Паспорт человека мира. Путешествие сквозь 196 стран Поделл Альберт

Глава XXVI. Сомнения

После визита в Косово и Португалию и наконец готовясь к посещению Гадкой Девятки, я услышал такие новости из этих стран, что у меня появились большие сомнения в том, смогу ли я в безопасности закончить свое путешествие.

Начнем с Чада. Я думал, что восстания там замерли, но организация Международной амнистии только что передала, что повстанцы и правительство набирают новых рекрутов и похищают детей, чтобы сделать из них солдат – а меня мало что так пугает в мире, как вооруженные до зубов дошколята. Несколькими неделями ранее группировка Движения за справедливость и равенство[15] обвинила канадское правительство в подготовке вместе с Суданом совместной операции против них, а агентство французской прессы доложило, что и канадские, и суданские войска находились в боевой готовности, так как мятежники Дафура оставили свои укрытия в Ливии и пересекли границу. Чад все еще оставался для меня закрытым.

Руанда была относительно спокойна после чудовищной 100-дневной кровавой резни в 1994 году, когда был убит миллион представителей племен Хуту и Тутси, хотя недавние выборы были несправедливыми, а журналисты и политики оппозиции подверглись преследованиям. Мой запланированный путь шел через всю страну до Кигали по южным провинциям на границе с ДРК через лес Ньюнгве и через юго-западную границу Руанды до Бурунди. И тогда австралийское Министерство иностранных дел сделало следующее предостережение:

«Мы советуем вам быть бдительными и осторожными в Руанде, так как возрос риск повстанческой и криминальной активности… Атаки с применением гранат произошли в Кигали и южных провинциях. Мы советуем вам скорректировать план поездки, если вы собираетесь посетить районы на границе с Бурунди, из-за высокого риска конфликта между силами правительства и повстанцами и бандитами. В эти районы входит лес Ньюнгве. Мы настоятельно рекомендуем не путешествовать по территориям на границе с Демократической Республикой Конго… из-за изменчивой и непредсказуемой ситуации с безопасностью в данной области».

Уганда казалась тихой, по крайней мере, если сравнивать с тем, что там творилось пять лет назад, когда в стране творила беспредел Господня Армия Сопротивления (ГАС). Теперь ГАС была по большей части активна в ДРК, но президент Обама объявил, что США отправили первый взвод военнослужащих на помощь Уганде в войне с ГАС. 14 октября 2011 года он заявил следующее:

– На протяжении более чем двух десятилетий Господня Армия Сопротивления (ГАС) убила, изнасиловала и похитила десятки тысяч мужчин, женщин и детей в Центральной Африке. Я поручаю… подготовленным к военным действиям силам США отправиться туда, чтобы оказать помощь местным силовикам, которые работают над устранением [главнокомандующего ГАС] Джозефа Кони. В течение следующего месяца будут задействованы дополнительные силы, включая второй боевой взвод…

Шестью месяцами ранее я договорился посетить Уганду вместе с Джеймсом Стедронски, парнем из школы правоведения, который обожал путешествовать. Мне он нужен был, чтобы помогать – ведь я собирался жить в палатке большую часть дней, что мы планировали провести там. Но Джим отказался через день после того, как в новостях объявили о вводе войск, и прислал мне такое письмо:

«Я не хочу ехать в Уганду, будучи американским гражданином, пока американские бойцы гоняются за чудовищно опасной группировкой по всей стране. Это слишком опасно, Эл. Ты даже не знаешь, вдруг кто-то захочет выручить деньги за твою шкуру, продав тебя повстанцам! Ты должен серьезно обсудить эту поездку с теми, чьему мнению доверяешь. Просто глупо путешествовать по стране в таких обстоятельствах. Ты лучше кого бы то ни было знаешь, что в путешествии надо рационально взвесить все «за» и «против» и, если придется, менять планы. Военная интервенция США кажется мне пунктом «против». Не решай ничего самостоятельно и не настаивай на том, что ты «должен» поехать».

Но, Джим, я и впрямь должен был поехать!

Самое молодое государство мира, Южный Судан, стало еще более опасным. Все предыдущие пять лет я надеялся, что признание независимости в июле 2011 года остановит распри между населением юга, приверженцами анимизма, и северянами, исповедовавшими ислам. Но насилие только усилилось из-за прав на пограничную зону, богатую минералами. Сотни человек были убиты и множество деревень сожжено дотла за три месяца после провозглашения независимости.

В других частях новой страны было убито более 2400 человек, ранено 3000 и украдено 26 000 голов скота в борьбе между народами Мурле и Лоу Нуэр. (Скотокрадство – главная причина нестабильности в Южном Судане, так как коровы являются символом достатка и социального статуса и используются в качестве «кровных денег», приданого и при выплате компенсаций.) Международная антикризисная группа отметила, что «исторически при скотокрадстве и последующих неурядицах использовались копья и палки. Тем не менее доступность мелкого оружия изменила характер этой практики, делая набеги смертельно опасными».

Затем я должен был посетить Йемен, до которого Арабская весна докатилась поздно, но яростно, принеся с собой практически удавшееся покушение на президента-деспота, за которым последовало жестокое возмездие правительства, убивавшего по десять протестующих в день, пока «Аль-Каида» пользовалась дезорганизацией и нестабильным положением, чтобы укрепить власть над Южным Йеменом, страдавшим от учащающихся атак американских беспилотников, нацеленных на террористических лидеров. Признаю, не лучшее время для визита – только если вы не продавец оружия.

Даже развитая Кения, которая жила в спокойствии после того, как два самых крупных племени начали резать друг друга после выборов двухгодичной давности, и через которую мне нужно было проехать, чтобы достичь Сомали и Южного Судана, сорвалась с катушек за несколько недель до моего отъезда и отправила войско в Сомали, чтобы атаковать террористов группировки «Аль-Шабаб», похитивших и убивших французскую туристку. Спикер от «Аль-Шабаба», Шейх Али Мохаммед Редж, поклялся, что они в качестве расплаты нападут на Кению.

Угроза была исполнена 12 марта 2012 года, когда боевики заложили четыре бомбы на автобусной станции в Найроби, убив минимум 6 и ранив более 50 человек. Двадцать других взрывов в Кении убили 48 и ранили более 200 человек в 2012 году. Двадцать первого сентября 2013 года террористы «Аль-Шабаба» ворвались в престижный торговый центр в Найроби, убили 6 кенийских солдат и 61 мирного жителя и заявили, что это была месть за военную поддержку сомалийского правительства кенийцами.

Хуже всего дела обстояли в Сомали, которое часто считают самым опасным государством на планете. Я знал, что «Аль-Шабаб» установил там жестокое правление, при котором они секли женщин, показывавших лодыжки, отрубали руки за мелкое воровство и лишали головы за неверность. Женщинам запрещали смотреть телевизор, слушать музыку, носить золотые коронки и лифчики, так как это не соответствовало исламским законам. Но я не понимал, насколько опасно было находиться там, пока не получил электронное письмо от менеджера отеля в Могадишо, которому я послал вопрос о свободной комнате и месторасположении ближайшего ресторана. Он ответил:

«Дорогой Эл, я постараюсь помочь Вам в этой поездке. Могадишо не похож ни на одно другое место в мире. Здесь нет такого понятия, как «выйти на прогулку». Вы не можете выйти с территории по собственному желанию. Вас сразу же заметят и похитят. Здесь нет такси. Вам потребуются вооруженные охранники-сомалийцы, которые будут отводить Вас к «Тойоте» с затонированными стеклами, если Вам нужно будет куда-то отправиться, даже на расстояние 100 метров. Услуги охранников и водителя и рента автомобиля стоят 350 долларов в день. Иностранцам запрещено передвигаться по городу после заката даже в сопровождении охранников. Мы не можем назначать цену за проживание без питания, потому что Вы просто умрете с голоду! Вне территории нет ресторанов, в которых Вы могли бы поесть. Либо Вы едите у нас, либо Вы не едите совсем. По этим причинам путешествовать сюда дорого и не рекомендуется. Нашими клиентами являются журналисты, дипломаты и сотрудники ООН, которые готовы к условиям неблагоприятной обстановки. При передвижении по городу Вы можете попасть под обстрел легкого орудия и возможные атаки с применением самодельных взрывчаток, гранат и гранатометов. Если Вы все еще заинтересованы в поездке, пожалуйста, дайте знать».

Так-то он пытался ободрить меня перед поездкой.

Когда риск был тесно связан с реальной возможностью получить высокую награду, как на бирже или в любви, я часто бросался в предприятие с головой и обычно добивался успеха, особенно на бирже, и не очень часто терпел поражения на любовном фронте. Но когда дело дошло до этого путешествия, опасности перевесили те немногие награды, что я мог получить. Большей частью это были печальные, жалкие, беззаконные земли, где не было практически никаких достопримечательностей, конечно, если у вас не было желания наблюдать за голодающими бездомными, разрушенной инфраструктурой, ранеными и недоедающими детьми и изрешеченными пулями зданиями. Путешествуя по беззаконным землям и неудавшимся государствам, вы понимаете, что риск тесно связан с вероятностью ваших ранних похорон – и то если вам повезет и ваше тело найдут или смогут опознать.

По моим стандартам, вознаграждение было всегда одно – осознание, что я посетил еще одну страну. Франция или Сомали, Канада или Государство смерти, каждая была важна – и я не мог отказаться. Из-за этого я старался избегать опасные горячие точки и посещал их только после того, как они успевали подостыть. В целом мои странствия были полны опасностей, но так как я не был охотником за адреналином и глупым юнцом, верующим в собственную непобедимость и наивно отправившимся в путешествие по миру несколько десятилетий назад, я старался сделать все, чтобы уменьшить риски. Я никогда не отправлялся по своей воле на поиски опасных развлечений. Когда я встречался с ними, то пытался найти способ выхода из затруднительного положения. Я был живым оксюмороном – осторожным путешественником.

Но я больше не мог оставаться им. Передо мной лежала суровая «Гадкая Девятка», ни одна из стран которой не желала прийти к миру, прежде чем я успею попасть в госпиталь в состоянии глубокой комы или напорюсь на неразорвавшуюся мину. Если я хотел поехать туда, то у меня не оставалось времени на раздумья. Я слишком долго увиливал и бегал от серьезных проблем, но теперь настало время смириться или же заткнуться о своих желаниях навсегда.

Я мог бы и остановиться на 187 посещенных странах и мирно жить в своей уютной, напичканной сувенирами квартире, радоваться жизни с любимой женщиной, дорогими друзьями, посещать спа на Челси Пирс, сидеть на передних рядах в театре, отдаться стопке непрочитанных книг и прекрасно существовать на скопленные деньги.

После тщательных раздумий я решил перейти Рубикон. Восемнадцатого ноября 2011 года я вылетал в Саудовскую Аравию и Йемен, затем в Африку и, как я надеялся, обратно в США, прямо в Вермонт, чтобы успеть к закрытию горнолыжного сезона.

Мне так и не удалось покататься на лыжах.

Глава XXVII. Как я вляпался в грязь Востока

Несмотря на все электронные просьбы друзьям не пытаться меня остановить, лишь десять из них воскликнули: «Сделай это!» Четверо из них были искателями приключений, трое – свободны духом, двое из них упоминались в моем завещании и еще один попросил меня добавить его в список.

Полчище скептиков уговаривали меня остаться дома и прожить долгую и счастливую жизнь. Некоторые прислали мне буклеты интересных кружков для пенсионеров. Дружелюбный психотерапевт предложил бесплатно провериться у него. Мой кузен Ларри попытался вернуть меня в Веро-Бич, соблазняя черничными блинчиками на завтрак. Мой страховой агент предупредил меня, что не сможет выдать мне полис пожизненного страхования на миллион долларов, зная, куда я направляюсь. А профессор Джон Кинг, мой приятель, криминальный патологоанатом из Корнуолла, который обычно проводил вскрытие свиней и овец, погибших от неизвестных болезней по всему свету, благоразумно вызвался помочь «забрать все, что останется от моего дома».

Отчасти я прятался от их увещеваний, тщательно продумывая меры безопасности. Я нанял двух экспертов по безопасности, шесть охранников с винтовками и бронированную машину в Могадишо и согласился взять с собой Эндрю Дорана – бесстрашного мастера рукопашного боя и снайпера – в самые опасные места поездки, особенно когда удостоверился, что в них нет столь обожаемых им массажных салонов. Я записался в тир, чтобы обновить свои стрелковые навыки, приобретенные в армии, и выбил 245 из 250 возможных очков на средней дистанции из полуавтоматического пистолета с обычным прицелом! Неплохо для подслеповатого старикана, который еле-еле различает очертания собственных ног в пасмурные дни. Я был готов к действию.

Я отправился в Саудовскую Аравию хорошо подготовленным благодаря литературному агенту Стиву Россу, с которым мы пообедали бейглами с лососем и творожным сыром, который не так-то просто достать в Эр-Рияде. Я начал с Саудовской Аравии, так как это была самая безопасная страна из предстоящей девятки. Но неожиданные обстоятельства неизбежно мешают тщательно разработанным планам. Они показали мне, что с моей стороны было наивным полагать, при том, что Арабская весна цвела повсюду – в Египте, Сирии, Йемене и Бахрейне, будто бы Пустынное Королевство могло остаться нетронутым, особенно учитывая упрямое тамошнее меньшинство шиитов, поддерживаемое Ираном в попытке поднять восстание внутри его главного противника за власть в регионе.

Через день после моего приезда полиция убила двух протестующих в Катифе (в шиитской восточной провинции, через которую мне нужно было проехать через неделю, чтобы попасть на трассу до Бахрейна и сесть на самолет в Африку). Два дня спустя на похоронах протестовавших неопознанный киллер убил двух полицейских и ранил нескольких гражданских, пока его пособники жгли шины и блокировали дорогу.

На следующий день Министерство внутренних дел Саудовской Аравии (искусно уходя от любых упоминаний о конфликте между шиитами и суннитами) заявило, что убийства были «спровоцированы и срежиссированы злобными иностранцами, которые использовали криминальные элементы, смешавшиеся с гражданами и стрелявшие из жилых районов и узких улиц». Оно также предупредило, что «каждый, кто попытается идти против закона, будет жестко наказан. Те, кто осмелится преступить черту, в полной мере подвергнутся суровому наказанию. Наше государство находится под постоянной угрозой со стороны внешних врагов».

Вот такое мирное начало. В результате этих событий моя группа из семи человек прибегала к услугам вооруженного эскорта почти каждый день. Полицейские посты были расставлены через каждые 40 миль на главных дорогах, и как только наш фургон остановился у первого из них, чтобы предъявить документы, разрешающие пребывание в стране, к нам приставили патруль машин с мигалками, которые ехали то впереди, то позади нас до конца дня. Ближе всего они двигались, когда мы осматривали заброшенные археологические раскопки. Что до меня, то я чувствовал себя в большей безопасности без мигалок, которые не отпугивают террористов, но скорее оповещают их о потенциальной ценной жертве.

Наша компания продолжала путь без каких-либо проблем, местные жители нас приветствовали. Один из нас случайно сломал пару ребер, бродя по округе, но мы не могли винить в этом иностранные криминальные элементы. В тот же день были убиты два родственника нашего водителя, но такое тоже уже становилось привычным для раскалявшейся страны.

Так как мне было сложно изучить все 196 стран, я не слишком хорошо понимал Саудовскую Аравию, пока не приехал туда. Я знал, что на ее территории располагались самые большие выкачиваемые и обрабатываемые залежи нефти, женщинам здесь запрещалось водить машины, в стране господствовала абсолютная монархия, официальной религией которой была ультраконсервативная форма ислама под названием «ваххабизм». И я знал, что по его уставу женщинам запрещалось носить открытую или вызывающую одежду и что суд шариата приговаривал к смерти неверных супругов.

Еще я знал из личного опыта, что сюда было ужасно сложно достать визу. Я пытался сделать это пятью годами ранее в консульстве Саудовской Аравии в Нью-Йорке и в посольстве в Вашингтоне, но они просто продержали мою заявку несколько месяцев и так и не дали мне ответа. Я попытался вновь через два года в Бахрейне, и снова меня прокатили. После того как я сказал, что знаю причину, по которой мне отказывают в визе, необычно честный служащий отвел меня в сторону и признал: «Послушайте, у нас гигантский доход с нефти, так что мы не нуждаемся в нескольких долларах от туристов. Каждый год страну посещают два миллиона мусульманских паломников, чтобы совершить хадж или умра, и это не доставляет нам хлопот. Некоторые из наших консервативных сограждан не желают, чтобы в страну въезжали немусульманские путешественники с Запада и распространяли либеральные идеи. И нам точно не нужна дурная репутация в СМИ, если вы вдруг пострадаете или будете убиты радикальными экстремистами в нашей стране. Короче, для нас нет никакого смысла пускать туристов вроде вас».

Я не смог опровергнуть такую логику и решил принять все как есть. На следующий день я попытался перебраться по трассе от Бахрейна в саудовский город Дамам, чтобы попытать счастья там. Меня развернули на полпути.

В сентябре 2010 года в новостях сообщалось, что саудовская комиссия по туризму и предметам древности полностью отменила выдачу виз туристам, за исключением правоверных мусульман. Так как я был обязан закончить свое путешествие, мне, скорее всего, пришлось бы на некоторое время «перейти» в ислам, прочитать Коран, изучить муллы, начать посещать мечеть и забыть о том, что я был евреем, атеистом и любителем секса. Вместо этого я нашел подсказку в «Международных новостях туризма», которая помогла мне вступить на саудовскую землю, хотя я и обеднел на 9000 долларов. Я облачился в обмундирование для раскопок в пустыне и неотрывно следовал за престарелой женщиной-археологом – культурным антропологом из университета Техаса, которая являлась мировым экспертом по мелким глиняным табличкам, использовавшимся на Ближнем Востоке примерно 7000 лет назад для записи счетов. В своем двухтомном труде она доказывала, что именно они дали начало письменности. В чем заключались мои обязанности? Даже не спрашивайте.

Так как традиции и этикет Саудовской Аравии были очень строгими и их следовало воспринимать всерьез, а их нарушение могло спровоцировать ненужные обиды, нам следовало выучить правила, данные нам местным координатором, среди которых были следующие:

• Не обсуждайте неприятные темы в обществе.

• Принимайте первую чашку кофе в качестве признания гостеприимства хозяина (даже если вы не пьете его). Но не пейте более трех чашек.

• Ешьте и передавайте еду и вещи только правой рукой.

• Держите еду первыми тремя пальцами исключительно правой руки.

• Не дотрагивайтесь пальцами до своего рта или языка, когда вы едите от общего блюда.

• Оставьте немного еды не съеденной.

• Не выказывайте слишком сильного восхищения имением хозяина, потому что тогда ему придется отдать вам что-нибудь в качестве благодарности.

• Не отнимайте руку слишком рано, когда ее пожимает вам житель Саудовской Аравии.

• Женщины и мужчины должны избегать физического контакта на публике.

• Не подзывайте и не указывайте пальцем.

• Не фотографируйте людей, особенно женщин, без разрешения.

• Не открывайте подошвы ступней жителям Саудовской Аравии и не упоминайте о ботинках.

• Никакого запрещенного алкоголя, продуктов из свинины, порнографии или религиозных книг и артефактов, не относящихся к исламу.

• Гомосексуализм и измены вне закона и могут привести к смертной казни.

• Не допускается публичная критика короля, королевской семьи или правительства.

• Ислам – единственная законная и официально признанная религия.

В дополнение к этому нам нужно было соблюдать дресс-код для иностранцев, установленный «Обществом поддержки добродетели и уничтожения греха», которое провозгласило, что мужчины не должны носить какие-либо виды шорт, узких брюк или облегающих рубашек (что было сложновато для парня, который набрал 6 кг за последний год).

Вы думаете, соблюдать это так легко? Попробуйте два часа посидеть на ковре в жмущих штанах, спрятавши босые ноги под себя и пытаясь выловить жареный рис первыми тремя пальцами из общего блюда и отправить их в рот, не дотрагиваясь до губ или языка. При этом передавайте лаваш соседу той же правой рукой и в отчаянии старайтесь попросить передать острое блюдо, не показывая на него пальцем, в то время как вы в десятый раз обсуждаете, какая прекрасная погода, и молчите о том, какая прекрасная мебель стоит в доме, ожидая, пока принесут ароматические палочки, хотя вы, конечно, рады послушать (не задавая при этом лишних вопросов), кто кого и за что убил в восточных провинциях. При этом вы вспоминаете свое первое столкновение с саудовской культурой – огромный слоган на входе на самолет до Аравии: «СМЕРТЬ НАРКОТОРГОВЦАМ».

Но все равно наш опыт был более расслабленным и приятным, чем мы ожидали после рассказов инструкторов.

Практически каждый саудовский мужчина, которого мы встречали, тепло (хотя и слишком долго) тряс нашу правую руку и говорил, что «Америка хорошая страна». Полиция, следившая за соблюдением религиозных традиций, проигнорировала мою растянувшуюся на животе майку. Когда слышался призыв к молитве, а это происходило пять раз в день, все магазины и лавки закрывались, но не полностью. На открытых рынках можно было частенько найти продавца, сидевшего на задворках лавок, который следил за лавками соседей и был не прочь обслужить нас. В компьютерных кафе было принято закрывать дверь, пока не заканчивалась молитва, но вам разрешали оставаться и продолжать переписку. Интернет не выключался. И тех нескольких людей, которые оставались на улице, не загоняли в здания и не заставляли совершать молитву. Хотя немусульманам было запрещено въезжать в священные города Мекку и Медину, наш фургончик незаконно срезал путь через сердце Медины, и нас никто не остановил.

Я был приятно удивлен в Джидде, где столкнулся с группой из 14 саудовских девочек-подростков из частной школы, которые совершали тур вместе со своей старой учительницей, чтобы изучить древние постройки. Только три из них полностью закрыли свои лица, все остальные были очень не прочь поболтать с нами на отличном английском, сфотографироваться, попозировать для снимков и в целом вели себя как обычные американские подростки. К сожалению, такое больше ни разу не повторилось в этой поездке, и у нас больше не было шансов поговорить с саудовскими женщинами. Это был невероятный взгляд за занавес, и я думал, как же эти девочки встроятся в их строгий социум, когда придет их время выходить замуж.

Так или иначе, мы провели здесь десять прекрасных дней, посетили раскопки в Ухуд, Ятрибе (Медине), Аль-Вии, Аль-Джуте, в крепости Заабал, Хаиле и на дороге Зубайда, разгуливая рядом в поисках 2000-летних резных камней и надписей, осматривая целый ряд гробниц, вырезанных в скалах песчаника в пустыне, с их элегантными фасадами, украшенными змеями и орлами и пятью ступенями к раю, и собирали выцветшие кости около руин древних караван-сараев. Они были установлены около караванных путей, по которым специи и благовония перевозили из Йемена к Средиземноморью, прежде чем арабские моряки научились использовать ветра дождливых сезонов, чтобы плыть по узкому, окруженному коралловыми рифами Красному морю – эта инновация потрясла караванную торговлю на суше примерно в 75 году н. э. Мы повеселились, но оказались за гранью понимания семиотики древнего языка и разбора забытых надписей на арамейском, пальмирском, набатейском и раннем арабском.

В это время президент Йемена согласился оставить пост (вновь), что лишь немного утихомирило протестующих, но государству все еще не хватало эффективного правительства, которое выдавало бы визы, что создавало для меня большие проблемы. Я всегда пытался легально въезжать в страну, с визой, печатями в паспорте и со всей прочей ерундой, и только один раз не прошел процедуру полностью, по не терпевшим отлагательства обстоятельствам, но я понял, что мог вполне стать маразматиком или вообще умереть, пока Йемен снова начнет выдавать визы. Когда наша группа достигла саудовского города Наджран на краю Пустого Квартала, чтобы осмотреть руины древнего поселения Ухуд в Вади-Наджран всего в двух необитаемых милях от границы с Йеменом, соблазн оказался слишком велик.

Я предложил нашему гиду 200 долларов, чтобы он отвез меня к границе, но он ответил, что это было слишком рискованно, так как жители Саудовской Аравии были постоянно на чеку, чтобы предотвратить возможное проникновение в страну йеменских джихадистов. Он сказал, что саудовские военные очистили широкую полосу земли у границы, установили датчики тепла, возводили забор (еще не завершенный) и патрулировали местность на джипах с прожекторами – и все это лишь усиливало мое искушение.

Под покровом пыльной бури, усилившейся той ночью и понизившей видимость, сидя во внедорожнике местного жителя, который не смог отказаться от 200 долларов, а также попросив двух членов нашей группы прикрыть меня, пока я отсутствовал в мотеле, мы проехали примерно две мили за аэропортом в темную и пустынную местность, резко повернули направо и несколько часов взбирались по песчаным склонам, пока не попали на неохраняемую территорию Йемена.

Путешествие в Йемен походило на путешествие в прошлое. Я остановился в Старом городе столицы – Сане, охраняемом объекте мирового наследия ЮНЕСКО, который является лабиринтом узких, прямых древних аллей, окруженных самыми первыми в мире небоскребами высотой в 6–7 этажей, которые были построены из больших бетонных блоков много столетий назад и свет в которые изначально проникал сквозь большие окна, покрытые тонкими пластинами из алебастра, отшлифованными до прозрачного состояния.

Люди были невероятно дружелюбны. Деревенская часть страны похожа на Аризону на стероидах: горы, вздымавшиеся на высоту от 1500 до 3500 метров (это самые высокие горы на Ближнем Востоке), часто венчались чарующей древней деревушкой, окруженной высокими толстыми стенами с воротами из «Арабских ночей», к которым вел захватывающий дух серпантин. Еда была вкусной и разнообразной, хотя и чересчур острой даже для меня. И здесь на стенах было еще больше черно-зелено-красных надписей, предвещающих смерть Америке, чем я когда-либо видел. Полный перевод был очень страшным: «Господь велик. Смерть Америке! Смерть Израилю! Да будут прокляты евреи! Вся сила исламу».

Я попал на свадьбу в далеком поселении на высокой равнине, где большинство опасно выглядевших гостей из разных племен спустились с холмов, чтобы поплясать со своими новенькими автоматами и ручными гранатометами. Они захотели сделать снимок с редким путешественником с Запада, и я попросил подержать их оружие, пока они приобнимали меня за плечи. Какое счастье, что я из Польши!

Мой многолетний опыт познания женского тела помог мне сделать важнейшее социополитическое заключение о том, почему женщины Йемена были стройными и в среднем весили соблазнительные 50 килограммов, в то время как женщины Саудовской Аравии приближались к 80 килограммам, почему эти ладные девушки скользили мимо в развевающихся черных одеждах, пока саудовские представительницы прекрасного пола переваливались с ноги на ногу, словно повозки со сломанными колесами. Здесь я привожу пять причин столь многозначительного различия, и вы не найдете их ни в каком мировом статистическом архиве, слово даю.

1. В Йемене женщины ходят быстро, свободно и независимо сами по себе и составляют половину всех пешеходов. В Саудовской Аравии женщинам редко разрешается выходить на улицу, а в тех редких случаях, когда они могут это сделать, должны с уважением идти на расстоянии трех шагов позади сутулых медленных родственников мужского пола, которые следят за ними.

2. Йемен намного беднее, и потому здесь меньше машин, так что жителям приходится постоянно ходить пешком. В Саудовской Аравии, как и в любой другой богатой нефтью восточной стране, водители-иммигранты постоянно развозят полных жителей на богатых машинах с кондиционерами, что сильно сокращает возможность физических упражнений.

3. Бедные йеменцы потребляют меньше еды, в то время как аравийцы ни в чем себе не отказывают.

4. Хотя что-то и меняется в Саудовской Аравии, она все еще остается центром браков по договору, при которых родители подбирают жениха и невесту сами и другая сторона принимает то, что им дают. В Йемене молодые люди обладают большей свободой и часто очень долго приглядываются к партнеру или партнерше, прежде чем заключить брак. При таком подборе будет не очень здорово, если вы выглядите как повозка, только если будущий жених не ищет себе женщину-грузчика.

5. Климат самых густонаселенных районов Йемена, расположенных в гористых местностях, чаще холодный, располагающий к частой ходьбе, а в Саудовской Аравии, лежащей на уровне моря, он настолько жаркий, что бегать здесь могут только бешеные собаки и англичане.

После нескольких дней в Сане я начал уставать и стал более восприимчив к надписям «СМЕРТЬ АМЕРИКЕ» и к листовкам, попадавшимся мне в руки на каждом шагу и провозглашавшим, что «поклоняться нельзя никому, кроме Аллаха». Я решил полететь в отдаленную местность Йемена, где не было активных джихадистов, – на остров Сокотра в Индийском океане, находящийся на 800 километров южнее Адена. Не могу сказать, что это была замечательная идея, потому что я забыл, что Сокотра близка к берегам Сомали, где располагались убежища пиратов. После того как военные европейские корабли отняли у них возможность безнаказанно промышлять разбойничеством в море, как они поступали уже несколько лет до этого, пираты начали грабить и похищать людей на близлежащих территориях, включая три острова к западу от Сокотры. Пока что они не трогали Сокотру, возможно, потому, что его города так и не были перестроены после разрушения в войне с Египтом, завершившейся более 50 лет назад. Это остров настолько бедный, что ни один уважающий себя пират не будет тратить на него время.

Если бы они и напали на остров, то не встретили бы никакого сопротивления, так как население было слишком обкуренным, чтобы о чем-то заботиться. Давней традицией культуры Йемена является жевание ката, листьев вечнозеленого куста (Catha edulis), содержащего легкий наркотик, являющийся главным взращиваемым растением в стране. Урожай этого растения на акр превосходит любые фрукты. Исследования показывают, что 70–80 % местного мужского населения жуют кат хотя бы три раза в неделю, от четырех до пяти часов в день, что стало причиной резкого увеличения территорий, отведенных под выращивание культуры, – с 8000 гектаров в 1970 году до 107 000 сегодня, а на полив уходит 55 % ежедневно потребляемой воды в стране. В среднем 20 % семейного дохода идет на кат, а во многих семьях это значение приближается к 50 %. Местные предпочитают ставить под угрозу свой семейный бюджет и здоровье, куря сигареты и жуя при этом кат, а также запивая эту липкую зеленую жижу двумя литрами «Колы» или «Фанты».

Хотя я нечасто отправляю в свой рот иностранные травы, сперва не промыв и не продезинфицировав их, любопытство взяло верх, и я сжевал два листка ката. Они были настолько горькими, что я выплюнул их, не пожевав и минуты. Потом я додумался добавить жвачку в качестве подсластителя, и это помогло мне пережевать четыре листка ката за пять минут, но не дало никакого эффекта. Чтобы почувствовать хотя бы легкое головокружение, вам нужно забить за обе щеки 50 или 60 листьев, и именно поэтому остров выглядит так, будто его жители страдают тяжелой формой свинки.

Но Сокотре достает и своего шарма, этот остров называют Галапагосами Индийского океана. Его равнины занесены в список мирового наследия ЮНЕСКО, состоят в списке экосистем WWF «Global 200», и это единственное место на планете, где произрастает киноварно-красная драцена – гордое дерево в форме раскрытого зонтика. Говорят, что оно выросло из крови дракона, который был смертельно ранен в титанической борьбе со слоном. Более тысячи лет островитяне собирали смолу этого дерева, затвердевающую до состояния плотной алой резины, которую они зовут циннабар. Она стала товаром древних караванов, которые торговали ею по всей Малой Азии в качестве красителя, лекарства, краски для стекла, итальянских скрипок, шерсти, глазурированой посуды, украшений, в составе косметики, освежителя дыхания и крепления для фальшивых зубов. Я купил пакетик для тех из моих друзей, которым требовалась подобная помощь.

Я посетил пещеру, в которой мог уместиться весь мой многоквартирный дом, погружался с аквалангом и смог рассмотреть четыре вида коричневых кораллов на рифе Дайан, а также покормил самых милых стервятников на свете – ярко-оранжевых и желтых и даже ласковых, – когда они присоединились к моему пикнику у подножия каньона Даэдра. Они воротили клювы от томатов, огурцов и апельсинов, которые я им предложил, только нехотя поклевали одно яблоко, зато им очень понравились остатки питы.

Насколько я понял, самым важным ежедневным событием в самом большом городе острова было кормление коз. Пять или шесть продуктовых магазинов на главной улице закрывались в 16:00, и владельцы выкидывали ненужные коробки. Они выбрасывали их прямо на середину улицы, где на них стремительно обрушивалось несколько десятков коз, которые разрывали картон с отработанной точностью, жевали их и поглощали словно на большом пиру. Их явными фаворитами были коробки с надписью: «Яблоки штата Вашингтон».

Кажется, я ввел на острове новую кулинарную моду. Когда я проходил мимо деревенской рыбной лавки, состоявшей из нескольких досок, разложенных на земле, то заметил, что продавец разрезал свежайших длинноперых тунцов и скумбрию на части с помощью мачете. Я уговорил владельцев моего отеля закупить несколько килограммов темно-красного тунца, снять с него кожу и вынуть кости, промыть бутилированной водой и затем подать мне в сыром виде с гарниром из риса. Это было вкуснейшее, свежайшее сашими, которое я пробовал. Местные ужасались и не хотели это есть («Сырая рыба? Ты с ума сошел?»), но я убедил нескольких из них попробовать кусочек, и скоро они все просили добавки и удивлялись тому, что могли наслаждаться рыбой и при этом экономить на масле для готовки, сохраняя больше денег для ката.

Проблема заключалась в приправе. Как знает каждый любитель суши, рыба нужна лишь для того, чтобы переварить соевый соус и васаби. Я попробовал найденный в отеле «Сладкий соевый соус», но на вкус он был как растаявшая шоколадка. Попробовав все, что нашлось на кухне, я остановился на достаточно соленом соусе. Я пытался найти хоть что-нибудь, чем можно было бы заменить необходимое мне васаби, даже вытащил из своей аптечки спрей от кашля, но он был чересчур горьким. Я уже подумывал добавить немного крема от загара или бальзама для ног, но предчувствовал, что они не смогут добавить пикантной остроты азиатского хрена. Я остановился на горчице Heinz.

В мою последнюю ночь десять тайваньских туристов зарегистрировались в отеле, увидели, что я ем, начали кричать: «Суши, суши», – и потребовали, чтобы им подали то же самое на следующий вечер. Возможно, это было начало нового модного блюда, но я не уверен, сможет ли оно когда-нибудь заменить собой кат.

Я вернулся из Сане в тот же день, когда члены одного из племен магрибского региона Йемена похитили молодого немца, надеясь обменять его на своих братьев, которые сидели в тюрьме за разные антиполитические выступления. Так как в этом году это был уже девятый похищенный в Сане турист, я решил, что самое время отправиться в Додж.

Я долетел до Бейрута на следующий день и проехал 30 минут по его пригороду, пока террорист-смертник не подорвался около меня.

Теперь меня ждала «Гадкая Семерка».

Глава XXVIII. Гориллы и партизаны

Иногда вам просто не удается отдохнуть.

«Галф Эйр» отменили мой рейс в Эфиопию, на 33 часа задержав в Бахрейне – не самое плохое место, чтобы зависнуть на денек, если только это не случается в день важного праздника шиитов, и они злятся потому, что правящие сунниты попросили арабские войска разобраться с восстанием, возглавляемым шиитами.

Когда я проезжал мимо дипломатического квартала в Манаме, прямо за мной взорвался минивэн. Когда я вернулся в отель, бассейн остыл, а зал не работал. Когда я включил телевизор, то узнал, что на границах между Суданом и Южным Суданом, куда я хотел отправиться через десять дней, возобновились военные действия. Когда я пошел играть в боулинг, ни один шар не подошел мне, и я выбил всего 53 очка. А «Галф Эйр» отказались от своего обещания оплатить мой отель и еду.

В некоторые дни и правда не стоит вылезать из кровати, даже если вы там один.

На следующий день я прибыл в Эфиопию, где встретился с Эндрю Дораном – в аэропорту Аддис-Абебы. Он уже не был тем суровым, активным мачо, которым я его помнил, – он казался уставшим и нервным. Он сказал, что устал после перелета, но оказалось, что все гораздо серьезнее.

Основной моей целью в Эфиопии было навестить Динкне Тамира, семилетнего мальчика, которого я поддерживал через ChildFund International. Он жил в маленькой деревне в 200 километрах к востоку от Аддис-Абебы. За 10 предшествующих месяцев я договорился по почте, что приеду к нему, и уже месяца четыре ChildFund International знали, что я хочу купить его семье козу, чтобы они смогли сами себя обеспечивать. Я выбрал козу, потому что их разводят везде, кроме Северной Америки, и потому, что за ними легко ухаживать, и потому, что они едят почти все.

Но кто-нибудь подготовил мне подходящего козла или начал его искать? Нет, конечно.

Я встретил Динкне и его маму в деревне, которая находится недалеко от железной дороги. Мы отлично пообедали в компании моего шофера, который был еще и нашим переводчиком и экскурсоводом от ChildFund в Аддисе, и местным организатором ChildFund. Эндрю остался в городе, где нас приняли в резиденции датского посла. Он сказал, что ему нужно поспать.

После обеда я сказал, что готов купить козу Динкне.

– Но мы не можем сделать этого сегодня, – извинился местный представитель, который знал, что я могу сделать это только сегодня, – рынок закрыт.

И он больше не собирался ничего делать. Ни думать. Ни изобретать. Ни «я сделаю это любым способом!».

– Смотри, – сказал я, – примерно в десяти минутах езды от «города» мы видели стадо овец и несколько стад коз между дорогой и северными холмами. Поехали туда, купим козу. Если хочешь купить козу – езжай к козам.

– Но вдруг эти козы не продаются?

– Все козы продаются, – ответил я. – Это не дети, тебе они навсегда не нужны. Вопрос в цене.

Поэтому мы, против воли водителя и бюрократов, забрались в джип, проехали 10 минут вниз по дороге, свернули на грязную боковую дорогу, которую заметил я, и где-то через пять минут уже смотрели на стадо из примерно сотни коз.

– Иди, купи парню козу, – сказал я управляющему.

– Может, это не пастуха козы, – ответил городской житель.

– Чушь. Смотри, они явно его.

– Может, он продавать их не захочет.

– Не спросишь – не узнаешь.

Они вернулись:

– Он не готов продавать животных.

– Просто торгуется. Скажи, что я хочу здоровую козу и плачу 600 бирров, – сказал я, зная, что это примерно на 10 долларов выше обычной цены.

После переговоров с пастухом они вернулись:

– Продаст только козла.

Нет, не то.

Через какое-то время я купил Динкне козу и козла за 65 долларов, но был не уверен в выборе, потому что козел, которого выбрала мама Динкне, был годовалым сыном этой же козы.

Я сказал переводчику, чтобы он объяснил, что она не должна позволять сыну оплодотворять мать.

Все эфиопы подумали, что это крутая пошлая шутка, и засмеялись.

Это не было смешно. «Если хотите, чтобы коза родила здоровых козлят с хорошим мясом и молоком, – не скрещивайте мать и сына».

К сожалению, через тысячу лет выращивания коз, овец и коров и несколько лет с тех пор, как USAID, CARE и Heifer International учили эфиопских фермеров базовым принципам скрещивания животных, они ничего не поняли и остались в этом плане необразованными.

Когда переводчик сказал маме Динкне, что она не должна спаривать козу с ее сыном, но должна спаривать ее с козлом соседа, она была озадачена. Когда я попросил его объяснить ей, что дело было в разнообразии ген, она поняла это так, что я хочу построить большой бассейн, где смогут плавать люди в джинсах. Не спрашивайте, как она до этого дошла.

Когда ChildFund отправил меня на экскурсию по школам, я начал понимать суть проблемы. Детей там не учат думать, запоминание и пересказ – вот все, что они делают. Они заучивают факты и определения, формулы и таблицу Менделеева, но их не учат решать задачи, создавать, смотреть вперед, продумывать.

Этот недостаток есть у многих африканцев, от самых бедных водителей до высших чинов. Водители, например, не могут понять, что, если они едут на темном автомобиле без рефлекторов и он ломается ночью, в него врежутся другие машины, потому что дороги узкие. Однако они просто ставят на дороге два темных камня. Правительство тоже не умеет продумывать ходы, как, например, в контракте с китайцами, которые буянили по всей Европе, покупали всю нефть, минералы и землю, которую можно возделывать. В обмен на это африканцы обычно просят разработки инфраструктуры, но забывают, что кто-то должен будет этим заниматься. В результате на всем континенте у них есть китайские дороги, которые разваливаются через три года, железные дороги, которые часто ломаются, и фабрики, на которых никого не научили работать. Такое неумение заглянуть вперед – это бич всей страны. Они уверены, что нет смысла планировать, потому что, как только наступит засуха, или кто-то нападет, или появится новый диктатор, начнется революция, восстание племен или еще что, все планы исчезнут и смысла иметь не будут.

Перед тем как уехать от Динкне, я поехал с ним в ближайший город и купил ему новую одежду, хотя его очень привлекли мои штаны с принтом. На протяжении нескольких лет они протирались от колен до карманов, и я чинил их скотчем внутри и снаружи, надеясь, что они еще немного проживут. Скотч так сверкал, что я был похож на робокопа.

В этом были и свои достоинства – когда мы ехали обратно в Аддис, я остановился купить продукты в придорожном магазине. Хозяин взял с меня меньше денег, чем с обычного туриста. Как сказала одна дама, стоявшая за маленьким озером в Великой рифтовой долине, продав мне восемь килограммов помидоров за примерно два доллара: «Мы думаем, что, если какой иностранец носит такую одежду, он, наверное, беднее нас». Торговцы клубникой на том же рынке были удивлены и впечатлены, когда я вежливо, но твердо настоял на возвращении мне сдачи в размере одного бирра (6 центов). «Мы думали, – сказал продавец, – что все белые богаты и не думают о сдаче». Не верю, что это хорошая ролевая модель, поэтому я сделал все, что мог, чтобы это изменить.

На рынке я увидел, что при выращивании арбузов они проявляли то же незнание простой генетики, как и с козлами. В арбузах было так много семян, что есть их невозможно. В эволюционной битве выигрывали арбузы, у которых было больше семян, поэтому так и получалось – а на самом деле фермеры должны были выбирать для посадок зерна из тех арбузов, что были сочными и вкусными.

Мы не смогли прочитать достаточно о политике в Эфиопии, потому что страной управлял суровый аристократ, умерший, пока я писал книгу, и его марксистско-маоистская группа, которая была против свободы прессы. Правительство недавно выслало репортеров из The New York Times и The Washington Post, и в результате мой друг, Питер Хайнлайн из «Голоса Америки», оказался единственным бесстрашным и непредвзятым журналистом в стране, что сделало его по-своему знаменитым. Его не посадили только потому, что он был женат на очень важной даме – датском после.

Когда я вернулся в Аддис, я подобрал Эндрю, который так и не вышел из комнаты за два дня моего отсутствия. Мы полетели в Нджамена, чтобы уже наконец попасть в Чад.

Мы с Эндрю не пробыли в Чаде и минуты, как началось вымогательство – это одна из самых коррумпированных стран мира. Пограничник проштамповал наши паспорта и сказал нам отправиться к его коллеге на другой стороне зала, где офицер в форме потер пальцами и сказал: «Деньги, деньги, деньги». Он попросил у Эндрю 50 баксов – платите или оставайтесь в аэропорту. Эндрю дал ему денег, даже не возмутившись, что для него было странно.

Когда офицер попросил у меня 50 долларов, я на французском сказал, что уже заплатил за визу. «Деньги, деньги, деньги», – он не был впечатлен.

Я сказал ему, что посол Республики Чад в США сказал мне, что мне не надо платить денег.

Он посмотрел на меня так, словно я был дурачком. «Деньги, деньги».

Я попросил его показать мне закон, в котором об этом написано.

Он посмотрел на меня так, как будто я специально делал что-то плохое.

Я сказал ему, что заплачу, только если он мне покажет официальный документ.

Он задохнулся от смеха и рассказал эту шутку двум своим коллегам, которые ждали его.

Я перевернул паспорт и показал на бизнес-карту, которая была у меня специально для этих целей убрана под обложку. На ней было изображение Белого дома и написано, что Альберт Поделл – партнер Обамы. Я сказал, что здание – мой дом? – был «La Maison Blanche dans Washington» (президент послал мне 10 таких карт в 2009 году, чтобы поблагодарить меня за то, что я пожертвовал денег на его предвыборную кампанию, и это было первый раз, когда я использовал их для чего-то, кроме заигрывания с дамами).

Цена упала до 15 долларов.

У меня было только 20 долларов, я отдал их офицеру и попросил сдачу. На это он очень сильно засмеялся и помахал рукой, чтобы я немедленно убирался.

Коррупция такого плана очень распространена в Африке. Это нечестно, распространено повсеместно и очень раздражает. Но ее можно обратить в лучшую сторону, что мы потом и сделали.

Чтобы получить визу в Чад, я забронировал ночь в очень дорогой гостинице Novotel La Tchadienne, одной из немногих, которая могла предоставить приглашение, которое было нужно для визы. Отель был ныне не так хорош, как в дни его славы, когда французские туристы сплошным потоком текли в Чад за песком и солнцем. Он был французским до мозга костей – в комнате было с десяток презервативов от фирмы «Благоразумие» со слоганом, отлично подходящим для места, страдающего от СПИДа: «Воздержание, верность или – Благоразумие».

Проведя день среди богатых и знаменитых в большом, но холодном бассейне отеля, мы отправились в спартанские кварталы в местный пансион, где последние 13 лет работали мои корнуэльские знакомые Карл и Карен.

Я заказал самолет в местной компании, чтобы вместе с Эндрю, Карлом и Карен полететь на берег озера Чад, но день был таким пыльным и ветреным, что самолет не получил разрешения на взлет.

Чтобы не терять день, мы с Карлом и Карен отправились к их местному другу – полковнику Арану из президентской охраны. Он принял нас в большом шатре с коврами у себя в доме, а три его жены подавали нам стаканы с прекрасным сладким мятным чаем, а младшие из примерно 20 детей сидели у него на коленях и посматривали на иностранцев, пока полковник рассказывал свою историю.

Двадцать лет назад, когда он был еще молод, он присоединился к патриотической армии Идрисса Деби из 2000 человек, помог им свергнуть правительство Хиссена Абрэ и стал членом близкого круга Деби. В итоге стиль правления Деби ему нравиться перестал, и он перешел в Объединенный фронт за демократические реформы, движение против Деби, управляемое из Судана. После двух лет повстанческой деятельности Аран присоединился к правительству Деби в должности полковника президентской охраны и даже сражался против своих бывших демократических товарищей в начале февраля 2008 года. Что тут скажешь – такова Африка.

Мы с полковником отлично пообщались, переводили Карл и Карен, и мы нашли друг в друге родственную душу. Он посоветовал мне найти парочку жен, чтобы было кому «делать мне массаж против ревматизма в старости».

Потом он позвал нас, двух своих братьев и двух своих детей в путешествие на карловом джипе к востоку от столицы – посмотреть на скачки в деревне его брата.

Это было зрелище века – тысяча арабов (только мужчин), одетых в белые одежды, с белыми шарфами, которые закрывали носы и рты против песка и в силу традиции, участвовали в гонке. Они продемонстрировали удивительное мастерство – всего было четыре гонки, каждая – примерно по 800 метров по большому овальному стадиону с достаточно грязной дорогой. Один наездник упал с лошади, одна лошадь упала на наездника, один проигравший опротестовал результаты, и победителя дисквалифицировали, и началась драка меду теми, кто выиграл, и теми, кто проиграл. Все отлично провели время.

Вернувшись в Нджамену, мы поняли, что Чад находится в плачевном состоянии. Столица была пуста – мало радостей и нет людей. Все, кто был там, были словно мешком по голове стукнутые, что, в общем, понятно после нескольких десятилетий восстаний, гражданских войн, геноцида, безответственного правительства, неверия, насилия и коррупции. Эндрю не понравилась такая атмосфера, и, пройдя со мной пару кварталов, он вернулся в гостиницу. Что же случилось с крепким парнем, который должен был меня защищать?

Со временем нам потребовалось поспособствовать коррупции Чада. Режим – всегда настороженный – требовал от иностранцев зарегистрироваться в течение 72 часов после прибытия. Мы прибыли в четверг и собирались зарегистрироваться в пятницу, но куда бы мы ни шли – в службу иммиграции, полицию, французское посольство, Министерство внутренних дел, – никто не знал, куда, собственно, мы должны обратиться. Затем все государственные учреждения закрылись раньше перед выходными, так что в наших с Эндрю паспортах зияли пробелы. Нас предупредили о жестком наказании за несвоевременную регистрацию вплоть до ареста. Если нам не позволят улететь в воскресенье из-за отсутствия регистрации, наш дальнейший маршрут будет под вопросом.

Утром в субботу, пока мы тратили впустую время в аэропорту, ожидая затишья песчаной бури, Карл, осведомленный о нашей проблеме, провел разведку и в течение десяти минут нашел старшего полицейского, который предложил нам встретиться в аэропорту на следующий день – в свой выходной, на чем он акцентировал внимание, – чтобы подмазать кого нужно и устроить наш отъезд.

Поскольку Карл не только добрый христианин, но и гость правительства, он не обратился к открытому взяточничеству, чтобы обеспечить нашу свободу, когда вы платите официальному лицу для достижения определенного результата. Вместо того, хорошо зная культуру и нравы Чада, он донес до сведения недобросовестного полицейского, без упоминания о деньгах и количестве, что участие полицейского будет оценено по достоинству. «Высоко оценено».

Утром в воскресенье, нагруженные рюкзаками и с пустыми паспортами, я, Карл и Эндрю встретились с полицейским, совершавшим обход с коллегами в течение 30 минут, после чего мы пронеслись через таможню через VIP-зону, пока каждый служащий демонстративно смотрел в сторону. Я бы не стал пробовать проделать то же самое в аэропорту Кеннеди, но здесь это позволило нам не опоздать и через Аддис-Абеба и Найроби попасть на специальный рейс до Могадишо.

Могадишо был потрясением. Хотя его часто называют «самым опасным городом в мире», мне было приятно обнаружить, что даже после приблизительно 30 лет борьбы военных и радикальных исламистов город все же возвращался к некоему подобию нормальности. За два месяца до этого «Аш-Шабаб» вытеснили отовсюду, кроме двух северных регионов, а джихадистов было убито столько, что они больше не представляли угрозы для девятитысячной армии Африканского союза и ООН, защищающих город.

Я посетил место, где приземлился вертолет из «Черного Ястреба», и осмотрел несколько тяжелых частей вертолета, застрявших в кустах кактуса. Я прогулялся вдоль ослепительного берега Лидо, полоски широкого берега с белым песком, возле которого были расположены разрушенные войной виллы, ни на одной из которых не осталось ни единой целой крыши или окна в пределах мили. Во вновь возобновленном открытом рынке в сердце города я нашел аутентичный стул в сомалийском стиле, который добавил в свою коллекцию африканских стульев, на тот момент состоящую из 10 штук. Я побывал в лагере вынужденных переселенцев, у которых не было ничего, кроме нескольких кусков картона и пластикового мусора на головах для защиты от солнца, и которые ели всего один раз в день еду от организации по делам беженцев; в основном женщины и дети (их мужья и отцы были мертвы), они были исключительно приветливыми и располагающими, с удовольствием позируя перед фотокамерами, искренне радуясь цифровым фотографиям.

Но до того, как вы решите, что это выглядит как обычная туристическая поездка, позвольте заметить, что мы с Эндрю наняли двух вооруженных охранников с «АК-47», которые шли перед нами, двух таких же, которые шли за нами, по одному охраннику сбоку, все в бронежилетах, еще двух людей за нами, под защитой охранников, которые проверяли крыши и улицы на предмет убийц и похитителей. За нами ехали два пуленепробиваемых джипа, с которыми мы постоянно связывались по рации. Они в любую секунду были готовы забрать нас, если что. За все это мы платили 770 долларов в день, и охранники следовали за нами с момента выхода из отеля до момента возвращения.

Могадишо вряд ли бы выиграл приз как самое безопасное место в мире, но экспат, возглавлявший нашу охрану, оптимистично заявил, что «Старый Мог возвращается. Мой строительный бизнес процветает. Скоро это место станет лучшим городом мира. Те брошенные, разрушенные дома на берегу будут стоить миллионы. Сейчас можете за бесценок купить. Увидите. Скоро тут построят МакДак, KFC, и русские шлюхи подвалят».

Представитель Африканского союза, от которого исходили военные, призванные очистить страну от джихадистов, сообщил мне, что два из основных рынков Мога снова открылись, люди «рекой текли» обратно в свои дома, снова вымащивались дороги, перестраивались дома, город «переживал возрождение». Премьер-министр подвел итоги: после 20 лет борьбы военных, пиратов, местных экстремистов и религиозных фанатиков «Сомали сыт по горло».

Но оставшаяся часть страны не контролировалась правительством или Африканским союзом; она была охвачена беззаконием, и 7 миллионов людей голодали. Их единственная альтернатива, состоявшая в том, чтобы проделать длинный, трудный и опасный путь до лагерей беженцев на границе с Кенией, не была осуществима, поскольку эти лагеря уже были переполнены до 500 %, а процесс получения еды стал невероятно коррумпированным. И все же, несмотря на это, угаснувшая экономика медленно, но верно возвращалась к жизни, поскольку скитающиеся мусульманские пастухи продавали сотни тысяч голов овец и козлов в северных скотоводческих рынках, из которых смелые ливанские и саудовские торговцы переправляли это ценное халяльное мясо в Мекку, дабы накормить ежегодные 2 миллиона иностранных паломников.

Из Сомали я в одиночестве полетел в Джубу, столицу Южного Судана. Эндрю становился все более странным, погружаясь в паранойю. Он заявлял, что, вопреки нашему соглашению, он не поедет со мной в Южный Судан, а отправится в Кению для «безопасного» туристического сафари с проводником. Когда я спросил его, в чем его проблема, он разбушевался, настаивая на том, что с ним все в порядке, и отказался говорить что-то еще. У меня не было идей по поводу того, чем вызвано его нетипичное поведение, но что-то, очевидно, пошло не так. Он согласился, хотя и с неохотой, встретиться со мной в Кампале, столице Уганды, через десять дней, чтобы начать долгое путешествие через набитую партизанами страну.

Южный Судан тогда переживал последние деньки эйфории, последовавшей за приобретением независимости, произошедшим за 6 месяцев до этого, – и скоро страна должна была неизбежно столкнуться с реальностью и наследием прошлого. Куда бы я ни посмотрел, я видел футболки и надписи, прославляющие свободу и восторг независимостью, но я не видел каких-то уверенных признаков восстановления или развития. Каждый рекламный щит был связан с независимостью, начиная с провозглашения того, что свобода – значит иметь мобильный телефон, и заканчивая заявлением: «Мы говорим «нет» насилию по отношению к женщинам в нашей теперь независимой стране», – но только женщины трудились на жаре. Я был шокирован, когда узнал, что количество девочек-подростков в Судане, погибших во время родов, превосходит количество тех, кто пытается окончить начальную школу!

Почти каждый житель Южного Судана, с которым мне довелось поговорить, был очарован тем, что живет теперь в собственном государстве после 57 лет тошнотворной гражданской войны (был мирный перерыв в период 1972–1982 годов); что теперь есть «избранный народом президент», генерал-лейтенант, носивший ковбойскую шляпу, которому удалось довести войну до освобождения от гнета; тем, что наконец есть собственное правительство, которое о них позаботится (чего никогда не делало арабское/мусульманское правительство из Хартума), в стране, в которой теперь можно свободно говорить, собираться с друзьями, не опасаясь тайной полиции, и идти к своей мечте. У них были надежда, амбиции и нефть, но они были настолько темными и необразованными, и у них было столько регионов, не субсидируемых Хартумом и почти полностью разрушенных борьбой за свободу… Эксперты полагали, что самый оптимистичный сценарий превращения Южного Судана в полностью функционирующее и самостоятельное государство займет не менее 12 лет – и то только при условии, что все будет идти хорошо, что Судан не атакует страну, что Хартум позволит использовать свои трубопроводы для экспортирования своей нефти в зарубежные страны и что древняя вражда между народами Южного Судана не перерастет в войну. Самая молодая нация была одним большим «если».

Все еще оставался ряд нерешенных проблем, большое количество из которых было недосягаемыми ожиданиями людей, появившимися вместе с независимостью. Я встречал ветеранов войны, инвалидов без руки или ноги, с гордостью – а иногда злостью – показывавших мне удостоверения личности из Народно-освободительной армии Судана, выражая недовольство высокими ценами, массовой безработицей и медленными темпами восстановления и развития нефтепромышленности. Один из них заставил меня убрать камеру, когда увидел, что я фотографирую ветхий открытый рынок, поскольку ему было за него стыдно: «Вернитесь через два года, и вы увидите здесь процветающий город…»

Самым ярким примером подобных раздутых ожиданий для меня стал второкурсник, которого я повстречал, выйдя из самолета, – он помогал мне найти комнату во втором отеле. Я попросил его организовать ужин на следующий вечер – безвкусный фуршет из риса, картофельных чипсов, макаронных рожек и щуплой курицы, все без единого овоща и по цене в три раза большей, чем в большинстве стран Восточной Африки. Он уверенно заявлял мне, что по окончании трехлетнего образования он ждет зарплату в 300 000 южносуданских фунтов в месяц, что равноценно миллиону долларов в год! Я спорил с ним, говорил, что он чокнутый, напомнил, что более 60 % граждан этой страны живут менее чем на два доллара в день, что даже дерущие втридорога таксисты, работающие по 7 дней в неделю, зарабатывают всего 200 долларов в месяц. Но он настаивал, что прав. И он специализировался на экономике.

Возможно, неспособность добираться до сути дела даже более выражена в Южном Судане, чем в остальной части Африки, поскольку эта страна десятилетиями страдала от голода, отсутствия здравоохранения, образования, коммуникаций и всего остального, чему был причиной жесткий режим Хартума, ни во что не ставящий этих неарабских христиан и анимистов. Неудивительно, что тремя самыми популярными телепередачами были патриотические речи, футбол и американские бои без правил (по программе под названием TLC), в которой бойцы дрались при помощи столов, стремянок и стульев.

Взять хотя бы этого будущего экономиста: я пригласил его на встречу в семь утра в отеле, чтобы мы обсудили дела, но он пришел в шесть и ушел, поскольку решил, что я опаздываю. Позже он говорил, что пытался открыть дверь и, когда она не открылась, решил, что я где-то еще. Попытался ли он постучать в дверь? Нет, об этом он не подумал. Спросил ли он на ресепшен, ушел ли я куда-то? Нет, он не рассматривал такую возможность. Подождал ли он до назначенного времени? Вы уже знаете ответ. Этот парень – один из представителей интеллектуальной элиты этой страны.

Или оцените электрообеспечение в моей комнате в отеле: на вентиляторе на стене висело две веревки одинакового цвета на расстоянии в несколько сантиметров. Один был выключателем, другой – проводом. Потяните одну из них в темноте, и вы получите долгожданную прохладу; потяните за другую, и вы поджаритесь.

Когда я должен был поехать в первый отель Южного Судана, чтобы воспользоваться Интернетом, водитель высадил меня в 14 часов и согласился заехать за мной в 17. Он так и не появился. Я пошел в справочную и попросил им позвонить во второй отель (их дочерний отель, в котором я остановился), чтобы они заказали для меня автомобиль. Никто из персонала не знал их телефонного номера – номера старшего отеля! Поездка обратно заняла 3 часа.

Цены в Южном Судане были непомерно высоки на все – результат наплыва гуманитарных работников ООН и других неправительственных организаций, каждый из которых хотел как лучше, но многие из которых наносили непреднамеренный вред экономике, поскольку привозили с собой западные представления о ценностях и привычки к расходам. Я видел подобную инфляцию и в других странах с небольшим населением – Македония, Косово, Восточный Тимор, – где часть гуманитарных служащих была достаточно велика, чтобы подтолкнуть рост цен. Эти служащие готовы и могут потратить 60 долларов за обед там, где большинство граждан не зарабатывает столько и за месяц. Затем они отваливают по 300–400 долларов за ночь в нескольких хороших отелях и еще сильнее тормозят экономику. Они платят 5 долларов за поездку в микроавтобусе, которая должна стоить (и раньше стоила) 10 центов. Они идут на рынок и платят любую цену, независимо от того, насколько она раздута по местным стандартам, поскольку она кажется низкой по сравнению с тем, что они платили дома, и они слишком заняты или горды для того, чтобы торговаться. Но в процессе они (и те, кого они нанимают для того, чтобы им готовили и работали на них) взвинчивают цены на бобы, рис, мясо, овощи и другие массовые товары, которые теперь не по карману бедным местным. В итоге неизбежно продавцы поднимают свои цены, чтобы соответствовать спросу, – и это на годы искажает экономику.

Я не противопоставляю себя тем, кто хочет как лучше, – на самом деле я часто делаю отчисления многим из этих организаций, – но я хотел бы, чтобы работники были больше готовы к самопожертвованию и оставляли дома свои притязания на кондиционирование, новые матрасы, туалеты с сиденьями и изысканную еду. Если бы они жили в этих странах скромнее и попытались быть более чувствительными к местным особенностям, они бы выиграли, не дестабилизируя экономику и выражая настоящую участливость по отношению к людям, которым они приехали помочь. Если вы приехали сюда, чтобы помочь людям, пытающимся выжить на два доллара в день, попробуйте сами так пожить несколько дней. Походите в их сандалиях, тратьте столько же. Вам пойдет это на пользу. И им тоже.

Я провел два последних дня в Джубе в подготовке к переходу от пустынь и сухой погоды Саудовской Аравии, Йемена, Эфиопии, Чада, Сомали и Южного Судана к влажным джунглям и сырым горным лесам Уганды, Руанды и Бурунди. Я все продезинфицировал (даже все содержимое своего несессера и язычки своих ботинок) при помощи йодного раствора, обрызгал все снаряжение для джунглей пиретрумом, чтобы защититься от москитов, полностью прочел 900-страничную «Все страхи мира» Тома Клэнси, чтобы не таскать книгу с собой, обрадовал местных подарками из поношенных футболок и аккуратно отрезал штанины у своих старых штанов (прошедших со мной через 60 стран за 10 лет), превратив их в шорты. Я распределил свои запасы высококалорийной пищи – злаки, арахис, сушеные фиги и энергетические батончики – поровну в разные места и обернул аптечку дополнительным изолирующим слоем. Я попытался поспать, потому что мне не удалось этого сделать в аэропорту под стойками для багажа в ожидании раннего вылета. Я организовал свои запасы и контейнеры так, чтобы облегчить ношу с 36 до 32 килограммов. (Я покидал Нью-Йорк с 54 килограммами.) Я в последний раз постирал вещи за эту поездку (все равно в джунглях ничего не высохнет) и проехал 10 километров до интернет-кафе, чтобы сообщить своим друзьям, что я по ним скучаю и желаю веселого Рождества.

Я предупредил таксиста, который довез меня от интернет-кафе до моего отеля, что мне нужно добраться до аэропорта завтра в 11 утра, и попросил его за мной заехать. Он согласился, но так и не появился. Уже наученный горьким опытом, я также для подстраховки сообщил портье, что мне может потребоваться автомобиль отеля, чтобы добраться до аэропорта, но когда на следующее утро я с ней встретился, оказалось, что она забыла о моей просьбе, а машину моют в Ниле и она не вернется до обеда. Я знал, что в обоих отелях Южного Судана есть свой автомобиль, так что попросил ее добыть для меня второй. Мне сказали, что машина «сломана». Когда я спросил, как именно она сломана, мне сказали: «Нет топлива». Я не мог понять, где нет топлива: в автомобиле, в Джубе, во всей стране или у портье в голове.

Я повысил голос – совсем немного – и сказал, что мне нужно добраться до аэропорта. Портье, помощник, охранник и менеджер сгрудились в кучу и пытались придумать, как мне добраться до аэропорта, но тщетно. «Может, вы подождете до завтра?»

– У вас есть постояльцы, выписывающиеся сегодня утром? – спросил я.

Да, есть такие.

– Многие из ваших постояльцев приехали сюда на своих автомобилях. На парковке стоит целая дюжина. Почему бы вам не попросить кого-то из них довезти меня до аэропорта?

Они были ошарашены. Прикованы. В оцепенении. Они никогда этого раньше не делали! Даже не думали об этом. Как раз в этот момент человек в деловом костюме с большим чемоданом выписался из отеля и направился к автомобилю.

– Простите, сэр, но если вы едете в аэропорт, не могли бы вы меня подбросить? – спросил я.

– Без проблем.

Подход авиакомпании «Эйр Уганда» был необычно реалистичным и практичным. Никаких инструкций по эвакуации для пассажиров, сидящих возле аварийных выходов. Никакого видео по безопасности перед полетом. Никаких объявлений о том, что нужно делать, если наш старый самолет разобьется в джунглях на пути от Джубы до Кампалы. И никаких стюардесс, стоящих между рядами, дергающих за кольца на спасательном жилете и дующих в трубки, будто мы действительно сможем выжить во время аварии над водой. Эта бедная авиакомпания знала, что если мы падаем, то мы падаем. Так что они просто пропустили всю эту бесполезную ерунду по выживанию.

Они попросили нас затянуть ремни безопасности, но только ради того, чтобы освободить проход для тележки с едой и бесплатным Tusker для всех пассажиров, которые будто хотели поставить рекорд по количеству опустошенных банок пива в течение часового полета, видимо, вдохновленные рекламой Tusker в аэропорту с фотографией грудастой девушки в бикини.

Хотя я редко выхожу на поиски приключений ночью в африканских городах, по общепринятому мнению, в Кампале меньше воров и преступников на душу населения, чем в большинстве столиц континента, так что я всерьез задумывался о том, чтобы пройти километр от отеля до всенощной службы в церкви Иисуса Христа, чтобы сравнить ее со всенощной Святого Патрика.

– Сейчас безопасно гулять? – спросил я своего таксиста на пути от аэропорта.

– Нет!

– Но разве у грабителей нет отгула по случаю сочельника?

– Нет. Они усиленно работают, чтобы организовать хорошее Рождество для самих себя. И вы станете их Рождеством.

Пожалуй, все-таки не я. Я внезапно вспомнил, что я еврей, и решил пораньше лечь спать и оставить свои экуменические потуги до наступления светлого дня.

Перед сном я позвонил Эндрю, который не показался в отеле. Он сказал мне, что он в «Шератоне», болеет, собирается домой, что он прекращает наше путешествие и что, извини, но мне следует самому о себе позаботиться. Я заказал такси до его отеля и действительно нашел его в плохом состоянии.

Я понятия не имел, что он ел и пил с тех пор, как мы разделились, но он подцепил какого-то микроба, и у него были болезненные колики, ежечасная диарея и другие признаки расстройства желудка. Обычно в таком случае я рекомендую позволить природе взять свое, чтобы в конце концов, так скажем, все вышло должным образом. Но у Эндрю были симптомы амебной дизентерии, и совсем скоро он застрянет в самолете на многие часы, что требует более активного вмешательства. Я дал ему «Иммодиум», чтобы уменьшить количество походов в туалет, и курс «Метронидазола», чтобы убить бактерии.

Также я наконец понял причину его недавнего странного поведения: он испытывал некоторый психологический дискомфорт из-за хлоргидрата мефлохина, который он принимал, чтобы препятствовать малярии. В списке побочных действий резкие перемены настроения, паранойя, бессонница, ночные кошмары, тревожность, депрессия, спутанность сознания, галлюцинации, раздражимость и другие полупсихопатические расстройства у приблизительно 70 % людей. «Он вызывает токсическое повреждение мозга», – сказал бывший армейский врач, теперь работающий в Университете Джонса Хопкинса, а CBS News обобщила сказанное: «Простыми словами, вы можете сойти с ума».

Я дважды пробовал его принимать и каждый раз прекращал после всего одной таблетки и переходил на другие лекарства. Я предупреждал об этом Эндрю за месяц до того, как мы покинули Штаты, но он сказал, что предпочтет один раз в неделю пользоваться «Мефлохином», чем каждый день глотать «Маларон». Поскольку он был намерен его использовать, я сказал ему, чтобы он хотя бы попробовал его попринимать в течение пары недель перед отъездом из США и посмотрел, не вызывает ли он у него каких-то психологических проблем. Мне следовало догадаться, что Эндрю, как полагается ультрамачо, просто не обратит внимания на мои слова.

К счастью, обычно симптомы исчезают после двух недель с момента приема последней таблетки, так что с ним будет все в порядке к Новому году. Но у несчастного парня было реально дерьмовое Рождество. Если можно так выразиться.

После того как Эндрю поехал домой, я покатался по Кампале и узнал, как сильно отличается уличная жизнь в каждой из столиц, которые я посетил за эту поездку. Их отличительные характеристики таковы:

Эр-Рияд – большое количество полных мужчин с излишним чувством важности в безупречных белых одеждах с красно-белыми клетчатыми шарфами, за которыми следуют робкие женщины, с головы до пят завернутые в бесформенные черные робы, так что видно только глаза – хотя вам не следует на них смотреть;

Аддис-Абеба – больше сотни тысяч истощенных худых людей – в основном высохшие старики или женщины, несущие болезненных младенцев, – непрестанно и настойчиво просящих милостыню на еду в бедной стране, где более семи миллионов голодает время от времени;

Нджамена – изобилие полицейских и военных в униформе, ходящих гоголем, внимательно следящих за населением, которое пытается их избегать;

Найроби – большое количество правильных парней в темных деловых костюмах и ярких галстуках, суетящихся в жаре, несущих портфели и выглядящих так, будто они спешат на важные совещания;

Могадишо – вооруженные автомобили с тонированными стеклами, пулеметные точки на многих перекрестках, никаких светофоров, немного местных жителей, бесчисленные разрушенные здания;

Джуба – женщины, жарящиеся на солнце, на открытых рынках, торгующие своими помидорами, морковью и огурцами, в то время как несколько сотен безработных мужчин, бывших солдат, сидят в редкой тени возле грунтовой дороги, будто ошеломленные тем, что их так давно желаемая и тяжело давшаяся независимость не принесла немедленного процветания;

Кампала – десятки предприимчивых молодых людей, тусующихся возле мотоциклов на каждом углу, вежливо спрашивая, не нужно ли вам куда-то доехать.

Я сел на один из таких мотоциклов, чтобы добраться до захоронения королей Буганды в Касуби, запущенный объект мирового наследия ЮНЕСКО на травянистом холме на границе города, где были захоронены четыре последних короля страны – символ политического, социального и духовного великолепия древнего племенного народа. Скоро я стал опасаться того, как бы не присоединиться к этим захороненным старцам, потому что это была самая страшная поездка на мотоцикле в моей жизни. Водитель нырял в забитых пробками улицах и холмах на полном газу, будто это было соревнование по мотокроссу, а не способ перемещения. Он прыгал на бордюрных камнях и срезал углы, пересекал разделительные полосы, раскидывал местных жителей, провоцировал других водителей в нас врезаться, отказывался остановиться перед чем-либо и кем-либо – и притворялся, что не слышал, как я неоднократно кричал ему: «Помедленнее!» И все его коллеги исполняли те же глупые трюки, что, как я позже узнал, было средством для избавления от скуки и пощекотать нервы.

Во время обратной поездки – неприемлемой альтернативой был пеший поход в течение двух часов по ветреным холмистым дорогам на жаре с пялящимися на меня мотоциклистами – я напомнил себе, что наслаждаюсь небольшим приключением. Так как меня это не успокоило, я зарылся лицом в спину водителя, закрыл глаза и попытался убедить себя, что я не здесь. После этой поездки я гулял по Кампале пешком – не из-за робости, конечно, а из-за того, что я должен быть в форме для того, чтобы карабкаться по вулканам Вирунга к гориллам через пару недель.

Но сперва я должен был купить для Амиины козла, которого я ей обещал.

Поездка до ее поселка на юго-востоке Уганды сильно отличалась от поездки до Динкне в Эфиопии. То был уродливый однотонный пейзаж, серый, как невыщелоченный лен, где даже основная культура зерна, известного как теф, была цвета песка. Но Уганда, через которую мы проезжали, была тридцати оттенков зеленого, и на каждом квадратном сантиметре долин от Кампалы до Нила всходили сахарный тростник, рис, бананы, маниок, пальмы и ананасы. Хотя сезон дождей не начинается до марта, меня освежил двухчасовой тропический ливень – первые капли дождя, которые я почувствовал за 40 дней.