Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 3 Коллектив авторов

Положение Туниса в начале XVI в.

В последней четверти XV – начале XVI в. Тунис вступил в полосу кризиса. Держава Хафсидов, с XIII столетия объединявшая среднюю и восточную части Магриба, резко ослабла. После смерти султана Османа (1488 г.) в Тунисе в течение шести лет сменилось четыре правителя. Попытки же нового султана Абу Абдаллаха Мухаммеда V (1494–1526 гг.) навязать свою власть бедуинским племенам обернулись для Хафсидов сокрушительным поражением. Своеволие армии, мятежи бедуинов и соперничество дворцовых клик привели к распаду хафсидского государства на множество удельных княжеств, племенных территорий и городских пиратских республик. Бизерта, остров Джерба и другие базы корсарского промысла выступали в лучшем случае как своевольные вассалы султана. На свой страх и риск они снаряжали военно-морские экспедиции против христианских Испании, Франции, Италии. Особенный размах пиратство, освященное флагом «священной войны» (джихада), получило в конце XV в., когда испанские войска уничтожили последний оплот ислама на Пиренейском полуострове – Гранадский эмират (1492 г.) и с новой силой продолжили изгнание арабов из Испании. В результате бурных событий конца XV – начала XVI в. Тунис не только лишился единой государственной воли и превратился в пеструю политическую мозаику, но и оказался на острие политических интересов крупнейших держав Средиземноморья того времени – Испании и Османской империи.

Турецко-испанская борьба за Тунис

Широкомасштабное вмешательство в магрибинские дела, развернутое королем Арагона Фердинандом II в начале XVI в., поначалу затронуло Тунис лишь своим краем. Однако уже в 1511 г. испанцы предприняли попытку уничтожить убежища корсаров на Джербе, а в 20-х годах XVI в. порты Туниса становятся резервной базой для турецких пиратов, ведших отчаянную борьбу с испанцами и хафсидскими наместниками в соседнем Алжире. В эти годы лидер алжирских корсарских группировок Хайраддин Барбаросса укрепил свои позиции в Среднем Магрибе и обратил свои планы на захват восточного магрибинского побережья. В Тунисе у него было немало сторонников, в основном среди мусульманского духовенства, крестьян и городских низов. В то же время новый хафсидский султан Мулай Хасан (1526–1543 гг.), взошедший на свой шаткий престол при поддержке городских элит и чиновной знати, предпочитал лавировать между Испанией и Османской империей для сохранения своей власти.

Испано-турецкое противостояние в Тунисе приняло драматический оборот в середине 30-х годов XVI в., когда Хайраддин при помощи Стамбула и местных повстанцев совершил нападение на Тунис. В 1534 г. он взял Бизерту, Ла Гулетт (ныне Хальк-эль-Уэд) и после недолгого боя вступил в столицу. Султан Мулай Хасан вынужден был бежать на юг страны, откуда обратился за помощью к королю Испании и императору Священной римской империи Карлу V. Это предательство дела ислама окончательно похоронило последние останки авторитета Хафсидов среди тунисцев. Напротив, турецкие войска и корсарские флотилии представали в их глазах как силы, ведущие «священную войну» с неверными за истинный халифат. Вскоре Хайраддину удалось разместить свои гарнизоны в Кайруане и городах побережья.

Успехи турок в Тунисе обеспокоили католический Запад. Уже на следующий год Карл V снарядил огромный флот (более 400 кораблей) и высадил на тунисском побережье 30-тысячную армию, состоявшую из испанских, итальянских и немецких полков. В июле 1535 г. испанцы заняли Ла Гулетт, а затем Тунис и учинили в хафсидской столице резню, стоившую жизни трети ее населения. Мулай Хасан, вернувшийся на родину в обозе завоевателей, уже не владел ситуацией в стране. В августе он подписал договор о протекторате, который позволял испанцам беспрепятственно селиться, торговать и отправлять религиозный культ на территории Туниса.

Как показали последовавшие события, реванш над Барбароссой, вызвавший ликование христианского мира, на самом деле ничего не решал. Для Карла V завоевание Магриба казалось настолько рискованным предприятием, что он ограничился постройкой крепости в Ла Гулетт и предоставил Мулай Хасану самому заботиться о своей власти. Эта власть в 30-х – 40-х годах была чисто номинальной и распространялась только на территории, контролируемые испанцами. Народное неприятие правления Хафсидов и анархия в стране отдали южные и центральные районы Туниса под власть местных духовных лидеров (мурабитов) и вождей исламского братства Шаббийя, укрепившихся в Кайруане. Одна вспышка антииспанских беспорядков следовала за другой. Повстанцам содействовали остатки экспедиционного корпуса Хайраддина Барбароссы и экипажи турецких корсаров. Среди них особо прославился сподвижник Хайраддина – Доргут-ра’ис, создавший на восточном побережье Туниса повстанческое государство со столицей в Махдии.

В своих предприятиях Доргут пользовался полной поддержкой османских властей. Турецкие султаны той эпохи – Сулейман I и Мурад III – уделяли судьбе Туниса серьезное внимание. Дело в том, что это небольшое владение не только отделяло западную акваторию Средиземного моря (где господствовала католическая Испания) от восточной (находившейся под властью Османской империи), но и как бы вклинивалось между двумя бастионами турок, находившимися в Алжире и Триполи. Поэтому обладание Тунисом давало возможность закрепиться на морских путях Западного Средиземноморья и держать в напряжении торговлю противника.

Военно-морская поддержка Османской империи позволяла Доргуту уверенно чувствовать себя в течение двух десятилетий соперничества с испанцами. В конце 1550-х годов он смог объединить южную и центральную части Туниса, и только его гибель при осаде турками Мальты (1565 г.) приостановила тунисский джихад. Дело Доргута продолжил турецкий глава (бейлербей) Алжира Ульдж Али – итальянец, принявший ислам. Отбросив слабые хафсидские ополчения от тунисской столицы, он в 1569 г. укрепился в ней, оставив в руках испанцев только крепость Ла Гулетт.

Казалось бы, ничто уже не могло помешать объявлению Туниса провинцией (эйалетом) Османской империи. Однако перипетии морской войны смешали планы Стамбула. В 1571 г. флот Антитурецкой лиги, объединившей Испанию, Папскую область и Венецию, нанес туркам сокрушительное морское поражение при Лепанто. Ответом Османской империи стал захват Кипра, принадлежавшего Венеции (1572 г.). «Встречный ход» испанцев был сделан в Тунисе: в октябре 1573 г. победитель турок при Лепанто Хуан Австрийский неожиданно подступил к городу Тунис и взял его почти без борьбы, возведя на престол последнего хафсидского султана Мулай Мухаммеда (1573–1574 гг.). Вести из Африки побудили Стамбул поставить точку в долгой изнурительной борьбе. В июле 1574 г. огромный флот из 320 кораблей высадил в Тунисе 40-тысячную турецкую армию под командованием Синан-паши. Ожесточенное сопротивление испанцев в столице и Ла Гулетт дорого обошлось туркам, однако в сентябре битва за город Тунис завершилась их полным триумфом, положившим конец династии Хафсидов и испанскому господству в стране.

Смутное время в Тунисе

Победа турок установила в Тунисе османские политические порядки. Вся полнота власти формально была сосредоточена в руках официального наместника султана (паши) и верховного мусульманского судьи (кади). Они управляли страной совместно с военно-политическим коллегиальным органом (диваном), в состав которого входили высшие военачальники и мусульманские духовные лица (алимы). Власть паши основывалась на военной силе янычарского войска (оджака), набираемого сначала из турок, а позже из левантинцев (выходцев из Восточного Средиземноморья). Немалую роль в политической иерархии Туниса играли офицеры османского флота, корпорация пиратских капитанов, а также привилегированные военные формирования из числа тунисских племен, на которые турки возложили сбор налогов с остальной части населения.

Первоначально ведущее положение во внутренней политике Туниса занимали янычары. Уже в первые годы турецкого правления янычарский оджак показал свою силу и амбиции в ходе демократического военного переворота 1590 г. В этом году верхушка эйалета была свергнута за злоупотребления властью, а к власти пришло янычарское правительство из 40 низших офицеров (деев). Неудобство коллективного правления (каждый дей в равной степени обладал политическими полномочиями и правами, в том числе правом вето) привело к тому, что в 1594 г. из среды деев был избран один, сосредоточивший всю полноту власти. Очень скоро деи установили режим единоличного пожизненного правления. Диван при них превратился в совещательное собрание, а роль паши была низведена до представительских функций. Реальными властителями Туниса в эту эпоху были два приближенных дея: начальник флота (капудан) и командующий местными племенными ополчениями (бей).

На протяжении всего XVII столетия в политической жизни Туниса развивались две тенденции: падение авторитета и политических возможностей османских пашей и непрестанное усиление могущества беев в ущерб власти деев.

Политическое значение должности паши в Тунисе оказалось предопределено ее временным характером и эфемерностью приданных ей полномочий. Среди янычар и корсаров Туниса к этому времени сложились крепкие традиции корпоративной сплоченности. Временный чиновник-паша, присылаемый на несколько лет из Стамбула, не мог иметь никакой реальной опоры в провинции, кроме янычар. В силу этого показные почести, сопровождавшие пребывание посланца султанского правительства (Порты) в Тунисе, сочетались с полным пренебрежением деев к его мнению или требованиям в реальной политической жизни. Поскольку Стамбул с трудом мог контролировать свои отдаленные африканские провинции (эйалеты), Порте приходилось мириться со своеволием янычар и пиратов, а вновь назначаемые паши все более стремились не к совершенствованию управления Тунисом и укреплению своей власти, а к достижению личной безопасности и к обогащению.

Возвышение же беев было связано как с тем, что они управляли племенами и были непосредственно связаны с местной арабской знатью, так и с тем, что в их руках сосредоточивались крупные налоговые ресурсы. В целом на протяжении XVII в. роль собственно тунисского элемента в государственной и общественной жизни заметно возросла. Тунисский янычарский оджак, состоявший из турок и левантинцев, быстро арабизировался, усваивая язык, бытовые привычки и образ жизни коренного населения. В итоге беи, опираясь на племенные ополчения, оттеснили деев от власти и взяли в свои руки командные рычаги государства. Уже второй бей Мурад Корсо (1612–1631 гг.) добился от дея права передать свою должность по наследству. После него влияние Мурадидов укрепилось, и в XVII в. тунисские беи выдвигались только из этого бейского «дома». Наследственность в передаче этой важной должности привела к тому, что беи стали управлять страной как настоящие самодержцы. В 1650 г. Мурадиды освободились от опеки дивана, и деи оказались лишь марионетками в их руках. Беи назначали и свергали деев по своему усмотрению, с успехом подавляя мятежи недовольных их произволом янычар.

Возрождение традиций местной государственности в XVII в. имело противоречивые последствия для судьбы Туниса. Поначалу оно привело только к неустойчивости власти и постоянным междоусобицам, особенно усилившимся в последней четверти столетия. В этот период представители дома Мурадидов столь сильно увлеклись военно-политической борьбой, что крайне ослабили оборону страны. Это дало алжирским соседям шанс вмешаться в дела Туниса. Неоднократные, хотя и эпизодические, налеты отрядов алжирских деев в 1681, 1694, 1700 гг. расшатали власть Мурадидов, которая рухнула в 1702 г. в результате военного заговора.

Заговорщики действовали главным образом в среде турецких конников (спахи) – ударной силы тунисской армии. Командир спахи Ибрахим аш-Шериф, устранив Мурадидов, сначала присвоил себе титул бея, а в 1704 г. войско добавило к его титулам и дейское достоинство. Порта, бессильная что-либо изменить в своей отдаленной провинции, дополнила торжество Ибрахима титулом паши. В итоге предприимчивый кавалерист объединил в своих руках функции бея, дея и паши. Он централизовал власть и фактически восстановил самостоятельное тунисское государство, которое лишь формально признавало покровительство Стамбула. Примечательно, что поражение Ибрахима в новой войне с Алжиром и Триполи в 1705 г. не изменило стремления тунисских правителей к созданию собственной монархии. Новый командир спахи Хусейн ибн Али успешно организовал отпор алжирцам, и в том же году население, знать и духовенство провозгласили его беем Туниса, позже признав за ним и право передачи власти. Таким образом, непрестанное присвоение беями различных прав и прерогатив в итоге привело к основанию в Тунисе наследственной монархии во главе с династией Хусейнидов, правившей до 1957 г.

Между тем, беспокойное «смутное время» в Тунисе все же не ввергло страну в ту анархию и кровавый передел власти, которые раздирали соседний Алжир. Тунисцы, еще с карфагенских времен привыкшие к действенной организации власти, постепенно заставили турецкую власть принять местные формы. Древняя Ифрикия – провинция старой цивилизации – ассимилировала новых пришельцев, которые мало-помалу сливались с местным населением и усваивали тунисский образ жизни. Тунис – город-космополит – принял в XVII в. не только турецких янычар, но и крупные потоки беженцев из Испании – евреев и андалусских мусульман, перешедших в христианство (морисков), нещадно изгонявшихся испанцами согласно королевским эдиктам 1609–1613 гг. Турки благосклонно отнеслись к андалусцам: только в одном городе Тунис нашли приют 80 тысяч беженцев. Кроме того, на севере Туниса андалусцы основали десятки благоустроенных городов и селений, пользовавшихся самоуправлением. Свойственные андалусцам высокая агрономическая культура, а также их ремесленные и торговые навыки помогли беям на протяжении XVII столетия оживить хозяйственную жизнь Туниса, возродить земледелие и ремесленное производство. Значение же пиратства для тунисской экономики никогда не было столь существенным, как в Алжире. Напротив, потребность в торговле и международных контактах заставляли беев ограничивать деятельность пиратов.

Хусейнидский Тунис в XVIII – начале XIX в.

Основатель династии Хусейн ибн Али с первых лет своего правления стремился к максимальной независимости от Османской империи. Упразднив в 1705 г. устаревший дейский титул и не особенно стремясь к получению статуса паши, новый тунисский глава почитал османского султана лишь как религиозного лидера (халифа) и признавал за ним только духовное верховенство над тунисскими мусульманами. Имя стамбульского падишаха упоминалось в пятничной молитве и чеканилось на тунисских монетах. Однако в остальном Хусейн и его преемники вели себя в тунисском эйалете Османов как на суверенной территории: самостоятельно проводили внешнюю и внутреннюю политику, заключали договоры с европейскими державами, имели свой флаг и герб. Более того, в Тунисе XVIII–XIX вв. отсутствовала турецкая администрация и не было гарнизонов османских войск. Тунис даже не платил дань Порте: обычно при вступлении на престол беи посылали в Стамбул посольства с дарами, которые сановники Порты считали данью, а тунисские беи – знаком внимания. В силу всех этих обстоятельств европейцы по праву называли Тунис (так же как Триполитанию и Алжир), «регенством» или даже «королевством», а его главу – «султаном».

Уже ранних Хусейнидов можно назвать не турецкой, а тунисской династией. Их основной общественной опорой были уже не янычары, утратившие в XVIII в. свое руководящее положение, а местная (тунисская и андалусская) знать и городские верхи. Особое положение при дворе Хусейнидов заняли также мамлюки, в основном уроженцы Кавказа. Из них комплектовалась личная гвардия бея, а наиболее способные из мамлюков занимали ключевые посты в армии и администрации. Вместе с тем, чувство тунисского партикуляризма и осознание обособленности Туниса, несомненно, возникло у Хусейнидов в обстановке постоянной внешней угрозы со стороны соседних африканских «регенств» и европейских государств. Поэтому, фактически выйдя из повиновения Порте, Хусейн ибн Али формально признавал себя ее подданным и отнюдь не собирался порывать с Османской империей – могущественнейшим мусульманским государством этой эпохи. Стамбул, со своей стороны, использовал это двойственное положение для того, чтобы время от времени вмешиваться в местные распри и, сообразно обстановке в Северной Африке, опосредованно проводить здесь свои военные и политические интересы.

Экономическое развитие Туниса в XVIII в. уже в большей степени опиралось на сельскохозяйственное производство и торговлю, нежели на доходы от пиратского промысла. Экспорт в Европу зерна, кож и фиников был настолько прибылен, что в Тунисе селилось много иностранных торговцев. Процветание внешней торговли в начале XVIII столетия побудило Хусейна ввести государственную монополию на вывоз товаров и заключить (безо всякого совета со Стамбулом) договоры о дружбе с Францией (1710 и 1728 гг.), Англией (1716 г.), Испанией (1720 г.), Австрией (1725 г.) и Голландией (1728 г.). Однако корсарские вылазки подданных бея, над которыми он не имел полного контроля, осложняли контакты с Европой: Франция дважды (в 1728 и 1731 г.) посылала свои корабли для бомбардировки тунисских портов.

Процветание и внутренняя безопасность Туниса, сложившиеся при Хусейне ибн Али, были серьезно поколеблены в середине 30-х годов XVIII в. В это время распри внутри хусейнидской семьи вылились в длительный мятеж Али, племянника Хусейна, не поделившего власть с его сыновьями. Восстав против дяди в 1729 г., Али обратился за помощью к алжирскому дею. При поддержке алжирцев честолюбивый и коварный претендент смог сначала осадить бея в старинной столице Туниса – Кайруане (1735 г.), а затем, сломив сопротивление защитников города, он захватил своего повелителя и отрубил ему голову (1740 г.). Эти события раскололи тунисские верхи на две враждующие лиги (соффа) – башийя (арабск. «сторонники паши»), состоящей из сторонников нового бея, называвшего себя Али-паша, и хассинийя (арабск. «сторонники Хусейна»), объединившей приверженцев незаконно свергнутого основателя династии. Сыновья Хусейна, возглавившие лигу хассинийя, хотя и не сразу, но одержали победу в этом конфликте. Заручившись содействием алжирского дея, они в 1756 г. смогли разгромить племенные ополчения Али-паши, взять столицу Туниса и свергнуть узурпатора. Утвердившись у власти при помощи алжирцев, Мухаммед-бей (1756–1759 гг.) и Али-бей (1759–1782 гг.) были вынуждены признать вассальную зависимость от Алжира. Она, однако, носила символический характер: в знак своей зависимости тунисские беи ежегодно отправляли в Алжир два вьюка с маслом для освещения мечетей, обязывались не возводить новых укреплений на алжирской границе, и не поднимать свой флаг выше алжирского.

Широкомасштабная расправа Али-бея над племенами, поддержавшими Али-пашу (1759–1762 гг.), была последним потрясением во владениях Хусейнидов в XVIII в. На протяжении последующих 50 лет в Тунисе не было ни одного крупного восстания или мятежа. Братья-победители оказались людьми государственного ума. Они успешно восстановили мир и порядок в стране, страдавшей от непрерывных войн, и последовательно переменили экономическую политику. Предав забвению староосманские порядки, они отказались от государственной опеки и регламентации производства и торговли. Первым шагом Али-бея на его посту (1759 г.) была отмена государственных монополий, введенных еще в начале века основателем династии. В то же время этот правитель проявил себя как ловкий дипломат. Он оказывал поддержку Франции и вместо разрушенной французской фактории, основанной еще в XVII в., позволил французам создать сеть торговых контор в портах на севере страны. Али-бей и сам выступал в роли крупного купца-экспортера, в силу чего содействовал развитию внешней торговли. Защищая интересы тунисских купцов, он не остановился даже перед морской войной с Францией (1769–1770 гг.), закончившейся, впрочем, заключением нового договора о торговле и мореплавании.

Новая экономическая политика Али-бея получила дальнейшее развитие при его сыне Хамуда-паше (1782–1814 гг.). Этот правитель Туниса не случайно считается у историков наиболее выдающимся представителем династии Хусейнидов. Как и его отец, он решительно отстаивал интересы Туниса перед европейскими конкурентами. Вступив на престол в 23 года, он сразу же обнаружил твердость в отношениях с венецианцами, лишив их торговых привилегий; предпринятые Венецией бомбардировки тунисских портов (1784–1786 гг.) ничего ей не дали. В дальнейшем Хамуда-паша искусно использовал в своих целях события в Европе. С одной стороны, открывая тунисскому судоходству путь на север, он вел силовую политику. Так, он дважды объявлял морской джихад Франции в самые сложные для французов времена – период после Французской революции (1789–1795 гг.) и время схватки Англии и Франции за Мальту (1798–1800 гг.). Чуть позже, в 1800–1807 гг., Хамуда-паша умело преодолел военно-морской нажим со стороны США, добивавшихся от него статуса страны наибольшего благоприятствования и обеспечения безопасности мореплавания у тунисских берегов. За это американцам пришлось заплатить крупную по тем временам сумму в 10 тысяч долларов и снабдить бея военным снаряжением.

С другой стороны, используя экономическую конъюнктуру, сложившуюся в Средиземноморье после наполеоновских войн, Хамуда-паша способствовал заметному оздоровлению экономики страны. Возрождение оливководства, производства шерстяных и шелковых тканей, традиционных ремесел (в том числе прославленного производства шеший (фесок) для Турции и Египта) укрепило благосостояние тунисцев. Во второй половине XVIII в. площадь обрабатываемых земель в Тунисе увеличилась на треть; впервые за многие годы началось оседание кочевников на землю. Даже обычные для региона стихийные бедствия (засуха, неурожайные годы, эпидемия чумы 1784–1785 гг.) не переросли во всеобщую хозяйственную разруху.

Средиземноморская торговля, в эпоху Хамуда-паши заметно потеснившая пиратство, постепенно привела к выделению элиты тунисского купечества (около 600 семейных торговых домов) и складыванию своеобразного альянса торговой среды, имевшей внешнеполитические интересы, и правящей хусейнидской верхушки, включившейся в торговые операции. К началу XIX столетия тунисские верхи все в большей степени проявляли осознание особых интересов своей страны. Оно выразилось в активных действиях Туниса на магрибинской арене. В 1793–1795 гг. Хамуда-паша энергично поддержал триполитанскую династию османских пашей Караманли, свергнутую Али Джазаирли – греческим авантюристом, принявшим ислам. Сначала Тунис предоставил убежище членам династии, а когда незаконный правитель Триполи покусился в 1794 г. на тунисский остров Джерба, Хамуда по договоренности с Высокой Портой организовал военную экспедицию на Джербу, а затем и в Триполи, где в 1795 г. восстановил власть Караманли в полном объеме. В 1806 г. Хамуда-паша пошел еще дальше, демонстративно порвав вассальные отношения с Алжиром. В ходе последовавшей алжиро-тунисской войны 1807–1813 гг. тунисцы успешно отразили нападения алжирской конницы и флота.

Не менее решительно этот правитель вел себя и на внутренней политической сцене. В 1811 г. он столкнулся с мятежом тунисских янычар, надеявшихся с помощью алжирских «коллег» захватить власть, свергнуть неугодную им династию Хусейнидов и укрепить связи с Османской империей. Однако Хамуда-паша, опираясь на элитные мамлюкские отряды и ополчение тунисских горожан, разгромил мятежников и заставил их бежать в Алжир. Затем он расформировал янычарский корпус, чем способствовал дальнейшей арабизации правящих кругов страны. По сути дела, именно при нем Тунис завершил двухсотлетний переход от османского эйалета к полунезависимому национальному государству.

Консолидация тунисского общества на рубеже XVIII и XIX вв. и рост регионально-патриотического сознания стали определяющим фактором и для культурного развития страны, также бывшего в эту эпоху на подъеме. Сам Хамуда-паша был просвещенным правителем. По свидетельствам источников, он свободно говорил и писал на арабском и турецком языках, хорошо знал итальянский. Подражая средневековым арабским эмирам, он оказывал покровительство ученым и поэтам, строил мечети, школы и государственные учреждения. В их архитектурном стиле все более проявлялось европейское влияние, что неудивительно, поскольку жители Туниса чаще выезжали в Европу, чем подданные других арабских эйалетов Османской империи. Бурное развитие торговли, рост уровня жизни народа и мир внутри страны сделали эпоху Хамуда-паши «золотым веком» с точки зрения последующих поколений.

Дворцовый переворот 20 декабря 1814 г. временно приостановил развитие Туниса по начертаниям Хамуды. К власти пришла старшая ветвь династии, восходившая к Мухаммед-бею и опиравшаяся на консервативные слои мусульманских духовных лиц и мамлюкской аристократии. Уже при Махмуд-бее (1814–1824 гг.) был восстановлен янычарский корпус, по примеру Мухаммеда Али в Египте введена система монополий, значительно повышены налоги. В сочетании со стихийными бедствиями, часто повторявшимися в Тунисе в начале XIX в., эти меры негативно сказались на положении тунисской мануфактурной промышленности и земледелия.

Предколониальная ситуация. Реформы 30-х – 40-х годов XIX в.

В начале XIX в. Тунис все в большей степени становился предметом внимания ведущих держав Европы и США. С каждым годом хусейнидским беям было все сложнее отстаивать тунисские интересы в Средиземноморье. Например, в ходе англо-американской войны 1812–1814 гг. тунисские власти воспользовались отсутствием американского флота в Средиземном море и не соблюдали статьи соглашений с США, содействуя англичанам. Но уже в 1815 г. город Тунис посетили две американских эскадры. Они ясно продемонстрировали военную силу Соединенных Штатов, и Махмуд-бею пришлось выплатить солидную компенсацию «за нарушение союзнического долга». В 1816 г. англо-голландская эскадра под командованием лорда Эксмауса прибыла в Тунис после бомбардировки Алжира. Угроза уничтожения главных портов страны заставила бея дать Эксмаусу заверения о прекращении корсарства, ликвидации практики порабощения христиан и выкупа пленных. Аналогичный «визит» французских кораблей в 1819 г. привел к официальной отмене рабства на территории страны.

Международные позиции Туниса лишь в малой степени укрепил мирный договор с Алжиром 1821 г., прекративший состояние войны, формально тянувшейся уже 14 лет. Отношения между соседями оставались прохладными, и тунисцы занимали подчеркнуто нейтральную позицию в алжиро-французских конфликтах 1820-х годов. Тогда хусейнидские беи не подозревали, что вмешательство Франции в алжирские дела приведет и к установлению ее полного контроля над их владениями.

Реальную угрозу безопасности своей страны они ощутили в 1827 г., когда весь тунисский военно-морской флот, вошедший в состав турецко-египетского, был уничтожен русско-англо-французской эскадрой в ходе Наваринского сражения. После Наварина Тунис оказался не в состоянии защитить себя на море. Это поражение нанесло серьезный удар по тунисскому судоходству и обусловило ускоренное проникновение европейцев в экономику страны. В конце 20-х годов XIX в. тунисский рынок наводнился товарами западного производства. Тогда же в систему финансовой жизни Туниса вошли займы у европейских купцов. В итоге уже в 1829 г. бейское правительство оказалось на грани финансового банкротства, а 8 августа 1830 г. Франция навязала Тунису первый неравноправный договор. Согласно этому документу бей был вынужден предоставить Франции статус «наиболее благопрятствуемой нации», ввел принцип «свободы торговли» и установил режим капитуляций, подтвердив особые права иностранных подданных на своей территории.

С этого момента хусейнидские правители могли рассчитывать в своем противоборстве с Европой только на англо-французское соперничество. Французское правительство по мере «освоения» Алжира все более рассматривало Тунис как свое будущее владение и склонялось к военному вторжению, однако Великобритания неизменно оказывала военное и дипломатическое сопротивление этим планам. В то же время европейские державы прикрывали тунисское государство от попыток Стамбула ликвидировать его полунезависимый статус. После того, как османский военачальник Тахир-паша по поручению султана Махмуда II восстановил прямое турецкое управление в эйалете Триполи, его эскадра подошла в 1836 г. к берегам Туниса. Но французское правительство, опасавшееся активности Порты в Магрибе, немедленно выслало морские силы для поддержания статус-кво и блокирования турецких кораблей. Ситуация повторилась в 1838 г., когда Стамбул, стремясь отвлечь французское правительство от поддержки Мухаммеда Али в его конфликте с Портой, вновь направил военно-морской флот в Западное Средиземноморье.

Решимость Франции не допустить турецкого контроля над Тунисом отвечала текущим интересам Хусейнидов. В то же время она демонстрировала беям слабость и беззащитность их страны перед угрозой внешнего завоевания. Поэтому уже в 1830-х годах Мустафа-бей развернул серию реформ, призванных модернизировать страну и прежде всего армию. В 1830 г. первый министр бея Табу Шакир, энергичный сторонник реформ Мухаммеда Али в Египте, создал первые батальоны тунисской армии по европейскому образцу и окончательно упразднил янычарский корпус. При Ахмедбее (1837–1855 гг.) политика реформ была продолжена. Этот «просвещенный деспот», почитавший Наполеона и его военный талант, уделял много внимания военному строительству. В его правление численность регулярной тунисской армии была доведена до 26 тысяч человек, был восстановлен военный флот, закупалось передовое по тем временам оружие, строились береговые укрепления. В 1838 г. Ахмед-бей открыл в столице военно-инженерное училище, где молодых тунисских офицеров обучали прибывшие из Франции военные советники и инструкторы. Копируя проекты Мухаммеда Али, бей строил казенные фабрики и заводы. В целом в его эпоху Тунис оказался более, чем когда-либо, открыт для европейского влияния. При дворе поощрялость изучение европейских языков, а европейская культура все шире входила в эти годы в быт и нравы тунисских мамлюков и придворной знати. Кроме того, Ахмед-бей, демонстрируя веротерпимость и симпатии к Европе, разрешил в Тунисе деятельность христианских миссионеров, а также поселение в стране европейцев (главным образом, в Тунис приезжали выходцы из Италии).

Широко задуманные меры Ахмед-бея по модернизации страны оказались, однако, не по силам тунисскому бюджету. Масштабное строительство и закупка дорогостоящего вооружения непомерно увеличили государственные расходы и заставили Хусейнидов обратиться к повышению налогов. В 40-х годах XIX в. Тунис охватило широкое недовольство «гяурскими выдумками» двора, стоившими все дороже тунисским налогоплательщикам. В это время произошел ряд крупных народных волнений, а крестьяне массово покидали разоренные деревни. В итоге в 1853 г. правительство Ахмед-бея оказалось на грани банкротства и было вынуждено отказаться от большинства проектов, закрыло многие казенные фабрики и заводы и обратилось к займам, чем положило начало финансовой зависимости Туниса.

Конституция 1861 г. Реформы Хайраддин-паши

Преемники Ахмед-бея – Мухаммед (1855–1859 гг.) и Мухаммед ас-Садык (1859–1882 гг.), сознавая необходимость дальнейших преобразований, решили изменить их направление. Теперь в качестве главной цели было избрано не военное строительство, а исправление недостатков в государственном управлении и высвобождение экономики из-под государственного контроля. За образец тунисские правители взяли реформы периода Танзимата в Турции, значительно подорвавшие основы традиционного османского общества. Новый план преобразований разработал и во многом воплотил известный тунисский просветитель и государственный деятель Хайраддин-паша, возглавивший группу советников при хусейнидском правительстве.

Первым шагом реформаторов стало совершенствование государственной системы и создание предпосылок для свободного развития экономики. 9 сентября 1857 г. бей Мухаммед обнародовал «Ахд аль-аман» (Хартию неприкосновенности или Фундаментальный пакт), воспроизводивший основные положения изданных османскими султанами нормативных документов эпохи Танзимата – Гюльханейского хатт-и шерифа 1839 г. и хатт-и хумаюна 1856 г. В Хартии провозглашалась неприкосновенность чести, личности и имущества жителей Туниса, говорилось о равенстве всех подданных перед законом (вне зависимости от вероисповедания) и заявлялось о полной свободе частного предпринимательства и торговли. Одновременно Хайраддин-паша начал реформу суда, местного управления, ограничил сроки военной службы. В 1860 г. усилиями реформаторов была открыта государственная типография и началось издание первой тунисской газеты на арабском языке.

Высшим достижением политических преобразований Хайраддина стала тунисская конституция (дустур), принятая 23 апреля 1861 г. Провозгласивший ее бей Мухаммед ас-Садык стал, таким образом, первым конституционным монархом в мусульманском мире. В соответствии с конституцией был создан совещательный орган – Верховный совет (Маджлис аля), избиравшийся по жребию из знатных лиц Туниса. Разумеется, эта конституция слабо ограничивала произвольные решения тунисских правителей. Тем не менее ее принятие продемонстрировало открытость тунисских элит к переменам и с годами конституция стала для просвещенных тунисцев символом традиций политического развития и независимости их страны.

Финансовый крах Туниса

В рамках плана реформ, разработанного при участии Хайраддин-паши, предусматривалось создание новой, крайне необходимой для развития Туниса хозяйственной инфраструктуры – строительство железных дорог и портов, проведение водоводов и телеграфных линий. Однако здесь тунисские правители столкнулись с теми же проблемами, что и их предшественники: мероприятия по проведению реформ требовали все возраставших расходов, которых скудная бейская казна уже не выдерживала. В этих условиях бейский двор пустился на откровенную финансовую авантюру, резко подняв подушную подать и заключив в начале 60-х годов XIX в. ряд договоров о займах на невыгодных для Туниса условиях. О масштабе этих заимствований говорит динамика роста государственного долга: с 11,9 млн франков в 1860 г. до 28 млн франков в 1862 г. Укрепляя свой контроль над финансами Хусейнидов, европейские правительства и частные кредиторы все чаще добивались от бейского двора выгодных концессий и правовых уступок. Например, английская компания получила концессию на строительство первой в стране железной дороги, а французская – на устройство телеграфных линий. В 1860-х годах бей даже разрешил английским, французским и итальянским подданным приобретать земли в Тунисе, что шло вразрез с мусульманскими представлениями, согласно которым «неверные» не имеют права распоряжаться «землей ислама».

Непонятный для населения обвальный рост налогов, всеобщая коррупция и казнокрадство, все новые привилегии для европейцев вызвали в 1863–1864 гг. мощное антииностранное движение тунисцев во главе с Али ибн Гедахемом. Повстанцы, опираясь на поддержку мусульманских мистических братств, выступили против злоупотреблений властей с оружием в руках. Хотя модернизированная и хорошо оснащенная бейская армия справилась с волной возмущения, финансовое положение Туниса оставалось безнадежным.

Французские банки, вкладывая средства в развитие Туниса, так выстраивали кредитную политику, что проценты по долгосрочным займам (до 15 лет) почти равнялись самой сумме займа. Кроме того, кредиторы избегали предоставлять Тунису займы наличной валютой, предпочитая предоставлять в счет займа товары и оружие по завышенным ценам. Наконец, в 1860-х годах французские кредиторы неоднократно удерживали из выдаваемых ими займов крупные суммы в качестве комиссии, эмиссионных расходов и т. д. Стремясь хоть как-то избежать зависимости от одного кредитора, бейское правительство обратилось к банкам Великобритании, Мальты и Италии и вскоре окончательно запутало свои финансовые дела. В 1867 г., когда задолженность Туниса достигла 125 млн франков и почти в 12 раз превысила годовой объем бюджетных поступлений, правительство было вынуждено объявить о своей финансовой несостоятельности.

В 1869 г. представителями французских, англо-мальтийских и итальянских кредиторов была создана Международная финансовая комиссия для контроля за доходами и расходами тунисского правительства. Управляя имуществом обанкротившегося бейского режима, комиссия обязала Мухаммед-бея ас-Садыка ежегодно выплачивать 6,25 млн франков, что составило половину государственных расходов. В распоряжение комиссии поступали все таможенные доходы страны. Тем самым европейские державы установили финансовый контроль над Тунисом и лишили хусейнидскую династию важнейшего элемента государственного суверенитета.

Финансовое крушение государства и хозяйственные неурядицы предопределили быстрое ослабление бейского режима на протяжении 70-х годов XIX в. Последней попыткой найти своими силами выход из кризиса стали реформы Хайраддин-паши, который в 1873–1877 гг. возглавил бейское правительство. Находясь в крайне стесненных обстоятельствах, он несколько лет проводил умеренную реформистскую политику с одной целью – навести порядок в стране, ввести общеобязательные законы и подобрать компетентных администраторов. В пределах «кризисного управления» ему удалось ликвидировать явные очаги коррупции и восстановить бюджетное равновесие. Сознавая важность подъема сельского хозяйства, он начал распределение пустующих земель среди тунисских крестьян. Стремясь развить систему европейского образования, он реформировал главный мусульманский университет страны аз-Зитуна и основал национальный колледж ас-Садыкийя.

Увы, меры, предпринятые правительством Хайраддин-паши в 70-х годах XIX в., оказались уже несвоевременными. К тому же первый министр, надеясь на поддержку своих усилий со стороны Османской империи, скомпрометировал себя в глазах хусейнидского двора частыми контактами со Стамбулом. Отставка Хайраддин-паши в 1877 г. означала отказ бея от попыток преодолеть притязания западных держав. По сути дела, в эти годы Тунис превратился в полуколонию Европы. Однако вопрос о том, какая именно европейская держава завладеет им, еще не нашел своего решения. В этой сфере на протяжении 1860-х – 1870-х годов быстро нарастало жесткое соперничество между Францией, Великобританией и Италией.

Установление французского протектората

Уже с 30-х годов XIX в. Франция занимала предпочтительное положение среди держав, заинтересованных в контроле над Тунисом. Тому было несколько причин. Во-первых, Тунис граничил с крупнейшей и наиболее глубоко освоенной колонией Франции в Северной Африке – Алжиром. Во-вторых, правители Туниса, следуя в фарватере преобразовательных усилий Мухаммеда Али, ориентировались в своих реформах на военный и государственно-правовой опыт развития Франции наполеоновской эпохи. В силу этого обстоятельства именно французские инструкторы обучали тунисских офицеров, а французские законы и уставы легли в основу совершенствования тунисской налоговой системы и армии. Наконец, в-третьих, французские финансисты были крупнейшими кредиторами бейской семьи и государственного казначейства.

Расценивая Тунис как свое будущее владение, французское правительство не раз пыталось присоединить его военным путем к своим колониям. Но прямой захват территории Туниса, вполне возможный с военной точки зрения, неминуемо наталкивался на сопротивление Великобритании, а затем и Италии. Последняя, едва сложившись в 60-х годах XIX в. как национальное государство, проявила столь выраженные колониальные устремления, что удостоилась высказывания Бисмарка: «аппетит шакала, но зубы гнилые».Поселенческая колонизация Туниса, скупка концессий, требования у бея привилегий для итальянских подданных – все эти меры демонстрировали пристальное внимание Рима к Северной Африке.

Судьбы Туниса были решены на заключительной стадии Берлинского конгресса 1878 г., когда Великобритания и Германия неофициально, но недвусмысленно выразили Франции согласие на свободу действий в этой стране. «Нейтралитет» Великобритании в тунисских делах французское правительство получило в обмен на признание английского «управления» Кипром, ранее принадлежавшим Османской империи, и «беспристрастное» отношение к планам Лондона по захвату Египта. Что же касается Германии, то Бисмарк был крайне заинтересован во французской экспансии в Тунисе. С одной стороны, он полагал, что внимание к Тунису отвлечет французских лидеров от мыслей о реванше за поражение от Пруссии в войне 1870–1871 г. С другой стороны, борьба Франции против интересов итальянского правительства в Африке должно было, по расчетам германской дипломатии, подтолкнуть Италию к сближению с Германией и Австро-Венгрией. Таким образом, противниками французской оккупации Туниса оставались только Италия и Турция.

Непосредственный захват Туниса был осуществлен Францией в 1881 г. В апреле, воспользовавшись очередным набегом пограничных племен на алжиро-тунисской границе, французские войска оккупировали северо-запад страны. Вскоре в Бизерте высадился французский десант, быстро захвативший столицу. 12 мая 1881 г. бей Мухаммед ас-Садык под угрозой низложения был вынужден подписать в Бардо (предместье столицы Туниса) договор, в соответствии с которым он соглашался на оккупацию Туниса французскими войсками для «восстановления порядка и безопасности на границе и побережье». Бардоский договор также давал Франции право осуществлять внешние сношения Туниса от лица Хусейнидов и упорядочивать финасовую организацию страны, с тем, чтобы «гарантировать выплату государственного долга и права кредиторов». Наконец, Франция обязалась приходить на помощь тунисскому бею в случае опасности, угрожающей ему лично или его династии.

Протесты итальянского и турецкого правительств по случаю захвата Туниса оказались бесплодными. Однако значимость их была различной. Османские султаны, не считая тунисского бея правомочным заключать международные договоры, просто претендовали на «владение» Тунисом вплоть до Первой мировой войны. Но существенной помощи тунисским правителям Османская империя оказать уже не могла. Итальянское же правительство, поощряя колонизацию соотечественниками Туниса, добилось быстрого роста численности итальянской колонии в этой стране. Хотя в 1896 г. Италия все же признала «права» Франции на Тунис, она выговорила для своих подданных особые привилегии. Поэтому итальянская община численно преобладала в Тунисе над французской как в конце XIX, так и в начале XX в.

Взрыв антииностранных эмоций арабского населения по поводу оккупации страны был столь же яростен, сколь краток и слабо организован. Несмотря на решимость части племенных лидеров и городских правителей отстоять независимость страны, неравенство сил было очевидно. Французы сосредоточили в Тунисе свыше 50 тысяч солдат и офицеров, которых поддерживал флот и бейская армия. Уже в октябре 1881 г. экспедиционный корпус взял штурмом политический центр восстания – Кайруан, а в 1882 г. разгромленные силы повстанцев (около 120–140 тысяч человек, т. е. 15 % населения Туниса) были вытеснены на территорию Триполитании, откуда, не выдержав испытаний на чужбине, они постепенно возвратились на родину.

Тунис в конце XIX в.

Завоевав Тунис, французские власти позаботились о государственно-правовом оформлении своего господства над страной. Вскоре они навязали бею новую конвенцию, подписанную им 8 июня 1883 г. в Ла-Марсе. В Ла-Марсской конвенции режим управления Тунисом уже официально носил название «протекторат». Управление страной было полностью реорганизовано. Хотя в Тунисе сохранялась царствующая династия, действия бея и его двора контролировались параллельными структурами «покровительствующей державы». Реальная власть сосредоточилась в руках генерального резидента Франции, управлявшего Тунисом через подчиненную ему администрацию «гражданского контроля». Французские «гражданские контролеры» наблюдали за распоряжениями местных тунисских чиновников, формально выполнявших приказы только бейского правительства. В 1884 г. была распущена Международная финансовая комиссия и Франция взяла на себя заботы по удовлетворению претензий кредиторов к тунисскому государству. Теперь финансовые дела страны перешли в ведение генерального резидента. Вместо упразденного консульского суда учреждалась система французских судов, а также было разработано законодательство о политических и гражданских правах жителей Туниса. Наконец, в 1885 г. генеральный резидент был облечен «всей полнотой власти республики» в пределах страны: в его подчинение передавались, наряду с администрацией, сухопутные и морские вооруженные силы Франции в Тунисе.

Установление протектората привлекло в Тунис значительное число европейцев (к концу XIX в. они составляли 7–8 % населения страны). Колонисты, переселенческие предпринимательские круги наряду с сохранившей свои общественные позиции тунисской аристократией составили привилегированную группу тунисского общества. Основу для ведения колониального хозяйства в Тунисе составила экспроприация и перераспределение земельной собственности. Поначалу переселенцы приобретали земли без содействия властей («частная колонизация»). В этом им содействовал земельный закон 1885 г., согласно которому специальные трибуналы проверяли права собственности на землю, аннулируя все права, которые признавались сомнительными. Поскольку у многих племен и общин вообще не было документов на земли, их угодья изымались в пользу переселенцев. Когда в 1892 г. правительство протектората начало официальную колонизацию, французское землевладение уже выросло вчетверо (со 107 тысяч га в 1881 г. до 443 тысяч га). В Тунисе, в отличие от Алжира, сложилось крупное колониальное землевладение; исключение составляли итальянские фермы, не имевшие больших угодий. В 1890–1896 гг. было фактически ликвидировано коллективное землевладение племен, которые теперь признавались пользователями занятых ими территорий.

В первые десятилетия протектората заметно увеличился приток иностранного капитала в Тунис. Бурно развивалась горнодобывающая промышленность. Французские, итальянские, бельгийские компании на протяжении 80-х – 90-х годов XIX в. делали крупные инвестиции в освоение природных богатств Туниса, практически не разрабатываемых в доколониальную эпоху. Национальное предпринимательство, предпочитая делать вложения в торговлю и переработку сельскохозяйственного сырья, совершенно не участвовало в разработке горнорудных богатств страны. Этому препятствовала слабость тунисского капитала как в техническом, так и в финансовом отношении. Между тем свинцовые руды и фосфориты, добываемые в Тунисе, стали локомотивом для развития многих отраслей экономики страны. Для их вывоза строились железные и шоссейные дороги, модернизировались порты, совершенствовалась телеграфная связь. В то же время традиционное ремесло, не способное выдержать конкуренцию с французскими товарами ни в качестве, ни в цене, стремительно разорялось: к началу XX столетия количество ремесленников в городе Тунисе сократилось втрое по сравнению с 1881 г. Из среды разорявшихся ремесленников и земледельцев постепенно формировалась прослойка наемных рабочих, занятых в модернизированном промышленном секторе экономики и на товарных фермах.

В течение первых лет протектората европейцы обладали монополией на научные и технические знания. Вместе с колонизацией в страну пришел образ жизни и культурные достижения метрополии. В Тунисе издавались французские газеты и журналы, открывались французские школы и лицеи, широкое распространение получил французский язык. Однако по мере модернизации в Тунисе нарождались новые общественные силы, прежде всего арабская интеллигенция и национальное предпринимательство. Вслед за хусейнидским двором и мамлюкской аристократией эти силы охотно принимали французский стиль жизни и язык колонизаторов. Их выход на общественную арену в 90-х годах XIX в. вызвал заметные перемены в культурном и политическом климате страны. У тунисской элиты значительно вырос интерес к европейским знаниям, в стране оживилась литературная жизнь.

На рубеже XIX–XX вв. образованные слои Туниса занимали вполне конструктивную позицию по отношению к режиму протектората. В этой среде преобладало стремление использовать пребывание европейцев, их опыт и знания для построения современного государства. В традиционно же настроенных низах общества преобладало вековое неприятие врагов-«франков», что выражалось в постоянных конфликтах тунисских селян с колонистами, массовых хищениях, потравах посевов и поджогах ферм. С другой стороны, в среде колонистов царила настоящая арабофобия, отвращение и презрение к коренному населению, которому в среде колонистов было принято отказывать даже в праве владеть землей своих предков. Эти настроения неизменно осложняли деятельность администрации протектората и вызывали в средних и высших слоях арабского общества недоверие к Франции и неудовлетворенность привилегированным положением европейцев.

Постепенно смутное недовольство порядками протектората привело к зарождению в среде тунисской элиты националистических идей. Первые националистические организации возникли в Тунисе в 1896 г. Сначала они имели характер культурно-просветительских обществ, развивавших идеи национального возрожения. Некоторые из этих обществ разделяли либерально-западнические ценности Хайраддин-паши и его последователей. Их основным лозунгом стало восстановление конституции 1861 г., которая после прихода колонизаторов была предана забвению. В ходе развития тунисского национализма в первых десятилетиях XX в. этот лозунг приобрел очень широкий резонанс и стал «визитной карточкой» всей антиколониальной борьбы тунисцев. Другие же националисты-просветители склонялись к панисламистским взглядам Джамаль ад-Дина аль-Афгани. Они ставили во главу угла защиту ислама и культурной самобытности Туниса от французского влияния.

Распространению националистических ценностей среди тунисцев способствовало их знакомство с французской политической культурой и практикой борьбы населения метрополии за свои права. В 1891 г. администрация протектората создала первое в Тунисе представительное учреждение – Консультативную конференцию. Правда, право выдвижения кандидатур и голосования по ним имело только французское население, но позже в работе Конференции принимали участие и депутаты-мусульмане. В 1894 г. в Тунисе образовались первые профсоюзы, которые объединяли сначала европейских, а затем и арабских наемных работников. Профсоюзное движение познакомило тунисскую молодежь с идеями социализма и синдикализма и внесло свой вклад в становление у нее антиколониальных устремлений. Вместе с тем, первые националистические организации в Тунисе были еще очень слабы, малочисленны и оторваны от населения. Их деятельность не имела широкой поддержки, да и общественая атмосфера тех лет в целом не способствовала развитию массового политического движения тунисцев за национальное самоопределение.

Марокко к началу XVI в. Испано-португальское вторжение

Вторая половина XV в. была для Марокко временем раздробленности и угасания власти династии Меринидов, свергнутой в 1471 г. регентами из родственного династии клана Ваттасидов. Многолетние смуты отдали некогда процветавший Дальний Магриб на откуп местным правителям. Если северная столица страны (Фес) еще находилась под контролем Ваттасидов, то южная (Марракеш) и горные районы Атласа, а также присахарские оазисы на юго-востоке Марокко находились вне контроля центральной власти. Почти полной свободой пользовались и атлантические порты (Танжер, Лараш, Сафи) в которых горожане создавали самоуправляющиеся республики.

Внутренний кризис, развернувшийся в Дальнем Магрибе с ослаблением Меринидской династии, совпал с угрозой внешнего завоевания. На протяжении XV в. наиболее серьезные претензии на марокканскую территорию предъявляли португальцы, развернувшие морскую экспансию. Еще в 1415 г. ими была захвачена Сеута, а в середине XV в. призывы Ватикана отомстить за взятие турками Константинополя нашли полное понимание у португальского короля Альфонсо V. Уже в 1458 г. португальцы оккупировали небольшую, но важную гавань на севере страны Эль-Ксар эс-Сегир, а в 1471 г. – главные порты севера Арсилу и Танжер. Впрочем, с точки зрения португальцев, контроль над Марокко не был самоцелью. Постепенно осваивая морской путь вдоль африканских берегов в Индию, Португалия стремилась обеспечить себе опорные базы и не столько стремилась завоевать территорию Дальнего Магриба, сколько создать на побережье узкую полосу безопасных для христиан территорий, находящихся под своеобразным протекторатом Лиссабона. В конце XV в. Испания также устремилась на завоевание Магриба: завершив Реконкисту разгромом Гранадского эмирата (1492 г.), испанцы перенесли боевые действия на африканский берег. Правда, захват ими средиземноморского порта Мелилья в 1497 г. не привел к закреплению испанских позиций в Марокко: дальнейшее наступление в Магрибе испанцы развивали вдоль побережья Алжира и Туниса.

Династия Саадидов. Объединение Марокко

Испано-португальские предприятия, вызвавшие политико-религиозное брожение в Марокко, заметно изменили баланс сил на внутренней политической арене страны. В условиях постоянного династического конфликта и военного бессилия Ваттасидов арабы и берберы Марокко не смирились с господством «неверных». К началу XVI в. население активно, хотя и беспорядочно противостояло испано-португальскому засилью на побережье. Инстинктивная реакция, основанная на росте ксенофобии и оскорбленной религиозности, быстро нашла вождей и организаторов. Служители ислама – шейхи мусульманских мистических братств и почитаемые «святые»-мурабиты – придали стихийному желанию марокканцев защитить свою веру очертания подлинной «священной войны» (джихада). Активное участие суфиев-мистиков и мурабитов в боевых действиях против чужеземцев значительно усилило их популярность в среде рядовых верующих. Одновременно на авансцену марокканской политики выдвинулись потомки пророка Мухаммеда (шерифы). Так же, как суфийские наставники и мурабиты, они считались в народной традиции носителями духовной благодати (барака), дарованной свыше и передаваемой из поколения в поколение.

В начале XVI столетия из шерифской среды юга Марокко выдвинулся сплоченный клан Саадидов. Согласно фамильной легенде, они прибыли в Дальний Магриб из Аравии в XII в. по приглашению марокканских паломников, с тем, чтобы их благодать чудодейственным образом прекратила обычные для Присахарья засухи. В течение веков Саадиды вели на юге страны скромную и незаметную жизнь ученых-алимов, а в XV столетии основали свою духовную обитель (завию). В момент португальского нашествия и стихийного сплочения мусульман Саадиды объединили под своим руководством крупные берберские племена. Их предводитель Мухаммед ибн Абд ар-Рахман в 1511 г. развернул осаду португальского форта Санта-Крус (Агадир). Неудача этого предприятия и смерть шерифа в 1517 г. заставила сосредоточить усилия его сыновей Ахмеда аль-Араджа (Хромого) и Мухаммеда аль-Амгара (Вождя) не на джихаде, а на упрочении своих позиций в южных районах Марокко. Создав в приатлантической области Сус крупные домениальные хозяйства, братья извлекли немалые доходы из контроля над выращиванием и переработкой сахарного тростника. Усилив свои экономические позиции, Саадиды в 1525 г. присоединили к своим владениям Марракеш с прилегающими территориями. Теперь они вполне могли бросить вызов фесскому султанату Ваттасидов. Но, поскольку основной целью братьев была священная война, они в 1541 г. предприняли повторную осаду Агадира, на этот раз закончившуюся успешно. Вскоре португальцам пришлось оставить также Сафи и Аземмур. Успех Саадидов был предопределен не только их военным талантом, но и слабостью снабжения португальских гарнизонов. Кроме того, шерифов энергично поддержали английские и голландские купцы, охотно снабжавшие противников Португалии оружием по сходной цене.

Раздоры между братьями после взятия Агадира позволили Мухаммеду сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Переменив свое берберское прозвище «Амгар» на арабское «Шейх» (наставник, лидер), он в 1548–1549 гг. повел наступление на север страны, стремясь отобрать у Ваттасидов Фес. Его престиж в глазах населения был настолько высок, что овладение северной стлицей оказалось для него не столь сложным делом. Однако, закрепив за собой власть в Северном Марокко, Мухаммед аш-Шейх сразу же столкнулся с двойным соперничеством со стороны турок. Во-первых, османские власти потребовали от саадидского вождя признать себя подданным султана Сулеймана Великолепного. Новый властелин Марокко, полагая себя благородным потомком пророка ислама, отказался признать турецкого падишаха своим господином и упоминать его имя в пятничной молитве. Более того, он принял халифский титул «повелитель правоверных» (амир аль-му’уминин), чем продемонстрировал неприятие османской власти в целом. Во-вторых, алжирские турки предоставили последнему из Ваттасидов Абу Хассуну воинские отряды, и тот в 1553 г. при их помощи вторгся в Марокко из Алжира и восстановил свою власть в Фесе. Этот ход турок оказался неудачным, так как возмущение фесцев против турецкого вторжения сделало реставрацию Ваттасидов эфемерной. Уже осенью 1554 г. Мухаммед аш-Шейх повторно захватил северную столицу страны. Гибель Абу Хассуна при обороне города означала окончательное падение Ваттасидской династии и переход власти над всем Марокко в руки Саадидов. Таким образом, приход к власти шерифского клана ознаменовал крушение магрибинской средневековой политической традиции, в которой все правившие династии основывались на родоплеменном, а не на религиозном принципе сплочения.

Своей столицей Мухаммед все же сделал не Фес, а любимый Марракеш. Для него, сахарца, Фес казался слишком культурным и утонченным городом; андалусский изыск северной столицы претил его суровому и простому образу жизни. Кроме того, Фес был уязвим перед возможными нападениями из соседнего Алжира. Сознавая «турецкую угрозу», Саадид начал реорганизацию своих ополчений по турецкому образцу. Оснащая армию огнестрельным оружием и артиллерией, он постоянно испытывал нужду в средствах. Еще в 1548 г. он ввел для своих подданных единый налог (на’иба), замещающий все децентрализованные подати. Циничный и властный государь, он не постеснялся жестко расправляться с мурабитами и суфийскими шейхами, не принявшими его налоговой политики.

Мухаммед аш-Шейх пал в 1557 г. от рук турецких шпионов, подосланных к нему пашой Алжира. При его сыне Абдаллахе аль-Галибе (1557–1574 гг.) Марокко продолжало свой антиосманский курс, проводя политику альянса с Англией и испанскими Габсбургами. Неудовольствие мурабитов и суфиев его линией на союз с «неверными» (против турок-мусульман) было лишь внешним, тем более, что два брата шерифского султана – Абд аль-Малик и Ахмед – вскоре выехали в Стамбул и немало послужили османским султанам Сулейману I и Мураду III. Главной же причиной конфликтов Абдаллаха с мусульманскими обителями было его желание подорвать их экономическую и политическую самостоятельность.

Абдаллаху наследовал его сын Мухаммед аль-Мутаваккиль (в европейских хрониках его называли «Черный король», поскольку он происходил от негритянской наложницы). В том же году его дяди, отличившись в Тунисе при взятии у испанцев Ла-Гулетты (1574 г), получили от Мурада III деньги и войско для завоевания Марокко. Уже в 1576 г. Абд аль-Малик и Ахмед вторглись в пределы родины и свергли племянника, вынужденного укрыться в Испании, а затем в Португалии. Здесь несостоявшийся чернокожий султан всячески возбуждал энтузиазм португальского короля Себастиана – экзальтированного «паладина веры», склонного вновь утвердить португальское присутствие в Северной Африке. Тем временем Абд аль-Малик, по старшинству принявший саадидский трон, активно и изобретательно создавал и обучал шерифскую армию, несмотря на финансовые затруднения. Этот султан-авантюрист был хорошо образован. Он владел турецким, испанским и итальянским языками; османская служба познакомила его с передовой тактикой и вооружением империи. Кроме организаторских способностей, он проявил и дипломатические, поддерживая добрые отношения с Англией, Францией и Испанией.

«Битва трех королей» (1578 г.) Ахмед аль-Мансур

Попытки Мухаммеда аль-Мутаваккиля взять реванш над дядей руками португальцев в итоге увенчались «успехом», в конечном счете стоившим Португалии независимости. Весной 1578 г. король Себастиан решил организовать завоевание Марокко. Решительное неодобрение военачальников и короля Испании Филиппа II не остановило честолюбивого и порывистого португальского монарха. Летом 1578 г. скромный по размерам экспедиционный корпус (20 тысяч человек) высадился на севере Дальнего Магриба. Под командованием Себастиана было разношерстное и мало приспособленное к войне в Африке войско: в него входили португальцы, испанцы, немцы, итальянцы, марокканцы, не понимавшие языков друг друга. Кавалерия Себастиана была слаба, но зато в обозе следовали громоздкие и тяжелые артиллерийские орудия. Медленность продвижения оккупантов позволила Абд аль-Малику и Ахмеду собрать легкую и мобильную 50-ти тысячную армию, воодушевленную духом священной войны.

Силы противников сошлись 4 августа 1578 г. недалеко от марокканского города Эль-Ксар эль-Кебир, у слияния рек Луккос и аль-Махазин. Португальцы атаковали первыми, но не смогли развить свой успех из-за недостатка кавалерии. В ответ марокканцы, достигшие численного и позиционного преимущества, нанесли решительные удары по флангам европейцев и обратили их в бегство. В этот момент на побережье начался прилив и уровень воды в аль-Махазине резко поднялся. В итоге большая часть христиан утонула или попала в плен. Себастиан и Мухаммед аль-Мутаваккиль погибли в водах капризной реки, а Абд аль-Малик, тяжело заболевший перед битвой, скончался в походном лагере еще до того, как определился ее исход. Его кончину тщательно скрывали до конца сражения, которое получило свое название из-за гибели в ней трех государей; арабские же историки назвали ее «битвой при аль-Махазине». В итоге краха экспедиции Себастиана весь цвет португальской знати погиб или попал в плен, и на 60 лет Португалия попала под власть Испании. Новым же султаном Марокко прямо на поле боя был провозглашен брат Абд аль-Малика Ахмед аль-Мансур (1578–1603 гг.).

Этот правитель достойно воспользовался славой победы, которая превзошла все ожидания марокканцев. Взяв в плен сотни знатных европейцев, он собрал огромные выкупы, за что получил прозвище «аз-Захаби» (араб. золотой). Добыча позволила ему обеспечить благорасположение армии, а престиж победителя, унаследованный от брата, заставил христианских государей относиться с уважением к Марокко, которое с этих пор получило в Европе название «Шерифская империя». Ахмед аль-Мансур был первым из Саадидов, кому удалось наполнить казну. Более того, он сам иногда давал займы государям и банкирским домам Европы. Хотя в 80-х годах XVI в. марокканский сахар резко упал в цене из-за появления на мировом рынке бразильского сахара, Ахмед аль-Мансур деятельно развивал внешнеторговые связи Дальнего Магриба. Кроме того, он руководил контрабандой оружия и получал доходы от пиратского промысла своих подданных. Наконец, для укрепления бюджета этот султан увеличил ставки налогов, которые взимал очень энергично.

Ахмеда аль-Мансура по праву можно назвать наиболее выдающимся из саадидских государей Магриба. Хотя ему доводилось идти на силовые меры – подавлять бунты в армии, раскрывать заговоры завий и сдерживать волнения берберских племен, он не был привержен только грубой силе. Напротив, этот государственный деятель (как его называли современники, «ученый среди халифов и халиф среди ученых»), обладал высокой культурой и широким кругозором. Воплотив политические принципы своих предшественников, он заложил традиционные устои управления страной, сохранившиеся с небольшими изменениями вплоть до начала XX в.

Шерифская империя в новое время представляла собой слабоцентрализованное государство или, скорее, федерацию городов, горских обществ, оазисов и племенных территорий, управляемую султанским правительством (махзеном). Особое значение для управления имела духовная власть султана-шерифа. Главным элементом военной организации Марокко стали «военные племена» (гиш) – освобожденные от дани и наделенные землей поселенцы, которых правительство часто перебрасывало с места на место. Султаны правили страной, объезжая ее территорию и останавливаясь в столицах, которых в истории Марокко всегда было несколько; не случайно, как гласит марокканская поговорка, «у хорошего султана постель – седло, а балдахин – небо». Специфическую окраску всей общественно-политической системе страны придавало наличие в ее пределах двух групп провинций: «земли правительства» (биляд аль-махзен) – подчиненных султану приатлантических равнин, населенных арабскими племенами и непосредственно управляемых махзеном, и «земли львов» (биляд ас-сиба) – полуавтономных труднодоступных областей в Рифе, по обе стороны Атласских гор, на границе Сахары и на крайнем юге атлантического побережья, населенных арабскими и берберскими племенами и управляемых опосредованно. Если в биляд аль-махзен признавалась как духовная власть шерифов, так и их светские права государей, то население биляд ас-сиба‘ считало султана-халифа своим духовным вождем, но крайне неохотно выплачивало в его пользу налоги и не желало выставлять по его приказу воинские контингенты. Поэтому кочующий двор султана в сопровождении вооруженных отрядов постоянно совершал походы (харка, букв. прорыв) по провинциям страны, где повелитель Марокко взыскивал подати, творил суд, делал кадровые назначения. Впрочем, в эпоху Ахмеда аль-Мансура соперничество между этими частями Марокко еще не проявлялось открыто, как это произошло в XVII–XVIII вв. Осмотрительность султана, его престиж и сила его армии сохраняли относительное единство Дальнего Магриба.

Внешняя политика Ахмеда аль-Мансура была активной и многоплановой. В 1590–1591 гг. он организовал завоевание Сонгайского государства, расположенного в Западном Судане (ныне территории Мали, Нигера, восточной Мавритании). На время марокканские войска, составленные из христиан и ренегатов, утвердили свою власть над городами Уаллата, Томбукту, Дженне и Гао, взяв под контроль верхнее течение Нигера. Оккупанты активно эксплуатировали золотоносные и соляные копи сонгаев, вывозили в Марокко тысячи темнокожих рабов. Марокканская казна в течение ряда лет получала из Черной Африки колоссальные объемы дани. На средиземноморской арене Ахмед аль-Мансур поддерживал дипломатические связи с беспокойными алжирскими соседями, мечтавшими прибрать к рукам его атлантические порты, вел умеренную политику в отношении Стамбула, обеспокоенного его могуществом, умело интриговал совместно с англичанами против Испании и подчиненной ею Португалии. После гибели испанской «Непобедимой Армады» у британских берегов в 1588 г. султан даже разработал проект совместного с Британией завоевания и раздела Испании с возрождением средневековых традиций мусульманской Андалусии. Однако почти одновременная смерть королевы Елизаветы и Ахмеда (1603 г.) положили конец этим планам большой политики.

Уход Ахмеда аль-Мансура подорвал стабильность развития Марокко. Несметные богатства марракешского двора, спокойствие и процветание приатлантических равнин, страх и уважение Османов и Европы – все это было быстро сведено на нет в ходе многолетней борьбы наследников старого султана за его власть. Начиная с 1612 г. Марракеш ослабил, а затем и вовсе прервал связь с оккупационным корпусом в Западном Судане. В итоге дань из Судана перестала поступать, а марокканские отряды на берегах Нигера превратились в разбойничьи шайки, постепенно смешавшиеся с негритянским населением. Долговременные последствия завоеваний аль-Мансура оказались крайне неблагоприятны как для Западного Судана, так и для Марокко, поскольку разгром Сонгайской державы и разграбление городов Верхнего Нигера нанесли тяжелый удар по транссахарской торговле. Ее пути в XVII в. неуклонно смещались на восток, а их основные выходы к Средиземному морю пришлись уже не на Марокко, а на территорию Алжира, Туниса и Триполитании.

Трагическая цепь интриг и братоубийственных столкновений между сыновьями Ахмеда аль-Мансура – Зиданом, Абу Фарисом и Мухаммедом – привела Дальний Магриб в состояние политической раздробленности. В первой половине XVII в. страна представляла собой пеструю мозаику удельных княжеств, вольных торговых портов, пиратских республик, владений племенных вождей и видных мурабитов. Власть всех троих претендентов была эфемерной: например, Зидан, обосновавшийся в Марракеше, трижды изгонялся с престола и трижды с трудом восстанавливал свою власть (1603–1628 гг.). Анархию и развал государственного механизма усугубляли постоянные обращения саадидских претендентов за помощью то к туркам, то к испанцам. Испанские войска периодически оккупировали марокканские порты, стремясь сократить активность местных корсаров. Свою «лепту» в беспорядки и кровопролитие внесли и изгнанные из Испании в 1609–1614 гг. потомки андалусских мусульман (мориски). Они расселились на севере и западе страны и создали в Рабате олигархическую республику. В 1626 г. Фес, отбиваясь от берберских племен и разбойничьих банд, полностью вышел из подчинения Саадидам. В Марракеше, своей бывшей столице, Саадиды продержались несколько дольше; последний из них, Ахмед аль-Аббас, был убит в 1659 г. в ходе дворцового переворота.

Становление династии Алауитов (Филалидов)

В середине XVII в. наследие разваливавшейся Саадидской династии стало предметом спора между двумя политическими группировками: мурабитами из обители Дила’, расположенной в предгорьях Атласа, и шерифским родом Филалидов, обосновавшимся в присахарских оазисах Тафилалет. Влияние мурабитов Дила’ распространялось на воинственные берберские племена Атласских гор. В противоположность им Филалиды, или Алауиты (т. е. Алиды – потомки Али, зятя пророка Мухаммеда и дочери пророка Фатимы) в своих притязаниях делали ставку на поддержку жителей юга страны. История Алауитов восходит к некоему Хасану ад-Дахилю (Пришельцу), который происходил из аравийского порта Янбо и поселился в Тафилалете в начале XIII в. В течение нескольких столетий престиж Алауитов в оазисах был высок, однако никакой политической роли в мстных делах они не играли. Только в ходе междоусобиц, последовавших за распадом саадидского государства, жители Тафилалета избрали своим главой Мухаммеда Али аш-Шерифа из алауитской семьи (1631–1635 гг.). С трудом отстояв независимость родных оазисов от дила’итов, он в силу преклонного возраста и болезней вскоре отказался от власти в пользу своих детей.

Три сына основателя династии способствовали становлению Алауитов в качестве правящей в Марокко военно-политической силы. Старший из них, Мулай Мухаммед (1635–1664 гг.) планомерно вытеснил дила’итов с юга страны, смог подчинить Тафилалету бедуинские племена и взял под контроль цепь населенных пунктов в Присахарье. Позже со своими соратниками он даже вторгся в Западный Алжир, захватил и разграбил районы Уджды и Тлемсена и вынудил янычарских вождей Алжира вступить с ним в переговоры о разделе территории. Его авторитет в Дальнем Магрибе заметно вырос, а в 1649 г. жители Феса даже призвали его на помощь против старых противников – мурабитов Дила’. Однако он не смог удержаться в северной столице при наступлении дила’итов и ни с чем вернулся в Тафилалет. Тем временем второй сын Мухаммеда Али аш-Шерифа – Мулай Рашид – вступил в соперничество с братом, бежал на восток страны и сплотил там степные племена. Конфликт братьев закончился в 1664 г. битвой их сторонников на берегу р. Мулуя в Восточном Марокко. В этом сражении Мулай Мухаммед погиб.

Несмотря на победу над братом, Мулай Рашид все еще был далек от владычества над Марокко. Тем не менее он энергично развернул борьбу за его признание султаном на всем севере страны. В 1666 г., разгромив всегда непокорных горцев Рифа, Рашид вступил в Фес. Столичные богословы-алимы и население, крайне уставшие от бесконечного разбоя и анархии, провозгласили его султаном Марокко с надеждой на скорейшее установление мира и порядка. Таким образом, Мулай Рашид был обязан своей морально-политической победой не поддержке мурабитов и суфийских братств, а военному превосходству своих отрядов. В силу этого обстоятельства он вовсе не церемонился с мурабитской, племенной или корсарской оппозицией.

Расширяя свои владения, султан в 1668 г. столкнул свои силы с главным врагом Алауитов – армиями мурабитов Дила’, владевших всеми предгорьями Атласа и контролировавшими атлантический порт Сале. Трудная многочасовая битва закончилась победой шерифа, и обитель духовных властителей Атласа была снесена. На следующий год Рашид изгнал из окрестностей Танжера еще одного противника – выдающегося корсарского командира Гайлана, безраздельно владевшего северо-западом страны. Поддержка турок и англичан не помогла на суше прославленному пирату, и ему пришлось уйти со своими сторонниками в Алжир. Затем, продвигаясь в южном направлении, деятельный султан вторгся в бывшую саадидскую столицу – Марракеш. Там после убийства последнего Саадида всеми делами заправляли вожди кочевых племен. Не договорившись с ними миром, Мулай Рашид устроил двухнедельную резню оппонентов на улицах полуразрушенной «жемчужины юга». Наконец, выступив из Марракеша в южные горы, Рашид добрался до исторической родины его предшественников-Саадидов – приатлантической долины Сус. Здесь его негостеприимно встретили местные мурабиты, бывшие подлинными властителями крайнего юга; они были столь самостоятельны, что даже чеканили собственную монету. В 1670 г., осадив и взяв штурмом их горное гнездо – скалу-крепость Иллиг, Мулай Рашид покончил с могуществом последнего соперника на пути к власти.

Круг завоевательных походов на этом замкнулся, и Дальний Магриб был объединен под властью Алауитов. Рашиду не удалось прибрать к рукам только несколько атлантических портов, в том числе Танжер. Этот укрепленный город был в то время собственностью английской короны, поскольку король Карл II Стюарт получил его в качестве приданого за португальской принцессой Екатериной Браганца.

По иронии судьбы султан-завоеватель, переживший десятки жестоких сражений, погиб в 42 года от несчастного случая. Летом 1672 г. в его бытность в Марракеше лошадь, на которой он ехал, вдруг понесла, и при падении он насмерть разбился о дерево. Таким образом, кратковременное и заполненное походами и сражениями царствование Мулай Рашида создало реальные контуры алауитской власти.

Мулай Исмаил (1672–1727 гг.). Междуцарствие

Рашиду наследовал третий из сыновей основателя династии – Мулай Исмаил (1672–1727 гг.). Немногие из мусульманских правителей пользовались столь громкой славой на Западе, как этот целеустремленный и властный государь, впервые после Ахмеда аль-Мансура объединивший Марокко и наведший невиданный до его правления порядок в государственных делах. Он вступил на престол в 26 лет и скончался на нем же глубоким стариком.

Европейские источники сохранили колоритный облик этого выдающегося монарха. Худощавый, высокий, светлокожий шатен с раздвоенной бородкой, Исмаил поражал современников жгучим проницательным взглядом, живостью ума, порывистостью движений и большой физической силой: даже в возрасте шестидесяти лет он вскакивал на коня одним прыжком. Вспыльчивость и жестокость шерифского султана также вошли в Марокко в поговорку: всякая неудача или конфликт приводили его в бешенство, а его гнев на придворных нередко заканчивался убийством провинившегося. Исмаил страстно любил деньги и редко останавливался перед преступлением, чтобы пополнить казну или личный бюджет. В то же время в быту он был экономен и питал презрение к роскоши и чревоугодию. Лишь в одном он не отказывал себе на протяжении всей жизни – в любви к женщинам. В его гареме жили более 500 наложниц всех цветов кожи, включая европеек знатного происхождения, а число только его сыновей к концу правления достигло семисот. Сильный темперамент султана, его неистощимая энергия и выдумка проявлялись и в военном деле: он находил удовольствие в войнах, не щадил себя и отличался отвагой. Все эти качества своеобразно сочетались в его характере с пылкой набожностью.

На протяжении своего полувекового правления Исмаил преследовал две главные цели – отстоять независимость Дальнего Магриба от покушений турок и европейцев и обеспечить экономическое развитие страны. Это предопределило его желание централизовать власть и укрепить военную мощь государства. Вскоре после восшествия на престол, омраченного войной с рядом роственников-претендентов, Мулай Исмаил решил создать регулярное войско, которое, подобно османским янычарам, не имело бы корней в стране и было бы связано только с особой султана. Это войско он сначала набирал из темнокожих невольников Западного Судана, а затем наладил его воспроизводство: в специальных лагерях молодым воинам выдавались в жены юные негритянские рабыни, и их дети были солдатами по рождению. Физическая подготовка, обучение ремеслам, изучение оружия и военной тактики начинались для них с 10-тилетнего возраста, а в 15 лет молодые воины вступали в брак. Дав жизнь следующему поколению, они приступали к службе, длившейся всю их жизнь. Всего негритянская армия, получившая название абид (араб. рабы), насчитывала до 150 тысяч человек. Хорошо зная непокорность своей страны, Исмаил разместил постоянные гарнизоны новых войск в укрепленных опорных пунктах (касбах). Десятки этих небольших крепостей строились в мятежных районах, вдоль главных торговых путей, а также поблизости от крупных городов. Главной задачей командиров гарнизонов было наблюдение за общественным порядком в зоне своей ответственности и подавление любых выступлений против султанской власти.

Создав мощную и хорошо вооруженную профессиональную армию, Исмаил проводил активную, хотя и не всегда успешную внешнюю политику. Он приложил немало усилий для того, чтобы освободить марокканское побережье от европейцев. В 1684 г. после длительной осады и постоянных нападений он вынудил англичан эвакуироваться из Танжера. Впрочем, немалую лепту в успех шерифа внес британский парламент, отказавший Карлу II в средствах на укрепление города. В 80-х – 90-х годах XVII в. султан отобрал у испанцев приатлантические крепости Лараш, Арсилу и Ультрамар (Маамуру). Таким образом, на атлантическом фасаде страны осталась одна европейская военная база (португальский Мазаган), но испанцы еще держались на средиземноморском побережье в крепостях-пресидиос, крупнейшими из которых были Сеута и Мелилья.

Другим очагом напряженности был при Мулай Исмаиле северо-восток, где шерифское войско часто сталкивалось с янычарскими отрядами алжирских деев. Стремясь отобрать у турок богатые западноалжирские провинции Тлемсена и Орана, султан напал на соседей в 1679 г., но меткий огонь турецкой артиллерии и сильное сопротивление янычар вынудили его отступить. Не сумев одолеть алжирцев в одиночку, Исмаил договорился в 1692 г. о совместном выступлении с беем Туниса, однако и здесь его ждала неудача – несогласованность действий союзников подвела их. Наконец, в 1701 г. Исмаил предпринял самую решительную попытку проникнуть в центр алжирского государства. На берегах реки Шелиф он потерпел от турок сокрушительное поражение, был ранен и едва не попал в плен. После этого султан прекратил пограничные войны, признал сложившееся положение дел и построил цепь крепостей для прикрытия границы с Алжиром.

Защищая целостность страны, Мулай Исмаил проявлял немало внимания к развитию торговли. Явно предпочитая торговлю пиратству, шериф благоприятствовал выкупу христианских пленников, расширял порты, следил за безопасностью дорог, разрешил европейцам вывоз металлов, монополизировал торговлю другими товарами, взимая 10 % их стоимости в виде налогов. Играя на противоречиях между европейскими державами, он в 1682 г. подписал договор с Людовиком XIV о свободе мореплавания и торговли, но в начале XVIII столетия уже благоволил к англичанам. Интерес Мулай Исмаила к Англии заметно усилился после того, как британцы в ходе войны за испанское наследство (1701–1714 гг.) овладели крепостью Гибралтар и создали там военно-морскую базу, тем самым усилив контроль над проливом. С тех пор торговля с Марокко надолго стала фактически британской монополией.

Самым грандиозным проектом этого монарха, призванным доказать подданным его могущество, стало создание нового столичного города – Мекнеса. Этот малозаметный старинный городок, стоящий на возвышенности к юго-западу от Феса среди оливковых плантаций и фруктовых садов, стал при Исмаиле гигантской стройкой. Тысячи рабов и преступников под контролем чернокожих воинов воздвигали здесь роскошные дворцовые комплексы, террасные сады, мечети, рынки, резиденции чиновников, казармы, конюшни, мастерские и зернохранилища. Для украшения своей новой столицы Исмаил выписывал европейских архитекторов и лучших мастеров со всех концов Шерифской империи. Своим подданным, желавшим перемещаться по дорогам и вести торговлю, султан вменил в обязанность изымать строительный камень из обветшавших зданий и отвозить его в Мекнес. Мулай Исмаил сам нередко появлялся на стройке с киркой в руках и подавал пример в работе. Впрочем, он был весьма суров к нерадивым исполнителям и однажды разбил о голову начальника стройки десяток кирпичей, показавшихся ему слишком тонкими.

На протяжении своего правления Исмаил сделал почти невозможное для традиционного Марокко – распространил влияние и контроль правительства на всю территорию страны. Даже племена Высокого Атласа, веками не признававшие никакой внешней власти, вынуждены были временами ему подчиняться. Все вопросы он решал единолично, не терпел возражений и уважал только собственное желание. Железная воля и неразборчивость в средствах сделали террор философией его внутренней политики. Конфискации имущества, депортации и казни – таковы были проявления его власти. Скорый на расправу, шериф, впрочем, был гибок и не стеснялся в случае необходимости брать к себе на службу разгромленного противника, как он делал с суфийскими наставниками, поднимавшими против него мятежи.

Строгая централизация власти и государственная дисциплина, введенные Мулай Исмаилом, столь явно противоречили традициям Дальнего Магриба, что сразу же после смерти султана (1727 г.) его режим рухнул. Горские племена освобождались от государственных налогов и спускались на равнины для грабежа, в городах разгорались бунты, кочевники организовывали набеги на плодородные приатлантические равнины и ввязывались в распри с их населением. Но, главное, многочисленные сыновья Исмаила при поддержке суфийских братств и мурабитов начали затяжную борьбу за престолонаследие, известную как междуцарствие или Тридцатилетняя смута (1727–1757 гг.).

В ходе этого длительного братоубийства ключевую роль сыграли «черные преторианцы» Исмаила, осознавшие, что они являются единственной организованной силой в Дальнем Магрибе. При их участии дети Исмаила часто менялись на престоле. В частности, законный эмир-наследник Мулай Абдаллах в ходе боевых действий был четыре раза низложен (1728, 1735, 1736, 1745 гг.) и пять раз призван на правление (1727, 1729, 1736, 1740, 1745 гг.) различными общественно-политическими силами. Все это время Дальний Магриб оставался театром борьбы между темнокожими гвардейцами-абид, остававшимися хозяевами положения, горожанами Феса и Марракеша, привилегированными служилыми арабскими племенами и берберскими кочевниками. Возобновление кочевых миграций, частое разорение городов противоборствующими сторонами, засухи и голодный мор, поразившие страну в 40-х годах XVIII в., поставили под вопрос не только объем власти Алауитской династии, но и само ее существование.

Марокко в середине XVIII – начале XIX в.

Длительное междуцарствие и анархия вновь, как в эпоху становления алауитского государства, раздробили Дальний Магриб на племенные территории, земли вольных портовых городов, владения влиятельных мурабитов и удельные княжества членов династии. Вторая половина XVIII – начало XIX в. прошли в Марокко под знаком высокой социальной динамики и политической нестабильности. Нередкие в это время войны, эпидемии и кочевые миграции ослабляли социально-иерархические представления в массовом сознании. Однако позиции племенного уклада в общественной жизни оставались незыблемыми. Общинное землевладение преобладало в Шерифской империи над частным и государственным, а кровнородственные отношения предопределяли жизненные приоритеты и ценности населения как в сельской, так и в городской среде.

Система управления Марокко также мало изменилась со времен Саадидов. Несмотря на все усилия шерифских властителей, Дальний Магриб слабо поддавался централизации. Наместники провинций были почти независимы от центра, а подчиненная власти султана территория редко превышала ¹/₃ площади Марокко. Духовная власть шерифских правителей признавалась марокканцами повсеместно, тогда как их претензии на сбор налогов решительно отрицались населением труднодоступных Атласских гор и полупустынных областей юга. Поэтому управление страной по-прежнему осуществлялось в традиции «кочующего двора». В XVIII–XIX в. Марокко имело четыре столицы – Фес, Марракеш, Рабат и Мекнес – и в каждой из них султан пребывал по несколько месяцев в году, постоянно перемещаясь с семьей, приближенными и армией по провинциям своего султаната и взимая налоги. Слабость внутрихозяйственных связей, кочевые миграции и межплеменные столкновения чрезвычайно затрудняли деятельность султанской администрации.

Равновесие между противоборствующими силами Тридцатилетней смуты удалось восстановить лишь внуку Мулай Исмаила – Сиди Мухаммеду ибн Абдаллаху (1757–1790 гг.). Усталость населения от войн и ослабление мощи негритянской гвардии позволило этому незаурядному правителю постепенно восстановить мир и относительный порядок в стране. В своих объединительных усилиях новый султан не мог полагаться на проведение силовой политики, поскольку его военные силы были незначительны. Поэтому он пользовался своим шерифским престижем, который был довольно высок, а также междоусобицами суфийских братств и берберских племен. Прибегая к дипломатии, Сиди Мухаммед стремился привлекать братства и мурабитов на свою сторону, одновременно поддерживая конфликты и расколы между ними. В итоге часть суфийских объединений Марокко была оттеснена в Западный Алжир и Присахарье, а другие привлечены к управлению государством.

Внешняя политика Сиди Мухаммеда была сориентирована на широкие контакты со внешним миром, тем более что выгодное географическое положение Дальнего Магриба и его природные ресурсы привлекали постоянное внимание европейских держав. Развивая морскую торговлю, султан восстановил порты на атлантическом побережье и даже возвысил один из них (Рабат) до звания столичного города. Он стремился не только привлекать в Марокко иностранных торговцев и сделать товарообмен источником постоянного дохода, но и диверсифицировать внешнеторговые связи.

На протяжении своего правления Сиди Мухаммед заключил договоры о дружбе и торговле с Данией (1751 и 1765 гг.), Швецией (1763 г.), Францией и Испанией (1767 г.), Португалией (1773 г.), США (1786 г.) и рядом других стран. Освободив Мазаган от португальцев (1769 г.), султан озаботился оживлением коммерции на юге страны. По его указаниям на побережье Атлантики, в месте, где сопрягались океанические и караванные пути, был выстроен новый город-порт Могадор, спроектированный французским архитектором. К концу правления Сиди Мухаммеда этот город стал крупнейшим рынком Марокко, монополизировавшим торговую активность южных и центральных регионов страны. В целом за 70-е годы XVIII в. объем марокканской внешней торговли возрос с 7 до 17 млн франков, но частые засухи, эпидемии и налеты саранчи, поразившие страну в конце столетия, помешали поступательному развитию экономики Шерифской империи.