем, — сказал король. — Я правильно понял, что ты не против?

И перестал дышать, ожидая ее ответа. Все подозрения, что она завлекала его, заманивала, испарились, когда он глянул на ее побелевшее, потрясенное лицо. Король взял ее за руку.

— Да что ж ты так испугалась? — мягко, ласково произнес он. — Я тебя не обижу. Я стану тебе добрым мужем. Я буду заботиться о тебе. — Помолчал, в отчаянии думая, чем бы прельстить ее еще. — Буду тебя баловать, покупать тебе красивые вещи. Как те сапфиры, которые, помнишь, тебе понравились. У тебя будут полные сундуки красивых вещей, Каталина.

Надо было что-то ответить, и Каталина сказала:

— Это так неожиданно…

— Но ты ведь не могла не знать, что я к тебе вожделею?

Я хотела отрицать это, но, по чести, не смогла. Это было бы ложью. Как всякая женщина на моем месте, я знала, что он желает меня, по тому, как он смотрел на меня, как я сама на его внимание отзывалась. Эта тайная связь установилась между нами с самого первого дня. Я старалась не обращать внимания. Притворялась перед собой, что это что-то другое. Я играла на этом. Это моя вина.

В своем тщеславии я думала, что, играя чувствами старика, я смогу очаровывать, забавлять, даже флиртовать с ним немного, как с отцом, как со свекром — и понемногу привести его к мысли выдать меня за Гарри. Я хотела, чтобы он видел во мне дочь, восхищался мной, баловал, не чаял во мне души.

Это грех, грех. Грех тщеславия и гордыни. Я использовала его страсть и вожделение. По глупости я навела его на грех. Ничего удивительного, что Господь от меня отвернулся и матушка мне не пишет. Я виновата. Господи милосердный, прости меня! Я дурочка, и по-детски тщеславная к тому же. Короля в ловушку я заманила не для собственного удовольствия. Я просто положила наживку в ловушку, которую он приготовил для меня. Тщеславие и гордыня вели мной, и я считала, что смогу заставить его делать то, что мне вздумается. Однако я лишь разбудила в нем похоть, и теперь он сделает все, что ему угодно. А угодно ему меня.

— Ты не можешь не знать, — улыбнулся ей Генрих. — Ты знала об этом уже вчера и потом, когда я послал тебе это вино.

Она склонила головку. Да, конечно, знала. И хвалила себя, как ловко водит за нос самого короля Англии. Вот дурочка! Ей казалось, это пустяки, а посол просто олух, что не может справиться с королем, которым манипулировать легче легкого. Казалось, он пляшет под ее дудочку. Но на самом деле мелодию выдувал он, а плясала она…

— Ты не можешь не знать, что я желал тебя с первой нашей встречи, — очень тихо, интимно говорил он.

— Да? — сказала она, чтобы просто что-то сказать.

— Правда. Когда, помнишь, я вломился к тебе в спальню в Догмерсфилде.

Еще бы ей не помнить! Конечно, она запомнила отца своего жениха, забрызганного дорожной грязью. Он показался ей стариком. Пахло от него потом, немытым телом, и она помнила, что тогда подумала о нем: вот невежа, ворвался куда не просят, неотесанный солдафон! А потом робко вошел Артур, со спутанными ветром светлыми кудрями, со сверкающей улыбкой…

— О да, — сказала она и невольно, вопреки себе, улыбнулась. — Я тогда еще для вас танцевала.

Его рука скользнула вокруг ее талии и притянула поближе. Каталина заставила себя не шарахнуться прочь.

— Я смотрел на тебя тогда и желал тебя.

— Ай-ай-ай! — покачала головой Каталина. — Женатый человек!

— А теперь я вдов, и ты тоже, — сказал он, почувствовал ее отчужденность даже сквозь непроницаемо жесткий корсаж и отпустил на волю.

Торопиться не следует. Будем двигаться постепенно. Кокетка не кокетка, похоже, она перепугана тем, какой оборот приняло дело. Придется подождать, пока доставят благословение из Испании и разрешение из Рима. Время работает на него.

— Что ж, — сказал он, — мне пора, но завтра я приеду опять.

Она кивнула и проводила его до порога, и там, помедлив, спросила:

— Государь, а вы в самом деле… предлагаете мне руку? В самом деле хотите на мне жениться? И я буду королевой?

— В самом деле, — кивнул он, начиная прозревать, до какой степени она честолюбива. Так вот, значит, где дорожка к ее сердцу! — А ты что, в самом деле так сильно хочешь стать королевой?

— Меня растили для этого, — просто сказала она. — Больше мне ничего не нужно.

Тут она чуть было не выпалила, что это было предсмертное желание его сына, но в последний момент остановилась. Слишком велика была ее любовь к Артуру, чтобы делить ее с кем-то, пусть даже с его отцом. А потом, Артур ведь хотел, чтобы она вышла за Гарри…

— Значит, у тебя нет желаний, а есть честолюбие, — заметил он с холодноватой улыбкой.

— Это то, что мне причитается, не более. Я рождена, чтобы стать королевой.

Он взял ее руку и склонился над ней в поцелуе. Хотелось взять пальчики в рот, как сласти, но он удержался. Не торопись, опять остерег он себя. Она молода, может статься, и впрямь девственница и уж конечно не шлюха.

— Я сделаю тебя Екатериной Арагонской, — сказал он, выпрямившись, и заметил, что при этих словах синева ее глаз стала ярче. — Королевой Англии. Свадьбу сыграем сразу, как только придет разрешение от Папы.

Думай, думай, говорю я себе. Тебя растили не легковерной дурочкой, а будущей королевой. Если это уловка, ты должна ее распознать, если всерьез — употребить себе на пользу.

Строго говоря, это не совсем то, что я обещала моему любимому, но уже близко к тому. Он хотел, чтобы я стала королевой и родила детей, которых он не успел мне дать. Что из того, что эти дети будут ему сводные братья и сестры, а не племянники и племянницы? Какая разница!

Что и говорить, мысль, что придется выйти за человека старше, чем отец, мне отвратительна. Кожа на шее у Генриха желтая и вислая, как у черепахи. Изо рта пахнет кислятиной. Он тощий, плечи и бедра костлявые. Не представляю, как лягу с ним в постель. Однако и мысль о том, что придется делить ее с Гарри, тоже не радует. Лицо у него гладкое и круглое, как у девочки. Впрочем, невыносима сама мысль, что придется стать чьей-то женой после Артура…

Думай! Думай! Может статься, это выход и есть…

Артур, милый, что же мне делать? Как ты мне нужен сейчас! Мне ведь всего семнадцать, я не могу перехитрить человека, который втрое старше меня, да еще короля!