Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория Вяземский Юрий

«Что ты заладил, как попугай! Я тебя не спрашиваю, оставлял или не оставлял. Я спрашиваю: зачем он их оставил? Он тебе объяснил?»

Котта перестал трясти головой. Котта обиделся на моего «попугая». Котта мне укоризненно возразил:

«Я не заладил. Они действительно всё время были втроем. Но я ведь, кажется, говорил, что они выгнали слуг, и вино разливал Назон…»

Котта замялся. И я сурово:

«И что дальше?!»

«Ну… Может быть, им не хватило вина…»

«Может быть или не хватило? И кто ходил за вином?.. Ты мне только не лги! Я друг ему, такой же, как ты. Нам, друзьям, надо знать правду! Иначе мы не сможем ему помочь»

«Я не лгу, — еще обиженнее сказал Котта. — Я говорю тебе: один раз он выходил за вином».

«По собственной инициативе?»

«Нет. Юлия попросила принести вино, которое было изготовлено в год рождения Постума. А Постум тут же затребовал, чтобы он принес также вино года рождения Юлии. Он сказал: “Мы их смешаем, наши вина, и выпьем за наших двух гениев”… Так мне Назон рассказывал…»

«Это было до того, как он читал стихи, или после?» — наседал я. «Какие стихи? Про стихи он не упоминал», — ответил мне Котта; судя по его удивленному взгляду, ответил искренне.

«И долго он пробыл в погребе?»

«Он не уточнял. Он лишь вскользь сообщил об этой странной просьбе — смешать два сорта вина… Ему было не до деталей. Ведь я его обвинял. А он оправдывался и говорил о той радости, которую он испытал, увидев вместе брата и сестру… Я же тебе об этом уже рассказывал!..»

XIII. Всё мне это поведав, Гней Эдий Вардий стал подводить итоги. Он их быстро подвел. Он сказал:

— Сколько времени Пелигн пробыл в погребе? Пользовался ли он при розыске вин услугами рабов или не пользовался? Что в это время делали пьяный и развратный Агриппа Постум и бабочка-Юлия… Сам себе представляй…Неважно, кто и в каких подробностях донес о случившемся Августу — соглядатаев и рассказчиков, как мы видели, вокруг было достаточно.

Лично для меня важны две вещи:

Первая. Август целых три месяца медлил с наказанием Пелигна и наказал его очень легко. Не сомневаюсь, что милостивая Ливия в очередной раз заступилась за Феликса и сделала всё, что было в ее силах.

А во-вторых, почти за год до этих событий Феликс написал и прислал мне восьмую книгу «Странствий Венеры», ту, в которой, напомню, речь идет о богине Смерти-в-Жизни и о ее сыне, Восьмом Амуре.

  • Узы его — те пленительно-нежные песни, которые он,
  • Сочинив, распевает, и ему подпевают Сирены.
  • Пламя его — вот оно пред тобой, пылающий факел
  • Гермеса,
  • Усыпляющий души живые и оживляющий души умерших…

То есть, он всё это задолго предвидел. И Постум, Младшая Юлия, Август были лишь исполнителями того, что ему было предначертано Венерой Фатой, у которой сами Мойры в служанках.

— Теперь, — продолжал Вардий, — он у себя, в Томах, сочиняет «тристии» и «письма с Понта», в которых проклинает себя за «оплошность» и «глупость», жалуется на свое злосчастие и одиночество, винится и оправдывается перед Августом и просит его о прощении и смягчении приговора. Но всё это, юный мой друг, одна лишь поэзия. Он теперь во власти амура-Элизия. Что ему делать в Риме? Ему место на краю света, где вода превращается в лед, где луна ярче солнца, где жизнь так тесно соприкасается со смертью, что почти не видно границы. Он этот мир, который не мир, и эту жизнь, которая на жизнь не похожа, теперь воспевает в своих скорбных элегиях. И любит, любит так, как никому из нас любить не дано… Поверь мне. Я слишком хорошо его знаю. Я его самый близкий и преданный друг. Я ему жизнь свою посвятил!

Так мне, Луцию Понтию Пилату, говорил мой наставник и благодетель, Гней Эдий Вардий Тутикан.

Свасория двадцать девятая. Потестат

Пора заканчивать эти воспоминания, в которых я будто тебя, а на самом деле себя самого убеждаю… В чем?.. Пора их заканчивать, эти свасории. Потому что вот-вот придет человек, которого я жду целый день. Я не могу лечь спать, пока он мне не доложит.

Я не назову тебе его имени. Это совершенно исключено! Я и профессию его не укажу. Даже тебе, мой дорогой Луций. Ибо даже когда я сам о нем думаю, я в мыслях своих не называю его по имени, а говорю себе: «этот человек», «этому человеку».

Скажу лишь, что ремесло у него очень удобное для нашего дела. С одной стороны, он в любое время суток может ко мне войти, никто его не остановит. А с другой стороны, никто не удивится, что он ко мне вошел, никто не уделит этому визиту особого внимания, даже Корнелий Максим, начальник моей охраны. А с третьей стороны, я могу послать его куда угодно, потому что он не проживает в претории, во дворце Ирода Великого, он, когда ему надо, уходит, когда надо, приходит. Он сам по себе. Он никому не подчиняется. Даже мне. Но…сколько у нас еще осталось сторон? всего одна?., с четвертой стороны, он всегда выполняет мои поручения, и самые щепетильные, самые секретные я именно ему поручаю. Потому что этот человек меня никому не выдаст. Ему просто незачем и некому меня выдавать.

Догадался, что за профессия может быть у этого человека?…Ну, так я тебе подскажу: это дух, а не человек. Он — призрак… Я, конечно, шучу…

Но он пока не пришел. И можно еще немного повоспоминать.

На чем мы остановились?

I. О Феликсе, влюбленном в Юлию Младшую, о его внезапной ссылке, Вардий мне в несколько приемов рассказывал в июне и июле… Напомню тебе год. Консулами тогда были Секст Апулей и Секст Помпей… Как видишь, Помпей славно выслужился перед сильными мира сего: вслед за изгнанием Юлии и высылкой Пелигна он получил пост наместника во Фракии, а через пять лет стал консулом… Стало быть, в консульство двух Секстов и, как ты любишь исчислять, в семьсот шестьдесят седьмом году от основания Города… Ты, конечно же, помнишь, что произошло в четырнадцатый день перед сентябрьскими календами?.. Да, нас всех покинул и из полубогов стал богом Гай Юлий Цезарь Октавиан Август.

Не буду вспоминать об этом скорбном событии. О нем столько говорили и до сих пор говорят, и почти все наши историки описали, публикуя свои сочинения или скрывая их, что называется, за семью замками. И если я сейчас начну вспоминать, то, как со мной водится, быстро увлекусь и стану анализировать различные версии его смерти, или гибели, или… Особенно в свете последних событий… Вот видишь, уже почти начал…

Скажу о другом: к нам в Новиодун вести из Рима доходили обычно за пятнадцать, за двадцать дней. А тут пришли всего за четыре дня! И вот каким образом: в десятый день до сентябрьских календ Гней Эдий Вардий пригласил к себе двух городских дуумвиров и других влиятельных людей города и, когда они все собрались, с трудом сдерживая рыдания, но пустив по своим круглым щечкам две крупные и медленные слезы, сообщил о кончине Августа, а потом, стряхнув слезы с лица и благодарно вздохнув, объявил, что принцепсом сената стал Гай Юлий Цезарь Тиберий Клавдий Нерон, наследник божественного Августа и сын добродетельной Ливии.

На следующий день в нашем городском храме утром совершена была тризна по усопшему Цезарю, а вечером были принесены жертвы и воспеты гимны Юпитеру и всем великим богам, дабы они даровали благоденствие Римскому государству, здоровье и благополучие принцепсу Тиберию и матери его Ливии, вдове нового бога.

А еще через день Вардий уехал из Новиодуна, но не на юг, в сторону Рима, а на север, по направлению к Германии.

II. Гней Эдий отсутствовал до октябрьских нон, то есть почти полтора месяца. Так что известия о двух других смертях — гибели Агриппы Постума на Планазии и кончине Юлии Старшей в Регии — достигли нас в его отсутствие.

Юлии тогда был пятьдесят один год, Агриппе — двадцать четыре.

Разного рода слухи почти тут же поползли — много людей тогда двигалось через Лусонну в Германию, и некоторые из них заворачивали к нам в Новиодун… Но мы ведь договорились: я не вспоминаю и не комментирую. А ты, Луций Сенека, мудрейший из римлян, и без меня всё прекрасно знаешь.

III. Гней Эдий Вардий, как я уже говорил, вернулся в Новиодун в октябрьские ноны. И на следующий день вызвал меня к себе.

О своей поездке в Германию он мне ничего не рассказывал. Сказал лишь, что путешествовал по Рейну, на корабле и в некоторых местах на лошади. И тут же перешел к моей персоне:

— Как ты знаешь, у меня нет детей. А ты мне — как сын… Скажу более: после того, как я надел на тебя взрослую тогу, я тайно от тебя навестил твою мать и сообщил ей о своем желании тебя усыновить. Она онемела. Я решил, что от радости и от благодарности. Но она, когда онемение у нее прошло, сказала: «Нет, это невозможно». Я стал ее успокаивать. Вернее, я думал, что я ее успокаиваю. Я объяснял ей, что человек я весьма влиятельный, что мне ничуть не повредит, если я усыновлю сына «предателя Отечества», что, сделав тебя своим приемным сыном, я тем самым сниму с тебя тот позор, который ты на себе носишь, верну тебе гражданские права, ну, и так далее. Она меня очень внимательно слушала и даже кивала в ответ головой. А когда я закончил, снова произнесла: «Нет. Это невозможно». — «Почему?» — удивился я. «Потому что отец его герой, а не предатель», — ответила она, твоя Лусена. «Герой. Конечно, герой. — Я снова стал ее успокаивать. — Но он ведь погиб. А мальчику твоему нужен отец. У нас, в Риме, процедура усыновления часто используется, в том числе и при живых отцах»…Знаешь, что она мне ответила? Она сказала: «Я не римлянка по рождению. У нас в Тартессии, где я родилась, отцов не меняют. Ни живых, ни тем более мертвых. Отцов боги дают, а не ваши подлые законы»…

— Она мне наотрез отказала! Она — мне! — воскликнул Вардий, почему-то с торжеством на меня глядя. Потом усмехнулся и добавил: — Но только усыновлять тебя запретила. В остальном она мне всё разрешила с тобой делать. Быть тебе патроном — пожалуйста. Опекуном — никаких возражений.

Это мне сообщив, Гней Эдий повел меня в птичник. Раб подал ему нож, Вардий передал его мне и велел:

— Поймай курицу и отрежь ей голову.

Я никогда до этого не резал куриц. Я в этом честно признался своему патрону и опекуну. А он:

— Знаю, что не резал. Но всегда надо с чего-то начинать. Действуй.

Я быстро представил себе, как я буду «действовать», заранее ужаснулся и ответил:

— Нет, не хочу.

— А ты попробуй!

— Нет, не могу, — сказал я.

— А ты заставь себя!

Я бросил нож, вернее, с силой шмякнул его о землю. И только после этого спросил Вардия:

— Чего ты от меня хочешь?!

Ты знаешь, я человек сдержанный. Но тут я, похоже, рассердился.

Вардий рассмеялся, обнял меня за плечо и вывел из птичника. И пока мы шли от птичника к главному дому, не переставая меня обнимать, объяснял короткими фразами, делая между ними перерывы:

— Я хочу отправить тебя в армию…Отслужив в армии, ты будешь восстановлен в правах…Ты сможешь вернуться в Испанию или продолжать карьеру в Риме…Я тебе устроил небольшую проверку…Я понял, что настоящего солдата из тебя не получится. Как я и предполагал…

Я, как можно вежливее, освободился из Вардиевых объятий и возразил:

— Одно дело резать беззащитную курицу, и совсем другое — убивать врага.

— Значит, человека сможешь убить? — спросил Гней Эдий.

— Человека нет, не смогу. Но врага… германца, который убил моего отца, который, может быть, долго мучил его перед тем, как убить… Это чудовище я не задумываясь убью! С радостью!

— Ну да, ну да, — тут же согласился со мной Вардий и снова обнял меня за плечо.

В доме Гней Эдий вручил мне запечатанные дощечки и стал объяснять:

— Это — мое письмо к твоему будущему начальнику. Зовут его Педон Альбинован. Имя его я тебе несколько раз упоминал, когда рассказывал о Пелигне. Ты найдешь его в Августе Раурике. Послание мое вручишь ему лично…Ты ведь, как я видел, прекрасно сидишь на лошади. Вот и отлично…Педону от меня передашь привет…А чтобы тебе ему приглянуться и войти в доверие, используй три ключика, соблюдай три правила, которые я сейчас тебе сообщу. Правило первое: будь с ним предельно сдержан и никогда и никак не выражай своих чувств, никаких, ни позитивных, ни негативных. Правило второе: старайся с ним больше молчать и очень внимательно слушать. Правило третье: ничему не удивляйся!

Так меня инструктировал Вардий.

Через несколько дней я отправился на север, к границе Германии.

На прощание Вардий меня попросил:

— Не рассказывай никому о том, что я тебе рассказывал о Пелигне. И про меня старайся никому не рассказывать.

Гней Эдий явно волновался: в двух коротких фразах трижды употребить слово «рассказывать» — такого косноязычия с ним на моей памяти до этого не случалось.

IV. Я тогда очень мало о нем знал. Я и сейчас, например, точно не знаю, почему и когда он стал называть себя Эдием Вардием. В Риме он был известен под именем Гней Тутикан. Так к нему и Назон обращался в одном из своих посланий.

Но кое-что мне потом удалось про него узнать и кое о чем самому догадаться. Кратко перескажу:

(1) После отъезда Тиберия на Родос Вардий — тогда еще Тутикан — добился приема у Ливии и стал ее просить, чтобы она помогла ему уберечь Назона от грозящей ему опасности. Ливия, судя по всему, ответила согласием, но выдвинула встречное условие, как греки говорят, «смокву за смокву»: ты станешь одним из ближних адептов Юлии Старшей и обо всех ее похождениях будешь мне лично докладывать, а я тебе обещаю, что возьму твоего поэта под свое покровительство и в случае чего за него заступлюсь. Когда разразился скандал с Юлом и Юлией Старшей, она за Пелигна действительно просила. Август, как мне потом рассказали, сильно разгневался на Назона и собирался уже тогда отправить его в изгнание, причем с поражением в правах и с конфискацией части имущества. Но Ливии удалось уговорить мужа сначала встретиться с Овидием, затем простить несчастного поэта под ее, Ливии, ручательство.

Самому Вардию пришлось покинуть Рим, как мне объяснили, по двум причинам. Во-первых, чтобы на него не пали подозрения в сотрудничестве с Ливией, как они пали на Секста Помпея, освобожденного от наказания. А во-вторых…

(2) Вторая причина была весомее первой: Ливия, проверив в деле «милого Тутика» и уверенная в его верности, ибо в Риме у него оставался заложник, Публий Назон, отправила Гнея Тутикана в Гельвецию, в Новиодун, дабы он там «как паук, распустил широкую сеть, от Рима до Германии, от Галлии до Норика и Паннонии, и в эту сеть ловил туда-сюда летающих мух» (Сеяново выражение), то есть контролировал движение людей и сведений между столицей и легионами, в первую очередь, конечно, германскими.

Как я догадываюсь — именно догадываюсь, — здесь, в Новиодуне, Гней Тутикан сменил имя и стал Гнеем Эдием Вардием.

(3) В консульство Нервы и Аспрената, как мы знаем, Вардий вернулся в Рим. Зачем? Никто мне об этом не рассказывал, ни Север, ни Сеян. Корнелий Север утверждал, что в этом году Ливия начала тайную кампанию по устранению Юлии Младшей и Агриппы Постума. Сеян однажды так выразился: «на старого кругленького паучка захотели внимательнее посмотреть». Но кто именно захотел посмотреть и в какой связи? Был ли он, Вардий, привлечен к охоте на Постума и на старшую внучку дряхлеющего Августа? Хотелось бы думать, что не был. Хотя, как мы с тобой видели, Назон его будто в чем-то подозревал и первое время избегал с ним встречаться. И лишь потом, когда, по описаниям Вардия, поэта «обуял Ультор», не выдержал и стал исповедоваться в своей болезненной страсти…Кому еще из своих друзей он мог в этом признаться?

В любом случае, когда принималось решение об изгнании Юлии Младшей и Постума, Вардия в Риме давно уже не было. Не он, а кто-то другой «заложил» брата с сестричкой.

Почему и на этот раз Ливия не заступилась за Назона? Потому что Вардия не был в Риме и он ее не просил? Потому что побоялась прогневать уже сильно больного и без того гневного на своих родственников мужа? Или вовсе не собиралась заступаться?…Как убеждал меня Корнелий Север, Овидий в Ливиной комбинации по устранению Постума и Юлии играл чуть ли не главную роль.

(4) Назона отправили в Томы, откуда он уже не вернулся. А наш «милый Тутик» еще старательнее стал трудиться сначала на Ливию, потом на Ливию и на Сеяна, которые уже объединили усилия и все свои связи напрягли, выдвигая вперед Тиберия и правдами и неправдами задвигая оставшихся конкурентов, в первую очередь Германика и Агриппину, вторую внучку принцепса. Германик в те годы почти постоянно находился на Рейне…А кто у нас следил за связями Рима с германскими легионами?

Немудрено, что в Новиодуне Гней Эдий Вардий был самым влиятельным человеком. С его-то «паучьей сетью», с его связями ему действительно ничего не стоило вернуть нам с Лусеной дом в Испании, взять опеку над сыном «предателя Отечества», отправить его служить в элитную часть германской армии, в конную разведку!

V. Кстати, когда я прибыл в Августу Раурику, разыскал Педона Альбинована, вручил ему Вардиевы дощечки и, как было мне велено, передал ему устный привет от моего благодетеля, этот Педон, внимательно прочтя послание, еще внимательнее на меня посмотрел и сказал безразличным голосом:

— Ты что-то путаешь, юноша. Никакого Гнея Эдия я не знаю. А тем более Вардия.

Мне так хотелось спросить: «А Гнея Тутикана тоже не знаешь?» Но, вовремя вспомнив о трех правилах, которые мне предписал мой опекун, ничем своего удивления не выразил, вообще никаких чувств не проявил на лице. Я хотел промолчать. Но понял, что в данной ситуации мне что-то нужно сказать. И сказал, опустив голову:

— Извини.

— Бывает, — ответил мне Педон, начальник конных разведчиков.

VI. Они, конечно же, были знакомы, Педон и Вардий. Они, как мы помним, оба входили в «аморию» Кузнечика-Голубка-Пелигна. Они и после его ссылки — и особенно после смерти Августа — должны были поддерживать между собой отношения, так как оба работали на Сеяна и были в одной цепочке его агентов. Эта цепочка, между прочим, назвалась не «германской», а «гельветской». То есть можно допустить, что Вардий был в ней центральным звеном — «старый кругленький паучок»; ведь именно от паука обычно расходится паутина, и эта паутина с центром в Новиодуне очень удобно связывала Германию с Римом и Галлию с Нориком и Иллириком.

Мне не удалось узнать наверняка, но я могу предположить, что и «Рыбак» — помнишь? тот загадочный галльский друид, который лечил меня от заикания (см. «Детство Понтия Пилата», главы 12–14) — он, Гвидген-Гвернген-Гатуатер, тоже был знаком с Гнеем Эдием и был частью цепочки, или паутины.

Когда я еще служил в конной разведке Германика, я стал догадываться, что Рыбак, прогоняя меня от себя, замолвил обо мне словечко не только нашему новому хозяину-гельвету, но и пауку — Эдию Вардию. А тот два года оплетал меня своими увлекательными рассказами вроде бы о любви и о влюбленном поэте, а, в сущности, о Риме, о великом правителе Августе, о добродетельной и милостивой Ливии, о развратной Юлии Старшей, о ее муже Тиберии, который из-за нее претерпел такие страдания, но не пал духом, вернулся в Рим и во власть: стал сначала законным преемником принцепса, а затем — главой Великой Империи и Властителем мира.

Так меня подготовив, привив мне вкус к историческим сочинениям, подробно ознакомив с творчеством лучших римских поэтов — Катулла, Вергилия, Горация, Тибулла, Проперция и, прежде всего, Публия Овидия Назона, — Вардий передал меня Педону Альбиновану. И тот, не допуская меня в опасные сражения, обучал меня хитрым приемам конной разведки и заодно наставлял меня в философии, главным образом в том, что я теперь именую «практическим пифагореизмом»… Когда я гостил у тебя в Египте, я пытался рассказать тебе, Луций, об этой, как говорят греки, «психотехнике». Но ты, как всегда, невнимательно меня слушал. Ты, милый Сенека, излагал мне свои собственные взгляды на людей, на жизнь и на мир. Прочее тебя мало интересовало. Настолько мало, что ты несколько раз меня спрашивал, где я теперь служу. И хотя я несколько раз повторял, что назначен префектом Иудеи, ты через некоторое время забывал и снова спрашивал… Или ты прикидывался? Хотел показать, что никакие должности тебя не волнуют и ты как смотрел в вечность, так и продолжаешь в нее смотреть?..

Но я сейчас не об этом. Ты меня сбил моими египетскими воспоминаниями о тебе… Я о том, что к Элию Сеяну, всемогущему префекту претория, я попал уже искушенным и в навыках армейской разведки, и в знании философов и поэтов, и в том, чему меня «Рыбак» научил — в умении видеть невидимое, слышать неслышное, мысли чужие читать и о скрытых чувствах догадываться. Элий Сеян потому и привлек меня к себе, что я не только от природы обладал талантами разведчика, но, как у нас говорят, прошел подготовку… Выходит, я еще в юности, а может быть, в детстве попал в паутину. И из меня стали выращивать паука, который теперь сам плетет сети и ловит в них жертвы…

VII. Ловкий паук — в том смысле, что многих и многое ловит — такой паук не должен быть похож на паука. Гвидген поэтому был рыбаком и друидом. Педон, с помощью собственной паутинки, своих тайных агентов, следивший за Германиком и собиравший о нем информацию, при этом был его самым доверенным лицом и возглавлял его, Германика, конную разведку, поставляя ему ценные сведения о передвижениях германских орд, о происках и засадах противника. Когда же Германик через несколько лет погиб в Сирии — Педон за ним и в Сирию отправился, чтобы ни на шаг не отлучаться, — когда Германика не стало — не будем сейчас вдаваться в подробности его смерти, — Педон вернулся в Рим и открыл философскую школу, по своему направлению пифагорейскую, то есть предосудительную с точки зрения власти и, стало быть, привлекающую к себе… ну да, «мух, которые летают туда-сюда».

Гней Эдий Вардий, как мы с тобой видели, объявил себя «амурологом», посвятил себя Венере и амурам, создал своеобразную теорию Любви и, несмотря на преклонный свой возраст, не брезговал, так сказать, и практикой. Но как я у Педона уже начал догадываться, а, поступив на службу в преторию, выяснил наверняка, «прокураторы удовольствия» Гнея Эдия были его секретными сотрудниками; с женщинами, которых ему поставляли, Вардию передавалась тайная информация… Помнишь Каллисто, его фалию, которая любой облик могла принять? (см. 24, III). Так вот, как у нас в Службе говорят, она была его главной связной.

VIII. Вардий своим учителем называл Назона. Но, когда я потом попал к Педону и тот, подвергнув меня долгой и строгой проверке, стал посвящать в тайны «практического пифагорейства», мой новый наставник, представь себе, стал объяснять, что в «Тайное Учение» его посвятил не кто иной, как Публий Назон.

Когда же, отслужив в армии и дождавшись декрета о полном восстановлении моих гражданских прав, я прибыл в Рим и после долгих мытарств получил место секретаря у почтенного сенатора Корнелия Севера, тот тоже объявил себя другом Овидия, и к тому же ближайшим.

И все они — Вардий, Педон, Север, а потом великий и страшный Элий Сеян, когда он взял меня к себе на работу в преторию, — все они так по-разному описывали Овидия Назона, что мне часто казалось, что они имеют в виду совершенно разных людей. У Вардия он был Великим Любовником. У Педона — философом-пифагорейцем, которого, кстати сказать, сам Альбинован никогда не называл по имени, а именовал «Амиком». Север убеждал меня в том, что Публий — он так его предпочитал называть, изредка Овидием и никогда Назоном — Публий де тайно возглавил интеллектуальную оппозицию Августовой культурной политике и якобы за это был сослан в Томы, по наущению Ливии, которая его ненавидела пуще, чем Юлию Старшую и ее детишек!

Все трое, Вардий, Педон и Север, не то чтобы пренебрежительно относились к творчеству Пелигна-Амика-Публия, но ставили его стихотворный дар как бы на второе место, воспевая другие его таланты, — каждый на одном таланте сосредоточивался: любовном, или философском, или политическом.

И лишь Сеян, как я уже, кажется, вспоминал, однажды обронил: «Он был величайшим нашим поэтом, Публий Овидий Назон… За это его и сослали»…

IX. Так вот, дорогой Луций, я не совсем уверен в том, что Вардиев Пелигн — это Назон. Я не уверен, что реальный Публий страдал такой противоречивой любвеобильностью и совершал бесконечные амурные подвиги. И я совсем не уверен, что поэму о странствиях Венеры сочинил Овидий. Не тот стиль, и ритм не тот. «Пелигн» мог сочинить. И, значит, перед нами сочинение самого «Лысого Купидона», Гнея Эдия Вардия?

Поэмка, надо сказать, любопытная. Девять разных амуров. Но… Вардий мне сначала пересказал, а потом дал прочесть в стихах лишь о Фатуме, Фанете, Приапе, Протее, Фаэтоне, Гимене, Ульторе, Элизии Летее… да, о восьми… А кто девятый, последний? Вардий, помнится, сказал, что мне о нем еще рано рассказывать. Но последнюю «станцию» назвал — Рим…

Какой Амур может родиться в Риме?…Вардий мне его так и не назвал. Я тебе сейчас сам его назову: это — Амур Власти, Потестат или Доминат, оба прозванья подходят. И воистину, он только в Риме мог появиться на свет! И истинно, истинно говорю тебе: чтобы получить вдохновение от этого Властного Амура, надо сперва через восьмого амура пройти, Летея Элизия, и всю свою прежнюю любовь — к женщинам, к родственникам, к детям, к людям вообще — забвенью и смерти предать, самому заглянуть смерти в лицо и ее не страшиться. Ибо, вслед за Великой Богиней вступив в Рим и во власть, ничего и никого, кроме нее, Домины, любить уж нельзя; все другие любови надо в себе истребить!

Ну вот: вспоминал-вспоминал и додумался…Кто-то мудрый сказал: «Лучшая часть таланта складывается из воспоминаний». Не ты ли сказал, Сенека?.. Целый день вспоминал, но вспомнил лишь детство и юность… Но у меня еще несколько дней осталось. Постараюсь выкроить время и продолжить воспоминания в поисках… Чего?…«Лучшей части таланта»?.. До еврейского главного праздника еще несколько дней остается. Я после их «Пасхи» начну действовать.

А теперь прощай, Луций. Наконец-то пришел…пришел «этот человек», которого я целый день дожидаюсь.

Он мне сообщает, что начальник моей стражи, Корнелий Максим, ни с кем из «нехороших людей» не встречался. Значит, пока хранит мне верность и пока не предал.

— Но ты продолжай за ним следить, — говорю я. — Ты глаз с него не спускай.

— Я его тень, — отвечает мне человек. — Я к тебе пришел, потому что он лег спать и погасил светильник. Без светильника тени нет.

— Но скоро ведь полнолуние, — возражаю я.

— У двери его стережет другая тень. Не тревожься, — отвечает мне человек.

— Послушай, я забыл, сегодня какой день? — спрашиваю я. И человек мне в ответ:

— По-нашему до захода солнца был вторник. Но солнце давно село. Значит, наступила среда.

Приложение

Приложение 1. Странствия Венеры. Окончание[2]

Шестая станция Венера Диона

Мы остановились напротив весьма странного монумента. Он являл собой кучу булыжников, скрепленных железными цепями.

Лицо у Вардия стало скучным, и скучным голосом Гней Эдий продолжал свой рассказ:

XXIV. — Афины в ту пору назывались Кекропией. Правил Кекропией царь Эгей. Он был бездетным и слезно молил Венеру Уранию подарить ему наследника. Венера снизошла к его просьбам, и от Эфры у Эгея родился сын Тезей. Знаешь такого?.. Вижу, что знаешь… Но сыном Нептуна он не был. Всё это сказки…

Радости в народе не было конца. В Кекропии, на скале Эрехтея, которая ныне называется Акрополем, люди возвели храм Венере и поклонялись ей не только как Урании — богине неба, но как богине моря, богине рождения и богине судьбы. Вспомнили даже древнее ее имя — Афродита, учредили праздники и творили ей гекатомбы.

Когда Тезей возмужал, случилось ему отправиться на Крит, в царство Миноса, для борьбы с Минотавром. Венера ему покровительствовала, поплыла вместе с героем, влюбила в него царскую дочь Ариадну названную в честь нее, критской морской Афродиты, Венеры Венеты.

После этого подвига Тезея слава Урании еще больше возросла.

Но Эгей, как ты знаешь, покончил с собой. Тезей же отправился на север к реке Фермодонту и, против воли Венеры, сошелся с амазонкой Антиопой, от которой родил себе сына Ипполита.

Антиопа не ценила Венеру, поклонялась варварской богине Артемиде Преследовательнице (не путать ее с нашей Дианой), привезла в Кекропию деревянное изображение Охотницы (другое название этой богини) и поставила перед храмом Урании на скале Эрехтея.

Урания всё терпела и Антиопу не трогала. Убили ее другие амазонки, которые пошли войной на Кекропию. Тезей женился на Федре и с прежней преданностью стал почитать Венеру Уранию. Но сын его Ипполит, скорбя об умершей матери, кроме злосчастной Охотницы, никаких других богов не признавал.

— Не знаю, что вам рассказывали в школе, — еще более скучным и обиженным тоном продолжал Эдий Вардий, — но злобные греки — и в первую голову богохульный Еврипид — сильно преувеличили вину Венеры в трагедии Ипполита. Гибели юноши она не желала, а лишь хотела показать упрямому Ипполиту, насколько ее власть, власть небесной богини, сильнее власти какой-то волчьей нимфы, насколько любовь могущественнее охоты и травли. Ясным и свежим утром по поручению Венеры ее сын Фаэтон пустил солнечную стрелу в сердце критянки Федры, и та воспылала любовью к своему пасынку. Другая солнечная стрела должна была поразить Ипполита. Но тот на беду свою охотился на Акрокоринфе и там повстречался с братом Фаэтона — Гелием, антиамуром, который, без ведома Венеры, наделил Ипполита безразличием к женщинам и страхом перед любовью…

Федра, как ты знаешь, повесилась, не вынеся позора безответной любви. Ипполита погубил мстящий Венере злопамятный Нептун. Венера постаралась исправить оплошность и упросила Эскулапа воскресить Ипполита и спрятать его в Италии.

Но ситуацией решила воспользоваться Гера-Юнона.

Она уже успела стать законной женой Юпитера, но ревновала его ко многим богиням, и прежде других — к Венере. Волоокая Юнона завидовала небесной красоте прекрасной Урании и той чести, которой та пользовалась в Кекропии и ее окрестностях. Юнона ненавидела Венеру за ту помощь, которую та посредством своих сыновей оказывала великим героям: Персею и Язону, Тезею и особенно — Геркулесу.

XXV. В начале месяца секстилия по требованию злокозненной Юноны был созван совет богов. Юнона на нем выступила, рассказала о самоубийстве Федры и гибели Ипполита, обвинила в трагедии Венеру и потребовала либо примерно наказать ее, либо выдать замуж, дабы «от праздности и безделья она не развращала царей и героев» — так она выразилась.

Юнону поддержали злошумный Нептун и ревниво-обиженный Гелиос.

Юпитер, который с раннего детства благосклонно взирал на Венеру и часто прибегал к услугам Приапа и Протея, хотел было заступиться за Уранию. Но вспомнил о своем недавнем романе с Алкменой. И сказал: «Наказывать не будем. А выдать замуж — ну что же, пожалуй… Предлагаю в мужья Аполлона».

«Аполлон не подходит», — заявила Юнона.

«Почему? Он тоже красавец. Славная будет пара», — усмехнулся Юпитер. А Юнона в ответ:

«Потому что Венера — древняя богиня. Аполлон же по матери своей — низкого и подлого происхождения».

Царь богов нахмурился и хотел возразить. Но вспомнил о своем недавнем прелюбодеянии с Латоной, о незаконном рождении Аполлона. И, сердито тряхнув головой, утвердил:

«Хорошо. Сама решай, за кого ее выдать».

«Уж я-то решу, будь спокоен», — усмехнулась Юнона.

И выдала прекрасную Уранию за своего сына от Юпитера — добродетельного, трудолюбивого, но сутулого, хромоногого и уродливого лицом Вулкана…

Бедная Урания!

  • Она постаралась и мак растереть с молоком белоснежным,
  • Не позабыла про мед, выжав из сотов его:
  • Ибо когда отвели Венеру к постылому мужу,
  • Это она испила, ставши супругой, питье…

Тошно было красавице в объятиях урода. Но противиться коллективной воле богов Венера не посмела.

Ей и имя пришлось теперь изменить. Ибо ту, которую, пыхтя и потея, трудолюбиво мнет и старательно пашет кузнец закоптелый, — разве можно такую богиню называть Небесной?!.. Отныне она стала Дионой, что в переводе с древнего языка пеласгов означает «просто богиня».

XXVI. От их соития произошел Гимен — амур, соединяющий в браки. Что бы о нем ни пели в эпиталамах, он такой же уродец, как его отец. Голова у него лысая и похожая на луковицу, спина горбатая, плечи мощные, но покатые, ноги кривые и разнодлинные. Поэтому на голове он всегда носит войлочную шапку, а тело драпирует в длинное белое платье, дабы скрыть изъяны своей фигуры. И старается поменьше ходить и почаще возлежать на брачном ложе.

  • Пусть летит на трепещущих крыльях
  • И золотые несет брачные цепи Амур…

Врет Тибулл! Нет у Гимена крыльев.

Узы его — железные цепи супружества, которыми мужчин приковывают к женщинам, а женщин — к мужчинам, наподобие тех, которые ты видишь на этом памятнике.

Пламя его — огонь на кухне, на котором варят кашу и жарят рыбу.

Стрел у него нет. А есть камни злых слов и булыжники мстительных дел, которыми в минуты ссор и размолвок супруги швыряют друг в друга.

Такой вот сыночек родился у «просто богини» Дионы от Вулкана-Гефеста.

А то, что некоторые поэты его восхваляют, так это они отдают дань Музам — новым прислужницам Венеры, которых приставили к ней на скале Эрехтея, после того как выдали замуж.

Но и тут путаются и врут поэты. Во-первых, те Музы лишь делали вид, что служат Венере, а на самом деле следили за ней и доносили о ее поведении царице Юноне. Во-вторых, то были древние Музы Мелета («опытность»), Мнема («память») и Аойда («песня»), и к нынешним Музам они никакого отношения не имеют. В-третьих, поэзия, которая родилась тогда вокруг Дионы и Гимена, была исключительно брачной, эпиталамической, и к разряду возвышенной поэзии ее никак нельзя отнести…

Вардий замолчал, с тоской во взоре созерцая булыжники и цепи. Но вдруг глаза его вспыхнули каким-то почти красным огнем. И взмахивая перед собой руками, брызгая слюной, то возвышая, то понижая голос, Гней Эдий Вардий заговорил-закричал:

XXVII. — Именно тут явился Марс! Он был великолепен! Стройный, высокий, дерзкий, неистовый!..Он тоже был сыном Юпитера и Юноны и изредка посещал своих родителей, наведывался на Олимп, а оттуда налетал в Кекропию, навещая своего братца Вулкана, который ковал для него мечи и копья, чеканил щиты, выделывал доспехи… Венера влюбилась в него с первого взгляда!.. Никто не любил его за его кровожадность, за грубое пьянство, за вечные войны, в которых Марс сражался то за одних, то за других, испытывая жгучую радость при виде разграбленных городов и убивающих друг друга людей. Лишь Эрида и Гадес относились к нему благосклонно: Эрида — потому, что была его сестрой и богиней раздоров; Гадесу же — новому богу подземного царства — нравилось, когда к нему во владения прибывали отважные молодые воины, погибшие в марсовых битвах… Едва увидев этого дикого и яростного бога, Венера воспылала страстью и призывно улыбнулась Марсу той самой улыбкой, от которой тотчас светится небо. Но Марс, увлеченный своим великолепием в новых доспехах, на небо не взглянул и даже не заметил Венеры!..В следующий раз, когда он явился, Венера встретила его в том божественном ожерелье, которое даже каменные сердца разбивает и покоряет. Но Марс тогда прилетал за щитом и, разглядывая щит, ни малейшего внимания на ожерелье не обратил!..Тогда, в третий раз, Венера подвязала свои одежды поясом Фавония. Помнишь?

  • Все обаяния в нем заключались;
  • В нем и любовь и желания, шепот любви, изъясненья…

Пояса Марс не мог не заметить. И яростно вскричал:

«Брат! Какая у тебя сногсшибательная девка!»

«Это не девка, а моя жена — Диона, — миролюбиво поправил его Вулкан и посоветовал: — Женись. Такую же найдем тебе. Может, наконец, уймешься».

«Найди. Женюсь», — мрачно ухмыльнулся Марс. А на следующее утро, когда Вулкан отправился в свою кузню на Лемнос, выгнал из братнего дома Муз с младенцем Гименом и овладел Венерой с такой яростью, с которой обычно начинал самые крупные и самые кровавые свои битвы!

Вардий перестал кричать и плеваться и чуть ли не шепотом продолжал:

— Тибулл нам рассказывает:

  • Учит она, как скользнуть украдкой с мягкого ложа,
  • Учит она, как ногой на пол беззвучно ступить;
  • Учит она красноречью кивков незаметных при муже,
  • Учит искусству скрывать нежные в знаках слова… —

так Венера до сих пор обучает наших женщин. И этим искусством великолепно владела, когда тайно встречалась с Марсом то в Кекропии, то на Эвбее, то во Фракии. Никто не догадывался об их связи…

Но от Солнца куда ты скроешься?

Вардий перестал шептать и вновь заговорил скучным голосом, С потухшим ВЗГЛЯДОМ:

— Вы в школе читали «Одиссею»?.. Ну так ты знаешь. Когда однажды влюбленные слишком долго задержались в постели, вставший из-за горизонта Гелиос подглядел их свидание и тут же обо всем ревниво поведал Вулкану. Тот выковал тонкую, как паутина, но удивительно прочную бронзовую сеть, которую незаметно прикрепил к подножью кровати своей жены. И удалился на Лемнос, объявив, что уезжает надолго. Естественно, Венера тут же кликнула Марса. Оба радостно и свободно предались любви. А утром обнаружили, что лежат опутанные сетью — голые и пойманные, как беспечные птицы или глупые рыбы.

Вулкан вернулся и тут же созвал богов, чтобы показать, как его бесчестят жена и родной брат.

Богини целомудренно остались дома. А боги пришли и потешались, хохоча тем хохотом, который теперь называют «гомерическим». Не смеялся только Меркурий, который, глядя на обнаженную Венеру, тихо признался Аполлону, что он с удовольствием оказался бы на месте Марса, будь сетей хоть втрое больше, и пусть все боги и даже богини хохочут и издеваются.

XXVIII. — Гомер дальше неточно передает. Но я тебе расскажу, — продолжал Вардий, и голос его по мере того, как он говорил, становился уже не скучным, а раздраженным: — С той поры в Кекропии стали еще сильнее унижать Венеру. Когда у нее родилась дочь Гармония, девочку объявили незаконнорожденной и выселили из Кекропии в Беотию, в семивратные Фивы. Мальчик Гимен сам бросил мать и в окружении Муз поселился на горе Геликон.

Царь Тезей перестал чтить Венеру и стал поклоняться новой богине — мужеподобной Афине-Минерве, которая только что родилась якобы из головы Зевса-Юпитера. Сначала ради этой Афины он учредил праздник, назвав его «днем объединения». Затем в ее честь переименовал город, так что Кекропия отныне стала называться Афинами. А следом за этим изгнал Венеру со скалы Эрехтея на рынок, а в храме ее на акрополе поселил новоявленную Минерву и всех афинян заставил ей поклоняться.

Чтобы еще больше унизить Венеру ее и имени «Диона» лишили. Брачной богиней объявили Геру-Юнону а нашу Венеру стали называть Афродитой Пандемией, то есть Всенародной и Пошлой.

Не вынесла этих оскорблений прекрасная Венера и бежала из Афин.

Помнишь, у Вергилия?

  • Мать явилась ему навстречу из леса густого,
  • Девы обличье приняв, надев оружие девы, —
  • Или спартанки…

Так, приняв облик смертной женщины, на утлом корабле Венера отправилась сначала во Фракию, а оттуда, через Геллеспонт, перебралась в Трою.

Ей верно служили и сопутствовали две Нереиды: Фетида и Эвринома. Амфитрита ей не содействовала, так как к этому времени уже успела стать супругой Нептуна.

Седьмая станция Венера Оффенда

Мы перешли к следующей «станции», то есть, еще далее продвинувшись вверх по аллее, остановились возле бронзовой статуи. Статуя являла собой крылатого и улыбчивого Амура, с колчаном за спиной, с луком в руках и с двумя стрелами, одну из которых он уже наложил на тетиву, а другую держал, прижав к груди подбородком.

XXIX. — Это Ультор, — неожиданно радостным голосом пояснил Вардий, — седьмой амур или эрот, которого Венера зачала во Фракии, выносила на Херсонесе и родила в Троаде в начале седьмого месяца — сентября.

В нем всё — обман и засада. Видишь, лицо его улыбается. Но Тибулл догадался:

  • Вечно, желая завлечь, ты с улыбкою ласковой взглянешь,
  • Но обернешься затем мрачным и злобным, Амур!

Зверским становится его лицо, когда он начинает на тебя охотиться.

Кудри выглядят светлыми, мягкими и нежными. На самом же деле волосы у него темные, прямые и очень жесткие.

Крылья кажутся аккуратными и волнистыми. Но Пелигн недавно увидел:

  • Встал предо мною Амур с лицом, искаженным печалью,
  • Перья растрепанных крыл видел воочию я.

На статуе он обнажен. Но к жертвам своим отправляется в кроваво-красном облачении. Ибо, рожденный от воинственного Марса и обиженной Венеры, это амур-мститель.

Почти все поэты называют его жестоким и мятежным. Еще Катулл обличил его злотворную природу:

  • Ты, о безжалостный бог, поражающий сердце безумьем…

Вардий вытянул вперед указательный палец, ткнул мне им сначала в сердце, потом в лоб и еще радостнее продолжал:

— Сети его — волокна кровоточащих нервов.

Огонь, которым он поражает, — «тайное, отравленное пламя», как назвал его Вергилий.

Лук у него — не рогатка, как у Приапа, и не вихревая праща, из которой Фаэтон пускает свои солнечные стрелы. У Ультора настоящий, изогнутый лук из рога гиперборейского оленя. И жгучие стрелы, если верить Горацию, он точит на кровавом бруске.

Любовь его — пытка, огненная и мучительная. Но пытка эта чем дольше продолжается и чем больше отнимает у тебя силы, тем сладостнее и вожделеннее становится. Тибулл это однажды испытал и воспел:

  • Израненный, год уж лежу я,
  • Сам раздуваю болезнь, — муки отрада моя.

Любовь эта сводит с ума. Но ей невозможно сопротивляться, как можно противиться любви Приапа, Протея и даже Фаэтона. Ибо чем сильнее ты сопротивляешься Мстителю-Ультору… Нет, лучше пусть вместо меня говорит Пелигн:

  • Я замечал, что пламя сильней, коль факел колеблешь, —
  • А перестань колебать — и замирает огонь.
  • Так же Амур: сильней и свирепей он гонит строптивых,
  • Нежели тех, кто всегда служит покорно ему.

Прекрасно сказано! А мы с тобой добавим: Ультору недостаточно служить — с ним надо сходить с ума, отбрасывая благоразумие, отрекаясь от добродетели, попирая привычки, обычаи, законы!.. Потому что, если не отбросишь и не отречешься, Ультор еще сильнее будет тебя мучить и гнать!

Ибо Ультор — сам закон, приговор и возмездье! За те раны, то унижение, то святотатство, которые ты нанес и совершил в отношении Любви. И когда ты подчиняешься этому закону, когда склоняешься перед приговором и принимаешь возмездие, внутри тебя совершается жертвоприношение, ты проходишь очищение, возрождаешься к новой жизни и возвышаешься до новой судьбы!

Тут Гней Эдий Вардий насмешливо на меня глянул, проказливо ухмыльнулся и заговорил каким-то детским, визгливым и капризным голосочком:

XXX. — Едва этот мальчонка появился на свет, как тут же заявил мамаше: «Я не прощу тех обид, которые тебе нанесли. Для этого я родился». И, взмыв к небесам, подстрелил Гелиоса… Знаешь эту историю?.. Ну так я тебе расскажу: Гелиос так втрескался в нимфу Левкофоою, что вообще перестал смотреть на землю, — только на нимфу глядел, а та бегала от солнечного бога, как от козловонючего сатира.

Венера лишь укоризненно покачала головой, но ни слова не сказала сыночку. А тот полетел в Афины к Тезею и ранил его своей жгучей стрелой. Тезей влюбился в Елену. И сам знаешь, что из этого вышло… Не знаешь? Ну и не надо тебе знать…

Венера тогда помрачнела. А Ультор-амур объявил: «Сейчас полечу и проткну проклятую Юнону». — «Не надо, — сказала Венера. — Вот тебе яблоко. Передай своей тетке Эриде. Всех богов пригласили на свадьбу к Пелею и моей нереиде Фетиде. А ее не позвали. Эрида знает, что делать».

Помнишь, что было?.. Да, на этом золотом яблоке Эрида написала: «Прекраснейшей» и, по древнему обычаю, бросила им в невесту. И тотчас среди богинь вспыхнул раздор. Мудрая Минерва сказала: «Это яблоко не может принадлежать Фетиде, потому что она вышла замуж за смертного». Царственная Юнона изрекла: «Тебе, Минерва, оно также не может предназначаться, так как безмужняя дева не может быть самой прекрасной».

Отправились к Юпитеру. А тот утвердил, главой помавая: «В Трою ступайте к Парису. Ему поручаю решить сомнения ваши».

Ну а Парис, едва он узрел этот плод, разглядел в нем яблоко тех Гелиад, что когда-то служили Венере. И, рассердившись, воскликнул: «Зачем вы схватили чужое! Верните богине Венере то, что ей подарил Гелиос и чем лишь она право имеет владеть!»

Вновь переходя на прозу и понижая тон, Вардий заговорил коротко и несколько сбивчиво:

— Венера Париса отблагодарила. С ее помощью он соблазнил и похитил Елену. Началась Троянская война, в которой много обид потерпели Юнона и Минерва, Нептун и Вулкан, много погибло микенцев, аргосцев, спартанцев, афинян…

Она, Венера, опять изменилась. Прислуживали ей ныне Эриннии — богини мщения. И самые могущественные из них — Аллекто, Мегера и Тисифона, дочери Ночи. От этих Эринний родилась, между прочим, трагедия — мстительный, вычурный и невысокого качества род поэзии… Имя тоже пришлось поменять. Ахейцы прозвали Венеру Андрофоной («Мужеубийца»), троянцы — Стратоникидой, потому что они верили, что именно она приносит им победы в бою. Некоторые римляне называют ее, как и ее сына, Мстительницей. Но мне больше по душе имя Оффенда, Венера Обиженная…

Вардий замолчал. Потом пристально глянул мне в глаза и сказал почти шепотом:

XXXI. — Туг, в Троаде, на горе Иде, произошло событие, пожалуй, самое великое в истории человечества. Дело было еще до начала Троянской войны.

  • Мать как-то раз целовал мальчуган, опоясанный тулом,
  • И выступавшей стрелой ей нечаянно грудь поцарапал.
  • Ранена, сына рукой отстранила богиня; однако
  • Рана была глубока, обманулась сначала Венера.
  • Смертным пленилась богиня…

Влюбилась она в прекрасного Анхиза, царя дарданов и внука Ила. Однажды ночью, когда он спал в пастушьем шалаше на горе Иде, Венера посетила его в обличье фригийской принцессы, облаченной в ярко-красное одеяние, и возлегла с ним на ложе, устланное шкурами львов и медведей. Всю ночь над ними убаюкивающе жужжали пчелы… От этой любви у Венеры родился единственный из смертных сыновей, от крови которого произошли Юл Асканий, Ромул и Рем, божественный Юлий Цезарь и всесильный величеством Август…

— Не верь никому! — истошно вдруг закричал Гней Эдий и брызнул в меня слюной. — Если будут другое рассказывать, не верь и не смей никогда! Поранилась Венера не случайно, а по воле всемогущей Судьбы, которой сама была изначально и всегда заключала в себе свою судьбоносную сущность! В ту ночь, когда зачала Энея и грядущее мужество Рима, великое солнце вместе с нежной луной сияло над миром! И не Венера Обиженная, а Венера Родительница, Венера Морская, Венера Небесная вынашивала великий свой плод! И родив Энея, вскармливала его и воспитывала, прогнав от себя Анхиза, к которому с той первой, единственной ночи утратила всяческий интерес! То было не наказание от Юпитера, как утверждают некоторые невежды, а дар, бесценный дар людям и богам! Ибо кто больше Энея, Ромула, Цезаря и Августа своими бессмертными подвигами прославил и род людской, и великих богов во главе с Юпитером и Юноной! Кто больше их?! Я тебя спрашиваю!

— Никто, — поспешил твердо ответить я.

Гневно на меня взирая, Вардий вдруг мгновенно переменился в лице, растерянно ухмыльнулся, хихикнул и грустно проговорил:

— Ну да, ну да…

И продолжал спокойно рассказывать:

XXXII. — Но та древняя война, как ты знаешь, закончилась поражением троянцев. В Трое нельзя было больше оставаться. Поэтому вместе с Энеем, престарелым Анхизом и маленьким Юлом Асканием отправились на запад. Эней на кораблях поплыл, а Венера полетела на колеснице, запряженной белыми лебедями, которых ей подарил подружившийся с ней Аполлон… Родившийся, как ты знаешь, на Делосе, Аполлон тогда еще не успел обосноваться в Дельфах и пребывал в Малой Азии, в Дидимах, возле древнего Милета. К Венере он был благосклонен, но не желал портить отношений с ее тогдашним любовником Марсом и опасался стрел амура Ультора, от которых тоже однажды пострадал, влюбившись в Дафну… Но эта история лишняя для нашего рассказа…

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Что нужно, чтобы стать богатым человеком? Образование? Стартовый капитал? Влиятельные родственники? ...
После смерти матери надежды Александры Болтон на счастье рухнули: ради интересов семьи девушка отказ...
В книге представлена теория и практика по уфологической психологии. Книга предназначена для уфологов...
Как составить точный психологический портрет сразу после знакомства с человеком? Что может рассказат...
Что такое КВН? Ответ на этот вопрос знают не только в России, но и в любой точке мира, где есть русс...
Перед вами книга по истории Петербурга на одном из самых важных этапов его развития – во времена Ека...