Лучшая фантастика XXI века (сборник) Уильямс Лиз

Тэд Косматка родился и вырос в Индиане. Успел поработать на ферме, в зоопарке, в лаборатории и на сталелитейной фабрике, а сейчас сотрудничает с компанией онлайн-игр «Вальве». Первый рассказ, «The God Engine», опубликован в 2005 году. Его дебютный роман «The Games» издание «Паблишерс уикли» назвало одним из лучших романов года.

Действие рассказа «Пророк с острова Флорес», опубликованного впервые в 2007 году, разворачивается в мире, где дарвиновская теория эволюции, вероятно, опровергнута и наука свидетельствует, что Земле всего несколько тысяч лет. Сюжет довольно-таки сложный, и развязку предугадать трудно.[49]

Пророк с острова Флорес

Если это лучший из возможных миров, то каковы остальные?

Вольтер

Мальчиком Пол играл в бога на чердаке над гаражом родителей. Так назвал эту игру отец в тот день, когда узнал о ней, – «играть в бога». Пол строил клетки из двух– и четырехдюймовых до сок, которые нашел за гаражом, и кусков металлической сетки в четверть дюйма – ее он покупал в местном магазине. И пока отец выступал на конференции по божественной кладистике, основе современной биологической классификации, Пол создавал собственную лабораторию согласно планам, разработанным во время школьных уроков.

Он был еще слишком мал, чтобы пользоваться электрическими инструментами отца, и потому пилил доски для клеток вручную. Проволочную сетку разрезал прочными черными ножницами матери. Винты брал из дверец старого шкафа, а гвозди – из ржавой банки на неиспользуемом верстаке отца.

Однажды вечером мать услышала стук и пришла в гараж.

– Что ты там делаешь? – спросила она, глядя на треугольник света из чердака.

Пол высунул голову в отверстие, его черные волосы были в опилках.

– Играю с инструментами, – сказал он.

И в определенном смысле сказал правду. Потому что не мог солгать матери. Не прямо.

– С какими инструментами?

– Молотком и гвоздями.

Она смотрела на него. У нее было изящное лицо китайской куклы, но части его словно кто-то склеил чуть неправильно.

– Осторожней, – сказала она, и Пол понял, что мать говорит и об инструментах, и об отце.

– Хорошо.

Пол продолжал строить клетки, и дни сменялись неделями. Материала было достаточно, и он строил просторные клетки: так приходилось меньше резать. В реальности клетки превратились в огромные, заранее разработанные сооружения, слишком большие для животных, которые в них содержались. Вовсе не клетки для мышей и даже не настольные мышиные лабиринты: в таких клетках можно было содержать немецких овчарок. Пол потратил на этот проект почти все свои карманные деньги, покупая все необходимое: листы плекси, пластиковые бутылки для воды, куски древесины, из которых он мастерил защелки. Пока соседские дети играли в баскетбол, Пол работал.

Он покупал беличьи колеса для упражнений и строил переходы, подвешивал мотки пряжи, чтобы мыши могли подниматься на разные платформы. Самих мышей он покупал на свои карманные деньги в зоомагазине. В основном белых, какими кормят змей, но несколько были разной, менее привычной окраски. Было у него даже несколько английских мышей, стройных, длинноногих, с большими ушами, похожими на тюльпаны, и блестящей шерсткой. Ему нужно было разнообразное население, поэтому он старался покупать мышей разных видов. Сооружая для мышей постоянное жилище, он временно держал их в аквариуме на столе. Закончив последнюю большую клетку, он одну за другой переселил мышей, своих первых исследователей новых континентов, в их новое жилище. Чтобы отметить это событие, он пригласил своего друга Джона Лонга, у которого округлились глаза при виде того, что сделал Пол.

– Ты сам построил все это? – спросил Джон.

– Да.

– Это должно было занять у тебя много времени.

– Несколько месяцев.

– Родители не разрешают мне держать животных.

– Мои тоже, – ответил Пол. – Но это не домашние животные.

– А кто они?

– Подопытные в эксперименте.

– Что за эксперимент?

– Пока еще сам не решил.

Мистер Финли стоял у проектора и чертил на чистом листке пластика красный эллипс. Спроецированный на стену, этот эллипс выглядел как кривая полуулыбка между осями X и Y.

– Этот график представляет количество дочерних атомов. А это… – Он нарисовал зеркальное отражение первого эллипса. – Это количество родительских атомов. – Он положил указку на проектор и посмотрел на ряды учеников. – Может ли кто-нибудь сказать мне, что представляет собой точка пересечения?

Поднял руку Даррен Майкл из первого ряда.

– Полураспад элемента.

– Совершенно верно. Джонсон, в каком году было изобретено радиометрическое датирование?

– В 1906-м.

– Кем?

– Резерфордом.

– Какой метод он использовал?

– Ураново-свинцовый…

– Нет. Уоллес, можешь нам сказать?

– Он полагал гелий одним из продуктов распада урана.

– Хорошо, в таком случае кто же использовал ураново-свинцовый метод?

– Болтвуд, в 1907 году.

– И как оценивались эти первые результаты?

– Скептически.

– Хорошо. – Мистер Финли повернулся к Полу. – Карлсон, ты можешь сказать, в каком году Дарвин написал «Происхождение видов»?

– В 1867 году, – сказал Пол.

– Да, а в каком году теория Дарвина окончательно потеряла ценность в глазах научного сообщества?

– Это было в 1932 году. – Предвидя следующий вопрос, Пол продолжал: – Когда Колхорстер изобрел калиево-аргонное датирование. Новый метод датирования показал, что Земля не так стара, как считала эволюционная теория.

– А когда теория эволюции была развенчана окончательно?

– В 1954 году, когда в Чикагском университете Уиллард Ф. Либби открыл метод датирования с помощью угле рода-14. Он получил Нобелевскую премию в 1960 году, когда полностью и окончательно доказал, что Земле 5800 лет.

На чердак Пол пришел в белом лабораторном халате. Это был старый халат отца, и Полу пришлось подрезать рукава. Отец у Пола доктор – доктор наук. Светловолосый, рослый, преуспевающий. С матерью Пола он познакомился после окончания аспирантуры, когда консультировал китайскую исследовательскую фирму. Некоторое время они работали над совместным проектом, но никогда не возникало сомнений в том, что глава семьи – отец. Гений и знаменитость. И еще сумасшедший.

Отец Пола любил ломать вещи. Он ломал телефоны, пробивал стены и крушил столы. Обещая больше так не делать, он всякий раз нарушал обещания. Одно время он ломал кости: врач не поверил, что мать упала с лестницы, и вызвал полицию. Не поверили плачущей фарфоровой женщине, которая клялась, что муж ее и пальцем не трогал.

Отец Пола был стихийной силой, такой же непредсказуемой, как падение кометы или извержение вулкана. Чердак оказался хорошим местом, где можно прятаться, и Пол с головой погрузился в свое хобби.

Пол изучал мышей, словно Гудолл шимпанзе. В зеленом блокноте на спиральке он документировал их социальные взаимоотношения. Он обнаружил, что в просторном жилище они образуют стаи, как волки, с доминантным самцом и доминантной самкой, со строгой социальной иерархией, включающей привилегии на спаривание, территориальные притязания и почти ритуальную демонстрацию покорности со стороны самцов низшего ранга. Доминантный самец оплодотворял большинство самок, и еще Пол узнал, что мыши могут убивать друг друга.

Природа не терпит пустоты, и мышиное население быстро росло, заполняя созданный для него новый мир. Мышата рождались розовыми и слепыми, но, как только у них появлялась шерсть, Пол начинал документировать в блокноте их окрас. Многие были желтовато-коричневыми, черными и серыми. Изредка встречались агути. Были ирландские пятнистые, и полосатые, и в разноцветных пятнах. В последующих поколениях появлялись окрасы, каких он не покупал, а он достаточно знал генетику, чтобы понять: это проявляются рецессивные гены.

Пола зачаровывала концепция генов, этого устойчивого звена, с помощью которого Бог обеспечивает передачу наследственных элементов от одного поколения другому. В школе это называли божественной трансмиссией.

Пол провел исследование и установил, что группы мышей разного окраса легко наносятся на карту и происхождение их не вызывает сомнений. Он распределил свое население по фенотипам и нашел одну мышь, светлую, с темно-желтыми глазами, которая должна была быть трижды рецессивной: bb, dd, ee. Но ему мало было владеть мышами, наблюдать за ними, недостаточно просто использовать решетку Пеннета. Он хотел заниматься настоящей наукой. И так как настоящие ученые используют микроскопы и электронные весы, он попросил их на Рождество.

Он быстро обнаружил, что мышам исследования под микроскопом не нравятся. Они пытались сбежать со стенда. А вот электронные весы оказались полезны. Он взвешивал каждую мышь и вел подробные записи. Он подумывал о создании группы с врожденной особенностью, которая бы стала комбинацией отличительных характеристик, но не знал, какие именно характеристики нужно взять.

Он просматривал свои записи, когда увидел это. Январь-17. Не дата, а мышь – семнадцатая мышь, родившаяся в январе. Он подошел к клетке и открыл дверцу. Стремительное движение рыжеватой шерстки – и он схватил ее за хвост, мышь тигровой окраски с большими ушами. Ничего особенного в этой мыши не было. От других ее отличала только запись в блокноте. Пол посмотрел на эту запись, посмотрел на номер, который записал сам. Из более чем девяноста мышей в его блокноте эта, Январь-17, была самой крупной, тяжелее прочих на два грамма.

В школе его учили, что наука помогает осознать истинный смысл слов бога. Бог записал язык жизни четырьмя буквами: А, Т, Ц и Г. Но Пол занимался своими исследованиями не для того, чтобы приблизиться к богу. Он занимался ими исключительно из любопытства.

Было самое начало весны, когда отец спросил его, чем он занимается на чердаке.

– Да просто играю.

Они были вдвоем в машине отца и возвращались с урока музыки.

– Мама говорит, что ты там что-то построил.

Пол запаниковал.

– Построил недавно крепость.

– Тебе уже почти двенадцать. Не поздновато ли для крепостей?

– Да, наверно.

– Я не хочу, чтобы ты проводил там время.

– Хорошо.

– Не хочу, чтобы твои отметки ухудшились.

Пол, который уже два года не получал ни одной четверки, сказал:

– Хорошо.

Остаток пути они молчали; Пол исследовал стены своей вновь образовавшейся реальности. Потому что хорошо умел различить признаки приближающегося землетрясения.

Он смотрел на лежащие на руле руки отца. Рослый для своего возраста, как отец, Пол унаследовал черты своей матери-азиатки и иногда думал, не этим ли объясняется пропасть между ним и отцом, которую он не может пересечь. Обращался бы отец по-другому с веснушчатым светловолосым сыном? Нет, решил Пол. Отец был бы тем же. Той же стихийной силой, той же катастрофой. Он не может быть не таким, каков есть.

Пол видел руки отца на руле и годы спустя, когда вспоминал об отце, даже после того как все произошло. Этот застывший миг. Ведет машину, крупные руки на руле, тихое мгновение предчувствия, которое не было ложным, а лишь тем, чем было, – лучшим, что когда-либо происходило между ними.

– Что ты сделал?

В голосе Джона звучало удивление. Пол тайком провел его на чердак и теперь держал Берту за хвост, показывая ее Полу. Красавица золотистой тигровой масти дергала усами.

– Самое свежее поколение, Ф-4.

– Что это значит?

Пол улыбнулся.

– Дитя близких родственников.

– Какая большая мышь!

– Самая большая. Пятьдесят девять граммов – вес в возрасте ста дней. Средний вес около сорока.

Пол посадил мышь на руку Джону.

– Чем ты ее кормил? – спросил Джон.

– Тем же, чем остальных. Смотри сюда.

Пол показал график, который начертил, такой же, как график мистера Финли, – слегка искривленный вверху эллипс между осями X и Y. График постепенного увеличения массы тела от поколения к поколению.

– Один из самцов Ф-2 весил сорок пять граммов, поэтому я спаривал его с самыми крупными самками, и у них было больше пятидесяти детенышей. Я всех их взвешивал на сотый день и выбрал четверых самых крупных. Спаривал их и делал то же самое в следующем поколении, выбирая тех, кто на сотый день весил больше остальных. Получил ту же колоколообразную кривую распределения – только колокол слегка сместился вправо. Берта самая крупная из всех.

Джон в ужасе смотрел на Пола.

– И это работает?

– Конечно, работает! То же самое люди проделывают с домашним скотом последние пять тысяч лет.

– Но у тебя на это ушли не тысячи лет.

– Да. Ну, меня немного удивило, что получается так хорошо. Изменения ведь немалые. Ты только посмотри на нее, а это только Ф-4. Что же будет в десятом поколении?

– Похоже на эволюционизм.

– Не говори глупости. Это просто направленная селекция. Поразительно, что может сделать легкий толчок при достаточно разнообразном населении. Я хочу сказать… Если подумать, я срезал для четырех поколений подряд нижние девяносто процентов кривой. Конечно, мыши стали крупней. Вероятно, я мог бы двигаться в противоположном направлении и сделать их меньше. Но меня удивляет одно обстоятельство. Я заметил его только недавно.

– Что?

– Когда я начинал, примерно половина мышей была альбиносами. Теперь же они встречаются одна на десять особей.

– Ну, хорошо.

– Я никогда не отбирал их на этом основании.

– И что?

– Когда я отбраковывал… когда решал, какая мышь будет размножаться, вес иногда бывал одинаковый и я выбирал случайно. Думаю, просто одну разновидность я выбирал чаще других.

– И?..

– А что, если так же происходит в природе?

– Что ты имеешь в виду?

– Это как динозавры. Или мамонты. Или пещерные люди. Они когда-то жили здесь. Мы это знаем, потому что находим их кости. Но они исчезли. Бог создал жизнь шесть тысяч лет назад, верно?

– Да.

– Но некоторые виды исчезли. Вымерли в пути.

Пол слышал, как машина отца въехала в гараж. Отец вернулся домой раньше обычного. Пол подумал, не выключить ли свет на чердаке, но понял, что это только вызовет у отца подозрения. И ждал, надеясь. В гараже было непривычно тихо, слышался только гул двигателя. Желудок у Пола ухнул куда-то вниз: он услышал скрип лестницы под тяжестью отца.

На мгновение его охватила паника – всего на мгновение он заозирался, пытаясь понять, куда можно спрятать клетки. Нелепо: такого места не было.

– Чем это пахнет? – спросил отец, когда его голова появилась в отверстии. Он замолчал и осмотрелся. – О!

Вот и все, что он сначала сказал.

Отец молчал, пока не поднялся окончательно. Остановился, навис сверху, как великан, и осмотрелся. При свете единственной лампы глаза его оставались в тени.

– Что это? – спросил он наконец.

От его мертвенного голоса у Пола все внутри заледенело.

– Что это?

На сей раз сказано было громче, в тени глаз что-то изменилось. Отец подошел к Полу и остановился над ним.

– Что это?

Теперь это был скорее крик, рвущийся изо рта.

– Я… я думал…

Большая рука устремилась к груди Пола, собрала в кулак его футболку, рывком поставила на ноги.

– Что это, черт возьми! Разве я не говорил: никаких домашних животных?

Гений семьи, знаменитость.

– Это не домашние животные, сэр, это…

– Боже, как здесь воняет! Ты принес этих тварей в дом? Принес в дом паразитов? В мой дом!

Рука отшвырнула Пола на клетки. По пути он перевернул стол, дерево и сетки полетели на пол, запищали мыши, заскрипели петли – месяцы и месяцы работы.

Отец увидел аквариум Берты, схватил его и высоко поднял над головой. Полу на мгновение живо представилось: Берта в аквариуме, детеныши в ней, бесчисленные поколения, которые никогда не родятся. Потом руки отца опустились, как стихийная сила, как катастрофа. Пол закрыл глаза, слыша звон бьющегося стекла. Он мог думать только об одном: так это и случилось. Так и случилось.

В семнадцать лет Пол Карлсон поступил в Стенфорд. Два года спустя умер его отец.

В Стенфорде Пол специализировался в генетике и антропологии, беря по восемнадцать кредит-часов в семестр. Он изучал Кумранские рукописи и апокрифические версии, прошел курсы компаративной интерпретации текстов и библейской философии. Еще студентом изучал фруктовых мушек и ланцетников, учился в престижной интернатуре у знаменитого генетика Майкла Пура.

Пол сидел в аудиториях, когда люди в темных костюмах развивали теории относительно Кибры и Т-вариантов, о микроцефалии-I и гаплогруппе D. Он знакомился с исследованиями, установившими внутри протеинов структуры под названием ААА+; было доказано, что именно они вызывают репликацию ДНК; он узнал, что эти генетические структуры сохраняют сведения обо всех формах жизни, от людей до протобактерий; их называли «картами великого создателя».

Изучал Пол и запрещенные тексты. Он изучал теорию балансирующего равновесия и Харди-Вайнберга, но делал это в одиночестве и по ночам, блуждая по темным коридорам собственного сознания; больше всего его интересовал обмен. Пол был молод, но он понимал, что такое обмен.

Он изучал недавно открытый ген, отвечающий за развитие болезни Альцгеймера, – АпоЕ-4, распространенный по всему миру, и знакомился с теориями, которые объясняли, почему вредные гены так широко распространены. Он узнал, что, хотя АпоЕ-4 вызывает болезнь Альцгеймера, этот же ген защищает от разрушительных последствий детского недоедания. Ген, который уничтожает мозг в семьдесят лет, спасает его в семь месяцев. Он узнал, что люди с серповидно-клеточными нарушениями не заболевают малярией, а гетерозиготные носители мутации в гене муковисцидоза невосприимчивы к холере; что люди с кровью второй группы выживают в эпидемиях чаще прочих и именно это за одно поколение изменило соотношение групп крови по всей Европе. Некоторые утверждали, что этот процесс медленно воспроизводят инфекции CKR-5 и HIV.

Из курса антропологии Пол узнал, что все ныне живущие могут проследить свое происхождение до Африки, почти на шесть тысяч лет назад, когда все человеческое многообразие существовало в виде небольшой популяции. Профессора говорили, что из Африки проистекли по меньшей мере две волны миграции, если не больше, – своего рода косвенное подтверждение теории Всемирного потопа. Но каждая культура верит в свое. У мусульман это Аллах, у иудеев – Иегова. Научные журналы старались больше не употреблять слово «бог», но говорить о разумном дизайнере, архитекторе – с маленькой буквы. Однако в глубине души Пол понимал, что это одно и то же.

Пол узнал, что в поисках местонахождения бога изучали мозг монахинь и ничего не нашли. Он узнал об эволюционизме. Хотя теория эволюции была давно отвергнута подлинной наукой, ее фанатичные сторонники все еще существовали; их верования оказались самыми устойчивыми среди других направлений псевдонауки и теперь произрастали на невозделанных полях наряду с более древними системами верований вроде астрологии, френологии и акупунктуры. Современные сторонники теории эволюции считали все разнообразные методы датирования ошибочными и предлагали набор ненаучных объяснений тому, отчего все методы изотопного датирования неверны. Некоторые шепотом даже говорили о заговоре и фальсификации данных.

Эволюционисты не признавали общепринятое толкование геологических данных. Они игнорировали чудо плаценты и необъяснимую сложность глаза.

На первом и старших курсах Пол изучал археологию. Он изучал древние останки человека прямоходящего и неандертальца. Изучал предков человека: австралопитека, афарского австралопитека, человека ледникового периода.

В мире археологии граница между человеком и его предком нечеткая, но всегда считалась важной. Для некоторых ученых человек прямоходящий – давно вымершая раса, увядшая ветвь человечества. Самые консервативные ученые вообще не считали его человеком: он другой, неудача творца, независимое создание, изготовленное теми же инструментами. Но это – радикальный взгляд. Главные научные направления, конечно, признавали существование каменных орудий как своего рода лакмусовой бумажки. Люди пользовались каменными орудиями, изготовляли их. Бездушные животные этого не делают. Разумеется, даже среди представителей этих общепризнанных направлений продолжались споры. Ископаемые останки KNM ER 1470, найденные в Кении, пришлись настолько посередине между человеком и нечеловеком, что понадобилось ввести новую категорию – «почти человек». Вспыхнул жаркий спор, причем обе стороны потрясали антропометрическими данными в качестве доказательств.

И тут на сцене, точно благожелательный учитель, который вмешивается, чтобы остановить драку детей, появилась наука генетика. Родилась палеометагеномика – наука, находящаяся на золотой середине между двумя главными страстями в жизни Пола – генетикой и антропологией.

Пол стал бакалавром в мае, а в сентябре начал занятия в аспирантуре. Через два года, получив научную степень, он переехал на Восточное побережье и приступил к работе в «Уэстин геномикс», одной из самых передовых исследовательских генетических лабораторий в мире.

Через три недели он уже был в экспедиции в Танзании, изучал технику извлечения ДНК из костей возрастом 5800 лет. Костей тех, кто жил на заре времен.

В ярко освещенное помещение вошли двое.

– Здесь и проводится тестирование?

Голос был незнакомый, выговор – городской австралийский.

Пол оторвал взгляд от микроскопа и увидел, что начальника экспедиции сопровождает пожилой мужчина в сером костюме.

– Да, – сказал мистер Лайонз.

Незнакомец опирался на тиковую трость. Его седые, коротко подстриженные волосы были аккуратно зачесаны набок.

– Никогда не перестаешь удивляться, – сказал незнакомец, оглядываясь, – как лаборатории во всем мире похожи одна на другую. Культуры, которые ни в чем не могут прийти к согласию, единодушны в том, как сконструировать центрифугу, где поставить стеллаж для пробирок, в какой цвет окрасить стены – и это всегда белый. А столешницы, напротив, черные.

Мистер Лайонз кивнул. Он носил свой авторитет, как костюм, который велик на два размера: регулярно приходилось его поправлять, чтобы прилично выглядеть.

Пол встал, снял латексные перчатки.

– Гэвин Макмастер, – сказал незнакомец, протягивая руку. – Рад знакомству, мистер Карлсон.

Они обменялись рукопожатием.

– Пол. Зовите меня Полом.

– Прошу извинить, что прервал вашу работу, – сказал Гэвин.

– Мне все равно пора сделать перерыв.

– Не буду вам мешать, – сказал мистер Лайонз и вышел.

– Прошу, – сказал Пол. – Садитесь.

Гэвин сел и поставил на стол свой чемоданчик.

– Обещаю, что не отниму у вас много времени, – сказал он. – Но мне необходимо с вами поговорить. В последние несколько дней мы оставляли сообщения и…

– О. – Лицо Пола изменилось. – Вы из…

– Да.

– Весьма необычно, что вы связались со мной таким образом.

– Заверяю вас, что и обстоятельства весьма необычные.

– Тем не менее не уверен, что могу взяться за другую работу, не закончив эту.

– Вижу, произошло недоразумение.

– Как это?

– Вы называете это работой. Считайте, что это консультация.

– Мистер Макмастер, я очень занят своей нынешней работой. Я задействован в нескольких проектах и, откровенно говоря, удивлен, что «Уэстин» вообще пустила вас на порог.

– «Уэстин» в курсе. Я позволил себе поговорить с управляющими, прежде чем связался с вами.

– Как вы…

Пол посмотрел на него, и Гэвин приподнял брови. С корпорациями вопрос «как» обычно остается риторическим. Ответ всегда один. И всегда связан со знаком доллара.

– Конечно, мы оплатим консультацию, приятель.

Макмастер придвинул к нему по столу чек. Пол едва взглянул на него.

– Я же сказал, я занят несколькими проектами. Любой другой испытатель, вероятно, заинтересуется.

Макмастер улыбнулся.

– В обычных условиях я бы решил, что вы торгуетесь. Но это ведь не тот случай?

– Нет.

– Когда-то я был точь-в-точь как вы. Дьявольщина, может, я до сих пор такой.

– Тогда вы меня поймете.