Сказание о Доме Вольфингов (сборник) Моррис Уильям
Мужчины тем утром не появлялись – таков был обычай: они либо уходили работать на поля и пастбища, либо оставались дома, а вот женщин собралась целая толпа – они стояли и у ворот и дальше и, как и следовало ожидать, не могли в такой час молчать.
И вот городские невесты отправились к тому месту на дороге, где обычно проводился праздник Девичьей Заставы. Туда сошлось много невест со всего Дола и подходили ещё. Среди них были и Долгополая со своими двумя подругами – теми самыми девушками, с которыми Божественноликий разговаривал тем утром, когда отправился вслед за своей судьбой в горы.
Невесты собрались под утёсом у Портовой Дороги: на её обочине женихи построили им беседки из зелёных ветвей, чтобы девушки могли укрыться от палящего солнца. Крыты беседки были камышом, полы их устилали гирлянды прекраснейших цветов, какие только можно было найти на местных лугах или в садах.
На девушек было приятно посмотреть: казалось, во всём мире не найти красивее их. Самой старшей едва исполнилось двадцать пять лет. Каждая из девушек надела своё лучшее платье. Рукава, подолы и пояса – даже туфли и сандалии – на девушках были так искусно и мелко расшиты, что во время движения они меняли свой цвет, словно зимородок, вылетевший из тени на свет. Согласно обычаю девушки имели при себе оружие. У некоторых были луки и за плечами – колчаны со стрелами, у других не было ничего, кроме меча на боку, третьи держали в своих изящных руках копья с удобными тонкими древками. Но некоторым показалась забавной мысль взять с собой длинное и тяжёлое копьё или повесить за плечи большой боевой топор. Одни девушки зачесали свои струящиеся волосы под сверкающие шлемы, другие с трудом несли щиты, некоторые поверх льняных платьев надели стальные длинные кольчуги, и почти на всех было что-нибудь из доспехов. А на одной, высокой, красивой девушке из рода Серпа по имени Липа, доспехов было столько, что за ними не видно было платья.
Лучезарная была одета в белую котту, искусно расшитую от горла до подола зелёными ветвями и цветами. Голову её украшал венок из роз, а на поясе, обмотанном золотой проволокой, висел сам Страж Дола. Ни другого оружия, ни доспехов у Лучезарной не было. Меч мирно почивал в ножнах, и девушка ни разу не притронулась к его рукояти, хотя некоторые из дев частенько вытаскивали мечи и с лязгом вкладывали их обратно. Тем не менее все узнали этот могучий клинок, соратника во множестве великих деяний.
И вот на Портовой Дороге между потоком и скалой зазвучали приятные звонкие голоса: иногда девушки пели, иногда сказывали древние истории, а иногда брались за руки и вместе танцевали на мягкой летней пыли большой дороги. Многие из них, устав, садились на обочину или под сень своих лиственных палаток.
Настал полдень, и из Дола пришли жёны: они принесли празднующим еду и питьё, фрукты и свежие цветы из богатых садов. Девушки поели, и в счастливом томлении молчали, а если и говорили, то тихо и кратко. Стояла послеполуденная жара.
Затем из города вышли мужчины под видом торговцев, везущих в подводе товары и стремящихся пройти по Портовой Дороге дальше на запад. Тогда вооружённые девушки поднялись и преградили им путь, заставив повернуть назад. Всем было весело.
Спустя ещё некоторое время, когда солнце начало клониться к западу, а тени удлинились, с нижнего Дола пришли, гоня коров, пастухи. Они делали вид, будто хотят пройти в город, но и им девушки заградили путь, так что пастухам пришлось возвращаться. Смех и шутки доносились с обеих сторон.
Наконец, побыв некоторое время в одиночестве (а время уже приближалось к закату), девушки сошлись вместе и, встав кругом, начали петь. Та, кого звали Золотой Девой из рода Моста, а она пела лучше всех, встала посреди круга и повела его. Вот что пели девушки:
- Вот и приблизился вечер, и свет
- Солнца тускнеет и гаснет, и нет
- Дня, что похож на другой – только раз
- Вы при оружии видите нас.
- Здесь будет клятва под вечер дана:
- В горе и в радости, вечно, всегда
- Ненарушимая – верный залог
- Счастья в долине. О Солнце, тревог
- Вечных земных ты свидетель, узри
- Наше веселье. Как травы, росли
- Мы, твоим светом согреты. Весной
- Снова цветы расцветают с тобой,
- Птицы поют, но для слабых людей
- Эти дары как проклятье. Славней
- Нет благоденствия, но пусть растёт
- Всё, кроме страха и рабства. Спасёт
- Верность любимых от них. И пока
- Солнечный свет золотит облака,
- Мы не склонимся под вражьим ярмом.
- Солнце, гляди, час настал, вот и он,
- Воин, что нас защитил от врага,
- Южные прочь отогнав племена.
- Губ его нет ни нежней, ни милей.
- Солнце! Вернись! Обернись поскорей!
- Это не счастье ли? В смертном бою
- Воины славу стяжали свою!
- Помни, о солнце, пусть помнит народ
- Всякий, что в нашу долину придёт!
- Солнца пылает огонь в небесах,
- Чудо рождается в наших сердцах!
Так они пели, а солнце тем временем село, и наступил тихий вечер, и только доносившиеся с луга и из стоявшей в стороне деревни счастливые возгласы, нарушали его тишину. Когда же песня окончилась, девушки услышали шаги на дороге. Они повернулись и встали – сердца их сильно бились, – будто сплочённый отряд храбрых воинов, приготовившийся встретить множество врагов, надвигающихся со всех сторон. Девушки стояли спина к спине. И в этот самый момент, едва различимые в сгущающихся сумерках, к девушкам вышли юноши Дола, только недавно освободившиеся от печалей войны.
Когда юноши увидели нежных дев, их уста, что привыкли издавать боевой клич, озарила ласковая улыбка. Тогда копья, топоры, шлемы и щиты со звоном попадали на землю, и пришедшие приняли в свои объятия невест, уставших от долгого ожидания, палящего солнца, радостного томления и любовных песен. И девушки позволили юношам увести их, и в сгустившихся сумерках место Девичьей Заставы опустело.
Одних повели на запад, вниз по Портовой Дороге, к стоявшим там домам. Для других путь домой стал очень длинным: им пришлось идти через широкие росистые луга, слушая, как ночной ветер шепчет среди бесчисленных деревьев, и они увидели, как заря осветила восток, ещё прежде освещённого свечами пиршества, что ожидало их дома. Третьи вместе со своими женихами повернули вверх по Портовой Дороге, прямо к городу. Их путь был недолог и окончился, когда в зале ещё только зажгли для них приветственные свечи.
Лучезарная весь день была очень тихой, почти не разговаривала и совсем не смеялась, а когда улыбалась, то не от царившего в её душе веселья, а только выказывая своё расположение подругам. Когда же в поисках невест пришли женихи, она вышла из отряда и встала одна посреди дороги между городом и прочими девушками. Сердце её колотилось, девушка прерывисто, словно страшась чего-то, дышала. Она и в самом деле на какой-то миг испугалась, что Божественноликий не придёт за ней. Он же, приблизившись с другими женихами к отряду невест, переходил от одной девушки к другой, не находя Лучезарной, пока, наконец, не прошёл весь отряд и не увидел её, ожидавшую на дороге. Юноша бросился к ней, схватил за руки, затем за плечи и притянул к себе. Девушка не сопротивлялась. Вот что он тогда сказал ей:
– Приди же в мои объятия, любимая, смотри! Они идут каждый своей дорогой к чертогам своих родов. И для тебя лучшим вечером этого года избран путь – через вон тот мостик, да через росистый луг.
– Нет, нет, – ответила она, – это невозможно. Женихи города будут искать тебя, чтобы ты провёл их к воротам. Да и в роде Лика тебя ждут больше других. Нет, Златогривый, дорогой мой, мы должны идти по Портовой Дороге.
Он же сказал:
– Мы окажемся дома очень быстро, ведь выбранный мною путь не длиннее, чем по Портовой Дороге. Но послушай, нежная моя! На лугу мы сядем на минутку на берегу реки под каштановыми деревьями и посмотрим на луну, поднимающуюся над утёсами южных гор. Я буду любоваться тобой летней ночью, твоей красотой, которую во всей полноте, онемевший от восторга, увижу потом дома, при свечах.
– О нет, – возразила девушка, – мы пойдём по Портовой Дороге. У ворот тебя будут ждать факельщики.
Божественноликий же сказал:
– Потом мы встанем и пойдём по широкому безлесному лугу, где ночью увидим, как коровы бредут, словно благоухающие тени. Среди серой лунной ночи тебе покажется будто пред тобой розы – так крепок их аромат.
– О нет, – ответила девушка, – нам приличествует пойти по Портовой Дороге.
Юноша же возразил:
– Затем, миновав широкий луг, мы пройдём в огороженное засеянное поле, а оттуда – в огороженный сад рядом с ним. Там, в старом ореховом дереве, сидит сова и ухает по ночам, но ты не услышишь её – уханье заглушит радостное пение соловьёв в яблоневом саду. Из тенистого сада мы выйдем на открытый городской луг и ляжем на ромашки под луной, тускнеющей в сером предрассветном небе.
Через луг недалёко и до кромки Бурной, а там, за рекой, лежит прекрасный сад рода Лика. Я подготовил для тебя небольшую лодочку, и она перевезёт нас через тёмные ночные воды, которые напомнят тебе колеблющиеся языки белого огня в свете луны или бездну там, где на них лягут тени. Затем мы с тобой окажемся в саду и посмотрим на жёлтые окна чертога, вслушиваясь в весёлые крики за его стенами, рождающиеся по ту сторону цветов и смешивающиеся с голосами соловьёв в ветвях. Затем мы пойдём по тропам в траве, мимо гвоздик, клевера и лаванды, посылающих нам свой аромат, чтобы подбодрить нас, ведь мы уже теряем чувства от изношенных роз и медовой приторности лилий.
Всё это – для тебя, и я ничего не прошу взамен – лишь тебя на этот вечер. Много цветов, о которых ты не знаешь, будут горевать, если ты не наступишь на них этой ночью, если не пройдёшь вечером по твоей брачной тропе, которую я придумал, до Палат Любви.
Но послушай! В самом конце сада есть тисовая аллея, перекрытая для тебя сводом. Но ты не увидишь, где можно войти в неё, зато я проведу тебя по тёмному проходу сквозь лунный свет, и твоя руку будет покоиться в моей. В конце же мы придём к калитке, за которой покажется дом рода Лика. Тогда мы завернём за угол, и нас ослепят факелы факельщиков и свечи за открытыми дверьми. Весь зал, наполненный радостными восклицаниями, будет сверкать, словно сигнальный костёр тёмной ночью, зажжённый на мысе над морем рыбачьим народом, отдающим дань богам.
– О нет! – возразила девушка. – Мы должны идти только по Портовой Дороге. Это самый прямой путь к городским воротам.
Но говорила она попусту, сама не понимая что. Ведь пока она говорила, он уже вёл её прочь, и ноги её шли сами собой, и когда девушка произнесла последнее слово, она уже ступила на первую доску моста. На мгновение обернувшись, она увидела длинную скальную стену, на которой ещё пылали последние отблески летнего заката. Обернувшись же во второй раз, девушка увидела, как луна начинает подниматься над вершинами южных утёсов, – а между ними был весь Дол и Божественноликий в нём.
Затем они пересекли мост и оказались на зелёных лугах, прошли через ограждённое поле и сад Лика и пришли к дверям родового дома. Другие невесты и женихи уже были там. (Из рода Лика шестеро женихов привели домой невест.) И никто не видел ничего зазорного в том, что оказался дома прежде военного вождя и его возлюбленной, которую он привёл. Старик Камнеликий сказал:
– Слишком много пчелиного гула в садах Дола, чтобы мы отчитывали своенравных влюблённых за то, что ждали их при свечах целый час.
И вот пришедшие последними юноша с девушкой рука об руку поднялась в зал, будто освещённый солнцем, и встали вместе у среднего престола, прекрасные как никогда. Нестройные радостные крики прекратились, когда все увидели, что военный вождь хочет что-то сказать.
И тогда Божественноликий протянул к родичам руки и прокричал:
– Разве не сдержал я свою клятву, что произнёс над Священным Кабаном – взять в жёны прекраснейшую?
Ему в ответ, отдаваясь эхом от балок крыши, прогремел могучий крик. Те же, кто поднял тогда глаза на фронтон здания, говорили потом, что образ божества в окружении лучей улыбался, глядя на собравшихся.
Но Железноликий, неслышно за шумом зала, проговорил: «А как сейчас дела у моей дорогой дочери, что живёт у чужаков по ту сторону дикого леса?»
Глава LIX. Божественноликий исполняет клятву, данную Наречённой. Учреждается народное собрание для трёх народов: жителей Дола, народа пастухов и детей Волка
С этих событий прошло три года и два месяца. Ранней осенью в три часа пополудни на рыночную площадь Серебряного города прибыла повозка, крытая дорогими тканями. Восемь белых быков тянули её, и сорок высоких копейщиков в великолепных боевых одеждах шли рядом. Сразу собрались любопытные. Повозка остановилась у подножия лестницы, ведущей к двери Чертога Совета, и с неё легко сошла миловидная женщина с большими серыми глазами и загоревшей на солнце кожей. На голове у женщины был шлем, на боку висел меч, а на руках она несла годовалого ребёнка.
Это прибыла Лучница со вторым мальчиком, рождённым Божественноликому его женой.
Девушка, быстро пройдя мимо дивящихся ей людей, поднялась вверх по лестнице, которую уже видела однажды покрытой реками крови. Дверь была открыта, и девушка вошла внутрь, пройдя прямо с ребёнком на руках к возвышению в конце большого зала.
На возвышении собрались люди, и среди них, в центре, сидел Могучеродный. Он совсем не изменился с того времени, когда Лучница видела его в последний раз, разве что, на её взгляд, стал ещё прекрасней. Она подходила всё ближе и ближе к Вождю её народа, и слёзы радости выступили у неё на глазах и побежали по щекам, а сердце возликовало.
Рядом с Могучеродным сидела Наречённая, и Лучнице показалось, что и она стала ещё милее, чем прежде. И вождь, и его жена узнали Лучницу ещё до того, как та успела дойти до середины зала. Наречённая сразу же поднялась со своего места, радостно обращаясь к Лучнице по имени.
На возвышении сидели и старейшины сынов Волка и Лесных жителей, и многие из них были Лучнице хорошо знакомы.
Стояло там и человек двадцать воинов, все при оружии. Казалось, они по первому зову готовы исполнить любое поручение вождя.
Могучеродный поднялся и молвил:
– Приветствую возлюбленную подругу и дочь моего народа! Здорова ли ты, Лучница, наиблагороднейшая из всех женщин дружественных нам народов? Как поживают моя сестра и мой брат Божественноликий? И как дела у наших друзей и союзников в славном Доле?
Лучница отвечала:
– Всё хорошо и с ними, и со мной, и сердце моё ликует, когда я смотрю на тебя, Могучеродный, на славных старейшин и на нашу возлюбленную сестру Наречённую. Но у меня есть послание для тебя от Божественноликого, – хочешь ли ты, чтобы я огласила его здесь?
– Конечно, огласи, – ответил Могучеродный и, выйдя вперёд, взял девушку за руку и расцеловал. Наречённая вслед за ним тоже обняла Лучницу и поцеловала её, а потом вместе с мужем провела девушку на возвышение и усадила рядом с Могучеродным.
Все в зале смотрели на ребёнка на руках Лучницы и гадали, что бы это могло значить. Тогда Лучница взяла ребёнка, а надо сказать, что он был крепким и красивым малышом, и, посадив его на колени Наречённой, произнесла:
– Вот что говорит Божественноликий: «Сестра моя, возлюбленная подруга детских игр, прими же теперь, в радости, дар, о котором ты просила меня в печали. Ты вольна делать всё, что принесёт пользу сыну твоего друга. Кольцо же, что я как-то дал тебе в саду рода Лика, верни Лучнице, той, кому я доверяю и кого крепко люблю. Это будет знаком того, что я сдержал данное мной слово».
Тогда Наречённая вновь поцеловала Лучницу и приласкала дитя, которое, впрочем, было недовольно такой переменой.
Лучница же продолжила:
– И для тебя, Могучеродный, у меня есть послание от Божественноликого. Тебе он говорит вот что: «Могучий воин, друг и товарищ, всё у нас славно, и мы все счастливы. Но есть в наших сердцах уголок, не заполненный счастьем, и это сильно печалит нас. Только ты и твоя подруга смогут нам помочь. Хотя временами до нас доходят вести о тебе, но мы хотели бы увидеть тебя и воочию убедиться в правдивости этих вестей. И мы просим тебя помочь нам претворить нашу мечту в жизнь, не заставляй нас трудиться над этим в одиночку. Мы твёрдо знаем, что ты не скажешь, будто больше не вспоминаешь нас и будто любовь твоя к нам оставила тебя». Вот такое послание, Могучеродный, и Божественноликий желал бы получить ответ.
Могучеродный рассмеялся:
– Сестра моя Лучница, видишь ли ты этих воинов?
– Вижу, – был ответ.
– Эти воины передадут моё послание брату Божественноликому. Ворон Быстрая Стрела, выйди вперёд и перескажи моей подруге Лучнице послание, которое я вложил в твои уста слово в слово.
Ворон вышел вперёд и, дружелюбно поприветствовав Лучницу, сказал:
– Друг мой Лучница, вот послание нашего Старейшины: «Брат и союзник! В долине, что ты подарил нам, всё хорошо. За прошедшие три года мы не состарились, да и память наша не ухудшилась. Мы желаем видеть тебя и принять гостем в Серебряной долине. Когда-нибудь так и случится. Кроме того, знай вот что: мы – дети Волка и Лесные жители, памятуя о земле, что породила нас, и яме, откуда мы были выкопаны, решили возвращаться в Долину Теней раз в три года: пировать там в древнем Чертоге Волка и сидеть в Кольце Судьбы наших Праотцов. Но раз уж вы присоединились к нам в сражении и даровали нам эту долину, наше здоровье и наше богатство, не спрашивая цены или вознаграждения, то мы считаем вас своими братьями, и наше ликование будет неполным, а Кольцо Судьбы покажется пустым, если вы не воссядете рядом с нами. Придите же к нам, чтобы мы моги возрадоваться друг другу, видя лица друзей и слыша их голоса, чтобы мы могли поговорить друг с другом о нашей жизни и чтобы три рода могли составить единый народ. И если это покажется вам верным решением, то знайте: мы будем в Долине Теней через полмесяца. Не огорчайте же нас своим отказом». Вот, Лучница, какое это послания. Я заучил его наизусть и передаю тебе с большим удовольствием.
Тогда Могучеродный спросил:
– Что ты скажешь об этом послании?
– Оно хорошо, с какой стороны ни посмотри, – ответила девушка, – но ко времени ли? Успеет ли наш народ, получив послание, дойти до Долины Теней, чтобы встретиться с вами?
– Конечно, – сказал Могучеродный. – Наши гонцы отправятся по дороге через Долину Теней и через четыре дня будут в Доле, а, как ты знаешь, оттуда до Долины Теней можно добраться за два дня.
Затем вождь вновь повернулся к своим воинам и сказал:
– Родич Ворон, отправляйся теперь же, не теряя ни минуты, и доставь своё послание.
Воины начали собираться, но Лучница воскликнула:
– Хм, Могучеродный, друг мой, я смотрю, ты не сильно отличаешься от того мужа, которого я знала в Долине Теней. А ведь он собирался ужинать ещё прежде, чем ощипать птицу! Разве я не пойду вместе с твоими гонцами, чтобы подготовиться к народному собранию в Долине Теней?
Но Наречённая нежно взглянула на девушку и, рассмеявшись, произнесла:
– Сестра моя Лучница, он хочет сказать, что ты должна остаться здесь, в Серебряной долине, пока не наступит время отправляться на народное собрание, и ты пойдёшь туда вместе с нами. Я тоже прошу тебя об этом – порадуй сердца старых друзей. Кроме того, ты сможешь рассказать мне всё об этом милом ребёнке моего брата и моей сестры.
Наречённая, лаская дитя, так нежно посмотрела на Лучницу, что сердце той растаяло, и девушка воскликнула:
– Хотела бы я никогда не покидать твоего дома, о, Наречённая из моего рода! То, о чём ты просишь, сделать легко и приятно. Но после того я должна буду вернуться в Дол, ибо я оставила там многое, что требует моего возвращения.
– Хорошо, – кивнул Могучеродный. – А не вышла ли ты замуж, Лучница? Неужто больше ты не будешь натягивать в бою свой тисовый лук?
Лучница стала серьёзной:
– Кто знает, Вождь. Да, я замужем уже два года, а меньшего я и не ждала, когда уходила с этими двумя через дикий лес в Дол. – Вздохнув, девушка добавила: – Во всём Доле нет лучшего мастера, чем мой муж, да и более пригожего. Муж мой – Олень с Высокого Утёса, ты хорошо его знаешь, о Наречённая!
Наречённая кивнула:
– Ты говоришь правду, нет лучшего человека во всём Доле.
Лучница продолжила:
– Лучезарная упросила меня выйти за него, когда он совсем меня замучил. – Девушка замолчала, но потом добавила: – Божественноликий тоже решил, что мне нельзя отказывать ему, и теперь у меня есть сын того же возраста, что и этот малыш.
– Замечательная история! – воскликнул Могучеродный. – А, может, ты считаешь, что такая сильная и прекрасная женщина, такая добрая и приветливая, должна воздерживаться от брака и от рождения детей? Тогда и мы, пожалуй, кому до смерти ещё придётся выйти на поле брани и сражаться за жизнь и её блага, тоже должны остаться холостяками?
– Славные речи, – заметила девушка. – Всё что приключилось со мной с самого того дня, как я пустила стрелу с обрыва одного холма вон там, принесло мне только благо.
И девушка погрузилась в раздумья. Она молчала, словно вслушиваясь в ласковые слова, которыми Наречённая нежила нового ребёнка. На самом же деле Лучница не видела и не слышала ничего из того, что происходило вокруг неё, мысленно вернувшись в прошедшие дни. Но вот девушка вновь пришла в себя и стала расспрашивать о Серебряной долине, о родичах да о тех, кто когда-то был невольником смуглолицых. Отвечали ей подробно и вскоре поведали всю историю долины, начиная с самого Победного Дня.
Лучница и пришедшие вместе с ней воины оставались в Серебряной долине полмесяца. Хозяева, как родичи, так и бывшие невольники, принимали их радушно. Лучнице казалось, что Наречённая полюбила ребёнка Божественноликого не меньше, чем своих собственных детей (а было их у неё двое: мальчик и девочка), и Лучница была довольна, ведь она знала, что вести об этом доставят большую радость Божественноликому и Лучезарной.
Затем, когда прошёл должный срок, Божественноликий с Наречённой, а с ними и множество старейшин и воинов из числа сынов Волка и Лесных жителей, а также Лучница со своим отрядом, отправились в Долину Теней. Они пригласили и Даллаха с лучшими жителями Розовой долины. В Долине Теней их встретили Божественноликий и городской Старейшина Железноликий со многими родичами. Велика была радость той встречи! Лучезарная вспомнила, что, когда Божественноликий впервые пришёл в Долину Теней, она желала после победы вновь посетить жилище, где пережила радости и печали своей юности. Впрочем, больше всех был счастлив Старейшина, ведь он смог вновь обнять и приласкать Наречённую, ту, которую он когда-то хотел принять дочерью в свой род.
О жителях Дола, о народе пастухов, о детях Волка, о Лесных жителях и о жителях Розовой долины – обо всех этих родах сказывают, что с тех пор они были друзьями и будто объединились в один народ, в добрые и злые времена, в мирные и лихие, в достатке и нужде. Что ни посылала им судьба, они всегда почитали Долину Теней за священное место, и ещё многие годы спустя собирались там в середине осени держать совет.
БОЛЬШЕ ОБ ЭТИХ РОДАХ И НАРОДАХ НИЧЕГО НЕ СКАЗЫВАЕТСЯ, ТУТ И ПОВЕСТИ ПРИШЁЛ КОНЕЦ.
1890
Повесть о Сверкающей Равнине, что звалась также Землёй Живущих и Полями Бессмертных
Глава I. О троих чужаках, явившихся в стан Ворона
Говорится, что жил некогда юноша из свободного народа по имени Халльблит: он был хорош собою, силён и в битве испытан; он принадлежал к древнему клану Ворона.
Этот юноша любил замечательной красоты деву по имени Заложница, что принадлежала к клану Розы; а из этого клана мужам Ворона подобало и следовало брать себе жён.
Заложница любила его не меньше, чем он – её, и никто из соплеменников не возражал против этой любви, и должны они были пожениться в ночь середины лета.
Но однажды, ранней весной, когда дни были ещё коротки, а ночи длинны, Халльблит сидел у крыльца, обтачивая ясеневое древко* для своего копья, и заслышал он приближающийся цокот копыт, и вскинул он глаза, и завидел, что к дому скачут люди, и вот въехали они в ворота. В доме же никого, кроме Халльблита, не было, потому поднялся юноша, и вышел пришлецам навстречу, и разглядел, что числом их всего трое, все – вооружены, а кони под ними – лучше лучшего; однако страха чужаки не внушали, ибо двое были стары и слабы, а третий – мрачен и удручён, и с виду уныл; казалось, что издалека приехали они и гнали коней во весь опор, ибо шпоры были в крови, а кони – в мыле.
Халльблит приветил гостей весьма учтиво и молвил:
– Вы устали с дороги и, может статься, предстоит вам ещё долгий путь; так сойдите на землю, и войдите в дом, и подкрепитесь малость, а для коней ваших найдётся и сено, и зерно; а потом, ежели дело ваше не терпит, так, отдохнув, поезжайте дальше; или заночуйте тут до завтра, а тем временем всё, что наше, будет также и вашим, и ни в чём не знать вам здесь отказа.
Тогда заговорил самый древний старец, и молвил он тонким надтреснутым голосом:
– Благодарим тебя, юноша; но хотя дни весны и прибывают, убывают часы нашей жизни, и никак не можем мы остаться, разве что скажешь ты нам правдиво и искренне, что здесь – Земля Сверкающей Равнины: и ежели так, то не медли, но отведи нас к своему лорду, и, может статься, он нас обрадует.
Тут возвысил голос второй старик, с виду не столь дряхлый:
– Благодарствуем! Но мало нам еды и питья, большего ищем мы, а именно – Землю Живущих. Ох! – время не ждёт!
Тут заговорил муж удручённый и понурый:
– Мы ищем Землю, где дням счёт неведом и так их много, что тот, кто разучился смеяться, снова постигнет сие искусство и позабудет о днях Скорби.
Тут все трое хором закричали:
– Это ли Земля? Это ли Земля?
И подивился Халльблит таким речам, и рассмеялся, и молвил:
– Странники, поглядите туда, где под лучами солнца раскинулась равнина от гор и до моря, и увидите вы луга, где сверкают белизною весенние лилии; однако край сей называем мы не Сверкающей Равниной, но Кливлендом-у-Моря. Здесь умирают люди, когда пробьёт их час, и не знаю я, достаточно ли долог отпущенный им срок для того, чтобы позабыть о скорби, ибо молод я и со скорбью ещё не обручился; но знаю одно: для свершения бессмертных деяний срок этот – в самый раз. А что до Лорда, слово это мне не ведомо, ибо здесь живём мы, сыны Ворона, в дружбе и согласии, с нашими жёнами, с коими обменялись мы брачными обетами, и с матерями нашими, кои произвели нас на свет, и с сёстрами нашими, верными помощницами. И снова приглашаю я вас спешиться, и поесть-попить, и развеселиться; а там и поезжайте себе искать какую угодно землю.
Чужаки на юношу и не глянули, но скорбно воскликнули:
– Это не Земля! Это не Земля!
Только это и сказали они, и поворотили коней, и выехали за ворота, и поскакали по дороге, что вела к горному ущелью. А удивлённый Халльблит всё стоял и прислушивался, пока цокот копыт не стих в отдалении, а затем вернулся к работе: а времени в ту пору было два часа пополудни.
Глава II. В Кливленд приходят недобрые вести
Недолго проработал он, как вдруг снова услышал цокот копыт, и не поднял взгляда, но сказал себе: «То отроки ведут лошадей с поля и скачут во весь опор наперегонки, ликуя и резвясь, ибо беспечна юность и горя не ведает».
А цокот приближался, и поднял Халльблит голову, и увидел, что над земляным валом, ограждающим двор, мелькнули белые одежды, и сказал так: «Нет, это девушки возвращаются со взморья: верно, в изобилии собрали морской травы*».
Засим ещё усерднее принялся Халльблит за работу, и рассмеялся про себя, и молвил: «Она среди них: теперь ни за что не подниму я взгляда, пока не въедут девушки во двор, она же прискачет со всеми вместе, и спрыгнет с коня, и обовьет руками мою шею, по обыкновению своему; и любо ей будет дразнить меня жестоким словом и нежным голосом, ибо сердце её тоскует обо мне; и я обниму её, и расцелую, и задумаемся мы о счастье, что сулят нам грядущие дни; а дочери народа нашего посмотрят на нас и порадуются заодно с нами».
Тут и впрямь въехали во двор девы, но, вопреки обыкновению, не услышал Халльблит ни смеха, ни весёлой болтовни; и упало у юноши сердце, словно вместо смеха девического ветер донёс до него голоса давешних странников: «Это ли Земля? Это ли Земля?»
Тут Халльблит резко поднял голову и увидел, что спешат к нему девушки, десять – из клана Ворона, и три – из клана Розы; и увидел юноша, что лица их бледны и опечалены, а одежды изорваны, и облик их не дышит радостью. Объятый ужасом, Халльблит застыл на месте, а одна из девушек, что уже спешилась (то была дочь его собственной матери), пробежала в дом, не взглянув в сторону брата, словно не смела поднять глаз; а вторая поскакала во весь опор к стойлам. Но остальные спрыгнули на землю, и обступили юношу, и какое-то время ни одна не могла набраться духу и заговорить; а Халльблит стоял, глядя на них, с обтёсанным древком в руках и тоже молчал, ибо видел: Заложницы с ними нет, и знал, что теперь воистину обручился со скорбью.
И вот, наконец, заговорил он мягко и сочувственно, и молвил:
– Скажите, сёстры, что за зло приключилось с вами, даже если речь идёт о смерти дорогой подруги и о том, чего уже не поправишь.
Тут заговорила красавица из клана Розы по имени Резвушка и молвила:
– Халльблит, рассказ наш пойдёт не о смерти, но о расставании, и, сдаётся мне, дело поправить можно. Были мы на взморье близ Корабельного Двора и Катков Ворона, и собирали мы морскую траву, и резвились промеж себя; и увидели мы неподалёку от берега корабль с обвисшим шкотом*, так что парус бился о мачту; но решили мы, что это – ладья Рыбоедов, и зла не заподозрили, но бегали себе и играли на мелководье в волнах прибоя, что плескались у ног наших. И вот, наконец, от корабля отделилась лодка и двинулась на вёслах к берегу, но и тогда не испугались мы ничуть, хотя отошли малость от береговой полосы и одёрнули юбки. А лодка пристала у того места, где стояли мы, и гребцы спрыгнули в воду и решительно зашагали по мелководью прямо к нам; и увидели мы перед собою двенадцать вооружённых воинов, могучих и грозных, с ног до головы одетых в чёрное. Тут и впрямь устрашились мы, и повернулись, и бросились бежать; но было слишком поздно, ибо отлив близился к нижней своей точке, и широкая полоса песка отделяла нас от того места, где привязали мы коней у кустов тамариска. Однако бежали мы со всех ног и добрались до гальки прежде, чем чужаки нас настигли; тут схватили они нас и швырнули на твёрдые камни.
И велели они нам сесть в ряд на гребне, и весьма испугались мы, но скорее позора, чем смерти; ибо недобрые то были люди, судя по их виду, и лицом весьма гадкие. Тут сказал один: «Которая из вас, девушек, будет Заложница из клана Розы?» Никто из нас не проронил ни слова, не желая выдавать подругу. Но снова заговорил злой человек: «Выбирайте же, увезём ли мы за море только одну или всех вас на нашем чёрном корабле?» Но и тогда промолчали мы, и тут поднялась твоя возлюбленная, о Халльблит, и молвила: «Лучше одну, чем всех; я – Заложница». – «Почему мы должны тебе верить?» – спросил разбойник. Она гордо взглянула на него и молвила: «Потому что я так говорю». – «Ты клянёшься?» – спросил он. «Да, – отвечала она, – клянусь знаком рода, в который войду; клянусь крыльями Птицы, что ищет Поле Павших». – «Довольно, – объявил воин, – ступай с нами. А вы, девушки, сидите смирно и не двигайтесь с места, покуда корабль не удалится от берега, ежели не желаете почувствовать укол стрелы. Ибо находитесь вы на расстоянии выстрела от корабля, а на борту у нас меткие лучники». И Заложница ушла с ними и не проронила ни слезинки, а мы плакали в голос. И увидели мы, как лодка пристала к кораблю, и Заложница поднялась на борт вместе с этими злодеями, и услышали мы, как перекликаются мореходы промеж себя, поднимая якорь и выбирая шкоты; и вот выдвинулись кормовые вёсла, и корабль заскользил по волнам. И один из злодеев согнул лук и пустил в нас стрелу, но упала она далеко от того места, где сидели мы, и смех негодяев загремел над взморьем. Мы же, дрожа, вскарабкались по откосу, а затем поднялись на ноги, и вскочили на коней, и поскакали сюда, и жалость к тебе разбивает сердца наши.
При этом слове вышла из дома родная сестра Халльблита и принесла с собою оружие, а именно: меч Халльблита, и щит его, и шлем, и кольчугу. Что до юноши, он молча вернулся к работе и насадил стальной наконечник на новое ясеневое древко, и взял молот, и вбил гвоздь, и положил оружие на валявшийся тут же круглый камень, и загнул гвоздь с другой стороны. Затем оглянулся он и увидел, что вторая дева привела к нему его вороного коня, уже осёдланного и взнузданного; тут облачился Халльблит в доспехи, и перепоясался мечом, и вскочил в седло, и сжал в руке новое копьё, и дёрнул повод. Но ни одна из дев не осмелилась заговорить с ним и спросить, куда направляется он, ибо выражение лица его, равно как и скорбь его сердца, внушали им страх. Так выехал Халльблит со двора и поскакал к взморью, и спустя мгновение остриё копья его сверкнуло над земляным валом, и услышали девушки цокот копыт по наезженной дороге; и всадник скрылся из виду.
Глава III. Воины Ворона обыскивают море
Тогда призадумались женщины и обменялись несколькими словами, а затем разошлись, и одна пошла туда, а другая сюда – собирать воинов Ворона, что были в поле либо на пути к дому, чтобы те поспешили вслед за Халльблитом к взморью и помогли ему. И вскорости возвратились женщины, одна за одной, по двое и трое, ведя за собою разгневанных юношей; когда же набралось во дворе десятка два вооружённых всадников, они поскакали к морю, намереваясь спустить боевой корабль Воронов по каткам в море, и поспешить в погоню за разбойниками вод, и вернуть Заложницу, так, чтобы тут же положен был конец скорби и в клане Ворона и в клане Розы снова воцарилась радость. И взяли они с собою троих отроков пятнадцати зим или около того, чтобы отвели они коней домой, когда воины взойдут на Коня Бурунов.
Так они отбыли, а девы стояли в воротах и смотрели им вслед, пока всадники не скрылись из виду за песчаными дюнами, а затем скорбно возвратились в дом и сели там, тихо переговариваясь о своём горе. Много раз пришлось им пересказывать невесёлую повесть, по мере того, как люди возвращались один за одним с поля и с болот. А юноши прискакали к морю и обнаружили вороного коня Халльблита, что бродил себе среди кустов тамариска у прибрежной полосы; и сверху оглядели песчаную косу, и не увидели ни Халльблита, ни кого другого, и поглядели на море, и не увидели ни корабля, ни паруса на пустынной глади вод. Тогда спустились юноши к песчаной косе и разошлись в разные стороны, и половина направилась в одну сторону, а половина в другую, меж песчаных дюн и полосы прибоя (а прилив в ту пору прибывал), и шли до тех пор, пока мысы, рога залива, не преградили им путь. Когда же до захода солнца остался только час, снова сошлись они у Катков. И взяли они корабль под названием «Чайка», и спустили его по Каткам в волны, и вспрыгнули на борт, и поставили парус, и взялись за вёсла, и отошли от берега; а лёгкий ветерок дул в сторону моря от врат гор, что остались позади.
И прочёсывали они морскую равнину, как пустельга – заливной луг, пока не сомкнулась над ними ночь, а небо заволокли тучи, хотя порою и проглядывала промеж них луна; и ничего-то они не увидели на пустынной глади моря – ни паруса, ни корабля, ни чего другого, только плескались волны, да морские птицы кружили в небе. Засим они легли в дрейф за пределами залива и стали дожидаться рассвета. Когда же настало утро, они снова тронулись в путь, и обыскали море, и доплыли до внешних шхер*, и тщательно обшарили и их тоже; затем вышли в открытое море и плавали туда и сюда, вперёд и назад: и так продолжалось восемь дней, и за всё это время не заметили они ни корабля, ни паруса, кроме трёх лодок Рыбоедов близ шхеры под названием Чаячий Камень.
Наконец, возвратились они в Вороний залив, и поставили корабль свой на Катки, и уныло побрели назад, к дому, в стан Ворона, и решили, что на сей раз ничего более не могут они сделать для того, чтобы отыскать доблестного своего сородича и прекрасную его наречённую. И весьма горевали они; ибо этих двоих любили все. Но, поскольку ничем тут помочь было нельзя, они смирились и стали ждать, не принесёт ли чего смена дней.
Глава IV. Халльблит отправляется в море
А о Халльблите нужно сказать, что поскакал он во весь опор к взморью и с гребня песчаного отрога огляделся по сторонам, а внизу находился Корабельный Двор и катки его клана, и стояли там три боевых корабля: «Чайка», «Скопа» и «Орлан»*. Громоздкими и тяжёлыми показались юноше эти корабли: чёрные борта их омывали холодные, словно лёд, мартовские волны, а золочёные головы драконов с тоской взирали на море. Но сперва поглядел Халльблит вдаль, к горизонту, и только когда отвёл он глаза от той черты, где встречаются небо и море, не увидев ничего, кроме бескрайней водной глади, пригляделся он повнимательнее к Корабельному Двору; и тут приметил он, что чуть западнее на волнах прилива качается вниз и вверх незнакомый чёлн. Чёрный парус на мачте обвис и хлопал, ибо шкоты не были натянуты. А в челне сидел человек с ног до головы в чёрном, и на шлеме его играло и вспыхивало солнце. Тогда Халльблит спрыгнул с коня и зашагал по песку с копьём на плече; приблизившись же к незнакомцу, он наставил на чужака копьё и, потрясая им, закричал:
– Ты друг или враг?
Ответствовал чужак:
– Ты – пригожий юноша, но в голосе твоём слышится не только гнев, но и скорбь. Не бросай копья, покуда меня не выслушаешь и не решишь, могу ли я утишить твоё горе.
– Что можешь ты сделать? – спросил Халльблит. – Разве ты – не морской разбойник, разоритель мирных жителей?
Рассмеялся незнакомец.
– Верно, – сказал он, – ремесло моё таково: грабим мы да увозим чужих дочерей, чтобы взять за них богатый выкуп. Не поплывёшь ли со мной за море?
Воскликнул Халльблит гневно:
– Нет уж, сам сюда иди! Ты, похоже, здоров да крепок и руками, надо думать, управляться привык. Иди и сразись со мной, и тот из нас, кто окажется побеждённым, ежели выживет, станет служить второму год, и тогда порадеешь ты для меня о выкупе.
Снова расхохотался незнакомец в лодке, да столь презрительно, что разъярился Халльблит до предела; а чужак поднялся на ноги и остался стоять так, покачиваясь из стороны в сторону и продолжая смеяться. То был настоящий великан, с длинными руками и огромной головой, а из-под шлема его выбивались длинные пряди, словно хвост рыжего коня; серые глаза его сверкали, а рот казался непомерно большим.
Наконец, отсмеялся он и молвил:
– О, Воин Ворона, для тебя это простая игра, хотя и мне не противна, ибо битва, в которой я должен любой ценой победить, дело развесёлое. Но послушай: ежели я тебя убью или одержу над тобою верх, так этим всё сказано; а ежели по случайности ты меня убьёшь, тогда лишишься ты единственного помощника в своём деле. А теперь, лишних слов не тратя, скажу тебе вот что: ежели хочешь ты услышать о своей наречённой, поднимайся на борт. Более того, ничто не помешает тебе сразиться со мною, ежели впоследствии придёт тебе это в голову; ибо вскорости приплывём мы к земле достаточно большой, чтобы встали там двое. А ежели готов ты сразиться прямо в лодке, что качается на волнах, так сдается мне, что и это мужчины достойно.
А тем временем яростный гнев Халльблита уже поостыл, и побоялся он упустить возможность узнать что-нибудь о своей возлюбленной; так что сказал он:
– Здоровяк, я взойду в лодку. Но, ежели задумал ты предать меня, берегись: ибо сыны Ворона умирают непросто.
– Ну, – возразил здоровяк, – я слыхал, что менестрели их весьма болтливы, и думаю, что рассказывают они сказки. Поднимайся на борт и не медли.
Халльблит ступил в воду, и легко перешагнул через планшир челна, и уселся на банке*. Дюжий незнакомец отгрёб подальше и выбрал шкоты, но ветер к тому времени улёгся.
Тогда сказал Халльблит:
– Хочешь, я сяду на вёсла, ибо куда править, не знаю?
Отвечал рыжий воин:
– Ежели ты не торопишься, так я – тем более; поступай как знаешь.
Халльблит взял в руки вёсла и стал грести изо всех сил, а незнакомец сел к рулю, и чёлн стремительно заскользил по морю, а волн почти не было.
Глава V. Прибытие на Остров Выкупа
И вот солнце опустилось к горизонту и закатилось; и показались звёзды и луна, но вскорости небо заволокли облака. Халльблит по-прежнему грёб, не отдыхая, хотя и притомился изрядно; а дюжий незнакомец сидел у руля, будто так и надо. Когда же ночь почти миновала и близился рассвет, чужак сказал:
– Теперь ты поспи, Воронёнок, а я сяду на вёсла.
А Халльблит бесконечно устал; засим передал он вёсла чужаку, и прилёг на корме, и заснул. А во сне пригрезилось ему, будто покоится он на своём привычном месте в Чертоге Ворона, и вот пришли к нему сёстры и сказали: «А ну-ка вставай, Халльблит! Или будешь лениться в день своей свадьбы, лежебока? Пойдём-ка вместе с нами в стан Розы, чтобы могли мы увести с собою Заложницу». И снилось ему далее, что девушки вышли, а он встал и оделся, но когда захотел выйти из дома, был уже не день, но лунная ночь, ибо долго спал он; однако же всё равно вознамерился он выйти, но не смог отыскать дверь; потому решил он, что выберется через окно; но стена оказалась высокой и гладкой (совсем другая, нежели в Чертоге Ворона, где вдоль всего прохода тянутся низкие окна), и добраться до окон не представлялось никакой возможности. И приснилось юноше, что так смешался он и так ослабел, что зарыдал от жалости к самому себе и вернулся к постели, желая прилечь, и ло! – и постель, и дом исчезли, словно их и не было, и оказался он на бескрайней и дикой пустоши: светила луна, и вокруг не было ни души. А он всё рыдал во сне, словно вовсе утратив мужество, и тут услышал голос: «Это ли Земля? Это ли Земля?»
Тут пробудился юноша, и, едва в глазах у него прояснилось, увидел он здоровяка на вёслах и обвисший чёрный парус; ибо ветер совсем стих, и плыли они по недвижной глади моря, конца которому не предвиделось. День стоял в разгаре, но вокруг лодки сомкнулся густой туман, однако же казалось, что вот-вот проглянет сквозь него солнце.
Халльблит встретился взглядом с рыжим чужаком, тот улыбнулся, кивнул и молвил:
– Теперь пора тебе подкрепиться, а затем снова сесть на вёсла. Но ответь, что это блестит у тебя на щеке?
Закрасневшись, ответствовал Халльблит:
– Ночная роса.
Отозвался морской разбойник:
– Для юноши нет стыда в том, чтобы вспомнить во сне свою наречённую и заплакать от тоски по ней. Но теперь берись-ка за дело, ибо сейчас не так рано, как тебе кажется.
С этими словами он втащил в лодку вёсла, и подошёл к кормовой части ладьи, и вытащил из ларя еду и питьё, и они поели-попили вместе, и Халльблит почувствовал прилив новых сил, и приободрился малость, и перебрался на нос, и взял в руки вёсла.
Тут здоровяк встал, и поглядел через левое плечо, и молвил:
– Скоро поднимется ветер и распогодится.
Тут уставился он на парус и принялся насвистывать мелодию вроде тех, что играют скрипки в праздник Йоль*, когда девы и мужи кружатся в танце; глаза его разгорелись и вспыхнули, и показался он едва ли не великаном. Тут Халльблит почувствовал на щеке лёгкое дуновение ветра, а туман рассеялся, а парус заполоскался, и натянулись шкоты, и ло! – туман поплыл над морем, и на поверхности вод заиграла весёлая зыбь под ярким солнцем. Тут усилился ветер, и развеялась стена тумана, и лёгкие облачка заскользили по небу, а парус надулся, и ладья накренилась, и нос челна рассёк волну, так, что по обе стороны вспенились белые брызги, и чёлн полетел стрелой по глади вод.
Тут рассмеялся рыжеволосый разбойник и молвил:
– О, каркающий на сухой ветви, за этим ветром тебе не угнаться, греби не греби; так что втащи-ка вёсла и повернись, и увидишь, куда лежит наш путь.
Тут Халльблит развернулся на банке и поглядел вдаль, и ло! – впереди синели под лучами солнца высокие утёсы, и скалы, и горы незнакомой земли, острова, судя по всему; солнце же к тому времени поднялось высоко и сияло во всё небо. Ничего не сказал юноша, но глядел вперёд да дивился про себя, гадая, что же это за земля такая; но тут молвил здоровяк:
– О, могильщик воинов, разве не похоже, что синева бездонного моря взметнулась ввысь и цветной воздух обратился в скалу и камень, – столь глубокого оттенка они? А всё потому, что далеко ещё до утёсов и гор; когда подойдём мы поближе, ты увидишь их как есть, угольно-чёрными, а земля эта – остров, и зовётся он Островом Выкупа. Там и найдётся для тебя рынок, где сможешь выторговать ты свою наречённую. Там сможешь ты взять её за руку и увести с собою, после того, как договоришься с торговцем девицами и поклянёшься птицей битвы и остриём жёлтого клинка заплатить столько, сколько скажет он.
В словах незнакомца явственно прозвучала издёвка, насмешка читалась и в лице его, и во всём его огромном теле, так что мечу Халльблита неспокойно сделалось в ножнах; но юноша сдержал гнев и молвил:
– Здоровяк, чем дольше гляжу я, тем меньше понимаю, как высадимся мы на тот остров; ибо перед глазами моими – только отвесный утёс, а за ним громоздятся великие горы.
– Ещё более подивишься ты, подплыв ближе, – заверил чужак, – ибо не потому, что мы далеко, не видишь ты ни песчаной косы, ни отмели, ни пологого склона, но потому, что нет их вовсе. Однако не бойся! – ибо разве я не с тобою? – непременно высадишься ты на Острове Выкупа.
Тогда Халльблит замолчал, и спутник его тоже примолк на время, хотя пару раз громко фыркнул от смеха, и, наконец, спросил зычно:
– Маленький пожиратель падали, почему не спросишь ты меня о моём имени?
А Халльблит был высок ростом и отличался недюжинной силой, но сказал он только:
– Потому что размышлял я о других вещах, а вовсе не о тебе.
– Ну что ж, – объявил здоровяк, голосом ещё более зычным, – дома называют меня Крошкой Лисом.
Отозвался на это Халльблит:
– Стало быть, ты – Лис? Может статься, ты обманул меня, по обычаю этого зверя; но помни, что ежели так, то я отомщу, и жестоко.
Тут поднялся здоровяк от кормила и, расставив ноги, встал в лодке в полный рост, и громом раскатился его голос:
– Эй, гнездящийся в скалах, нас семеро братьев, и я – самый маленький и тщедушный. Что, страшно?
– Нет, – отозвался Халльблит, – ибо шестерых прочих здесь нет. Не хочешь ли ты сразиться прямо в лодке, о Лис?
– Не хочу, – откликнулся Лис, – а лучше разопьём мы с тобою чашу вина.
Тогда снова отпер он ларь и извлёк на свет огромный рог какого-то могучего чужеземного скота, окованный серебром и заткнутый серебряной пробкой, и ещё золочёную чашу, и наполнил чашу из рога, и протянул её Халльблиту, и молвил:
– Выпей, о, чернопёрый птенец! И, коли хочешь, скажи тост.
Тут Халльблит поднял чашу и воскликнул:
– За здоровье клана Ворона и за тех, кто друзья ему! – и горе врагам его!
Договорив, поднёс юноша чашу к губам и осушил до дна, и показалось ему, что никогда не пробовал он вина лучше и крепче. И вернул он чашу Лису, а рыжий разбойник снова наполнил её и закричал:
– За «Сокровище Моря»! – и за Короля, что не подвластен смерти!
И выпил он, и снова наполнил чашу для Халльблита, зажав руль между колен; так осушили они по три чаши каждый, и Лис улыбался и был смирен, и говорил мало, а Халльблит дивился про себя тому, как переменился для него мир со вчерашнего дня.
А к тому времени небо совершенно очистилось, и над водой свистел ветер, и огромные валы расходились вокруг челна, вспыхивая под солнцем переливами ярких красок. Чёлн стремительно летел по волнам, подгоняемый ветром, словно и не думал останавливаться, и день близился к концу, а ветер всё крепчал, и вот прямо перед челном огромной угольно-чёрной глыбой воздвигся Остров Выкупа, и глаз по-прежнему не различал ни песчаной косы, ни гавани; а они всё мчались под ветром к тёмной стене скал, омываемой волнами моря, и ни один корабль, созданный человеком, не выстоял бы и мгновения между пенным прибоем и утёсами этой мрачной земли. Солнце опустилось совсем низко, и в алом зареве скрылось за горизонтом, и каменный мир заслонил собою половину неба, ибо чёлн подошёл уже совсем близко; и Халльблит ничего не различал за грозной преградой и ждал, что в следующее мгновение швырнет их на скалы, и погибнут они в морской пучине.
Но ладья всё неслась вперёд; и теперь, когда сгустились сумерки и впереди показалась гряда утёсов за высоким отрогом, померещилось Халльблиту, что у самого края моря темнеет нечто на фоне каменной стены, и решил юноша, что это пещера; и вот чёлн подошёл поближе, и убедился Халльблит, что не ошибся: впереди и впрямь разверзлась пасть огромной пещеры, достаточно широкая, чтобы вошёл в неё боевой корабль, идущий на всех парусах.
– Сын Ворона, – проговорил Лис, – теперь слушай, ибо сердце у тебя отважное. Здесь – врата Острова Выкупа, и ты волен войти в них, ежели хочешь. Однако может случиться и так, что, когда высадишься ты на Острове, приключится с тобою беда, напасть, справиться с которой тебе не под силу, а то и позор. Засим выбирай одно из двух: можешь ты подняться на Остров и бросить вызов судьбе или умереть здесь от моей руки, не содеяв ничего постыдного или недостойного; что скажешь?
– Больно разговорчив ты, Лис, когда время не ждёт, – отвечал Халльблит. – С какой стати передумаю я высаживаться на Остров и спасать мою наречённую? А что до остального, убей меня, коли сможешь, ежели выберемся мы живыми из этого кипящего котла.
Откликнулся рыжий разбойник:
– Тогда гляди и примечай, как правит Лис: я проведу чёлн, словно сквозь игольное ушко.
А к тому времени оказались они под чёрной сенью чёрной скалы; и в сумерках пенный прибой ревел и метался, словно языки белого пламени. У горизонта уже замерцали первые звёзды, в небе ярко сияла жёлтая луна, и ни облачка не омрачало покой небес. В одно мгновение открылось всё это взорам Халльблита над свирепствующим морем и над влажным утёсом, а в следующее мгновение юноша оказался во тьме пещеры, а вокруг по-прежнему грохотали волны и ветер, однако голос их весьма отличался от глухого гула, доносящегося снаружи. Тут услышал Халльблит, как Лис сказал:
– Теперь садись на вёсла, ибо вскорости окажемся мы дома у пристани.
Тут Халльблит взял в руки вёсла и принялся грести, и по мере того, как углублялись они в пещеру, волны стихали, и ветер улёгся, и только гудел бесцельно во впадинах; и на короткое время воцарилась непроглядная тьма – темнее не бывает. Но вскорости заметил Халльблит, что тьма вроде бы рассеивается, и оглянулся через плечо, и увидел прямо по курсу звезду света, и закричал Лис:
– Ишь ты, прямо белый день: и ярко же светит луна тем, кому суждено провести ночь в дороге! Не греби больше, о, сын иссиня-угольной птицы; довольно!
Халльблит отложил вёсла, и через минуту нос лодки ударился о землю; тут повернулся юноша и увидел крутую каменную лестницу, а в конце уходящей вверх шахты – лунное небо и звёзды. Тогда встал Лис, и подошёл к борту, и выпрыгнул из лодки, и привязал её к огромному камню, а затем снова вскочил в лодку и молвил:
– Помоги-ка мне со снедью; надо вытащить её из лодки, ежели не хочешь ты ложиться спать без ужина, а я так не хочу. Нынче ночью мы сами себе гости и сами себе хозяева, ибо до жилья моего народа далеко, а старик, говорят, рыщет ночами в обличии зверя. Что до этой пещеры, спать в ней считается куда как небезопасным, разве что гость вдвойне удачлив. А ты, о, сын Ворона, сейчас удачей небогат, сдаётся мне, так что ныне ночью расположимся мы на ночлег под открытым небом.
Халльблит с этим согласился, и достали они еды-питья сколько нужно из лодки, и поднялись по крутой лестнице, и поднимались долго, и так выбрались на ровную землю, и в лунном свете край тот показался Халльблиту пустынным и голым; ибо сумерки уже рассеялись, и от света дня ничего не осталось, кроме тусклого блика на западе.
Тому Халльблит весьма подивился, что и на открытой пустоши и на краю земли, ровно так же, как и в закрытой пещере, улеглось неистовство ветра, и безоблачная ночь была тиха, и с юга в сторону земли задувал лёгкий ветерок.
Читать бесплатно другие книги:
