Паспорт человека мира. Путешествие сквозь 196 стран Поделл Альберт

Глава XXII. В страну Великого Вождя

Следуя своей скрытной природе, северные корейцы не сообщили мне статус моей визы. Они потребовали, чтобы я долетел до Пекина через полмира и отдал свой паспорт. Я находился в неведении, дадут ли мне пересечь границу, вплоть до самого дня вылета в Пхеньян. Меня мучили слухи об ограничении въезда для писателей и журналистов, а мои 250 статей точно могли вызвать у них подозрения, хотя самые политически ангажированные и яростные из них были написаны под псевдонимом.

Обстоятельства нельзя было назвать благоприятными для получения визы или поездки в страну. В то время, пока я ждал в Пекине, Северная Корея посылала ежедневные угрозы против продолжавшихся учений южнокорейского флота, проходивших близко к зоне, за которую боролись обе страны. Северяне захватили южнокорейское рыболовное судно, которое, предположительно, вошло в эту зону, и Северная Корея выпустила более сотни артиллерийских снарядов рядом со спорной северной пограничной линией.

Мой приятель Деннис Доран, его сын Эндрю и моя подруга Светлана, присоединившиеся ко мне в поездке в Северную Корею, прилетели в Пекин из США за день до меня, привезя с собой вещи, которые были слишком тяжелыми, чтобы везти от самого Тихого океана. Наша четверка подошла к северокорейскому посольству в 14:00, как нам было велено. Все было прямо как в шпионском романе – это был блочный комплекс угрожающе выглядящих, коренастых зданий с крошечными окнами и крышами, сверкающими огромными антеннами и связной аппаратурой, скрытыми за высокой бетонной стеной, увенчанной колючей проволокой. Главный вход охраняла группа неулыбчивых, вооруженных до зубов солдат, не пропустивших нас. Каждое посольство выдает визы заявителям в консульском отделе, но только не посольство Северной Кореи. Внутрь этих стен не допускали ни одного иностранца. Охранники показали нам на угол улицы в конце бетонного барьера длиной в целый квартал.

В назначенное время из комплекса показался мрачный мужчина в ветхом костюме, испытующе оглядел нас, взял несколько сотен долларов наличными с каждого и вернул наши паспорта с визами и строгим наказом прибыть в аэропорт пораньше на следующее утро. Мы сделали это! Мы достигли того, что получилось менее чем у 1000 американских граждан за 57 лет со времени прекращения открытых военных действий на Корейском полуострове. Мы были на пути к Королевству Затворников, к стране Великого Вождя.

Когда я прилетел в Пекин, мне пришло электронное письмо из иностранного агентства, через которое я оформлял этот тур. В нем не было обычных радостных пожеланий хорошего путешествия, а только список жестких правил и предписаний, которые заранее давали почувствовать, что нас ждет.

Мне нельзя было самостоятельно путешествовать или гулять без присутствия гида. Нельзя было провозить ноутбук, мобильный телефон, фотоаппарат с линзой более чем на 150 мм, делать фотографии моих гидов или любой военной установки без разрешения. Память моего фотоаппарата подвергнется проверке, все подозрительные снимки будут стерты, как заверяло меня письмо. Мне нельзя называть страну Северной Кореей, только КНДР (Корейская Народная Демократическая Республика), а если мне придется говорить о Республике Корея, то я должен использовать обозначение «Южная». Мне нельзя говорить об истории, или политике, или больных вопросах для Кореи, так как то, чему меня учили в американском обществе, могло не совпадать с мнением принимающей стороны, а благодарный гость не должен расстраивать хозяев, так ведь?

Я не должен критиковать режим, политику КНДР, Ким Ир Сена, Ким Чен Ира. Напротив, от меня будут ожидать проявления уважения Ким Ир Сену у Великого Монумента и при посещении его тела в Кымсусанском мемориальном дворце Солнца, где мне следует поклониться ему и куда я обязан буду явиться в галстуке и рубашке.

Я был готов почти ко всему, но требование галстука и рубашки с воротничком застало меня врасплох – мне не хотелось покупать их для прославления мертвого диктатора. Я написал Деннису перед его вылетом, чтобы он привез для меня запасной галстук, хотя я и сомневался, что он хорошо подойдет к моей гавайской рубашке. Другая проблема с моим гардеробом состояла в том, что я пообещал своим приятелям в клубе «Готэм Сити Лэндкрузер» надеть футболку с их слоганом, который большими буквами растянулся на моей груди: «GOT ROCKS?» Для корейцев же такое написание выглядело подозрительно похожим на английскую аббревиатуру ROK, обозначавшую Республику Корея, как звал себя «Юг». Не очень хороший старт, как вы понимаете.

Старый «Ил», направлявшийся в Пхеньян, только-только оторвался от земли, а я уже попал в серьезную передрягу со служащими Северной Кореи, – упс, я имел в виду КНДР. В аэропорту Пекина прямо перед вылетом дорогой Деннис дал мне отвратительный галстук в голубую и сиреневую полоску эры Эйзенхауэра, который, мягко говоря, не слишком подходил к моей красно-зелено-белой гавайской рубашке с цветами и совсем не порадовал моих хмурых корейцев, хотя технически мой вид отвечал стандартам их дресс-кода. Но что было еще хуже, Деннис, не думая, передал мне статью из мартовского выпуска журнала «Уолл-стрит», чтобы почитать на борту самолета. У статьи был заголовок: «СКОРОЕ ПАДЕНИЕ ДИКТАТОРСКОГО РЕЖИМА СЕВЕРНОЙ КОРЕИ», рядом с которым поместили крупную фотографию Ким Ир Сена, безвременно ушедшего Великого Вождя КНДР. Я знал, что было вопиющей наглостью провозить эту статью в КНДР, так что, как только я сел в самолет, я оторвал заголовок и фотографию, сложил их, чтобы скрыть содержание, и положил на пустое место рядом с собой, намереваясь избавиться от них, когда нам разрешат снять ремни безопасности.

Но этого момента я так и не дождался. Парень у окна в ярости схватил бумажки и закричал на меня. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, галстук и большой значок с флагом КНДР – стандартная униформа правительственных чиновников, а по его паспорту я понял, что передо мной какой-то дипломат. Он тыкал пальцем на складку, которая появилась на лице Великого Вождя, когда я сложил фотографию, и старался разгладить ее, ругаясь на меня по-корейски, как если бы я был чудовищным варваром империализма. Тогда я вспомнил о нескольких пунктах правил нахождения в КНДР: нельзя складывать, сминать, прокалывать или рвать фотографии Великого Вождя. Никогда.

Я начал извиняться, притворяясь тупым идиотом, аккуратно забрал у него фотографию и разгладил помятое место, а затем с трепетом и уважением спрятал ее между страниц моей книги, пока мой сосед довольно качал головой.

Позже на высоте 10 километров над Южно-Китайским морем, когда дипломат уснул, я быстро забежал в туалет, где нашел удачное применение фотографии Великого Вождя.

Я не был готов к современному виду и богатству Пхеньяна. Мои ожидания рисовали мне ветхий, запущенный город, не слишком отличный от столиц многих бедных стран, так что я был просто поражен чистым, современным, процветающим, великолепно функционирующим городом, вполне подходящим для жизни. Возможно, это самая большая потемкинская деревня в мире, но все вокруг действительно производило прекрасное впечатление.

Я увидел тысячи деревьев по бокам улиц, большие зеленые бульвары, парки, даже огороды с овощами, и мне сказали, что в городе больше 40 парков, а на каждого жителя приходится большое зелени, чем в любом другом мегаполисе в мире. Множество сияющих белых квартирных домов в 30 этажей, в которых жили служители режима, выглядели безупречно современными – они были цилиндрическими, обтекаемыми или разбитыми на уровни, большинство имели балконы и террасы. Каждое здание отделялось от соседнего сотнями метров деревьев и аккуратно выращенных кустарников.

Меня провели по трем внушительным аркам, десятку выразительных монументов и памятных башен, многие из которых возвышались на сотню метров, и я увидел минимум 30 гигантских общественных зданий из блестящего мрамора и отшлифованного гранита. Каждая станция метро (лежащего в 90 метрах под землей, на случай если Запад попытается сбросить бомбу) поражала красотой и простором, яркими цветами и подсветкой, идеальной чистотой.

За городом все, что мне разрешено было посетить, тоже содержалось в кристальной чистоте. Когда нас два часа везли из южной части столицы в северную по новенькому восьмиполосному шоссе с деревьями по сторонам, за окном мелькали лишь опрятные города с приятно одетыми людьми, мирные поля колхозов, зеленые от созревшего риса, кукурузы и бобов. Я знал, что принимающая сторона не собиралась показывать нам бедность и неухоженность и их работой было заставить нас забыть о диктаторском режиме, при котором голодающему населению приходилось питаться непереваренными зернами кукурузы, которые они выкапывали из коровьего навоза, и при котором каждый год более полумиллиона человек погибало от недоедания. Нам не показали отощавших людей, или установки атомных бомб КНДР, или заводы, где производились ракеты средней дальности «Нодонг», которые поставлялись в Иран, Сирию и Пакистан.

Только приглядевшись, можно было увидеть мелкие свидетельства бедности: наш автобус ехал тридцать минут, не встретившись ни с одной машиной на этом замечательном шоссе, половина людей шла пешком, другая половина ехала на велосипедах, часто вдвоем, каждый участок земли, не использовавшийся под место для жилья или рассад в этой стране, занятой на 80 % горами, был до самых холмов занят посевами, почти все жители были довольно худыми, на улицах светило только несколько фонарей, и все другие наружные лампы горели тускло, исключая те, что освещали дворцы пропаганды. Свет в квартирах экономно контролировался сенсорами движения, сенсорами дневного света и специальными картами. В боулинге в отеле свет над кеглями выключался, если я замешкался и не бросил свой шар, в ресторанах выдавали крошечные салфетки и палочки из нержавеющей стали, чтобы сохранить древесину, а наши гиды ходили в одной и той же нестираной одежде все пять дней. Ирония состояла в том, что этот режим сделал страну самой экологически чистой на планете.

За шесть дней я не заметил ни одной собаки или кошки, потому что люди не могли себе позволить их содержание или уже давно их съели. За пять сотен километров путешествия по этой стране без мяса мы не увидели ни одного козла, овцы или коровы. В одном парке я стал свидетелем того, как мужчина поймал белку, наступил на нее, отрезал хвост и гордо опустил все еще живое и бьющееся в агонии существо в сумку, чтобы съесть на ужин, как стало понятно из его радостных жестов. Было сложно совместить сияющие жилые дома с жителями, гоняющимися за белками на ужин, но таков парадокс КНДР.

Тур был перегружен антиамериканской пропагандой и национализмом, близким к ксенофобии. Нас отвели в бедный дом-музей, где был рожден Ким Ир Сен, рассказали его историю, а затем показали его невероятный четырехэтажный мавзолей, стоящий на площади в сотню тысяч квадратных метров, окруженной рвом. Через мраморный холл длиной в 400 метров мы подошли ко воротам, где мои ботинки протерли, продезинфицировали и высушили перед входом. Нас отвели к монументу Рабочей Партии, кладбищу мучеников Революции и Интернациональной выставке дружбы – зданию, вырубленному в скале Механсан, где в 150 комнатах хранилось 90 000 подарков Великому Вождю, присланных из других стран (почти все они были богатыми и изукрашенными, а из США здесь был только один дар – баскетбольный мяч, подписанный Майклом Джорданом и переданный Государственным секретарем Мадлен Олбрайт).

Нас повезли на долгий тур по ДМЗ (демилитаризованной зоне между Северной и Южной Кореей, шириной в четыре и длиной в 240 километров) в Пханмунджом (где в 1953 году было обговорено и подписано соглашение о перемирии после Корейской войны) и к Бетонному Забору (стене в 250 километров, протянувшейся от моря до моря через весь полуостров, построенной южанами, чтобы, как нам сообщили, «навсегда разделить наши страны». За этой стеной марионетки Юга планируют новое вторжение, так как все предыдущие не увенчались успехом). Следующий день был посвящен музеям – три музея Революции, военный музей (полный самолетов, танков и оружия США, захваченных во время Корейской войны при «трусливом отступлении» американцев) и музей искусства (где висели портреты Великого Вождя в различных героических образах).

Наконец мы добрались до башни Чучхе (воздвигнутой в память о социалистической/конфуцианской философии правления Великого Вождя), до захваченного американского «пиратского судна-шпиона» USS Pueblo, и повсюду, действительно повсюду были портреты, фрески, картины, постеры, растяжки и значки, призывающие граждан бороться и стремиться к светлому будущему, изображающие Великого Вождя, убеждающего крестьян производить больше зерна, рабочих – больше техники, шахтеров – выкапывать больше угля и стали, солдат – быть готовыми сражаться с империалистическими врагами, а детей – рьяно защищать будущее государства.

Даже еда была здесь частью пропаганды. Возможно, северные корейцы считали, что все империалисты обладают волчьим аппетитом, или они хотели показать, что заявления о нехватке еды и голоде в стране были ошибочными, но, так или иначе, каждый раз нас просто пичкали едой, подавая блюда, в три или четыре раза превосходящие пищеварительные возможности обычного человека. На каждый обед, ужин и даже завтрак нам подавали суп, как минимум пять видов овощей, рыбное блюдо, куриное блюдо, свиное или утиное блюдо, а также кучу других угощений, от острых кальмаров до соевой запеканки, от стеклянной лапши до яичницы, от сосисок до картофельных блинов, и так далее и так далее. Ваш покорный империалист набрал пять килограммов за шесть дней.

Даже великолепный фестиваль «Ариран» (известный также как Массовые Игры) имел функции пропаганды, но, несмотря на это, он был самым прекрасным шоу на Земле. В нем участвовало сто тысяч студентов, солдат, танцоров, певцов, акробатов, гимнастов, мастеров боевых искусств и мило наряженных детей. Они выступали все вместе в поразительном унисоне. Двадцать тысяч студентов, сидевших на дальней стороне стадиона, практиковались три месяца в использовании ярких карточек, и никогда я не видел подобной слаженности. За две секунды от одной стороны стадиона до другой и дальше к самой арене прокатилась волна, и тысячи танцоров и гимнастов в великолепных костюмах начали двигаться вместе без единой ошибки, а затем внезапно пропали в темноте. Истинной целью фестиваля, кроме того, чтобы впечатлить зрителей и привлечь иностранный капитал, было показать гражданам Северной Кореи силу коллективного взаимодействия, дисциплины и подчинения обществу, которые, по коммунистическим заветам Великого Вождя, приводили к значительным результатам. Это представление, где лишь одна ошибка или сбой ритма одного исполнителя может испортить весь эффект. Ошибкам не было места в стране Великого Вождя, поэтому никто их и не совершал.

Неприятный аспект нашего путешествия состоял в том, что ко мне, Деннису и всем остальным американским туристам относились как к разносчикам заразы – заразы под названием «информация», и нас оградили от любых контактов с местными жителями, иначе мы могли бы передать им западные идеи и знания о мире снаружи.

Северная Корея – самая закрытая страна на планете, она стоит на 196-м месте из 196 позиций в исследовании свободы печати. Весь доступ к информации из зарубежных стран или о них жестко контролируется правительством – здесь нет ни «Твиттера», ни «Фейсбука», ни «Ютуба», только «Яркая Звезда», на которой хранятся официальные документы и прошедшие цензуру новости. Из 25 миллионов жителей лишь несколько тысяч представителей высшей элиты имеют доступ к Интернету. По телевизору показывают только правительственные каналы с их односторонними новостями и патриотической пропагандой. Частное радио находится вне закона, но правительство все равно сбивает международные передачи, на всякий случай. Туристов обыскивают на предмет наличия неправильной литературы, CD-дисков, а телефоны забирают на время всего визита. Запрещено частное пользование факсами. Ксероксы и принтеры находятся под пристальным наблюдением, чтобы исключить возможность размножения и распространения запрещенной информации. За шесть месяцев до моего приезда на одном заводе публично расстреляли служащего, который спрашивал по телефону у кого-то из Южной Кореи о ценах на рис.

Режим жестко контролирует поток информации, так как правительство не хочет, чтобы граждане поняли преимущества демократии, узнали, как сильно они отстали от всего остального мира и в какой бедности они живут, чтобы они осознали, что их родственники с «Юга» не рылись в помойках и не ели крыс на ужин, как было принято считать, и что мир относился к их обожаемому лидеру как к непредсказуемому избалованному ребенку и опасному психу.

Как им удалось за всю неделю не дать нам сказать ни слова простому жителю Северной Кореи? При помощи полной изоляции, постоянного наблюдения и бдительной заботы.

С момента нашего выхода на завтрак и до окончания ужина за нами неусыпно следили два гида и два их помощника в синей униформе. Они были нашей компанией, куда бы мы ни шли, даже в общественных туалетах. На фестивале «Ариран» нашу группу из 20 туристов усадили вместе в секции, предназначенной исключительно для иностранцев. Если кому-то нужно было отлучиться, один из помощников шел с нами. Когда мы выходили с гигантского стадиона, я немного задержался, попытавшись затеряться в толпе в надежде поговорить с кем-нибудь из местных хотя бы минутку, но гид немедленно оказался рядом со мной, вежливо, но жестко показывая: «Наш автобус в той стороне».

Пока я нарезал круги в бассейне отеля, специальный пропуск получили четверо стойких членов партии и их семьи. Я постарался быть очень приветливым и пообщаться с ними, но они вели себя так, будто меня не было рядом.

Когда моей подруге Светлане понадобились носки, гиды предложили купить их для нее. Она сказала, что сама предпочитает выбирать себе одежду, так что они собрали нас всех в автобусе и довезли до специального магазина, в котором позволялось делать покупки только самым высокопоставленным чиновникам режима, где они сопроводили ее до отдела нижнего белья и следили за покупкой. Она ни слова не сказала продавщице. И когда она пришла на дорогой массаж в отельном спа-салоне, ее встретила массажистка, ни слова не знавшая по-английски.

Наш международный отель «Янгакдо», в котором останавливались только иностранные туристы и дипломаты, был построен на небольшом малозаселенном, полностью отрезанном от города острове на реке Тэдонган. Он был ярко подсвечен, обладал прекрасным дизайном и исключал какой-либо контакт с внешним миром, так как единственный узкий мост, соединявший остров с городом, постоянно патрулировали полицейские. И каждый выход из «Янгакдо» тщательно охранялся.

На четвертую ночь я нашел путь наружу. Выходя из подземного бассейна, я специально повернул не в ту сторону, невинно прошелся по нескольким пустынным коридорам и наткнулся на маленький незапертый черный ход позади отеля. Я осторожно приоткрыл дверь и обнаружил, что она ведет к маленькой пустующей стоянке автомобилей. Я вышел наружу. Вокруг никого не было. Я был на свободе! Я не спеша пошел от отеля по направлению к окутанному туманом мосту. Примерно через 10 метров рядом со мной материализовался полицейский, который сказал, что гулять так поздно ночью может быть опасно. Было бы намного лучше, если бы я вернулся в свою комнату. Прямо сейчас!

Нам было разрешено поговорить с местными только в ресторане, когда мы заказывали у официанток «чай» или «пиво». («Кола» была строго запрещена в стране Великого Вождя.)

Культ личности был здесь таким же вездесущим, как и постоянное наблюдение. Ким Ир Сен возводился практически в ранг божества, единственного наследного правителя коммунистического государства. Я не мог понять такого обожания, потому что мне запретили спрашивать о нем местных, но у меня возникло впечатление, что большинство корейцев действительно преклонялись перед Вождем. Куда бы мы ни отправились – к месту его рождения, к его скульптурам, к зданию, где были выставлены полученные им подарки, к его мавзолею, – сотни граждан КНДР в самых нарядных одеждах и формах отдавали ему дань чести. Часто они приходили сюда группами от 10 до 50 человек из школ или фабрик, останавливались в печальном молчании, некоторые даже плакали, и все это с полной искренностью.

КНДР не отрицает, что Ким Ир Сен умер, но никто не относится к нему как к умершему, скорее, как к бессмертному. От него осталась не только память, но и сама сущность. День его рождения – главный государственный праздник, его слова – Библия народа. Он остается их «вечным президентом». Его сын Ким Чен Ир был их генералом, но пост президента до сих пор остается за отцом.

Как бы я хотел увидеть, что происходит в их головах! Как чужеземец я не мог точно сказать, были ли они одурачены, подверглись ли промывке мозгов, притворялись ли они или по-настоящему верили в обещания правительства, что к 2012 году, в сотый юбилей Великого Вождя, их бедная страна станет «великой и процветающей нацией». Зато я точно понимал, что тысячи скромно одетых жителей с каменными лицами, выходившие из его священной гробницы под звуки марша «Песня генерала Ким Ир Сена», проходившие в трех метрах от меня внутри огромного мавзолея, не считали, что галстук, который одолжил мне Деннис, подходил к моей гавайской рубашке.

Было также легко понять, что к американцам в Королевстве Затворников относились с неприязнью, что, возможно, объясняет, почему за всю неделю мы не встретили ни одного улыбающегося человека, кроме гидов, которым за это платили. Отношение правительства к США кратко подавалось в памфлетах, которые нам продали и в которых события 11 сентября назывались «атакой на головной центр Империи Зла». Главная тема памфлета звучала так: «С самого начала США были государством, основанным и развивающимся с помощью терроризма, который всегда идет рука об руку с политикой США. США – страна, построенная на море крови коренного населения и разросшаяся благодаря завоевательным войнам…»

Апогей нашего «терроризма» проявился в отношении к северным корейцам, которых мы отстреливали, душили ядовитыми газами, связывали и топили, закапывали заживо, жгли, сбрасывали в шахты, разрывали на части, привязав к быкам, свежевали. Прибивали молотком к голове пальцы, вырывали глаза, отрезали уши и носы, женскую грудь, вспарывали животы беременным женщинам, убивали зародышей и протыкали жизненно важные органы острыми палками.

(Мне захотелось проанализировать бюджет Пентагона, чтобы узнать, какой процент от моих налогов ушел на закупку быков для разрывания людей на части.)

Эта поездка показала нам странный, перевернутый мир, не похожий ни на одно другое место на планете, но как же было здорово наконец убраться оттуда и свободно вздохнуть.

Примерно после года с моей поездки Ким Чен Ир умер и правление перешло в руки его третьего сына, Ким Чен Ына. Надежды, что этот молодой человек, обучавшийся в Швейцарии, попытается сделать режим более либеральным, разрушились, как только новостное агентство КНДР объявило, что «ожидание “реформ и открытости”» есть не что иное, как глупая мечта, как ожидание того, что солнце встанет на западе».

Глава XXIII. В степях Чингисхана

Когда в последний раз вы серьезно задумывались о Монголии?

Не стыдитесь, вы совсем не одиноки. Современная Монголия не имеет никакого влияния на нашу повседневную жизнь. Да, лет 800 назад Монголия правила большей частью известного нам мира и дала начало сотням организаций, которые стали важной частью современной цивилизации.

Некоторые из нас помнят из лекций по древней истории, что Чингисхан, чье имя означает «Властитель мира», его сыновья и Золотая Орда закаленных, безжалостных воинов вышли с территории Монголии на своих крепких пони и с 1150 по 1300 год поразили и завоевали земли современного Китая, Северной Индии, Пакистана, Персии, Афганистана, Казахстана, Узбекистана, Ирака, Сирии, Украины и всей остальной Восточной Европы, большую часть России и добрались до Вены, Каира и Константинополя, создав самую обширную империю в истории. Если бы монгольского военачальника принца Батыя не отозвали в 1242 году домой для держания совета, он и его армия, возможно, достигли бы Атлантического океана, и сегодня мы бы разговаривали на монгольском и ели вяленую конину.

Но в школе нам не рассказывали, что монголы, переписавшие правила ведения войны, ускорили наступление современности и создали одни из ее важнейших принципов и практик. Чингисхан собрал множество мелких государств в большие державы, из которых выросли Россия, Китай и Индия. Он избавился от феодальной системы, выстроенной на статусе и привилегиях аристократов крови, и заменил ее системой, основанной на личных заслугах и качествах. Хотя его воины жестоко обходились с солдатами и властителями покоренных земель, он не относился к сдавшимся жителям как к рабам, но принимал их в качестве уважаемых подданных империи – до тех пор, пока они платили налоги. Он улучшил процесс международной торговли, снизил пограничные налоги и установил власть закона, который действовал равно для всех, даже для правителей. В то время, когда все государства придерживались лишь одной религии, он поддерживал свободу и терпимость (хотя его потомки перешли в ислам и распространяли мусульманскую веру). Он запретил пытки по всей империи, ввел дипломатическую неприкосновенность и всеобщий алфавит, установил первое международное почтовое сообщение и истребил разбойников по всем своим территориям, чтобы процветали путешествия и торговля.

Это малонаселенное государство, в те времена насчитывавшее всего миллион человек, при помощи лишь 100 000 воинов сделало больше, чем кто-либо другой, для формирования мира таким, каким мы его знаем. Чтобы объединить свои территории, они построили больше мостов, чем любые другие завоеватели в истории, и затем передали с одного конца империи, размером в миллионы квадратных километров, в другой, из сердца Европы к берегам Тихого океана и обратно, знания об архитектуре, сельском хозяйстве, обработке металла, гончарном деле, поэзии и литературе, которые восприняли в завоеванных землях. Они создали и ввели в использование бумажные деньги, точный календарь, международные карты и бесплатное образование в младших школах для каждого ребенка.

Империя распалась спустя два столетия из-за междоусобиц множества внуков и правнуков Чингисхана. Его наследники сочетались междинастическими браками с представителями и представительницами династии Юань и перенесли свою столицу в Пекин, чтобы центрировать контроль над империей. В 1368 году династии Юань и Мин захватили власть и оттеснили монголов обратно к северу. В конце концов они получили лишь сравнительно небольшую территорию и репутацию жестоких разрушителей.

Монголия была закрыта для путешественников до недавнего времени. В 1924 году она стала второй страной, в которой установился коммунистический режим, и позже, до эпохи Горбачева и гласности, находилась под жестким контролем России. Коммунисты, убежденные, что религия – опиум для народа, развернули деятельность по избавлению страны от монгольского буддистского ламаизма (который был принесен сюда из Тибета в 1600-х и заменил шаманизм). Чтобы достичь цели, с 1937 года советские солдаты сожгли или взорвали около 767 храмов и монастырей, убили 30 000 монахов и тысячи политических диссидентов и интеллектуалов, послали еще больше в Сибирь и предприняли шаги по уничтожению монгольских обычаев, культуры и национальной идентичности. Только после развала СССР Монголия встала на путь долгого и болезненного процесса восстановления своей культуры и наконец открыла границы для путешественников.

Мне было интересно узнать, каким был этот народ 700 лет назад, когда под его управлением находился целый мир, который затем был сметен в корзину для исторического мусора. Так как это была культура кочевников – за исключением краткого периода во время зенита их силы, когда они осели и сперва правили из узорчатого города под названием Каракорум, а затем из Пекина, – кочевнический путь по степи показался мне самым лучшим для путешествия. Я планировал совершить его со Стивом, но он был смертельно болен, так что Деннис и Эндрю Дораны присоединились ко мне.

В Монголии иностранцам запрещено арендовать машины, вам нужно нанять водителя. Нашим автомобилем стал тринадцатилетний «Лэндкрузер», который был в ужасно помятом состоянии, с царапинами по бокам и едва работающими подшипниками, сиденьями, продавленными многочисленными задницами пассажиров до состояния камня, не опускавшимися окнами и рулем с другой стороны машины. Нашим водителем стал упрямый придурок, который абсолютно не знал, как пользоваться ручкой переключения передач или компасом, не чувствовал направления и просто был полным козлом. А так мы не имели претензий к машине и водителю.

Монгольская транспортная инфраструктура не сильно изменилась со времен Чингисхана. В стране размером с два Техаса была всего тысяча километров асфальтированной дороги, поэтому мы постоянно подскакивали и мотались из стороны в сторону, пока «Лэндкрузер» проезжал через дороги, ручьи, грязные канавы и вневременные бронзовые пыльные дороги в морях травы, ведущие к низким холмам, лежавшим на горизонте и скрывающим сотни прекрасных долин в центре страны.

Тут и там мы замечали несколько круглых палаток, которые западные люди неверно называют юртами, так как русские при попытке уничтожить монгольскую культуру звали их своим словом «юрта», которое означало лачугу. Неподалеку от гэров мы видели стада скотины: от 10 до 50 лошадей, или от 50 до 300 коров и яков, от 200 до 2000 овец и коз, которые паслись вместе. Века привнесли некоторые изменения: в середине большинства гэров была установлена дровяная печка, на каждом из десяти висела спутниковая тарелка, и рядом со многими были припаркованы джипы. Несколько погонщиков ездили на мотоциклах вместо лошадей, чтобы подгонять скот.

Население выросло, но лишь до 2,9 миллиона человек, треть из них жила в столице – Улан-Баторе. Четверть продолжала вести кочевой образ жизни, меняя со стадами минимум четыре зеленых пастбища в год. Еще четверть вела полукочевой образ жизни, перемещаясь по стране летом и возвращаясь в основной гэр во время суровых зим. Но дни странствующего народа были сочтены из-за надвигающихся изменений климата и обнаружения запаса минералов.

Изменение климата может вызвать настолько смертоносную зиму и иссушающее лето, что поддержание скота будет невозможным в кочевых условиях. В то же время недавнее развитие раскопок в самом большом месторождении меди на Земле, в южной части пустыни Гоби, которое составляет 30 % ВНП Монголии, заставит кочевников осесть и искать заработка в шахтах, где можно будет получать стабильную зарплату.

Из 196 посещенных мной стран Монголия казалась наиболее нетронутой (возможно, за исключением Доминиканской Республики), 80 % территорий не были заселены, мы будто бы сели на машину времени и попали в прошлое. Бесконечное чистое небо и зеленеющие долины были похожи на Монтану в 1840-м. Мне казалось, что я герой старого вестерна, и я ожидал, что в любой момент мы можем встретиться с одиноким рейнджером, скачущим на лошади по прерии и выкрикивающим: «Хэй-йо, Сильвер, вперед!» В стране величиной с Англию, Францию и Германию и с населением примерно в 3 миллиона человек – это самый большой показатель площади на человека в мире – находилось 34 миллиона голов скота, что создавало незабываемое пасторальное впечатление, как ни в одном другом месте. (В других частях страны, тоже почти нетронутых, топография отличалась – на юго-востоке находилась пустыня Гоби, на севере – леса и тайга и далеко на западе – высокие скалистые горные цепи, включая 20 вечно покрытых снегом пиков.)

Так как выживание монголов и национальное развитие зависело от природы, они пытались жить в гармонии со своей землей и не наносить вреда окружающей среде. Когда они снимались с места, то закапывали дырки, проделанные штырями тентов. Они с трепетом относились к природе шаманских практик, религиозному верованию, с помощью которого пытались достигнуть состояния измененного сознания, чтобы пообщаться с миром духов и направить трансцендентальную энергию в посюсторонний мир. Некоторые из этих традиций изменятся с приходом современного мира в страну. Люди станут использовать дрова вместо сухих коровьих лепешек для обогрева, скоро будет завершена асфальтированная дорога, которая соединит восток и запад страны и утроится в длине, что ускорит разработки в гигантской шахте Оюу-Тангой, и с открытых местностей люди начнут перебираться в Улан-Батор в поисках лучшей жизни. Но на этот момент на Земле не найдется более девственной земли.

Многие монголы зарабатывают разведением одомашненного скота: 20 % дохода с экспорта связаны именно с этой областью, и Монголия поставляет 21 % мирового кашемира. Но суровые ветра предыдущей зимы сгубили семь миллионов голов домашнего скота, выбеленные кости которого валялись прямо на дороге.

Национальная кухня менялась на протяжении веков, но упор всегда был на мясо и молочные продукты. Здесь Большой пятеркой являются коровы, овцы, козы, лошади и (реже) верблюды или олени, и местные называют себя «Народ пяти рылец». Мясо они варят, готовят на пару, жарят на огне и масле, тушат, отбивают или готовят, заполняя желудок животного раскаленными камнями. Им нужно большое количество жира и белков, чтобы перенести холодные зимы, когда температура может упасть до —40 °C. Монголы не знают таких слов, как «холестерин» или «атеросклероз», и жирная кухня кажется неразнообразной и безвкусной для западного человека, ведь у них нет времени растить травы или специи, так что Уэльс на их фоне просто столица мировой кухни.

Здесь мало овощей по трем причинам: сезон для выращивания слишком короток для большого урожая, кочевники не задерживаются на одном месте достаточно долго, чтобы подготовить землю, высадить ростки и собрать зрелые овощи, и они не уважают зелень, так как считают ее пригодной в пищу только скоту. Здесь нет и фруктов. На нашем 1200-километровом пути я встретил лишь один огород, одно пшеничное поле и ни одного фруктового дерева. Здесь нет места старым вегетарианцам.

Так как я обожаю есть подозрительные блюда, то в первый же вечер отведал отличного стейка из конины (хотя местные постоянно пережаривают мясо), выпил немного прокисшего молока кобылы в монастыре (бе!), с удовольствием проглотил миску свежего йогурта из козьего молока с пирогом с дикой смородиной, которые мне подала заботливая доярка на остановке около вулкана, съел свою первую воблу, выпил кувшин чая с молоком, приправленного солью и маслом (неосторожность, которую не стоит повторять), и насладился тарелкой свежего масла из молока яка, сыра и йогурта в компании семьи пастухов, хотя вел себя неблагоразумно, ведь ничего из этого не подвергалось пастеризации, и бруцеллез (или средиземноморская лихорадка) был здесь очень распространен.

Для тех, кто не слишком любит экзотику и хочет поесть немного овощей, в Улан-Баторе есть «этнические» рестораны, включая Kenny Rogers Roasters, El Latina, «Американский бар Детройт» (и о чем они только думали?), Los Banditos, Planet Pizza, Brau Haus, пять кафе, названия которых начинались со слова «Бродвей», и The Original Irish Pub (в котором, к печали Денниса, не подавали «Гиннесс»). Те же, кто хочет отведать настоящей местной еды, могут зайти в «Первый монгольский ресторан, открытый в 1602 году», но – увы! – это ложь, так как здесь подаются «монгольское жаркое с картошкой» и «монгольское барбекю», не являющиеся местными блюдами, но пришедшие сюда из Внутренней Монголии, автономной области Китая. За пределами Улан-Батора каждый прием пищи становится проверкой на удачу.

Мое главное гастрономическое разочарование заключалось в том, что монголы, которые обычно питались не ради удовольствия, а ради выживания, ничего не знали о десертах, нужда в которых толкнула меня совершить несколько ночных набегов на новый супермаркет. Там были только «чокопаи».

Пережить монгольскую кухню было возможно, но вот пробки Улан-Батора были поистине убийственными. В этой стране самое ужасное отношение к пешеходам в мире (так я думал, пока не отправился в Ханой), намного хуже, чем в Париже, Тегеране и даже Албании. Водители игнорируют дорожные знаки, «зебры», редкий красный свет и по возможности даже регулировщиков. Они агрессивнее нью-йоркских таксистов, выскакивающих из-за поворотов, из-за кустов на высокой скорости. Мне казалось, что я становлюсь параноиком, так как я чувствовал, что машины, ехавшие спокойно, прибавляли скорость всякий раз, когда я намеревался пересечь дорогу. Но мой путеводитель подтвердил это: водители не пытались сбить пешехода, но прибавляли скорость, чтобы предупредить, что на дороге они главные и у вас здесь прав нет, так что лучше быть очень осторожным или очень быстрым.

Пара слов о климате. Монголия радуется 260 солнечным дням в году, и хотя я приехал в сезон дождей, шесть или восемь дней стояла ясная погода. Небо было невероятно красивого голубого оттенка, причиной которого является высота страны, находящейся в среднем на 1500 метрах над уровнем моря. Монголы называют страну «Земля голубого неба» и поклоняются небу по шаманским традициям, самыми яркими свидетельствами которых были тысячи синих хадаев (шарфов), которые они вставляют в овусы (каменные насыпи) или прикрепляют к деревянным конструкциям, покрывающим равнины.

Так как Монголия удалена от океанов, которые могли бы повлиять на ее климат, и так как безоблачное небо быстро остужает землю за ночь, ничего необычного не было в том, что градусник термометра прыгал на 30 градусов от полудня до полуночи, заставляя нас топить печи в горах августовскими ночами.

Мне удалось посетить четыре великолепных монастыря: один крупный в Улан-Баторе, избежавший разрушения, переквалифицировавшись в музей, один длинный, заново выстроенный у Каракорума с использованием камня с руин дворцов древней столицы, и два спрятанных так высоко в горах и разместившихся так далеко от любых дорог, что коммунисты даже не заметили их. Так как буддизм пришел в Монголию с Тибета, храмы в монастырях имеют тибетский облик – здесь есть и флажки, и молитвенные барабаны, и вышитые полотна, и ярко раскрашенные статуи Будды. Монголия когда-то насчитывала 100 000 монахов, а каждый монастырь – 2000 жильцов. Один мудрый китайский посол сотни лет назад сказал, что, так как его страна была много раз разрушена монгольскими войсками, Китай поступит умно, если построит храмы, где молодые люди могли бы стать мирными монахами, а не кровожадными воинами.

Когда я добрался до Монголии, у меня все еще не было визы, которая была нужна для возвращения в Китай, чтобы забрать багаж и сесть на рейс до Бангкока. Мне оставался план Г после того, как не сработали:

план А. Перед вылетом из Нью-Йорка приобрести визу на троекратный въезд, которая нужна мне для полета в Пекин при перелете в страны Тихого океана, Северную Корею и Монголию. Но китайское консульство выдало мне визу только на два въезда;

план Б. Подать заявку на визу в Пекине. После того как я провел целый день в визовом центре и заполнил все бумаги, мне заявили, что для их проверки им понадобится 10 рабочих дней, которых у меня не было, а также что я должен был иметь счет на сумму 3000 долларов в банке Пекина, которого у меня тоже не было;

план В. Получить визу в китайском посольстве в Пхеньяне. Про это вообще можно забыть!

Так что я решил испробовать план Г. Получить визу в китайском посольстве в Улан-Баторе. Мой монгольский гид убедил меня, что это должно сработать. Но она забыла уточнить, что август был месяцем, когда сотни монгольских студентов, посещавших университеты Китая, подавали документы на обновление визы. Так как китайское посольство выдавало лишь 40 виз в день, передо мной вставала проблема. Мы наняли сестру гида, чтобы та за меня ждала в очереди снаружи китайского посольства с 4 часов утра. Каким-то образом она потеряла свое место, и, когда я приехал к 8:00, перед ней стояло 70 студентов, и никто из них не хотел уступить место туристу.

Переходим к плану Д. Я не стану возвращаться в Китай, а полечу сразу в Бангкок, пока Деннис и Эндрю, которым выдали мультивизы в Нью-Йорке до того, как изменились правила, заберут мои большие сумки в Пекине и привезут их с собой ко мне в Бангкок. Я купил билет на самолет, вылетавший из Улан-Батора в понедельник.

Я успешно прошел регистрацию, проверку багажа, иммиграционную проверку и охранников в международном аэропорту Чингисхана, и мне срочно нужно было найти туалет. И когда я начал воображать, что закон Мерфи полностью исчерпал себя, ко мне подошла женщина-охранник, положила руку на плечо, сунула копию моего билета мне под нос и указала вниз по лестнице.

Я спросил ее на своем лучшем монгольском, знала ли она, где находятся туалеты.

Она прорычала: «Пуудл – Кыстым!»

Я объяснил, что нужда не терпит.

Она парировала, что таможня тоже не терпит. Так что туда мы и направились.

В сумрачном подвальном помещении, где хранился багаж, три таможенника собрались около моей сумки, которую они жестами попросили раскрыть. Они указали на белый предмет, закутанный в поношенные футболки. Это был целый череп молодой лошади, который я нашел в поле, жертвы прошлой зимы.

Я жестами попытался объяснить, что они поднимают шум из-за ничего, что я не убивал лошадь и не похищал череп и что я промыл его щеткой, так что он был стерильным. Но их не удовлетворил мой ответ. Троица держала жаркий совет по поводу того, было ли мое обладание черепом и попытка провезти его через границу незаконными, аморальными, сомнительными или просто идиотскими действиями, пока мой мочевой пузырь начинал все громче заявлять о себе.

Я наконец понял, что таможенники думали, будто бы я пытаюсь смыться с частью их государственного наследия, одной из ценных костей динозавров, которые можно было найти в пустыне Гоби и которые лежали в их национальном музее.

Из-за языкового барьера и моего неумения рисовать я начал показывать шарады. Я достал из сумки одеяло, сложил его, встал на руки и колени, положил одеяло на спину, изображая седло, и поскакал по комнате со ржанием, надеясь, что из меня вышла сносная лошадь, а не велоцираптор, и пытаясь подавить желание опрометью броситься в туалет.

Таможенники либо поняли меня, либо решили, что я был опасным психом, который должен уехать из страны как можно быстрее. Они выпустили меня и положили мою сумку на ленту погрузочного конвейера на рейс до Бангкока, пока я бежал в мужскую уборную.

Глава XXIV. На крыльях дракона

Наша поездка в Бангкок сразу началась с проблем: на выходе из аэропорта у Эндрю конфисковали купленный им на монгольском блошином рынке русский боевой штык-нож. Это вызвало у него сильное возмущение. И чтобы хоть как-то утешить парня, я обещал отвести его на тайский массаж, пожалуй, самый расслабляющий в мире.

Я отвез его в один известный центр в Патпонге – местном районе красных фонарей. Там нас встретили шестьдесят красоток в возрасте от 18 до 28 лет. Они сидели в откровенных нарядах в три ряда на особом подиуме. У каждой из девушек был свой собственный номерок, который прикреплялся к ее одежде для того, чтобы клиент не особо заморачивался, а мог просто назвать номер понравившейся.

За годы здесь многое поменялось. Раньше девушки находились за тонированным стеклом, которое позволяло клиенту спокойно выбирать одну из них, зная, что его внешность, по крайней мере, не известна остальным. Сейчас же зеркало убрали, так что любая из работниц «массажного центра» может попытаться повлиять на выбор клиента, заигрывая с ним и посылая воздушные поцелуи – все в рамках приличия, конечно же.

И вот когда посетитель салона уже сделал выбор и заплатил соответствующую сумму (150 долларов за два часа), девушка с соответствующим номером отводит его в свои небольшие, с приглушенным освещением апартаменты, одну половину которых занимает турецкая баня, а другую – большая кровать. Там она аккуратно раздевается и, хихикая, пытается изобразить на лице удивление от размера хозяйства клиента. Затем, перед тем как посадить клиента на мягкий подогретый надувной матрас, девушка моет посетителя, для этой процедуры в комнате есть большая глубокая бочка. И лишь после этого начинается сеанс массажа. Девушка активно прорабатывает каждый участок тела клиента, от стоп и до головы, давая приток эротической энергии. Затем она переворачивает клиента на спину для более чувственной части массажа. Если же пистолет клиента еще заряжен, хотя обычно к тому времени большинство парней уже использовали все патроны, девушка помогает ему нажать на курок.

Понятно, что обычно парней хватает минут на 30–50, но не нашего Эндрю. Дело в том, что он не частый посетитель подобных спа-центров, и поэтому негласное правило о том, что сеанс можно считать оконченным, когда удовлетворение от процесса получено, было ему не известно. Все завсегдатаи знают: оргазм – окончание игры, сохранение счета в которой не предусмотрено. Эндрю, как я уже сказал, этого не знал.

Он наивно предполагал, что раз оплачены два часа сеанса, значит, он имеет полное право с наслаждением провести все 120 минут, что, собственно говоря, он и сделал. В итоге я прождал его внизу у лестнице до тех пор, пока эта сладкая парочка не вышла из своих апартаментов. В глазах у девушки я увидел необычное воодушевление. Оказывается, у нее были большие надежды на то, чтобы перебраться с нашим Эндрю в Джерси.

Но, возвращаясь к теме, стоит сказать, что будущего у таких спа-центров в Юго-Восточной Азии нет. Поскольку этот ранее очень бедный регион весьма активно развивался за несколько последних лет, то у многих мужчин появились возможности полностью обеспечивать жизнь своей любовнице или наложнице, а поэтому бордели, замаскированные под центры массажа, стали попросту не нужны. Все это очень плохо влияет на развитый когда-то давно в этом регионе сексуальный туризм. Активисты же утверждают, что подобные массажные центры поощряют объективацию женщин, унижая их и превращая исключительно в объект сексуального желания. Сторонники сложившейся очень давно системы уверены, что девушки, которые работают в борделях, как правило, приходят в этот бизнес из очень бедных сельских районов, и массажный центр – их единственная безопасная для жизни возможность скопить приличные деньги, чтобы выбраться за порог нищеты, даже если для этого придется выйти замуж за своего клиента. Они также добавляют, что женщина вольна делать со своим телом все, что она хочет, будь то продажа или сдача в аренду всего на один вечер; главное, чтобы ее к этому никто насильно не принуждал. Признаться честно, я до сих пор не определил для себя, какая из сторон этого спора верна – я же благочестивый, ратующий за равные возможности, сторонник равноправия, зарегистрированный либерал, загадочным образом запертый в теле похотливого мужика.

Никогда ранее ни в одной из своих поездок в Таиланд я не посещал печально известный мост через реку Кхвэяй. Он был построен военнопленными союзной Японии во времена Второй мировой войны как часть Тайско-Бирманской железной дороги, знаменитой Дороги Смерти. Чтобы восполнить мое упущение во время прошлых путешествий, мы с Эндрю и Деннисом арендовали в Бангкоке автомобиль и отправились оттуда на восток к Канчанабури, прямо к реке Кхвэяй. Наверное, мне стоило оставить в памяти кадры из просмотренного когда-то давно фильма, потому что реальность меня сильно разочаровала. Кадры из фильма показывали невообразимо широкое и глубокое ущелье. Но, как я позже узнал, эти съемки производились в Китугале, что на Шри-Ланке. В реальности же в Канчанабури не было тех захватывающих дух ущелий, да и сам мост, возвышающийся над мутноватой водой метров на тридцать, не больше, меня не особо впечатлил. Там совершенно не было ничего интересного, кроме разве что ярких сине-желтых, словно игрушечных, туристических поездов, пересекающих реку каждые 15 минут. К тому же то, что сейчас предлагают посмотреть туристам, – совсем не тот мост, который был построен в XX веке. Действительный мост был уничтожен бомбами союзников, а то, что в туристических брошюрах называют Мостом через реку Кхвэяй, – всего лишь мост, который японцы захватили на острове Ява и отправили в Канчанабури, предполагая, что он более стойко выдержит атаки бомбардировщиков.

Несмотря на это обстоятельство, принято считать близлежащую территорию местом особо значимым: около 60 тысяч британских и голландских военнопленных и других рабочих погибли при строительстве железной дороги, которая обеспечивала японские войска постоянной поддержкой со стороны Мьянмы. Мьянма, она же Бирма, в свою очередь боролась с Индией и пыталась покончить с властью Британской империи на своей территории. Но в итоге окрестности моста заполнила мешанина из дешевых баров, магазинов и лавочек, в которых можно найти ювелирные украшения, контрафактные и поддельные рубины, всевозможные сумки, футболки всех цветов и размеров и прочую сувенирную продукцию. Это было бы нормально, если бы туристические маршруты не затрагивали сам мост и выставки, посвященные истории его создания. Но пока, к моему сожалению, сувенирные лавочки и магазинчики неразрывно связаны с экскурсионным объектом и экспозициями. Поэтому здесь и можно увидеть настоящее безумие эклектики – Художественная галерея и Музей военной истории, Музей Дороги Смерти и главный офис организаторов «Мисс Таиланд», а чуть подальше – фотовыставка «Лучшие виды моста через реку Кхвэяй» и туалеты. Это смешно, так что мой совет – лучше просто посмотрите фильм и не тратьте свое время на посещение места преступления, ставшего весьма странной достопримечательностью.

Судьба падших была более счастливой. Комиссия Содружества по военным захоронениям создала и поддерживает мирное кладбище вдалеке от туристической зоны, «во славу памяти стойкости и жертвенности доблестных людей, которые погибли при постройке железной дороги от Таиланда до Бирмы во время их долгого плена».

Надгробные камни были все одинаково маленькими и белыми, возвышающимися лишь на пару сантиметров над зеленеющим ковром травы. Они выстроены в настолько длинные ряды, что я не мог увидеть конца. Здесь попадались редкие деревья, отбрасывающие тень, и все пространство было окружено цветами и аккуратной зеленой изгородью длиной в милю, за которой следили несколько садовников. На плите около входа было написано: «Я сделаю вас именитыми и почетными между всеми народами земли, когда возвращу плен ваш перед глазами вашими, говорит Господь».

Надписи на надгробиях были сентиментального характера, написанные с любовью и горькой гордостью, как те, что 40 лет назад я видел в Соллуме, остатки эры, когда эти ценности вели Величайшее Поколение:

За короля и государство.

Жить в сердцах тех, кто нас любит, – значит жить вечно.

Он пожертвовал своей жизнью, чтобы другие могли жить свободно.

Они принесли в жертву свои жизни и все, что было им дорого, сыновья мои.

Направляясь в Бруней, мы попали под муссонный дождь, грозовые тучи и страшный ветер на шоссе А319, ведущем на юг, затем пролетели мимо вулкана Синабунг, плюющегося пеплом из Индонезии, на западе и застали тайфун-убийцу на востоке, который позже стал одним из самых сильных катаклизмов, произошедших в Корее за последние 15 лет. Мы прибыли в Бруней в ужасе, но целые и невредимые, что скрасило несколько дней распланированной скуки и выхода из стресса в самой строгой мусульманской стране Азии в неделю праздника Рамадан.

Газета «Бруней таймс», которую я читал в полете, содержала колонку «Вакансии», где было предложение от Министерства по делам религии на позицию, которую я охарактеризовал как «Консультация по исследованиям и исправлению низкого уровня морали в Бруней-Даруссалам». В обязанности работника входило: «1. Определение морали. 2. Создание базы мест низкого уровня моральной активности. 3. Создание национального плана по исправлению низкого уровня моральной активности».

Некоторых подобные цели могут ввести в уныние, но нужно учитывать, что речь шла о стране, где жара и влажность стояли 24 часа 7 дней в неделю 365 дней в году, алкоголь, порнография, азартные игры были запрещены, любовники, демонстрирующие чувства на людях, подвергались штрафам, а неверные супруги могли попасть в тюрьму. Нельзя было даже коснуться ноги чьей-нибудь жены за столом, так как на большинстве званых ужинов мужчины ели за одним столом, а женщины и дети – за другим.

Главными развлечениями в скучном Брунее были прогулки по заросшим джунглям, которые составляли 75 % территории маленькой страны, отдых под кондиционером в экстравагантных торговых центрах, посещение бесплатного парка развлечений на северном побережье или грандиозного музея королевских регалий, где в нарядах, мечах и медалях был обессмерчен Его Величество Султан Хаджи Хассанал Болкиах Муизз уд-Дин Ваддаулахибни аль-Мархум Султан Хаджи Омар Али Саиф уд-Дин Саад уль-Хаир уа уд-Дин, который стал 29-м султаном в 1968 году. За последние 600 лет его монархия стала одной из самых долгоживущих и единственной абсолютной монархией в Азии, настолько абсолютной, что здесь не терпят ни намека на демократию, ни оппозиции и практически никакой политической активности.

Хотя и можно сравнить Бруней и богатые нефтью страны Персидского залива по размерам, богатству, населению, религии, форме правления, опоре на гастарбайтеров и большим затратам на чрезмерно пышные здания, но Бруней теряется при таком сравнении. Ему не хватает драйва, деловой хватки, предприимчивости, архитектуры мирового класса, космополитичного подхода и брызжущей жизненной энергии Дубая и Абу-Даби.

Взамен здесь можно найти спокойную, законопослушную, семейную страну, которая может похвастаться самым высоким уровнем ВВП благодаря нескончаемым нефтяным ресурсам. Это земля, где бесплатная медицина находится на высоком уровне, города чисты, субсидии идут на ЖКХ и другие нужды жителей, не нужно выплачивать налог на доходы и каждому гражданину гарантирована пенсия. Готовкой, уборкой и грязной работой занимаются приезжие индийцы или филиппинцы, а образование, которое уделяет особое внимание исламу и монархии, можно получить бесплатно. Хотя это было монархическое государство, здесь не найти диссидентов, горячих революционеров и волнений, похожих на те, что обрушились на Ближний Восток Арабской весной.

Но даже султану было скучно от такой легкой жизни в Брунее, и, по слухам, он завел себе гарем из 40 постоянно сменяющих друг друга прекрасных женщин из разных стран, которым платили по 10 000 долларов в неделю и каждую из которых, чтобы защитить султана от критики, поставлял ему младший брат, принц-плейбой Джефри. Несколько женщин, которые заявили, что их привели в гарем обманом, судились с султаном за то, что тот сделал из них секс-рабынь, но суд даровал монарху иммунитет.

Принц Джефри был обладателем 80 дорогих машин и роскошной яхты под названием «Сиськи», за которой следили двое служащих – «Сосок-1» и «Сосок-2». Если бы я подал заявление на работу морализатора, то обязательно проконсультировался бы с Джефри о том, как оживить это место. И добавить ему немного стиля.

Деннис и Эндрю отправились домой. Было здорово наконец попутешествовать в мужской компании, особенно с таким парнем, как Деннис, с его неутомимым ирландским юмором, сангвиническим подходом и впечатляющим репертуаром анекдотов, и с бесстрашным Эндрю, готовым к любому приключению, кроме непонятных блюд. С другой стороны, было сложно постоянно искать бары, где Деннис мог бы выпить соду «Швеппс» с бомбейским джином, – практически невозможно в засушливом Брунее, – и при этом искать «Макдоналдс» или «Пицца-Хат», чтобы удовлетворить Эндрю, и отклонять его постоянные просьбы вернуться в клуб в Патпонге, где этот молодой жеребец был в такой же чести, как и кредиторы в Вегасе. Я полетел обратно в свою лачугу в Таиланде, чтобы заняться пополнением запасов, прежде чем отправиться вперед по дороге к Мандалай.

Совет для ЦРУ: если вам нужно получить информацию от пленного террориста, не тратьте время и не рискуйте своим международным статусом, пытая его водой. Просто возьмите его на прогулку по деревням Бирмы во время их безумно жаркого и влажного лета и усадите его на невероятно неудобную двухколесную повозку, запряженную лошадью, на которой они катают туристов по своим кочкам, и вскоре он сам во всем вам сознается. Это просто ад на колесах. Если ваша жертва упадет в обморок, вы сможете сразу же пробудить ее лишь одной чашкой густого бирманского чая (в который мне пришлось добавить воды в пропорции 15:1, чтобы это возможно было пить). И когда она наконец расколется и больше не будет нужна, вы можете избавиться от нее, подав блюдо из мелких зажаренных острых угрей.

Я медлил с поездкой в Бирму более сорока лет, чтобы остаться политически корректным, – в надежде, что мой бойкот приведет к падению их тиранического режима, у которого было жутковатое название SLORC (Государственный совет восстановления законности и порядка). За прошедшие десятилетия я понял, что моя позиция была больше рефлективной, чем рефлексивной, и после серьезных раздумий я заключил, что мои туристические деньги не пойдут на поддержку деспотов, которые наживали свои миллионы, контролируя сомнительные продажи рубинов, минералов, древесины, газа и нефти.

Я понял, что туризм был единственным способом заработка для местных жителей, которые только так могли противостоять ужасной бедности, в какую погрузилась страна, обладающая самым низким доходом на душу населения во всех азиатских странах. Кто-то может возразить, что если уменьшение потока туристов может лишить людей Бирмы дохода, то они могут достичь того этапа, когда им не останется ничего другого, как свергнуть правительство, но это было маловероятно среди столь мирного народа. На выборах в 1990 году избиратели отдали 80 % своих голосов оппозиции, но, когда их проигнорировало правительство, страна осталась спокойной.

В сентябре 2010 года немногие туристы со своими деньгами приехали в Бирму из-за политической корректности или экономической рецессии. На моем рейсе, который остановился в мекке путешественников – Пагане, я был единственным, кто сошел с трапа. В моем отеле в Пагане находилось лишь четверо гостей, включая меня, которых обслуживали 30 или 40 человек. Хотя Паган был столицей бирманского туризма, древним религиозным городом, покрытым тысячами тысячелетних храмов, монастырей и ступ, теми, что остались после того, как Кубла Хан уничтожил около 12 000 зданий в 1268 году. Это пре-ступ-но красивое место, заслуживающее большого потока восхищенных туристов.

Другая причина отсутствия отдыхающих состояла в том, что правительство назначило выборы на следующий месяц, и туристы держались от этой страны подальше в страхе перед возможными вспышками протестов. Я не думал, что дойдет до этого. Я решил, что все пройдет довольно мирно и правительство пересчитает бюллетени так, как ему вздумается, – правительство запретило другим странам вмешиваться в процесс, – и все голосование станет бессмысленным процессом, как и раньше, без активных протестов. Чтобы не позволить иностранным активистам и провокаторам попасть на выборы, деспоты перестали выдавать визы для въезда в страну. Нужно было подавать заявление в посольство Мьянмы в вашей собственной стране, что исключало спонтанные странствия.

Работники туриндустрии сказали мне, что им ужасно жаль, что так получилось. Везде, где я был, я был единственным потенциальным клиентом, которого осаждали десятки уличных торговцев. Для меня снижали цены, но все равно было грустно видеть, что так много замечательных людей терпят такие лишения.

На протяжении многих веков культура и общество Бирмы формировались под воздействием буддизма и реки Иравади.

Иравади начинается, как и большинство крупных азиатских рек, высоко в ледниках Гималаев, более чем на 7000 метров над уровнем моря и за 2000 километров от Андаманского моря, в которое она впадает. Иравади вертикально пересекает Бирму, прежде чем разделиться на девять гигантских рукавов дельты, покрывающей территорию в 3 миллиона гектаров и являющейся главной артерией государства и сердцем разведения риса. Здесь веками находился и стоит до сих пор морской вход в страну, который протянулся почти на тысячу километров. Река изначально была «дорогой», известность которой принесло стихотворение Ридьярда Киплинга, написанное в 1892 году:

Бирма на 80 % состоит из деревень и является одной из самых неразвитых стран Азии, местом, позабытым временем из-за изоляции международным сообществом после того, как в 1962 году власть захватили военные, и особенно после того, как SLORC на корню пресек любые попытки демократических изменений в 1984 году. У страны могло быть большое экономическое будущее, здесь хранились залежи нефти, газа, свинца, серебра, олова, вольфрама, никеля, ртути, сурьмы, меди, кобальта, цинка, железа, золота и рубинов, но все доходы с их продажи шли в карман военачальников, которые создали армию из более чем 1,3 миллиона людей в стране, которая не нуждалась в войске, в стране, находившейся в мире с соседями (Индией, Таиландом и Бангладешем) и где не боялись даже бойкого Китая, потому что он закупает здесь все, что нужно. Большинство местных жителей бедны и живут на полтора доллара в день.

Здесь самый высокий уровень смертности от укусов змей в мире, так как местные не убивают рептилий и любых других тварей божьих. В Бирме проживают две самые опасные разновидности змей – агрессивная цепочная гадюка и азиатская кобра, которая может быть до пяти метров в длину. Домашними животными, которых я видел в деревнях, были не свиньи или коровы, откармливаемые на убой, а скотина, которая могла таскать тяжести – быки в засушливых зонах, водяные быки во влажных районах, слоны в горах и несколько коз, которые давали молоко и шерсть.

По заветам буддизма, основной религии в Бирме, есть три уровня бытия: чувственный мир, животный мир и миры ада и чистилищ. Дополнением, конечно, являются еще 16 уровней бренного материального мира. За ежедневным поведением каждого человека следят 37 Натов – демонов, злых духов и ангелов, которые требуют уважения и (как и мои бывшие) денежных, съестных и цветочных приношений, если человек хочет жить в мире и радости. Моими любимчиками стали Принцесса с Золотым Лицом, Маленькая Белая Леди с Мулом, Старый Мужчина у Одинокого Баньяна и Повелитель Пяти Слонов.

Как я понял, но я не уверен, что понял верно, Наты заботятся о ежедневных делах и проблемах, а Будда ведет верующих к посмертному бытию и возрождению. Бирманцы стараются совершить достаточно добрых поступков, чтобы быть уверенными, что они не вернутся обратно в мир в виде собаки, крысы, лягушки, женщины или любой другой низшей формы жизни. Статус женщин в Бирме немного улучшился за последние десятилетия, но именно девочек забирали из школ первыми для помощи семье. Восемь из десяти продавцов сувениров и напитков, встретившихся мне на пути, были девочки от десяти лет, которые, к сожалению, навсегда покинули школу и потеряли надежду на лучшую жизнь.

Тхеравада учит простой жизни, она консервативнее и строже, чем другие версии буддизма, и признает меньшее количество путей, ведущих к Нирване. Вам нужно быть святым, чтобы не вернуться на землю в образе жабы. Монахи, которые следуют Тхераваде, должны выполнять 227 правил! Они едят только один раз в день, а пищу просят у прохожих, им можно владеть только восемью вещами – тремя предметами одежды, бритвой, иголкой с ниткой, лекарствами, чашкой для милостыни и ситечком, чтобы случайно не проглотить живое существо, оказавшееся в их напитке.

По моему опыту, жители Бирмы были верующими буддистами и следовали законам буддизма. Они были самыми вежливыми и мирными ребятами, которых я когда-либо встречал, редко обижались, почти никогда не злились и завершали каждый разговор легким поклоном и улыбкой, сводя ладони в жесте благодарности. Возможно, я – разочаровавшийся в мире житель Запада, но мне показалось, что их вежливость доходила до крайности, когда наблюдательность переходила границу и вторгалась в личное пространство, радость превращалась в подобострастие, а помощь была больше похожа на рабское служение. К сожалению, такое отношение делало их прекрасными подданными тоталитарного государства, и может, именно из-за этого они уже 50 лет страдают от его правления.

Так как Бирма изолирована от внешнего мира, только когда я достиг Бангкока по пути в Бангладеш, я узнал последние новости, и некоторые из них не предвещали ничего хорошего для моих дальнейших странствий. Возможные новые страны появлялись то тут, то там по всему миру. Остров Бугенвиль провозгласил, что начинает отделяться от Папуа – Новой Гвинеи и требует независимости, казалось, что Бельгия находится в таком отчаянии из-за неразрешимых политических проблем, причинами которых были разные языки и культурная и экономическая несовместимость, что она готова распасться на два государства, и Шотландия подумывала о выходе из состава страны – что сделало бы Великобританию немного менее великой.

Аэропорт в столице Бангладеша, Дакее (бывшая столица Восточного Пакистана), чуть не прикончил меня, как уже стало привычным в аэропортах в этой поездке. Я прибыл в терминал в 5 утра, чтобы сесть на самолет до Бутана, настолько заранее, что муэдзин только начинал призывать верующих к утренней молитве по громкоговорителю. Я так хотел спать, что ввалился в мужскую уборную с полузакрытыми глазами и не смог увидеть писсуары у дальней стены. Но зато прямо перед собой я увидел небольшое покрытое плиткой и огражденное углубление примерно в два метра длиной, с тремя кранами и сливом, которое я спросонья принял за общий писсуар, похожий на те, которыми мы пользовались в армии в форте Леонарда Вуда. Так что я справил свои дела прямо туда.

Только когда я застегнул ширинку, ко мне пришло осознание того, что я стоял не у гигантского писсуара, а у фонтана для омовений, в котором верующие мусульмане проводили омовение рук, лица и ног перед молитвой. К счастью для меня, никто не застал меня за этим богохульством. Мусульманский мир был взволнован на той неделе из-за американского проповедника, который угрожал сжечь Коран, так что я подумал, что Поделл, помочившийся в полуосвященный фонтан, мог вызвать большой скандал. А одного опыта линчевания в Дакке хватает на всю жизнь.

«На крыльях дракона» – таков слоган Королевских авиалиний Бутана, и полет на их самолете до Паро был действительно захватывающим, так как он проходил на расстоянии волоска от 5000-метровых скал и в самую последнюю секунду сделал поворот на 90 градусов, чтобы приземлиться на посадочную полосу в узкой долине на высоте 2200 метров.

Бутанцы верят, что их великолепный альпийский рай является истинной и единственной сохранившейся землей Шангри-Лой, и рьяно охраняют ее, регулируя посещения туристов, впуская их только на «тихие, но информативные» туры. Эта Страна Мирного Громового Дракона – древнее королевство, окруженное двумя сотнями снежных пиков самых высоких гор в Гималаях, идиллия густых лесов и вздымающихся гор, где серые обезьянки гульманы кувыркаются на обочинах дорог, пока стремительные пенящиеся реки, питающие отвесные водопады, увлажняют дивные долины, на которых расположились выбеленные фермерские дома, окруженные полями сочного зеленого салата, золотистого ячменя и красной гречки. И над всем этим великолепием стоят монастыри XVI века, похожие на замки, на которых развеваются на ветру флажки с молитвами на фоне безоблачного лазурного неба.

Это последнее гималайское королевство, следующее тантрическому буддизму, так как Тибет теперь является частью Китая, а Сикким и Ладакх слились с Индией.

Его население гомогенно и состоит из 800 тысяч человек, имеющих общую историю и веру в традиции тантрического буддизма, который обещает им мир, защиту и процветание. Здесь в избытке произрастают фрукты, много древесины и достаточно гидроэлектрической энергии, которую они поставляют Индии. Это страна, которая никогда не видела завоевателей, страна, настолько изолированная до недавних пор, что в нее проникли лишь немногие грехи и пустые ценности современной цивилизации. Ею управляет просвещенный монарх, придерживающийся конституции и старающийся сохранять мир, процветание и здоровье нации, – это место стало практически раем на земле.

Люди здесь были приветливы, добры и гостеприимны, как и в Бирме, но они были намного более счастливы и не раболепствовали, потому что являлись приверженцами более свободной формы буддизма, имели в двадцать раз более высокий доход на душу населения и жили не под гнетом диктатора, а при добропорядочном правителе.

Я повидал большую часть страны, проехав примерно 1200 километров по самым страшным горным дорогам, находившимся на высоте 3500 метров. Я погладил национальное животное Бутана, такина, странного зверя с головой козла, носом лося и телом коровы, которое напоминало мне о моих самых худших свиданиях вслепую. У молоденькой пастушки, которая установила лавку прямо на горном перевале, я купил главный местный продукт – высушенный сыр из молока яка, самую твердую и безвкусную субстанцию, известную человеку.

Я успешно совершил шестичасовой подъем на высоту 3000 метров к Такцанг-лакхангу, Гнезду Тигра – великолепному монастырю, построенному рядом с вершиной мощного водопада и невероятным образом врезанного в гранитную скалу на высоте почти километр над долиной Паро. Начало строительства монастыря (747 год н. э.) потребовало вмешательства богов, перенесших Падмасамбхаву – провидца и гуру, которого называли вторым Буддой, – на вершину на спине тигра, что позволило ему укротить местных демонов. Побежденные демоны превратились в защитников дхармы, и монастырь был построен в 1692 году около пещеры, в которой Падмасамбхава медитировал три года. С тех пор бутанцы жили долго и счастливо. (Я пообещал моим ноющим коленям, которые жили не так счастливо, что если я снова когда-нибудь решусь на такой подъем, то тоже обращусь к услугам яростного тигра.)

Неоспоримый апогей этого путешествия настал, когда мне удалось увидеть своего старого приятеля Стива, которого я, как и его тайские доктора, уже весной списал со счетов, после того как у него диагностировали четвертую стадию лимфомы. Но крепкое телосложение Стива, постоянная забота его любящей жены (которая провела целых 27 дней и ночей у его кровати в госпитале) и шесть процедур химиотерапии избавили его от рака и дали возможность вернуться в дом в Бангкоке за четыре дня до моего приезда и встретить меня на запоминающемся тайском ужине. Мы с удовольствием вспомнили о наших прошлых, но не забытых друзьях и приключениях.

Зная, как часто возвращается рак, в ту радостную ночь с возродившимся воодушевлением в душе я решил посетить оставшиеся 14 стран и завершить странствия, пока Стив, первым выведший меня на заморские дороги, все еще был с нами, чтобы отпраздновать мой успех.

Я отправился в Ханой на четыре дня, перед тем как вернуться домой.

Сложно представить, был бы Ханой иным, если бы США выиграли во Вьетнамской войне. Местные распивали «Пепси», закупались в магазинах под названиями «Dapper Dan», «Elle Fashion», «American Apparel», носили джинсы и одежду западного кроя, использовали латиницу и слушали по радио топ-40 лучших песен США. Они были преданными приверженцами свободного предпринимательства и капитализма. Где-то на своем пути Хо Ши Мин и генерал Во Нгуен Зяп превратились в Дональда Трампа и Билла Гейтса.

Я был в Южном Вьетнаме осенью 1965 года, когда США только собирались вступить в войну против сил Вьетконга, и, признаю, тогда я был за ввод наших войск. Мне понравились люди, которых я встретил на юге, и я наивно желал, чтобы они не были сломлены коммунистами с севера. Когда я слышал, как по ночам в отдалении бухают пушки на отшибе Сайгона, я даже думал вновь записаться в армию, вернуться к командованию своим взводом и победить вьетконговцев. Я не знал тогда и на протяжении еще многих лет, что наше правительство лгало нам, что люди всего Вьетнама предпочитали Хо Ши Мина, который вывел из страны французских колонизаторов и хотел создать единую современную страну. А США поддерживали у власти китайца-диктатора, который жаждал вернуться к феодальному обществу, несмотря на лицемерные речи о важности социальной справедливости.

После нескольких дней общения с жителями Ханоя, приятными, энергичными, трудолюбивыми капиталистами, я задумался, что же творилось у меня в голове в 1965 году и как же мы смогли начать эту бессмысленную войну…

Я сел в холле моего маленького отеля, который, к моему удивлению, был украшен голливудскими постерами фильмов «Апокалипсис сегодня», «Доброе утро, Вьетнам», «Тихий американец», «Цельнометаллическая оболочка» и «Высота “Гамбургер”», и вновь погрузился в раздумья…

Я посетил музей Вьетнамской революции и музей вьетнамской истории, оба убедительно демонстрировавшие, что вьетнамский национализм зародился около 1853 года, за много десятилетий до того, как идея коммунизма засияла в глазах Энгельса, и я задумался, как же такие умные парни, как Джон Кеннеди, Линдон Джонсон и Боб Макнамара, смогли повести себя таким глупым образом…

Я посетил тюрьму Хоа-Ло, печально известный «Ханойский Хилтон», и увидел камеры, где американские летчики сидели в кандалах и подвергались пыткам годами после того, как были подбиты при бомбардировке севера, и мне в голову снова полезли мрачные мысли…

Когда я с горечью оглянулся назад, мне стало очевидно, что наша страстная сосредоточенность на «холодной войне» и политика сдерживания в отношении России и Китая не дали нам заметить, что национальные революции, зародившиеся во Французском Индокитае, не были частью глобального коммунистического плана, а скорее были похожи на нашу собственную – американскую революцию, волевое выражение подавляемых желаний колонизованных народов, которые хотели освободиться от жестокого иностранного контроля и получить возможность самим определять свою судьбу. Мы бы сохранили множество жизней, избежали бы столь сильных разрушений и бедности, болезней и лишений, если бы лучше понимали и поддерживали эти справедливые, национальные, антиколониальные веяния и прислушивались бы к офицерам национального департамента, являвшимся экспертами по региону, вместо того чтобы утверждать, что их «соблазнил коммунизм».

В мое последнее утро в Ханое обслуживавшая меня официантка неожиданно преподнесла мне бонусную тарелку рубленнного ананаса, который сквозь мои очки, вымазанные клеем на Кирибати, выглядел как омлет, который я заказал. Я щедро поперчил желтоватую горку, полил кетчупом и не с первого укуса распознал свою ошибку. Чтобы сохранить достоинство, я должен был съесть все, улыбаясь изумленной официантке. Шестьдесят пять дней поездки сделали свое дело. Пора было возвращаться домой.

Глава XXV. Тропическая депрессия

Восточный Тимор, первое из четырех суверенных государств, созданных в XXI веке, имеет печальную историю. Остров Тимор, восточную часть которого занимает страна, был сначала захвачен, его жители были обращены в рабство и разделены португальцами в 1769 году, затем сюда прибыли датчане и захватили западную часть. Португальцы отказались инвестировать в Восточный Тимор, и он стал захолустьем морской торговли. Во Вторую мировую войну японцы оккупировали остров, в атаке погибло около 50 тысяч местных жителей. За этими событиями последовало сопротивление восстановлению колониального контроля португальцев, который был снят Лиссабоном лишь в 1974 году, после того как датская половина присоединилась к Индонезии.

Восточный Тимор объявил о независимости в 1975 году, и она продержалась 9 дней. Индонезия, население которой исповедовало по большей части ислам, вторглась, оккупировала и аннексировала католический Восточный Тимор. Жители Восточного Тимора восстали и сражались в кровавой 20-летней партизанской войне, во время которой погибло, по некоторым данным, от 100 до 250 тысяч жителей и еще 300 тысяч были насильственно перевезены в западную часть острова, пока весь мир без интереса смотрел на эту трагедию и неодобрительно покачивал головой. Наконец, в августе 1997 года ООН спонсировала референдум, на котором тиморцы, ко всеобщему удивлению, проголосовали за независимость. Но это еще не конец их грустной истории.

Движение за отмену независимости, поддерживаемое Индонезией, начало дикую кампанию ретрибуции, уничтожая дома, ирригационные системы, школы, источники воды и электроустановки страны, нанося огромный вред инфраструктуре и погружая новую страну в руины. Партизаны ушли только в апреле 2008 года, позволив Восточному Тимору к моему приезду пожить три года в мире – самый долгий мирный период в истории страны. Так много людей погибло в предыдущие десятилетия, что только 3 % населения были старше 65 лет! Я был здесь настоящим ископаемым.

Восстановление страны займет десятки лет. Среди миллиона выживших уровень смерти приближался к самым высоким показателям в мире – они занимали 155-е место из 195. 42 % жили за чертой бедности. И страна стояла на страшном 176-м месте по паритету покупательной силы и на 120-м в Индексе развития человеческого потенциала.

Здесь практически не было производства, я увидел только печать, мыловарение и ткачество, хотя в Тиморском море недавно открыли месторождения нефти и газа и до Дарвина была выстроена труба, в которой газ остужался и переводился в жидкое состояние для транспортировки. Первой страницей, которая открылась, когда я подключился к Интернету, была реклама ремонта генераторов, а следующей – ремонта водокачек. Прибрежный район столицы Дили был заполнен пустыми грузовыми контейнерами, уложенными друг на друга в четыре ряда, свидетельствуя о жажде импорта и отсутствии экспорта. Корабли ООН и некоммерческих организаций все прибывали, так как они пытались помочь пострадавшей стране. Здесь практически не было крупного бизнеса, и все отели, турагентства, магазины для аквалангистов принадлежали и содержались австралийцами, в то время как другие магазины и торговые центры принадлежали китайцам, а местным жителям оставались лишь киоски с сигаретами и конфетами и рыбные рынки, где они развешивали свежепойманную рыбу на ветвях деревьев у подножия гор.

Несколько мечтателей называли страну «Новым Бали» из-за ее многочисленных пляжей, спокойных вод, тишины и прекрасной природы, но до этого им было еще далеко. Дороги очень плохие, а растительность не такая уж пышная или чарующе «тропическая», как в большинстве стран Южных морей, она просто неопрятна. Пляжи узкие и коричневые, покрытые использованными пластиковыми бутылками и другим мусором, окруженные грязным морем, отравленным канализационными отходами, а с другой стороны пляжи зажимала главная дорога острова. Почти никто не говорил по-английски. Местные жители дружелюбны, но грубы. Воду пить небезопасно. Повсюду летают мухи. Лихорадка денге и малярия очень часто встречаются в этих краях. Тут можно найти несколько замечательных рифов, но никаких других достопримечательностей, ни сказочного пейзажа, ни впечатляющих дворцов или экзотических храмов.

Не думаю, что Бали стоит волноваться.

Ежедневные дожди были такими сильными, что, и я не преувеличиваю, в их шуме тонул звук телевизора, даже на самой большой громкости, а когда ливень становился совсем непроглядным, то полностью перебивал ТВ и интернет-соединение со спутником. После дождя остаются огромные лужи, которые редко высыхают до нового потопа, становясь отличной средой размножения для москитов и препятствием для пешеходов. Я не увидел ни кусочка синего неба, ни лучика солнца за пять дней в стране, потому что в разгаре был период проливных дождей, и длился он уже больше года – даже во время предполагаемого сухого сезона.

Все становилось только хуже, когда я прибыл в сонную Науру, крошку на карте Тихого океана, в 40 километрах к югу от экватора. Ее мало знали и почти не посещали туристы, у этого странного места была грустная история, и она стала 185-й страной в моем списке.

Это третья по размеру страна (с конца, конечно), расположившаяся на 21 квадратном километре и превосходящая по размерам только Монако и Ватикан. Науру обгоняет только Ватикан (850 человек) по населенности (менее 1000 жителей), а ведь это самое маленькое независимое государство, признанное международным сообществом.

Науру была основана около 3000 лет назад микронезийцами и полинезийцами, промышлявшими ловлей рыбы, сбором плодов пандана и кокосов. Германия захватила и аннексировала остров в 1888 году после десятилетней партизанской войны, из-за которой население сократилось до 900 человек.

На пути к цели мне часто приходилось посещать неприятные места, но Науру и впрямь является задницей мира, некогда покрытая самым густым слоем гуано в мире. Гуано – необработанные экскременты морских птиц, питающихся рыбой, считавшиеся невероятно ценными и использовавшиеся в качестве удобрения. Его открыли на берегах Перу, и в 1802 году Александр фон Гумбольдт изучил его и установил высокое содержание фосфора и нитрогена при отсутствии резкого запаха. В 1840-х началась его мировая добыча, которая продолжалась более ста лет, пока гуано не заменили синтетические соединения. Хотя перуанское гуано считается лучшим (потому что оно добывается в одном из самых засушливых климатов в мире, который сохраняет его полезные свойства), гуано Науру было таким насыщенным и хранилось в таком великом множестве, что с 1967 по 1974 год жители государства имели самый высокий доход на душу населения в мире. Но практически весь веками накапливавшийся птичий помет был использован и экспортирован, и приток денег исчез вместе с ним.

История Науру – из князей в грязи – началась с подставки для двери. В 1896 году, во время короткой стоянки корабля у острова, грузовой помощник капитана тихоокеанской команды подобрал камень, который принял за кристаллизировавшееся дерево. Он захотел отшлифовать его и сделать камешки для детей, но отложил свои планы, и камень оказался в его кабинете в Сиднее, где служил в качестве подставки для двери. Двумя годами позже в Сидней перевели главу фосфатного отделения предприятия, который увидел подставку, протестировал ее и обнаружил фосфат исключительного качества! Эта находка за следующее столетие принесла казне Науру несколько миллиардов долларов, но, к сожалению, сделало население зависимым от этих легких денег.

С 1914 по 1968 год у Науру сменилось множество хозяев и приемных родителей: Австралия, Великобритания, Новая Зеландия, японцы (во время Второй мировой), использовавшие население страны в качестве рабов, из которых выжило лишь 800 человек, и, наконец, ООН.

Казалось, что новая заря забрезжила на горизонте в 1968 году, когда Науру стала свободной и независимой страной. Деньги, вырученные от продажи фосфата, хранились в фондах нефтегазовых компаний и десятки невероятных лет поддерживали благосостояние государства, чьи жители имели второй показатель ВНП и самый высокий уровень жизни в мире.

Но никто не сохранил запасов на черный день. Когда последние залежи фосфата были исчерпаны в 2006 году, у страны не осталось других источников дохода. Она стала природной пустошью – уродливой, неплодородной, общипанной местностью, состоящей из коралловых скал, не пригодных для жизни человека.

Фосфатный траст Науру был на 90 % исчерпан в результате крупных откачек денег Великобританией и Америкой и глупых инвестиций, сделанных руководителями фонда в австралийские футбольные команды, которые проигрывали соревнования, и лондонские мюзиклы, провалившиеся в прокате. Правительство Науру сменилось 17 раз за пять лет. Национальный банк страны обанкротился. Безработица возросла до 49 %, а скорее всего, была даже выше. Большая часть внутренних земель острова, откуда вывозили гуано, изрыта кошмарными ямами, окруженными известковыми горками до 40 футов в высоту. Поднявшиеся воды моря смывают узкую полоску ровной земли по периметру острова, которая возвышается лишь на пять футов над суровым течением. И бедные граждане влачат свое существование на этой голой земле.

Науру подала иск в Международный суд ООН в 1993 году, пытаясь добиться компенсации за вред, нанесенный столетием жадных раскопок фосфата иностранными компаниями. Она пришла к соглашению с Австралией (выплатившей 50 миллионов за 20 лет), Новой Зеландией (12 миллионов) и Англией (12 миллионов). Но высокие траты на поддержание международной авиалинии, которой мало кто летал, к которым прибавилось неумелое распоряжение правительства финансами, привело к экономическому коллапсу во второй половине 1990-х и к практически полному банкротству во втором тысячелетии. Дела шли так плохо к 2006 году, что единственный коммерческий самолет, обслуживавший остров, забрали кредиторы, отрезав страну от остального мира на 4 месяца и, как вы помните, оставив меня в середине Микронезии с бесполезным билетом и сбитым графиком.

Так как гуано было практически исчерпано, предприимчивые жители Науру пытались заработать тысячей способов, многие из которых были не слишком легальными. Страна стала налоговым раем, где каждый, кто обладал 25 тысячами долларов, мог без вопросов открыть свой банк. Затем государство сделало то, чем приходилось заниматься бедным девушкам с незапамятных времен, – оно продалось тому, кто больше за него дал. Сначала криминальным лицам из России, которые использовали банковскую систему страны для отмывания денег. Затем австралийским политикам, желающим избавиться от бельма на глазу, известном как «люди на лодках» – от тех отчаявшихся, бедных, ничего не умеющих, темнокожих беженцев, ищущих убежища, которые смело преодолели океаны, чтобы достичь Австралии и сбежать от войны, гонений, диктатуры или бедности их родных земель в Афганистане, Ираке, Иране, Шри-Ланке и других странах в плачевном положении. Австралийцы подписали договор с жителями Науру – «Тихоокеанское решение», по которому этих никому не нужных иммигрантов переправили на Науру, которая вскоре после этого закрыла свои границы.

Когда международное посрамление разрушило их карьерные планы, Науру начала продавать свою дипломатическую душу. В 2002 году, после того как КНР пообещала дать в помощь стране более 130 миллионов долларов, Науру отозвала свое признание Тайваня. Но два года спустя она порвала отношения с Китаем и вновь признала Тайвань Китайской Республикой. Тайванцы пытались начать ведение сельского хозяйства на острове и производили большую часть овощей.

Науру получила 50 миллионов долларов на «поддержку развития» от России и в обмен стала одной из четырех стран, которые признали в качестве независимого региона отделившиеся провинции Грузии – Южную Осетию и Абхазию. (Я встретил одного молодого американца, который бегло говорил на нескольких языках и распоряжался этими делами в Министерстве иностранных дел Науру, и хотя он не был готов открыть какие-либо детали о будущих сделках, он произвел на меня впечатление человека, чья работа была весьма стабильной и сулила ему прекрасные перспективы.)

Даже США, по слухам, вступили в эту игру и, как сообщают, предлагали модернизировать инфраструктуру Науру в обмен на ограничение свободных банковских законов на острове, которые позволяли вести финансовую активность, запрещенную в других странах. По тайному договору под кодовым названием «Операция Хорек» Науру также предположительно согласилась на открытие посольства в Пекине и работала там как шпионский «дом сохранности» и место встречи для американцев. После того как сделка стала достоянием общественности – хорька просто разорвало! – наше правительство отрицало какое-либо участие в ней и отказалось выплатить обещанные деньги, заставив Науру судиться с Америкой в австралийском суде, чья изначальная симпатия была на стороне Науру.

Так или иначе, это отвратительная эпопея о военном, экономическом и геополитическом империализме развитого мира – и их ужасных последствиях.

Новым планом Науру, как объяснил мне начальник туризма и экономического развития страны, было сбить миллионы оставшихся известковых отложений, перемолоть их и продавать эту пыль. Руководитель запнулся и что-то пробормотал, когда я задал вопрос о коммерческом использовании перемолотого известняка и о том, проводил ли кто-нибудь исследование рынка или стоимости для этих целей. Он заверил меня, что финансы государства были в порядке и у них до сих пор был положительный баланс бюджета, но его безответственность и хвастливость мешали отделить правду от лжи. Например, он утверждал, что молодые люди не покидали страну в поисках лучшей доли, а население возросло от «примерно 20 тысяч до, кажется, 30». Но когда я спросил главу правительственного департамента статистики, он сказал, что в стране проживают 9080 человек, а когда я побеседовал с женщиной, управлявшей иммиграционным бюро, о том, как много человек переехали жить в Науру за последние три года, она взглянула на меня так, будто я только что свалился с Луны, и ответила: «Ни одного человека. Почему вообще кому-то может вздуматься жить здесь?»

Подозрительные махинации были так распространены в Науру, что вплоть до моей поездки сюда было почти невозможно получить визу. Официальные лица были уверены, что вы являетесь либо следователем, либо журналистом, которых здесь не жаловали, но уж точно не туристом, которых в стране уже давненько не видели. Радикально изменив политическую ориентацию, после 2000 года Науру стала выпускать визы в попытке привлечь путешественников, хотя руководитель департамента по туризму говорил мне: «Мы только расправляем крылья».

Страну посещали примерно 13 туристов в месяц, так что если вам действительно хотелось сбежать от всего мира, Науру могла стать для вас идеальным местом. Потому что сюда прибывает всего 8 рейсов в месяц, и высоки шансы, что на самолете будет всего 5–8 человек. На моем рейсе был только один другой путешественник, который летел в Науру (плюс десять местных и четверо социальных работников), и, судя по его одеянию и поведению, он был прожженным бродягой, который мог бы поехать куда угодно. Когда мы оба оказались в одном отеле (на острове их всего два) и разговорились, я узнал, что его зовут Тони Уиллер и этот человек – основатель издательства Lonely Planet. Он был моим гидом, гуру, Богом, о Господи!

Науру обладала особым печальным шармом, который как раз мог привлечь странника, ищущего покоя. Здесь не было ночной жизни или развлечений, плохо работала международная телефонная связь и Интернет. Узкие пляжи были испещрены полчищами странноватых известковых насыпей, у рифа было легко плавать с аквалангом, первый аквалангист погрузился под воду за месяц до моего прибытия. Здесь можно было ловить тунца, скумбрию и других крупных рыб Тихого океана. Местные были спокойными, радушными и даже счастливыми и гостеприимными (кроме китайцев – мрачных и закрытых). Почти все жители говорили на идеальном английском без акцента, и их было намного легче понять, чем австралийцев. Здесь не было малярии, лихорадки денге или других смертоносных вирусов и опасной живности. Воду из-под крана, проходившую очищение в опреснительных установках, можно было без опаски пить, а всего за четыре доллара можно было приобрести вкуснейшую порцию из 20 крупных кусочков сашими из тунца на гигантской тарелке с кокосовым рисом и запить все это «колой» или фиджийским пивом за доллар. Может, это место и впрямь было «следующим Бали»?

Так как немногие жители Науру могли найти работу, они сидели дома, отращивали бока, питаясь маргарином, жареной курицей и другими жирными продуктами, которые завезли сюда солдаты, освободившие остров во время Второй мировой. Местное население числится среди главных тяжеловесов планеты, 95 % страдают от лишнего веса или ожирения. Порции в местных кафе в два раза больше, чем привычные нам. Большинство взрослых, которых я увидел, весили больше 130 кг. Их островная авиалиния применила изобретательный подход к перевозкам: на первых 20 рядах подлокотники не поднимаются, как и на большинстве самолетов, так что на двух из трех сидений могут поместиться толстяки.

Бонусом этой поездки стала первая за все мои путешествия возможность полностью обойти пешком всю страну. (Я пытался сделать это в Сан-Марино, но там было слишком много холмов, а границы слишком расплывчаты, я намеревался прогуляться по Ватикану в мою последнюю поездку туда, но она совпала с назначением папы Бенедикта, из-за которого там было слишком многолюдно.) Я обменял две поношенные футболки (с Нью-Йорком и Орландо) и одну майку (с Косумеля) на возможность целый день кататься на велосипеде с толстыми шинами. Стартовав в 7 утра (чтобы избежать полуденного солнца, жестоко палящего всего в 40 километрах от экватора), я проехал по периметру страны всего за четыре часа.

Удовлетворенный этим единственным делом и готовый к отдыху, я отправился в Брисбен, когда передо мной открылась неприятная правда.

Я знал, что это, скорее всего, последний раз, когда я вижу Австралию, – с ней было покончено. Я понял, что из-за возраста и работы я не смогу приехать сюда снова, как делал на протяжении более 30 лет. Эта земля дала мне так много любви, красоты, радости, друзей и приключений. Но я не был готов к тому приключению, которое она припасла для меня напоследок.

Брисбен – один из самых оживленных городов мира. Он сверкает, процветает, брызжет энергией, не отстает от прогресса. Он может похвастаться свежим воздухом и чистыми улицами, широкими пешеходными дорожками, манящими площадями, множеством прекрасных парков, садов и зеленых прогулочных дорожек, а также впечатляющим торговым центром. Здесь собирались симпатичные, подтянутые, здоровые молодые парни в велосипедных шортах и стройные девушки в крошечных шортах и походных ботинках или прозрачных летних платьях и на шпильках. Вот он, настоящий рай Южных морей в XXI веке.

Впервые я посетил Брисбен в 1981-м, желая попасть на Золотое Побережье, где я практиковался в гавайском серфинге и австралийском наречии местных серферов: «Прив, чувак. Волны чума, брат, э?», перед тем как остановиться на Саншайн-Кост, чтобы немного позагорать, а затем отправиться нырять с аквалангом у Большого Барьерного рифа. Я таскал все свое на спине, спал в молодежных хостелах, жевал бургеры с кенгурятиной и стейки из мяса эму. Я был странствующим бродягой, которого очаровали красоты Австралии и который наслаждался прелестями свободных отношений на задних сиденьях автобусов дальнего следования с несколькими загорелыми Шейлами в последние чудные времена до прихода СПИДа. Ах, что день грядущий нам готовит?

В свою последнюю поездку я переместился из хостелов в старую постройку у центральной станции поездов, в место, которое всем путешественникам было известно как «Икс-база Брисбен», где я был единственным гостем старше 28 лет. Здание было построено сотни лет назад для армии освобождения в качестве промежуточной остановки для бездомных алкоголиков, желавших избавиться от демона рома в обмен на крошечную комнатку, ежедневные проповеди и три угла. Теперь это было популярное место международных свиданий, но здешние девушки относились ко мне как к незваному гостю.

Я безуспешно попытался вернуть драйв, посетив бар Down Under в подвале дома, где проходили все встречи и знакомства. Чтобы помочь процессу, в баре ежедневно проводились вечеринки до упада, на которых подавался эль Pure Blonde. Здесь проводились Тусовочные понедельники («Пиво и девочки»), Вероломные вторники («Красавицы в бикини»), Безумные мокрые среды («Конкурс мокрых маек»), Чумовые четверги, Порочные пятницы, Сладострастные субботы и Возмутительные воскресенья. Вечеринки были достаточно дешевы, но дорого стоили печени и слуху, которыми я радостно расплатился, но без толку. Меня изгнали из этого царства фантазии. И да, день грядущий не готовит нам ничего хорошего.

В предыдущие 10 лет, пока я путешествовал по странам, где разгуливали венерические болезни, я перестал охотиться на девушек, хотя когда-то это было моим любимым занятием. Теперь, когда я вернулся на безопасную территорию и был готов вновь броситься в погоню, я оглянулся вокруг и осознал с пронзительной горечью, что потерплю полное поражение и выставлю себя идиотом и извращенцем, если стану клеиться к двадцатилетним девочкам, возбуждавшим мой интерес.

Я никогда не был развратником или сексуальным маньяком, хотя и испытывал ужасное одиночество во всех этих многомесячных странствиях. Когда-то я мог положиться на свой приятный внешний вид, шарм, вежливость и любовь к жизни, чтобы завести интересное знакомство по дороге, где было невозможно выстроить серьезные отношения из-за моих постоянных перемещений. Но моей единственной компанией в баре Down Under было австралийское пиво. Я больше не котировался на рынке холостяков, и чем сильнее старался разговаривать и одеваться так же небрежно и естественно, как молодежь, тем больше выглядел придурком. Это было совсем новое приключение, и мне вовсе не хотелось его продолжать.

Реальность крепко кусалась: я не был вечно молодым Питером Пэном или бессмертным Индианой Джонсом. Не был больше Храбрым Влюбленным, «вечно вздыхающим и вечно молодым», как в поэме Китса. Лучше мне было поскорее убираться отсюда и вернуться к своей миссии.

Но сперва я утопил свое горе на прощальном пиру с моим старым знакомым из Брисбена в ресторане, чей французский шеф-повар специализировался на «продвинутых австралийских блюдах», которые не узнает даже опытный едок. Я заказал и жадно проглотил огромную «национальную тарелку», состоящую из зажаренного аллигатора, прошутто из эму, замороженной лилли пилли, дукки, охлажденного физалиса с дымком, охлажденного лайма, нежной зелени, покрытой орехами буния, румяного мяса кенгуру средней прожарки, вкусной смеси мяса тасманского опоссума, пшеничных лепешек, политых макадамским маслом, гибискусового чатни, лососевого гравлакса, раков с Мортон-Бэй и на десерт божественный ламингтон, покрытый хрустящей шоколадной корочкой, из местной пекарни – и все это по цене меньшей стоимости подержанной машины.

Прощай, Брисбен! Я буду скучать по тебе и тем великолепным временам, что мы провели вместе. Прощай, Австралия! О нет, я не говорю своего извечного «оревуар». Ведь я знаю, мой дорогой старый друг, что никогда тебя больше не увижу.