Лучшая фантастика XXI века (сборник) Уильямс Лиз

– Сколько?

– Около миллиона. Более половины населения.

– Вы создали биологическое оружие, которое наделяет жертву математическими способностями, и заразили больше миллиона басков?

– Лотерея развалилась. Тогда я понял, что сработало. Продажи лотерейных билетов упали на восемьдесят процентов. Рухнули.

– А потом подруга проломила вам голову?

– М-м.

С каждой секундой комбинезон становился все менее удобным. Леон задумался, не лишится ли способности двигаться, если слишком задержится в раздувшемся защитном костюме.

– Скоро мне придется уйти.

– С эволюционной точки зрения, неспособность к оценке риска является преимуществом.

Леон медленно кивнул.

– Пожалуй, соглашусь. Делает тебя находчивым…

– Заставляет колонизировать новые земли, пригласить на свидание прекрасную мартышку с соседнего дерева, завести ребенка, которого не на что содержать.

– И ваши вычислительные бомбы перестали действовать?

– Практически, – ответил Буле. – Но это нормальное явление. Когда люди переселяются в большие города, рождаемость падает. И тем не менее, хотя число городских жителей растет, человеческая раса не вымирает. Социальные перемены требуют времени.

– А потом подруга проломила вам голову?

– Прекрати это повторять.

Леон встал.

– Пожалуй, пойду искать Риа.

Буле недовольно фыркнул.

– Ради бога. И спроси, почему она не довела дело до конца? Действовала ли под влиянием момента или заранее все спланировала? Почему воспользовалась кофейником, а не хлебным ножом? Знаешь, мне самому интересно.

Леон двинулся к двери, неуклюжий в распухшем комбинезоне. С трудом забрался в шлюз и, слушая шипение воздуха, старался не думать о Риа, кидающейся на старика, о поднимающемся и опускающемся кофейнике.

Она ждала его по ту сторону шлюза, ее комбинезон тоже раздулся.

– Идем, – сказала она и взяла его за руку, прорезиненные ладони перчаток прилипли друг к другу.

Риа протащила Леона сквозь многочисленные помещения тела Буле, втолкнула в последнюю дверь, развернула и резко дернула шнур на комбинезоне. Комбинезон распался на две половины, которые соскользнули на пол. Когда прохладный воздух коснулся пленки пота на теле Леона, тот выдохнул – сам того не замечая, он задержал дыхание.

Риа уже сорвала с себя комбинезон, ее лицо было раскрасневшимся и потным, волосы слиплись. Небольшие влажные пятна темнели под мышками. Расторопная сотрудница подобрала комбинезоны. Риа холодно поблагодарила ее и направилась к выходу.

– Я не думала, что он так поступит, – сказала она, когда они оказались на улице, за пределами тела Буле.

– Ты пыталась его убить, – ответил Леон. Посмотрел на ее руки, с короткими опрятными ногтями и крупными костяшками. Попытался представить сухожилия, натянутые, как парусные канаты на ветру, представить, как эти руки ритмично поднимают и опускают тяжелый серебряный кофейник.

Риа вытерла ладони о брюки и спрятала в карманы, неуклюже, без привычной самоуверенности.

– Я этого не стыжусь. Я горжусь этим. Не каждому хватило бы смелости. Если бы не я, ты и все, кого ты знаешь, были бы… – Она вытащила руки из карманов, сжала в кулаки. Покачала головой. – Я думала, он расскажет тебе о том, что нам понравилось в твоей выпускной работе. А потом мы могли бы обсудить твое место здесь…

– Ты ничего мне не сказала, – заметил Леон. – Я мог бы избавить тебя от хлопот. Этот вопрос я не обсуждаю.

Риа покачала головой.

– Это Буле. Ты не можешь помешать нам сделать то, чего мы хотим. Я не пытаюсь запугать тебя. Такова реальность. Если мы захотим повторить твой эксперимент, мы это сделаем, в любом масштабе…

– Но я в этом участвовать не буду, – перебил Леон. – Вот в чем суть.

– Не совсем так. И если ты думаешь, что тебе удастся избежать участия в том, чего хочет Буле, тебя ждет сюрприз. Мы можем дать тебе то, чего хочешь ты.

– Нет, не можете, – ответил он. – Это я знаю наверняка. Не можете.

Представьте нормальную женщину за обедом. Спросите ее про завтрак. Если обед хорош, она скажет, что завтрак был великолепен. Если обед ужасен, поведает о кошмарном завтраке.

Теперь спросите ее про ужин. Если обед плох, она предположит, что ужин тоже не удастся. Если обед хорош, ее ожидания относительно ужина будут оптимистичны.

Объясните ей эту динамику и снова задайте вопрос про завтрак. Она попытается вспомнить подробности, текстуру овсяных хлопьев, был ли сок холодным и вкусным или тепловатым и склизким. Она будет вспоминать изо всех сил, а затем, если обед хорош, скажет, что завтрак был хорошим. И если обед плох – что завтрак был плохим.

С этим ничего не поделаешь. Вы можете понимать, что происходит, но не можете это изменить.

А если сможете?

– Все дело в родителях, – сказал он, когда они пробирались сквозь макушки деревьев, по узким мосткам, прижимаясь к перилам, чтобы пропустить возбужденных, шумных исследователей. – Это меня доконало. Родители помнят только хорошие моменты. Родители взрослых детей помнят череду теплых объятий, школьных триумфов, спортивных побед – и забывают рвоту, истерики, недосып… Эта великолепная способность забывать позволяет нам продолжать род. Вот что стало последней каплей.

Риа серьезно кивнула.

– Но была и светлая сторона, верно?

– Конечно. Завтраки. И потеря веса… удивительно. Помнить, как паршиво ты себя чувствовал, когда в последний раз съел шоколадный батончик или картофель фри… Это было потрясающе.

– Области приложения впечатляют. Взять хотя бы снижение веса…

– Снижение веса, наркотическая зависимость, что угодно. Все это – беспроигрышные варианты.

– Но?

Он резко остановился.

– Ты должна это знать. Если знаешь про «Ясность» – так я его назвал, «Ясность», – должна знать, что случилось. С ресурсами Буле ты можешь выяснить что угодно.

Она криво улыбнулась.

– Я читала записи. Но не знаю, что произошло. Официальная версия, которая вывела на тебя «Эйт» и заинтересовала нас…

– Почему ты пыталась убить Буле?

– Потому что я единственный человек, которого он не может одурачить, и я видела, к чему ведет его маленький эксперимент. Фирма, узнавшая о радикальной перемене в человеческом восприятии, получит колоссальное конкурентное преимущество. Представь всю продукцию, что исчезнет, если математическое мышление станет вирусом. Представь перемены в управлении, в политике. Только представь аэропорт, которым управляют и пользуются люди, способные оценить риск!

– На мой взгляд, звучит неплохо, – сказал Леон.

– Ну конечно. Конечно. Мир жадных потребителей, которые знают цену всему – и не знают ценности. Почему эволюция наделила нас такой патологической математической безграмотностью? В чем преимущество того, что тебя водят за нос шарлатаны, умеющие придумывать страшилки?

– Он сказал, что в вопросах предприимчивости – отцовстве, бизнесе…

– В любых вопросах, требующих риска. Например, спорт. Никто не будет махать битой перед трибунами, если знает, что у банта[79] намного больше шансов на успех.

– И этого хотел Буле?

Риа пристально посмотрела на Леона.

– Людей, которые понимают риски, почти так же легко водить за нос, как людей, которые их не понимают. Разница в том, что в последнем случае конкуренция является огромным недостатком для тех, кому далеко до лидера.

Леон увидел ее, впервые увидел по-настоящему. Увидел, что она была лицом чудовища, голосом божества. Рукой огромной неведомой машины, которая пыталась изменить мир, переделать его под свои нужды. И которая отлично с этим справлялась.

– «Ясность», – произнес он. – «Ясность». – Риа внимательно глядела на него. – Как ты думаешь, ты бы попыталась убить Буле, если бы употребляла «Ясность»?

Риа изумленно моргнула.

– Я никогда над этим не задумывалась.

Леон ждал. Затаив дыхание.

– Думаю, я бы довела дело до конца, если бы употребляла «Ясность», – сказала она.

– А если бы ее употреблял Буле?

– Думаю, он не стал бы мне мешать, – выпалила она.

– Кто-нибудь управляет Буле?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду… этот резервуар. Он имеет волю? Он управляет этим… этим предприятием? Или предприятие действует само по себе, принимает собственные решения?

Риа сглотнула.

– Технически это великодушное диктаторство. Он монарх, и ты это знаешь. – Она снова сглотнула. – Расскажешь, что случилось с «Ясностью»?

– И он действительно принимает решения?

– Я так не думаю, – прошептала она. – Нет. Это скорее… скорее…

– Силы природы?

– Эмерджентный феномен.

– Он нас слышит?

Риа кивнула.

– Буле, – сказал Леон, думая о существе в резервуаре. – Люди, принимавшие «Ясность», стали очень злыми. Они не могли видеть рекламу без желания что-нибудь разбить. Походы в магазин вгоняли их в кататонию. Выборы вызывали у них стремление ворваться в правительственное здание с горящими факелами. За восемь недель все добровольцы оказались в тюрьме.

Риа улыбнулась. Взяла ладони Леона в свои – теплые, сухие – и сжала.

Его телефон зазвонил. Он высвободил руку, чтобы ответить.

– Алло?

– Сколько ты за нее хочешь? – Голос Буле был взволнованным. Безумным.

– Она не продается.

– Я куплю «Эйт» и сделаю тебя главным.

– Мне это не нужно.

– Я убью твоих родителей. – Тем же взволнованным голосом.

– Вы убьете всех, если «Ясность» получит широкое применение.

– Ты сам в это не веришь. «Ясность» позволяет выбрать путь, который приведет к счастью. Массовое самоубийство не сделает человечество счастливым.

– Вы этого не знаете.

– Хочешь пари?

– Почему бы вам не убить себя?

– Потому что мертвым я не смогу изменить мир к лучшему.

Риа внимательно наблюдала за Леоном. Стиснула его руку.

– Вы ее примете? – спросил он.

Долгая пауза.

– Только при условии, что вы ее примете, – с нажимом сказал Леон.

– У тебя она есть?

– Я могу ее сделать. Сначала нужно поговорить с лаборантами и скачать результаты моих исследований.

– Ты примешь ее вместе со мной?

– Никогда, – без колебаний ответил Леон.

– Я согласен. – И Буле отключился.

Риа снова взяла Леона за руку. Подалась вперед и крепко поцеловала в губы. Отстранилась.

– Спасибо, – сказала она.

– Не благодари меня, – ответил он. – Я не делаю тебе одолжения.

Риа поднялась, потянула Леона за собой.

– Добро пожаловать в команду, – сказала она. – Добро пожаловать в Буле.