Паспорт человека мира. Путешествие сквозь 196 стран Поделл Альберт

Глава XVIII. Старикам здесь не место

После отъезда из Ливингстона я должен был преодолеть еще много километров и границ, так что мое расписание теперь выглядело так: подъем в 5:30, чтобы успеть на автобус, отправлявшийся в 6:30 до следующей большой остановки (ни один из автобусов не отправлялся, пока оставались места, так что выезжали мы только в 9:30), затем от 8 до 12 часов на стареньком разваливающемся драндулете, рассчитанном на 50 пассажиров, реально вмещающем 65 и везущим примерно 100. Я добирался до пункта назначения примерно в 20:00, расставлял палатку в темноте, просыпался на следующее утро, чтобы увидеть все, что хотел, и вновь паковался на рассвете перед отправлением в путь. И так день за днем.

В одну из таких поездок я прослышал, что неделю назад водитель автобуса остановился, чтобы пропустить стаканчик-другой, пока его остались дожидаться 15 пациентов с расстройством психики, которых он вез в лечебницу рядом с Лилонгве. Когда он вернулся в автобус, то увидел, что все пациенты успели сбежать. В страхе увольнения за ужасную халатность он подъехал к ближайшей автобусной остановке и предложил бесплатный проезд первым пятнадцати пассажирам, взошедшим на борт. Их-то он и отвез в психиатрическую лечебницу, предупредив персонал, что эти пациенты страдали буйной фантазией и высокой возбудимостью. О его проделке узнали лишь три дня спустя. (Мне до сих пор не известно, была ли эта история лишь слухом или просто еще одним эпизодом в стиле «Т.А.».)

Пока я продвигался к востоку на автобусах, окружающая картина заметно менялась. Восточная часть Южной Африки отличалась от западной и была намного более жесткой. К примеру:

1. ВВП на душу населения в Ботсване составлял $13 000, в Замбии – $1400.

2. В Намибии и Ботсване не было попрошаек, но они появлялись ближе к востоку.

3. В Намибии не ездили на велосипедах, в отличие от более бедных Замбии и Малави.

4. Намибия и Ботсвана были по-немецки чистыми, на востоке царили пыль и грязь.

5. В Намибии и Ботсване палатку можно было поставить на общей с другими туристами территории на зеленеющей, окруженной забором лужайке позади дома трудолюбивой вдовы, где были горячий душ, кухня, посуда для готовки и встроенные унитазы со смывом. К востоку от Ливингстона приходилось довольствоваться тесными и людными местами для стоянок с общим костром и примитивными удобствами.

6. Хотя все эти страны переживали четырехлетнюю засуху, нанесшую ущерб сельскому хозяйству и животноводству, на восток пришелся более сильный удар. Намибия и Ботсвана, обладающие большими запасами полезных минералов и процветающей туриндустрией, могли закупать недостающие продукты, но восточные государства были на волоске от страшного голода, от которого спасала только иностранная инвестиционная помощь.

7. В ресторанах Намибии и Ботсваны подавали немецкие блюда, можно было заказать дичь. К востоку еда в придорожных забегаловках становилась сухой, пережаренной и лишенной витаминов: жареная маниока и хлебные шарики, рис, хилые блинчики, безвкусная каша и другие блюда, в основе которых была кукурузная мука.

8. Температура в Намибии и Ботсване была примерно 20 °C. Она взлетела до 33 °C, после того как я пересек тропик Козерога.

9. Уровень заражения ВИЧ инфекцией возрастал от 20 % в Намибии до 30 % на востоке. Продолжительность жизни снижалась с 52 лет в Намибии до 34–39 на востоке.

На востоке старикам не было места. Их вообще здесь не было.

Уже второй раз за три последние поездки я был застигнут врасплох карманниками. В неразвитых странах я носил штаны и шорты по крайней мере с шестью карманами и старался распределить все ценные вещи по каждому из них, чтобы ни один из обчищенных карманов не стал катастрофой. Я знал, что задние карманы были самым лакомым кусочком, как и то, что попал в рай карманников, придя на ярмарку в Лусаке, где проходила 89-я выставка сельского хозяйства и торговли Замбии, так что я сразу отправился в уборную, где намеревался переложить вещи из задних карманов в более безопасные места. Но плохие парни подоспели раньше.

Двое из них схватили большую коробку, которую я нес (наполненную поделками, которые я купил на воскресном рынке по дороге), притворяясь, что помогают мне нести ее. Пока я пытался отказаться и отвязаться от них, третий коллега запустил руку в мой задний карман и бросился наутек с его содержимым: пластиковым пакетом с мелкими деньгами ($20), копией моего паспорта (30 центов), билетом на завтрашний утренний автобус до Чипаты ($6) и последним рулоном мягкой, белой, самой настоящей американской туалетной бумаги (бесценно!).

Туалетная бумага является ключевым пунктом, по которому я оцениваю уровень комфорта жизни в каждой стране в мире. В отличие от непонятной эконометрической модели, используемой Всемирным банком, или муторной компьютерной программы, которую предпочитает Международный валютный фонд, моя система «Рейтинг туалетной бумаги Поделла» (РТБП) была простой, надежной и понятной. Она основывалась на качестве туалетной бумаги в общественных туалетах страны и использовала следующую градацию:

УРОВЕНЬ КОМФОРТА ЖИЗНИ СТРАНЫ НА ОСНОВАНИИ КАЧЕСТВА ТУАЛЕТНОЙ БУМАГИ В ОБЩЕСТВЕННЫХ ТУАЛЕТАХ:

1) мягкая белая;

2) жесткая белая;

3) жесткая коричневатая, зеленоватая или сиреневая;

4) куски газет;

5) ведро воды (чаще в Азии);

6) нет бумаги, нет воды. Отсутствует стульчак;

7) вообще нет туалетов.

Систему РТБП можно использовать и для оценки качества отелей: просто забудьте о тех трех или четырех звездах, что владельцы скромно или не очень намалевали на рекламных щитах, и сами проверьте предоставленные удобства.

По дороге на восток я остановился у потрепанной лагерной стоянки (РТБП = 4), где встретил группу шестнадцатилетних подростков из Англии, которые только что завершили десятидневный палаточный тур и тащили на себе всю еду, воду, различные принадлежности и тенты по сухой, безлюдной, гористой местности в южной части Малави. (А я-то думал, что удачно сходил с палаткой на три дня по откосой тропе от водопада Каатерскил до Виндхема.)

В лагере в Лилонгве (РТБП = 2) я встретил четырех крепких ирландских девушек, которые ехали на велосипедах из Каира в Кейптаун, частенько наматывая до 150 километров в день, даже в холмистых местностях. (А я-то думал, что на славу потрудился, если смог проехать 40 километров от пляжа в Вестхэмптоне до залива Шиннекок и обратно до заката.)

В лагере «Биг Блю» на берегу озера Малави (РТБП = 3) я познакомился с тремя мускулистыми южноафриканцами, находившимися в середине годового путешествия на каяках, во время которого они должны были пересечь четыре самых больших африканских озера и их речные сообщения. (А я-то гордился собой, когда успевал проплыть на каяке от Риверхед до моста Пеконик-Бэй и обратно до того, как поменяется течение.)

Нет, здесь совсем не место старикам.

Я отдыхал в «Биг Блю» четыре долгих дня в палатке около расслабленного, будто карибского города путешественников Нхата-Бэй на западном побережье озера Малави, третьего по величине на континенте, которое путешественник XIX столетия Дэвид Ливингстон назвал «озером звезд». В отличие от Великих озер, или вытянутых озер штата Нью-Йорк, или большинства американских озер, сформированных движением ледников в ледниковый период 20 000 лет назад, три самых больших озера Африки были сформированы более миллиона лет назад, когда тектонические плиты разорвали сушу континента, создав гигантское углубление длиной в три с лишним тысячи километров. В этом углублении находятся великолепная долина ущелья в Кении и теснина в 900 метров глубиной в Эфиопии, которая является началом Голубого Нила и озер Виктория, Танганьика и Малави.

Озеро Малави содержит самое большое число видов пресноводных рыб на всей планете, включая более тысячи видов цихлид, которых исследователи эволюционного процесса считают столь же значимыми, как и Дарвиновых вьюнков на Галапагосах.

В «Биг Блю» я торговался за резные изделия со знаменитыми мастерами Малави, ел вкуснейшего местного маслюка, прогулялся по одному из немногих тропических лесов, оставшихся в стране, где мне посчастливилось увидеть (с помощью опытного гида) неуловимого африканского ширококлюва, которого, несмотря на его простенькое имя, днем с огнем не могут сыскать орнитологи. Я сплавился по прибрежным водам озера, несколько раз безуспешно попытался проплыть на тонких, неустойчивых каноэ местных жителей, погружался с аквалангом в африканских водах и увидел невероятное разнообразие ярких пресноводных рыбок, по большей части цихлид, 95 % которых обитают исключительно в этих местах, а также спал десять часов каждую ночь под звуки волн, набегающих на берег в пяти метрах от моей палатки.

Я провел день, фотографируя и общаясь с приветливой британской студенткой и чувствуя, что добиваюсь у нее успеха. Когда она попросила прислать ей несколько симпатичных фото по электронной почте, я почуял удачу. Я признался, что не слишком разбираюсь в компьютерах, и сказал, что смогу завезти фотографии ей лично в Лондоне через шесть недель по дороге домой. И, возможно, я мог бы пригласить ее на ужин после доставки?

– О нет, не беспокойтесь, – ответила она с милой улыбкой. – Просто пришлите их мне по электронной почте. Возможно, ваши внуки смогут вам помочь.

Я, кажется, уже упомянул, что это место совсем не подходило для мужчин пенсионного возраста.

Рядом с «Биг Блю» находилось покосившееся интернет-кафе с шестью компьютерами с медленным трафиком. Здесь я случайно услышал, как молодой человек в соседнем помещении разговаривал по скайпу со своей мамой из Англии. Это был, кажется, его первый звонок ей за три месяца и лишь третий с тех пор, как он покинул просторы Англии семью месяцами ранее. За десять минут он рассказал ей следующее: он понял свое призвание – стать художником-пейзажистом и запечатлевать дикую природу Африки, так что он отказывался от своих прошлых планов стать фотографом. Он продал все свое оборудование для фотографии, чтобы купить дорогие африканские рамы из твердого дерева для картин, которые он намеревался выставить в Берлине в недалеком будущем (хотя он еще и не нашел подходящую галерею). Он прикинул, что примерно через три года сможет навестить родину. У него завязались отношения с девушкой из Мозамбика, но, чтобы мама не волновалась, он уточнил, что не собирается жениться на ней, хотя она, кажется, беременна, но, еще раз, мам, только не волнуйся, она готова оставить заботы о ребенке на себе, потому что «так принято в Африке», и это вообще не проблема. О, и кстати, возможно, он подцепил ВИЧ, но шансы были невелики, и нет, у него пока не нашлось времени провериться, но в течение трех месяцев он пройдет анализы и позвонит маме, чтобы сообщить о результатах. И передай папе привет! Чао!

Меня преследовали две проблемы на пути к востоку – отсутствие визы в Анголу и ноющая боль в моем нижнем левом коренном зубе.

Я поговорил с группой туристов и не нашел ни одного человека, которому удалось получить ангольскую визу, хотя ирландские велосипедистки надеялись на удачу, ведь «все любят Ирландию». Еще более удручающим стал разговор с женщиной, заведовавшей лагерем в Лилонгве, так как на протяжении всех лет, проведенных здесь, она встретила только двух путешественников, которым удалось получить визу в Анголу. Она пообещала пригласить меня на ужин, если мне удастся достать чертов штамп. К сожалению, эта женщина была абсолютно уверена, что ей не придется выполнить свое обещание.

Мой стоматолог сделал полный осмотр моих зубов за месяц до того, как я покинул Нью-Йорк, и посоветовал мне сделать профилактику корневого канала, но когда я попросил разъяснений, уточнил, что весь осмотр и рентгеновские снимки не позволяли поставить точный диагноз. У меня не было настроения, чтобы проходить, возможно, ненужную операцию по удалению корневого канала, и потому я решил ограничиться спокойным наблюдением.

Конечно, маленькая зараза начала ныть и стрелять через две недели после начала поездки, а затем превратилась в нарыв. Так как и речи не могло идти о том, что я смогу записаться к дантисту в Малави, я закидывался припасенными таблетками амоксициллина три раза в день в течение недели, что помогло заглушить боль, и несколько раз протыкал нарыв стерильной иглой, чтобы уменьшить опухоль. Все это давало мне надежду, что я смогу продержаться еще шесть недель до возвращения домой.

Один раз в неделю я уезжал из Нхата-Бэй на 25-часовой тур по озеру Малави на «Илала» – дряхлом кораблике, похожем на тот, что описывается в «Лорде Джиме». «Илала» просто ждала момента, когда произойдет катастрофа, ведь на ее борту было всего две спасательные лодки, рассчитанные на 22 человека, один спасательный плот и четыре спасательных жилета, в то время как пассажиров было в десять раз больше. Это была одна из тех ржавых посудин, которая могла на несколько часов привлечь внимание таблоидов, утянув на дно всех своих пассажиров. Но если вам нужно пересечь озеро, другого выбора нет. А мне нужно было пересечь озеро.

Хотя я обычно ездил вторым классом на поездах и кораблях в странах третьего мира, чтобы быть окруженным местными, а не богатыми туристами, шестое чувство подсказало мне в этот раз не стараться унять свое колониальное чувство вины и заказать каюту в первом классе.

Второй класс был не отсеком, а ужасно влажным, зловонным и невыносимо жарким коридором, битком набитым мешками, сумками, орущими младенцами и примерно четырьмя сотнями потных, полураздетых людей с острыми локтями, уместившихся в пространстве, рассчитанном на 40 человек, – без сидений, света, туалета, воды, кондиционера и даже подобия ветерка. И так 24 часа. (Третий класс просто выходил за рамки моего воображения, это было больше похоже на жестокую пытку, чем поездку по озеру.)

На этом судне не было места сухопутным старикам.

Когда наше плавание подходило к концу, я с нетерпением ждал схода на землю. Но это было невозможно. Большинство деревень около места, где «Илала» ссаживала своих пассажиров, были слишком бедными, чтобы выстроить приличный причал или пристань. Приходилось передавать свой багаж из нижних кают на палубу, с которой его скидывали в опасно раскачивающуюся спасательную лодку, затем следом за багажом самому спуститься по хлипкой подвесной лестнице в уже до предела нагруженную лодку, пережить тошнотворную пятнадцатиминутную поездку до берега и в конце концов пройтись по колено в воде со всеми своими пожитками.

За одну остановку до моей деревни мы простояли шесть с половиной часов, пока с борта сходили пассажиры и работники, несшие высушенную рыбу, бананы, цинковый кровельный материал, моторное масло и огромное количество мебели. Поэтому мы достигли моей остановки глубокой ночью и на семь часов позже запланированного.

После того как я спустился на сушу, я не увидел ни одного автобуса, маршрутки или другого средства передвижения в крошечном пограничном городке Метангула и был уверен, что не найду ничего до самого рассвета. После нескольких часов торговли я смог убедить сотрудника иммиграционной службы, который только закончил свою смену, довезти меня и одну пару из Швейцарии через леса до Личинги – сонной столицы провинции Ньяса в северной части Мозамбика, которую местные остроумно назвали «o fim do mundo» – край света. Это самая малозаселенная провинция в Мозамбике, да и во всей Африке, где царят голые скалы, каменистые уступы, негостеприимная земля и большое озеро. За последние пять часов нашего плавания я увидел с корабля лишь четыре домика. Сидя в автомобиле, мы смогли разглядеть шесть лачуг и две машины, которые ехали со скоростью 90 километров в час.

Здесь не было места никому.

Спустя еще неделю, выбиваясь из графика на два дня, я наконец добрался до Мапуту, столицы Мозамбика, настолько большого города, что передвижение на своих двоих стало невозможным. Я ездил по городу на стареньких машинах и маршрутках, их водили дети, которым в Нью-Джерси не разрешили бы даже сдать на права. Этим автомобилям часто недоставало бамперов, их решетки были покорежены, шины пробиты, а разбитые стекла зачастую были украшены переводными картинками, возвещавшими пассажирам, что «ЭТУ МАШИНУ ОХРАНЯЕТ КРОВЬ ХРИСТА». Меня это мало убедило, я бы с большей радостью отдался на попечение какой-нибудь страховой компании.

После двух веков рабства, за которыми последовали два века жестокой эксплуатации под игом Португалии, за которыми последовала революция 1974 года, принесшая государству независимость, за которой последовали 15 лет гражданской войны между социалистическим правительством и правыми партизанами, в 1992 году народ Мозамбика наконец пришел к миру и отказался от Союза африканского народа Зимбабве, Фронта освобождения Мозамбика и Мозамбикского национального сопротивления, своих радикальных взглядов и стал спокойным и дружелюбным в афро-иберийско-бразильском стиле, что привлекло сюда туристов в 60-е и 70-е. Единственным сохранившимся свидетельством торжествовавшего в Мозамбике революционного подъема был национальный флаг – скрещенные лопата и винтовка, а также названия главных улиц Мапуту, посвященные международным героям социализма и философам, например Хо Ши Мину, Мао Цзэдуну, Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, и героям африканских сражений за независимость – Кваме Нкрума, Ахмеду Секу Туре, Роберту Мугабе и Джулиусу Ньерере.

Улица, посвященная Ньерере, была главной в городе – широкий бульвар, по сторонам которого располагались просторные отремонтированные дома в иберийском стиле, покрашенные в пастельные желтый и розовый цвета, над бетонными стенами я мог разглядеть широкие кованые балконы, огибающие все здание, и коричневые крыши из южно-африканской черепицы, а внизу находились сотни небольших магазинчиков, скрывавшихся за садами огненных деревьев и пальм.

Мне не удалось найти никого, кто говорил на английском или мог сказать хоть что-нибудь вразумительное. В пример могу привести дословное предупреждение с обратной стороны моего билета мозамбикских авиалиний: «ОНО КАСТРИРУЕТ ДЛЯ ЭМИССИИ ЭЛЕКТРОННОГО БИЛЕТА. Я ИНФОРМИРУЮ: Если поездка пассажира понимает место последней судьбы или величины государства, которая не та отправки, Варшавская конвенция может быть применена». (Что ж, теперь вы хотя бы знаете, услугами какой фирмы воспользоваться, чтобы достичь места последней судьбы.)

Моей основной целью в Мапуту стала виза в Анголу. Так как Мозамбик и Ангола обе пострадали от португальских колонизаторов, говорили на одном языке и были самыми радикальными левыми странами Африки, между ними установились дружественные отношения, поэтому Мозамбик был одной из немногих африканских стран, где Ангола разместила свое посольство. Это посольство давало возможность получить визу, но была уже пятница, на следующий день я отправлялся в Йоханнесбург – мой пункт последней судьбы, так что у меня был всего один шанс.

Как только я вошел в посольство Анголы и сказал «виза», служащий попытался избавиться от меня, заявив, что я должен был заранее предоставить заверенное приглашение от гражданина Анголы. Когда я показал ему именно такое письмо от ангольского агента в авиакомпании «Эмирейтс», пригласившего меня в Луанду, чтобы осмотреть удобства аэропорта, служащий опешил, но быстро взял себя в руки и сказал, что его посольство не выдавало визы иностранцам, которые не были гражданами Мозамбика, и что я должен был вернуться в США, чтобы получить визу. Я вежливо ответил, что это было форменной брехней, так как каждое посольство имеет право выдавать визы заявителю, лично явившемуся с паспортом и правильно заполненными документами на визу, независимо от того, гражданином какой страны являлся проситель. Это была не совсем правда, но зато звучало достаточно логично, чтобы служитель покраснел как помидор.

После долгого и изнурительного спора он поднял руки и сказал, что дело могло бы разрешиться, если бы я принес письмо из американского посольства в Мапуту с просьбой выдать мне ангольскую визу. Он ушел от ответа, когда я попытался узнать, гарантирует ли наличие письма получение визы. В конце концов он сказал, что многое зависит от настроения главы посольства, но он был уверен, что мне не светит никакой визы без письма.

Так что мне пришлось добежать до посольства США, где высокомерный молодой заместитель консула принялся тратить мое время расспросами, зачем же мне понадобилось такое письмо. Он был одним из тех льстивых засранцев-карьеристов, которыми были забиты заграничные дипломатические учреждения. Я сказал ему как можно более мягко, что он просто обязан дать мне это письмо, потому что мои чертовы деньги шли на его долбаную зарплату и аренду здания посольства, а выполнить мою просьбу не составляло для него никакого труда.

Он холодно ответил, что его посольство рассматривало лишь дела заграничных заявителей, которым требовалась американская виза, и не помогало американским гражданам разбираться с визой в Анголу. Я сказал ему, чуть менее мягко, что помогать американским гражданам входило в его хреновы обязанности, если их просьбы отвечали норме закона и здравому смыслу, как в моем случае. По всему было видно, что его больше заботила сохранность собственной шкуры, чем попытка помочь с вопросом, немного выходившим за рамки его повседневной работы, и положение другого человека. Тогда я достал свою ручку, попросил его продиктовать свое полное имя и пригрозил, что я напишу на него жалобу своим приятелям в государственном департаменте (которых у меня на самом деле не было), после чего он высокомерно пообещал «посмотреть, что он может сделать», и покинул комнату.

Через целый час ожидания он вернулся, с тем лучшим, что он смог сделать, а именно бесполезным письмом в одно предложение, где значилось, что я был гражданином США, желающим посетить все страны в мире. Он не собирался ничего просить у ангольцев и брать на себя ответственность перед ними.

Мне пришлось взять это жалкое письмецо и галопом нестись обратно в посольство Анголы, где служащие, даже не прочитав содержания, сразу же выразили недовольство тем, что оно было написано на простой бумаге. Я возразил, что на нем была печать заместителя консула, но они настояли на том, чтобы я предъявил письмо с золотой печатью Соединенных Штатов Америки, написанное на официальной бумаге.

Так что я вернулся назад в свое посольство, чтобы получить золотую печать, что было непросто, ведь я должен был снова общаться с неприятным и несговорчивым засранцем.

Получив письмо, я рванул обратно в посольство Анголы, где мне впервые сообщили: «Мы сожалеем, но письмо должно быть написано на португальском, официальном языке Анголы». Я сказал служащим, что письмо написано на английском, официальном языке США, но они только пожали плечами.

Я побежал в посольство Америки. Вся кутерьма началась в 9:30, и уже было 14:20 пятницы, когда наши доблестные трудолюбивые работники завершили работу и закрыли посольство на выходные. У меня не было перевода. И не было визы.

Ангола, таким образом, превратилась в подвисший Чад этой поездки. Я был ужасно изможден.

Я покинул эту часть Африки уверенным, что бедные земли под Южным Крестом наконец получили надежду на лучшее будущее, что местные жители действительно радовались миру и были готовы встать на путь спокойствия и процветания. Конечно, чудовищные воспоминания и ночные кошмары не исчезли, так же как и изуродованные войной тела калек и неразорвавшиеся мины. Светлые дни были все еще в далеком будущем, а перед людьми открывалась жизнь, полная трудностей, но они убедили меня, что смогут выиграть эту борьбу и что эти земли однажды станут гостеприимными даже для стариков.

Глава XIX. В водах Индийского океана

Во время последних шести остановок в Южной Африке на меня успел нагадить большой индри, я увидел одного из 80 оставшихся в дикой природе золотистых лемуров, был арестован в Конго и про себя побеседовал об американской политике с тремя мертвыми малагасийцами.

Коморос, моя первая остановка, состоял из трех «Г» – он был грязный, гадкий и грустный. И занял только четвертую позицию по РТБП. Моя поездка туда закончилась плачевно, но в этом я мог винить лишь себя. Моя футболка гордо возвещала, что я «РОЖДЕН БЫТЬ ДИКИМ» – не самый лучший вид для прохода таможенной проверки в аэропорте Комороса. У меня быстро отобрали крошечные щипчики для ногтей (которые без вопросов пропустили в предыдущих десяти аэропортах), сувенир с корабликом в бутылке, который я купил за день до этого («потенциально опасное оружие»), пристально рассмотрели мою бутылку «Листерина»[13], пытаясь понять, превышала ли она допустимый объем (нет, в ней было всего 5 мл, фух), и начали расспрашивать меня о моей национальной принадлежности, увидев острые палочки для еды в сумке (я брал их, чтобы не пользоваться местными грязными вилками, но решил об этом не распространяться).

В самой обыкновенной манере – такова Африка – самолет отправился из Комороса четыре часа спустя положенного времени, из-за чего я не успел на рейс до Мадагаскара. Медлительная сторона позаботилась о том, чтобы подыскать мне отель и подать ужин. Здесь, впервые за все время, я отдался на попечение трех мусульманских миссионеров, сидевших рядом и точно так же опоздавших на свой рейс. Единственным десертом, который можно было найти в отеле, было вкусное ромовое мороженое с изюмом, которое стало моим первым холодным лакомством за два месяца. Сладость вызвала жаркие споры среди имамов, пришедших к заключению, что, хотя здесь и не содержалось настоящего алкоголя, вкус рома был непозволительным соблазном, «носом верблюда в шатре воздержания». Единственный неверный за столом с радостью принял и проглотил все четыре тарелочки замороженного счастья. Слава Аллаху!

Мне было жаль, что мои верующие знакомые не получили десерта, они очень приглянулись мне, особенно после рассказа о трудностях их миссии. Представьте себе все сложности поездки в бедную, далекую деревню язычников и попыток преподать им законы непонятной религии, будучи чужаком в их странном мире, попыток объяснить жителям, почему необходимо навсегда отказаться от алкоголя, наркотиков, танцев, свинины, секса вне брака, западных шоу, кино, откровенной одежды, вызывающего поведения, датских мультфильмов и похотливых мыслей и действий. И все это ради далекого места в раю.

Перед тем как я добрался до этого места, малагаси, как предпочитали назвать себя жители Мадагаскара, обратились друг против друга, убив больше сотни людей в ходе политических протестов, вспыхнувших весной, включая забастовки социальных работников, баррикады на улицах, мародерство и растущую анархию. В «Нью-Йорк таймс» писали, что из-за жарких споров между двумя людьми, называвшими себя президентами, и противоправных действий их сторонников «Мадагаскар сейчас находится в чреве крокодила».

Это не вызвало у меня такого страха, как возможность оказаться в зубах тигра или пасти шакала, и я только что посетил Сейшелы (РТБП = 2), Маврикий (РТБП = 1) и Коморос и не хотел вновь лететь через весь Индийский океан, чтобы посмотреть лишь одну страну. Поэтому я решил рискнуть и понадеялся, что крокодил уже наелся досыта.

Проблемы страны начались с неурядицы на выборах, связанной с двумя «Большими Людьми» – эгоистами, происходившими из разных племен и мест острова, имевшими разные взгляды на развитие страны, не имевшими друг к другу никакого уважения и следовавшими букве закона и демократическим идеям только на словах. Эти непримиримые африканские соперники часто не чурались применять насилие, каждая из сторон выходила на улицы, чтобы сорвать политические митинги соперников и запугать избирателей, обрекая их на пустые выборы и подделку бюллетеней, что привело к жуткой гражданской войне, уже потрясшей Кению, Уганду, Руанду, Анголу, Либерию, Конго и теперь добравшуюся до Мадагаскара.

Когда я пролетал над четвертым по величине островом на планете, я был разочарован, так как представлял себе сочный изумрудный ковер лесов, покрывавших землю. Вместо этого моему взору предстала бледная, сухая, красноватая глина, на которой раньше существовало 90 % местной экосистемы, так как леса были вырублены для получения древесины, пошедшей на мебель, дрова и уголь, а затем сожжены, чтобы расчистить почву для сельского хозяйства. Это была местность, где сотни видов животных были уничтожены человеком, включая карликового бегемота, эпиорнисовых птиц (весивших по 400 кг и являвшихся самыми крупными птицами на планете) и 19 видов лемуров, среди которых был гигантский лемур, превосходивший размерами гориллу.

После 90 миллионов лет отдельного эволюционного процесса Мадагаскар стал домом самых невероятных и теперь находившихся на грани вымирания видов животных и растений на нашей крошечной голубой планетке. Здесь обитали 70 видов лемуров, самые большие и самые маленькие хамелеоны Земли и 120 видов птиц, которые больше нигде не размножаются, – вместе всего 200 000 видов, 80 % которых нельзя было найти больше нигде в мире. Остров стал важным местом для всех защитников природы, но непоправимый ущерб уже был нанесен, животные смогли выжить только в парках и заповедниках, а местные жители продолжали охоту, вырубку леса, добычу угля. (Но прежде чем возмутиться и воспылать праведным гневом, давайте объективно вспомним о том, что коренные жители Америки истребили шерстистого мамонта и саблезубого тигра, от рук европейских поселенцев погибли странствующие голуби и леса, прерии с высокой травой, ледники, белоклювые дятлы, гризли, бизоны, горные львы и волки.)

После приземления мне удалось поближе рассмотреть остров, и политическая и экологическая ситуации перестали казаться столь безрадостными.

Малагасийцы одумались и осознали, что процветание не могло сосуществовать с анархией и насилием и что туристов совсем не привлекала уличная война. Когда я прилетел, малагасийцы вновь стали спокойными и мирными людьми. А чтобы у приезжих была уверенность в том, что такими они и останутся, к работе вернулись жандармы, следившие за забастовками и вставшие на позиции по всем уголкам острова, теперь невероятно тихого.

Туристы еще не успели вернуться. Туриндустрия была загружена лишь на 10 %. Мне не нужно было заранее заказывать номер в отелях (где я часто становился единственным клиентом), стоять в очередях, пытаться уйти от толпы в национальном парке или от назойливых англоговорящих гидов. Но было ужасно наблюдать, как страдала экономика этого чудесного места.

С земли безлесые территории оказались удивительно симпатичными – здесь было несколько горных цепей и сотни просторных впечатляющих долин, каждый акр которых использовался для того, чтобы прокормить 18-миллионное население. Пейзаж напоминал заполненные водой рисовые прудики Азии, отбрасывавшие яркие зеленовато-голубые блики под лучами весеннего солнца, склоны ее холмов, на которых аккуратно росли грядки моркови, салата и капусты.

Фрукты и овощи, которые я здесь попробовал, были свежими и дешевыми – всего за 25 центов я мог купить восемь бананов, или шесть сочных помидоров, или фунт экзотических фруктов прямо из леса. Я с удовольствием отведал вкуснейшей тилапии, стейк из мяса зебу (которого никогда до этого не ел), пресноводных креветок (о существовании которых не знал) и китайского супа (в котором плавали колено теленка и кусочки внутренних органов курицы, о съедобности которых я до этого не подозревал).

Зебу – представитель крупного рогатого скота, проживающий на юге острова и придающий окружающему пейзажу азиатский оттенок своими огромными рогами, жировым горбиком на шее и длинными складками кожи под ней. Зебу, более мирные и послушные, чем остальная скотина, были повсюду – от пашен на рисовых полях до дорог, по которым они тащили тяжелые деревянные телеги с огромными колесами. На вкус они тоже были ничего, немного напоминали буйволов, но их мясо было немного суше и жестче, чем говядина.

Почва долин была богата каолином (или китайской глиной), идеально подходящей для сохранения воды в рисовых запрудах и создания кирпичей. В каждой деревне, где я останавливался, находилось свое поле для производства кирпичей, спрятанное за фермами, на которых возделывалось от десяти до сотни рисовых запруд, каждая размером с баскетбольное поле, но с разными формами, подогнанными под ландшафт. Когда малагасийцы добавляли новое поле, они выгребали глиняную жижу, раскладывали ее у дороги, прокатывались по ней прессом, чтобы выдавить воду, и разрезали на бруски, давали им высохнуть в течение нескольких недель, а затем либо отвозили готовые кирпичи в город, чтобы заработать денег, либо использовали их для постройки новых домов, которые должны продержаться сотню лет (не считая соломенных крыш) и гармонично слиться с однотонной окружающей средой.

После этого фермеры затапливали прудики и часто запускали небольшой косяк маленьких рыбок, которые съедали личинок москитов и других неприятных насекомых. Испражнения рыбок падали на дно и делали почву плодородной. Позже крестьяне запускали в пруд несколько одомашненных уток или гусей, которые кормились откормленной рыбой и добавляли к почве свои собственные экскременты, и только после этого крестьяне вручную высаживали молодые ростки риса.

Половина человечества зависит от риса, включая множество самых бедных народов. Это их основной продукт питания, источник одной пятой всех калорий, потребляемых на земном шаре, и единственная распространенная зерновая культура, которую можно вырастить в жарком и влажном климате, где быстро увядают пшеница, ячмень, соя и рожь.

Но рис находится под угрозой. Его производство резко возросло в 1960-е, во время «зеленой революции», так как селекционеры увеличили сбор урожая в три раза, чтобы прокормить растущее число обитателей стран, где рис был главным источником питания. Но урожай с акра земли с тех пор не увеличился, в то время как население удвоилось, а по прогнозам приблизится к 9,6 миллиарда в 2050 году, что потребует увеличения урожая риса еще в два раза.

Изменения в климате также окажут негативное влияние на рис, ведь повышение температуры приведет к засухе, жаре и испарению воды. Агрономы Корнуолла предвещают, что эта ситуация «заставит людей задуматься над новыми путями выращивания риса» и приведет к тому, что крестьянам придется оставить рисовые поля, залитые водой, на которой эта культура произрастала с библейских времен.

Многие из нас не совсем верно предполагают, что вода в запрудах нужна для того, чтобы питать растения, но на самом деле слой воды не позволяет сорнякам пустить корни. Сорняки приносят рису намного больше вреда, чем любой другой зерновой культуре, так как главным врагом риса является дикий рис, который свободно скрещивается с растущей культурой, итогом чего становится неконтролируемый обмен генами. Это дает дикому рису возможность противостоять губительным инфекциям, но также заставляет современный генетически модифицированный рис терять свою производительность. Из-за нехватки свежей воды пережитком истории станут не только эти красивые заводи, но также и миллионы наших бедных собратьев, которые зависят от них.

Любое глобальное потепление нанесет наибольший ущерб тропическим культурам, потому что эти растения уже подвергаются действию самой высокой температуры, которую только могут вынести.

Более того, африканскому сельскому хозяйству был нанесен большой урон из-за заражения, переносимого войлочником, которое напало на плантации кассавы и для которого до сих пор не найдено противодействие. А так как кассава (также известная как маниока, тапиока и юкка) является третьим среди самых важных источников углеводов на планете и миллионы бедных африканцев довольствуются ее крахмалистыми клубнями для восполнения запаса калорий, то возможность всеобщего голода выглядит пугающе реальной. Ох, Африка!

Мадагаскар известен своими лемурами, здесь в заповедниках выжили 99 видов, и мне посчастливилось увидеть десять видов за десять дней поездки длиной в 2000 километров.

Главная теория, объясняющая, почему лемуры живут только на Мадагаскаре, утверждает, что 100 миллионов лет назад их предки эволюционировали на Африканском континенте и случайно стали мореплавателями, когда их унесло в море во время штормов. Они проплыли через Мозамбикский пролив, шириной в 425 километров, и добрались до Мадагаскара 62 или 65 миллионов лет назад на кусках древесины, в то время как менее удачливые хищники утонули по пути. Эти туристы поневоле произвели несколько видов и заполнили незанятые биологические ниши Мадагаскара, таким образом избегнув борьбы с другими видами животных за еду или территорию и придя к процветанию.

Современные лемуры являются характерными жителями Мадагаскара, и среди них попадаются виды, ведущие ночную, дневную или сумеречную жизнь, некоторые из них равномерно активны днем и ночью, а сезоны засухи проводят в спячке. Их размеры варьируются от индри, которые могут весить до 110 кг и обладают жутким криком, разносящимся на километры вокруг, до крошечных карликовых мышиных лемуров, являющихся самыми маленькими приматами планеты – они могут поместиться в чайной чашке. Все они очень милые, трогательные и ласковые. (Я даже хотел написать о них небольшое стихотворение, которое стало бы моим первым «лемуриком».)

Самым редким считается золотистый лемур – существование этого вида открыли только в 1986 году. Он обитает только в тропическом лесу Раномафана.

Но как же найти это существо?

Поиск лемуров – не такое легкое занятие, как, скажем, поиск белок в Центральном парке или пищух на горе Уитни. Прежде всего, мне нужно было два дня добираться до Раномафаны, затем встать до восхода солнца, так как эти крошки проявляют активность и отправляются на поиск еды только между рассветом и девятью часами утра, потом мне нужно было нанять двух гидов, один из которых помогал мне искать лемуров, а другой вел через лес. Я шел через джунгли по холмистой местности два часа, продирался через плотные, влажные, липкие, скользкие джунгли, цеплялся за корни, лианы, вьюны, шипы, скользил по грязи и прятался в густых зарослях гигантского бамбука, ведь его самые молоденькие, нежные, покрытые пленкой цианида листья были любимым лакомством зверьков.

Преданный своему делу экспедитор повторяет этот трудоемкий процесс ежедневно на протяжении трех или четырех недель, чтобы хоть одним глазком увидеть неуловимого лемура, который прятался от ученых сотни лет. Удача улыбнулась мне в самый первый день, и я сделал четкие фотографии как самого золотистого лемура, так и его редкого сородича – широконосого лемура. Мои руки и ноги были покрыты царапинами от шипов, я подвернул ногу, мое чувство достоинства пострадало, когда на меня нагадил крупный индри. В целом вполне разумная плата за такую удачу.

Теперь закончим с лемурами и перейдем к разговаривающим мертвецам…

Культура Мадагаскара строится на религии вуду, которая пришла сюда из Африки, и поклонении предкам, которое малагасийцам передали их азиатские предки. Все это дополняла интересная церемония под названием «Фамадихана», или переворачивание костей.

После того как тело умершего проводило в могиле примерно пять или шесть лет и от него оставались лишь кости и сухожилия, члены семьи усопшего эксгумировали останки, открывали гроб, с любовью омывали кости, тщательно покрывали их медом для сохранности, затем танцевали с этими костями под зажигательную музыку, после чего складывали их в маленький ярко раскрашенный гроб для перезахоронения несколько дней спустя и проносили по улицам того города, жителем которого являлся покойник.

Я стал свидетелем этой церемонии в маленькой деревушке, где семья только что выкопала папулю и бабушку с дедушкой. На праздник собралось все поселение. Это было радостное событие, никоим образом не казавшееся им страшным или странным. Они устроили пышный праздник, издавали веселые звуки, танцевали на улицах, пили и хлопали в ладоши от радости, что их «старые добрые друзья» вновь посетили деревню на несколько дней. Участники шествия отнесли кости в дом семьи, где их показали всем домочадцам и представили как друзей, отсутствовавших долгое время. Им рассказали все семейные сплетни, проинформировали обо всех важных событиях, спросили совета по поводу всяких жизненных проблем и познакомили с новыми членами семьи и детьми.

Как почетный заморский гость я был приглашен на праздник, где меня попросили объяснить мертвецам, – ой, я хотел сказать, старым добрым друзьям, – то чудо, каким являлся Барак Обама, черный мужчина, – очень хороший, мудрый и умный черный мужчина, сказали они мне, – сын африканского отца, муж женщины, которая была правнучкой рабов, являвшийся теперь президентом великих Соединенных Штатов. Его выборы произвели огромное впечатление на африканцев и заставили полюбить Америку. И себя самих.

Как мне показалось, кости остались довольны моим рассказом.

Я возвратился в Йоханнесбург, чтобы пополнить запасы и завершить свою поездку полетом в сердце тьмы – Республику Конго и Демократическую Республику Конго. Большую часть времени здесь я провел, маневрируя между ямами на дорогах и уворачиваясь от попрошаек, пытавшихся раздобыть еду, переплывая реку между двумя государствами, торгуясь за резные поделки (самые лучшие из которых делались как раз в Конго) и теряя кучу записей, которые я сделал в интернет-кафе, из-за ежедневных трех или четырех перебоев электричества и десяти или двадцати коротких замыканий.

Когда в моем номере в отеле отключилась электроэнергия, замер и потолочный вентилятор душной комнаты, что означало, что мне нужно было выйти на улицу. Легче сказать, чем сделать. В моем полузвездочном отеле не было окон, чтобы осветить темный холл, а портье поставил только одну свечку на этаже в середине коридора длиной 50 метров. Одну свечку.

В Киншасе практически нечего делать, еще меньше занятий там во время перебоев с электричеством (только если вы не грабитель), но я нашел одно преимущество: я смог задешево постричься. Видите ли, половина ребят в городе сбривала волосы подчистую, а остальная половина чуть отращивала их в новом стиле под названием «Обама». Так как поддержание таких стилей требовало стрижки машинкой, то парикмахерские теряли клиентов во время проблем с электроэнергией, что давало мне, единственному патлатому человеку в городе, возможность сторговаться о стрижке ножницами за полцены.

К этому моменту я прикончил 60 батончиков на завтрак, 68 пакетиков смеси с ледяным чаем, 6 кг мюсли, 49 футболок с Нью-Йорком, семь романов, 750 таблеток витаминов, пузырек с таблетками для очищения воды, бутылку репеллента и бутылку средства защиты от солнца, 20 дорожных комплектов принадлежностей для шитья (которые я использовал в качестве подарков и чаевых), две пары ношеных тряпичных штанов, полкило мацы, шесть банок сардин, восемь гигабайтов памяти фотокамеры и двенадцать из тринадцати стран, которые я хотел посетить. Мой зуб пронизывала острая боль. Пришло время отправляться домой, так что я решил напоследок сделать парочку фотографий, за что и был арестован.

Я не делал фотографии в Конго и ДРК, так как ничего мне не приглянулось – только грязь и разруха. Но мне показалось, что кому-нибудь дома может понравиться хоть одна фотография, так что я вышел из отеля и сделал два снимка магазинчиков через дорогу. Это спровоцировало незамедлительную волну криков, тыканья пальцами и трясущихся кулаков местных жителей, после чего на меня набросились вездесущие полицейские в гражданском.

После проверки моих документов и долгой лекции на французском языке они объяснили мне, что ветхая полоска старого асфальта перед моим отелем являлась главной дорогой, ведущей от реки Конго к столице, и что повстанцы (которые постоянно хозяйничали на нескольких километрах этой дороги последние несколько лет) могли напасть с моря и добраться по реке до Кинаши (что было настолько же вероятно, насколько их попытки завоевать Кони-Айленд), а мои фотографии могли пригодиться им, чтобы узнать месторасположение административных зданий и ударить по самому сердцу города. И все это было настоящим истерическим военным бредом. Единственной информацией, которую мятежники могли почерпнуть из моих фотографий, было месторасположение уличного кафе-гриля, обсиженного мухами, где я съел свой завтрак, – и, на мой взгляд, это заставит их бежать отсюда быстрее, чем любое правительственное оружие.

После того как я бросил затею ответить им именно таким образом, так как мне не хватало знания дипломатического французского, я сказал полицейским, что я был просто американским туристом-идиотом, который решил сделать пару снимков великолепного города, чтобы показать приятелям дома. Меня сразу же освободили за чистосердечное признание.

На следующий день я узнал, почему меня так легко отпустили в условиях репрессий: у полиции были дела поважнее и покрупнее, и тут размер имел значение. Утренние заголовки газет восклицали:

КРАЖА ПЕНИСОВ НАВОДИТ СТРАХ НА ГОРОД

После того как четырнадцать так называемых жертв подали жалобы, полиция Киншасы арестовала примерно дюжину предполагаемых «колдунов», которых обвиняли в сглазе жертв, у которых внезапно уменьшились пенисы. Колдуны обещали вернуть прежний размер в обмен на деньги. (Карточки они не принимали.) Ситуация была настолько экстренной, что были зарегистрированы случаи попыток линчевания преступников, и полиции пришлось усадить за решетку и несчастных пострадавших, чтобы утихомирить их.

Западным людям может быть и сложно это понять, но многие жители Западной Африки практикуют и верят в вуду, черную магию и колдовство, и некоторые даже совершают ритуальные убийства, чтобы добыть внутренние органы или кровь для оккультных практик.

Статья в журнале «Культура, медицина и психиатрия» от 29 марта 2005 года под названием «Объяснение эпидемии уменьшения размера мужских половых органов в Западной Африке» рассматривала психопатологические аспекты этих периодических панических атак – исследователи назвали это массовым заболеванием психогенного характера, – во время которых люди подвергались линчеванию и побоям камнями, иногда приводившим к смерти, после того как их обвиняли в колдовстве, уменьшающем и заставляющем исчезать пенисы, груди и вагины. Это поверье называется «коро», и оно числится в книге «Диагностическое и статистическое пособие по психическим расстройствам».

Глава полиции Киншасы, предпочитавший реальные доказательства психиатрическим свидетельствам, передал агентству Рейтер следующее: «Я говорю пострадавшим, что их пенисы не исчезли. Когда они начинают утверждать, что они стали крошечными или потеряли свою силу, я отвечаю: «Как вы можете знать об этом, если даже не ходили домой, чтобы самим все проверить?»

Я узнал, что случаи кражи пенисов и их уменьшения совсем недавно произошли в Камеруне, Гане, Нигерии, Кот-д’Ивуаре, Бенине, Сенегале, Судане и Гамбии.

Так что, кажется, Большой Эл вновь смог уйти от пули.

Между тем повстанцы все еще промышляли разбоем в свое удовольствие в далеких восточных джунглях и как-то не собирались предлагать мне несметные богатства в обмен на мои ценные фотографии.

Глава XX. О причудах драконов

Мне оставалось посетить всего 21 страну, и я решил сразу вычеркнуть из списка 10 самых спокойных из них – Науру, Восточный Тимор, Бруней, Бутан, Бирму, Монголию, Кирибати, Северную Корею и еще двух новичков – и объездить их в период с июля по сентябрь 2010 года, чтобы оставить на 2011-й государства пострашнее.

Но после того как я приобрел все 24 билета на самолеты (без права возврата) и одну 30-часовую поездку на трансмонгольском экспрессе по пустыне Гоби, ситуация вышла из-под контроля.

Бирма (это название нравится мне больше, чем «Мьянма») была охвачена политическими волнениями, после того как военный режим втайне изыскал путь, чтобы продлить домашний арест продемократического лидера Аун Сан Су Джи перед обещанными выборами. Выборы действительно были заявлены на февраль 2010 года, так что я по глупости решил, что любые демонстрации и митинги, связанные с этим событием, уже утихнут к моему приезду. Но в январе правительство отложило голосование, и по стране пошел слух, что дату перенесут на нумерологически благоприятный день – 10 октября, десятое число десятого месяца десятого (хотя технически уже одиннадцатого) года нового столетия, и это число – как же мне повезло! – выпадало на дату моего прилета. Ситуация накалялась, и армия начала отстреливать протестующих уже за месяц до моего визита.

Северная Корея решила, что весна 2010-го – замечательное время, чтобы провести испытания торпед, потопить корабль флота Южной Кореи и повысить напряжение между странами до предела впервые за несколько десятилетий. После поимки двух американцев, попытавшихся пересечь северную границу без разрешения, Северная Корея ужесточила правила въезда для граждан США. Они отказывались выдавать визу любому писателю или журналисту и не уведомляли о том, отнесли ли они меня к какой-либо из этих категорий, пока я не появился сам в их посольстве в Пекине за день до вылета моего самолета до Пхеньяна.

Монголия страдала от самой сильной засухи за последние 60 лет, за которой последовала невероятно холодная зима. Этот двойной удар уничтожил семь миллионов голов скота, главной опоры экономики и источника пищи в государстве.

Китай, мой перевалочный пункт между Пхеньяном и Монголией, а затем и Бангкоком, был недоволен настойчивыми требованиями президента Обамы повысить ценность их валюты и уважение к правам человека, на что государство ответило ужесточением таможенной политики и стало отказывать американцам в выдаче мультивизы. Хотя я объяснил в их визовом центре, что мой маршрут предполагал шестиразовое пересечение границы, и попытался уговорить их поставить печать о тройном въезде, они дали мне право лишь на два въезда.

Таиланд, через который летели двенадцать из заказанных мной рейсов, внезапно превратился в поле боя защитников бывшего премьер-министра в красных майках с солдатами, поддерживавшими новое правительство. Король Пхумипон Адульядет, почтенный 83-летний монарх, который улаживал конфликты своего народа на протяжении более 60 лет, был слишком слаб из-за болезни, чтобы помешать волнениям, и должен был вскоре передать престол своему недотепе-сыну, которого презирали все тайцы поголовно.

В Восточном Тиморе тоже было неспокойно. Островное государство к северу от Австралии было самым глухим местом в мире. В эйфории своего рождения три авиалинии поспешили предложить свои воздушные услуги и соединить столицу Дили с Сингапуром, Гонконгом и Австралией. Но с ухудшением финансового положения страны и упадком торговли и туристического бизнеса две авиалинии как сдуло, и осталась лишь одна фирма, самолеты которой летали до Австралии.

Ко всем этим волнениям я пожелал увидеть еще две страны, чтобы точно удовлетворить свое желание попасть в каждую страну современности. Одной из них был Бангладеш (где я чуть не был повешен как индийский шпион, когда я назвал их страну Восточным Пакистаном, которого больше не существовало). Второй страной стала Социалистическая Республика Вьетнам (отличавшийся от Южного Вьетнама, который я посетил в 1965 году, в самый разгар войны, по политическим воззрениям).

Вот таким было начало простенького путешествия, которое должно было быть спокойным и пройти в самых мирных странах из оставшихся.

Ко всему прочему грустной новостью стало ухудшение здоровья моего дорогого друга и товарища в поездках – Стива. В 2007-м мы договорились, что объединим свои планы на 2010 год, чтобы вместе отправиться в наше последнее путешествие на джипе по степям и пустыням Монголии навстречу местам Чингисхана.

Стив получил серьезную травму в декабре 2009-го, когда тигр напал на слона, на котором Стив добирался до удаленной точки Непала. Во время долгого восстановления в госпитале Бангкока Стив несколько раз падал в обморок из-за причин, не связанных с нападением и которые тайские врачи не могли точно определить. Когда его положение ухудшилось, он, ослабевший и практически без сознания, был срочно доставлен на самолете в госпиталь в Сан-Франциско, где ему поставили диагноз – рак. Нашей последней совместной поездке не суждено было состояться.

Пока я с тяжелым сердцем собирал вещи, чтобы начать путь по азиатским странам до позднего июля, Стив находился под постоянным присмотром врачей, но все же умудрился послать мне прощальное электронное письмо: «Прости, что расстроил тебя, дружище. Мы отлично провели бы время на тропе Великого Хана».

Глава XXI. Мерфи переезжает в страну Завтрашнего Дня

Во время зимы 2010 года я попытался связаться со Стивом в госпитале, но доктора так накачали его таблетками, чтобы перебороть боль, что наш разговор был до обидного невнятным.

Хорошо зная Стива, я был уверен, что этот неутомимый путешественник и мачо приключений в возрасте 84 лет предпочтет умереть с турботинками на ногах, чем утыканным иголками, под постоянным наблюдением онкологов и в страданиях от побочных эффектов химиотерапии. Что могло быть более величественным, прекрасным, запоминающимся и подходящим для этого человека, чем быть убитым тигром, который бросился на слона, везущего моего друга по древнему пути к отшибам Непала? Вот это, я понимаю, конец!

Был ли этот тигр судьбоносным посланником богов, который не смог исполнить свою миссию? Или фортуна припасла что-то напоследок для Стива?

Стив обладал самым крепким телом из всех парней, что я знал, и он был до сих пор жив, когда я дозвонился до него после 4 июля. Было очевидно, что он терпит ужасную боль, его память сильно ухудшилась, у него развилась невыносимая периферийная невропатия, и он постоянно находился в практически бессознательном состоянии, но, когда мы прощались, он смог пробормотать: «Эл, дружище, ты должен проехаться по всему свету. Дойти до финиша. Давай, вернись домой победителем ради меня».

И я пообещал ему, что выполню его просьбу.

Первым в моем списке десяти стран была Кирибати – крошечное государство, располагавшееся на одном острове и 32 рифах в самом центре Тихого океана, в сотнях километров от любой суши, в завтрашнем дне по международной календарной системе, где уже закончилось сегодня и начинается завтра. Я хотел поехать в эту страну еще в путешествии по Тихому океану в 2007 году, но мне не удалось попасть туда, так как почти перед самым вылетом авиакомпания, чей рейс курсировал между Кирибати и Науру, объявила о банкротстве и оставила меня с недействительным билетом и двумя непосещенными странами.

Та же авиалиния, возродившаяся под именем «Наши авиалинии» в 2009 году, дала мне второй шанс попасть в Науру и продолжить свой путь до Восточного Тимора. Я должен был лететь на самолете, отправлявшемся каждый понедельник через Тихий океан с Фиджи до Таравы, тихой столицы Кирибати, где я намеревался провести восемь дней, осматривая достопримечательности, но из-за того, что «Наши авиалинии» летали от Таравы до Науру лишь раз в неделю по вторникам, передо мной встал выбор – остаться на одну ночь в Кирибати или провести здесь все восемь дней. Я выбрал второй вариант. Если бы мой рейс из Кирибати отменили, я поставил бы под угрозу все свое путешествие.

Я так напрягался по поводу расписания, что из воителя дорог превратился в старого пердуна. Несколько месяцев я трясся над всем – самолетами, визами, политическими ситуациями, перевесами, запасами, переездами, отелями, заразами, страховками. Что, черт возьми, происходило со мной? Почему я становился таким неврастеником?

Я встряхнулся, посмотрел на себя со стороны и составил объяснение из трех причин. Во-первых, я полностью зависел от одного самолета, которым обладала авиалиния с темным прошлым, и сам рейс вылетал лишь раз в неделю, и мне нужно было непременно на него попасть, чтобы продолжить свой путь еще в 21 перелет по 14 странам. Во-вторых, я годами ждал шанса, потерял чувство пространства, рефлексы и уверенность путешественника. Мне нужно было вернуть этот настрой.

Третья причина была самой значительной, но мне было тяжело ее принять: я становился все старше и уже вышел из того возраста, когда люди путешествуют подобным образом. В большинстве мест, где я останавливался, практически во всех автобусах, городах, странах, я был старше всех остальных путешественников на десятки лет.

Затянул ли я с этими играми? Может, мне стоит присоединиться к компашкам пенсионеров на уютных морских круизах? Я что, Питер Пэн? Был ли я тем мудрым, матерым, компетентным путешественником, которым себя представлял? Или просто дряхлой скрипучей развалиной, пытающейся что-то из себя изобразить и пуститься в погоню за недостижимой мечтой? Может, нужно просто сдаться? Или заткнуться и напрячь все силы, чтобы выполнить поставленную задачу, которая требовала еще нескольких лет?

Ответ пришел медленно, но он был окончательным: я должен был следовать своей неисполнимой мечте. И сдержать обещание, данное Стиву.

С новыми силами я двинулся к Тихому океану и Кирибати и тому, что могло бы стать кульминацией моих приключений.

Если в Кирибати вы проснетесь раньше, чем все остальные 110 000 его обитателей, то сможете стать первым человеком, который увидит рассвет на Земле. Кроме этого, ничего примечательного здесь не найти.

В некотором смысле остров Тарава был похож на Дорогу Дюн в Хэмптоне. Это насыпь песка длиной в 40 километров, не более нескольких сотен метров в ширину и высотой метров в пять. Она отделяет небольшую бухту от суши, а по ней самой проходит двухколейная дорога. Только сделайте несколько поправок. Поменяйте песок Хэмптона на мелкие осколки кораллов, добавьте риф длиной в 35 километров недалеко от берега, прибавьте шесть или семь серпантинов и парочку насыпных дорог для соединения нескольких островков друг с другом, поменяйте дорогу на крошащийся асфальт с открытыми канализационными люками и водосточными канавами по бокам вместо дорожек для велосипедистов, замените тщательно остриженные сады и кустики Хэмптона сорняками, гибискусом, пальмами, хлебными деревьями и красным жасмином, расставьте по краю дороги примерно 500 разноцветных грузовых контейнеров, использующихся в качестве помещений для магазинов, кладовых и домов, запустите немного летаргических тощих бродячих собак, нежащихся на солнце, кудахчущих куриц или свиней, похрюкивающих в тени. Еще расставьте через каждые 4–5 километров кривенькие деревушки с домами, чьи металлические крыши давно прохудились и покрылись ржавчиной из-за погодных условий, а также ремесленными лавками и совсем плохонькими лачугами. В любом месте концентрации таких жилищ не забудьте темную и подозрительную крошечную лавку, в которой продаются товары для дома по завышенным ценам. Наконец, по дороге и пляжу разбросайте всевозможный хлам и мусор, и перед вами предстанет законченная картина и причина, по которой с рейса 737В сошли только десять туристов, включая меня.

Другим минусом было отсутствие конкуренции среди местных банков. В этой стране есть лишь один банк, что привело к монополистским, абсолютно жутким ценам обмена валют. Обычно я стараюсь найти самый приемлемый для себя вариант, и даже если не знаю последних сводок по курсам, пытаюсь сравнить цены покупки и продажи долларов в разных банках. Если цены различаются на 2 или 3 %, как это обычно бывает в туристических городах, я считаю это нормальным, ведь банк должен получать доход. Разброс в цене покупки и продажи в банке Кирибати ANZ достиг 12 % плюс 3 % за комиссию. Если бы я дал им 108 долларов, то получил бы только 100 австралийских долларов, и если я отдал бы те же самые 100 австралийских долларов, мне вернули бы лишь 92. Я потерял бы 18 % от своих денег! Что было еще хуже, в Кирибати я нигде не мог платить американскими долларами, так что мне пришлось обменять их в банке.

Кирибати был бы раем, если бы занялся своими экономическими и экологическими проблемами. Нетронутые какими-либо изменениями потенциальные пляжи занимали здесь целые километры, тут и там лежали прекрасные раковины, здесь было безопасно купаться, приятно заниматься рыбалкой, вам не досаждали опасные змеи или животные, москиты, постоянный легкий бриз разгонял дневную жару. Здесь не было попрошаек, не было голода или высокого уровня преступности, зато вас встречали самые добрые, вежливые и гостеприимные жители в мире. Дом здесь можно купить за меньшую цену, чем вы заплатите за год аренды квартиры в США. И даже если вы страдаете топографическим кретинизмом, единственная дорога, по сторонам которой раскинулось море, точно привела бы вас домой.

Это было идеальное место для того, чтобы забыть о времени и всех своих проблемах. Еженедельная газета объемом всего в четыре листа рассказывала только о спорте и редких политических скандалах. Хотя снаружи моей комнаты висела огромная тарелка, все телевидение ограничивалось лишь одним каналом, который был посвящен исключительно регби. Этот спорт транслировали почти все 24 часа в сутки 7 дней в неделю по всей территории Британского Содружества Наций, от Фиджи до Новой Зеландии, через Австралию к Южной Африке и дальше до самой Англии. Единственным перерывом стала передача о реслинге, которую я поначалу принял за порно.

Я остановился в «Мотеле Мэри», где был Интернет. Но мне пришлось ждать больше получаса, чтобы выйти в сеть, так как государственный сервер мог выдержать только несколько пользователей за раз.

В Кирибати отсутствовали придорожные ремонтные мастерские, которые процветали в большинстве стран третьего мира. Я не нашел сапожников (большинство местных ходили босиком, а остальные носили шлепки, которые чинили с помощью скотча), часовщиков (потому что точное время в стране Завтрашнего Дня не имеет особого значения, а узнать, который час, можно по положению солнца и теней), портных (потому что шить дома дешевле), никого, кто бы мог починить или заменить треснутое стекло на моих очках для чтения (здесь не было оптики, только пара магазинов, продававших увеличительные стекла).

Я знал, что в таком месте будет очень сложно купить предметы первой необходимости, и потому упаковал три пары очков и набор для их починки, но за три дня я сел на две пары, сломав дужки, а работник багажного отдела разбил третью, после чего я с грустью понял, что мой суперклей высох еще в Африке. Я отправился на поиск клея по всей стране, осмотрел шесть мини-рынков, четыре магазина металлоизделий и три канцелярских магазина, в последнем из которых нашлись три тюбика суперклея – лишь один из них все еще был годным. Я щедро полил клеем треснувшее стекло и сломанную оправу, чтобы по вечерам читать, а не тихо сходить с ума от безделья.

Многие аборигены были микронезийцами, немного понимавшими по-английски, а большая часть подростков очень сносно изъяснялась на нем, так как они учили язык в старшей школе, но все вокруг предпочитали разговаривать на и-кирибати, одном из 450 языков Океании.

Давно прошли времена, когда в Тихом океане пользовались ломаным английским, адаптированным под военных в 40-е годы, хотя с его помощью общались почти все, когда я посетил южную часть Тихого океана в 1981 году. Я скучал по его странному шарму и забавному, озадачивающему произношению (особенно если разговор не был коротким). Некоторые фразы были понятными: «Скоро, чоп чоп, мой битый зад принадлежать ты». Некоторые были упрощенными английскими фразами, похожими на те, что использовали астронавты «Аполлона-14» при высадке на Луну: «Tupela igo daun wokabout long mun» («Два парня спустились и прошлись по Луне»). Некоторые являли собой трогательную интерпретацию, а не дословный перевод, например, первая строчка молитвы «Отче наш» превратилась в «Papa bilong yumi Istap Antap» («Отец сверху принадлежит тебе и мне»). А некоторые, обозначавшие некоторые части прекрасной женской анатомии, я приводить не стану.

Кирибати стал государством в 1979 году после мирного распада британской колонии на островах Гилберта и Эллиса на две части. Микронезийские по национальности острова Гилберта стали Кирибати, полинезийские острова Эллиса теперь назывались Тувалу. До 1985 года Кирибати владел лишь 16 коралловыми островами, что составляло менее 100 квадратных километров, растянутых вдоль экватора, и лишь один остров выступал над поверхностью моря на 3,5 метра. Все острова, кроме одного, были классическими примерами коралловых лагун, образовавшихся на самой верхушке погрузившейся под воду цепи вулканов – просто плоские круги песка с кокосовыми пальмами.

После многих поколений тружеников островитяне смогли создать плодородную почву на бесплодном песке с помощью органических материалов, и здесь начали расти бананы и таро, папайя и пандан, дыни и хлебное дерево, помидоры и огурцы. Периодические короткие сезоны дождей создавали сложности сельскому хозяйству, а сильная жара губила салат и почти все овощи, которые импортировали сюда из Австралии на кораблях с холодильными установками. На этих узких островах нет источников питьевой воды, ее набирали во время дождей, а особо богатые могли позволить себе купить бутилированную воду с Фиджи.

Вскоре после 1860 года сюда прибыли американские миссионеры и убедили коренных жителей прекратить межостровные войны и изменить самые жесткие из их правил поведения. Согласно старым традициям муж, узнавший, что его жена была не верна ему, мог откусить несчастной нос, а ее любовника усадить в каноэ без еды, воды и даже весла и пустить его в плавание в сильный ветер, дувший от берега. Не уверен, что бедному ловеласу разрешалось взять с собой нос возлюбленной в качестве сувенира. Или легкого перекуса.

На Тараве происходили битвы, в которых участвовала американская армия. В начале Второй мировой войны японцы захватили и укрепили множество островов по всему Тихому океану, чтобы создать защитное кольцо вокруг Японии. На Тараве разместилось 5000 ударных войск японцев с сотней укрепленных огневых точек, 55 единицами крупной артиллерии, множеством танков «Ха-Го» 95-го типа и подземными блокпостами из бетона и стали. Их крыши по форме напоминали арки, чтобы уменьшить ударную волну от бомб, и были покрыты бревнами и грязью для маскировки и защиты. Высшее руководство японских войск считало Тараву настолько важным местом, что после завоевания Сингапура они перенесли туда английские 8-дюймовые прибрежные пушки, чтобы отбиваться от возможного наступления союзников. Японские военачальники хвастались, что и миллионная армия не смогла бы покорить Тараву за целый век.

Затем наступил ноябрь 1943 года. Американские войска морского десанта высадились на острове, и ценой жизни 3200 погибших и раненых в самом жестоком сражении на Тихоокеанском фронте остров был взят за четыре дня. После изнуряющих мясорубок в Новой Гвинее и Гуадалканале Тарава стала самой быстрой и решительной победой США за два года действий в Тихом океане и первым прорывом защиты японцев, нашим великолепным доказательством того, что японская армия не была непобедима. После этого Америка уверенно одерживала победу за победой на островах Кваджалейн, Эниветок, Сайпан, Тиниан, Гуам, Пелелиу, Лейте, Лусон, Филиппины, Иводзима, Окинава, Марианских островах и спустя 20 месяцев, в конце войны, в Токийском заливе.

Я посетил берега высадки солдат на маленьком острове Бетио, соединенном с Таравой шоссе длиной в милю, недавно построенным мирной Японией. Дикий кокос и хлебные деревья теперь растут повсюду, скрывая то, что осталось от войны – почерневшую от американских огнеметов бронеплитку, окислившиеся стволы пушек, лежащие на мелководье, гротескно изогнутые останки прибрежных пушек, подорванных кораблями США, блокпосты и доты, все еще сохранившие свои очертания за 60 лет после конца войны, и японское военное кладбище, на котором родные погибших оставляли маленькие яркие вещички в знак памяти.

Несколько мелких островов, входящих в состав современного Кирибати, до недавнего времени принадлежали США согласно какому-то мутному акту конгресса, изданному в августе 1856 года под официальным названием «Закон о гуано», но в народе известному как «Билль о птичьем дерьме», который постановлял:

«Если какой-либо гражданин Соединенных Штатов найдет залежи гуано на любом острове, скале, рифе, не находящемся под законной юрисдикцией любого другого государства и не занимаемом гражданами любого другого государства, и мирно заявит свои права на такой остров, скалу или риф и займет оный, то с позволения президента остров, скала или риф считаются принадлежащими Соединенным Штатам».

Сотни островов и островков по всему миру были покрыты различными сортами гуано, часто скопившимся в кучах до 70 кг, и США по закону о гуано присвоили их себе благодаря своим гражданам, наживавшимся на раскопках этого удобрения. В их владения входили такие места, как риф Кингмен, атолл Джонстон, атолл Пальмира и острова Бейкер, Хауленд, Джарвис и Мидуэй. Билль о птичьем дерьме до сих пор сохранился в книгах Федерального закона под титулом 48, код США, разделы 1411–1419.

Так как этот закон инициативный, он не подразумевает, что эти обгаженные острова должны быть аннексированы США или остаться в их владении на неограниченный срок. Таким образом, в 1985 году в качестве подарка новой стране Кирибати от народа Америки конгресс передал ей контроль над островами, полными гуано. Другими словами, подложил какашку.

Хотя международные новости почти не транслировались на Тараве, я услышал, что США в ответ на усилившуюся милитаризацию и угрожающее поведение Северной Кореи закрыли своим гражданам путь в страну. Так как Корейское соглашение о перемирии было подписано еще в 1953 году, мне было трудно поверить, что мое дорогое правительство ждало 55 лет до той самой недели, когда я улетел из страны, чтобы внезапно наложить запрет на путешествия в Пхеньян. Это выглядело слишком неправдоподобно, так что я расценил эти новости как простой слух и переключил внимание на свой план.

Затем в дело вновь вступил закон Мерфи, укорененный во всех извращениях видимой Вселенной: «Все, что может пойти не так, пойдет не так».

Единственные самолеты, летавшие на Кирибати, принадлежали «Эйр Пасифик». Они прибывали по вторникам в три часа дня – это и был самолет, который доставил меня на остров, – и улетали в четыре, чтобы вернуться на Фиджи, а также по понедельникам летали «Наши авиалинии», которые курсировали между Науру и Соломоновыми островами до Брисбена в Австралии. Вот и все. Все места на рейсах были зарезервированы на несколько недель вперед. Если бы я пропустил свой, то застрял бы в Тараве на недели без какого-либо способа выбраться оттуда, только если не решился бы на опасное путешествие на открытой лодке через океан. Зная об этой ситуации, я дважды остановился в офисе «Наших авиалиний» в Баирики – столице Кирибати, дважды подтвердил свой резерв и дважды уточнил, все ли было в порядке.

В последний по моему плану день в Тараве в попытке избежать всех возможных рисков я прибыл в аэропорт на три часа раньше четырехчасового рейса в Науру и показал свой билет. После часа ожидания, пока служащие образовали мистический кружок около моего паспорта, мне сказали, что компьютер выдавал «НЕ ДОПУЩЕН К ПОСАДКЕ» при вводе моего имени. Они не знали, почему так происходило, и писали электронные письма в главный офис в Брисбене. После чудовищно долгого ожидания Брисбен ответил, что у меня не было визы в Австралию, поэтому я не только не мог взойти на самолет, но даже и долететь на нем хотя бы до Науру.

Я объяснил им, что формально не собирался въезжать в Австралию, а просто совершал транзитную пересадку до Дили в Восточном Тиморе и планировал провести все это время, поспав в пересадочном зале, как я делал три года назад. Для этого я даже уложил с собой надувной матрас и одеяло. Удивленный служащий достал пыльную книгу законов иммиграционного департамента Австралии и перелистал ее, страницу за страницей, пока все остальные пассажиры готовились к посадке. Ближе к концу книги мелким шрифтом было написано, что даже в случае, если пассажир оставался внутри помещения аэропорта, если он оставался на территории Австралии более чем на семь часов, ему была нужна транзитная виза. Мой самолет из Брисбена прибывал через девять часов после меня.

Я был ошарашен и чуть не грохнулся в обморок. Если я пропущу этот самолет, то у меня не будет шансов улететь отсюда в течение нескольких недель. Более того, в гостинице больше не осталось мест: «Мотель Мэри» был заполнен на следующие два месяца, так как 36 американских военнослужащих прибывали на следующий день с Фиджи с новыми разработками земного радара в надежде найти останки нескольких сотен солдат Соединенных Штатов, погибших во время высадок в Тараве и чьи тела так и не были найдены. Эти специалисты по перезахоронениям забронировали все комнаты в «Мэри», а все остальные приезжие оккупировали другие отели и съемные дома на острове. Мне придется спать на пляже целую неделю и даже больше, если не освободится место в отеле. Фортуна повернулась ко мне задом, и я был близок к настоящей панике.

Моей единственной надеждой на спасение хотя бы части планов было успеть на еженедельный самолет «Эйр Пасифик» обратно до Фиджи, прилетавший завтра днем, и оттуда двинуться дальше, но я не имел понятия, остались ли еще места. Я позвонил в «Мэри», откуда через час послали за мной свой фургон (на Кирибати нет такси), и мы помчались в офис «Эйр Пасифик», через треть острова, где мне сказали, что у них осталось два свободных места на самолет до Фиджи, и это были единственные свободные места на весь месяц вперед. Я был спасен!

Но не тут-то было! Потому что они добавили, что по закону Фиджи я не мог быть допущен на самолет, если у меня на руках не было билета и визы страны-компаньона. Единственным пунктом, куда я мог полететь из Фиджи, была Австралия, но у меня не было австралийской визы. На часах было 16:28. Мы позвонили в Верховную комиссию Австралии (ВКА), где нам сказали, что на выдачу визы обычно уходит три дня. Решив, что мне удастся лучше разобраться лично, я запрыгнул в фургон, и мы проехали еще одну треть города до ВКА, прибыв туда в 17:02, через две минуты после закрытия, но я выглядел таким жалким и перепуганным, что меня впустили. Мне выдали бланк заявки на транзитную визу, сказали принести его на следующее утро, в 8:00, и вновь предупредили, что мою заявку должны одобрить в Австралии, что редко случается менее чем за три дня. Так как на следующий день у меня оставалось только шесть часов для получения визы и билета, а также на то, чтобы добраться до аэропорта, в ВКА посоветовали зайти на их сайт, где «эти заявки просматривают намного быстрее».

Я поспешил обратно в отель, где мне смогли выделить мой старый номер еще на одну ночь, подключился к САМОМУ МЕДЛЕННОМУ Интернету, зашел на указанный сайт австралийского правительства и немедленно узнал, что они не выдают транзитные визы через Интернет. И нигде ни слова не говорилось о быстром обслуживании.

Я приходил в отчаяние. Я мысленно пробежался по списку всех рейсов, отбывающих с Фиджи. Единственными странами в подходящем мне направлении были Новая Зеландия и Соломоновы острова, но туда требовалась виза. С Фиджи можно было долететь до многих островов, но ни один из них не был связан с теми странами, куда я планировал отправиться, и большинство из них требовали визы. Я мог полететь обратно в США и без визы, но это не имело смысла.

Я нашел рейс от Фиджи до Сеула, отправляющийся через два дня. Это выглядело как возможность, потому что я знал, что американцам не нужна виза в Южную Корею. Но когда я начал проверять информацию, выяснилось, что виза не нужна для приземления в Южной Корее, если меня ожидал полет отсюда в другую страну в течение 60 дней (что требовало еще одной визы).

Бинго! У меня была действующая китайская виза! Так что я забронировал билеты по Интернету от Фиджи до Сеула и из Сеула до Пекина. Все, что мне оставалось сделать, – это распечатать подтверждения и показать их ребятам из «Эйр Пасифик», и я мог полететь с ними до Фиджи на следующий день и закончить хотя бы половину своего пути.

Было уже 21:30, и я смертельно устал. Так как ресепшен отеля закрывался в 22:00, я попросил администратора распечатать мои билеты, чтобы я мог наконец поспать и забыть этот ужасный день. Она включила принтер, которому потребовалось безумно долгое время, чтобы выплюнуть первый лист. И когда он вылез, на нем не было ничего. В принтере закончились чернила. И администратор понятия не имел, где можно найти запасной картридж.