Судьбы и фурии Грофф Лорен

ЧОЛЛИ НАШЕЛ МАТИЛЬДУ у бассейна.

После смерти Лотто прошло шесть месяцев и одна неделя.

Чолли заглушил мотор и оставил машину в миле от дома – так, чтобы Матильда не услышала его приближение и не успела спрятаться в домике у бассейна.

Тем утром она не стала надевать бикини. Кого она могла смутить видом своего высушенного, нелюбимого вдовьего тела? Разве что ворон.

Но внезапно на другом конце бассейна послышался стон Чолли. Она взглянула на него сквозь солнцезащитные очки и вытерла щеки.

Маленький гоблин. Однажды на вечеринке он попытался затащить ее в ванную комнату. Пришлось врезать ему по яйцам, чтобы он от нее отстал.

– Черт возьми, Чолли! – Она подплыла к краю бассейна и выбралась. – Я, что, не могу побыть в одиночестве? Дай мне полотенце!

Он передал полотенце, двигаясь возмутительно медленно.

– Есть одиночество, а есть самоубийство. Ты выглядишь как больной на химиотерапии с этой прической. Или без нее, не знаю уж…

– Зачем ты здесь? – спросила она.

– Все обеспокоены. Мне звонили насчет тебя десять раз за прошлую неделю. Даника думает, что ты собралась покончить с собой.

– Ну, теперь можешь пойти домой и сообщить всем, что я жива.

– Да уж, я убедился, – усмехнулся он. – Во плоти. Я слишком голоден, чтобы вести машину. Накормишь меня?

Она вздохнула:

– У меня есть только мороженое. Фисташковое.

Он последовал за ней на кухню, и пока она накладывала для него мороженое, он увидел какой-то конверт в голубой чаше с помидорами. Чолли всегда был жаден до вещей, которые ему не принадлежали. Однажды Матильда застукала его в собственном кабинете за чтением забытых ею набросков.

– Руки прочь, – сказала она. – Это не тебе.

Они вышли на веранду и разместились с мороженым на теплых камнях.

– Знаешь, на самом деле я давненько слежу за тобой, – сказал Чолли. Он рыгнул и воткнул ложку в землю.

Матильда вспомнила его лапы на своих запястьях на той вечеринке, это жадное выражение у него на лице. Или тот момент, когда он один раз засунул язык ей в ухо.

– Да, мы все знаем, что ты извращенец, – сказала она.

– Нет. То есть, вообще-то, да, но нет. Я говорил о другом. Ты знаешь, что я однажды следил за тобой? Еще в Вассаре, мы тогда не были знакомы. Вы с Лотто только начали встречаться, и я знал, что с тобой что-то нечисто. Я проследил за тобой до самого города.

Матильда застыла.

– Было странно наблюдать, как новая подружка моего лучшего друга садится в какой-то лимузин. Не знаю, помнишь ли ты этот момент, но я помню. Я проследил за авто и увидел, как ты вышла из него и вошла в какой-то дом. Я сидел в забегаловке напротив. Ты помнишь тот ужин?

– Такое не забудешь, – сказала она. – Ты даже тогда был жиртрестом. По-моему, ты никогда не был в хорошей форме, Чолл.

– Ха. В любом случае ты вышла тогда на улицу в ужасном прикиде. Прозрачная блузка, юбка, больше похожая на пластырь. И с тобой был мужик. Мужик с уродливым лицом, который шарил у тебя под юбкой. И тогда я подумал, хм. Мой приятель, Лотто, он ведь лучший человек на земле, верный, преданный и добрый, мы прошли вместе огонь и воду, он был мне дороже любого родственника, это если забыть про то, что он, мать его, гребаный гений. Не думаю, что тогда об этом все знали, но в нем это было, точно было. Его харизма. Его мягкость и способность принимать людей такими, какие они есть. Это большая редкость, знаешь ли. Он никогда, никогда никого не осуждал. Большинство людей вечно осуждают других, хотя бы про себя, ворчат и ворчат, но только не Лотто. Он всегда пытался найти в любом что-то хорошее. И он был добр ко мне. Моя семья была сборищем садистских засранцев, и я бросил старшую школу в середине выпускного класса, просто потому что хотел сбежать от них, и Лотто был единственным, кто не отвернулся от меня. С того момента как мне исполнилось семнадцать, дом Лотто стал моим. И вот, выяснилось, что девушка этого потрясающего типа и моего самого лучшего друга тайком трахается с каким-то старым хреном. И я поехал домой в полной готовности рассказать моему лучшему другу, что его девушка – потаскуха, потому что, ну в самом деле, кем надо быть, чтобы так поступать с Лотто. Наверное, тот, кто готов ради развлечения повесить щенка, не знаю, какая-нибудь девушка, которая согласится выйти за него замуж только ради денег. Но ты каким-то образом опередила меня. Или я просто заснул, не помню. Когда я вышел из комнаты и увидел вас вместе, не смог ничего ему рассказать. Не в тот момент. Потому что я видел, что он уже попался на крючок и заглотнул его так глубоко, что, если бы я ему все рассказал, он вышвырнул бы меня, а не тебя.

Матильда щурилась, разглядывая марширующих по бетону муравьев. Чолли ждал, но она ничего не говорила.

– Так что я решил притормозить, дождаться момента и вогнать нож тогда, когда этого будут ждать от меня меньше всего.

– Прошло двадцать четыре года. Он умер раньше, чем ты смог это сделать, – мягко сказала она. – Как жаль. Настоящая трагедия.

– Ошибаешься, – сказал он.

Она подняла взгляд, уставившись на розового, потного Чолли. Ей вдруг вспомнился последний месяц перед смертью Лотто. Вспомнились его угрюмость и неразговорчивость. То, как он избегал смотреть на нее. Она попыталась выудить из памяти тот момент, когда они собирались вместе с Чолли в последний раз до его смерти. И внезапно перед ней всплыл вечер в галерее Ариеля, когда Лотто притащил ее туда на посмертную выставку Натали, всплыли гигантские железные скульптуры с кричащими лицами и галерея, похожая на мрачный сказочный лес.

Тогда она была уверена, что прошло уже достаточно времени и ей не нужно опасаться Ариеля. Но затем какой-то симпатичный официантик пролил красное вино на ее шелковое платье и ей пришлось уйти, чтобы удалить пятно, а когда она вернулась, место ее мужа уже занял этот странный робот с его лицом, мужчина, который больше не улыбался, глядя на нее, не говорил ей блестящих комплиментов и который затем впал в такое волнение.

И примерно между тем, как Лотто поцеловал ее в лоб, а затем с подноса упал бокал и словно в замедленной съемке выплеснулся на ее платье, и тем, как она вернулась из уборной, Чолли успел рассказать ему о ее связи с Ариелем.

Мир зашатался у нее перед глазами.

Чолли увидел, как осознание проступило на ее лице, рассмеялся и сказал:

– Я выложил последнюю карту, малышка. Это была долгая партия.

– Почему? – спросила она.

– Ты отняла его, – сказал он быстро и скрипуче. Он поправил очки на носу и сложил ладони. – У меня не было никого, кроме него, и ты отняла его. К тому же ты всегда была дрянью, которая его не заслуживает.

– Я имею в виду, почему сейчас? Почему не десять, не двадцать лет назад? – спросила она.

– Мы оба знаем, как наш общий друг любил вагины. Любую и все. И, увы, моя дорогая, я всегда знал, что твоя когда-нибудь состарится. Станет огромной, вялой и дряблой. А затем и менопауза. А ведь бедняга Лотто всегда так хотел ребенка. Если бы ты сошла со сцены, он бы мог у него появиться. Ведь мы все всегда хотели, чтобы он получал именно то, чего хочет, не так ли?

Матильда была в состоянии, близком к тому, чтобы убить Чолли ложкой. Она встала, вошла в дом и захлопнула за собой дверь.

Четыре часа спустя, сидя на кухне, она увидела, как Чолли вышел на подъездную дорожку. Давно стемнело, но свет она не зажигала. Вместо ужина она открыла бутылку вина, которую Лото много лет назад подарил какой-то продюсер. Вино было дико дорогим, с дымком, завивающемся на кончике ее языка.

Когда бутылка опустела, Матильда встала, поднялась наверх, в кабинет мужа. Его монетное дерево потемнело без ухода, повсюду валялись раскрытые книги, стол был все так же завален бумагами.

Она опустилась в кожаное кресло и провалилась в ямку, продавленную годами и весом Лотто. Она откинула голову, прислонившись к стене. В этом месте стена сияла, начищенная затылком Лотто. Она взглянула в окно, у которого Лотто провел так много часов, провалившись в свои фантазии, и ощутила, как ее заполнил какой-то странный темный шум. Она вдруг почувствовала себя огромной, размером с весь этот дом, увенчанной луной. Ветер свистел в ее ушах.

[Горе – это впитавшаяся боль, абсцесс души. Гнев – искра. Упав в эту боль, она может вызвать страшный взрыв.]

Она сделает это ради Лотто.

– Это будет даже весело, – громко сказала она в пустоту дома.

НАСТУПИЛ ДЕНЬ ВРУЧЕНИЯ ДИПЛОМОВ.

Холмы заливало пурпуром, солнце было терпким и вязким.

Процессия продвигалась даже слишком быстро, так что все слегка запыхались и смеялись без умолку.

В толпе зрителей промелькнула мрачная, неулыбчивая физиономия Чолли.

Матильда не стала сообщать дяде о своем выпускном. Но она с радостью пригласила бы водителя, хотя и не знала его настоящее имя. С Ариелем она не общалась с той самой последней поездки в город. Как только последний чек попал к ней в руки, контракт был выполнен. Так что на выпускной к ней никто не приехал. Ну и ладно. Она в любом случае никого не ждала.

Они влились во внутренний двор и принялись слушать долгие речи, сдобренные шутками, в которые она, впрочем, все равно не вникала, потому что в шеренге перед ней стоял Лотто и все внимание Матильды сосредоточилось на его розовом ухе, которое ей очень хотелось взять в рот и пососать. На сцену она вышла под вежливые аплодисменты, Лотто – под всеобщий рев.

– Наверное, это ужасно – быть таким популярным, – сказала она чуть позже, после того как все бросили в воздух шапки и они, найдя в толпе друг друга, поцеловались.

Перед сборами они успели быстро перепихнуться в его комнате в общежитии. Копчик Матильды упирался в твердую поверхность стола. Когда раздался стук в дверь, они сдавленно рассмеялись.

– Я как раз иду в душ, – крикнул Лотто. – Выйду через пару сексунд!

– Что?

Голос принадлежал Рейчел, его младшей сестренке. Она стояла в коридоре.

– Черт, – прошептал Лотто, заливаясь краской. – Секунду! – заорал он, и Матильда впилась зубами в его плечо, чтобы не рассмеяться.

Когда Рейчел вошла, Лотто уже кашлял и ругался под холодным душем, а Матильда, стоя на коленях, укладывала его туфли в картонную коробку.

– Привет! – сказала она, взглянув на маленькую девочку, которая, бедняжка, даже близко не была похожа на своего брата.

Длинный костистый нос, крошечная челюсть, близко посаженные глаза, тусклые, бесцветные волосы, тоненькая, как струна. Сколько же ей лет? Наверное, лет девять или вроде того. На ней было красивое цветастое платьице. Войдя в комнату, она остановилась и уставилась на Матильду огромными глазами, а затем выдохнула:

– Какая ты красивая!

– Ты мне уже нравишься, – сказала Матильда, поднимаясь.

Она подошла, наклонилась и поцеловала девочку в щечку. А затем из ванной вышел Лотто, весь в пару и в полотенце. Рейчел подбежала к нему и крепко обняла за талию. Он охнул и обнял ее.

– Рейчел! Рейчел-рей!

Следом за Рейчел вошла тетушка Салли, женщина с лицом хорька и тем же генетическим набором, что и у малышки.

– О боже! – сказала она, приблизившись к Матильде. Румянец выступил над ее шелковым воротничком. – Ты, должно быть, моя новая племянница. Нам было интересно, что за уникальная девушка смогла зацепить нашего Лотто, и теперь я вижу. Очень рада с тобой познакомиться. Можешь звать меня Салли.

Лотто оглянулся на дверь, и его лицо потемнело.

– Ма, что, в уборной? – спросил он. – Или все еще поднимается по лестнице?

Ему казалось ясным как день, что, если запереть его мать и жену в одной комнате, они наверняка полюбят друг друга!

Милый мальчик.

Матильда расправила плечи, выпятила подбородок и нацепила на лицо приветливую маску, ожидая появления Антуанетты.

Сегодня утром она получила записку.

«Не думай, что я тебя не вижу», – говорилось в ней.

Она не была подписана, но от нее пахло розами.

Матильда положила ее в обувную коробку, которой еще только предстояло заполниться письмами подобного толка.

Но тут Салли сказала:

– Нет. Прости, малыш. Она шлет тебе самые лучшие пожелания и просила меня передать тебе вот это. – Она вручила ему просвечивающий конверт, внутри которого виднелся чек, подписанный явно не рукой его матери.

– Ох… – выдавил Лотто.

– Лотто, она любит тебя… – начало было Салли.

– Да, конечно, – сказал Лотто и отвернулся.

Все, что Лотто не смог упаковать и забрать с собой, он раздал бездомным. У него самого было очень мало вещей. Матильду всегда восхищало его равнодушное к ним отношение. Когда он перенес все в ее квартирку (оставалась последняя неделя аренды), они отправились на ужин с Салли и Рейчел.

Матильда то и дело потягивала вино, чтобы скрыть волнение. Она уже и не помнила, когда в последний раз присутствовала на семейном ужине как часть семьи, в таком мирном и красивом месте, как эта тихая, утопающая в папоротнике комната с белыми скатертями и латунными подсвечниками, заполненная счастливыми выпускниками и их возбужденными родственниками. Лотто и Салли раскудахтались на противоположной стороне стола, пытаясь перещеголять друг друга в рассказывании семейных историй.

– Ты думал, я не знаю, что ты устроил в курятнике, как ты хотел подшутить над этой бедной девочкой-няней, когда был маленьким? – говорила она, и ее лицо было розовым и сияло от удовольствия. – Все эти ужасные, истекающие не пойми чем тыквенные головы, выпрыгивающие на тебя отовсюду, стоит только войти. Ох, сладкий, ты забыл? Я умею видеть сквозь сте-ены!

Салли вспомнила о том, что рядом еще и Рейчел, и скорчила виноватую рожицу, но Рейчел на нее не смотрела. Девочка смотрела только на Матильду и моргала так редко, что Матильда начала беспокоиться, все ли в порядке с ее веками.

– Мне нравится твой кулон, – шепотом сказала Рейчел.

Матильда машинально коснулась золотой цепочки, увенчанной большим изумрудом. Это был подарок Ариеля на прошлое Рождеество. Он считал, что зеленый подходит к ее глазам, но ее глаза были переменчивы, меняли цвет. Она сняла кулон с шеи и надела на шею Рейчел.

– Теперь он твой, – сказала она.

Позже она часто вспоминала, как импульсивно подарила маленькой девочке украшение за десять тысяч долларов, и ее согревало это чувство даже в те дни, когда они жили в подвале в Гринвич-Виллидж, и Матильда отказывалась от ланча на работе, чтобы у них было чем платить за телефон.

Это была небольшая плата за дружбу, которой предстояло продлиться целую жизнь.

Глаза девочки расширились, потом она сжала изумруд в кулачке и положила голову Матильде на плечо. Когда же Матильда подняла взгляд, окаменела: за соседним столиком сидел Ариель. Он смотрел на нее поверх своего нетронутого салата, на губах у него блуждала улыбка, но глаза оставались холодными.

Она не отводила взгляд. Лицо ее выдавало, но она смотрела и смотрела на него, пока Ариель не подозвал официанта. Он прошептал ему что-то, и официант поспешил прочь.

– У тебя мурашки, – сообщила Рейчел, прикоснувшись к руке Матильды.

И тут к ним подошел официант, встал слишком близко к Матильде и открыл бутылку невероятно хорошего шампанского, при виде которого Салли тут же вскинулась:

– Я это не заказывала!

– Знаю-знаю, – поспешил успокоить ее официант. – Это подарок от поклонника. Вы позволите?

– Как мило! Да, пожалуйста. У Лотто полно поклонников, – сказала Матильда. – Его Гамлет сделал его местной знаменитостью. Он великолепен.

– О, я знаю, – сказала Салли.

Лотто раздулся от удовольствия и принялся шарить взглядом по залу, пытаясь понять, кто же прислал шампанское. Его радость была так велика, что на кого бы ни падал его взгляд, люди тут же отрывались от еды, краснели и практически все принимались улыбаться в ответ, так что в этот ранний вечер, наполненный косыми лучами солнца, падающими в окна, шумом деревьев и запруженной счастливыми людьми улицы, Лотто умудрился одним коротким движением наполнить сияющим ликованием дюжину сердец и осветить всю комнату. Животный магнетизм во плоти, передающийся через обычный теплообмен. Даже Ариель ему улыбнулся.

На лицах некоторых из присутствующих улыбки задержались дольше, чем у остальных, и переросли в спекулятивное ожидание, как будто они ждали, что он посмотрит снова, или просто не поняли, кто он такой, потому что в этот день и в этом мире Лотто был Кем-то.

– Хорошо, что у нас есть шампанское, – сказала Матильда, наблюдая за пузырьками у себя в бокале. – Потому что мы с Лотто хотели бы сделать небольшое объявление.

Лотто взглянул на нее, моргнул, а затем улыбнулся и повернулся к тетушке и сестре.

– Жаль, что ма нет здесь и она этого не слышит. Но, кажется, мы уже не можем этого скрывать. Мы поженились, – сказал он и поцеловал руку Матильды. Она взглянула на него, чувствуя, как волны жара накатывают на нее одна за другой. Ради этого человека она готова на все.

А дальше – охи, восклицания, окружающие столы зашлись аплодисментами, потому что, как оказалось, все их подслушивали. Рейчел расплакалась от радости, Салли махала ладонями на лицо, хотя она итак обо всем знала. Матильда бросила долгий взгляд на Ариеля, но он просто встал и вышел из зала, его прямая узкая спина мелькнула в дверях и исчезла. Наконец-то она избавилась от него. Навсегда.

Облегчение напоминало порыв холодного ветра. Она осушила свой стакан до дна и чихнула.

ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ПОСЛЕ ВЫПУСКНОГО Матильда смотрела из окна на улицу, где японский клен размахивал на ветру своими крошечными ручками. Она уже знала это. Знала, что эта квартирка будет ее первой реальной пристанью в течение долгих лет блужданий. Ей было двадцать два. И она уже чувствовала себя ужасно уставшей. Но здесь, по крайней мере, она могла отдохнуть.

Она чувствовала, что Лотто стоит у нее за плечом. Он просто излучал свое Лоттовство. В тот момент она уже знала, что сейчас он отколет какую-нибудь шутку, риелтор засмеется и оттает, и ее голос наполнится теплом. Невзирая на собственные решения и на то, что она знает лучшие способы инвестирования, чем молодая и безденежная пара, она пойдет им навстречу. В день новоселья она привезет им запеканку, и каждый раз, оказываясь неподалеку, будет заглядывать к ним и приносить конфеты.

«О Лотто!» – подумала Матильда с отчаянной нежностью. Как и большинство чертовски привлекательных людей, он носил огромную дыру в душе.

Больше всего людям нравилось в ее муже то, как сладко звучало в нем эхо их собственных голосов.

Пол здесь пах пчелиным воском – Матильда узнала запах. В коридоре мяукала соседская кошка. Листья дерева во дворе ласково царапали небо. Ее переполнял добрый дух этого места.

Какая-то крошечная частичка ее громко настаивала на том, что надо сказать «нет» и уехать, но Матильда быстро ее придушила. Она ведь не заслужила всего этого. И запросто могла разрушить все одним коротким покачиванием головы и словом о том, что им стоит продолжить поиски. Но затем она вспоминала о Лотто. В конце концов, теперь он – ее дом…

И вот, как и следовало ожидать, шутка, затем – смех. Матильда обернулась. Ее муж – ее бог на всю жизнь – улыбался. Он обнял ее лицо ладонями и разгладил брови большими пальцами.

– По-моему, ей здесь тоже нравится! – сказал он, и Матильда кивнула, не в состоянии ничего вымолвить.

Они могли бы жить долго и счастливо в этой квартирке, окруженные собственной сверкающей бедностью. Они были голы, как античные фавны, и, казалось, пропорционально их бедности росла и их квартирка. Подарки Рейчел (девочка откладывала для них свои карманные деньги) таяли на вечеринках, в продуктовых магазинах и плате за аренду.

Счастьем можно пропитаться, но не насытиться. Она пыталась работать барменом и агитатором в клубе Сиерра, но провалилась. Когда нечем было платить за электричество, они жгли свечи, которые удавалось стащить из ресторана, и отправлялись спать в восемь часов. Друзья часто приносили еду, так что они могли есть сколько влезет, и никто не был против, если они оставляли все себе. А в октябре, когда на их банковском счету осталось всего тридцать четыре цента, Матильда пришла в галерею Ариеля.

Он разглядывал огромную зеленую картину на стене в конце зала. Когда она позвала его, он взглянул на нее, но не пошевелился.

Секретарем работала новенькая девушка, тощая, скучающая брюнетка. Наверняка выпускница Гарварда. Лоск юридического факультета и длинных темных волос был легко узнаваем. Девушку звали Луанна, но Матильда об этом еще не знала.

– У вас назначена встреча? – спросила она.

– Нет, – ответила Матильда.

Ариель скрестил руки на груди, выжидая.

– Мне нужна работа, – громко сказала она ему через весь зал.

– Извините, у нас нет вакансий, – сказала секретарь.

Матильда не отводила взгляд от Ариеля, а секретарь повторяла все отчетливее:

– Извините, это частное предприятие. Вам нужно уйти. Извините.

– Я вас уже извинила, – бросила ей Матильда.

– Луанна, пожалуйста, сделай нам три капуччинни, – внезапно сказал Ариель.

Матильда вздохнула: капуччинни.

Выходя, секретарь хлопнула дверью.

– Подойди, – сказал Ариель.

Матильда приблизилась, переживая жуткую внутреннюю борьбу.

– Матильда, – мягко начал он, – в какой вселенной я обязан предоставить тебе работу?

– Ты ничем мне не обязан, – сказала она. – Я согласна.

– Как ты можешь просить меня о чем-то после того, как повела себя?

– Повела?

– Я говорю о твоей неблагодарности, – сказал он.

– Ариель, я никогда не была неблагодарной. Я выполнила свою часть сделки. Ты сам всегда говорил, что это просто сделка.

– Сделка, – повторил он, и его лицо покраснело, а брови взлетели. – Ты вышла замуж за этого типа по имени Ланселот через две недели после выпускного. Я так понимаю, отношения между вами уже давно были… супружескими. Это не то, что я подразумеваю под выражением «выполнить свою часть сделки».

– Мы познакомились в апреле, когда я училась в выпускном классе, – сказала она. – Если ты посчитаешь, увидишь, что наш контракт истек за две недели до этого.

Они улыбнулись друг другу. Ариель вздохнул и закрыл глаза, а когда снова открыл, они были влажными.

– Я знаю, что это была сделка. Но ты ранила меня, и очень сильно, – сказал он. – Я всегда относился к тебе с добротой. Но то, как ты ушла, разорвав все связи, удивило меня, Матильда.

– Сделка, – повторила она.

Он оглядел ее сверху донизу. Эти поношенные черные туфельки покупал он. Как и этот черный костюм.

Она не подрезала волосы. Он сузил глаза и склонил голову набок.

– Ты похудела. Тебе нужны деньги. Я понимаю. Остается только умолять, – мягко сказал он.

– Я никого не буду умолять, – сказала она.

Он рассмеялся, и в этот момент вернулась мрачная секретарша с подносом, на котором теснились чашки с капучино. Ариель негромко сказал:

– Радуйся, что я расположен к тебе, Матильда. – А потом добавил громче: – Луанна, познакомься с Матильдой. Она будет работать у нас начиная с завтрашнего утра.

– О, отличненько, – сказала Луанна и вернулась на свое место. Она наблюдала за ними так пристально, словно что-то почувствовала.

– Я буду просто сотрудником в галерее, – сказала Матильда, пока они неторопливо шли к выходу. – Не твоим собственным. Считай, что на меня закончились все лимиты.

Ариель посмотрел так, что Матильда, пробывшая с ним так долго, легко смогла прочитать его мысли: «Это мы увидим».

– Если ты притронешься ко мне, клянусь, я уйду, – сказала она.

ПОЗЖЕ, КОГДА МАТИЛЬДЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ШЕСТЬДЕСЯТ, а Ариелю – семьдесят три, она узнала, что он болен. Откуда узнала – сказать было трудно. Может, само небо нашептало ей прямо в ухо. Или сам воздух. Знала только, что это рак поджелудочной железы. Быстрый и безжалостный. Две недели она боролась с собой, а затем решилась навестить его.

Он лежал на больничной койке на огромном балконе. Его окружали подстриженные растения, медь. Словом, прекрасный вид. Матильда старалась держать глаза широко открытыми и не забывать дышать. Он напоминал скелет, обтянутый кожей.

– Мне нравится, – проскрипел он, – наблюдать за птицами.

Она огляделась, но не увидела ни одной птицы.

– Возьми меня за руку, – сказал он.

Она думала, что он протянет руку, но нет. Он шевельнул головой в ее сторону, и кожа сморщилась на его челюсти.

Она ждала и улыбалась ему. Краем глаза видела соседние здания, обожженные солнцем.

– Ах да, – сказал он, на его лицо промелькнуло теплое выражение, к нему почти вернулась способность шутить. – Я не могу тебя заставлять.

– Верно, – сказала она, а про себя подумала: «Ну здравствуй, маленькая убийца. Давненько мы не виделись».

– Пожалуйста, – попросил он. – Матильда, возьми умирающего за его холодную руку.

Она сжала его ладонь и обеими руками прижала к своей груди. То, о чем не стоило говорить вслух, так и осталось невысказанным. Он уснул, и недовольная сиделка вышла на цыпочках. Матильда вернулась в квартиру, стерильную и все такую же стильную. Когда-то она слишком хорошо знала все эти картины и жадно разглядывала каждую из них, отсчитывая минуты до того, как можно будет уйти. Теперь же она на них даже не взглянула.

Позже она шла сквозь вечернюю пелену холодных теней и концентрированного света уличных фонарей. Шла и не могла остановиться. Она с трудом переводила дыхание – как же ей было знакомо это чувство застывающих от ужаса ног. Снова она шла куда-то и не знала куда.

ЧАСТНЫЙ СЫЩИК, которого нанял для нее адвокат, оказался совсем не таким, каким Матильда представляла. Не потрепанным жизнью, пропитанным виски типом. И не британской бабулькой с пушистыми волосами. Матильда вынуждена была с недовольством признать, что чтение ее испортило. Слишком много мисс Марпл и Филиппа Марлоу. Сыщиком оказалась молодая девушка с острым носиком, взлохмаченными, вытравленными окрашиванием волосами и огромными сережками. В ложбинке ее оголенных грудей был вытатуирован дельфин – так, словно он собирался вот-вот нырнуть в ее глубокое декольте. Внешне она казалась деятельной, но под всем этим чувствовалась настороженность.

Матильда издала неприязненный звук, когда они пожали руки, но это вышло ненарочно. Она слишком много времени провела в одиночестве и не видела смысла поддерживать в себе умение тонко вести беседу. Прошло два дня с тех пор, как Чолли застукал ее голой в бассейне. С сыщицей она встретилась во дворике кофейни в Бруклине, и ветер шумел в деревьях над их головами.

Однако девушку ее поведение не обидело – она рассмеялась.

Теперь перед ней лежала папка с фотографией Чолли, его адресом, телефоном и перечнем всех деталей, которые Матильда обсудила с ней по телефону.

– Не знаю, как далеко может зайти ваше расследование, – сказала Матильда. – Он – основатель Фонда Чарльза Ватсона. Вы, наверное, слышали, а может и нет, не знаю, это известная брокерская фирма. Он основал ее двадцать лет назад, когда был еще ребенком. Полностью по схеме Понзи, я уверена.

– Так вы инвестор. – Девушка взглянула на нее, и на ее лице мелькнула искорка заинтересованности. – В этом все дело?

– Нет, я же не полная дура, – сказала Матильда.

Девушка моргнула и откинулась назад, на спинку стула.

– В любом случае я уверена, он использует схему Понзи. Мне нужны доказательства. И еще кое-что. Что-нибудь личное. И чем хуже – тем лучше. Так бывает, проведешь с человеком всего три секунды и уже знаешь, что он – шкаф с кучей скелетов внутри. Может, даже буквальных. Он – жирный кусок дерьма и вообще отвратительный, вонючий засранец, сунувший нос в мою жизнь, и я хочу освежевать его заживо, – сказала она с солнечной улыбкой.

Девушка окинула Матильду оценивающим взглядом.

– Вы знаете, я достаточно хороший специалист, чтобы самостоятельно выбирать дела.

– Рада это слышать, – откликнулась Матильда. – Я не нанимаю любителей.

– Единственное, что вызывает у меня сомнение, так это то, что ваш случай больше напоминает личную месть, – сказала девушка. – А это липкое дело.

– Ну и прекрасно. Убийство – это слишком просто, – сказала Матильда.

Девушка улыбнулась.

– Мне нравится, когда в даме присутствует мужская твердость.

– Я не дама, – сказала Матильда. Она уже чувствовала себя уставшей от этого непонятно флирта и выпила кофе до дна, так что вполне могла уйти.

Матильда встала.

– Подождите, – сказала девушка.

Она вдруг закатала рукава рубашки, вывернув их, что сразу придало ей профессиональный вид. Сняла лохматый парик, обнажив коротко стриженные, как у парня, темные волосы. Сняла сережки и накладные ресницы. Теперь перед Матильдой был совершенно другой человек, собранный и строгий. Она выглядела, как выпускница математического факультета.

– Почти бондовский уровень перевоплощения, – отметила Матильда. – Потрясающе. Готова побиться об заклад, это каждый раз обеспечивает вас работой.

– Обычно, – сказала девушка. Она выглядела смущенной.

– А как насчет дельфина на груди?

– В юности я была глупой.

– В юности мы все были глупыми, – сказала Матильда. – Но выглядит аппетитно.

Они улыбнулись, глядя друг на друга через стол, усеянного пыльцой.

– Хорошо, – сказала Матильда. – Вы приняты.

– Милая, я больше чем принята, – сказала девушка, наклонилась вперед и сжала руку Матильды – чуть дольше, чем было необходимо, чтобы расставить все точки над i.

Эти были слова Волумнии из шекспировского «Кориолана». И она, с ее железной выдержкой, куда интереснее самого Кориолана.

Но, увы, никто не пойдет в театр, чтобы посмотреть пьесу под названием «Волумния».

ОБЛАКА РАСТАЯЛИ, и день за окном наполнился солнечным светом.

Матильда только устроилась работать в интернет-компанию, на тот самый сайт знакомств, который позже должны были продать за миллион долларов. Она проработала в галерее три года. Каждое утро она жмурилась, сжимала зубы и вдыхала поглубже, заставляя себя передвигать ноги и идти по дорожке к зданию. Каждый день чувствовала на себе взгляд Ариеля. Выполняла свою работу. Она работала с художниками, контролировала их, отправляла им открытки ко дню рождения.

Представляя ее кому-нибудь, Ариель всегда говорил:

– Это моя протеже. Когда-нибудь именно Матильда займет мое место и будет управлять всем этим.

Лицо Луанны при этих его словах всегда вздрагивало, как от укола булавкой.

А потом наступил день, когда к ним из Санта-Фе прилетел какой-то нервный художник. Ариель повел его на долгий ужин, а когда они вернулись, Матильда все еще сидела в темном офисе и составляла копию каталога для выставки. Она подняла взгляд и замерла. Ариель стоял в дверях, наблюдая за ней. Затем подошел ближе. И еще ближе. Положил руки ей на плечи и начал их массировать, прижавшись к ее спине.