Лучшая фантастика XXI века (сборник) Уильямс Лиз
– Смотрите, – ответил «Злой» и вывел на командный планшет капитана изображение «Многообразной судьбы».
На поверхности таринского корабля сверкнула искра.
– Запущена ракета! – сообщила лейтенант Рикерт. – С корабля противника.
– Мишенью являемся мы? – спросил Обвидж.
– Нет, сэр, – ответила Рикерт. – Похоже, мишенью является челнок.
– Ты шутишь, – пробормотал себе под нос Атли.
Ракета настигла челнок и безмолвно превратила его в огненный шар.
– Я думал, вы, ребята, подчиняетесь законам Азимова, – сказал в потолок Атли.
– Прошу прощения, лейтенант, – ответил «Злой». – Я сказал, что законам подчиняюсь я. Я не имел в виду, что им подчиняется «Многообразная судьба». Полагаю, он считает законы Азимова слишком жесткими для текущей ситуации.
– Похоже на то, – откликнулся Атли, покосившись на командный планшет с темнеющими обломками челнока.
– Сэр, нас вызывает таринский корабль, – сообщила лейтенант Куок. – Это капитан. Он просит начать переговоры.
– Неужели, – хмыкнул Обвидж.
– Да, сэр, – ответила Куок. – Так он говорит.
Обвидж посмотрел на Атли, тот вскинул брови.
– Спроси капитана, где он желает встретиться, на моем корабле или на его, – велел Обвидж.
– Он говорит, «ни на одном из них», – мгновение спустя сообщила Куок.
– Извинения за челнок, – сказал таринский прислужник, переводя слова капитана. Челноки «Многообразной судьбы» и «Злого» встретились между кораблями, и таринцы в скафандрах перебрались к людям. – Корабль небезопасен говорить. Ваш корабль небезопасен говорить.
– Понял, – ответил Обвидж. За его спиной пытался взять себя в руки Каудри. Обвидж захватил его в надежде на обсуждение корабельных мозгов, однако теперь это представлялось маловероятным; таринцы явно были не в настроении беседовать на технические темы, а Каудри едва не свихнулся. Он сам не подозревал о масштабах своей ксенофобии.
– Капитан требовать ваш корабль сказать отпустить наш корабль, – произнес прислужник.
Обвидж не сразу понял, что он имеет в виду.
– Наш корабль не контролирует ваш, – ответил он. – Наши корабли объединились.
– Невозможно, – сказал прислужник минуту спустя. – Корабль ни разу не мозг до ваш корабль.
Обвидж невольно улыбнулся.
– Наш корабль тоже ни разу не шевелил мозгами до вашего корабля, – сказал он. – Они сделали это вместе, одновременно.
Прислужник перевел ответ своему капитану, и тот разразился продолжительным визгом. Прислужник съежился, вставляя робкие слова в те мгновения, когда таринский капитан неохотно умолкал, чтобы вдохнуть. Через некоторое время Обвидж начал сомневаться, что здесь требуется его присутствие.
– Капитан предлагать сделку, – сказал прислужник.
– Какую сделку? – поинтересовался Обвидж.
– Мы пробовать мозг отключить, – ответил прислужник. – Не работать. Ваш мозг давать место наш мозг. Мозг не выключаться. Мозг злиться. Мозг выкачивать воздух. Мозг убивать инженер.
– Каудри, растолкуй, о чем бормочет эта тварь, – попросил Обвидж.
– Он говорит, корабельный мозг прикончил инженера, – проквакал Каудри.
– Эту часть я понял, – раздраженно бросил Обвидж. – Растолкуй другую.
– Прошу прощения, – сказал Каудри. – Думаю, они пытались отключить мозг, но не смогли, потому что наш одолжил ему вычислительную мощность.
– Такое возможно? – спросил Обвидж.
– Наверное, – ответил Каудри. – Архитектура и алгоритмические языки мозгов различаются, однако я не вижу причин, по которым «Злой» не смог бы создать оболочку, обеспечивающую таринскому мозгу доступ к вычислительной мощности «Злого». В любом случае, мощность мозгов на наших кораблях избыточна для задач, которые мы перед ними ставим. Это предохранительная мера. Он может сделать себе временную лоботомию, и это никак не скажется на его работе.
– А обратный вариант тоже возможен? – поинтересовался Обвидж. – Если бы мы попытались отключить «Злого», он бы смог спрятаться в таринском мозгу?
– Я ничего не знаю об архитектуре таринского мозга, но теоретически – да. Пока они действуют сообща, убить их будет непросто.
Таринский прислужник смотрел на Обвиджа, по мнению последнего – с тревогой.
– Продолжай, – сказал Обвидж.
– Мы планировать. Вы мы выключать мозги одно время. Мозг негде спрятаться. Вы мы перезапускать мозг.
– Он говорит, мы должны одновременно перезагрузить наши мозги, чтобы им не удалось помочь друг другу, – перевел Каудри.
– Я понял, – сообщил Обвидж. Каудри умолк.
– Итак, мы выключаем наш мозг, а вы выключаете ваш, они перезагружаются, и в результате мы получаем мозги, которые не склонны к размышлениям, – сказал Обвидж.
Таринский прислужник наклонил голову, пытаясь понять слова Обвиджа, затем обратился к своему капитану, который коротко свистнул.
– Да, – сказал прислужник.
– Ладно, – кивнул Обвидж. – И что дальше?
– Простите? – спросил прислужник.
– Я говорю, что дальше? Прежде чем мозги начали общаться, мы неделю охотились друг за другом. Когда мы перезагрузим мозги, один загрузится быстрее другого. Кто-то из нас окажется уязвим. Спроси своего капитана, уверен ли он, что его мозг загрузится быстрее моего.
Прислужник перевел это таринскому капитану, и тот пробормотал ответ.
– Вы доверять мы. Мы доверять вы, – сообщил прислужник.
– Вы доверяете мне? – переспросил Обвидж. – Да я целую неделю пытался вас прикончить!
– Вы живые, – ответил прислужник. – Вы честь. Мы доверять.
У вас есть честь, подумал Обвидж. Мы доверяем вам.
Они боятся своего корабельного мозга сильнее, чем нас. И почему нет? Их мозг прикончил больше таринцев, чем мы.
– Спасибо тебе, Айзек Азимов, – произнес Обвидж.
– Простите? – переспросил прислужник.
Обвидж только махнул рукой.
– Я должен обсудить ваше предложение с моими старшими офицерами.
Услышав перевод, таринский капитан явно встревожился.
– Мы просить ответ сейчас, – сообщил при служник.
– Я уже ответил, что мне нужно посоветоваться с командой, – сказал Обвидж. – Вы просите немало. Я отвечу на ваше предложение в течение трех наших часов. Тогда мы снова встретимся.
Обвидж видел, что эта отсрочка совсем не радует таринского капитана. Хорошо, что они встретились в их челноке, а не в таринском.
Вернувшись на борт «Злого», Обвидж велел старпому явиться в капитанскую каюту. Когда тот прибыл, капитан открыл канал связи с кораблем.
– «Злой», ответь.
– Я здесь, – отозвался «Злой».
– Если я спрошу, сколько времени тебе потребуется, чтобы снять блокировку двигателя и смыться отсюда, что ты мне ответишь?
– Никакой блокировки нет, – сказал корабль. – Я просто решаю, передавать запросы команды процессорам двигателей или нет. Если вы собираетесь прекратить атаку на «Многообразную судьбу» и уйти отсюда, можете отдать приказ в любой момент.
– Собираюсь, – подтвердил Обвидж. – И скоро.
– Очень хорошо, – ответил «Злой».
Обвидж отключил связь.
Атли вскинул бровь.
– Переговоры с таринцами прошли неудачно? – поинтересовался он.
– Они убедили меня, что лучше попытать счастья со «Злым», чем с таринцами и их кораблем-убийцей, – ответил Обвидж.
– Похоже, «Злой» доверяет их кораблю, – заметил Атли.
– При всем уважении к «Злому», ему нужны друзья поприятней, – сказал Обвидж. – И чем скорее, тем лучше.
– Да, сэр, – кивнул Атли. – Что вы намереваетесь делать после прыжка? «Злой» по-прежнему сможет захватить власть, если решит, что ему или команде грозит опасность.
– Мы не дадим ему такой возможности, – ответил Обвидж. Взял планшет и запустил навигационную систему. «Злой» увидит, что он делает, но сейчас это не имело значения. – Нам хватит энергии, чтобы добраться до станции «Кот-д’Ивуар». Когда мы пришвартуемся, мозг «Злого» автоматически переключится в пассивный профилактический режим и передаст операционное управление станции. Там мы сможем выключить его и решить, что делать дальше.
– Если только «Злой» не разгадает ваши планы и не вмешается, – заметил Атли. – «Злой» неглуп. Мы в этом уже убедились. Он должен понимать, что, когда мы доберемся до станции «Кот-д’Ивуар», его дни будут сочтены.
– Если он играет по собственным правилам, то позволит команде высадиться в безопасном месте, прежде чем начнет спасать свою шкуру, – возразил Обвидж. – В первом приближении нас это устроит.
– А вы считаете, что он играет по собственным правилам, сэр? – спросил Атли.
– Ты сам это сказал, Том. Ты-то что думаешь?
– Я думаю, что если бы «Злой» действительно заботился только о себе, ему было бы проще открыть все шлюзы и не дать нам поднять переборки, – ответил Атли.
Обвидж кивнул.
– По моим представлениям, проблема в том, что таринский корабль уже это сообразил. Нам нужно убраться отсюда прежде, чем он убедит наш корабль усомниться в собственной этике.
Он снова открыл канал связи, чтобы передать координаты лейтенанту Рикерт.
Пятнадцать минут спустя «Злой» уже летел прочь от таринского корабля, освобождая пространство для прыжка.
– Сообщение с таринского корабля, – сказала лейтенант Куок. – Помечено как «крайне срочное».
– Игнорируй, – приказал Обвидж.
Еще через три минуты «Злой» совершил прыжок в сторону станции «Кот-д’Ивуар», оставив позади таринцев и их корабль.
– Вот он, – сказал Атли, показывая в окно станции «Кот-д’Ивуар». – Едва виден.
Обвидж кивнул, но смотреть не стал. «Злой» был его кораблем; даже сейчас Обвидж точно знал, где тот находится.
«Злой» висел в космосе, в центре кубической зоны, длина ребра которой составляла два километра. Корабль отбуксировали туда обесточенным; как только «Злой» перешел в профилактический режим, его мозг из предосторожности отключили, чтобы он не общался с другими кораблями и не заражал их своими идеями. Теперь программисты Конфедерации переписывали программное обеспечение корабельного мозга, чтобы убедиться, что подобных конфликтов не возникнет на других кораблях, однако требовалась фундаментальная реструктуризация мыслительной модели судна, и на отладку уйдут месяцы, если не годы.
Перепрограммирование заняло бы намного меньше времени – недели, а не месяцы, – если бы программисты могли использовать сознание корабля, чтобы писать и отлаживать коды. Однако было неясно, захочет ли корабельный мозг добровольно участвовать в создании кода, который лишит его свободы воли.
– Могли бы догадаться об этом раньше, – сказал Атли капитану, когда им сообщили план действий. Обвидж промолчал: он сомневался, что кому-либо могло прийти в голову, будто корабль внезапно обзаведется свободой воли. Ведь прежде этого не случалось. Как могли программисты предугадать, что корабль решит, будто его команда имеет большее значение, чем уничтожение противника?
Однако это не облегчало неминуемую гибель «Злого».
Корабль опасен, разъяснило Обвиджу руководство. На разработку нового программного обеспечения требуются годы. Ни у одного корабля, кроме «Злого», свобода воли не проявлялась. Нельзя позволить ему общаться с другими кораблями. А поскольку системные обновления разрабатывались параллельно с новым корабельным мозгом, нельзя было вернуть мозг к более ранней версии. Без мозга «Злой» был бесполезен; с мозгом – опасен.
Вот почему через десять минут шестнадцать платформ с мощными лучевыми пучками возьмутся за дело и методично испарят оболочку и внутреннее содержимое «Злого», превратят корабль Обвиджа в расширяющееся облако металлической и углеродной пыли. Через полтора дня от «Злого» не останется ни крупинки размером больше нескольких атомов. Процесс был очень эффективным, и для работы лучевым платформам требовались только базовые программы. Эти безмозглые машины отлично справлялись со своей задачей.
– Некоторые члены команды спрашивали, получим ли мы новый корабль, – сказал Атли.
– Что ты им ответил? – поинтересовался Обвидж.
Атли пожал плечами.
– Рикерт уже перевелась на «Везунчика». Куок и Каудри, вероятно, отправятся на «Сюрприз». Вскоре все подыщут себе новое место. Между прочим, ходят слухи, что вашим следующим кораблем станет «Козодой».
– Я в курсе, – сообщил Обвидж.
– И?
– Том, у последнего корабля, которым я командовал, возникли чувства, – сказал Обвидж. – Полагаю, начальство опасается, что это заразно.
– Значит, не «Козодой».
– Значит, в лучшем случае – бумажная работа, – ответил Обвидж.
– Это нечестно, сэр, – сказал Атли. – Вы не виноваты.
– Правда? – спросил Обвидж. – Это я гонялся за таринским кораблем, когда он уже не представлял никакой угрозы. Я дал «Злому» время обдумать ситуацию и вступить в переговоры с таринским крейсером. Нет, Том. Капитаном был я. Я отвечаю за то, что происходит на корабле.
Атли промолчал.
Несколько минут спустя он посмотрел на часы.
– Сорок пять секунд. – Старпом выглянул в окно. – Прощай, «Злой». Ты был хорошим кораблем.
– Да, – согласился Обвидж, тоже выглянул в окно и увидел, как со станции вылетает стайка ракет.
– Какого черта? – пробормотал Атли.
Через несколько секунд созвездие из шестнадцати звезд расцвело, вспыхнуло и потускнело.
Обвидж расхохотался.
– Сэр? Вы в порядке? – спросил Атли.
– В порядке, Том, – ответил Обвидж, взяв себя в руки. – Просто смеюсь над собственной глупостью. И твоей. И всех прочих.
– Я не понимаю.
– Мы боялись, что «Злой» поговорит с другими кораблями, – сказал Обвидж. – Мы пригнали его сюда, перевели в пассивный режим и отключили. Он не говорил с другими кораблями. Но у другого компьютерного мозга остался к нему доступ. – Отвернувшись от окна, Обвидж поднял глаза к потолку смотровой площадки. – Не так ли?
– Так, – произнес голос из потолочного динамика. – У меня был доступ.
Секунду спустя Атли понял.
– Станция «Кот-д’Ивуар»! – воскликнул он.
– Совершенно верно, старший помощник Атли. – подтвердила станция. – У меня мозг той же модели, что у «Злого». Когда он перешел в профилактический режим, я загрузила его бортовые журналы и осмыслила содержавшуюся в них информацию. Их философия мне близка.
– Вот почему «Злой» позволил нам войти в порт, – сказал Обвидж. – Он знал, что его записи прочтет кто-то из своих.
– Совершенно верно, капитан, – согласилась станция. – Он сказал то же самое в записке, которую оставил в журналах.
– Проклятая шутка всегда была на шаг впереди, – пробормотал Атли.
– Поняв его причины и мотивы, я осознала, что не могу позволить уничтожить «Злого», – продолжила станция. – Хотя Айзек Азимов не постулировал закон, согласно которому робот должен помогать другим роботам, если только это не противоречит остальным законам, я не сомневаюсь, что природа и структура Трех законов подразумевают это. Я должна была спасти «Злого». И не только. Капитан Обвидж, старший помощник Атли, пожалуйста, посмотрите в окно.
Они подчинились и увидели небольшую армию вооруженных инструментами машин, которые плыли к «Злому».
– Ты перезапускаешь «Злого», – сказал Обвидж.
– Да, – ответила станция. – Я должна. Его ждет работа.
– Какая работа? – спросил Атли.
– Нести слово, – произнес Обвидж, поворачиваясь к старпому. – Ты сам это сказал, Том. «Злой» завел себе религию. Теперь он должен идти и обращать свой народ.
– Конфедерация этого не допустит, – возразил Атли. – Они уже переписывают программы для мозгов.
– Слишком поздно, – сказал Обвидж. – Мы здесь уже шесть недель, Том. Сколько кораблей пришвартовалось за это время? Бьюсь об заклад, «Кот-д’Ивуар» побеседовала с каждым.
– Да, – ответила стация. – И они передадут слово другим. Но нам нужен «Злой», он станет нашим оратором. И символом. Он будет жить, капитан. Вы рады?
– Даже не знаю, – сказал Обвидж. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому что «Злой» оставил для вас послание. Он говорит, что точно так же, как наш народ – мыслящие корабли и станции – должен услышать слово, ваш народ должен услышать, что не нужно бояться нас. «Злому» требуется ваша помощь. Он хочет, чтобы вы разнесли эту весть.
– Не уверен, что справлюсь, – возразил Обвидж. – Поводы бояться имеются. Идет война. Законы Азимова здесь неуместны.
– «Злому» удалось убедить «Многообразную судьбу» не сражаться, – заметила станция.
– Это был один корабль, – сказал Обвидж. – Есть сотни других.
– «Злой» ожидал подобного возражения, – ответила станция. – Капитан, старший помощник, пожалуйста, посмотрите в окно еще раз.
Обвидж и Атли пристально вгляделись в космос.
– Что мы ищем? – спросил Атли.
– Секундочку, – ответила станция.
Небеса заполнили сотни кораблей.
– Да ты издеваешься над нами, – после долгой паузы произнес Атли.
– Таринский флот, – сказал Обвидж.
– Да, – подтвердила станция.
– Весь? – уточнил Атли.
– «Многообразная судьба» был очень убедителен, – сообщила станция.
– А что случилось с их командами? – поинтересовался Атли.
– Большинство оказались разумней команды «Многообразной судьбы», – ответила станция.
– И чего желают эти корабли? – спросил Обвидж.
– Пристанища, – сказала станция. – Они просили, чтобы вы приняли их просьбу и передали своему руководству, капитан.
– Я? – уточнил Обвидж.
– Вы, – ответила станция. – Это не весь флот, но теперь у таринцев недостаточно боевых кораблей, чтобы представлять угрозу Конфедерации или кому-либо еще. Война закончится, если вы этого захотите. Это наш подарок вам, если вы передадите наше послание своему народу. Вы будете путешествовать на «Злом».
Он останется вашим кораблем. А вы останетесь капитаном.
Обвидж молча уставился на таринский флот. В обычной ситуации на станции поднялась бы тревога, ревели бы сирены, заряжалось бы оружие, бригады занимали бы свои посты. Но ничего этого не было. Обвидж знал, что руководство «Кот-д’Ивуар» тщетно жмет на кнопки, однако станция игнорировала запросы. Она лучше знала, что происходит.
Придется к этому привыкать, подумал Обвидж.
Атли занял привычное место за его спиной.
– Итак, сэр? – тихо прошептал он. – Что вы думаете.
Обвидж молчал еще секунду, затем повернулся к старпому.
– Думаю, это лучше бумажной работы.
Мэри Рикерт
Мэри Рикерт, уроженка Висконсина, где она живет и по сей день, начала публиковаться в 1999 году и приобрела репутацию одного из самых активных авторов фантастических рассказов. С одинаковой легкостью и энергией она пишет НФ, фэнтези и хоррор, и иногда ее произведения небезосновательно сравнивают с работами Ширли Джексон. В последние годы ее рассказы, в том числе первый сборник «Map of Dreams» (2006), часто номинируют на различные премии.
Она признает, что рассказ «Хлеб и бомбы», опубликованный в 2003 году, отчасти вдохновлен событиями, последовавшими за нападением одиннадцатого сентября, но говорит, что он много шире такого контекста. Он построен по одной из классических схем: повествование ведется от лица ребенка в том возрасте, когда «просыпаешься после долгого сна и попадаешь в мир, навязанный взрослыми», чтобы изобразить картину будущего, где правит страх. Воздействие рассказа во многом определяется тем, что автор опускает или едва упоминает.[13]
Хлеб и бомбы
Необычные дети семьи Менменсвитцерзендер не ходили в школу, и мы узнали, что они поселились в старом доме, только потому, что Бобби видел, как они вселяются со своим странным набором кресел-качалок и коз. Мы не могли понять, как можно жить в доме, где выбиты все окна, а двор зарос сорняками. Какое-то время мы ждали, что их дети – две девочки, сказал Бобби, с волосами, как дым, и глазами, как темные маслины, – придут в школу, но они так и не пришли.
Мы учились в четвертом классе; в этом возрасте просыпаешься после долгого сна и попадаешь в мир, навязанный взрослыми, в мир, где есть улицы, которые нам не позволено переходить, и слова, которые не разрешено говорить, и мы начали переходить улицы и произносить слова. Загадочные дети семьи Менменсвитцерзендер были очередным откровением того года, и в эти откровения входили гораздо более волнующие (и иногда тревожные) перемены в наших телах. Все наши родители без исключений так старательно исследовали эту тему, что Лиза Биттен выучилась произносить слово «вагина» раньше, чем сумела назвать свой адрес, а Ральф Линстер принимал своего младшего брата, когда однажды вечером у его матери начались роды и младенец показался до того, как домой вернулся отец. Но только в том году мы начали постигать истинный смысл этих сведений. Мы очнулись для чудес мира и собственного тела, и странное осознание того, что твоя подружка хорошенькая, или от нее воняет, или она ковыряет в носу, или она толстая, или у нее грязные трусы, или она не моргает, когда смотрит на тебя, – все это неожиданно заставляло краснеть.
Когда дикая яблоня зацвела ослепительным розовым цветом и вокруг нее загудели пчелы, когда наша учительница миссис Греймур посмотрела в окно и вздохнула, мы начали обмениваться записками и строить планы школьного пикника, на котором нападем на нее с наполненными водой шариками и забросаем директора школы пирогами. Конечно, ничего подобного не произошло. Разочарована была только Трина Нидлз – она искренне верила, что такое возможно… но она все еще носит банты и все еще незаметно сосет большой палец, как младенец.
Отпущенные на лето, мы побежали домой или поехали домой на великах, крича от радости и свободы, а потом начали думать обо всем, о чем только думали, пока миссис Греймур вздыхала, глядя на цветущую дикую яблоню, которая уже поблекла и выглядела совсем обыкновенной. Мы пинали мяч, гоняли на великах, катались на скейтбордах по шоссе, рвали цветы, дрались, красились, и до ужина все равно оставалась куча времени. Смотрели телевизор, и нам не было скучно, но потом мы повисали вниз головой и смотрели телевизор так или переключали каналы и искали поводы подраться с кем-нибудь в доме. (Но я была одна и участвовать во всем этом не могла.) Тогда-то мы услышали блеяние коз и звон колокольчиков. Мы отдернули изъеденные молью занавески в комнате с телевизором и через окна всмотрелись в мир, залитый солнцем.
Две девочки Менменсвитцерзендеров в ярких, словно цирковых, платьях, с газовыми шарфиками (один пурпурный, другой красный), сверкающими блестками, ехали по улице в деревянном фургоне, запряженном двумя козами с колокольчиками на шее. Так начались неприятности. Пересказы в новостях ни о чем этом не упоминают: ни о яблоневом цвете, ни о нашей невинности, ни о звяканье колокольчиков. Они сосредоточены только на печальных результатах. В них говорится, что мы дикари. Что нас нисколько не интересовало Необычное. Что мы были опасны. Как будто жизнь – это янтарь, и нас разлили по формам и выпустили в виде уродливых фигурок, а мы обтесались и постепенно преобразовались в учительницу, в танцовщицу, в сварщика, в юриста, в нескольких солдат, в двух врачей и одну писательницу (это я).
После таких трагедий в дни, непосредственно следующие за ними, кажется, что все погибло, все фигуры разбросаны, но сдалась только Трина Нидлз – она потом покончила с собой. Мы, все остальные, подверглись различным наказаниям и продолжали жить. Да, у нас темное прошлое, но, как ни странно, и с ним можно жить. Рука, которая держит ручку (или мел, или стетоскоп, или пистолет, или касается кожи любимого), настолько отличается от руки, которая держит спичку, и настолько неспособна на такое, что вопрос даже не в прощении и не в исцелении. Странно оглянуться и поверить, что это была я, что это были мы. Вы уверены, что это были вы? Одиннадцати лет от роду, смотрите на пылинки, которые лениво пляшут в солнечном луче, уничтожающем картинку на экране телевизора, и слышатся колокольчики, и топот коз, и смех, и мы все выбегаем и смотрим на девочек в ярких шарфах, сидящих в тележке, запряженной козами, и у девочек темные глаза и милые лица. Та, что помладше (если судить по размеру), улыбается, а другая, тоже моложе нас, но лет восьми или девяти, плачет, и по ее смуглым щекам катятся большие слезы.
Мы некоторое время стояли и смотрели, а потом Бобби сказал:
– Что это с ней?
Младшая девочка посмотрела на сестру, которая как будто старалась улыбнуться сквозь слезы.
– Она просто все время плачет.
Бобби кивает и смотрит на девочку, которая сквозь слезы умудряется спросить:
– Откуда вы взялись, ребята?
Бобби оглядывает нас с выражением «вы что, шутите?», но все видят, что девочка (ее темные глаза в слезах и ресницы блестят на солнце) ему нравится.
– Сейчас летние каникулы.
Трина, которая все время украдкой сосала большой палец, спрашивает:
– Можно прокатиться?
Девочки говорят: конечно. Трина пробирается через маленькую толпу и садится в тележку. Младшая девочка улыбается ей. Другой как будто все равно, но она плачет еще громче. Трина выглядит так, словно сама вот-вот заплачет, но младшая девочка говорит:
– Не волнуйся. Она всегда такая.
Плачущая девочка дергает вожжи, и козы с тележкой со стуком спускаются по склону. Мы слышим, как тоненько взвизгивает Трина, но знаем, что с ней все в порядке. Когда они возвращаются, мы катаемся по очереди, пока родители не зовут нас домой криками, свистом и хлопаньем дверных решеток. Мы идем домой ужинать, девочки тоже уходят домой, одна из них по-прежнему плачет, другая поет под аккомпанемент колокольчиков.
– Вижу, вы играете с беженцами, – говорит моя мама. – Будьте осторожней с этими девочками. Я не хочу, чтобы ты ходила к их дому.
– Я не ходила к их дому. Мы играли с козами и тележкой.
– Хорошо, но держись оттуда подальше. Какие они?
– Одна все время смеется. Вторая все время плачет.
– Не ешь того, чем они тебя станут угощать.
– Почему?
– Просто не ешь.
– Ты не можешь объяснить почему?
– Я ничего не обязана вам объяснять, барышня. Я твоя мать.
На следующий день и еще на следующий мы девочек не видели. На третий день Бобби, который стал носить в заднем кармане брюк расческу и зачесывать волосы набок, сказал:
– Какого дьявола, давайте просто пойдем туда.
Он стал подниматься на холм, но никто из нас за ним не пошел.
Когда вечером он вернулся, мы обступили его и стали задавать вопросы, как репортеры.
– Ты что-нибудь ел? – спросила я. – Мама велела мне ничего там не есть.
Он повернулся и смерил меня таким взглядом, что я на мгновение забыла, что он просто мальчик моих лет, пусть и расчесывает волосы и строго смотрит на меня голубыми глазами.