Темная материя Крауч Блейк

Что я скажу?

Грудь перехватило – не продохнуть.

Выхожу из бизнес-центра.

Обливаюсь потом, но при этом дрожу от холода.

В коридоре первого этажа пусто и тихо.

Быстро иду к лифту и поднимаюсь на четвертый этаж.

Ступаю на бежевый ковер, прохожу по коридору и закрываюсь в комнате.

Как же я не догадался, что происходит?

Теперь-то понятно, что это было неизбежно.

Хотя я и не создавал альтернативных реальностей в коридоре, это определенно случалось во всех мирах, куда я ступал. Значит, другие мои двойники остались в мирах пепла, льда и чумы. В коридоре, по причине его бесконечности, мне встретился только один из них – тот, с рваными ранами на спине.

Несомненно, большинство тех Джейсонов погибли или заблудились в других мирах, но некоторые, как и я, сделали правильный выбор. Или же им повезло.

Возможно, их пути отличались от моих, возможно, они открывали другие двери и попадали в другие миры, но в конце концов они сумели, каждый по-своему, прийти в этот Чикаго.

Мы все хотим одного и того же – вернуть свою жизнь.

Господи…

Нашу жизнь.

Нашу семью.

Что, если большинство этих других Джейсонов точно такие же, как я? Приличные люди, которые хотят получить то, что у них забрали? И если так то какое преимущественное право я имею перед ними на Дэниелу и Чарли?

Это не просто игра в шахматы. Это игра в шахматы против себя самого.

Я не хочу смотреть на все под таким углом, но приходится – деваться некуда. Другие Джейсоны хотят того же, что для меня дороже всего, – мою семью.

И поэтому они – мои враги. Вопрос: что я готов сделать, чтобы восстановить свою жизнь? Смогу ли убить своего двойника ради того, чтобы провести остаток дней с Дэниелой? Способны ли на это другие?

Я представляю, как они, все эти другие версии меня, сидят в номерах отелей, бродят по заснеженным улицам или наблюдают за особняком.

И задают себе эти же вопросы.

Пытаются предугадать дальнейшие шаги своих доппельгангеров.

Ни о каком разделении не может быть и речи. Это игра с нулевой суммой. И победитель может быть только один.

Если кто-то пренебрежет правилами, если события выйдут из-под контроля и Дэниела с Чарли погибнут или пострадают, то победителя просто не будет. Должно быть, именно поэтому все выглядело нормально, когда я несколько часов назад смотрел в окно моего дома.

Никто не знает, какой сделать шаг, поэтому никто не играет против Джейсона-2.

Классическая ситуация из теории игр.

Жутковатая вариация «дилеммы заключенного»: возможно ли перехитрить себя самого?

Мне угрожает опасность.

Моей семье угрожает опасность.

Но что я могу?

Если каждый мой шаг известен заранее или уже сделан кем-то еще до того, как я получаю свой шанс, что же мне тогда остается?

Я не нахожу себе места.

Даже самые трудные дни в кубе – когда я чуть ли не замерзал до смерти, когда на лицо мне падал вулканический пепел, когда я видел Дэниелу в мире, где она ни разу не произнесла мое имя, – не идут в сравнение с тем ураганом, что бушует во мне в этот миг.

Никогда еще я не чувствовал себя так далеко от дома.

Телефонный звонок пинком возвращает меня в настоящее.

Подхожу к столу и после третьего звонка снимаю трубку.

– Алло?

Ответа нет, только тихое дыхание.

Кладу трубку.

Иду к окну.

Раздвигаю шторы.

Улица по-прежнему пуста, и снег все не кончается.

Снова звонит телефон. Но теперь коротко, один раз.

Странно.

Сажусь на кровать. Телефон продолжает дергать меня за нервы.

А если это один из моих двойников проверяет, в комнате ли я?

Первый же вопрос: как, черт возьми, он нашел бы меня в этом отеле?

Ответ приходит моментально и вместе с ним страх.

Должно быть, в этот самый момент мои многочисленные двойники на Логан-сквер делают то же самое – обзванивают мотели и отели в нашем районе, чтобы отыскать других Джейсонов. И тот факт, что кто-то из них нашел меня, – это не удача, а статистическая вероятность. Даже десяток Джейсонов, сделав по дюжине звонков, могли охватить все отели в радиусе нескольких миль от моего дома.

Но назовет ли портье номер комнаты гостя неизвестному звонящему?

Умышленно, может быть, и не назовет, а вот обмануть фаната «Буллз» и любителя китайской стряпни вряд ли так уж трудно.

Как бы это сделал я?

В случае с кем-то посторонним меня, возможно, защитило бы имя, под которым я записался. Но все мои двойники, разумеется, знают фамилию отца моей матери. Тут я облажался. Если оно, это имя, машинально пришло на ум мне, то точно так же его вспомнили и другие Джейсоны. Итак, зная имя, которым я мог назваться, что бы я сделал дальше?

Просто так портье мой номер не сказал бы. Значит, мне пришлось бы притвориться, будто я знаю, что я остановился здесь. Я бы позвонил в отель и попросил соединить с комнатой Джесса Маккрея.

Услышав на другом конце мой голос, я бы понял, что я здесь, и сразу же повесил бы трубку.

Потом, секунд через тридцать, я опять позвонил бы портье и сказал примерно так: «Извините, что снова вас беспокою, но я только разговаривал с вашим постояльцем и случайно нажал на рычаг. Не могли бы вы еще раз соединить меня с… черт, какой там у него номер?»

Если повезет и если портье – рассеянный тупица, он, скорее всего, машинально пробурчит номер моей комнаты и соединит меня со мной.

Итак, первый звонок – получить подтверждение, что ответил я.

Тогда второй звонок, при котором звонящий сразу же вешает трубку, имеет целью выяснить номер комнаты.

Я встаю с кровати.

Сама по себе мысль абсурдна, но игнорировать ее я не могу.

Не иду ли я сюда, чтобы убить меня?

Торопливо просовываю руки в рукава бушлата и направляюсь к двери.

От страха слегка кружится голова, хотя, по зрелом размышлении, я убеждаю себя, что, скорее всего, тронулся рассудком. Простая случайность – два звонка в номер, – а я уже превращаю ее в загадочное событие и придумываю нелепое объяснение.

Возможно, все и так.

Но после визита в тот чат меня уже ничто не удивило бы.

Что, если я прав и не слушаю, о чем предупреждает инстинкт?

Уходи.

Сейчас же.

Я медленно открываю дверь.

Делаю шаг в коридор.

Никого. Пусто.

В тишине слышно только слабое жужжание флуоресцентных ламп.

Лестница или лифт?

В дальнем конце коридора звонок извещает о прибытии кабины.

Дверные створки расходятся, и из лифта выходит мужчина в мокрой куртке.

На мгновение я цепенею и не могу сдвинуться с места.

Не могу отвести глаза, отвернуться.

Я иду к нему… ко мне.

Мы встречаемся взглядами.

Он не улыбается.

На лице его вообще нет никаких эмоций, кроме пугающей сосредоточенности.

Он поднимает пистолет, и я вдруг срываюсь с места и мчусь в противоположном направлении, к двери в дальнем конце. Только бы не была заперта!

Прошибаю дверь под светящейся табличкой «Выход» и уже с лестничного колодца оглядываюсь через плечо.

Двойник бежит ко мне.

Лечу вниз по ступенькам, скользя ладонью по деревянным перилам, чтобы сохранить равновесие. В голове бьется: «Не упади… не упади…»

На площадке третьего этажа меня догоняет стук двери вверху. Эхо торопливых шагов заполняет лестничный проем.

Второй этаж…

Первый…

Одна дверь с окошечком в центре ведет в вестибюль, другая, без всякого окошечка, выходит куда-то еще.

Выбираю куда-то еще…

И врезаюсь в мерзлую стену заполненного снегом воздуха.

По инерции делаю несколько шагов через полосу свежей белой пороши и поскальзываюсь на подмерзшем тротуаре.

Выпрямляюсь, и в этот самый момент из тени между двумя мусорными контейнерами выступает человеческая фигура.

Бушлат, как у меня.

Снежок в волосах.

Это я.

Свет уличного фонаря отражается от лезвия у него в руке. Он приближается, и острие ножа – ножа из стандартного набора, которым комплектуются рюкзаки в лаборатории «Скорость», – нацелено мне в живот.

В последний момент отступаю в сторону, хватаю его за руку и, вложив всю силу, бросаю на ведущие к отелю ступеньки.

Он валится на них, и в тот же момент дверь над нами распахивается.

Но я уже мчусь со всех ног прочь, унося в памяти невероятный образ: один мой двойник выходит с пистолетом в руке из лестничной шахты, тогда как другой поднимается со ступенек, отчаянно шаря в снегу, где затерялся выпавший нож.

Работают вдвоем?

Объединились, чтобы убить, по возможности, всех остальных Джейсонов.

Бегу, не разбирая дороги, между зданиями. Хлопья снега липнут к лицу. Легкие горят.

На перекрестке, прежде чем повернуть на следующую улицу, оглядываюсь и вижу две движущиеся в моем направлении тени.

Бегу дальше.

Встречных никого.

Пустые улицы.

Наконец какой-то шум, взрыв хохота. Люди веселятся.

Устремляюсь к ободранной деревянной двери.

За ней – дешевый бар без столиков. Все стоят лицом к бару и к висящим над ним экранам, на которых «Буллз» сошлись в смертельной четвертьфинальной схватке с приезжей командой.

Ввинчиваюсь в толпу, все глубже и глубже.

Сесть негде, места едва хватает, чтобы стоять, но мне наконец удается отыскать квадратный фут свободной площади под доской для дартса.

Все смотрят на экраны, и только я не свожу глаз с двери.

Первому номеру «Буллз» удается трехочковый бросок, и зал взрывается восторженным ревом. Незнакомые люди кричат и обнимаются.

Дверь открывается.

Я вижу на пороге самого себя, запорошенного снегом.

Он входит.

На секунду я теряю его из виду, потом вижу снова.

Что выпало на долю этого Джейсона Дессена? Какие миры он повидал? Через какой ад прошел, чтобы прийти сюда, в этот Чикаго?

Его взгляд скользит по толпе.

Позади него, за открытой дверью, падает снег.

Взгляд у него жесткий и холодный, но, возможно, то же самое он сказал бы и обо мне.

Я приседаю под доской, скрываясь среди леса ног, и выжидаю целую минуту.

Толпа снова вскидывается, и я медленно поднимаюсь.

Дверь уже закрыта.

Мой двойник ушел.

«Буллз» победили.

Веселые и довольные, люди не спешат расходиться.

Лишь только через час у стойки освобождается место, и я, поскольку идти некуда, забираюсь на табурет и заказываю легкого пива, после чего на балансе у меня остается меньше десяти долларов.

Я проголодался, но еду здесь не подают, так что приходится довольствоваться солеными крекерами «Чекс».

Какой-то подвыпивший парень пытается вовлечь меня в обсуждение дальнейших перспектив «Буллз», но я молчу, уставившись в стакан, и он, обиженный отсутствием внимания с моей стороны, переключается на двух стоящих за нами женщин.

Шумит, задирается.

Заканчивается тем, что появившийся вышибала выводит его за дверь.

Люди расходятся.

Я сижу у стойки, стараюсь не обращать внимания на шум и постепенно прихожу к такому выводу: я должен убрать Дэниелу и Чарли из нашего дома на Элеанор-стрит. Оставаясь в особняке, они будут подвергаться опасности со стороны Джейсонов, часть из которых способна на любое безумие.

Но как это сделать?

Сейчас, посреди ночи, Джейсон-2, скорее всего, с моей женой и сыном.

Приближаться к дому слишком рискованно.

Нужно, чтобы Дэниела сама пришла ко мне.

Но что бы я ни придумал, другой Джейсон придумает – или уже придумал – то же самое.

Победить просто невозможно.

Дверь снова открывается, и я поворачиваюсь.

Еще один мой двойник – в бушлате, ботинках, с рюкзаком – переступает порог бара и, когда наши глаза встречаются, удивленно вскидывает руки.

Хорошо. Может быть, он пришел не за мной.

Если, как я подозреваю, некоторое количество Джейсонов обретается в районе Логан-сквер, то вполне возможно, что он, как и я, забрел сюда погреться и укрыться от опасности.

Мой двойник идет к стойке и забирается на свободный табурет рядом со мной. Перчаток у него нет, и руки дрожат от холода.

Или от страха.

Барменша, подплыв ближе, смотрит на нас с любопытством и как будто хочет что-то спросить, но ограничивается стандартной фразой, которой встречает каждого нового гостя:

– Вам что налить?

– То же, что и ему, – отвечает тот.

Женщина наливает пинту из-под крана и подает ему стакан с растекающейся шапкой пены.

Джейсон принимает его и, повернувшись ко мне, поднимает.

Я поднимаю свой.

Мы смотрим друг на друга.

На правой стороне лица моей копии – затягивающаяся рана, как будто кто-то полоснул его ножом.

Нитка на его безымянном пальце точно такая же, как у меня.

Выпиваем.

– Когда ты попал…

– Когда ты попал…

Мы оба невольно улыбаемся.

– Сегодня после полудня, – говорю я. – А ты?

– Вчера.

– У меня такое чувство, что нам будет трудно…

– …не заканчивать предложения друг за друга?

– Знаешь, о чем я сейчас думаю?

– Я твои мысли читать не умею.

Странно. Я разговариваю с собой, но его голос звучит не так, как, по-моему, звучит мой голос.

– Интересно, в какой момент мы с тобой разветвились. Ты видел мир, где с неба падает пепел?

– Да. А потом замерзший. Едва оттуда выбрался.

– А что Аманда? – спрашиваю я.

– Мы потеряли друг друга в метель.

Новость отдается болью потери – как будто внутри взорвался небольшой заряд.

– В моем мы остались вместе, – говорю я. – Укрылись в каком-то доме.

– Занесенном снегом по слуховое окно?

– Точно.

– Этот дом я тоже нашел. С мертвой семьей.

– Так куда…

– Так куда…

– Давай ты, – говорит мой собеседник, поднимая стакан.

– Куда тебя занесло потом, после замерзшего мира? – спрашиваю я.

– Вышел из куба в подвал этого парня. Он взбесился, связал меня под дулом пистолета и, наверное, убил бы, если б не принял ампулу и не решил сам посмотреть на коридор.

– То есть вошел и уже не вышел.

– Точно.

– А потом?

На секунду-другую взгляд моего двойника уходит вдаль. Он делает долгий глоток.

– А потом я повидал кое-что нехорошее. По-настоящему нехорошее. Темные миры. Недобрые места. А ты как?

Делюсь своей историей – с удовольствием и облегчением, но и с некоторым дискомфортом.

Еще месяц назад мы с ним были одной личностью, одним человеком, и все наши биографические различия составляют не более сотой доли процента.

Мы говорили одно и то же. Принимали одни и те же решения. Переживали одни и те же страхи.

Любили одну и ту же женщину.

Он заказывает еще по стакану. Я смотрю на него и не могу оторвать глаз.

Я сижу рядом со мной.

Есть в нем что-то не совсем настоящее.

Может быть, потому, что я наблюдаю за ним с невероятно выигрышной позиции – смотрю со стороны на самого себя.

Сильный, но также и усталый, битый, напуганный…

Ощущение такое, что разговариваешь с другом, который знает о тебе все, но при этом есть еще дополнительный пласт мучительной близости. За исключением последнего месяца, секретов между нами нет. Он знает все мои грехи, все мои тайные мысли, все мои слабости, все страхи.

– Мы называем его Джейсон-2, – говорю я, – подразумевая, что себя мы воспринимаем как Джейсона-1. Как оригинал. Но быть Джейсоном-1 мы оба не можем. Есть еще и другие, считающие себя оригиналом.

– Таковых среди нас нет.